Глава пятая В ожидании второго перерождения

Кровать, телевизор и еда — самый скучный отдых, который только мог помыслить Ожегов. Один раз он даже выходил на улицу, чтобы прогуляться, но не уходил далеко, потому что никаких способов связи с членами совета у него не было. Они должны были прийти за ним. Было бы обидно, если бы они не застали его на месте. Во второй половине дня, когда Ожегов устал отдыхать и от этой усталости задремал на кровати, в его дверь постучали.

Он подскочил, как будто бы и не спал вовсе, попросив минуту, быстро надел костюм и только после этого открыл. В коридоре стоял Добряков, который имел вид ещё более мрачный, чем раньше, что наводило на мысль, что эксперимент пока что проходит успешно. Раскрыв дверь, Ожегов впустил гостя.

— Рассказывайте, — сказал он, повернувшись к зеркалу, чтобы привести себя в порядок.

— Ничего хорошего я вам не скажу, — советник, как и в прошлый раз прошёлся вдоль комнаты и остановился около окна, — они превзошли мои ожидания. Как, впрочем, ожидания всех.

— И это настоящий Ланов? — Ожегов, поправлявший до этого воротник, оставил это занятие и повернулся к собеседнику.

— Ну, если не знать о настоящем генерале и в каком он состоянии, то да. Решено было воспроизвести его в лучшие годы. Ему где-то пятьдесят, и это значит, нас ждёт минимум полвека свершений.

— Но он не может быть настоящим.

— За ним установлено постоянное наблюдение. Сам он не знает, что он ненастоящий, не знает о существовании своего прототипа. В целом, к нему относятся так, как к настоящему генералу. Больше того, самые низшие чины считают, что это и есть настоящий Ланов. Им сказали, что учёным удалось излечить его. Сам он тоже так считает.

— И ему дали память о болезни.

— Да. Мозг скопирован точно. Разве что, устранены некоторые признаки старения. Генерал имеет весь свой опыт, но находится в обновлённом теле.

— Ладно. Сколько будет длиться наблюдение?

— До победы. Нашей, надеюсь.

— Я тоже.

— От ганиадданцев поступило ещё одно предложение, — Мрачно сказал Добряков, повернувшись на Ожегова.

— Какое?

— До момента начала эксперимента они не знали о наличии Ланова, но потом о нём пришлось рассказать. Медицина их гораздо более развита, и они уверяют, что если нас так не устраивает наличие качественной копии — в том что они сами победили, они уже не сомневаются — они могут вылечить оригинал.

— Но для этого нужно признать их нашими богами.

— Да, — мрачно кивнул Добряков.

— Вы говорили генералу?

— Говорил. Но вы, я думаю, представляете, что это за человек и что он ответил мне?

— Он не согласен, — предположил Ожегов.

— Он видит в будущем нашу нацию свободной и независимой. Если у нас и будет религия, то она должна служить нам, а не наоборот. Естественно, что он не считает одну единственную жизнь — свою жизнь — равноценной платой за рабство триллиона с четвертью граждан.

— Кстати, вы не говорили, что ганиадданцы вкладывают в понятие служения им. Что мы должны будем делать фактически, после признания?

— Вам знакомо выражение «раб божий»? — усмехнулся Добряков, — один из анахронизмов, которые придётся вернуть.

— Поправьте меня. Мы будем или изгоями или рабами. Так в чём нам смысл признавать их своим божеством?

— Смысл в том, что раб обретёт свободу рано или поздно, а изгои должны будут слоняться вечно.

— И это так страшно? Слоняться?

— В условиях нашей автаркии — нет. Но и на галактическую арену мы тоже хотим. Это новые возможности, как вы понимаете. Но нам нужно равноправие.

— Ладно, — Ожегов посмотрелся в зеркало и ещё раз убедился, что его форма в порядке, — что мы делаем сейчас?

— Сейчас у нас будет ещё одна встреча с ганиадданцами. Теперь уже они настаивают на вашем присутствии. Видимо, узнав, что вы священник, вас они хотят мокнуть лицом в дерьмо больше, чем остальных.

— Забавно, — улыбнулся Вадим.

— Пожалуй. Соглашусь с господином Лилиным и скажу, что это не характеризует их как высокоразвитую нацию. Идёмте.

Ожегов закрыл дверь, и они двинулись к лифту. Ждать кабинку долго не пришлось, и вскоре они уже спускались вниз.

— Могу я спросить вас то, что не совсем относится к делу, — обратился к Добрякову Вадим.

— Спрашивайте.

