Полуночный Прилив

Глава 12

— «Пять крыльев купят вам почитание». Признаюсь, хозяин, смысл этой пословицы от меня так и ускользнул.

Теол провел по волосам обеими ладонями, обнаруживая множество колтунов. — Ух. Это про Вечную Резиденцию. Крыльев у нее пять, и все распростерлись у ног Странника, у ног судьбы. Империя восстает. Летер просыпается ко дню новой славы.

Они бок о бок стояли на крыше.

— Но пятое крыло тонет. Как насчет четырех?

— Смотри, Багг, чайки дерутся. О боги, денек будет жаркий, словно в печи. Какие дела ожидают тебя сегодня?

— Первая встреча — с Королевским Архитектором Грюмом. Наши способы закрепления почвы под складами его, кажется, впечатлили.

— Хорошо. — Теол еще мгновение смотрел на город, затем повернулся лицом к слуге. — Этого будет достаточно?

— Его впечатленности? Гм… ну, полы не проседают и сухие, как костная мука. На новой штукатурке ни трещинки. Хозяева в восторге…

— Я думал, что склады мои.

— А вы не в восторге?

— Ну, ты прав. Я в восторге. Каждая моя часть.

— Именно это я и писал Королевскому Архитектору в ответе на его послание.

— А как насчет желающих перехватить мои контракты?

— Они тоже в восторге.

— Отлично. Денек что надо, а?

Багг кивнул: — Должен быть, хозяин.

— И это все, что ты запланировал? На целый день?

— Нет. Придется украсть что-то на еду. Затем посетить Шенд и ее подружек, снова продиктовать ваш список. Он слишком длинный.

— Ты запомнил его наизусть?

— Да. Пюрист Ротт по кличке Пиво. Этот мне особенно нравится.

— Спасибо.

— Но не все же они фальшивые?

— Нет, это они бы разоблачили быстро. Все местные фигуры — настоящие. По крайней мере на время они будут при деле. Надеюсь. Что еще?

— Еще встреча с гильдиями. Могут понадобиться деньги на подкуп.

— Чушь. Держись крепко — скоро они получат удар с другого направления.

— Удар? Ничего не слышал…

— Конечно нет. Еще не случился тот инцидент, что вызовет лавину. Ты знаешь, что Королевский Архитектор имеет право нанимать лишь членов гильдий. Нужно разрешить этот конфликт прежде, чем он нам помешает.

— Ладно. Еще нужно проверить убежище для Шерк и ее нового друга.

— Харлест Эберикт. Вот так сюрприз. Сколько же всего немертвых слоняется по городу?

— Очевидно, что больше известного нам числа, хозяин.

— Да половина населения может быть неупокена — вон те нам мосту, и те, и эти, что тащат корзины — все они могут быть ходячими мертвецами.

— Могут, хозяин, — согласился Багг. — Вы имели в виду мертвецов натуральных или иносказательных?

— О да, какая-то разница есть. Прости, отвлекся. Как там ладят Шерк и Аблала?

— Как будто в одном канале родились.

— Весьма веселая шутка, Багг. Итак, ты должен проверить их тайное логово. На сегодня все?

— Только на утро. В полдень…

— Сможешь выкроить время на короткий визит?

— Куда?

— Гильдия Крысоловов.

— Чешуйчатый Дом?

Теол кивнул. — У меня есть для них контракт. Мне нужна встреча — тайная — с Мастерами. Если можно, завтра ночью.

Багг смотрел озабоченно. — Эта гильдия…

— Сам знаю.

— Могу заскочить к ним по пути на гравийный карьер.

— Превосходно. А что ты там позабыл?

— Любопытствую. Они разрыли новый холм, чтобы обеспечить мои заказы, и кое-что нашли.

— Что же?

— Не знаю точно. Они наняли некроманта, а бедняга испарился, остались только волосы и ногти с пальцев ног.

— Гм, это интересно. Расскажешь мне.

— Как всегда, хозяин. А для себя вы что запланировали?

— Лечь в постель.

Брюс оторвал взгляд от аккуратного почерка свитка и взглянул на сидящего напротив писца. — Тут должна быть ошибка.

— Нет, господин. Никогда, господин.

— Но… если это лишь отмеченные исчезновения, сколько же было неотмеченных?

— Я сказал бы, что тридцать — пятьдесят процентов, господин. Прибавьте это к нашей цифре. Но эти сведения должны быть в свитках с синей каймой. На Выступающей Полке.

— Какой?

— Выступающей. Вон той, торчащей из стены.

— И каково значение синих краев?

— Господин, это реальность, не укладывающаяся в статистику. Статистику мы используем для публичных, формальных заявлений, но работаем мы на основании реальности — предполагаемой, а лучше, если и поддающейся измерению.

— Разные наборы данных?

— Да, господин. Единственный способ эффективного государственного управления. Альтернативы привели бы к анархии. Мятежи, всякое такое. На этой полке в — основном реальность предполагаемая и, конечно, не вполне точная.

— Но… — Брюс снова уставился в свиток, — семь тысяч исчезнувших в Летерасе за один год?!

— Шесть тысяч девятьсот двадцать один, господин.

— С возможной добавкой в тридцать пять сотен?

— В три тысячи четыреста шестьдесят пять, господин.

— И кто-то назначен расследовать все эти исчезновения?

— Такой контракт был заключен, господин.

— Очевидно, пустая трата средств…

— О нет. Деньги потрачены с пользой.

— Какой именно?

— Солидная сумма, которой мы сможем козырять в официальной отчетности и публичных заявлениях.

— Так кто выполняет контракт?

— Господин, это не та контора. Информация имеется в Палате Контрактов и Королевских Грамот.

— Никогда о такой не слышал. Где находится?

Писец встал и пошел к маленькой двери, плотно окруженной полками. — Здесь. Следуйте за мной, господин.

Комната за дверью оказалась едва ли больше шкафа. В стенах от пола до потолка имелись ниши, забитые синими свитками. Порывшись в одной из ниш у дальней стены, писец вытащил и развернул свиток. — Вот оно. Контракт сравнительно новый. Три года. Постоянные расследования, отчеты дважды в год — подаются с отменной точностью, не оставляющей вопросов. Каждый отчет признан безупречным и объективным.

— От кого?

— Гильдии Крысоловов.

Брюс нахмурил лоб:- Вот теперь я сбит с толку.

Писец пожал плечами и скатал свиток. Помещая его на прежнее место, бросил из-за плеча: — Не нужно беспокоиться, господин. Гильдия компетентна и проверена во множестве предприятий…

— Мне кажется, что компетентностью тут не пахнет.

— Не согласен. Пунктуальные отчеты. Никаких вопросов. Дважды возобновленный контракт, без всяких сомнений. Посмею сказать, господин, это признаки высшей компетентности.

— А вот уменьшения количества крыс в городе не заметно, в чем может убедиться любой, пройдясь по улицам.

— Они управляют поголовьем, господин. Страшно подумать, что случилось бы без Гильдии.

Брюс промолчал. Смотревший на него чиновник сделал обиженное лицо. — О Гильдии Крысоловов имеем только хвалебные отзывы.

— Благодарю за старания, — ответил Брюс. — Дорогу наружу я найду сам. Всего хорошего.

— И вам, господин. Рад был оказать посильную помощь.

В коридоре Брюс остановился и протер глаза. Архивы полны пыли. Финед желал выйти на свежий воздух, если в Летерасе еще есть таковой.

Семь тысяч исчезновений каждый год. Он был напуган.

«Интересно, на что же наткнулся Теол?» Брат оставался для Брюса загадкой. Ясно, что Теол чем-то занят, несмотря на видимость безделья. Каким-то образом он умудряется действовать скрытно и эффективно. За сценой — или под сценой? Ведь все слишком открытое проваливается в финансовую яму; теперь Брюс был уверен, что брат вынашивает грандиозные планы.

Его тревожила сама мысль о существовании планов такого масштаба. Временами брат выказывает невероятную эффективность — и безжалостность. Теол не предан никому. Способен на все.

Здраво размышляя, чем меньше Брюс знает о деятельности Теола, тем лучше. Он не хотел подвергать испытанию свою собственную преданность, а брат мог бросить ей вызов. «Как и Халл. О мама, это благословение Странника, что ты умерла и не видишь сейчас своих детей. Хотя… сколько же в нас того, что вложила именно ты?»

Вопросы без ответов. В эти дни их стало слишком много.

Он шел в более знакомую часть дворца. Впереди были тренировки с оружием, и он поймал себя на мысли, что ожидает физического утомления как блага. Пусть утихомирит какофонию мыслей.

Багг размышлял о том, что в существовании мертвеца есть очевидные преимущества. Подняв камень с люка в полу склада, он открыл зияющую черную дыру, в которой виднелось первое кольцо ветхой бронзовой лестницы. Беглецы — мертвецы не нуждаются в пище и воде. Да даже и в воздухе. Спрятать таких почти не стоит труда.

Отсчитав все двадцать три ступени лестницы, Багг вышел в тоннель, грубо вырубленный в твердой глине и затем обожженный до крепости кирпича. В дюжине шагов впереди виднелась кривая каменная арка с каменной же дверью, покрытой трещинами и знаками. Древние могилы вроде этой — редкость. Большинство просели под весом города или просто так глубоко ушли с грунт, что стали недосягаемы. Ученые старались расшифровать странные письмена на дверях и могилах, простые люди просто дивились, зачем склепам двери. Язык знаков был ясен лишь настолько, чтобы понять — они содержат проклятия и как-то обращены к Страннику. И то и другое — достаточный повод, чтобы их избегать. К тому же после взлома нескольких гробниц стало известно, что ничего особенно ценного там нет. Особенно странно, что все каменные, лишенные резьбы и украшений саркофаги оказываются пустыми. Ходили также недоказанные слухи, что расхитителей гробниц постигала ужасная участь.

Дверь этой могилы лишилась защитных чар в результате неравномерного проседания камней. Теперь ее можно было открыть легким толчком.

Багг зажег лампу, используя коробочку с углями, и поставил светильник на порог. Затем толкнул створку плечом.

— Это ты? — донесся из внутренней тьмы голос Шерк.

— Кому же еще?

— Лжец. Это не ты, это Багг. Где Теол? Хочу говорить с Теолом.

— Он не расположен, — ответил Багг. Распахнув дверь, он вошел в могилу и занес туда лампу.

— Где Харлест?

— В саркофаге.

Здоровенный каменный гроб стоял без крышки. Багг заглянул внутрь. — Что ты делаешь, Харлест? — Он поставил дампу на край.

— Прежний жилец был высоким. Очень высоким. Привет, Багг. Что я делаю? Лежу.

— Это я вижу. Но зачем?

— Тут нет кресел.

Багг повернулся к Шерк Элалле. — Где бриллианты?

— Здесь. Ты нашел то, что мне нужно?

— Да. Умеренная цена, большая часть сокровища останется при тебе.

— Пусть все, что осталось в шкатулке, возьмет Теол. Себе оставлю добычу со складов.

— Ты уверена, что не желаешь часть добычи? Теол будет счастлив получить половину. Ведь весь риск был твой.

— Нет. Я воровка. Всегда смогу найти еще.

Багг оглядывался. — Потерпите здесь еще немного?

— Почему бы нет? По крайней мере, сухо. И тихо, по большей части. Но мне нужен Аблала Сани.

Из гроба донесся голоса Харлеста: — А мне нужны острые зубы и клыки. Шерк сказала, что вы сможете их достать.

— Уже начали работать над этим.

— Хочу быть страшным. Мне это очень важно. Практикуюсь в рычании и шипении.

— Можешь не беспокоиться, — ответил Багг. — Ты будешь воистину устрашающ. Во всяком случае, это…

— Не спеши, — бросила Шерк. — Есть слухи о грабеже в поместье Геруна Эберикта?

— Нет. Не удивительно, если подумать. Исчез неупокоенный брат Геруна, в ту же ночь, когда некий великан побил большую часть охраны. Кроме этого, что можно проверить? Неужели кто-то осмелится влезть в кабинет с его чарами?

— Если я сожру человеческую плоть, — сказал Харлест, — она будет гнить в желудке? То есть я буду вонять. Мне это нравится. Люблю думать о таких вещах. Смрад судьбы.

— Чего? Шерк, они даже могут не знать о том, что грабеж состоялся. А даже если и знают, ничего не сделают до возвращения хозяина.

— Надеюсь, ты прав. Но все равно пошли за Аблалой. Скажи, что мне его не хватает. Его и его…

— Скажу. Обещаю. Что-нибудь еще?

