Помни обо мне

Глава 29

Мы выехали из Шасселя после обеда, и еще до того как колокола столичных храмов начали созывать добродетельных горожан к вечерней службе, я увидела на горизонте каменный пояс внешней стены Кериниса. Сердце дрогнуло, застучало быстрее, и это неожиданное волнение объяснялось даже не тем, что впервые мне выпала честь войти в прекраснейший, как твердят труверы, из городов Арморетты через Благословенные ворота, а тем, что слева сидел Дарьен. И держал меня за руку.

А там, за стеной, названной в честь короля Хьяльмара, за широкими улицами и площадями Нового города, за обглоданной временем стеной Хоскульда и паутиной улиц города Старого, лежал серп Полулунного залива. И в нем — некогда пустынный остров, на котором почти тысячу лет назад Хлодион Завоеватель, заложил первый алтарь Всеотца. И первый камень Цитадели.

Раньше, когда мне доводилось проезжать мимо моста Королей и вырастающих на том конце стен, я думала о всякой ерунде: отрывках исторических хроник, количестве и высоте башен, численности двора и том, сколько дерьма ежедневно выливается в море из позолоченных золотых ваз. Сейчас же, представляя каменную корону Цитадели, я видела дельфинов. Да, тех самых дельфинов, что играют на закате в водах Полулунного залива, и слышала песню, подобную перезвону серебряных колокольчиков. Ведь Дарьен был рядом и держал меня за руку. Он обнимал меня прошлой ночью, рассыпая по коже горячие искры, а в глазах его я видела радость и жажду.

Правду говорила наставница: иногда слова действительно не нужны.

— Это не первый ваш визит в столицу?

Я увлеклась настолько, что понадобилось пожатие Дарьена, прежде я чем соотнесла свою более чем скромную персону, этот вопрос и то, кем он был задан.

— Первый через Благословенные ворота, Ваше Величество, — я повернула голову и встретила обманчиво-безразличный взгляд светлых глаз. — И в столь изысканном обществе.

— Действительно, — сказал король, — хотя адельфи Аделаида, я слышал, не любила Керинис.

И потребовалось вся моя выдержка, чтобы не выказать удивления, проглотить обжигавший язык вопрос и почти спокойно ответить:

— Кто бы ни рассказал вам это, Ваше Величество, — о, я бы дорого заплатила за имя особы столь осведомленной, — не солгал. Она действительно не любила столицу.

И только разгадав загадку картины в ее кабинете, я поняла: ростки этой нелюбви были щедро удобрены пеплом Альби.

— Секреты, — Дарьен медленно подался вперед, отвлекая на себя монаршее внимание, — знаешь, брат, что-то устал я от секретов.

Ему мой план не понравился. И пусть я задействовала все свое мастерство, убедить Дарьена в том, что я смогу без угрозы для себя выяснить, кто назначил награду за его голову, не удалось. Особенно после того, как я отказалась раскрыть, как и у кого рассчитываю получить эти сведения. Я сомневалась и до сих пор сомневаюсь, что Толстый Йенсор, теневой хозяин Кериниса, оценит мою откровенность. Дарьен спорил. Долго, упорно, а потом просто поцеловал и убийственно серьезным голосом заявил, что никуда одну не отпустит. Даже если ему придется ехать в столицу в карете.

Романтическое по меркам всех певцов любви путешествие испортили две вещи: кислое, как тевменские вина, лицо Эльги, которое, правда, прояснилось, стоило мне пообещать, что, вернувшись, я приступлю к обязанностям камеристки, и внезапное присутствие короля. Слухи не врали, Его Величество Хильдерик действительно любит брата. И если утром, когда Дарьен ставил короля в известие о нашей наметившейся авантюре, меня удивило то, как быстро тот согласился с моим планом, и то, как мало его интересовали детали, сейчас многое стало понятно. И, собираясь с мыслями, я сделала вид, что крайне заинтересована видом из окна, хоть тот и состоял преимущественно из алой спины королевского гвардейца и гнедого крупа его коня.