— Когда Лисицын говорил о вас, он сказал, что вы военный наблюдатель, главная цель которого оценить военный потенциал ганиадданцев на случай возможной войны.

— Верно. В этом нет секрета. От людей.

— Вы можете сказать примерные выводы? Они действительно намного более развиты, чем мы?

— К сожалению, не могу. В этом и заключается загвоздка. В нашей системе сейчас только три их корабля и многочисленные наблюдения показывают, что мы бы справились с ними, так сказать, одним мизинцем. Но мы ведь тоже не посылаем боевые крейсеры со всей вспомогательной группировкой, чтобы вести переговоры.

— Ну а вообще? Хоть какие-то предположения. Лично ваши.

— Лично мои предположения состоят в том, что они более развиты чем мы. Для примера — чтобы выучить любой из языков, когда-либо существовавших на Земле, потребуется три дня усиленных внушений. Чтобы хоть как-то изъясняться на ганиадданском — две недели, и, уверяю, Саник ставил бы вас в тупик каждой второй фразой. Но, при этом я считаю, что если бы они имели возможность покорить нас военным путём, они бы предпочли его. Да, мы не можем так легко и быстро создать человека с полноценной нервной системой, но это лишь один из аспектов, и далеко не показатель, к слову, поскольку мы к этому уровню близки, особенно если не считать головной мозг. Если допустить, что все их технологии так же отстоят от наших, то мы с кровью и болью миллиардов мы могли бы выдержать эту войну.

— Значит, они никакие не боги. Разве нет?

— Видите ли. Во-первых, их технологии могут быть гораздо более развитыми, чем мы можем предполагать. А во-вторых, дело даже не столько в них. Мы уже встречали одиночные нации, которые были нам не указ. Но тут речь идёт о некоем сообществе, на которое у нас нет выхода. Мы не знаем, что оно из себя представляет, и случись нам заиметь конфликт с одним из его членов, не придётся ли нам завтра воевать с половиной галактики?

— Да, это и впрямь было бы нехорошо, как и вообще военный исход.

— Боюсь, что, согласно исходу мирному, мы скоро уйдём в изоляцию.

— А есть ли среди наших прошлых знакомых те, кто уже согласился принять их божественность?

— Нам об этом неизвестно. Но если окажется, что есть, я бы не сказал, что это признание так уж помогает.

Переговоры велись тем же составом. Входя, Саник бросил на Вадима особенно долгий взгляд, никак не тянувший на простое оглядывание присутствующих. Да уж, его, пожалуй, мокнут в грязь больше всех, но и он начинал кое-что понимать. Конечно, не он первый, но он первый, кто так смело мыслил в нужном направлении.

— Вы провели достаточное количество наблюдений? — сходу спросил Саник, — вы согласны принять наши условия?

— У нас есть некоторые трудности, — ответил Лилин, — ведущие как минимум к задержке.

— Каковы эти трудности?

— Видите ли, — советник вывел на экран изображение с новым генералом Лановым, — мы обратились к господину генералу с просьбой составления списка мер, которые требуются для наиболее эффективного улучшения нашего мира. Поскольку он является признанным специалистом военно-промышленной индустрии, именно эту отрасль мы попросили его проработать. На это нужно время.

— Один человек способен найти меры для улучшения всей промышленности вашего мира? — с пренебрежением сказал Саник.

— Да, — ответил Ванин, — если этот человек — генерал Ланов. В его способностях мы не сомневаемся.

— Зато в них сомневаемся мы, — сказал Саник, — вы можете дать нашему созданию невыполнимые задачи, и на основании того, что он с ними не справится, признать, что он не является достоверной копией вашего лидера. Однако этот эксперимент не будет недостоверным, если мы одновременно не дадим подобные задания оригиналу.

— Увы, генерал находится в таком положении, что мы не можем обременять его такими заданиями, — сказал Лилин, — но мы можем дать вам проанализировать реформы, инициатором которых он был за всё время, что занимал свой пост.

— При этом эксперимент всё равно не получится чистым.

— К сожалению, у нас тоже есть основания предполагать, что данный эксперимент не чистый, — сказал Лилин.

— Каковы эти основания? — возмутился Саник.

— Видите ли, — мягко продолжил Лилин, — в результате создания вы заложили в голову нового генерала всю его память, а вместе с ней и опыт. Данные задачи, которые сейчас на него возложены, он может выполнить, опираясь в том числе на него. Если бы мы могли поставить его в положение, в котором находился настоящий генерал Ланов, нет гарантий, что он смог бы проявить те же самые качества. Не говоря уже о его роли в перерождении мира.