— Сама не заню. Дай подумать.

Багг ждал. — Ох, да, — произнесла она. — Что насчет этих могил? В саркофаге был труп.

— Ты уверена? Откуда?

На него уставились мертвые глаза. — Мы это знаем.

— О. Ладно, ладно.

— Так что ты знаешь?

— Не очень много. Язык дверей принадлежит вымершему народу, называвшемуся Форкрул Ассейлами. Они коллективно отражены в персонаже, известном как Фулькр Странник. Сами могилы построены для Джагутов, другой вымершей расы, которую мы почитаем под именем Оплота Льда. Чары должны были помешать усилиям третьей расы, Т'лан Имассов, заклятых врагов Джагутов. Они преследовали их самым жестоким образом, включая и тех, что решили освободить свое место в мире — к примеру, выбрав нечто близкое к смерти. Их души уходили в Оплот, оставляя тела замороженными, и тела хранились в могилах вроде этой. Т'лан Имассам это не нравилось. Так или иначе, Форкрул Ассейлы считали себя независимыми арбитрами этой войны и очень долго вмешивались в нее. Кроме этого, — пожал Багг плечами, — сказать особо нечего.

Харлест Эберикт во время монолога слуги медленно поднимался из гроба. Сейчас он смотрел на него. Шерк Элалле стояла неподвижно, как это умеют мертвые. Затем произнесла: — Еще вопрос.

— Давай.

— Об этом все слуги знают?

— Насколько понимаю, нет. Я просто ловил слух здесь, слух там.

— Такие слухи, о которых даже ученые Летераса не слыхивали? Или ты все по ходу дела придумал?

— Стараюсь избегать выдумок.

— И получается?

— Не всегда.

— Багг, пора тебе уходить.

— Да, так будет лучше. Прикажу Аблале навестить вас ночью.

— А нужно ли? — сказал Харлест. — Я по натуре не вуайерист…

— Лжец. Конечно, ты тот самый.

— Ладно, я соврал. Это ложь полезная, и я буду ее придерживаться.

— Неубедительная позиция…

— Громкое заявление, учитывая, кто ты и чем скоро займешься…

Багг поднял лампу и осторожно отступил. Спор разгорался. Он сместил дверь на место, стряхнул с рук пыль и вернулся к лестнице.

Оказавшись на складе, Багг закрыл провал камнем, подобрал свои чертежи и поспешил на ближайший строительный объект. Последнее приобретение «Конструкций Багга» некогда было красивой школой, в которую ходили лишь дети самых богатых горожан. Там были и жилые помещения — школа относилась к учебным заведениям «тюремного» типа, очень популярного в столице. Какие бы темные дела не творились в ее стенах, им пришел конец, когда одной особенно сырой весной обвалилась стена подвала, вывалив в грязную жижу кучу маленьких человеческих костей. А во время следующего собрания учащихся провалился пол главной аудитории, похоронив в заполнившей черную яму вонючей грязи треть преподавателей и детишек. Больше половины тел так и не удалось достать. Хлипкость конструкции вызвала громкий скандал.

После тех событий уже пятнадцать лет здание стояло пустым, надежно охраняемым слухами о призраках озверевших прокторов и одичавших сторожей.

Цена, разумеется, была достаточно скромной.

Верхние этажи имели весьма странную структуру, и первой задачей Багга стал надзор за установкой распорок и скреп; вслед за этим его команда смогла приступить к расчистке центральной ямы. Когда был обнажен пол — а кости перенесены на кладбище — начали прорывать глубокие шурфы через слои глины и песка до твердого гравийного основания. В колодцы, укрепленные рядами железных прутьев, залили цемент, а сверху этой «подушки» до середины навалили смесь цемента и гравия. Все это служило опорами для колонн из песчаника. После этого начались более стандартные мероприятия — установка опор, контрфорсов и ложных арок, вся та рутина, к которой Багг питал мало интереса.

Старая школа превращалась в пансион «дворцового» типа. Его продадут какому-нибудь богатому торговцу, лишенному художественного вкуса. Учитывая, что таких в столице множество, инвестиции следовало признать весьма перспективными.

Багг провел на объекте не особенно много времени, хотя мастера, тыкавшие ему в лицо свитками и кричащие о необходимости неотложных изменений и согласований в чертежах, успели ему надоесть. Через один звон ему удалось решить вопросы с чертежами и улизнуть.

Улица, ставшая дорогой к гравийному карьеру, была широкой и шла около канала. Один из самых старых торговых путей в городе. Здания, построенные вдоль засыпанного речного русла, где гряды гальки и валунов закрепляли песчаный грунт, избежали проседания, свойственного другим районам Летераса. Многим было по двести лет, и старомодный архитектурный стиль уже казался творением рук иностранцев.

Чешуйчатый Дом был высоким и узким. Он с трудом втиснулся между двумя тяжелыми зданиями: храмовым архивом и сложенной из мегалитов конторой Гильдии Уличных Инспекторов. Несколько поколений назад некий весьма талантливый скульптор украсил известняк фасада и строгие колонны входа любовно изображенными крысами. Число их не поддается подсчету. Крысы скачущие, крысы танцующие, крысы совокупляющиеся. Крысы на войне, на отдыхе, крысы, пирующие на трупах, заполонившие ломящиеся от снеди столы среди спящих псов и пьяных слуг. Границы изображений формировали искусно вырезанные чешуйчатые хвосты. Баггу казалось, что, пока он взбирается по ступеням, крысы движутся на самом краю зрения — шевелятся, извиваются, ухмыляются.

Стряхнув нахлынувшую тревогу, он помедлил у входа, затем открыл дверь и шагнул внутрь.

— Сколько, насколько плохо, насколько давно?

Стол из солидного серого мрамора, работы земель Синей Розы, почти преграждал проход в приемную, оставляя лишь узкую щель вдоль правого края. Сидевший за ним секретарь не торопился отрывать глаз от гроссбухов. Через миг он снова заговорил: — Ответьте на вопросы, затем скажите, когда и как собираетесь оплачивать, и требуются ли вам разовые услуги или ежемесячное посещение. Знайте также, что в настоящее время мы не заключаем контрактов.

— Нет.

Секретарь положил перо и поднял взор. Маленькие черные глазки под сросшимися бровями смотрели подозрительно. Испачканные в чернилах пальцы ухватились за нос, который зашевелился, словно человек собирался чихнуть. — Мы не отвечаем.

— За что?

— Ни за что. — Он сильнее потянул себя за нос. — И петиций больше не принимаем, так что если вы принесли именно ее, можете смело поворачиваться и уходить.

— О какого сорта петиции вы говорите?

— Любого сорта. Одуревшие товарищества жильцов должны стоять в очереди, как все прочие.

— У меня не петиция.

— Тогда мы этого не делали, мы там не были, вы неправильно поняли, это был кто-то совсем другой.

— Я по поручению хозяина, желающего встретиться с гильдией, обсудить контракт.

— Мы завалены ими. Никаких больше контрактов…

— Цена — не вопрос, — сказал Багг и улыбнулся. — В разумных пределах.

— Ах, тогда есть о чем подумать. Мы можем иметь в виду как раз неразумные пределы. Знаете, часто так и случается.

— Не думаю, что моего хозяина интересуют крысы.

— Тогда он безумен… но интересен. Сегодня ночью состоится собрание, по другому вопросу. Вашему хозяину выделят небольшое время в конце, что я отмечу в повестке дня. Еще что-то?

— Нет. В какое время ночью?

— Не позднее девятого звона. Придет позднее — очутится перед закрытыми дверьми. Убедитесь, что он хорошо понял.

— Мой хозяин всегда пунктуален.

Секретарь скорчил рожу: — Он уж такой — сякой, да? Бедняга ты. Теперь иди. Я занят.

Багг резко шагнул вперед, воткнул пальцы секретарю в глаза. И не ощутил сопротивления. Чинуша скривился и дернул головой.

— Хитро, — произнес Багг, отступая. — Мои поздравления волшебнику гильдии.

— Что меня выдало? — спросил секретарь в спину Баггу.

Тот оглянулся: — Вы слишком похожи на крысу, что выдает манию вашего создателя. Но все равно иллюзия совершенна.

— Меня не разоблачали уже десять лет. Кто вы, во имя Странника?

— Чтобы получить ответ на этот вопрос, — сказал Багг, отворачиваясь, — подайте петицию.

— Стойте! Кто ваш хозяин?

Багг махнул рукой и ушел. Спустившись с крыльца, повернул направо. Его ожидал долгий путь в карьеры, а день, как и предсказывал Теол, становился все жарче.

Призванный Цедой в комнату плиток Брюс спустился к платформе и шагнул на мостик. Куру Кан кружил по дальней платформе, рассеянно бормоча под нос.

— Цеда, — позвал подошедший Брюс. — Вы хотели меня видеть?

— Неприятно, финед, все очень неприятно. За пределами понимания. Мне нужен более ясный ум. То есть не мой. Может, твой? Иди сюда. Слушай.

Брюс никогда прежде не слышал, чтобы волшебник говорил таким ломким от страха тоном. — Что стряслось?

— Все Оплоты, финед. Хаос. Я стал свидетелем трансформации. Сам смотри. Плитка Фулькра, Дольмен. Видишь? Фигура, прильнувшая к основанию монолита. Прикованная цепями. Скрытая дымом, оглушающим мой разум. Дольмен ЗАХВАЧЕН.

Брюс уставился на плитку. Фигура была смутной, и чем дольше он смотрел на нее, чем сильнее туманилось зрение. — Кем?

— Чужаком. Извне.

— Богом?

Куру Кан продолжал ходить, потирая тонкие брови пальцем. — Да. Нет. Мы не особенно ценим богов. Выскочки, которым не сравниться с Оплотами. Большинство из них вообще не реальны, являются проекциями людских желаний. Страхов. Надежд. Конечно, — добавил он, — иногда этого достаточно.

— Что вы имели в виду?

— Куру Кан потряс головой. — Особенно меня тревожит Оплот Азата. Главная плитка, Сердце Камня… ты можешь ощутить ее? Сердце Азата умерло, друг мой. Прочие плитки собрались вокруг нее, как у смертного ложа, как будто кровь пролилась из раны. Гробница разрыта. Портал стоит без охраны. Ты должен навестить главную башню, финед. Для меня. И вооружись.

— Что мне искать?

— Все, что выглядит необычно. Провалы почвы. Но будь осторожен — живущие внутри гробницы не мертвы.

— Хорошо. — Брюс изучил соседние плитки. — Что еще?

Куру Кан резко остановился, вздернув брови. — Еще? Проснулся Оплот Драконов. Вайвел. Кровопийца. Врата. Консорт. Среди Фулькров в сердце всего находится Странник. Свора подбирается ближе, а Находящий Форму стал химерой. Охотница из Ледяного Оплота идет тропой мороза. Дитя и Семя шевелятся. Пустой Оплот — сам можешь видеть — стал темным. Каждая плитка. За Пустым Троном встала тень. Смотри, Спаситель и Предатель, они слились. Они одно и то же. Как такое возможно? Рыцарь, Сторож, Ходок и Госпожа — все скрыты, смазаны, в загадочном движении. Я устрашен, финед.

— Цеда, есть вести от делегации?

— Делегации? Нет. С момента прибытия в село Короля — Ведуна потерян всякий контакт. Заблокирован эдурской магией, таким видом, с которым мы еще не сталкивались. Есть еще более тревожные вещи. Намного более.

— Я должен идти, пока не погас дневной свет.

— Очень хорошо.

Ведущая в карьер дорога петляет по изрытым склонам холмов. Рощицы молодых деревьев запорошены серой пылью. В тени кашляют козы.

Багг остановился, стер пот со лба и продолжил путь.

Немного ранее навстречу ему попались два фургона с рабочими, и злой бригадир донес неприятную весть: команда отказывается работать в карьере, по крайней мере пока не прояснится ситуация.

Там неожиданно была вскрыта каверна, в которой заключена странная тварь, явно очень древняя. Троих каменотесов затянуло внутрь, и кричали они громко, но недолго. Наемный некромант продержался не дольше.

Багг достиг выемки и смотрел вниз, на геометрически четкие края карьера, глубоко въевшегося в известняковый холм. В зоне недавних работ отчетливо виднелась пасть пещеры.

Он спустился, остановившись в дюжине шагов от провала.