— Больше никаких секретов, брат, — раздался спокойный голос, — адельфи Аделаида, а в последние годы Алана, неоднократно оказывали мне услуги весьма деликатного свойства. До настоящего момента об этом знали лишь я и ныне покойные адельфи Аделаида, вдовствующая баронесса Фелин, и Фабьен. Граф Маршаль, — эта ремарка, очевидно, предназначалась мне. — Он высоко отзывался о ваших умениях, Алана.

И скажи Его Величество, что воды Полулунного превратились в вино, а на камнях Цитадели расцвели розы, я не была бы так удивлена. Наставница не любила столицу. Не столько город, хотя и город тоже, сколько Цитадель и тех, чьим домом она была. Что заставило ее пойти на сделку с короной?!

— Осмелюсь спросить, Ваше Величество, — я помедлила, тщательно подбирая слова, — каковы условия этого соглашения?

Я смотрела на эту слишком светлую, с легким розоватым оттенком, кожу, на которой выделялся более темный мазок тонких губ. И глаза. Все еще синие, если смотреть на них в погожий день, но далеко не такие яркие, как у Дарьена и Эльги. Белые ресницы. И, конечно, волосы. По-королевски длинные волосы цвета шлифованной кости. И все же, несмотря на странную почти нечеловеческую внешность, передо мной сидел человек.

— Вы просите меня раскрыть условия контракта?

Его Величество говорил бесстрастно и выражение его лица почти не менялось. Но я пойму, если он солжет.

— Да, Ваше Величество. Думаю, я, как исполнитель, имею право знать.

— Действительно, — решение он принял мгновенно. — Условия просты. Интересующие меня сведения и, иногда, бумаги, в обмен на отсутствие у короны претензий к адельфи Аделаиде и ее спутнику. А с вашим появлением, и к ученице.

Значит, правда.

— И, — я прищурилась, стараясь не пропустить даже малейшего движения белых ресниц, — Ваше Величество ждет, что я продолжу это… сотрудничество?

— Нет, — голос Дарьена разрезал дрожащее перетянутой струной напряжение. Он сжал мою руку и чуть подался вперед, привлекая к себе внимание короля. — Нет, брат. Играть ею я не позволю.

Странно, но мне отчего-то стало тесно в груди, словно невидимая рука потянула за льняные ленты повязок, и губы дрогнули, и глаза…

Я стиснула зубы, чтобы прогнать это странное, неправильное, опасное чувство, а оно разрасталось во мне, выстреливало солнечными побегами, заполняло пустоту, о которой я давно позабыла. И согревало. Не опаляло страстью, как просыпавшиеся от поцелуев огненные змеи, но дарило тепло и спокойствие, как большой очаг в главном зале Чаячьего крыла или вино с пряностями, которое мы пили зимними вечерами в Сан-Мишель.

— Мне кажется, — голос Его Величества вернул моим мыслям столь необходимую в настоящий момент ясность, — пока это… сотрудничество было весьма плодотворным. Для всех. Поэтому я не совсем понимаю твое негодование.

Они смотрели друг на друга несколько вдохов, после чего Дарьен откинулся на голубой шелк обивки с узором из переплетающихся морских змеев, и решительно сказал:

— Никакого шантажа.

— Видишь ли, брат, — король встретился со мной взглядом, — когда интересы исполнителя и заказчика совпадают, в этом нет нужды.

Ты пожалеешь, если с ним что-то случится, — прочла я в его глазах.

И кивнула, соглашаясь.

Карету с королевским гербом пропустили невозбранно. Блеснули бронзовые пластины на створках Благословенных ворот, и вот уже копыта белых, точно вересковый цвет, упряжных застучали по цветущим улицам предместья Сан-Сюр. Отличное местечко с благопристойными постоялыми дворами, чистенькими храмами, на папертях которых просили милостыню такие же чистенькие нищие, и особняками, утопавшими в садах и майской зелени, — в Старом городе для таких домов попросту не было места. Местный квартальный не только содержал крепкую дружину, но и ежемесячно заносил Толстому Йенсору щедрую мзду, а потому ночами щедро освещенные проспекты и улицы Сан-Сюр были не опаснее монастырской галереи.

