Помощница профессора

Немногим ранее…

Николас Медина, тогда еще носивший совсем иную фамилию, тоже был одним из однополчан Хавьера. Воевал он честно, самоотверженно, готов был пожертвовать собой ради империи Ньол и Эбердинга, но победа не принесла ему радости.

До фронта новости о творящемся в столице доходили с опозданием и заметно искаженными. Потому в произошедшую революцию и то, что доны массово и заочно лишаются привилегий и имущества не верил никто. А кто верил, тот до последнего надеялся вернуть все после окончания войны.

Победа обернулась для них разочарованием и чувством, что вначале их телами отгородились от врагов, затем предательски вонзили нож в спину. Хавьера тоже не обрадовали перемены, но из пяти его братьев и сестер выжили только двое, отца парализовало, а мать постарела сразу на десяток лет. Горе настолько сковало семью, что предложение Кроу перестать маяться дурью и послужить государству, пусть и ненавистному на тот момент, оказалось настоящим спасением для Хавьера. Постепенно он привык к новому миру и новой власти, даже научился видеть в нем хорошее. Денег у семьи осталось достаточно, работу следователя из особого управления оплачивали весьма щедро, а связей и влияния, тем более радостей великосветской жизни Хавьер никогда и не искал. В жизни обычного горожанина были свои плюсы: над ним больше не висела необходимость продолжить род, выбрав для этого правильную жену. По большому счету, всем было плевать, женится ли свогор Сото и на ком. Хоть на гончей, как мечтал малознакомый свогор Браво.

Ник думал иначе. Сразу после войны он чуть не попал на каторгу за неуместные высказывания, но тогда его вытащил Карлос Рубио. Часть улик чудесным образом испарилась из дела, а сам Медина ушел преподавать в университет с обязательством каждую неделю отмечаться у куратора. И за следующие семь лет ни разу не попался на глаза полиции или особому управлению. Не попался бы он и сейчас, если бы не воспоминание Аву, в котором успел отметиться и Карлос.

За прошедшую ночь Хавьер успел съездить за подмогой и взять показания почти у всех, видевших Ника во время того скандала. Но Карлоса Рубио никто не помнил, обычный свогор, каких тысячи, тихо сидел на своем месте и никуда не вмешивался.

Самой перспективной оказалась линия с монетами, Хавьер поначалу не придал им значения, а потом отослал помощников найти первого владельца и оказалось, что тот вытащил их из коллекции своего дядюшки, а уже после подарил Аву. Серебряные кругляши были с историей и дефектами, каждый из которых был учтен и кропотливо записан в специальном журнале. Улики не стопроцентные, но определенно дающие основания задержать Николаса Медину и провести обыск в его квартире.

К прибытию патруля та пустовала, а хозяйка виновато развела руками и рассказала, что в последний раз видела Ника вчера утром, но не тревожилась по этому поводу: свогор часто ночевал у кого-то из друзей или случайных любовниц.

Хавьер оставил людей сторожить квартиру и еще пару сметливых подчиненных — подходы к дому, после отправился в университет. Если и там нет Ника — придется объявить его в розыск. Ирр почти все время молчала и тенью следовала за Хавьером. Отказалась и ото сна, и от бутербродов, наверняка боялась, что «глупый совсем дон» попадет в беду, если останется без присмотра хоть на минуту. Стандартная полицейская форма определенно шла ей, но не так, как платья или летящие юбки. Хавьер сам не заметил, как перенес гончую в категорию доний и уже не воспринимал в другом качестве.

Ника же схватили уже в его кабинете. Профессор беспечно копался в реактивах и черкал в журнале учета, когда к нему ввалились сотрудники спецподразделения и повалили на стол. Сопротивления Ник не оказывал, испуганным не выглядел и на вопросы отвечал вполне четко.

Знал ли он погибшего инспектора Морено? — Да, знал. Тот неоднократно дурил голову студенткам университета и втягивал их в сомнительные дела. Полиция бездействовала, покрывая своего, поэтому Ник, как неравнодушный гражданин, вмешался. Но дальше разбитого носа и отобранных денег дело не пошло. Деньги, кстати, он до последней монеты отдал заплаканной девчонке, которой и обещали эту сумму и за совсем иные услуги, чем те, которые ей пришлось оказать.