Воздух стал на удивление холодным. Нахмурившийся Багг отступил в сторону, уселся на камень. Он увидел в левой части каверны вмерзшую в лед форму, дальний конец ее скрывался в измороси. Послышался хруст льда под ногами, и словно ниоткуда у выхода возникла фигура. Высокая, обнаженная выше пояса, серо — зеленая. Длинные белые волосы свешиваются на плечи и вдоль спины. Светло — серые глаза с вертикальными зрачками. Клыки в капсулах из серебра. Женщина, с тяжелыми грудями. На ней была только юбка и кожаные сандалии, на широком поясе полдюжины ножен с длинными кинжалами.

Все ее внимание было обращено на пещеру. Уперев руки в бока, она громко вздохнула.

— Он не выходит, — сказал Багг.

Она глянула вверх. — Конечно нет, теперь, когда я здесь.

— Что это за демон?

— Злой и безумный, однако трусливый.

— Ты поместила его сюда?

Она кивнула. — Проклятые смертные. Не могут оставить одинокие вещи в покое.

— Джагута, они же не знали.

— Это не извинение. Они вечно копают. Тут и там. Никак не остановятся.

Багг кивнул. — И что теперь?

Она снова вздохнула.

Воздух у ее ног стал плотным льдом, поползшим к устью пещеры. Лед быстро нарастал, заполняя полость. Камень трещал и скрипел, затем начал трескаться, показывая, что под ним тоже лед. Песчаная почва и куски известняка сыпались вниз.

Багг сузил глаза, рассмотрев нелепую фигуру в центре ледника. — Калибарал? Храни нас Странник. Охотница, я рад, что ты решила вернуться.

— Теперь мне надо найти ему иное место. Есть предложения?

Багг подумал — и улыбнулся.

Брюс пробирался между двумя полуразрушенными круглыми башнями, осторожно обходя глыбы, наполовину скрытые желтой и жесткой словно проволока травой. Воздух был сухим и горячим, солнечный свет золотом стекал по стенам башен. С его пути панически вспархивали кузнечики; Брюс услышал под ногами тихое шуршание и поглядел вниз. Земля кишела мелкой живностью — насекомые, по большей части непривычного вида, слишком большие, неуклюжие, какие-то блеклые. Они разбегались во все стороны, заслышав шум его шагов. Они убегали, так что он не особенно озаботился их появлением.

В пределах видимости показалась квадратная башня. Азат. Если не считать архаичного стиля постройки, в ней не было ничего необыкновенного. Уверенность Цеды, будто строение из дерева и камня может чувствовать, может дышать своей собственной жизнью, казалось ему забавным. Строение предполагает строителя, однако Куру Кан говорит, будто Азат просто вырос, собрался по собственной воле. Какая мина под все законы случайности, принимаемые бесчисленными поколениями ученых за непреложную истину!

Окружающая местность была гораздо менее загадочной, но гораздо более опасной. Ни с чем нельзя спутать силуэты горбатых могильников внутреннего двора. Тут и там поднимались кривые, уродливые, мертвые деревья. Иногда они росли на вершинах курганов, но чаще вокруг их оснований. Он двери в башню начиналась извитая мощеная дорожка, отмеченная рядами пилонов из грубого, не скрепленного раствором камня; по ним ползли лозы и побеги древогубцев. Вся территория замыкалась полуразваленной стеной.

Брюс дошел до середины двора — башня стояла слева от него, а ворота справа. Отсюда он увидел, что большинство курганов скособочились, словно выпотрошенные с боков. Покрывающие их сорняки сухи и черны, будто медленно сгнили.

Он еще немного посмотрел на местность и начал пробираться вдоль стены к главным воротам. Шагнул между пилонов на дорогу, и первый же камень мостовой просел, с треском сместившись в сторону. Брюс зашатался, взмахнул руками. Удалось не упасть.

От входа в башню раздался тонкий голосок. Смех.

Он поглядел туда. Из отброшенной башней тени показалась девочка. — Я тебя знаю. Я шла за тем, кто шел за тобой. И убила его.

— Что тут случилось?

— Плохое. — Девочка, растрепанная и покрытая плесенью, подходила ближе. — Ты мне друг? Полагается, чтобы я удерживала его в живых. Но он все равно умер, и твари сейчас убивают друг дружку. Кроме того, кого выбрала башня. Он хочет говорить с тобой.

— Со мной?

— С одним из моих взрослых друзей.

— Кто? — спросил Брюс, — другие твои друзья?

— Мама Шерк, папа Теол, дядя Аблала, дядя Багг.

— Брюс помолчал. — Как тебя зовут?

— Чашка.

— Чашка, сколько людей ты убила за прошлый год?

Она склонила голову набок. — Я умею считать только до два по восемь.

— Ох.

— Много раз два по восемь.

— И где их тела?

— Я принесла их сюда и затолкала под землю.

— Всех?

Она кивнула.

— Где твой друг? Тот, что хотел потолковать со мной?

— Я не знаю, друг ли он. Иди за мной. Шаг в шаг.

Она взяла его за руку; Брюс с трудом удержался от дрожи при влажном липком касании. От дорожки, между курганами, где земля проседает под каждым осторожным шагом. Насекомых тут было еще больше, но почти все одного вида — будто сама почва Азата истощилась. — Никогда не видел жуков такого рода, — сказал Брюс. — Они такие… большие.

— Старые, тех времен, когда родилась башня, — отвечала Чашка. — Яйца в портящейся почве. Эти вот коричневые, как палочки, с головами спереди и сзади — самые жалкие. Едят мои пальцы, когда я слишком долго сижу. Их трудно раздавить.

— А вот те желтые, колючие?

— Они меня не тревожат. Едят только мышей и птиц. Сюда.

Она остановилась около кривого кургана, на котором росло одно из самых больших во дворе деревьев. Кора была необычной — серые и белые полосы; сучья не торчали, а извивались в разных направлениях.

По бокам могильника ползли извилистые корни, покрытые корой, более походившей на змеиную чешую.

Брюс нахмурился: — И как мы будем общаться, если я тут, а он там?

— Он в ловушке. Он говорит, что ты должен подойти поближе и думать ни о чем. Говорит, как во время боя.

Брюс вздрогнул. — Он говорит с тобой СЕЙЧАС?

— Да, но он говорит, что этого недостаточно, что я не знаю достаточно… слов. Слов и вещей. Он должен тебе показать. Говорит, ты уже такое делал.

— Кажется, я должен раскрывать свои тайны?

— Нет, немного тайн. Он говорит, что сделает то же в ответ. Чтобы вы могли доверять друг другу. Хоть как-то.

— Хоть как-то. Дает слово?

Она кивнула.

Брюс улыбнулся: — Хорошо, я сочту его честным. Попробую сделать, как он требует. — Он сомкнул глаза. Рука Чашки оставалась в его ладони — маленькая, плоть странным образом отделена от костей. Он заставил себя оторваться от этих мыслей. Ум сражающегося на самом деле не пуст, скорее одновременно отстранен и задумчив. Концентрация определенной структуры, зависящей, в свою очередь, он законов прагматической необходимости. Зоркая, расчетливая, полностью лишенная эмоций, когда обостряется каждое из чувств.

Он сразу же почуял себя на знакомой, ободряющей почве.

И был поражен мощью потянувшей его воли, сражаясь с нарастающей паникой, понимая, что перед такой силой он бессилен. Затем он сдался.

Небо над головой преобразилось. Тошнотворный, крутящийся зеленый свет окружал рваную черную рану, достаточно широкую, чтобы проглотить луну. Облака извивались, мучимые прорывающимися через них объектами, бесчисленным множеством тел, каждое из которых, казалось, сражается с воздухом — словно сам мир деятельно боролся с вторжением. Эти тела вылетали из раны, пронизывая слои неба.

Перед ним стоял богатый город, возвышавший над равниной ярусы террасных садов и мостов. Группа башен в дальнем конце достигала неимоверной высоты. От городских стен во все стороны, насколько видел глаз, тянулись фермы и поля; и повсюду Брюс видел плывущие над землей странные тени.

Оторвав взор от этой сцены, он заметил, что стоит на платформе из красного песчаника. Вниз шли, сотня за сотней, широкие ступени, достигавшие обширного пространства, окруженного множеством раскрашенных синей краской колонн. Взгляд направо — и Брюс узрел крутой обрыв: он был на пирамиде с плоской вершиной. Вздрогнув, финед осознал, что рядом, слева от него, появилось что-то. Призрачная, едва видимая фигура, никаких деталей. Стоявший был высок; казалось, внимание его приковано к небу, к ужасной темной язве.

Объекты сейчас достигли земли и ударялись, тяжко, однако не со скоростью свободного падения. С нижней площади послышался громкий треск; Брюс увидел, что туда приземлился массивный камень — скульптура. Нелепый, звероподобный мужчина, бугрящийся толстыми мышцами, держащийся обеими руками за свой член, будто за меч. Плечи и голова были бычьими. Вокруг его бедер обернута другая пара ног, женских; теперь Брюс разглядел, что со спины у существа имелось и женское тело, раздробившееся при падении о мостовую. Рядом валялись десятки ломаных глиняных табличек — слишком далеко, чтобы различить, есть ли на них письмена, но Брюс подозревал, что они там есть. Таблички были раскиданы сместившимися рядами, так, будто их аккуратно раскладывали в воздухе, в полете.

Куски зданий — отесанные блоки камня, балки, стены из кирпича, штукатурка и обрешетка. За ними — оторванные конечности, лишенные крови куски коров и лошадей, стадо каких — то коз, каждая вывернула наизнанку, окружена облаком кишок. Темнокожие люди — или, по крайней мере, части человеческих тел и конечностей.

Небо полнилось большими, бледными фрагментами, падающими медленно, как снег.

А через рану проходило нечто огромное. Оно извивалось среди молний и, казалось, вопило от боли. Нескончаемые, оглушающие вопли.

В разуме Брюса раздались тихие слова: — Мой дух, отпущенный, чтобы блуждать и, наверное, чтобы быть свидетелем. Они воевали с Каллором; это была достойная причина. Но… то, что они совершили…

Брюс не смог оторвать глаз от воющей, сверкающей молниями сферы. Он мог различить в ней руки, и ноги, и пылающие арки, окружившие их, словно цепи. — Что — что это такое?

— Бог, Брюс Беддикт. В своем королевстве он вел войну. Там были боги — соперники. Искушение…

— Это было видение прошлого?

— Прошлое живет, — отвечала фигура. — Нет способа узнать… находясь здесь. Так мы меряем концы и начала — для всех нас день вчерашний был сегодняшним днем, и завтра будет то же. Мы не сознаем. Или сознаем, но выбираем — ради спокойствия души, ради удобства — не видеть. Не думать. — Рука сделала смутно различимый жест. — Кто-то говорит, было двенадцать магов, кто-то — что семь. Неважно, ведь они сейчас станут прахом.

Тяжелая сфера теперь завывала, с ужасающей скоростью несясь к земле. Брюс понял, что она раздавит город.

— Вот так в попытке изменить положение дел они истребили себя и свою цивилизацию.

— Значит, они проиграли.

Фигура промолчала.

А падающий бог ударил; ослепительная вспышка, сотрясение, пославшее трещины через всю площадь и заставившее задрожать пирамиду. Дым, поднявшийся столбом и сразу простершийся во все стороны, поглотивший своей тенью мир. Ветра ринулись от места падения, пригибая к земле деревья, ломая ряды колонн. Окрестные леса запылали.

— В ответ на растущее отчаяние, смешанное с бурлящей злобой, они призвали бога. И умерли от усилия. Значит ли это, что они проиграли? Нет, я говорю не о Каллоре. Я говорю об их беспомощности, родившей желание перемен. Брюс Беддикт, если бы их духи стояли бы рядом с нами, там, в мире будущего, где осталась наша плоть — видя, что принесли их деяния — признали бы они, что лучше было обречь гибели все самое дорогое им?

Тот, кто прикован к земле, расшатал стены своей темницы. Исказил выше пределов узнавания. Его яд распространился, заразил мир и всех, кто обитает в нем.

— Ты не оставляешь мне надежды, — прошептал Брюс.

— Мне жаль. Не ищи свою надежду среди ваших вождей. Они — вместилища яда. Их интерес к тебе вызван только желанием тебя контролировать. Они ждут от тебя покорности и повиновения, они улещивают тебя языком деятельной веры. Им нужны последователи; но горе тем, кто задает вопросы или бросает вызов.