— Всё это есть совокупность множества событий. Невоспроизводимых событий. Я могу сказать, что ваш, как вы говорите, настоящий лидер, оказавшись в тех же обстоятельствах ещё раз, мог принять другое решение, и всё пошло бы совершенно по-другому. Мы же говорим о приближенности, поэтому ваши доводы не имеют основания.

— Но и мы не можем считать ваши доводы обоснованными. У нас есть эталон. Мы говорили о соответствии. Полном соответствии. На первом этапе оно вами достигнуто, но есть и второй этап. И здесь вы почему-то ссылаетесь на вероятности и обстоятельства, — сказал Лилин.

— Хорошо. Будь по-вашему. Мы изучим те данные о реформах, которые вы нам предоставите.

— Это правильное решение, — кивнул Лилин.

— Но нам интересно мнение господина священника по этому поводу, — Саник, казалось, с удовлетворением сказал эти слова и посмотрел на Ожегова.

— В чём именно? — без колебаний спросил Вадим.

— Являются ли конкретные действия в конкретных обстоятельствах проявлениями той самой души, в которую вы, люди, верите, как в бога? — он на долю секунды остановился, и они втроём синхронно улыбнулись, — или же это дело другого порядка — конкретных свойств отдельного человека? Допускаете ли вы некоторый разброс?

— Разброс — допускаю, — улыбнулся Вадим, — все люди совершенно разные. Вы даже сейчас можете это наблюдать. Причём, не только внешне. У каждой души есть свои свойства, если говорить вашими словами.

— Видите, — опять победно сказал Саник, — господин священник допускает некоторое несоответствие.

— Я допускаю его у нас, — твёрдо сказал Вадим, — мы, люди, не просто гордимся тем, что у нас есть душа, не просто верим в её существование. Мы говорим, что душа уникальна, каким бы примитивным человек ни был. Душа — некая сущность, неподвластная и неподконтрольная нам. Она зависит от тела, но тело всего лишь оболочка. Вы же утверждаете совсем другое. Вы говорите, что никакой души не существует в принципе. Воспроизведи оболочку и получишь в ней душу. Вернее, то, что мы ею называем. Мы сейчас проводим эксперимент, который должен доказать вашу правоту. Правота ваша заключается в том, что раз вы в точности воспроизвели тело генерала, то и душа должна соответствовать. Верно? Лидер человечества, так много для него сделавший, вовсе не уникален, как говорите вы. Что же, докажите это.

Никаких эмоций. Саник и его соотечественники молча слушали Вадима, который с каждым словом обретал всё большую уверенность. Даже если они в конечном счёте окажутся правы, здесь и сейчас он заставил их усомниться. Он не позволил обратить против себя свои же доводы. Если победа и будет за ганиадданцами, она окажется не такой лёгкой, как им хотелось бы. Как ему показалось, даже Ванин сейчас смотрел на него с долей уважения. Но самым главным было другое. Идеальный мир инопланетян, который они пытались выстроить перед людьми, треснул. Вадим пока не знал, так ли это на самом деле, и не готов был изложить свои мысли, но для него это становилось очевидным. Он это чувствовал. Наверное, той самой человеческой душой, в отсутствии которой его пытались сейчас убедить.

— Мы докажем это, — сказал, наконец, главный ганиадданец, — вы думаете, это первый подобный опыт? Нет. Мы множество раз успешно провели его. И сейчас нам остаётся лишь дождаться, пока вы не сможете не признать нашу правоту.

На этом представители инопланетных гостей поднялись и направились на выход. В отличие от предыдущей встречи, Ожегов не ощущал себя не в своей тарелке. Напротив, он считал, что сейчас люди остались победителями.

— Это было неплохо, — сказал Ванин, — но что мы будем делать дальше?

— То есть? — спросил Ожегов.

— Пока что генерал делает правильные выводы. Аналитики говорят, что он вполне соответствует. Если не самому Ланову, то хотя бы очень компетентному человеку.

— Но это ведь не одно и то же.

— Нет, но пока эксперимент проходит в их пользу, — сказал Ванин, — мы тянем время. Но не факт, что оно работает на нас.

На голограмме помолодевший и очень живой по сравнению с оригиналом генерал стоял около большого сенсорного экрана, на котором было раскрыто множество рабочих полей. Были там и карты мира, и различных регионов. Карты местности, где расположены промышленные объекты, диаграммы, графики. Ожегов во всём этом мало что понял бы, даже находясь рядом и имея возможность прочитать, что там написано. Однако тот, кого земляне вполне правомерно считали лишь копией выдающегося деятеля, уверенно манипулировал всеми этими данными. Пожалуй, если не знать подоплёки, можно было бы сказать, что перед ними настоящий человек.