Охотничьи же угодья подданных короля теней начинались за границей предместья, на многолюдной в этот час площади Справедливости, которую мы, впрочем, миновали невозможно быстро. Кому взбредет в голову вешаться, выпрашивая подачку, на карету, сопровождаемую десятком королевских гвардейцев? Горожане теснились, срывали шляпы, кланялись и возвращались к своим делам. Скупить подешевле привядшие за день овощи, обсудить последние новости, похвастаться нарядом, поглазеть на висельников, наконец. Жители Кериниса — все, даже то, что обитали в ветхих домишках предместья Бертен — были преисполнены чувства собственной значимости. Словно близость Цитадели делала их всех неизмеримо выше остальных.

Мы миновали обитель святой Юнонии и примыкавший к ней приют Благочестивых жен, курируемый знатнейшими из адельфи столицы. Я слышала, лучше было загреметь в общую камеру Шатли, чем за украшенные лепниной белые стены. Проехали Старые ворота, что когда-то звались новыми, улицау Крепостного рва и следом за ней еще несколько, названий которых я не знала. Простительно, в конце концов, с момента последней переписи, улиц в Керинисе насчитывалось не менее пяти сотен.

У ограды обители святого Ива карета остановилась.

— Алана, — взгляд Его Величества был спокоен. Почти. Спорю на жемчуга наставницы, он предпочел бы отправить в бой лишь меня, а Дарьена запереть в Цитадели. — Надеюсь, скоро увидеть вас при дворе.

— Непременно, Ваше Величество.

В конце концов, на его месте, я поступила бы так же.

Король кивнул и стукнул в дверцу, которую немедленно открыли.

Не прощаясь и не оборачиваясь, я спрыгнула на истертые камни мостовой, отошла к монастырской стене и успела надеть шляпу и подаренные Эльгой перчатки, когда из экипажа появился Дарьен. Хлопнула дверца, дрогнули золотые кисти занавесок и спустя несколько ударов сердца на узкой улочке не было ни кареты, ни верховых. Только я и Дарьен.

Он забросил на плечо дорожную сумку, поморщившись, водрузил на голову шляпу, украшенную блестящим петушиным пером, хлопнул по поясу с одиноким кинжалом в одобренные «Эдиктом об оружии» две ладони длиной и, совершенно не глядя под ноги, подошел ко мне.

— Куда теперь? — спросил он с улыбкой, от которой болезненно сжалось сердце.

Святая Интруна, я не могу его потерять. Не могу!

И не потому, что это будет стоить мне королевской милости, а, может, и жизни. Я просто не могу его потерять.

Я поправила шляпу. И волосы. Проверила спрятанный в рукаве нож. И едва не вздрогнула, когда Дарьен перехватил мою руку. Пришлось отвернуться и ответить тоном нарочито спокойным.

— К нотариусу.

— К нотариусу? — удивленно хмыкнул Дарьен. — Вот уж не думал, что они удостоверяют такие контракты.

— Жизнь полна сюрпризов, — ответила я, расправляя плечи.

И один, большой и, надеюсь, крайне неприятный, я как раз собираюсь устроить.

В отличие от наставницы, отвращения к многошумной, пропитанной раздражающей какофонией запахов столице я не питала. И сейчас, вдыхая тяжелый, прелый воздух, я вновь приучала глаза к серости мостовой, охряной кладке ограды и облупившейся штукатурке домов, что пялились на нас заколоченными, в большинстве своем, окнами задних фасадов — не все верноподданные готовы были платить королевский налог. Открылась черная дверь, и содержимое медного таза окатило зазевавшуюся кошку. В обители святого Ива ударил колокол.

Нам определенно стоило поторопиться.

Улица, на которой вот уж без малого двадцать лет вел дела мэтр Ардо, носила имя Милосердия. Не только я, но и сам хозяин трехэтажного дома с кованым писчим пером и свитком вывески над входной дверью находил это совпадение весьма забавным.

Я ухватилась за начищенный до блеска бронзовый молоточек и постучала.

Удар. Пауза. Еще два. И, выждав вдох, повторить.