Цивилизация за цивилизацией — всегда одно и то же. Мир даже шепотом не протестует против тирании. Испуганные всегда готовы кланяться необходимости, веря, будто она порождает единство, а единство гарантирует уверенность. Хотя бы относительную. В погруженном в единство мире несогласные стоят отдельно, их легко заклеймить и сломить. Нет множества перспектив, нет диалога. Жертвы приемлют образ тирана, самоуверенного и непреклонного, и войны процветают, как паразиты. Народы умирают.

Брюс видел, как былой прекрасный город погрузился в огненную бурю. Он не знал его названия, ни породившей его цивилизации, и ему вдруг стало ясно, что это и не важно.

— В твоем мире, — сказала фигура, — пророчество входит в апогей. Поднимется император. Твоя цивилизация видит в войне продолжение экономики. Груды костей мостят торговые тракты, и вам это не кажется неподобающим…

— Некоторым — да.

— Неважно. Ваше наследство — наследство сломленных цивилизаций — говорит само за себя. Вы решили завоевать Тисте Эдур. Вы твердите, что каждый случай уникален, нестандартен, но он всегда стандартен и одинаков. Одно и тоже. Армия докажет ваше превосходство. Но я говорю тебе, Брюс Беддикт, что нет такой вещи, как судьба. Победа не предопределена. Ваш враг таится среди вас, он ждет. Он не нуждается в маскировке — ведь воинственность и надуманные угрозы отвели вам глаза. Он говорит на вашем языке, он берет ваши слова и оборачивает их против вас. Он смеется над верой в истины, ибо сам сделал себя судьей истинности этих истин.

— Летер не тирания…

— Ты думаешь, что дух цивилизации воплотился в вашем добром короле. Не так. Король жив потому, что его сочли безобидным. Вами правит алчность — жуткий тиран в сиянии золотого нимба. Его нельзя победить — можно лишь уничтожить. — Он снова взмахнул рукой, указывая на ярый хаос вокруг. — Вот ваша единственная надежда на спасение. Брюс Беддикт. Алчность уничтожает сама себя, когда нечего больше расхищать, когда миллионы тружеников пали грудами костей, когда жестокое лицо голода отражается в каждом зеркале.

Бог пал. Теперь он крадется, ища разрушения. Подъем и падение, подъем и падение, и с каждым разом путеводный дух слабее, тусклее, он все крепче прикован к видению мира, в котором нет надежд.

— Почему этот бог творит такое?

— Потому что не знает ничего, кроме боли, и жаждет разделить ее, передать всему живому и дышащему.

— Зачем ты показал мне это?

— Брюс Беддикт, я сделал тебя свидетелем вашей погибели.

— Зачем?

Существо помолчало. — Я советовал тебе не питать надежды на вождей, ибо они питают вас ложью и только ложью. Но надежда есть. Ищи ее, Брюс Беддикт, у того, кто стоит рядом, у чужака на другой стороне улицы. Обрети мужество, чтобы пересечь улицу. Не смотри на небо и на землю. Надежда упорна, и глас ее — глас сострадания и честного сомнения.

Видение начало гаснуть.

Стоящий рядом заговорил в последний раз. — Это все, что я должен был сказать тебе. Все, что мог сказать.

Брюс открыл глаза и вновь обнаружил себя у кургана. Смеркалось. Холодная рука Чашки все еще цеплялась за его ладонь.

— Теперь ты мне поможешь? — спросила она.

— Обитатель могилы ничего об этом не говорил.

— Он и не скажет.

— Он почти ничего не открыл мне о себе самом. Я даже не понял, кто или что он.

— Да.

— Он не пытался меня убеждать. Ни в чем. Но я увидел… — Брюс покачал головой.

— Ему нужна помощь, чтобы выйти из могилы. Другие пытаются вылезти. И вылезут. Думаю, уже скоро. Они хотят навредить мне и всем другим.

— А тот, кому мы хотим помочь, остановит их?

— Да.

— Что я могу сделать?

— Ему нужны два меча. Из лучшего железа. Прямые лезвия, заточенные с двух сторон, с острием. Тонкие, но прочные. Узкие эфесы, тяжелые головки.

Брюс подумал. — Я сумею найти на оружейных складах чего-то подобное. Принести сюда?

Чашка закивала.

«Ему нужна помощь. Но он не просил» . — Хорошо. Я сделаю это. Но сначала поговорю с Цедой.

— Ты ему веришь? Он хочет узнать, ты веришь своему Цеде?

Брюс открыл рот, чтобы сказать «да», но остановился. Обитатель могильника — тварь могущественная, возможно, слишком могущественная, чтобы контролировать ее. Это явно не порадует Куру Кана. Но есть ли выбор? Цеда послал его выведать, что случилось с Азатом…. Он оглянулся на башню. — Азат умер?

— Да. Он был слишком стар, слишком слаб. Он слишком долго боролся.

— Чашка, ты продолжаешь убивать горожан?

— Немного. Только плохих. Одного — двух за ночь. Некоторые деревья еще живут, но не могут больше питаться кровью башни. Я даю им людскую кровь, и они могут удерживать плохих чудищ. Но деревья тоже умирают.

Брюс вздохнул. — Понятно. Я приду снова, Чашка. С мечами.

— Я знала, что ты мне понравишься. Знала, что ты будешь милым. У тебя такой брат.

Этот комментарий вызвал еще один мрачный вздох. Он осторожно высвободил руку и руки мертвой девочки. — Осторожней, Чашка.

— Вот это был поистине здоровый сон! — сказал Теол, шедший рядом с Баггом.

— Хозяин, я не сомневаюсь. Но вы просили о встрече.

— Я не ждал такого быстрого ответа. Ты сказал или сделал что-то, живо их заинтересовавшее?

— Конечно да, иначе аудиенция не выгорела бы.

— О, это же плохо. Ты выдал мое имя?

— Нет.

— Но ты же раскрыл хоть часть великой схемы?

— Нет.

— Тогда что ты сказал?

— Я сказал, что цена не имеет значения.

— Не имеет значения? — Теол замедлил шаг, схватив Багга за руку и разворачивая к себе. — Ты что, думаешь, я вообще собираюсь им платить?

— Не знаю я, — ответил слуга. — Не имею представления о сути контракта, который вы намерены заключить с Гильдией Крысоловов.

— Это потому, что я сам еще не решил!

— Как, хозяин? До сих пор?

— Как раз размышляю. И надеюсь изобрести что-нибудь как раз ко времени подхода к их дому.

— Это может обойтись дорого…

Лицо Теола просияло: — Ты прав, действительно может. Тем более что деньги нас не волнуют.

— Это точно.

— Рад, что мы пришли к согласию. Ты лучший из лакеев, Багг.

— Благодарю вас, хозяин.

Они продолжили путь, вскоре достигнув Чешуйчатого Дома. Теол уставился на заполнивших фасад буйных грызунов. — А они смотрят на меня.

— Да уж, именно такое впечатление.

— Не люблю, когда тысячи крыс делают меня объектом пристального внимания. Они это знают?

— Не особенно четко, учитывая размеры мозгов.

Теол еще немного поглядел вверх, затем моргнул и не спеша перевел взор на Багга. Пять ударов сердца. Десять.

Слуга оставался невозмутимым. Затем кашлянул, прочистил горло. — Ну, нам же пора входить? А?

Секретарь сидел в том же положении, работая над тем, что показалось Баггу тем же гроссбухом. И снова он не потрудился поднять головы. — Вы рано. Я ожидал точности.

— Мы не рано, — ответил Теол.

— Почему?

— Потому что если колокол уже отзванивает, это будет поздно.

— Я не стыжу вас. Совсем нет. Во все время этого нелепого разговора. Вверх. На самый верх. Там только одна дверь. Постучите один раз и входите. И да поможет вам Странник. Ах да, ваш лакей может подождать здесь. Если не станет снова тыкать мне в глаза.

— Он здесь не останется.

— Не останется?..

— Нет.

— Чудно. Прочь с глаз моих. Оба.

Теол прошел миом стола, намереваясь подниматься. — Ты ткнул ему в глаза? — спросил он.

— Я решил, что будет полезно привлечь его внимание.

— Я доволен, хотя и несколько встревожен.

— Обстоятельства обусловили такую крайность в моих поступках.

— И часто так бывает?

— Боюсь, что да.

Они достигли площадки перед дверью. Теол подошел и стукнул. Еще раз подозрительно и недоверчиво оглянулся на Багга, затем распахнул дверь.

Они вошли в комнату. Она кишела крысами. Покрывавшими пол, столешницу, полки, карабкавшимися по хрустальным канделябрам. Сидевшими на плечах и выглядывавшими из карманов шести членов правления, находившихся по другую сторону стола.

Тысячи глаз — бусинок уставились на Теола и Багга; в это число включены также глаза трех мужчин и трех женщин, бывших сердцем Гильдии Крысоловов.

Теол поддернул штаны. — Благодарю вас, всех и каждого в…

— Ты Теол Беддикт, — бросила в ответ женщина из крайнего левого кресла. Она представляла собой коллекцию сфер различной величины: лицо, голова, торс, груди. Крошечные глазки блестели, словно загустевший деготь. В торчащих во все стороны волосах находились по меньшей мере три крысы.

— И мне любопытно, — улыбнулся Теол, — что тут делают все эти крысы?

— Нездоровый вопрос, — фыркнул сидевший рядом с шаровидной женщиной. — Мы Гильдия Крысоловов. Что еще нам делать с пленниками?

— Я думал, вы их давите.

— Только если они отвергнут присягу, — отвечал мужчина, подчеркивая свои слова необъяснимым смешком.

— Присягу? Чем могут клясться крысы?

— Не твое дело, — сказала женщина. — Я Оникс. Рядом со мной Скинт. Далее, соответственно, Поборник Ормли, Глистен, Бабирд и Рубин. Теол Беддикт, благодаря тебе мы потерпели убытки.

— От коих, несомненно, уже оправились.

— Неважно! — сказала названная Глистен. Она была блондинка, такая миниатюрная и худая, что из-за стола виднелась лишь макушка. Своры крыс метались по столешнице, то и дело заставляя ее скашивать глаза и вертеть головой, чтобы увидеть собеседника.

— Насколько помню, — урезонивающе сказал Теол, — вы потеряли менее половины пика.

— Ты откуда знаешь? — вопросил Скинт. — Никто не знал, кроме нас!

— Просто догадался, уверяю вас. Но ведь мой контракт будет на ту же сумму.

— Полпика!

Улыбка Теола стала еще шире. — Ага, теперь я привлек все ваше внимание. Отлично!

— Это абсурдная сумма, — в первый раз подал голос Ормли. — Чего ты хочешь — завоевать Колансе?

— А вы сможете?

Ормли перекосило. — Зачем тебе это нужно, Теол Беддикт?

— Это будет нелегко, — торопливо вмешалась Глистен. — Потребуются все наши людские резервы…

— Трудно, — бросил Скинт, — но все же возможно. Придется рекрутировать людей из островных ячеек…

— Погодите! — сказал Теол. — Я не желаю завоевания Колансе!

— Ты из тех, что вечно меняют планы, — ответила Оникс. Она резко откинулась в кресле; крыса с визгом выскочила из ее прически и шлепнулась на пол. — Не могу работать с таким народом.

— Ничего я не менял. Не я заговорил про Колансе. В действительности это был Поборник Ормли…

— Ну, он тоже собственным умом не управляет. Вы созданы друг для друга…

Теол повернулся к Баггу: — Я решительный, не так ли? Скажи им, Багг — ты видел меня нерешительным? — Багг нахмурился. — Багг!

— Я думаю! — раздался из-за особенно высокой груды крыс голосок Глистен. — И пока не вижу никакого смысла.

— Совершенно с вами согласен, — спокойно произнес Теол.

— Опиши твои предложения, — приказал Ормли. — Но знай, что мы не исполняем частные функции.

— И что это должно означать?

— Не хочу сбивать дыхание, так что объяснять не стану… пока действительно не потребуется.

— Не понял. Как я узнаю, когда…

— Ну, это моя забота. Каковы условия?

— Ладно, — ответил Теол. — Только учите, дело сложное.

Глистен произнесла плаксивым тоном: — О, мне уже не нравится!..

