Посланник мрака

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Из воспоминаний графа Монброна «Разбитые надежды»

Замок Демсварт, Немедия.

24 день Второй весенней луны.

– Ваша светлость, но…

– Маэль, дорогой, если ты действительно провинился, то даже я, как вице-канцлер Аквилонии, ничего не могу изменить. Верю, ты искреннее сожалеешь о своем проступке, но, по-моему, ты перестарался. Чересчур крупный просчет во всех отношениях. Я не могу отменить распоряжения барона Гленнора, ибо государственное управление и тайная служба друг от друга не зависят. Король Конан категорически запретил мне, Публио, генеральному казначею герцогу Ришильди, да и любым другим людям, занимающими высокое положение при Троне Льва, вмешиваться в дела Латераны. Это прерогатива короля.

– Просперо, ты, конечно, извини, – в беседу вмешался молчавший доселе Хальк Юсдаль. – Но король сейчас не в состоянии решать ни государственных, ни личных дел. Конан бегает на четырех лапах, вычесывает блох и пристает с домогательствами к собаке Райана Монброна. А сам Монброн-старший связался с гулями! Митра Солцезарный, да что же такое происходит в нашем мире! Не то война, не то буйство магии!

– Хальк, потише, – скривился Просперо. – Почтеннейший Маэль, тебе я посоветую вот что… Вернее, не посоветую, предложу. Если тебя с треском выгнали из Латераны за утаивание принадлежащих короне векселей…

– Ваша светлость! Умоляю! К чему лишний раз упоминать об этом постыдном случае!

– Потому что бьют не за то, что украл, а за то, что попался, – невесело хихикнул господин библиотекарь. – Просперо, не смотри на меня волком. Эта роль сейчас больше подходит Конану. Продолжай. Что ты собирался предложить графу Монброну?

– Раз он больше не состоит на государственной службе, – пожал плечами герцог, – я могу таковую предоставить. Для начала – место порученца в моей свите.

– Порученцем? – ахнул я. – Ваша светлость, я благодарен за желание помочь мне, но… Почему бы тогда не мальчиком при лошадях?

– Не хочешь – не надо, – обиделся Просперо, а я запоздало понял, что собственными руками перегородил себе даже самую призрачную дорожку к спасению. Герцог никогда не изменяет своих решений, и от других людей ждет того же. – В таком случае я тебя не задерживаю. Ты по-прежнему подданный Аквилонии, но, поскольку не состоишь в свите высочайшего посольства, обязан сегодня же покинуть аквилонский лагерь.

– Просперо, это жестоко, – с неожиданной серьезностью проговорил Хальк, а в моей груди зародился тугой комок ярости, способной в любой момент обрушиться на голову его светлости. Да, он вице-канцлер и вице-король Пуантена и Боссонии, но, в конце концов, мы оба только лишь дворяне. И мой род древнее! Изгоняете? Отлично! И без вас проживу!!

– Если моя страна больше не нуждается в моих услугах и мне самом, – процедил я сквозь зубы, – я перед лицом герцога Просперо Пуантенского и тайного советника короля Халька, барона Юсдаля, отрекаюсь от графского титула, передаю наследный лен в пользу короля и… Таким образом, я больше не ваш подданный!

– Маэль, не горячись, – предостерегающе вскинул руку Хальк. – Пожалеешь потом!

– Позвольте откланяться! – рявкнул я, поклонился, сорвал с груди золотую цепь с фамильным гербом (разлетелись порванные звенья), швырнул ее под ноги опешившего Просперо, развернулся и быстрым шагом покинул шатер его светлости.

Боги всевидящие, я теперь никто! Слова сказаны! Ни титула, ни состояния, ни земель, ни собственного дома! Я сохранил только имя, но не могу присоединить к названию замка, из которого происхожу, слово «граф». Отныне я – просто Маэль из Монброна, что в герцогстве Танасульском.

Как ураган, я промчался через устроенный на холме аквилонский лагерь, не замечая знакомых из числа свиты Просперо. Вылетел на пологий берег широкой реки, несущей воды куда-то на Восход, зачем-то зашел по колено в серые волны, зачерпнул горстями воды и плеснул себе на лицо. Только тогда и начал остывать.

Итак, все потеряно. Включая честь? Видимо, да. При мне остался только клинок. Одежду, с которой придется спороть графские гербы, и кошелек с двумя десятками аквилонских кесариев в расчет можно не брать. Как прикажете поступать дальше? У авкилонцев я теперь чужой, да и показываться в лагере Просперо стыдно.

Я вылез обратно, на мокрый пляж, тянущийся в обе стороны не менее, чем на лигу. Обвел взглядом спокойную полноводную Нумалию, которая в незапамятные времена передала свое имя городу и герцогству на Полуночи Немедии. Безо всякого смысла посчитал вымпелы, колышущиеся над холмами, и внезапно задержал взгляд на квадратном бело-зеленом стяге с черной волчьей головой, поднятом над большими белыми шатрами, принадлежащими королю Эрхарду Оборотню.

Подумал, прикинул, машинально погладил рукоять меча и решительно направился в сторону, где остановились посланники союзного королевства Пограничья.

– Его величество на месте? – довольно чопорно осведомился я у двух скучающих стражей, маявшихся возле полога королевской палатки.

– Куда он денется? – лениво бросил страж. – Как доложить?

– Маэль, гр… В общем, скажи, что Маэль Монброн пришел. И просит аудиенции.

– Слова-то какие: «аудиенция»… – с непонятной мне помесью восхищения и неприязни пробурчал гвардеец Пограничья. – Будь попроще, благородный господин. Сказал бы: «Хочу повидать короля». Эх, аквилонцы…

Он нырнул за полог и тотчас вышел обратно. Сделал приглашающий жест.

Мда. Я-то надеялся, что Эрхард будет один или, по крайней мере, только с наследником. Но в просторном шатре собралась целая компания. Хорошо хоть личности знакомые. Сам король, Эртель, Веллан, Зенобия, Тотлант, баронесса Цинтия (которая вообще-то жила в лагере мятежников, но постоянно бегала в гости к оборотням). Она-то первой и обратила внимание на мой потерянный облик:

– Граф! – ахнула Цици и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. – Маэль, на тебе лица нет! Что случилось?