— Это может показаться странным, — сказал Ожегов, — но знаете, что мне кажется?

— Что? — спросил Лилин.

— Что они сами не слишком обременены душой, поэтому и считают так обо всех, кого встречают. Может быть, однажды они научились воспроизводить себе подобных, и потом эти копии вытеснили настоящих. Ведь, как я думаю, неоригинальный Ланов не состарится так быстро и не будет иметь тех же болезней. По крайней мере, это можно заложить. Так ведь?

— Думаю да, — сказал Добряков свои первые слова с момента начала переговоров. Судя по выражению лица, его заинтересовала теория Ожегова.

— Но это не значит, что они все клоны сами по себе, — сказал Лилин.

— Ну, во-первых не клоны, — заметил Ожегов, — а искусственные создания. А во-вторых, насколько я знаю, любая технология предусматривает разброс показателей. Везде есть допуск. Касаемо моей работы, могу сказать, что даже в самом дорогом, особо структурированном материале, есть допуски по характеристикам. Мы примем этот разброс за уникальность души?

Добряков смотрел на Вадима заинтересованным взглядом, как будто, когда он слушал слова, в его голове рождались определённые мысли. После недолгого молчания он эти мысли озвучил.

— А что если мы предложим те же задания нашим суперкомпьютерам? Мы ведь анализируем производства с их помощью?

— Анализируем, — кивнул Лилин, — но они ведь несовершенны.

— Это неважно. Можно запрограммировать машину, чтобы она решала сходные задачи?

— И вы получите отличия, — сухо заметил Ванин.

— Вы не поняли. Мы сможем запрограммировать машину так, чтобы она выдавала результаты, которые выдаёт сейчас клон? А потом мы дадим и ей и клону одинаковые задания. И машина и клон получат одинаковые результаты.

— Да, но для чистоты эксперимента вам нужно дать те же задания Ланову.

— Думаю, здесь мы проведём другой эксперимент. Мы дадим машине задачи, которые стояли перед ним во время главных реформ. Хотя бы, что касается религии. И посмотрим, что выберет компьютер.

— Пожалуй, это даже может сработать, — сказал Лилин.

Он медленным движением нажал что-то под столом, и из столешницы выехала пепельница, потом он достал сигареты и закурил. Всё так же медленно, обдумывая услышанные слова и мысли, которые возникли благодаря им.

— Главное, поставить всё так, чтобы они приняли результат, — сказал Лилин, — объяснить, например, что даже подключение самого генерала не несло бы никаких гарантий. Мы могли его предупредить или ещё что-то. Что старые результаты, которые уже есть, в этом плане надёжнее.

— Здраво, — Ванин, сидевший рядом с Лилиным, тоже закурил и поглядел на Ожегова, — пожалуй, даже то, что старик сказал позвать священника, можно записать в его неординарные решения, которые, чёрт возьми, взяли и сработали.

— Вопреки всему, — Лилин тоже посмотрел на Ожегова.

— Благодарю за доверие, — ответил священник.

Сам Вадим испытывал радость по поводу того, что оказался полезным. Да, он не смог бы вывести программу запланированной череды экспериментов, но он подал идею, и это тоже было немало.

— Ладно, что делаем? — после небольшой паузы спросил Ванин.

— На вас эксперименты с прошлым, — ответил ему Лилин, — на мне — с настоящим. К утру должны быть первые результаты. Задействуем центр в Климовске, там самый лучший самообучающийся интеллект. Ему должно потребоваться меньше времени.

— Хорошо. Сейчас же свяжусь, — Ванин загасил недокуренную сигарету в пепельнице и направился на выход. Следом за ним отправился Лилин, который позвал лисицина.

Добряков не спешил уходить, и Ожегов остался вместе с ним.

— Генерал слышал и видел всё, о чём мы говорили. Он согласен с вами. И я тоже.

— Но что, если они не примут наши доказательства?

— Будем изгоями. Генерал больше нас не слушает, поэтому я могу сказать вам откровенно. Если вести список тех, кто готов пожертвовать собой на благо нашего мира, то Ланов первый в этом списке. Он всегда говорит нам, что мы должны научиться обходиться без него. Другой бы уцепился за возможность обрести вторую жизнь, после бурной первой, но не он. Как думаете, что решил бы компьютер, находясь на его месте?

Ожегов улыбнулся.