Теол попытался ее увидеть, но вскоре сдался. Крысиная свора на столе все увеличивалась. — Вы удивляете меня, Глистен. Мне казалось, что Гильдия процветает на сложностях. Ведь вы же не только ловите крыс, совсем нет! Фактически главная ваша функция — неофициальные убийства. Потому неофициальные, что работа ассасинов запрещена и вдобавок неприятна. В вас также есть что-то от гильдии воров, хотя вы не достигли полного подчинения всех независимых преступников. Кроме того, вы взяли на себе необычайно благородную работу помощи бегству задолжавших бедняков из числа покоренных племен. Затем…

— Стоп! — завизжала Оникс. Затем сказала тоном менее резким: — Бабирд, пригласи Главного Следователя. Видит Странник, если кто-то нуждается в следствии, это Теол Беддикт.

Брови Теола поползли вверх. — Это будет больно?

Оникс скосила глаза и прошептала: — Умерь нетерпение, Теол Беддикт. Очень скоро ты получишь ответ.

— Разумно ли угрожать потенциальному нанимателю?

— Почему бы нет?

— Тревожат твои знания о наших делах, — сказал Ормли. — Нам это не по нраву.

— Поверьте, я питаю к вам лишь восхищение. На самом деле мой контракт требует использования всего спектра ваших способностей. Я не мог его разработать, не узнав все наперед. Разве не так?

— Нам откуда знать? — ответил вопросом Ормли. — Но скоро мы все услышим.

— Посмотрим.

Дверь открылась, и женщина с типичными повадками Главного Следователя прошла за спинами Теола и Багга, не спеша встав у правого края стола и скрестив руки на груди.

Заговорила Оникс: — Следователь Ракет, мы предстали перед тревожной помехой.

Высокая и изящная женщина была облачена в серую кожу. Стиль одежды и рыжие волосы выдавали ее происхождение от южных нереков. Она как будто сейчас вышла из степей — вот только ближайшая степь находится в сотне лиг к востоку. Оружия при ней заметно не было. Глаза необычайного желтоватого оттенка, скорее свойственного кошкам, медленно сфокусировались на Теоле. — Им?

— Кем же еще? — фыркнула Оникс. — Не слугой же его!

— Почему бы нет? — растягивая слова, ответила Ракет. — Он выглядит более опасным типом.

— Согласен, — прошипел Бабирд. — Он проткнул глаза моему секретарю.

Скинт вздрогнул. — Точно? Прямо так и ткнул? — Он выпрямил руку, построил из пальцев «козу» и потыкал перед собой. — Так вот? А?

— Да, — ответил, сверкнув очами на Багга, Бабирд. — Он обнаружил иллюзию! Какой смысл создавать иллюзии, если всякие подходят и тычут пальцами! Дырки проделывают!

Теол посмотрел на слугу. — Багг, мы выйдем отсюда живыми?

— Трудно сказать, хозяин.

— И все потому, что ты ткнул в глаза секретарю? — Багг пожал плечами.

— Мастерски, а?

— Кажется, нет, хозяин. Не лучше ли поскорее перейти к предложениям?

— Хорошая идея. Отвлечь внимание.

— Что за идиоты, — сказала Оникс. — Мы же слышим.

— И превосходно! — Теол сделал шаг вперед, осторожно, чтобы не раздавить кишащих на ковре крыс. Будет достаточно вежливых толчков носком туфли. — К делу. Я хочу, чтобы все беглецы из племен были выведены из города. Пункт назначения? Острова. Определенные острова, детали будут позднее. Хочу, чтобы заранее были завезены все необходимые припасы, которые я же оплачу. По вопросам снабжения можете работать с Баггом. Во-вторых, я знаю, что вы проводили для Короны расследование по поводу исчезновений. Не сомневаюсь, что вы им ничего не открыли. А вот я хочу знать все. В-третьих, хочу, чтобы прикрыли мою спину. В скором времени возникнут люди, желающие меня убить. Вы должны их остановить. Вот основы моего предложения. Полпика и список надежных инвестиций. Что до последнего, советую следовать моим указаниям — это поможет уменьшить расходы…

— Ты решил быть нашим финансовым советником? — недоверчиво спросила Оникс. — После всех потерь…

— Каковых удалось бы избежать, будь мы в отношениях более тесных… таких, в какие намереваемся войти сейчас.

— Как насчет беглецов — Должников? — спросил Ормли. — Если все они пропадут, случится новый крах Палаты.

— Не случится, потому что утекать они будут тонкой струйкой, никто не заметит…

— Почему не заметят?

— Их… отвлекут.

— Теол Беддикт, ты спланировал нечто гадкое? — Глазки Ормли блестели. — Что означает, что и прошлый крах был не случаен. Он не вызван некомпетентностью. Ты сидел, держа в руке нить, тянул за нее и смотрел, насколько глубоко расползется ткань. Знаешь, что ты сейчас нам сказал? Ты сказал, что являешься самым опасным человеком в Летерасе. Зачем же позволять тебе выходить отсюда?

— Это просто. На этот раз я вытяну за собой своих друзей. Так что весь вопрос: друзья ли вы мне?

— А что, если наш Главный Следователь прямо здесь и сейчас сделает с тобой что следует?

— Мой план уже действует, Поборник, независимо от того, жив я или нет. Все случится скоро. Конечно, если я буду мертв, никто вам не поможет выпутаться.

— Постой, — сказала Оникс. — Ты говорил что-то насчет расходов. Финансовые услуги будут не бесплатными?

— Разумеется.

— Сколько?

— Четверть пика. Или около того.

— Так ты платишь нам половину, а мы отдаем тебе половину от нее?

— И столько же достается вам.

— Смысл есть, — буркнул Скинт, беря со стола крысу и откусывая ей голову.

Все уставились на него — включая и крысиное сообщество.

Скинт пожевал, издавая хрустящие звуки, заметил внимание и невнятно пробормотал: — Извините. Отвлекся. — Поглядел на обезглавленное тельце в руке и сунул под рубашку, подальше от глаз.

Со стороны Глистен донеслись звуки рыданий. Затем: — Что тебе сделала эта крыса, Скинти?

— Я извинился! — сглотнул Скинт.

Теол склонился к Баггу, прошептав: — Если ты ткнешь всем им в глаза…

— Думаю, трое запротестуют, хозяин.

— Могу угадать?

— Давайте.

— Ормли, Бабирд и Ракет.

— Я потрясен.

— О чем вы там шептались? — крикнула Оникс.

Теол улыбнулся ей: — Принимаете предложение?

Брюс нашел Цеду в рабочей комнате, у стола. Он скорчился над перевернутым крабом. Отсоединив плоский щиток, волшебник при помощи пары тонких медных щупов вытаскивал внутренние органы. Краб, казалось, уже умер.

Под стоявшим за его спиной котлом пылала топка, крышка дребезжала, испуская струи пара.

— Финед, расположение органов удивительное. Но я совсем отвлекся. Не годится в момент самого ответственного события. — Он положил инструменты и перевернул краба. — Что можешь сказать?

Брюс наблюдал, как Цеда открывает крышку котла и кидает краба в варево. — Башня Азата умерла.

Куру Кан опустил крышку на котел и уселся в кресло. Потер глаза. — Каковы физические проявления?

— Невеликие. Но на той земле живет девочка. Башня была некоторым образом связана с ней.

— Роль Хранителя? Странно, что Азат избрал ребенка. Разве что настоящий Хранитель умер. И все равно… странно.

— Есть еще кое-что, — продолжал Брюс. — Обитатель одного из могильников взял на себя роль защитника. Девочка — Чашка — верит, что этот тип сможет уничтожить остальных. Всех, кто стремится сбежать из темниц.

— Итак, доведенный до отчаяния Оплот заключил сделку. Что еще Чашка знает о нем?

— Он постоянно говорит с ней. А также через нее. В настоящее время он в ловушке. Не может пройти дальше. Нет, я не знаю, чем разрешится эта ситуация. Цеда, я тоже говорил с чужаком.

Куру Кан поднял глаза. — Он дотянулся до твоего разума? И что показал?

Брюс покачал головой: — Цеда, он не пытался убеждать. Не произносил аргументов в свою защиту. Вместо этого, он сделал меня свидетелем события давно минувших дней. Я так думаю.

— Что за событие?

— Низведение бога на землю. Отрядом магов, из которых никто не пережил ритуала.

При этих словах глаза Куру Кана широко раскрылись. — Важно? Благослови Странник, надеюсь, что нет.

— Вы знаете об этом, Цеда?

— Немного. Финед, я испуган. Этот чужак был свидетелем ужасной сцены?

— Был. Говорит, что не по своей воле.

— Тогда он прожил очень долгую жизнь.

— Он опасен?

— Конечно. Полагаю, здесь никто не сравнится с ним с силе. Если признать, что он преуспеет в истреблении прочих обитателей двора, следует рассмотреть вопрос: что будет дальше?

— Мне это кажется слишком смелым допущением. Насчет истребления. Зачем ему соблюдать договор с мертвым Азатом?

— Нужно верить, что Оплот выбирает мудро. Финед, ты все еще в сомнениях?

— Не знаю. Он просил оружие. Два меча. Я склоняюсь к тому, чтобы удовлетворить просьбу.

Цеда медленно кивнул: — Согласен. Не сомневаюсь, ты хотел отыскать что-то в арсеналах. Но для такого индивидуума не годится обычное оружие, даже из летерийской стали. Нет, поищем в моей личной коллекции.

— Я и не знал о ней.

— Естественно. Один момент. — Куру Кан поднялся и отошел к котлу. При помощи больших щипцов вытащил краба, теперь ставшего кроваво — красным. — Ага. Совершенство. Конечно, надо еще охладить. Итак, за мной.

Брюс думал, что знает буквально все помещения старого дворца; однако серия подземных комнат, которой шел Куру Кан, была ему совсем незнакома. Они миновали немало дверей с потайными замками. По внутренней карте финеда, они сейчас шли под рекой.

Наконец — комната с низким потолком, заполненная стойками с сотнями образцов оружия. По пути Брюс подобрал фонарь и теперь повесил его на потолочную балку. Прошел вдоль стоек. — Почему личная коллекция, Цеда?

— По большей части они любопытны. Древности. Я живо интересуюсь техникой ковки, особенно используемой иностранными народами. Также в эти лезвия вложены чары.

— Во все? — Брюс снял один особенно причудливый меч, близко подходивший под описание Чашки.

— Да. Но это положи назад. Проклято.

Брюс вернул оружие на место.

— Фактически, — произнес Куру Кан дрогнувшим голосом, — они все прокляты. Да, это может составить проблему.

— Может, пойти в обычный арсенал…

— Терпение, финед. Природа проклятий такова, что мы можем найти приемлемое решение. Два меча?

— Зачем волшебники проклинают оружие?

— О, по большей части это не намеренный акт. Просто следствие некомпетентности. Зачастую чары отказываются работать. Железо противится вложению, и чем совершеннее техника ковки, тем сильнее сопротивление оружия. Магия процветает на пороках, будь то пороки структурные — в физическом смысле — или метафорические в смысле основ. Ах, да ты стреляешь глазами по сторонам, финед. Неважно. Давай — ка внимательно изучим весь мой антиквариат!

Цеда провел его к дальней стене, и там Брюс немедленно приметил идеальное оружие: длинный, узкий клинок с двусторонней заточкой, скромная рукоять. — Летерийская сталь, — сказал он, хватая его.

— Да, техника Сини, характерная для самых ранних этапов обработки стали. Ты сам это прекрасно знаешь. В некотором смысле Синь давала изделия более совершенные, чем нынешние методы. Недостатки кроются в иной области.

Брюс взвешивал клинок в руке. — Шар следует заменить, но в остальном… — Он бросил взгляд на старика: — Он тоже проклят?

— Лишь в том смысле, что проклята вся Синь. Ты слышал, что сердцевина клинка сделана из витой проволоки, пять шнуров из шестидесяти проволочек каждый. Острия изготовлены из пяти приваренных полос стали. Синяя сталь очень гибка и практически не ломается. Один недочет. Финед, коснись любого другого клинка. Слегка. Давай же.

Брюс сделал, что просил волшебник. Лезвие Синего меча издало странный, долго не стихающий звук. Крик, что длится и длится.

— В зависимости от того, какой частью клинка ты ударишь, звук будет разным, хотя всегда соответствующим тону сердцевины. Эффект со временем усиливается.

— Блеет, словно умирающий козел.

— У основания клинка выгравировано имя. Тайные знаки. Сможешь прочесть?

Брюс напряг глаза, сражаясь с причудливыми буквами. И улыбнулся. — «Славный Козел». Ну, похоже, это самое безобидное из проклятий. Или тут есть еще чары?