Ответом мне стала тишина. Странно. Я потянула было молоточек, но тут же отпустила. Шагнула в сторону, заглянула-таки в окно и сквозь щель в темных гардинах увидела в приемной знакомую рыжую макушку.

Жак еще в конторе, а значит, и мэтр тоже. Хорошо. Тогда какого — кого там в таких случаях поминает Дарьен? — никто не открывает?

— Опоздали?

Я обернулась на голос Дарьена и застыла, на мгновение забыв о мэтре Ардо. Потому что человек, говоривший с королем на ты, сидел посреди улицы на корточках и гладил кошку. Кошка мурлыкала и охотно подставляла под ладонь серую голову с белым пятном между ушами. Это было… Мило.

Впрочем, если подумать, святой Ив, также питал к этим созданиям душевную склонность. Потому монахи его обители не выгоняли кошачьих из храма даже во время службы и подкармливали к тихому недовольству жителей соседствующих с монастырем улиц. Вот и эта, обнюхав перчатку Дарьена, мяукнула требовательно, а когда поняла, что съестного не получит, развернулась и потрусила в сторону монастыря. Дарьен выпрямился. Улыбнулся и кивком указал на скрипнувшую за моей спиной дверь.

— Похоже, не опоздали.

За дверью оказался не привычный мальчишка-клерк, а девушка в коричневом саржевом платье. Чепец, передник и перьевая метелка в грубоватых руках выдавали в ней горничную.

— Нам нужен мэтр Ардо, — я сняла шляпу и приготовилась было шагнуть в дом, но девица не шелохнулась.

Она повторно изучила мой дорожный мужской наряд, и взгляд больших темных, как переспелые вишни, глаз из любопытного превратился в осуждающий.

— Кто его спрашивают?

Не наблюдай я в окно знакомую обстановку и долговязую фигуру Жака, я решила бы, что ошиблась домом. Двери конторы мэтра Ардо, впрочем как и мэтра Роше, и еще дюжины знакомых мне нотариусов, открывались на условный стук в любое время дня и ночи. И никогда стучащему не задавали вопросов столь неприличных.

— Клиент, — я попыталась обойтись без спора.

От моего тона девица заморгала, но позиций не сдала. Только прижала к груди метелку и упрямо спросила:

— Какой?

Ситуация вырисовывалась преглупая — не врываться же в дом силой? — и я решила зайти с фланга.

— Позовите Жака.

При упоминании секретаря девица умудрилась одновременно покраснеть и зыркнуть на меня совсем недоброжелательно. Признавая, что маневр был выбран неудачно, я набрала в грудь воздуха. Имя покатилось по полутемному коридору, а мгновение спустя из-за приоткрытой двери в контору вылетела знакомая фигура.

— Что происходит? — в пять длинных, как у цапли, шагов, Жак оказался у входной двери, и ловко отодвинул еще больше покрасневшую девицу. — Ножента? Почему ты отвечаешь посетителям? Где Тадек?

О, этот взгляд. Тяжелый, словно колодки позорного столба на площади Справедливости. Так мэтр Ардо смотрел на нерадивых клерков, должников и вареную рыбу. Молчаливо порицать тарелку наставницы он, конечно, не рисковал, а вот мою… Пожалуй, только к третьему, если не четвертому, ужину я научилась выдерживать этот особый взгляд.

— Госпожа отослали его к энну Экле. За пирожными.

Госпожа?

Я приподняла бровь, Жак закатил глаза, а бедняжка Ножента облизнула губы и так отчаянно крутанула метелку, что одно из перьев так и осталось в побелевших пальцах.

— Ясно, — устало выдохнул Жак. — Я провожу посетителей, а ты, Ножента, ступай. И скажи госпоже, что мэтр Ардо задержится.

— Н-но, госпожа велели…

— Что еще?

— К-карточку… Спрашивать.

Скажи она, что из вод Полулунного вышла процессия нагих дев, и с полного одобрения Верховного Прелата, процессия эта проследовала по улицам города, я удивилась бы меньше. Но я представила себе. Не процессию, конечно, а карточку. Мою. Стрейджена. Толстого Йенсора или любого из мира, в дела которого посторонних посвящать не принято.

