Последний Шаман [СИ]

Глава 16 «С кровью из носа…»

Никто не успел среагировать.

Ни девушки в пруду, ни вороны на дереве, даже я сам стоял дурак дураком, забыв и ауру огненную включить, и уплотнение использовать. Тончайший луч пронзил моё плечо так быстро, что даже вылетевшего саламандра не успел разглядеть, настолько он был крошечный.

— Вот и поговорили. — успел сдавленно сказать, прежде чем боль нахлынула и я на коленки рухнул.

— Маменька, ты чего?!! — закричали девки, уверенно в нашу сторону плывя, а те, что на берегу оставались, шмотки похватали и в обход побежали.

Сама же маман, которую по молодости я знал как Лизку-смутьянку, так и стояла с остывающим тазером. И видок у неё был прям достойный немой сцены. Я уж думал вторым выстрелом добьёт, но она вдохнула глубоко, сквозь зубы выдохнула и произнесла то, чего и вовсе от неё не ожидал услышать.

— Моя вина, Семён. — и спокойно так тазер во внутренний карман платья убрала, к девам своим поворачиваясь.

А те уже и подбежать и подплыть успели.

— Матушка, да как так можно то⁈ — спросила дева белокурая. Она раньше всех до берега доплыла и сквозь траву направилась, бёдрами широкими камыш раздвигая, аки нимфа из сказок. — Зачем стрелять то сразу?

— Случайно. Давайте, берите его и потащили. — скомандовала их матрона, хмуря брови и потирая пальцами лоб.

— Случайно⁈ — воскликнула худенькая рыжая девчонка, чьи кудри даже после контакта с водой всё равно сохраняли свою форму. — Да кто ж в незнакомцев-то случайно палить будет, Елизавета Михайловна?

— Вот да, действительно. — поддержала рыжую девчонку высокая и черноволосая дева, в стройности своей на ивовый прут похожа.

— Так же нельзя! — а это уже подала голос атлетически сложенная девушка с каштановыми волосами, которая вдоль берега с вещами бежала.

— Вы как, почтенный, жить будете? — приложила ладонь прохладную к спине моей нимфа светловолосая и голова у меня вовсе закружилась.

И не то чтобы прям из-за боли в плече. Скорее уж из за чувств нахлынувших, ибо в одном моменте и подругу свою давнюю встретить, и в таком цветнике очутиться, оказалось выше моих моральных сил.

— Поживу ещё… — прокряхтел сухо, рану зажимая и воронам своим отрицательно кивая, мол, всё в порядке, помощь не нужна.

Те конечно от ситуации знатно всполошились и готовились уже глаза выклёвывать, но после моих знаков подуспокоились. А вот страсти девичьи вокруг наоборот накаляться начали. Последние две девушки, близняшками оказавшиеся, по берегу примчались и в спор девичий влились с разбега. И вот тогда и началось перекидывание вопросами-расспросами, словно пирожками горячими.

Громче всех, конечно, спортсменка спорила, выдвигая версию, что если уж незнакомец это и вражина какой, то лучше дела через шерифов решать, а не самим подставляться. На что матрона Елизавета и её и всех остальных осадила.

— А ну ка тихо! Он мой бывший. А теперь взяли и понесли его. Только аккуратно. — и всё ещё хмурясь, она зашагала через вишнёвый сад, в сторону домика с розовыми стенами.

— Аааа, ну раз бывший… — покивали задумчиво девы, беря меня под локти и идти помогая.

И стоило встать, как левая сторона тела прям заныла. Уж и не знаю, назло ли целилась, али случайно, но прострелила Лизка-смутьянка, а теперича матрона Елизавета, мне как раз то плечо, которое я гирькой обжёг. И хоть и мог на неудачу свою посетовать, но в окружении дев прекрасных, которые шли в чём мать родила, без всякого смущения, я с нытьём повременил. Ради такой красоты и простреленное плечо перетерпеть можно.

А пока меня под руки вели, все наперебой только и делали, что спрашивали, кто я, откуда, и почему их матушка про меня ничего не рассказывала. Хотел им по силам оставшимся ответить, но Лизка оглянулась и так на них рявкнула, что все разом замолчали.