Как положено по этикету, я поклонился королю. Эрхард ответил благожелательным кивком и сразу указал на деревянные кружки и жбанчик с пивом, громоздящиеся на складном походном столике.

– Привет, привет, – в один голос сказали Эртель с Велланом. Наследник продолжил:

– Маэль, ты бледный, как творог…

– Скорее, как упырь, – поправил Тотлант, озадаченно глядя на меня. – А ну, выкладывай! Плохие новости?

– Для меня – очень. Мне будет позволено обратиться к Его величеству?

– У-у… Значит, в самом деле что-то серьезное, – покачал головой король Эрхард. – Во-первых, граф, мы не в Тарантии, при Троне Дракона. Говори, как умеешь, а не как положено. Во-вторых, к Его величеству обратиться позволено Его же величеством. Излагай.

– Дело в том, что я больше не граф.

– Печально, однако не смертельно, – тотчас отозвался Веллан. – Тебя титула лишили?

– Не говори ерунды, – Тотлант жестом приказал Веллану заткнуться. – Никто не может лишить аквилонского дворянина титула, включая короля. Древняя священная привилегия. Изгнать, посадить в тюрьму, казнить – сколько угодно. Но даже на плахе ты останешься графом или герцогом. Ага, кажется, понял! Маэль, дело связано с тем письмом, которое запустили в твое окно несколько дней назад вместе с камнем? И что такого? Я уже рассказал эту историю Эрхарду…

– Подумаешь! – фыркнул король Пограничья. – В награду за верную службу Трону Льва сам себя наградил офирскими векселями. Какое у тебя жалование было в Латеране? Так вот, не расстраивайся и не терзайся. Я бы на твоем месте тоже не отказался от бумаг на целых четыре с лишним офирских сфинкса!

– Месьор придворный маг абсолютно прав, – выдавил я, обращаясь к Эрхарду, – никакая власть не вправе лишить меня наследного герба. Кроме меня самого. Я отрекся.

– Отрекся? – кажется, это слово повторили хором все присутствующие в шатре. – Зачем?

– Просперо обидел меня…

– Вот дурак! – это воскликнул Эрхард. – Нет, не Просперо, а ты! Кажется, я знаю, зачем ты сюда пришел. Просить подданства Пограничья как страны, принимающей любых беглецов и неудачников?

– Ну… Да. Ваше величество, дело в том, что я могу бы принести пользу королевству… В конце концов, никто не знает, где спрятаны векселя. Те самые. Я внесу эти деньги в казну Пограничья.

Эрхард поперхнулся. Эртель с Велланом немедля завопили: «Берем! Берем и на службу, и куда угодно! За такие-то денежки! И титул дадим! Будет у нас в Пограничье первый и единственный граф!»

– Закройте рты, – цыкнул король, показывая, кто здесь отдает приказы и принимает решения. Посидел, хлебнул пива, вздохнул и, наконец, молвил:

– Маэль, ты, конечно, человек хороший. И четыре сфинкса на дороге не валяются. У меня в казне и того меньше. Но, понимаешь ли, подданство Пограничья не покупают. Ты сразу же сделал ошибку, предложив мне деньги. Поверь мне, самая дорогая вещь в мире – глупость. Сейчас ты сглупил. И поссорившись с Просперо, тоже сглупил.

– Гав! – короткое взлаивание донеслось у меня из-за спины. Покосившись, я увидел сидящего на ковре громадного полупса-полуволка черной масти. Я покраснел до корней волос. Оказывается, Конан, точнее, Кораннон, тоже здесь. И все слышал. Правда, неизвестно, понимал он наши разговоры или нет, но, судя по исключительно заинтересованному взгляду, король в своей новой ипостаси продолжил следить за событиями. И полностью поддержал слова Эрхарда.

– Подданства ты не получишь, – веско произнес старый оборотень. Кораннон одобрительно рявкнул. – Конечно, мы поддержим тебя и ты останешься нашим другом, однако жить в Пограничье тебе незачем. Помирись с Просперо, извинись. Скажи, что погорячился, с кем не бывает. Если нужно, я с ним поговорю. Или попрошу Чабелу это сделать.

– Никогда! – с жаром воскликнул я.

– Маэль… – Тотлант посмотрел укоризненно. – Иногда бывают случаи, когда гордость, вернее, гордыню, нужно заткнуть поглубже. Смирить.

– Хо-хо! Четыре сфинкса! Четыре тысячи золотых офирских талантов! – наконец подала голос Зенобия. – Маэль, рано падать духом! На такие непомерные деньжищи ты запросто купишь и титул, и лен в любой стране Заката.

– В Шеме, например, – злобно прошипел я и, не прощаясь, выбежал из шатра. Какие же они бессердечные! Я-то, дурачок, был уверен – друзья никогда не подведут!

– Граф, граф, подождите!

Я обернулся, увидев взъерошенную Цици, выскочившую вслед за мной.

– Госпожа баронесса?

– Всю дорогу была Цици, а теперь вдруг баронесса? – защебетала Цинтия. – Не надо сердиться и злиться! Я уверена, Эрхард не хотел тебя обидеть. Зайди к нему ближе к вечеру, мы его уговорим… Папочка всегда говорил, будто из самой сложной ситуации отыщется самый простой выход. Честное слово!

– Благодарю за заботу, – холодным, словно граскаальский гранит тоном ответствовал я. – Однако сорок второй и последний граф Монброн в ней не нуждался и не нуждается. До свидания.

Оторопевшая Цинтия осталась стоять подле Эрхардова шатра, а меня ноги сами понесли к большой, отлично обустроенной стоянке, где обосновалась королева Чабела. Если вам так плохо, что впору браться за мыло и веревку, куда вы первым делом отправитесь? Верно, к родственникам!

Родственничек у меня в обозримой реальности имелся только один. Райан Танасульский, один из первых носителей славного имени Монбронов, маг и авантюрист, живущий на этом свете пятую сотню лет благодаря древнему драконьему проклятию.