— Полагаю, лезвие самозатачивается. Царапины и зазубрины исцеляются, хотя часть материала пропадает. Некоторые законы не обхитришь. — Цеда поднял другой меч. — Этот что-то слишком велик. Советую…

— Нет, он хорош. Чужак показался мне высоким.

— И воочию таким будет, думаешь ты?

Брюс кивнул, беря первый меч в левую руку и принимая найденный Каном второй в правую. — Странник! Этим будет нелегко ворочать. То есть мне.

— «Плач Сарата». Примерно пять поколений. Один из последних из Сини. Принадлежал тогдашнему Поборнику Короля.

Брюс нахмурился. — Урудату?

— Прекрасно.

— Я видел его портреты на фресках и гобеленах. Здоровяк…

— О да. Но притом очень быстрый.

— Удивительно, если учесть вес меча. — Брюс держал меч в вытянутой руке. — Лезвие тянет. Центр тяжести смещен вперед, на волосок. Оружие для левой руки.

— Да.

— Итак, — сказал Брюс, — чужак сражается двумя руками, привык к двум мечам. Значит…

— Хорошо владеет обеими руками.

— Чары?

— Он расколется по смерти владельца.

— Но…

— Да, еще один непродуманный опыт. Значит, мы нашли два прекрасных клинка стиля Сини. Подходит?

Брюс еще раз изучил мечи, сверкающие в свете лампа, как аквамарины. — Оба красивы и превосходно сделаны. Да, полагаю, они подойдут.

— Когда ты их отнесешь?

— Утром. Не хочу заходить туда ночью. — Он подумал о Чашке, снова как бы ощутив ее холодное прикосновение. И не подумал, что надо было сообщить Цеде еще одну примечательную деталь своего визита к Азату. Ему это показалось не очень важным.

Чашка была не просто девочкой, но мертвой девочкой.

Благодаря его забывчивости Цеда боялся далеко не так сильно, как следовало бы. Благодаря забывчивости миг прощания финеда с Куру Каном обратился в перекресток, на котором неосознанно и неумолимо был избран путь в будущее.

Воздух ночи был приятен. Теплый ветерок шевелил грязь в канаве, когда Теол с Баггом стояли у ступеней Чешуйчатого Дома.

— Как утомительно. Думаю, пора в постель.

— Не желаете, хозяин, вначале поесть?

— Ты что-то накопал?

— Нет.

— Тогда нам нечего есть.

— Точно.

— Зачем же спрашивать о еде?

— Я любопытен.

Теол упер руки в бока, уставился на слугу: — Ведь не я чуть не довел нас до следствия?

— Не вы?

— Ну, не только я. Ты тоже. Тыкал в глаза и все такое.

— Хозяин, вы меня туда послали. Вы придумали идею с контрактом.

— Ткнуть в глаза!

— Ладно, ладно. Поверьте, хозяин, я глубоко раскаиваюсь!

— Глубоко?

— Глубоко и искренне.

— Мне все равно пора в постель. Смотри на эту улицу. Куча мусора!

— Я приберусь, если будет время.

— Багг, разве это проблема? Чем ты вообще занимаешься?!

— Пустяками. Все верно.

— Я согласен. — Теол подтянул штаны. — Не обращай внимания. Идем, пока не случилось страшное.

Глава 13

Не более пятнадцати шагов — от императора до раба. Полотнище летерийского ковра, добыча походов вековой давности. Поверх героических сцен пролегли тропы — разноцветная карта, выдавленная шагами Тисте Эдур. Короли в венцах. Торжествующие победители. Образы истории, по которым ходили Эдур, равнодушные, занятые своими повседневными делами.

Удинаас не готов был описывать смысл всех деталей ковра. Он занял привычное место на узоре: взор прямой и непреклонный, разум за ним отключен, бездонная глубина под ровной поверхностью.

Так безопаснее. Он мог стоять здесь, между двумя подставками для факелов, ни один из которых не сможет опалить кожу, и из этого относительного центра молча наблюдать за Руладом, скинувшем медвежью шубу, представшим обнаженным перед новообретенной женой.

Если бы Удинаас позволил себе проявление эмоций, он повеселился бы, наблюдая, как приваренные к пенису Рулада монеты начали отрываться — она, две, четыре — когда его желание стало очевидным. Кругляши ударялись о ковер, подпрыгивали, затем описывали круг и, наконец, ложились на пол. С другой стороны, он мог бы ужаснуться, видя красные глаза манящего к себе Майен Рулада. Симпатия к беспомощной девушке, конечно же, оставалась абстрактной.

Раб сохранял неподвижность, внутреннюю и внешнюю, созерцая жуткую и вместе смешную сцену. Нелепая реальность мира говорила сама за себя.

Вначале ее самоконтроль был абсолютен. Он схватил ее за руку, потянул, притягивая поближе. — Майен, — прохрипел император. Голос, старавшийся выразить нежность, но выказавший только грубую похоть. — Поведать ли тебе мои грезы? — Резкий смех. — Не сейчас. Не так. Не в… таких деталях.

— Ты уже выразил свои мечты, Рулад. Недавно.

— О да, зови меня Рулад. Как прежде. Между нами ничего не изменилось.

— Но я твоя императрица.

— Моя жена.

— Мы не можем делать вид, будто ничего не изменилось.

— Я научу тебя, Майен. Я прежний Рулад. — Он заключил ее в объятия — по детски неловкие. Золотое кольцо рук. — Майен, ты его дар. Его доказательство преданности. Он сделал то, что должен был сделать брат.

— Я обручена…

— А я император! Я могу сломать законы, правящие Эдур! Прошлое мертво, Майен, и именно я кузнец грядущего! И ты, рядом со мной. День за днем я ловил твои взоры и все яснее чувствовал желание в твоих глазах. О, мы знали, что в конце концов тебя возьмет Фир. Что можно было сделать? Ничего. Но я все изменил. — Он отступил на шаг, но не выпустил ее руки. — Майен, жена моя. — И принялся ее раздевать.

Реальность. Миг за мигом, ковыляющие вперед. Нескладные необходимости. Руладовы мечты о миге близости, каковы бы ни были их детали, обернулись набором земных неудобств. Одежду сорвать нелегко, если она скроена не твоими собственными руками. Пассивность женщины прибавляла неловкости его действиям, пока всякий налет романтичности не улетучился.

Удинаас видел, что его похоть гаснет. Конечно, не надолго — ведь Рулад молод. Чувства объекта желаний не интересны, а ведь Майен стала именно объектом. Трофеем.

Император снова заговорил, показав тем самым, что чувствует полнейшее несовпадение их желаний: — Я вижу по твоим глазам, как ты меня хочешь. Теперь никто не встанет между нами, Майен.

«Встанет, Рулад. Хуже того: уродство стало частью твоей плоти. Летерийское золото обратилось к выполнению своих естественных наклонностей. Летериийское золото овладело этим Эдур. Ха».

Страсть императора вернулась. Он убедил себя своими же словами.

И потащил женщину к постели. Постель принадлежала Ханнану Мосагу и потому была узкой. Места для двоих не хватало, что не показалось Руладу препятствием. Он завалил Майен на спину. Поглядел сверху вниз и произнес: — Нет, так я тебя раздавлю. Вставай, любовь моя. Ты возляжешь сверху. Я подарю тебе детей. Обещаю. Много детей, которые приведут тебя в восторг. Наследников. Много наследников.

Удинаас расслышал в этих словах голос чистого инстинкта. Предвкушение грядущего возмездия. Повод перенести ужас настоящего.

Рулад улегся на кровать. Раскинул руки.

Она уставилась на него. Попыталась оседлать эту бесформенную кучу золота. Опустилась…

Игра смертных, сексуальный акт. Десятилетия жизни кажутся мигом. Пробуждение, пир ошеломительных ощущений, короткий выброс энергии, должный порождать другую жизнь, быстрое утомление… и смерть. Рулад юн. Он еще недостаточно ублажил свое эго.

В те секунды, когда Рулад задергался под телом Майен, когда его рык стал тоненьким взвизгом, Удинаас успел различить, как ломается ее самоконтроль. Словно внутри разгорелась искорка, способная стать истинным желанием, возможно, даже наслаждением. Затем, когда он кончил, искра замигала и угасла.

В этом миг Удинаас поверил, что Майен стала Императрицей и Супругой Императора. В этот миг умерла вера ее духа — если «вера» правильное слово для тайной войны между предчувствием и надеждой. Имейся в его душе сострадание, он понял бы это и выразил сочувствие. Но сострадание — это доблесть, понимание, выходящее за рамки простого наблюдения; а всего этого Рулад лишен.

Услышав тихие всхлипы из другого угла комнаты, Удинаас осторожно повернул голову и увидел последнего, четвертого обитателя комнаты. Как и он сам, ставшего свидетелем насилия во всей его метафорической широте. Но этот свидетель попал в ловушку чувств.

К ней вела одна из вытоптанных в ковре тропинок.

Пернатая Ведьма прижалась к стене, закрыв лицо трясущимися руками.

Еще немного шума — и ее могут казнить. Рулад слишком близко познакомился с процессом умирания. Он не желал вспоминать, чего оно стоило ему и всем его близким. Хуже того, он лишился тормозов.

Удинаас собрался прокрасться к ней, чтобы сказать: «Потише». Однако взор его упал на тропки ковра, и раб понял — дистанция слишком велика.

Сидящая на Руладе Майен опустила голову.

— Еще, — сказал император.

Она выпрямилась и возобновила ерзанье; Удинаас видел, как отчаянно ищет она искру удовольствия. И находит.

Желаешь хорошего, смиряешься с самым плохим. Так ли все просто? Не втоптана ли эта запутанная, неточная карта в рассудки всех мужчин и женщин? Вопрос, не стоящий раздумий, решил Удинаас. Он и так слишком многое потерял.

— Заткни эту суку!

Раб подпрыгнул от резкого крика императора.

Рыдания стали еще громче, возможно, как ответ на пыхтение Майен. Удинаас рванулся через ковер, туда, где скорчилась в полумраке Пернатая Ведьма.

— Выведи ее! Убирайтесь оба!

Девушка не сопротивлялась, когда Удинаас поднял ее за руку. Он склонился к уху. — Послушай, Пернатая. Ты чего ожидала?

Ее голова дернулась, во взоре мелькнула ненависть. — От тебя, — прорычала она, — ничего.

— От нее. Не отвечай — нам надо уходить.

Он провел ее к боковой двери, затем в коридор для слуг. Закрыв за собой дверь, протащил девушку шагов на пять по проходу. — Нет причин для плача. Майен попала в ловушку, Пернатая Ведьма. Как все мы. Не тебе рыдать о ней, ищущей и умеющей найти удовольствие.

— Должник, я поняла, к чему ты клонишь. — Она вырвала руку. — Этого ты хочешь? Моей сдачи? Чтобы я получила удовольствие, пока ты мною пользуешься?

— Я именно таков, Пернатая. Я Должник. Чего я хочу? Мои хотения ничего не значат. Они безмолвно умирают в моем рассудке. Думаешь, я стану преследовать тебя? Домогаться любви? — Раб покачал головой. Она смотрела в его глаза. — Ты права. К чему это?

— Не хочу иметь с тобой ничего общего.

— Да. Знаю. Но ты служанка Майен. А я, кажется, стал личным рабом Рулада. Император и императрица. Взглянем в лицо реальности. У нас же сносные отношения.

— Были. Как я понимаю, больше не так.

— Ладно. Тогда давай общаться лишь при необходимости.

Он кивнул.

Ее глаза сузились: — Не верю.

— Мне все равно.

Неуверенность. Неловкость. — Что за игру ты начал, Удинаас? Кто говорит твоими устами? — Она сделала шаг назад. — Надо рассказать ей. О том, кто таится в тебе.

— Если сделаешь это, Пернатая, разрушишь свои же шансы.

— Какие шансы?

— На освобождение.

Ее лицо исказилось: — И этим ты решил купить молчание? Должник, ты глуп. Я рождена рабыней. У меня нет осаждающих тебя воспоминаний…

— Воспоминаний? Пернатая, память о свободе — сама как должник, запертый в мире, из которого не освободит даже смерть. Моя память — это память отца, и она же станет памятью моих детей. Если у меня будут дети. Ты не поняла. Я говорю не о своей свободе. Лишь о твоей. О том, что не находится, а рождается впервые.

— И какой у тебя план освобождения, Удинаас?

— Мы пойдем на войну, Пернатая. Тисте Эдур начнут войну с Летером.

Девушка скривилась: — И что? Войны уже были…

— Но не такие. Рулада интересуют не набеги. Это будет завоевание.