— ДА НУ ТИШКНИТЕ! Бесовки. Все расспросы потом. Заводите в дом и на кушетку его, — прищёлкнула она пальцами, поднимаясь по задней веранде широкого двухэтажного дома, аккурат через один с таверной Якова соседствующим. — Мари, за аптечкой. Белла, принеси простынь свежую. И оденьтесь! Нечего прелестями сверкать.

В дом войдя, я сразу в большой и опрятной кухне оказался. Девушки с улыбками на диван меня сгрузили, побежали поручения выполнять и очень скоро светловолосая принесла простынку, а дева с чёрными волосами стальной бокс.

— Отлично. Белла, подстели. Мари, открывай. — велела она девушкам и посмотрела на остальных, толпящихся вокруг. — А вы что встали? Марш по делам!

— Да матушка!

— Конечно!

— Всенепременно.

Заверили её воспитанницы и разбежались кто-куда, халаты лёгкие на себя надевая. И как-то уж таким странным образом получилось, что все дела аккурат на кухне или рядом с оной у них и наметились. Рыжеволосая огромный чайник на плиту поставила, коротко-стриженные близняшки салатик начали нарезать, спортсменка за соленьями на антресоль полезла, а черноволосая Мари ассистировать осталась, чемоданчик открытым держа.

Только белокурая Белла пошла вглубь дома и с кем-то там говорила. Видать на этих шестерых количество воспитанниц моей бывшей любовушки не заканчивалось.

Додумать мысль Елизавета не дала, уверенно и жёстко обколов плечо моё маленьким инъектором.

— Терпи уж, — велела она строго, глядя на то, как я морщусь, и только едва заметная улыбка пряталась в уголках её губ. — Это обезболивающее. Скоро подействует.

— Встреча с тобой лучше всякого обезбола, — польстил ей сквозь гримасу боли, на что получил заслуженный шлепок ладонью по лбу. — Да ну не стукай, дай поёрничать. Я же думал, ты померла давно.

— Как видишь, жива и здравствую, — был жёсток её тон. И крепче тона была только хватка её железная. Ладонью меня к кровати прижимая, она достала из бокса пистолет-дозатор и тонкое сопло направила прямиком в рану. Раздалось шипение и пенка быстро запузырилась на краях, а плечо будто бы чуть-чуть раздуло. Было неприятно, но хотя бы не больно. Увидев интерес в моих глазах, подруга детства мне ответила. — Это биогель. Завтра уже будет как новая. Мари, заклей Семёна, будь душечкой.

— Конечно, матушка. — ответила ей черноволосая воспитанница, пальцами тонкими извлекая пластыри из бокса и осторожно их прижимая с одной и с другой стороны раневого канала. И хоть действия её были деликатны, вопросом своим она чуть не добила. — А вы что же, женаты были, раз она в вас стреляла?

— Мари! — возмущённо воскликнула Елизавета, но девушка так на неё кротко посмотрела, что та сразу стушевалась. — Нет. Мы с ним встречались. В одном посёлке жили, вот и…

— Да это я дурак, девчата, — решил подать голос, попутно сидячее положение принимая. Не бравады ради, а чтобы Мари стало легче меня перебинтовывать. — По молодости я тем ещё дураком был и сразу с двумя встречался. Поэтому у вашей матушки имелись все основания меня застрелить, так что не надумайте на неё лишнего. Волевой и хорошей её помню, вот вам слово моё.

— Лежал бы уж… — только и нашла, что сказать женщина, инструментарий обратно в бокс убирая.

И всё же, хоть голос и был её холодом пронизан, на щеках румянец нет-нет, но появился. Это не только я заметил, но ещё и девушки вокруг стоящие, которые на одной общей ноте вслух умилились.

— Уооооо.

— Елизавееета Михайловна…

— Да вы прям как маков цвет зарде…

— Марш по комнатам! — уличённая в чувствах громко воскликнула Елизавета, махнув рукой и девушки, тихонько смеясь, всё же поспешили удалиться.

Видать знали, какой тон опасен, а какой лишь для речи красен.

— И чтоб вас тут не видела, — добавила она веско, после чего чуток смягчилась и продолжила. — Нам наедине поговорить надо. Так что уши не грейте.

— Конечно матушка, мы поняли. — кивнула Мари, забирая медицинский бокс.