Где ее найти? — Кто же знает? Получив монеты, она долго плакала, после решила уйти от мирской жизни и скрылась в стенах монастыря Девы Благостной и больше Ник о ней не слышал.

Что он знает о Братстве терна? — Ничего сверх того, что публикуют газеты.

Хавьер дал знак своим людям, и его место заняли двое подчиненных, продолживших допрос. Ирр тоже качала головой: она не узнавала запах убийцы, тот изменили каким-то артефактом.

С таким минимумом улик Медину, чего доброго, пришлось бы отпустить до выяснения обстоятельств, если бы Ирр, не иначе как от скуки и бессилия, не сменила частично облик и не уткнулась носом в пол. Она обшарила весь кабинет, снова стала девушкой и четко произнесла:

— Донья, которая была на месте убийства инспектора, здесь. Работает или еще что, запах повсюду.

— Поищите ее, — кивнул Хавьер.

Гончая выскочила из кабинета чуть ли не раньше сотрудников особого управления и уже понеслась по коридорам университета. Медина же напрягся и впервые начал нервничать: такое не могло быть совпадением. Девчонка что-то знала или догадывалась и наверняка она не сможет так стойко переносить допрос.

Деваться из кабинета профессору было некуда, поэтому Хавьер оставил его на попечении своих людей и тоже вышел в коридор, искать девушку.

Взрыв настиг его в другой части этого же крыла. Он оказался такой силы, что осыпались все стекла из окон, а от кабинета остались одни руины. Хавьер добежал туда одним из первых, но увидел только останки своих людей, дыру в стене и соцветие терна, издевательски брошенное поверх обломков стола.

Первым порывом было отправить людей искать Ирр, но Хавьер приказал оцепить периметр и перекрыть все возможные выходы из университета.

— Будь я профессором, бежала бы через катакомбы, — задребезжал рядом чей-то голос.

Хавьер обернулся и заметил старую, будто высохшую и пожелтевшую донью, чьи глаза выцвели, но не потеряли внутреннего огня.

— Свогор Жилль, секретарь, — представилась она. — Вот там в парке есть проход в них, могу поспорить, что плиту уже сдвинули и вы не ошибетесь с местом.

— Благодарю за содействие, — Хавьер кивнул ей и побежал к указанному месту.

Пока он искал нужную статую и продирался сквозь кустарник, громыхнуло во второй раз, где-то внизу.

В темный лаз Хавьер спускался медленно, еле нащупав ногой карниз. Свет сюда почти не проникал, а еще все заволокло желтоватым дымом, за которым попробуй разгляди что-то. Со стен по-прежнему сыпались обломки кирпичей и фресок. Хавьер закрыл рот и нос рукавом, вытащил из кармана положенный всем полицейским светящийся стержень и медленно побрел по коридорам.

Коллеги уже спускались следом, организованно, парами, но ждать их означало потерять драгоценное время, за которое профессор либо успеет уйти, либо отравится едким дымом, похоронив вместе с собой надежду напасть на след Братства. Хавьер и то кашлял все сильнее с каждым пройденным метром, пока не уперся в завал, многометровый и основательный даже на первый взгляд. В коридорах были и другие ответвления, но только это шло за стены университета.

Рядом кто-то закашлял, слишком тяжело и надсадно для недавно спустившегося вниз. Звук раздавался совсем близко, но из-за дыма и темноты, Хавьер наткнулся на мужчину почти чудом.

Слишком высокий и широкоплечий для Медины, он с трудом тащил пятнисто-полосатую тушу, приподняв ее под передние лапы. Хавьер без лишних слов присоединился, отметив, что в зверином облике Ирр прибавляет в весе раза в три. Она не двигалась, но дышала, пусть и рвано. По шкуре тут и там алели пятна ожогов, стремительно затягивающиеся, но оттого не менее пугающие. Пока Хавьер размышлял, как будет вытаскивать ее наверх, гончая перевернулась и снова превратилась в хрупкую девушку. Незнакомец легко взвалил ее на плечо, а на возражения Хавьера ткнул пальцем вверх, намекая, что кому-то все равно придется подняться и вылезти наружу, чтобы перехватить бессознательную ношу. Ирр вяло завозилась, но в сознание не приходила. Сам Хавьер заметил, что в голове шумит все сильнее, а кашель уже не останавливается. Он громко приказал всем выбираться наружу, после забрался по карнизу и взял на руки Ирр.