— Завоевание Летера? Они проиграют…

— Да, может быть. Суть в том, что когда Эдур пойдут на юг, мы будем среди них.

— Почему ты уверен? Война? Завоевание?

— Потому что император поднимает теневых духов. Всех.

— Тебе ли знать о подобном?

Он промолчал.

— Ты не можешь знать, — подтвердила Пернатая Ведьма. Отвернулась и пошла по коридору.

Удинаас вернулся к двери. Ожидать приказаний, которые вскоре последуют — он твердо это знал.

Император и раб. Десяток шагов, тысяча лиг. Разум не сможет исчислить дистанцию между приказом и беспрекословным повиновением. Однако эта тропа давно стала торной. Так было и так будет всегда.

Призраки нестройными отрядами собираются в окружающих лесах; среди них тяжеловесные демоны в цепях чар, словно в блестящих кольчугах. Со дна моря поднята тварь, способная нести на спине четыреста ладей к'орфан; она жаждет плыть на юг. Во всех селах всех племен ведуны слышат приказы нового владыки.

«Слышат призыв к войне».

Через вытертый ковер.

Герои торжествуют.

Из-за деревянной двери раздался крик Майен.

Он вышел из леса — лицо бледно, словно у одержимого духами — и удивленно остановился, увидев запряженные фургоны, бранящегося Бурака и бегающих взад и вперед нереков. Серен Педак как раз надела кожаные доспехи и сейчас прилаживала ремень.

Она заметила его приход. — Ужасные события, Халл Беддикт.

— Вы уезжаете?

— Приказ Бурака.

— Как насчет железа, которое хотели продать?

— Поедет обратно. — Оглянувшись, она произнесла: — Отойдем. Нужно в последний раз поговорить с Первым Евнухом.

Халл кивнул: — Хорошо. Мне нужно многое тебе рассказать.

Ее улыбка вышла вымученной. — Я как раз хотела сказать то же самое.

Они пошли в гостевой домик рядом с цитаделью. Снова через кольца эдурского поселения. Но на этот раз их встречали жители мрачные и безмолвные. Серен и Халл двигались, словно духи.

— Я посетил древние места, — заговорил Халл. — И нашел признаки активности.

— Что за места?

— К северу от пропасти. Под пологом леса некогда был большой город, простиравшийся на лиги. Весь из камня, такого типа, что я раньше не видел. Он не ломается, и лишь давление корней смогло сдвинуть плиты мостовых.

— Откуда в таком месте активность? Разве только духи и привидения?

Халл метнул на нее взор и сразу же отвернулся. — Это… места убийства. Кучи костей, за давностью лет ставшие камнем. Скелеты Тисте. Рядом с ними кости каких-то рептилий…

— Да, я такие видела. Нереки их собирают и перемалывают в лечебную муку.

— Именно. Аквитор, город потревожен, и я нашел весьма поразительные следы. Думаю, они принадлежат драконам…

— Она взглянула недоверчиво: — Согласно разбросам плиток, Оплот Драконов остается спящим тысячи лет.

— Когда ты в последний раз говорила с гадателем?

Серен поколебалась, вспомнив о попытках Пернатой Ведьмы. Судя по ее словам, в Оплотах все пришло в движение. — Хорошо, хорошо. Драконы… — Мысль о явившихся в мир драконах ужасала. — Но я не поняла, как это связано с Эдур…

— Серен, ты уже должна была осознать, что Тисте Эдур поклоняются драконам. Отец Тень, три Дочери — все они драконы. Или Солтейкены. В глубинах пропасти, совсем недалеко отсюда, можно найти разбитый череп дракона. Я думаю, что это Отец Тень. Тот, кого Эдур зовут Кровавым Глазом. Возможно, там коренятся истоки предательства, вера в которое стала самым сердцем их религии. И я нашел следы. Эдурские следы.

— И какой во всем этом смысл, Халл Беддикт?

— Будет война. Роковая война, порожденная обостренным чувством судьбы. Я боюсь за Ханнана Мосага. Он схватил дракона за хвост — и боюсь, что не только иносказательно. Это может быть слишком опасно, даже для него и к'риснан ов.

— Халл, ими теперь правит не Король — Ведун.

Шок. Лицо собеседника потемнело. — Делегация привезла с собой ассасинов?

— Его низвергли перед прибытием делегации. О, как все началось, я не знаю. Брат Бинадаса, Рулад. Он умер и восстал, и у него был меч — дар, которого искал Ханнан Мосаг. Рулад провозгласил себя императором. И Мосаг встал перед ним на колени.

Глаза Халла сияли. — Я же говорил! Судьба.

— Ты решил называть этот так?

— В твоем голосе гнев, аквитор.

— Судьба — ложь. Судьба — это оправдание жестокости. Это доспехи, которыми убийцы закрываются от укоров совести. Это слово, желающее заменить собой мораль, отвергающее все этические толкования. Халл, ты предался лжи, и не по неведению.

Они уже дошли до мостика. Халл Беддикт резко встал, поворачиваясь к ней лицом. — Ты давно меня знаешь, Серен Педак. Все было слишком давно, чтобы я мог вернуться к жизни. Я не слеп к этой истине, равно как к истине о тебе. Ты человек чести в мире, уничтожившем честь. Если бы я мог заимствовать у тебя твои черты, я стал бы таким же. Я присоединился бы к тебе на всю жизнь. Но мне не хватает твоей силы. Я не могу переделать себя самого. — Он замолчал, смотря на нее, и вновь заговорил, не дав собеседнице раскрыть рта: — Ты права, я не слепец. Я понимаю, что значит «принять судьбу». Я пытаюсь сказать только вот что: это лучшее, на что я способен!

Она отступила, будто подчиняясь граду ударов. Вперила в него взор и поняла: он говорит искренне. Она хотела закричать, выразить отчаяние и гнев — пусть звук прокатится по городу, словно окончательный и откровенный ответ случившемуся здесь.

«Но нет. Я дура, если думаю, что другие чувствуют то же. Прилив наступает, и мало кто способен противостоять этому».

С разрывающей сердце нежностью Халл Беддикт коснулся ее руки. — Идем, нанесем визит Первому Евнуху.

— По крайней мере, — начала Серен, пока они шагали по мосту, — твоя позиция стала менее важной, и потому ты кажешься им менее опасным.

— Думаешь?

— А ты нет?

— Это зависит… Рулад может не принять мое предложение союза. Он может не поверить мне.

— Что ты сделаешь тогда?

— Не знаю.

Гостевой дом был переполнен. Прибыл финед Герун Эберикт с телохранителем Первого Евнуха, Рулитом, и дюжиной других стражей и чиновников. Войдя, Серен и Халл обнаружили себя под огнем гневных тирад принца Квилласа.

— … волшебники обоих наших лагерей. Если ударить сейчас, мы можем разрушить самое сердце мерзкой тирании! — Он повернулся. — Финед Мороч Неват, ваши маги здесь?

— Трое из четырех, мой Принц, — ответил воин. — Лаэрдас остался при кораблях.

— Очень хорошо. Ну, Первый Евнух?

Нифадас стоял неподвижно, внимательно смотрел на принца. Не отвечая, он обратился к пришедшим: — Аквитор, дождь все идет?

— Нет, Первый Евнух.

— А Бурак Преграда готов отбыть?

Она кивнула.

— Я задал вопрос, Нифадас! — зарычал мрачный Квиллас.

— Ответить на него, — медленно произнес Первый Евнух, уставившись на принца маленькими глазками, — значит признать важность вопроса. Он не важен. Перед нами не только Ханнан Мосаг и его К'риснан. Император и меч. Вместе они стали… чем-то иным. Сопровождающие меня полностью мне преданы, я уверен. Скажите, Принц, сколько убийц вы привезли под видом волшебников?

Квиллас не ответил.

Нифадас обратился к Геруну Эберикту: — Финед?

— Двоих, — отвечал тот. — Оба здесь, в комнате.

Нифадас кивнул и, видимо, решил сменить тему. — Халл Беддикт, я не знаю, принимать ли ваше приветствие.

— Я не огорчен вашим замешательством, Первый Евнух.

— Аквитор ввела вас в курс дела?

— Да.

— И?

— Ради всего благого советую вам уехать. Как можно скорее.

— А что сделаете вы?

Халл нахмурился: — Не вижу причин отвечать.

— Предатель! — зашипел Квиллас. — Финед Мороч, арестовать его!

Лицо Первого Евнуха тронула гримаса неудовольствия, едва Неват вытянул меч и шагнул к Халлу.

— Вы не смеете, — сказала Серен Педак. Сердце тяжело билось у нее в груди.

Все лица обратились к ней.

— Прошу прощения, мой Принц, — продолжала она, стараясь говорить спокойным тоном. — Халл Беддикт находится под защитой Тисте Эдур. Этот статус ему обеспечивает родство с Бинадасом Сенгаром, братом Императора.

— Он летериец!

— Эдур такие тонкости не заинтересуют.

— Закончим на этом, — сказал Нифадас. — Арестов не будет. Принц Квиллас, время дорого.

— Мы будем бегать по команде этого «императора», Первый Евнух? — Квиллас трясся от злости. — Он звал нас? Отлично — пусть ублюдок подождет. — Он дернулся, разворачиваясь к Халлу. — Знай, что я намерен объявить тебя предателем и врагом Летера. Ты поплатишься жизнью.

Единственным ответом Халла стала усталая улыбка.

Нифадас обратился к Серен: — Аквитор, вы сопроводите нас на аудиенцию к императору?

Это приглашение ее удивило и не на шутку встревожило. — Первый Евнух?..

— Конечно, если Бурак согласится обождать. Лично я уверен, что согласится. Пошлите кого-нибудь известить его. — Он взмахнул рукой, и один из слуг поспешно вышел. — Халл Беддикт, я полагаю, вы также намерены говорить с Императором Руладом? Сопроводите нас хотя бы до цитадели. Сомневаюсь, что кто-то поймет наше совместное появление превратно.

Серен не смогла угадать мотивы, лежавшие за приглашением Нифадаса. Она чувствовала себя выбитой из равновесия.

— Как пожелаете, — дернул плечом Халл.

Четверо летерийцев во главе с Нифадасом оставили гостевой дом и направились к крепости. Серен потянула Халла назад, на шаг отставая от принца и Первого Евнуха. — Не уверена, что мне это нравится, — прошептала она.

Халл хмыкнул. Серен не сразу поняла, что это был смешок.

— Что тут смешного?

— Твоя способность понимания. Всегда восхищался твоей способностью сохранять спокойствие.

— Нерешительность считается пороком…

— Если ты жаждешь решительности, Серен, присоединяйся ко мне.

Этот призыв прозвучал шепотом, на пределе слышимости. Она вздохнула: — Не люблю уверенность. По правде говоря, уверенность — та вещь, что мне страшнее всего на свете.

— Как ждал такого ответа.

Двое к'риснан ов встретили делегацию у входа и проводили в тронный зал.

Император Рулад снова сидел, слева от него стояла новообретенная жена. Больше никого не было. Хотя лицо Майен было холодным и замкнутым, нечто невыразимое ничем, кроме особым языком женщин, подсказывало Серен, что состоялось завершение, связывание, отражавшееся и в черных глазах Рулада — светом торжества и высшего доверия.

— Халл Беддикт, — прохрипел он. — Кровный брат Бинадаса, ты прибыл в сомнительной компании.

— Император, вера вашего брата не обманута.

— Вижу. И каково твоему принцу?

— Он мне больше не принц. Его чувства для меня ничто.

Рулад засмеялся. — Тогда советую отойти в сторону. Сейчас я буду говорить с официальной делегацией Летера.

Халл поклонился и отошел на три шага вправо.

— Аквитор?

— Император, я пришла сообщить, что готова отбыть с поездом Бурака Преграды.

— Польщен любезностью, аквитор. Если это все, что связывает тебя с ними, лучше отойди к Халлу.

Она низко поклонилась и отошла. «Зачем это Нифадасу?»

— Император Рулад, могу я говорить? — вопросил Нифадас.

Эдур смотрел на евнуха, полуприкрыв глаза. — Мы позволяем.

— Королевство Летерийское готово вступить в переговоры по возмещению ущерба, причиненного незаконным промыслом тюленей.

Квиллас зашипел, словно змея, которой наступили на хвост, и презрительно плюнул.

— Вопрос долга, — ответил Рулад, не обращая внимания на принца, — более не важен. Нам не интересно ваше золото, Первый Евнух. Вы вообще нам не интересны.