И похоже, в рыжую голову Жака пришла та же идея. Побледнел он во всяком случае знатно, в цвет лучшего кайсанского фарфора.

— Святого Ива ради, Ножента… Поди прочь, и чтоб я больше не видел тебя у двери!

Девица исчезла из коридора быстрее кошелька, срезанного у подвыпившего вельможи. Жак прочистил горло.

— Это…

— Ничего, — я покачала головой. — Мы можем войти?

— Да! Да, разумеется.

Он проводил нас в приемную, уже пустую в этот час и, поправляя шейный платок, сказал:

— Я прошу прощения за это досадное недоразумение. Позвольте заверить, для мэтра Ардо конфиденциальность клиента священна, как плащ святого Ива.

И смотрел он, объяснимо, на Дарьена.

— Не сомневаюсь, — серьезно ответил тот, и плечи Жака, до этого жесткие, точно доска, дрогнули расслабляясь.

— Я доложу мэтру о вас.

— Не надо, — я стянула перчатку, — думаю, мэтр не съест меня, если зайду без объявления. Тем более у тебя здесь посетитель…

Мужчины посмотрели друг на друга.

— А там дверь, в которую могут постучать. Кстати, давно у вас тут… Так?

— Третий месяц, — поморщился Жак.

И махнул в сторону тяжелой двери.

Хвала Интруние, тлетворное влияние незримой и незнакомой мне госпожи, чувствовавшей себя вправе отправлять клерков мэтра за пирожными, не затронуло святая святых этого дома — кабинет. Не знаю, что я ожидала найти за темным дубом, укрепленным широкими полосами холодного железа. Изящный диванчик с обивкой небесно-голубого шелка? Вышитые салфеточки поверх кожаных переплетов? Выводок фарфоровых кошек над камином?

— Явилась? — мэтр Ардо вынырнул из-за стопок бумаг, что придавали его столу сходство с архитектурным макетом замка. Эклектичного, с разновысокими и не слишком ровными башнями.

— Добрый вечер, мэтр. Рада видеть вас в добром…

— Да, да, да, — он встал, обошел, не потревожив, бумажную крепость — чудо при его корпулентном сложении. — Бросай уже эти свои реверансы. И улыбочки тоже. Я теперь женатый человек.

Мэтр был одет в неизменный черный кафтан несколько старомодного кроя, черные же штаны и мягкую пятиугольную шапочку — отличительный знак его гильдии. Шапочка эта, пусть и изготовленная в отличие от остальной одежды из наилучшего бархата, тоже была черной. И если мэтр Роше походил на ученого грача, то мэтр Ардо — на поднятого охотничьей сворой вепря.

— Мои искренние поздравление, мэтр. Вам и вашей досточтимой супруге. Пусть Всеотец продлит ваши годы, святая Юстиния благословит союз потомством, а святая Интруна дарует здоровье телесное. Знай я заранее о столь радостном событии, непременно захватила бы подарок.

И карточку!

А ведь не расскажешь никому… Жаль.

Пока я рассыпалась в славословиях, мэтр копался в сундуке, доверху забитом бумагами.

— Ага! — победоносно воскликнул он, потрясая кожаной тубой. — Вот он, твой контрактец. Старина Роше приписал, чтоб я, обращался с ним в высшей степени аккуратно. Учить он меня будет, старый сыч! Что ты там бухтела?

— Поздравления, — мило улыбнулась я.

И тубу приняла. По привычке убедилась в целостности печатей и, подхватив со стола нож для бумаг с тяжелой костяной рукоятью, вскрыла одну за другой.

— Поздравления в кошель не положишь, — проворчал мэтр Ардо. — И на хлеб не намажешь. Ну, чего застыла? Твоя бумага?

— Да, — я свернула контракт. — Благодарю. Я хотела бы увидеться с уважаемым дядюшкой, Гермий сохрани его удачу.