Ожоги успели окончательно затянуться, оставив вместо себя новую розоватую кожу. Гончая дышала тяжело, жадно хватала ртом свежий воздух и отчаянно куталась в пальто, которым ее укрыл Хавьер. Неизвестный спаситель Ирр тоже вылез следом, обессиленно уселся прямо на траву и представился:

— Пак Ува.

Спустя несколько часов умытого и переодетого в чистую, но оттого не более привлекательную тюремную робу, Пака привели в допросную. Он на полголовы возвышался над конвоирами, только массивный тер, так густо покрытый шерстью, что не распознаешь истинный облик, и смог бы удержать его от побега. Но земпри не дергался и не пытался атаковать. По документам тоже все было гладко, не считая просроченного на несколько дней разрешения.

Зато Ирр опознала в парне того самого смельчака, который вначале в одиночку положил целую банду вержей, затем ловко сдал гончую полицейскому отряду и сбежал. Хавьер в какой-то степень злился на Пака за это, но целая, пускай и наглотавшаяся дыма Ирр, на которой не нашлось ни единого синяка, смягчила его сердце.

— И как же вы влипли в эту историю, Пак Ува? — поинтересовался Хавьер, пока еще неофициально, без записей в протокол.

— Нашел то, что мне находить не следовало, — земпри кивнул на корзину, в которой аккуратной стопкой лежали его вещи. Все черное и закопченное, местами прогоревшее до дыр, более или менее целыми остались только ботинки. Поверх этого взгромоздился кошелек с тремя сотнями галлов, четыре универсальных билета на выезд и посеребренный клык чужого.

Земпри спокойно и без запинки рассказал обо всех своих приключениях в Эбердинге. Местами звучало настолько сказочно, что Хавьер заподозрил подвох, но факты говорили иначе. Даже в пробной партии «пальцев обезьяны» Пак уверенно разгромил Хавьера. Во второй — сделал это намного увереннее и быстрее. Кажется, у него и без всяких артефактов был криминальный талант, не используемый, к счастью. Как и многие другие. Хавьер даже попытался завербовать земпри для службы в особом управлении, но тот покачал головой:

— Мне нужно вытащить Фредерику.

— Зачем? Она сама выбрала свой путь, когда связалась с Братством. Если пойдете за ней — получите пулю, от них или от нас. В лучшем случае — лет двадцать каторги за препятствие следствию или помощь диссидентам.

Пак нахмурился, сплел пальцы и наклонился над столом:

— Если уеду, эта девчонка получит пулю в лоб еще раньше, а вдвоем у нас будут варианты. Я уже достаточно насмотрелся на ее способность влипать в неприятности, а сейчас Фредди влипла по самую макушку.

— Все равно не понимаю, вы же знакомы неделю. В Эбердинге таких девиц тысячи, если купите себе статус свогора, — а деньги позволяют, — то по щелчку пальцев выстроится очередь.

— У вас, наверняка, и так есть эта очередь, а в пальто кутаете только свою гончую.

Хавьер чуть склонил голову, признавая, что укол достиг цели.

— Я обещал отцу Фредерики, что присмотрю за ней, — при этом Пак кривовато улыбнулся, словно произнес шутку, понятную только ему самому.

— Мои люди проводят вас до вокзала, но за посадкой следить не будут, по прибытию в общину местные стражи порядка сами назначат вам положенное наказание. Это все, что я могу сделать, простите. И до сих пор не понимаю, почему вы раньше не обратились в полицию?

— Потому что не у каждого в этом городе сердце настолько большое, чтобы вместить туда вержа и беспокойство о судьбе земпри. Или скажете, что любой полицейский поверил бы в мою историю, а не запихнул в тюрьму за убийство вержей, а то и причастность к делам Братства?

Хавьер молча кивнул и подал знак через окно, чтобы конвоиры забирали подозреваемого.