Обитает Райан вместо со своими новыми и крайне неприятными мне дружками под покровительством Ее зингарского величества королевы Чабелы. Уж не знаю, какими сладкими речами Райан и приехавшие вместе с ним к Демсварту гули и незнакомый волшебник с обезображенным лицом соблазнили Чабелу, но очаровательная монархиня, видно, сочла обитателей Рабиров своими заблудшими подданными, наконец-то решившими вернуться под благодатную сень Скипетра Морских Королей. Их поселили на почетном месте – в полусотне шагов от гигантского пышного шатра голубого цвета, расшитого серебристыми дельфинами и увенчанного знаменем Золотой Башни Кордавы.

Родственничек окончательно обнаглел. Украсил свою палатку родовым вымпелом Монбронов – крылатый меч на алом поле. Вообще-то только я имею право носить этот герб. Ох, простите, имел до сегодняшнего дня.

У входа возлежит величественная, как Великий сфинкс Птейона, здоровенная рыжая псина с плоской черной мордой, коротко обрезанными ушами и хвостом. Вечная и верная подружка Райана. Собаку зовут Чинкуэда, она являет собой образец чистейшей крови кофийской бойцовой породы. Животное – своего рода секретарь моего досточтимого предка. По-моему, она немножко разумна. Во всяком случае, Райан частенько посылает ее что-нибудь разузнавать, разведывать или разнюхивать, Чинкуэда возвращается и, вероятно, докладывает хозяину последние новости.

Я попытался обойти Чинкуэду, но та подняла голову и угрожающе зарычала.

– Тьфу! Проклятущая тварь! Пойди к хозяину, доложись!

Боги, стою, как последний идиот, с собакой разговариваю…

Собака лениво встала, раздвинула полог боками и исчезла в полутьме. Изнутри немедля донесся яростный вопль:

– Если это не крушение мира и не совет у Чабелы, то меня здесь нет! Убирайтесь!

– Райан, это я, Маэль! – в ответ тоже пришлось кричать. – Можно войти?

– Нельзя! Я занят! Завтра! Нет, лучше послезавтра! Завтра очень важный день, мы должны подготовиться!

Теперь-то я понял истинное значение слова «озвереть». Это когда с трудом подавляешь желание выхватить клинок, рассечь полотняную стену шатра и ввалиться вообще без всякого приглашения. Впрочем, хватит с меня на сегодняшний день глупостей, правильно сказал Эрхард. Попытаемся быть вежливыми. Хоть самую малость.

Я осторожно вошел в шатер. Ясно. Месьор волшебник изволит давать приватную аудиенцию некоей благородной даме. Дама невелика ростом, худощава, черноволоса с проседью и вообще очень мила, если не обращать внимания на неподвижный тяжелый взгляд и неулыбчивость. Такой мрачноватой красотой обладают только рабирийские гули, к коим, собственно, новая приятельница Райана и относится. Зовут привлекательную, но жутковатую особу на зингарский лад – Меланталь Фриерра. Монброн-старший точно свихнулся. Обычные женщины его больше не устраивают. У меня бы духу не хватило связаться с подобной красоткой. Проснешься утром, а горло-то у тебя и перегрызено…

– Чего? – взвился (в буквальном смысле – вскакивая с расстеленного на полу шатра толстого ковра) уважаемый предок. – Я же говорил – занят! Маэль, когда ты перестанешь мне надоедать?

– Когда ты наконец-то уляжешься в могилу! – шикнул я. – К своему ужасу, подозреваю, что это случится очень нескоро.

– Райан, выслушай молодого человека, – серебристо проворковала девица-гуль, тоже усаживаясь и без особой поспешности натягивая на острые плечи разноцветное покрывало. – Судя по его лицу…

– Вижу! – сердито рявкнул в ответ маг. – Сделай одолжение, выйди наружу. Я сейчас оденусь и приду!

Он явился быстро, на ходу застегивая колет невообразимого ярко-алого цвета. Из непременных широких разрезов на рукавах выглядывала голубая ткань с золотым шитьем. Райан всегда любил одеваться чересчур ярко и вызывающе.

– Ну? – нетерпеливо бросил предок. Ему хотелось обратно в палатку, а я его отвлекал.

– У меня беда, – коротко сказал я.

– У всего мира беда. Ты, как последний эгоист, носишься только с самим собой. Над полагать, на этот раз твоя драгоценная персона действительно в опасности? Если верить выражению лица, вполне подходящему для мертвеца трехдневной давности. Говори, только быстро!

Я и рассказал. Обо всем. Про векселя, про письмо, влетевшее в окно постоялого двора, про сегодняшнюю беседу с Просперо, где я каялся в грехах и просил его светлость воздействовать на барона Гленнора, дабы тот изменил свое решение. И даже про брошенную к ногам герцога дворянскую цепь.

– Болван! – взвыл Райан, хватаясь за голову. – Никчемный мальчишка! Потерять герб, титул, имя, славу которому создавал отнюдь не ты! Кстати, где ты спрятал векселя?

– В Тарантии. И вообще, какое отношение к делу имеют закладные бумаги офирских золотых копей?

– Самое прямое! Пока у тебя не отобрали аквилонские подорожные, отправляйся в столицу, забирай бумаги и уноси ноги из Аквилонии куда-нибудь подальше! В Туран, в Агидею, в Нехрем…

– Может, лучше сразу в Черные Королевства? – я тоже повысил голос до неприличия. Ничего себе, картина: стоят два благородных месьора и в голос орут друг на друга. – Я прошу у тебя помощи, как у… Как у родственника, наконец!

– Для мира я умер четыреста с лишним лет назад, – справедливо огрызнулся Райан. – Меня нет, я не существую! Мертв, двинул кони, скончался, отбросил копыта, ушел к Нергалу, окочурился, перекинулся! Четыре столетия прошло! Мое имя выбито на памятной доске в фамильном склепе!

– Райан, можно потише? – из-за полога выглянула очаровательная физиономия обитательницы Рабиров. – У тебя просто попросили совета. Ты же вопишь так, что к вечеру, буде окажется попутный ветер, тебя услышат на Полуденном Побережье.