— Только за чайником проследите. — помахала рыженькая, близняшек подгоняя, но те всё таки дорубили салатик и только тогда сподобились.

— А это вам. Да, вам. Держите, — прощебетали они, мимо пробегая и полную тарелку рядом со мной оставляя. А у самих руки тонкие, голоса звонкие, черты лица остренькие. Вот реально, как птички. Ещё сущи их заспинные вроде как нечто похожее на пёрышки имели, но разглядеть не успел. Убежали раньше, напоследок пожелав. — Ешьте осторожно. Салат с орешками. Да, с орешками.

— А я тут это. Закрутки вам открыла. Давно лежат и их бы уже того, надо бы… — сказала атлетка, сворачивая крышку последней банки с огурцами.

— Спасибо Герда. — кивнула ей Лиза, со смирением глядя на штабель из десяти открытых банок. — Твоё бы рвение, да в мирное русло.

— Так я же это…на всех. — замялась девушка и женская сущность за её спиной, бинтами до груди полновесной затянутая, мускулами под путами зашевелила.

— Иди давай. — похлопала по крепкому плечу её матрона.

Оставшись наконец наедине, я миску с салатиком взял, зачерпнул нарезки мелкой и отведал. И уж не знаю, что туда девушки намешали, но было вкусно до изумления. И сладко, и солёно, и кисленько, одним словом — нажористо. Всё как я люблю.

И вместе с заеданием стресса, в лучах солнца закатного подругой я своей давней залюбовался. На вид, она хоть и стала старше, но явно в жизни её без омолаживающих инъекций не обошлось. Не смотря на поредевшие и забранные в тугую косу волосы и сеточку морщин в уголках глаз, я бы дал ей лет сорок, но никак не шестьдесят.

Дождавшись, когда шаги последней девушки затихнут где-то в районе гостиной, она достала сигарету из отворота тёмной жилетки, которая с таким же по цвету платьем сливалась, и закурила. И в отличие от прочих папирос, дым от этой звучал приятными сухими травами.

— Да ты бы лёг. — посоветовала она снова и в этот раз я от предложения не отказался.

Всё таки, то ли от препарата, то ли от сытости, но голова малёха покруживалась. Улёгшись на простынку, я ноги вытянул и со стороны Елизаветы получил ироничный хмык.

— Это ты на девок моих или меня рад так видеть? — проследив за её взглядом, я увидел, как сместившееся в глубоком кармане штанов Яблоко очень уж легло не выгодно.

— Да ну ты что, это я на салатик. — схохмил в ответ, смущённо Яблоко поправляя.

— Хе-хех, ну-ну… — всё ещё с иронией посмеялась подруга и судя по всему, её уже попускало.

— Я и правда не ожидал тебя тут увидеть. — повернулся к ней, за облачками дыма наблюдая.

Она пускала их всё в той же манере, как и в давнишнем прошлом. Сперва дымный кружочек, а после тонкий поток дыма прямо в центр. Когда-то именно так она в моё молодое сердце и залетела, но после вылетела и растворилась, точно также, как дым. Не сошлись мы нравами.

— Я тоже Семён… Я тоже не ожидала. — ответила она, куря, на меня поглядывая и явно точно также, как и я, давнее прошлое вспоминая. — Ты как тут очутился то?

— Да как и все. Кручина придавила и вот в лучшие места направился. — спокойно ей поведал.

И судя по глазам, она мне не поверила. Помнила, небось, каким я домоседом являлся, да за землю свою держался и потому следующий её вопрос был очевидным.

— А как же дом? — спросила она между затяжками.

— Так он сгорел на днях. — сказал легко и даже с улыбкой, морально уже готовясь к надвигающимся расспросам.

— А жена? — всё же не стала далеко ходить Елизавета и спросила про свою бывшую соперницу.

— Померла десять лет назад. Сопроводил достойно, как и всю родню.

— Соболезную, — затянулась она в долгую, глаза отводя. — Детей то удалось наделать?

— Да, сына, — и видно было что на эту новость улыбнуться Лизка собиралась, да только юлить и правду горькую от неё скрывать я был не намерен. — Да только сгинул он на войне последней без вести. Так и не знаю ничего о нём.

Вот тут она и вовсе отвернулась, слезу пуская.