— Пожалуй, — продолжал советник, — стоит задать тот же вопрос нашим новым друзьям, и выяснится, что они, подобно машине, старались бы любой ценой сохранить свою жизнь и улучшить своё положение. В чём-то они правы, даже во многом. Но над этим чем-то всегда должно быть что-то ещё, что проявлялось бы в мелочах, но проявлялось бы.

— Пожалуй, вы правы, — согласился священник.

— Жаль только, что эти аргументы они не примут, так что нам потребуется множество научных выкладок. Вы вообще как, Вадим, хотите спать?

— Нет. Я наотдыхался за день.

— Тогда могу предложить вам поучаствовать во всех экспериментах.

— Почту за честь и с радостью, только, боюсь, я ничего не пойму.

— Это не потребуется. Есть у нас люди, которые понимают. Мы с вами лишь будем следить. Что же, тогда пора выдвигаться. До Климовска ещё надо добраться, хоть дороги и свободны.

В целом, если провести параллели, то научно-аналитический центр являлся тем же заводом. Только здесь и сырьём и продуктом являлась информация. Мощные компьютеры — те же самые поточные линии и даже профессия людей, работавших с ними, называлась так же, как на заводе — оператор.

Вообще, что основные цеха их завода, что здешние помещения впечатляли. Не столько размахом — компьютеру не требовалось столько же места, сколько сложному конвейеру, оснащённому роботами — сколько ощущением размаха. Здесь тоже складывалось впечатление огромной и важной деятельности, хоть и исполнительных механизмов, движения которых заметны глазу, было меньше — в основном вентиляторы систем охлаждения.

В главном информационном зале собралось много людей. В его центре был расположен большой продолговатый стол, посреди которого находился проектор. На нём по всей длине столешницы было выведено несколько голограмм. Одна, в самом центре, изображала карту планеты, поделенную на крупные инфраструктурные зоны. Это была отправная точка при необходимости оптимизации мировой логистики. Дальше на разных голограммах выводились карты отдельных зон, их внутренняя структура и логистика.

Люди, поделенные на группы, анализировали разные данные. Одни занимались теми, которые уже были обработаны копией Ланова. Другие — теми, что поступали в реальном времени. Программа машины, составлявшаяся автоматизированно, постоянно корректировалась. Вадим плохо понимал весь процесс даже на макроуровне, но если судить по комментариям Добрякова, которые он для него делал, то, если в конечном счёте и окажется, что этот интеллект искусственный и ничего общего с человеческим не имеет, он уж точно достаточно неплох.

— Скажите, — осторожно поинтересовался Вадим, приблизившись к Добрякову, чтобы не повышать голос из-за царившего в главном информационном зале гомона, — а если выяснится, что и их интеллект искусственный, будет ли это значить, что они сами не самостоятельны?

— Сложно сказать. Особенно, если принимать во внимание вашу предыдущую теорию о том, что они постепенно стали такими.

— То есть, даже компьютер может создать цивилизацию?

— Почему нет? Это лишь вопрос осознания законов, следования им и принятия решений. Есть же на заводе у вас автоматические линии, в которых после наладки оператор почти не вносит корректировок.

— Да, но это ведь просто линии, а не целые миры.

— При должных знаниях и умениях, это можно экстраполировать и на большие масштабы. Для производственной линии и месяц работы без участия человека — хороший срок. Но и занимает она в лучшем случае одно здание. А здесь мир и целые эпохи.

— Но как мы переиграем их?

— Анализируется их поведение в том числе, и мы пытаемся вывести законы, которым они подчинятся. Допустим, мы сейчас создадим эксперимент с достаточно жёсткими условиями, относительно легко воспроизводимый и достаточно наглядный. Если они и в самом деле машины, они должны принять его результат.

— Но генерал…

— Его нельзя рассматривать, как участника, как уже говорилось. Он ненадёжен, в отличие от сухих данных, которые мы имеем. И они имели до начала эксперимента, потому что имели доступ ко всей нашей истории. Не могли же мы заранее всё сфальсифицировать таким образом, чтобы это было выгодно для нас нынешних. В то время, когда о нынешнем эксперименте и речи не было, не говоря уже о том, чтобы воспроизводить Ланова. Принимая во внимание всё тот же разброс, можно было бы ожидать, что мы выберем любую другую значимую личность из ныне здравствующих. Скажем, деятеля искусств.

— Это было бы показательнее, кстати, — сказал Ожегов.

— Да. Но мы выбрали Ланова. Будем считать это зовом души, — улыбнулся Добряков.

Загрузка...