– Мелла, я сам разберусь! – отмахнулся маг и снова уставился на меня колючими зелеными глазами. Дама презрительно хмыкнула и исчезла в шатре. Рыжая собака сидела у нас под ногами, переводя недоуменный взгляд то на одного, то на другого. – А ты… Ты – неудачник! Бездумный юнец! Пошел вон отсюда, пока не огреб фамильное проклятие по всей форме! Клянусь именами всех богов, прокляну! Да так, что следующую тысячу лет проквакаешь в болоте!

Зря я сюда пришел. В лягушку он меня, конечно, не превратит, но проклясть действительно может. Нет ничего хуже настоящего магического проклятия.

Я сплюнул, попав одновременно на блестящий сапог Райану и на лапу собаке, шепнул под нос словечко из богатого арсенала ругательств, приобретенного во времена пиратствования на Закатном океане и быстро зашагал, куда глаза глядят. Даже не оглянулся, хотя предок что-то орал вслед.

Жизнь стремительно теряла всякий смысл.

Стоп! Значит, во времена пиратствования? На Закатном океане? В Кордаве? В чине королевского корсара? Забери меня самый злобный демон Нижней Сферы! Это мысль! Мой прежний капитан, Сигурд из Ванахейма, иногда присылает мне письма с долгими, обстоятельными, в подлинном нордхеймском духе сагами о плаваниях «Крылатого змея». Клянусь потерянной честью, плюну на все, вернусь обратно в Кордаву и снова подамся в пираты! Уж кто-кто, а Сигурд меня точно не выгонит! И пропади оно все пропадом!

Я отыскал коновязь, где была привязана моя кобыла – Бебита счастливо повела ушами и фыркнула. Хоть кто-то рад меня видеть. Подтянул подпругу, забрался в седло и поехал через холмы к замку Демсварт, громоздящемуся на высокой скале над рекой.

Расположенные вокруг Демсварта поля, рассеченные перелесками и оврагами, представляли сегодня зрелище удивительное. Весь полуденный берег реки мерцал оранжевыми огоньками костров. У подножия замка, на окружавших скалу возвышенностях, расположились лагерями высочайшие посольства – зингарцы, аквилонцы, Тарамис с охраной, король Пограничья, аргосский принц, соправители Хорайи, посланники Офира, Альбиорикс Бритунийский со своей гвардией, больше смахивавшей на отряд разбойников. Весь совет Семи королей. Отбыли на родину лишь великий визирь Турана, который рассудительно предпочел не вмешиваться в непонятный для него спор за одну из корон Заката, да оскорбленный Балардус Кофиец, которого все и каждый теперь подозревали в тайных интригах, приведших Тараска к трону. Центром этого довольно большого импровизированного поселения служил шатер королевы Моря и Суши, Чабелы. Всего, если считать со слугами, охраной и свитскими, набиралось не меньше двух тысяч человек.

За Демсвартом, вниз по течению реки Нумалии, стояли мятежники. Или не мятежники, а добропорядочные дворяне, поддержавшие законный Рокод принца Ольтена. Довольно большая армия, около десяти тысяч конных, не считая отрядов ополчения. Выше по течению, то есть за шатрами Семи Королей, разделяющих две враждебные стороны, можно заметить драконьи вымпелы Тараска, тоже притащившего с собой немаленькое войско. При этом все и каждый, начиная от Чабелы и заканчивая распоследним пажом свиты герцогини Эрде или гвардейским лучником Тараска, утверждали, будто явились к Демсварту разрешить дело миром. Армия выступает лишь в качестве веского аргумента, способного переломить ход споров в ту или иную сторону. Как говорил мой бывший начальник, барон Гленнор, «аргументы бывают двух видов: веские и увесистые». Военные силы двух соискателей короны приблизительно равны, причем Тараск и Ольтен дали непременные гарантии посредничающим монархам Заката, что при любом исходе стороны будут чтить нейтралитет Чабелы и компании. Еще бы! Если с головы Ее зингарского величества или вошедших в комплот королей слетит хоть один волосок, объединившиеся страны заката разнесут Немедию в пух и прах. Переговоры назначены на завтра.

Впрочем, теперь мне все равно. У самого подножия Демсварта есть деревушка, а в деревушке, само собой, кабак. Ничего не остается делать, как поехать туда и напиться. А завтра утром – на Полуденное Побережье! К Сигурду!

Деревня, прижившаяся у корней старинного замка, носила несколько странное для Немедии название – Алгиз. Так называется одна из норхеймских рун, обозначающих ограду меж мирами, а как следствие – охранный знак, оберегающий тебя от вторжений извне. Нордхеймцы тут, что ли, жили?

Жизнь в деревушке била даже не ключом, пышным фонтаном. Местные кметы очень быстро разобрались, что и во времена смуты можно недурно заработать. Едва несколько дней назад возле Демсварта появились первые шатры, а обитатели Алгиза смекнули, что находятся на нейтральной территории под защитой Семи королей, как немедленно начали извлекать пользу из своего положения.

Самая бешеная деятельность развернулась вокруг питейного заведения. Раньше это была небольшая таверна, вполне отвечавшая простым потребностям местных жителей и путешественников, проезжающих с Заката на Восход и обратно. Десяток столов, несколько комнаток наверху, да и все. Пиво, свиные колбаски, капуста, для особо благородных – кислое недодержанное вино. Теперь главная деревенская площадь, на которой располагались важнейшие центры здешнего бытия (сам кабачок с патриотическим наименованием «Лошадь Сигизвульфа», часовня Митры и дом старейшин) превратилась в одно огромное питейное поле. Площадь выстлали соломой, на скору руку натащили длиннющих столов из козел, на которые положили доски. Помогавшие хозяину девицы и молодые кметы суетились, обнося бесчисленных гостей свежим пивом – пиво варили тут же, в огромных количествах.