Ох женщины, вот сколько с ними жил, всегда загадками их чувства были. Велики их сердца, не иначе. Всяко больше наших мужских, раз в них судьба чужого сына место находит. Хотел я уже подняться, да она рукой уверенно махнула и самостоятельно слёзы платочком утёрла.

— Сочувствую тебе, Семён. Что-то прям не удались мы с тобой, не сложились… — задумчиво она произнесла, и к чайнику закипающему подошла, с огня убирая.

— Да ну ты что, Лизка. Хорош слёзы ронять. Сами-то живы, так что тужить не пристало. Да и в смысле не удались не сложились? — насколько позволяла поза, я здоровой рукой обвёл её дом. — У тебя и кров и дочек вон сколько. Да ещё каких!

— Я им не родная мать, Семён. — сказала она тихо о том, о чём я и сам догадывался. — Сколько сама пыталась, так и не удалось.

— Да ну и что с того? Раз воспитала, кров и заботу дала, значит как есть ты для них матушка и не увиливай. — уверенно молвил и опять словами своими на глаза её мокрые вывел, но совсем немного.

По старой памяти молодая Лизка вспылила бы тотчас и начала бы правоту свою сквозь слёзы доказывать. Теперь же пара капель, пара вздохов и всё в себя обратно спрятала. Даже сущность за спиной её от этого будто чуточку больше стала. И думал я, что совсем уж она за жизнь изменилась, как тут же едкая острота от неё прилетела.

— Ох и не стыдно тебе подругу на слёзы выводить, а? — из большого чайника она кипяток в заварочный налила и, долго не настаивая, перелила из него сразу в кружку. Мне протянула. — На пей, дурак старый, чтоб тебя.

— От одногодки слышу. — хмыкнул ей весело, пододвигаясь повыше и с благодарностью беря отвар.

— Вот за такое застрелить бы тебя стоило, — ответила она с наигранной уязвлённостью. — Сахар, мёд будешь?

На такие слова я ей только с улыбкой поддакнул.

— А тож, несомненно стоило. Я же тот ещё невежда. И да, медочек бы славно зашёл. Спасибо огромное.

Получив в отвар свой добрую ложку янтарной сладости, я медленно его растапливал и вместе с ним расходилось и напряжение на кухне возникшее. С удовольствием прихлёбывая, я и ей предложил со мной посидеть, чая попить и о жизни побалакать.

— Да нечего там рассказывать, Семён. — сказала она классическую фразу, после которой разговор либо навсегда заканчивается, либо продолжается до самой ночи.

Об этом я знал не только по памяти Грея, который в психологии был подкован, но и по своей собственной, так как и Марфушку, и подруг её общать порой точно также приходилось.

— Да ну прям так и нечего? Ты же самая первая из деревни в города подалась. Неужто прям совсем ничего не случилось за всё это время? — подстелил ей скатёрку мягонькую диалога дальнейшего и, как и все девы до неё, она на неё ступила.

Ведь по существу, женщине для разговора многого и не надо.

Главное слушателем хорошим быть и интерес к её жизни проявлять, попутно события рассказанные со всей душой принимая. И не важно какие они будут, плохими, хорошими, али вовсе нейтральными.

И так-как слушателем я был умелым, а интереса имел выше крыши, начала она потихоньку мне рассказывать всё то, что в себе держала. И слово за слово, вопрос за ответом, ответ за вопросом раскрывалась картина жизни её непростой и далеко не лёгкой.

Конечно по молодости, как и у многих, начиналось всё красиво, громко и ярко.

Скандал с парнем, то бишь со мной, скандал с родителями и прямиком за дверь на волю-вольную. В путь она отправилась, имея за спиной приданное на свадьбу, которое аккурат на обучение своё и потратила. По её словам, до Светлозёрска она дошла тем же днём и на курсы обучающие записалась.

Как выяснилась, в этих краях как раз поддержанная государством социальная программа проходила и всех желающих брали в ряды Столичного персонала. И многие страждущие жизни новой туда подались, но не многие отборочные тесты осилили. Лизка и сама по нижней планке прошла, поэтому взяли её не в офисную обслугу, куда она метила, а в ряды полиции доблестной.