Мэтр Ардо огласил кабинет звуком, сочетавшим в себе одновременно скептическое хмыканье и выражение любопытства. Нельзя сказать, что Толстый Йенсор питал ко мне или любой другой особе моего пола теплые чувства — старая и банальная до оскомины история великой страсти и не менее грандиозного разочарования. Но вот золото… Золото он любил. Именно это, а еще их общие дела со Стрейдженом, чья тень последние восемь лет стояла и за моей спиной, давало мне надежду: мое предложение Йенсор выслушает. И заказчика, если дело будет верным, сдаст.

— Новости из Сан-Мишель?

Я ответила загадочной улыбкой.

— Хорошие?

Хорошие новости подразумевали неплохую прибыль, а пирожные, особенно если речь идет о шедеврах энна Экле, удовольствие не из дешевых.

— Раз уж вы вспомнили о моем любимом дядюшке…

Родни у меня за последние годы набралось — не счесть.

— … не согласитесь ли переслать ему короткую записку.

Мэтр Ардо прищурился, поскреб подбородок, неожиданно гладкий — похоже, таинственная энна Ардо бород не любила — и, вспомнив прописную истину о печалях, коими чреваты многие знания, лишь буркнул:

— Передам.

— Благодарю. Я остановлюсь в «Королеве роз» и буду очень признательна, если дядюшка сможет принять меня как можно скорее. И поверьте, мэтр, — мой голос был тих, а взгляд проникновенен, — эту признательность вы сможете положить в кошелек.

И тут, как в дешевой пьесе, кто-то постучал в дверь.

— Я занят! — рявкнул мэтр Ардо. И поспешно указав на маленький столик с писчими принадлежностями, за которым иногда располагался Жак, бросил:

— Давай, строчи.

В нескольких обыденных для чужих взглядов строках, я сказала Стрейджену, что здорова и обстоятельства исключительно личные задержат меня в столице. На несколько месяцев, но, возможно, и дольше.

Я отдала запечатанное послание мэтру Ардо, а тот сунул его в один из ящиков стола. Полагаю, нижний, который я в свое время и по личной просьбе мэтра так и не смогла вскрыть. Да, никто не совершенен. Главное, понять это до того, как самонадеянность тебя убьет.

Толстый Йенсор ответил быстро. Очень. На следующий же день. И прислал за мной карету. Днем. Но еще больше я удивилась, когда экипаж остановился не у ветшающего храма Мучеников Эфесских, не в доках, не у «Хромой вороны», где Йенсор имел обыкновение принимать посетителей, а у белого, как меренга, особняка на одной из чистеньких улочек предместья Сан-Сюр. Смуглый гигант в традиционном исмаэльском халате проводил меня в напоенную солнцем гостиную, слишком плотно набитую позолоченной мебелью, картинами и безделушками, чтобы служить образцом безупречного вкуса.

Вот только, как я убедилась вскоре, ни богатая обстановка, ни щегольский кафтан из золотой парчи, щедро усыпанный золотыми же пуговицами, не превратил теневого короля Кериниса в короля. Теперь то у меня была возможность сравнить.

— Хазать будешь? — спросил Йенсор, даже не пытаясь прикрыть зевок пухлой ладонью.

Я улыбнулась.

— Благодарю, я уже обедала.

— Тогда это, — он махнул лакею, который, готова поспорить, еще недавно залезал в окна таких вот особняков, — вина и к нему еще пожрать че-нить. Стоять! Поклон где? Где поклон, шкет? Во-о-от! А терь дыбай отсюда.

Исчез парнишка быстро. Предварительно развернувшись к хозяину спиной…

Впрочем, нежелание держать в доме посторонние уши, я могла понять.

— Учи их, шлифуй, — с тяжелым вздохом Йенсор развалился на тонконогом диванчике, — а все тщетно.

— Очень красивый дом, — я опустилась в кресло напротив.

— Еще б ему не быть красивым за такие-то бабки.

Йенсор достал из рукава батистовый платок с россыпью жирных пятен, отер проклюнувшуюся лысину, мясистый нос и неожиданно тонкие губы под напомаженной полоской рыжих усов.

— Ну? Чего хотела?

— У меня предложение, — я улыбнулась, глядя в зеленые, как недозрелые желуди, глаза теневого короля Кериниса. — Выгодное предложение. На тысячу золотых.