Обе враждующие стороны – люди, поддерживавшие как Тараска, так и Ольтена – решили, что нейтральная полоса отлично подходит для многоразличных встреч. Во-первых, деревню охраняли расфуфыренные зингарские гвардейцы из охраны Чабелы, которым строго-настрого приказано не допускать стычек и драк, во-вторых, в обоих армиях находились родственники и просто друзья, по тем или иным причинам вставшие под различные знамена, а в-третьих, в Алгизе можно просто поспорить и выяснить, кто прав, а кто виноват.

Я въехал на главную площадь, в восемь рядов уставленную столами, над которыми раскачивалось длиннющее холщовое полотнище с кривой надписью «Лошадь Сигизвульфа» (таверну назвали в честь старинного немедийского короля, подчинившего земли Коринфии и сделавшего их протекторатом Немедии. Точнее, не в честь самого Сигизвульфа, а в честь его лошади, которая по легенде однажды спасла жизнь великому королю и полководцу, встав на дыбы и приняв грудью предназначенную Сигизвульфу отравленную стрелу). Истинное столпотворение! Человек четыреста, не меньше. Наверное, захолустный Алгиз никогда не видел такого многоцветия одежд, гербов и драгоценностей. Лучшие люди Немедии, знатные и не очень дворяне, ненаследные баронские сыновья, просто наемники. Какие-то девицы, чье поведение я мог охарактеризовать с первого взгляда, как «легкое». Да, для кого-то война – очень доходное ремесло.

Весь этот конгломерат бурлит, пьет, спорит, ругается, закусывает, где-то поют хором… Я углядел, что слева, шагах в пятидесяти от столов, огорожена веревочками с разноцветными флажками специальная площадка – на площади по распоряжениям Совета Семи королей драться нельзя, однако какой благородный дворянин обойдется без дуэли с обидчиком?! Поэтому, если вы решили вызвать кого-то на поединок, извольте отправляться к отведенному для того месту, за которым надзирают отлично разбирающийся в дуэльном кодексе усатый зингарский капитан и четыре гвардейца «Морской тысячи», охраняющей жизнь и безопасность королевы Чабелы, ставшей на сегодняшний день самой знаменитой и влиятельной женщиной Материка. Между прочим, если судить по обрывкам разговоров, которые я слышал, выискивая свободное место за столами, и сторонники Тараска, и поддержавшие Рокод дворяне относились к Чабеле с одинаковым пиететом, признавая, что если бы не своевременное вмешательство умнейшей зингарской королевы, Немедия давно канула бы в омут гражданской войны.

– Здесь можно присесть… э-э, господин барон?

Я заметил небольшой клочок скамьи, на котором вполне мог бы уместиться, если бы толстый месьор в малиновом бархате и с баронской короной на гербе чуточку подвинулся.

– Конечно, граф! – взревел лысоватый краснолицый толстяк, увидев на моем колете герб Монбронов, на который я теперь не имел никакого права. – Ого, да ты из Аквилонии! Свита герцога Просперо, если не ошибаюсь?

– Нет, я сам по себе, – ответил я, присаживаясь. – Решил поучаствовать в настоящем приключении и примчался сюда из Тарантии.

– Вот как? – громыхал незнакомый барон, одновременно подзывая запыхавшихся служек. – Кружку пива моему аквилонскому другу! И еще две кружки мне!

– Принесите копченого цыпленка! – крикнул я вдогонку. – И тушеных овощей!

– Значит, ты решил просто поучаствовать в веселье? Кстати, мое имя – барон Дорн, – низкий, но мощный голос барона меня оглушал. – Вот истинно дворянский поступок, приключения ради приключений! Ты на чьей стороне?

– Пока не определился, – мрачно буркнул я.

– Вот он, – толстый господин Дорн неприлично указал пальцем на низенького пожилого месьора, сидевшего напротив, – расхаживает под знаменем мятежников. Между прочим, прошу познакомиться. Это мой дядюшка – граф Хальдор. Как забавно! Мы, родственники, стоим по разные стороны битвенного поля! Да когда такое случалось в Немедии последний раз?

– Маэль Монброн Танасульский из Аквилонии, – представился я, честно опустив уже не принадлежащий мне титул. Если уж немедийцы решили полагать меня графом только по гербам и короне на одежде, пусть так и будет. Но врать в глаза я не стану. Хватит. Лучше будет начать новую жизнь прямо сейчас и быть честным человеком во всем.

«Полуправда – худшая ложь», – язвительно хихикнул в моей голове голос Райана. Я немедленно прогнал так некстати явившийся образ проклятущего предка и вцепился в глиняную миску, которую поставили мне под нос. Цыпленок плохо прокопчен и сочится мясным соком, перемешанным с кровью, капуста с яблоками кисловата, хлеб чересчур приправлен гороховой мукой, но есть можно. Тем более под крепчайшее черное пиво. Еще теплое, между прочим, только что из котла.

– Вам, аквилонцам, приключения, – проворчал сквозь набитый рот обгладывавший баранью лопатку пожилой граф Хальдор, – а у нас беда.

– Которую ты сам, дядюшка, со своими голодранцами и накликал! – немедленно возразил толстый барон. Меня в это время тронули за плечо – служка намекал, что не худо бы заплатить за принесенную еду. Я выдал ему целый аквилонский кесарий (стоимость обеда в лучшей таверне Тарантии! Да чтобы я за такие деньги ел эти помои? Плевать… У Сигурда заработаю в сотню раз больше!).

Дорн продолжал рычать:

– В случае с государем нашим Тараском все законы соблюдены! Вся королевская семья погибла. По древним уложениями трон перешел к ближайшему родственнику-мужчине. Ольтена погребли в фамильной усыпальнице Эльсдорфов! Я сам был свидетелем, как жрецы Митры подтвердили – да, действительно, тело Ольтена. Только сам Ольтен сильно обгорел, потому был захоронен в крытой домовине, но все видели труп его прелестной супруги, принцессы Кариолы. Что, жрецам не веришь?

– Любого жреца можно купить, – ответствовал дядюшка. – Сунул мешочек, полный ауреев, и он тебе расскажет, как самого Эпимитриуса хоронил. И могилу покажет, которую ищут уже тысячу лет. Не верю, племянничек, не верю! В Ольтена – верю. Потому что живой он и самый настоящий. Кто еще должен наследовать трон по закону, кроме королевского сына?