— Так ты что же, на СКИПовцев работала? — удивлённо её переспросил, кружку для добавки протягивая.

— Да Семён. Туда подалась, ибо выхода иного не осталось, — кивнула она, доливая и себе и мне отвара душистого. — Тут хоть, в Светлозёрске, и приняли меня хорошо, но я то дура-дурой была. На амбициях своих целый домик арендовала, вместо комнаты. Вот деньги в самом скором времени и понадобились. Это я уже потом нужную сумму накопила и этот дом выкупила, а до того только по кредитам и расплачивалась.

— Понимаю тебя, — покивал ей сочувственно. Хоть я сам в кредиты денежные не лазал, но по соседям своим видел, как тяжко с ярмом на шее живётся. — И что как там в СКИПе? Нормально платили?

— Да как тебе сказать, — замялась сидящая передо мной женщина, вспоминая уж точно не всякое доброе-славное. — Платили нормально. Но вот то, что приходилось за эти деньги делать… Нет, прости. Об этом рассказать не могу, даже если захочу.

— Почто так? — решил уточнить и вместо ответа она высокий ворот платья оттянула и шею показала.

А точнее то, что на ней было вытатуировано. Большие буквы «СЧ», перечёркнутые жирным крестом. Что удивительно, такой же символ я приметил и на её астральной сущности, прямиком на том месте, где у громады каменной предполагалось шее находиться. Я ещё тогда, у пруда, подумал, что это может значить, но теперь мне Елизавета сама поведала.

— Я дослужилась до второго ранга. «С», это как солдат, а буква «Ч», это значит чуящий. Короче, ищейкой я была, но когда уволилась, вкололи мне инъекцию о неразглашении. Если захочу рассказать о секретной информации, полученной в период службы, то не смогу. Дыхание остановится, вплоть до обморока.

— Это они радикально, — посетовал на столь суровые методы. — Что же там было-то такое, чего рассказывать нельзя? Неужто прям совсем ничего сказать не можешь?

— Да грязь там была, Семён. — докурила она уже вторую травяную сигарету, сильными пальцами туша окурок в пепельнице. — В этой грязи я и барахталась, алмазы хватая. Последним делом оперативным вот девок своих из беды вытащила и сама погоны сорвала. К тому времени я уже достаточно средств заработала, чтобы для себя начать жить. И пока, тьфу-тьфу, хватает.

— Да ужжж… — подёргал я себя за бороду седую. — И долго копить пришлось?

— Тридцать лет, Семён, — печально улыбнулась подруга моя, крутя в пальцах третью сигарету. Но всё же подумала-подумала и убрала её обратно в потайной кармашек. — Тридцать лет им отдала, пока новый смысл жизни не встретила.

— Это ты про девочек? — подметил точно и получил кивок.

— Про них, бесовок. Хоть маюсь с ними знатно, волнуюсь и переживаю за них, но они у меня хорошие. Даже когда подслушивают вовсю, когда им велено по комнатам разойтись. — повысила она голос в сторону одного из входов на кухню и оттуда тут же смехом и говором девичьим прыснуло.

И вот ведь действительно обоняние у подруги моей обострилось. Даже я не услышал-не почуял, как девушки подкрались и у входа спрятались. Мог бы зрением тонким увидеть, да только всё внимание в беседе находилось, об остальном и не думал.

— Ой да ладно тебе, маменька. Чего за нас волноваться-то? — грациозно вышла из за поворота рыжеволосая девчонка и прямиком к Елизавете направилась, обнимая крепко. — Мы же уже не маленькие, за себя ответить можем и цену себе знаем.

За ней все остальные потянулись и одновременно радуя меня и немного печаля, каждая себя халатом цветным прикрыла. И вот ведь не думал и не гадал, что в свои то годы на женскую красоту среагировать сумею. Да и как тут не, когда девушки в самом расцвете своём. Лет по двадцать — двадцать пять, не больше.

— Ох Яра, ты-то точно знаешь, — ответила ей Елизавета, сдержанно её обнимая. — Знакомьтесь уж, раз прокрались. Это мой друг детства, Семён Алексеевич. Семён, а это дочки мои названные. Рыжая бесовка, это Яра. Мари, Беллу и Герду ты уже знаешь. Близняшек у нас зовут Ада и Рая, но ты на их мордашки милые не ведись, они те ещё чертовки. Также в доме живёт Лаура, но она пока не выйдет. Плохо себя чувствует.

