Последний

Глава 27

Родители погибшей ужасной смертью девушки узнали о гнусном побеге Максима рано утром в отделении Октябрьского РОВД. Страшная и рвущая острыми когтями душу боль утраты единственного ребенка на время заглушило справедливое чувство мести, кипящее в родительской груди. За неполных два дня они должны проделать гигантскую работу, связанную с похоронами дочери, а не заниматься поиском и наказанием человека, клявшегося еще вчера в вечной любви и заботе. «Придет время, он за все ответит», — негласно решили убитые горем родители.

Городской морг без суеты и спешки встретил новых посетителей: невысокого мужчину, поддерживающего за локоть женщину, несущую в глазах непомерно тяжелую материнскую печаль. Это место, наверняка, единственное в городе, где ход времени значительно отстает от суетной городской жизни. Ведь там, в увенчанных холодной керамической плиткой стенах, сам механизм естественного движения мертв. Здесь все, что вас окружает, пропитано насквозь зловещим, ледяным дыханием костлявой смерти. Даже запах, вонзающийся в ноздри, убедительно констатирует, что вы находитесь в царстве, где беспощадно правит древняя старуха, на безжалостное решение которой не возымеют действия ни возраст, ни положение, ни огромные деньги или безграничная власть: все будут приговорены к тлению и вечному забвению.

К приезду родителей такие же мрачные и нелюдимые, как морг, его работники по возможности замаскировали зияющую в голове девушки пустоту.

— Купите церковную косынку, — посоветовали они, показывая еле различимое очертание глубокой впадины на бледном, словно старая простыня, лбу мертвеца. С большим трудом сдерживая слезы, вырывавшиеся наружу, Игорь Петрович выполнил их просьбу. Под неуёмный, дикий, перемешанный с воем материнский плач он бережно повязал дочери легкий белый платок с выведенными трафаретом черными буквами церковной молитвы.

Через некоторое время, заковав в деревянный гроб тело любимой и единственной дочери, они вместе с ней обреченно двинулись домой.

— Вот, доченька, ты и дома, — чуть слышно произнесла мама, с неподдельной материнской нежностью гладя мраморные руки дочери. — В последний раз, потом сырая земля будет тебе домом, милая моя доченька. — сокрушенно произнесла она и, упав на колени, тихо зарыдала. Наталья Сергеевна даже и не предполагала, что ей придется пройти через самое большое испытание в жизни любой матери — похороны своего ребенка. Чуть погодя, успокоившись, она положила мертвые руки девушки друг на друга, связав их в запястье тонкой бесцветной леской. Затем, отодвинув средний палец, вставила в них зажженную восковую свечку, купленную в церкви на обратном пути при возвращении из морга. Она постаралась как можно ревностней и безукоснительней подчиниться негласным правилам русских похорон, заведенных издревле.

За эти дни Наталья Сергеевна постарела лет на двадцать. Высохшее из-за обильного количества слез лицо, мутные, еле видные зрачки глаз, бессмысленно глядящие в одну неподвижную точку, — такой увидел муж свою жену, войдя в зал. Посередине комнаты, навевая уныние и скорбь, стоял деревянный саркофаг, который навсегда заберет с собой в глубину отвратительной могилы их дочь, оставив в родительских сердцах острое, как бритва, ранящее жало. Он не мог без слез и сострадания смотреть на жену, видя ее неземные мучения и переживания. «Мужчина не должен показывать слез, как бы больно ему и было». — говорил он себе, смахивая катящиеся слезы, сидя в гордом одиночестве, подальше от людских глаз. Но, неподвластные холодному отцовскому рассуждению, слезы все равно стекали по морщинистым каналам мужского лица.