– Пусть сперва докажет! – с надрывом завопил толстый барон Дорн. – Сколько раз бывало: один человек похож на другого, будто одна еловая иголка на другую! Вот скажи, почтенный граф Маэль, помнишь ли события в Аквилонии шесть лет назад? Когда обнаружился некий проходимец, как две капли воды похожий на нынешнего короля Конана?

– Было дело, – согласился я.

– И я о том говорю! – Дорн брякнул деревянной кружкой о доски столешницы. – Почему бы у нас в Немедии такому не случиться? Я, само собой, как дворянин, не одобряю, что на троне великой державе сидит дикарь и варвар, но если вам, аквилонцам, нравится ходить под ним – дело ваше. Но лучше бы вы в короли взяли Просперо Пуантенца. И высокороден, и умен…

От имени Просперо меня едва не вывернуло. Я поспешил вернуться к прежней теме разговора:

– Между прочим, уважаемый месьор Дорн, существует много надежных способов определить подлинность крови человека, называющего себя принцем Ольтеном. Люди, ранее знакомые с сыном Нимеда, могут соврать или ошибиться, однако не стоит забывать про магию. Магия не лжет.

– Магия-шмагия! – поморщился толстяк. – Магия-то не лжет, зато сами колдуны! Знавал я одного, другого подобного враля поискать. Золото из глины варил, продавал направо и налево. А по ближайшему рассмотрению оказывалось, что не золото это вовсе, а ртутная амальгама! Да любой маг соврет – недорого возьмет! Или дорого, что скорее всего.

– Но ведь можно найти незаинтересованного волшебника, – разумно возразил дядюшка барона Дорна. – Не немедийца. Например, придворный маг короля Пограничья – чем плох?

– Стигиец? – набычился Дорн. – Да как поганое змеиное отродье вообще пустили в приличное общество? Ему я поверю в последнюю очередь! И какое такое Пограничье? Где такая страна? Какой там король? Хвост в штанах прячет, подумать только! Да чтобы один из венцов Заката, пусть и худший, носил нелюдь? Мало нам диких киммерийцев на тронах? Вы еще на гуля корону нацепите! Или на вурдалака! Мир принадлежит нам, людям!..

И так далее, и тому подобное. Доев полусырого цыпленка и невкусные овощи, я почти перестал прислушиваться к спору двух благородных сородичей, убежденных в прямо противоположных друг другу истинах. Заказал еще одну кружку убойного пива, ибо решил сегодня напиться вдрызг, извинился, встал и вместе с кружкой, где плескалось две кварты темного густого, как мед, напитка, побрел в сторону площадки для дуэлей. Вызвать, кого-нибудь, что ли? Вон тот немедийский дворянин косо на меня посмотрел! А этот наступил на ногу!

– С-сударь! – меня взяли за плечо и развернули. Так, понятно. Пьянющий в дым провинциальный барон, да вдобавок бастард – красная перевязь на гербе. – М-можно попросить?..

– Попроси, – надувшись, ответил я. От бастарда несло, как от целой винной бочки.

– Не соблагогли… Не соблаволи… Короче, не соблагаго…

– Соблагоизволит, – любезно подсказал я.

– Верно! Я тебя вызываю!

– За что? – изумился я.

– За оскорбление моей дамы сердца, – очень отчетливо и раздельно, как умеют только исключительно пьяные люди, сообщил бастард с золотым лососем в синем гербовом щите. – Ты только что о ней плохо подумал!

– Соблагоизволю, – я поморщился. – Идем. Свидетели поединка нужны?

В моей изрядно затуманенной голове появилась идея кликнуть свидетелями пухлого барона Дорна и его дядюшку. Нечего сидеть и пиво жрать, когда люди сражаются за свою честь!

Поскольку вызвавший меня бастард довольно твердо держался на ногах, но не мог членораздельно выговорить и слова, представляться перед зингарским капитаном, следившим за порядком на дуэльном поле, пришлось мне.

– Маэль Монброн, гр… гра… э-э… из Аквилонии. Вызван на поединок за оскорбление дамской чести месьором… – я подтолкнул локтем заику. Тот встрепенулся и тщательно произнес:

– Н-незаконный сын барона Ш-шверина. К услугам.

– Прошу, – любезно кивнул зингарец, указывая нам на освободившуюся площадку, откуда утаскивали чей-то труп.

Я-то всегда считал, что нет ничего проще, чем рубиться на мечах с подвыпившим противником. Да ничего подобного! Пока ваш соперник не выдохнется, он гораздо более верток и ловок, чем человек более трезвый. Он даже умудрился задеть меня острием по колету, распоров рукав, но все-таки я потребил черного пива гораздо меньше (недопитая кружка пребывала на сохранении у бдительного зингарца) и после четвертого выпада я ранил супостата в бедро, он упал и тотчас признал свое поражение.

– Надеюсь, ты больше не полагаешь, что я плохо подумал о твоей, несомненно прекрасной даме сердца, – слегка заплетающимся языком сказал я поверженному бастарду, получил утвердительный ответ, поклонился (едва не упав), забрал верную кружку и поковылял обратно к столам. Если уж решил напиться, то намерение должно быть осуществлено в полной мере.

Клочок лавки возле толстого барона Дорна уже оказался занят – явился какой-то мелкий дворянчик из свиты королевы Тарамис. Дядюшка и племянник наперебой растолковывали новому слушателю, что Тараск имеет все права на престол Немедии, но такими же правами обладает и Ольтен. Юнец послушно кивал. Я обошел все столы, но свободного места не обнаружил. Ближе к вечеру число желающих покутить на «ничейной земле» безмерно возросло.

Наверное, сами боги направили меня к дверям приземистого дома из черных бревен, который, собственно, и являлся «Лошадью Сигизвульфа». Мне почему-то взбрело в голову, что, если господа благородные веселятся на улице, то внутри обязательно отыщется тихое местечко.

Дорогу внутрь перекрыли двое здоровенных деревенских парней, смотревших одновременно и нагловато, и почтительно.