Каждая из названных рукой мне махала и улыбалась, а я с улыбкой кивал им в ответ.

— Рад с вами познакомиться, милейшие. — ответил всем и сразу, после чего перелёг поудобнее и Яра засмеялась добро.

— Да мы видим, что рады. — сказала она весело, огурчик из банки достав и с хрустом его надкусывая.

Проследив за взглядом, я снова Яблоко треклятое проклял. Вот жеж чёрт бы побрал карманы эти. Надо было не пожадничать и сумку купить какую-нибудь заплечную. Теперь же оставалось под смех их заверять, что ничего такого, это всё случайно.

— Ой да ладно вам, смущаться, — блеснула зубками Яра, выразительно доедая солёный огурец. — Мы ж к этому привычные. Правда ведь, девки?

— Да правда, правда. Не стесняйтесь вы так. — добавила масло в огонь Мари, присоединяясь к трапезе.

— Да ну не правда! Не правда! — защебетали хором близняшки. — Вы же сами слышали, что это ему так наш салат понравился. Мы же ещё можем сделать, только скажите. И не только его.

От стыда хотелось провалиться и только улыбающееся лицо Елизаветы меня спасало. Обведя рукой весь свой балаган, она произнесла.

— Я же говорю, Семён, они те ещё бесовки. А ну-ка давайте подобрее к гостю, а то вон, добьёте ещё! Сердце у старика слабое, сосуды лопнут, кровь носом пойдёт и весь вытечет. Куда труп прятать будем?

— Так когда и вытечет, тогда и спрячем. Вон к Герде под кровать, она у неё большая, крепкая. — съязвила Яра, от подзатыльника спортсменки уворачиваясь.

— Да не вытечет он, — внесла своё мнение черноволосая Мари. — У него мышцы покрепче, чем у того же Кристиана. Это я вам авторитетно заявляю.

— Да мы вообще самые добрые! Самые-самые, — подхватили стёб Ада с Раей, большим чайником вовсю орудуя и на всех отвар разливая. — Желания гостя закон, и если он захочет втечь или вытечь, то мы конечно же…

— Так, я же сказала! Семён у нас в возрасте. Откуда же мы знаем, может срок его жизни совсем короток. Может он и не встанет…с кровати.

— Так мы проверим! Так мы поможем! — хором засмеялись девушки, а я ладонью прикрылся, в подушку голову вдавливая и едва слышно хрипя.

— Лизка, ты вот ни разу не помогаешь…

И уж не ясно, куда разговоры их разносные и стёбные могли утечь, но ситуацию спасло одно единственное.

Со стороны заднего двора через маленькую дверцу в двери вальяжно и деловито вошла кошка, тут же внимание всех присутствующих на себя обращая.

— О, королевна наша вернулась! Тебя где носило-то сударыня Сигизмундовна? — вопросила Яра, но кошечка лишь протяжно мявкнула и от поптыки поглада увернулась.

А я как ужаленный дёрнулся, ведь мявк этот был настолько знакомый что аж волосы зашевелились.

— Варюшка?!! Да ладно, ты ли это? — воскликнул восхищённо и кошка деловито подошла на голос и на грудь ко мне запрыгнула, мурча и властиваясь, как прежде. Как будто и не случилось ничего и так и надо, и давно пора. — Ах тыж плутовка! Нашла таки приют, распутница ты этакая. Я уж думал, что всё, не увижусь с тобой, а ты туда же направилась, куда и я. Ох окаянная.

И кошечка мурчала и топталась, как будто говоря, что слишком долго шёл, смотри как я соскучилась. И девушки восторженно смотрели на меня и кошку, пока молчавшая доселе Белла вопросила

— Так это что же получается, матушка, шанс такой совместной встречи одна на десять тысяч? — она реально сквозь прищур пыталась сопоставить и подсчитать, а Елизавета ей ответила, платочком краешек глаза подводя.

— Бери побольше числовых значений, Изабелла. Один на миллион, не меньше.

И будто ставя точку, кошка дотопталась на моей груди и клубком свернулась. И замурчала. И стало хорошо.