– Прощения просим, ваша милость, – сказал один из них, – туда заходить дозволено либо по разрешению хозяина, либо за а-агроменные деньги.

– С-сколько? – брезгливо осведомился я, понимая, что обитатели Алгиза решили нажиться на приспешниках Ольтена и Тараска на две жизни вперед.

– Пять ауреев, ваша милость, – вздохнув, ответил здоровяк. Наверное, он даже не представлял себе, как выглядит такая огромная сумма. В деревнях редко видят золото.

Плюнув на будущее, которого у меня все равно не было, я запустил руку в кошелек. Пальцы нашарили две самые тяжелые монеты, каковые по рассмотрению оказались аквилонскими солидами – знаменитый «Двойной лев». Каждый содержит в себе драгоценного металла на стоимость десяти обычных кесариев. Золото и платина, обиходное название порождено двумя отчеканенными львами, поддерживающими вензель монарха, «КК» – Конан Канах. Да провались он, этот Конан! Отлично, одной монетой заплачу за вход, другую пропью.

– Ой, господин, – сморщился верзила. – Денежка незнакомая, чужестранная. Я лучше хозяина позову.

Хозяин явился мгновенно. Оценил тяжесть «Двойного льва», отсыпал мне четыре немедийских аурея сдачи, залебезил и лично проводил внутрь. Действительно, помещение для самых почетных гостей. По гербам я различил аж целых трех герцогов и… и…

А что здесь делает Тотлант?

Стигийский волшебник восседал за отдельным столом и разговаривал с абсолютно незнакомым мне человеком. По виду – тоже стигийцем. Второй носил непритязательные коричневые одеяния, как и Тотлант, брил голову наголо, отличался темно-коричневой, очень загорелой кожей, множеством морщин на лице и простыми серебряными серьгами в обоих ушах. Только взгляд уж больно величественный.

Мне почему-то сразу вспомнилось имя – Тот-Амон. Хотя нет, с Тот-Амоном я однажды сталкивался. Он куда сухощавее, на левой щеке торчит большая бородавка и выглядит гораздо грознее. Это не Тот-Амон, точно. Это кто-то другой.

Я довольно развязно подошел к столу, плюхнулся на сиденье рядом с Тотлантом, фамильярно обнял его за плечо и, громко рыгнув, сообщил:

– Привет! Меня отовсюду прогнали! Даже родной предок! Он с этой… с гулью… с гулей… в общем, с рабирийской кровопивицей воркует!

Впервые я увидел Тотланта испуганным. Волшебник замялся, кашлянул, неприязненно глянул на меня, потом виновато – на пожилого собеседника…

– Может быть, я невовремя? – запоздало сообразил я. – Извини. Наверное, у тебя важный разговор?..

– Пусть молодой человек присядет, – меня тщательно изучили взглядом темных, пронизывающих, чуть навыкате глаз. Престарелый стигиец гостеприимно указал на потемневший от времени табурет. – Тотлант, сын мой, представь нас.

«Сын мой»? Что бы это значило? Традиционное стигийское обращение старшего к младшему?

– Маэль, – слабо выговорил придворный волшебник короля Эрхарда, – познакомься. Это Менхотеп, мой отец.

– К вашим услугам, – я снова подскочил, качнувшись, и поклонился. – Маэль, бывший граф Монброн. Так сказать, в отставке.

– Не лишенный чувства юмора, – без тени улыбки сказал родитель Тотланта. – Я тебя помню. Видел однажды.

– Когда? – изумился я.

– Около одной луны тому, – признался Менхотеп. – В замке короны Бельверуса. Когда ты и твои друзья решили похитить у ксальтоуна его драгоценность.

И тут внезапная догадка озарила мой разум.

– Так… Так это ты – ксальтоун?

– Я. Сиди спокойно. Хочу с тобой побеседовать, – он повернулся к ерзавшему Тотланту и качнул поблескивавшей в свете факелов лысой головой: – Ступай, выполняй задуманное. Я выслушал твои слова и нахожу их справедливыми.

Маг из Пограничья встал, неловко потоптался на месте, словно хотел мне что-то сказать. Потом махнул рукой и ушел. Я остался, растерянно пялясь на ксальтоуна и не представляя, зачем ему понадобилось со мной беседовать. Неужели потребует ответа за украденный Талисман? Так у меня камешка нету, его Дана Эрде забрала…

– Кое-что о тебе мне известно, – невозмутимо заговорил стигиец. – Ты служил аквилонской Латеране. Сегодня твои темные делишки выплыли наружу. Просперо Пуантенский, надо полагать, тоже указал тебе на дверь? Что ж, посмотрим правде в глаза. Ты лишился титула, и, если тебе не удастся побывать в Аквилонии и навестить свой тайник, ты останешься без единого золотого в кармане.

Мне бы возмутиться столь бесцеремонным вмешательством в мои дела, а я вяло кивнул. Ксальтоун, кем бы он не был, говорил истину. Неприятно звучащую, но совершенно справедливую.

– Что ты намерен предпринять? Уехать?

Я опять кивнул. Кивать было очень легко. Не требовалось почти никаких усилий.

– Куда?

– На Полуденное Побережье, – нехотя выдавил я.

– Хорошее место, – серебряные серьги закачались из стороны в сторону. – А ты не хотел бы задержаться здесь на пару дней?

Несмотря на винные пары, обильно клубившееся в голове, я заподозрил что-то неладное. Зачем стигийскому магу требуется мое присутствие?

– Покупать будешь? – я заговорщицки понизил голос. – Про всяческие тайны выспрашивать?

– Какие у тебя тайны, – презрительно скривился ксальтоун, нанеся моему без того истекающему кровью самолюбию парочку новых смертельных ран. – Покупать тебя – делать большое одолжение. Кому нужен бывший конфидент Латераны с подмоченной репутацией, схваченный за руку и вышвырнутый за неудачливый грабеж из собственной страны?

На это оскорбительное высказывание я ничего не ответил, благо на столе передо мной появился кувшин с вином, которого я не заказывал, и оловянная кружка. Я таращился на эту надутую кружку, словно она могла мне чем-то помочь.

– Однако у тебя осталось два-три полезных умения, годных на продажу, – донесся до моих ушей размеренный голос старого стигийца. – Их я бы приобрел. Моя цена состоит в дальнейшем устройстве твоей бестолковой судьбы.

– В Немедии, – догадался я.

– На твоем месте я бы не стал особо привередничать. Чем плоха Немедия?

Я постарался сосредоточиться. Действительно, почему бы мне не поселиться в Немедии? Все равно через аквилонскую границу меня не пропустят, а замок и лен в герцогстве Танасульском потеряны… Собирался же я уехать в Пограничье? Или на Побережье Закатного океана? Ведь я же куда-то отправился…

– И какое мое умение требуется вашей колдовской милости? – довольно внятно проговорил я.

– Твое мастерство лазутчика. Надеюсь, ты не утопил его на дне бочонка с пивом?

– Прирезать кого или бумаги украсть? – без особого азарта предположил я и назло старому лысому брюзге опрокинул еще кружку. Менхотеп чуть повернулся, посмотрев на толстую полосатую свечу, стоявшую на стойке и отмеряющую время.

– Приблизительно спустя колокол возле большой коновязи на полуночной окраине деревушки Алгиз встречаются несколько человек, – бесстрастно сообщил он. – Среди них обязательно будет наш общий знакомый Тотлант, а также кто-нибудь из поселившихся в зингарском лагере рабирийских гулей и находящийся под их охраной колдун. Думаю, ты его видел.

– Здоровенная мрачная орясина с изрезанной рожей и единственным глазом? – с этим типом, смахивающим на порождение кошмаров, я имел несчастье случайно столкнуться нынешним утром. Такой ночью приснится – и проснешься седым. Однако гули, Рейенир да Кадена и девица Меланталь, вкупе с моим досточтимым предком Райаном, бегали вокруг него едва ли не на цыпочках, проявляя несомненное уважение и почтительно внимая любому его слову.

– Эта компания нынешним вечером собирается навестить лагерь Ольтена Эльсдорфа, – продолжал Менхотеп. – Переговоры начинаются завтра в полдень, они же надеются повидать лично герцогиню Эрде. Ты присоединишься к ним, выказав желание перейти на сторону мятежников. Послушаешь, о чем будут вестись разговоры. И приложишь все усилия, дабы выполнить одно крайне простое действие.

Ксальтоун извлек откуда-то – может, из воздуха или из складок рукава – и положил на стол диковинную вещицу. Я наклонился посмотреть. Иголка. Толстая портновская иголка длиной с мой указательный палец. Не железная, выточена из куска полупрозрачного синеватого камня. Попробовал взять – иголка смирно лежала в ладони, не проявляя никаких колдовских свойств. Попытался согнуть, не удалось.

– Что мне с ней делать? – удивленно спросил я. – Ткнуть кого-нибудь?

– Одноглазого, – сухо отозвался маг. Мне показалось, что в его голосе прозвучала тщательно скрываемая ненависть. – Боли он не почувствует, однако постарайся, чтобы никто не заметил твоего поступка. Иглу можно воткнуть в его одежду, но лучше в плоть.

– И что произойдет? – глуповато спросил я, держа синюю иголку двумя пальцами и разглядывая ее на просвет. Внутри камня темнел скрученный волосок.

– Ничего особенного, – дернул плечом стигиец. – Дальнейшее тебя не касается. Смотри, запоминай, поступай по обстоятельствам. Не мне тебя учить ремеслу шпиона. Если сумеешь, навести завтра до полудня здешнюю таверну. Я бы с интересом послушал твой пересказ беседы госпожи Эрде с посетителями.

– А потом? – настаивал я.

– Потом будет то, чему угодно случиться, – непререкаемо отрезал Менхотеп. – При любом исходе дела я не откажусь от своих слов. Выполнишь – можешь не беспокоиться за свою участь.

Он поднялся с табурета. Я тоже хотел встать, но почему-то у меня перед глазами поплыли разноцветные круги. Я затряс головой, мельтешение пропало. Ксальтоун тоже сгинул. Вроде только что стоял рядом, я слышал, как поскрипывают под ним половицы и шелестит коричневый суконный плащ, а спустя миг его уже нет.

Остались только горстка золотых монет – плата за выпивку – и крохотный загадочный предмет цвета перезрелых черничных ягод. Глаза он мне отвел, что ли?

«Это наверняка давние ссоры между колдунами, – несколько раз повторил я. – Какое мне до них дело? Подумаешь, кольнуть иголкой! Не умрет!».

Я пошарил в карманах и в поясной сумке, нашел неведомо как затерявшийся в углу плоский хрустальный флакон из-под розовой воды. Аккуратно затолкал каменную иглу внутрь. Теперь не потеряется. Допил вино. Поднялся, убедившись, что крепко держусь на ногах и не собираюсь падать. И целеустремленно потопал к выходу. Полуденное Побережье никуда не денется. У меня появился шанс, и я намерен его использовать.

Если бы ксальтоун хоть полусловом заикнулся о том, чтобы причинить вред Дане Эрде, Ольтену или еще кому-то из моих знакомых, даже Райану, пропади он пропадом, я бы его зарубил на месте. Клянусь, зарубил бы. Наплевать, что потом со мной станется. Но Менхотеп намеревался устроить неприятность своему же собрату по ремеслу, которого я знать не знал и не стремился познакомиться.

Верзилы у входа в таверну охотно растолковали мне, где искать большую коновязь у полуночной окраины. Оказалось, ехать совсем недалеко. Я еще задержался у деревенского колодца, плеснул воды в лицо и почувствовал себя немного ожившим. Напиться не удалось, поездка к Океану откладывается. Ладно, пойду к мятежникам. Там, небось, тоже скучать не придется. А папаша у Тотланта страховидный. Ксальтоун, надо же. Как там Райан говорил? «Управляющий течением времен?». Интересно, что он с этим Одноглазым не поделил?

Незадолго до означенного места встречи я нагнал Тотланта. Как выяснилось, сын ксальтоуна направлялся туда же. Очень странно, очень…

Однако, если ты решил служить другому господину – не задавай вопросы, а исполняй свой долг.