— Если вы желаете изоляции…

— Мы этого не говорили, Первый Евнух.

Принц Квиллас внезапно засмеялся, но обрел над собой контроль. — Между двумя народами наступила открытая вражда, Император? Хочу предостеречь вас от подобной тактики, хотя не говорю, что не готов ее приветствовать.

— Как это, Принц Квиллас?

— Грубо говоря, мы желаем ваших ресурсов. Теперь вы даете возможность захватить их. Мирное решение находится в признании вашей задолженности Летеру. А вы вместо этого возгласили наглую ложь, будто это мы вам должны!

Рулад помолчал, потом кивнул: — Кажется, Принц Квиллас, летерийская экономика основана на необычных принципах.

— Необычных? Не думаю. Природные, неотменяемые законы даровали нам преимущества. Результаты вы вскоре ощутите и пожалеете об этом.

— Первый Евнух, принц говорит от имени Летера?

Нифадас пожал плечами: — Это важно, император?

— Ах, ты достаточно умен. Ты явно более достоин беседы с нами, чем напыщенный дурак, благородство коего основано лишь на том факте, что он вылез между ног у королевы. Ты совершенно прав, Первый Евнух. Это не важно. Мы просто любопытствовали.

— Не вижу необходимости удовлетворять ваше любопытство, Император.

— Наконец ты распрямился, Нифадас. Мы в восторге. Донеси до своего короля следующее. Тисте Эдур более не питают уважения к вашему народу. Равно не заинтересованы мы в продолжении лживых игр и выслушивании заготовленных для нас ядовитых слов. — Внезапная необъяснимая пауза; по лицу императора промелькнул призрак какого-то спазма. Замигав, нахмурившись, он осел на троне. Глаза на миг стали бессмысленными… Но тут сознание вернулось к Руладу. — Более того, — продолжил он, — мы решили вступиться за порабощенные вами племена, уничтоженные вами народы. Пришло время ответить за преступления.

Нифадас осторожно склонил голову набок. — Это объявление войны? — спросил он спокойно.

— О своих намерениях мы объявим делами, а не словами. Первый Евнух, мы сказали все. Делегация может удалиться. Сожалеем, что вы путешествовали столь далеко ради столь краткого визита. Возможно, в будущем мы снова поговорим — хотя, как нам кажется, в совершенно иных обстоятельствах.

Нифадас поклонился. — Тогда, Император, если позволите, мы подготовимся к отбытию.

— Можете идти. Халл Беддикт, аквитор! Подождите немного.

Серен следила за тем, как Квиллас и Нифадас церемонно покидали тронный зал. И все вспоминала о том, что увидела в Руладе. «Трещина, разрыв. Думаю, внутри я увидела его настоящего — юношу Рулада».

— Аквитор, — сказал Рулад, едва закрылся полог выхода, — передай Бураку, что он получает право уехать. Однако привилегия дается на краткое время. Путь поторопится.

— Император, фургоны…

— Боимся, что у него нет времени и фургоны придется оставить.

Она моргнула. — Вы ждете, что он оставит вам железо?

— Аквитор, торговля всегда сопряжена с риском. Вы, летерийцы, всегда напоминаете об этом, если выгодно вам. Увы, теперь ситуация перевернулась.

— Сколько дней вы нам выделяете?

— Три. Еще кое-что. Нереки останутся.

— Нереки?

— Они Должники Бурака. Да, мы это понимаем. Еще один каприз экономики, от которого придется пострадать бедняге. Выражаем сочувствие.

— Бурак — купец, о Император. Он привык странствовать в фургонах. Три дня на обратный путь — это за пределами его физических сил.

— Какое невезение. — Холодный, мертвый взор переместился. — Халл Беддикт, что ты хочешь нам предложить?

Халл опустился на колено. — Приношу присягу верности, Император.

Рулад усмехнулся: — Ты совсем не знаешь нас, Халл Беддикт.

— Полагаю, Ваше Величество, я знаю больше, чем вы можете предположить.

— Правда?

— И остаюсь с вами.

Император снова глядел на Серен. — Тебе лучше уходить сейчас, аквитор. Этот разговор не для тебя.

Серен встретила взор Халла. Хотя они стояли неподвижно, ей показалось, что он отступает, становясь еще более отстраненным, еще более далеким. Теперь их разделяет обширное пространство, пролив, через который не навести мост.

«Итак, я потеряла тебя.

Ради этой… твари».

Мысли у нее закончились. «Будущее пусто, вокруг лежит только забвение, и мы погружаемся в него все глубже…» — Прощай, Халл Беддикт.

— Добрый путь, Серен Педак.

На подгибающихся ногах Серен вышла за завесу входа.

Герун Эберикт прохаживался в десяти шагах от дверей. На лице играла самодовольная ухмылка. — Он остался внутри? На сколько?

Серен постаралась собраться. — Чего вы хотите, финед?

— Трудно ответить, аквитор. Брюс Беддикт просил меня поговорить с братом. Однако возможность кажется весьма отдаленной.

«Если я скажу, что Халл для нас потерян, что он сделает?»

Герун Эберикт ухмыльнулся, словно прочитал ее мысли. Серен отвернулась. — Халл Беддикт находится под защитой императора.

— Рад за него.

Она метнула на него взгляд: — Вы не поняли. Оглянитесь, финед. Деревня полна призраков, это духи — рабы Эдур.

Он вздернул брови: — Думаете, я решил его убить? Откуда такие подозрения, аквитор? Я сказал «поговорить» или нет? Я не люблю выражаться иносказательно.

— Повод для тревоги — ваша репутация, финед.

— Не вижу причин объявлять Халла личным врагом, невзирая на его политические взгляды. В конце концов, если он окажется изменником, у государства есть свои способы наказания. В такие дела не вмешиваюсь. Я хотел всего лишь выполнить обещание, данное Брюсу.

— И чего надеется добиться Брюс?

— Не знаю точно. Возможно, раньше знал, но все так изменилось.

Серен молча смотрела на него.

— А как насчет вас? Вы сопроводите торговца в Трейт. А потом?

Она пожала плечами. Причин таиться не было. — Поеду домой, финед.

— В Летерас? Вас там редко видят.

— Похоже, все действительно изменится.

Он кивал. — В обозримом будущем работы для аквиторов не предвидится. Сочту за честь, если вы решите работать на меня.

— Работать?

— В моем имении. Я вовлечен в… затратные мероприятия, аквитор. В вас есть цельность. Вы — та, кому можно доверять. — Поколебавшись, он добавил: — Не считайте нужным решать здесь и сейчас. Прошу только подумать. В Летерасе я найду вас.

— Полагаю, финед, — сказала Серен, — что вы будете слишком заняты делами службы. Видите же, что происходит.

— Мое место — во дворце. Я не командую армиями. — Оглядевшись, он снова широко заулыбался. — Эти дикари не дойдут до Летераса. Пусть радуются, если пересекут границу. Аквитор, вы забыли, что у нас уже были подобные враги. Нереки с их духовной богиней — как ее там?

— Эрес» ал.

— Точно, Эрес» ал. И Тартеналы с их пятью Серегалами, Властелинами Гнева. Ведуны и ведьмы, проклятия и демоны — мы стерли в порошок все и вся. Цеда и его кадровые маги едва успели вспотеть.

— Боюсь, на этот раз все иначе.

Он склонил голову: — Аквитор, когда вы думаете о Торговой Палате, что вы представляете?

— Не поняла…

— Ядро коммерции, сердце финансовой системы, движущей всем в Летере — каждым гражданином, даже самим его способом понимания мира. Палата — это не просто столбики монет, сложенные в некоем тайном месте. Не просто маклеры, выкрикивающие свои цифры до закрытия торгов. Палата — корни нашей цивилизации, жилы, принизывающие всё. ВСЁ.

— И что?

— Вы же умнее, чем хотите казаться. Вы все прекрасно поняли. Это сердце питается и лучшими, и худшими свойствами человеческой натуры. Вдохновение и стремление к успеху, амбициозность и алчность — все играет один концерт, концерт служения самому себе. Четыре грани натуры, и ни одна не терпит ограничения, умаления. Мы побеждаем не одними войсками, аквитор. Мы побеждаем потому, что система использует худшее и лучшее всего народа, не отдельных людей.

— Судьба.

Он пожал плечами: — Как скажете. Но мы сделали ее неизбежной и всепоглощающей…

— В наших делах я не вижу вдохновения и стремления к успеху. Финед, мне кажется, что равновесие нарушается все сильнее…

Он оборвал ее смехом. — Это истина свободы, Серен Педак.

Серен чувствовала растущую ярость. — Я всегда полагала свободу правом быть не такими, как все, не опасаясь репрессий.

— Высокопарно. Но такого вы не найдете в реальном мире. Мы перековали свободу в меч. И если вы не будете ПОХОЖИМИ на нас, мы используем меч, убивая вас, одного за другим, пока ваш дух не сломается.

— Финед, что, если Тисте Эдур вас удивят? Выберете ли вы смерть ради защиты этих ценностей?

— Кое-кто умрет. Наверняка. Поистине могут умереть все, как это не маловероятно. Однако сердце будет продолжать биться — разве что победители оставят за собой одни уголья. Его корни найдут новую плоть. Император может повелевать морскими демонами, но у нас есть монстр гораздо больше и прожорливее. Что он не съест, то задавит или уморит голодом. Победят или проиграют Тисте Эдур, они уже проиграли.

Серен отступила на шаг. — Финед Герун Эберикт, мне нечего делать в вашем мире. Не надо ждать ответа — я уже его дала.

— Как хотите. Знайте, что когда вы перемените решение, я не стану думать о вас хуже.

— Не переменю.

Он отвернулся. — Каждому надо зарабатывать на еду, дорогуша. Увидимся в Летерасе.

Во время приема делегации Удинаас недвижимо стоял в темноте. Знакомые — летерийцы его не заметили. А если бы и заметили — неважно, ведь здесь все решает император. После ухода делегатов и аквитора Рулад поманил к себе Халла Беддикта.

— Ты поклялся в верности нам, — промурлыкал он, словно смаковал каждое покидающее уродливые губы слово.

— Я знаю необходимые вам детали, Император. Расположение и состав каждого гарнизона, каждого пограничного лагеря. Знаю их тактику, способы, которыми войско готовит к битве. Способы использования магов. Знаю, где спрятаны запасы воды и пищи — их армейские склады велики.

Рулад склонился к нему: — Ты хочешь предать свой народ. Зачем?

— Месть, — ответил Халл.

Это слово словно заморозило Удинааса.

— Ваше Величество, — продолжал Халл, — мой народ предал меня. Давно. Я долго искал подобной возможности.

— Итак, месть. Достойное чувство?

— Император, во мне больше ничего не осталось.

— Скажи нам, Халл Беддикт, выйдет ли могучий флот Летера в море, чтобы бросить нам вызов?

— Нет. По крайней мере, не сразу.

— А их армии?

— Доктрина предусматривает для начала подвижную оборону, чтобы заманить ваши силы вглубь. Затем будет контратака. Глубокие рейды для нарушения линий снабжения. Нападение и отступление, снова и снова. В третьей фазе ваши армии окружат и последует разгром. Флот будет избегать столкновения, ибо летерийцы знают: для завоевания вам придется высадиться на сушу. Думаю, они вначале отошлют корабли далеко на юг, за пределы досягаемости, чтобы впоследствии атаковать ваши родные земли. Эти села будут сожжены начисто. Все найденные там Тисте Эдур, старые или молодые, будут вырезаны.

Рулад хмыкнул. — Они считают нас идиотами.

— Армия Летера гибка, Император. Солдат учат быстро адаптироваться, когда этого требуют обстоятельства. Удивительно опасная сила, хорошо обученная и весьма мобильная — ведь они будут пользоваться специально построенными трактами. Что еще хуже, у них численное превосходство…

— Едва ли, — бросил улыбавшийся Рулад. — У Эдур есть новые союзники, Халл Беддикт, и ты вскоре их узнаешь. Хорошо, мы довольны и заключаем, что ты окажешься нам полезен. Теперь иди в дом нашего отца и приветствуй Бинадаса. Он будет рад тебя видеть.

Летериец склонился в поклоне и вышел из зала.

Отодвинулась боковая завеса; Удинаас увидел, как вошел экс-король.

— Как кажется, — сказал Рулад, — твое изучение летерийской армии было точным и тщательным. Его описание их стратегии и тактики вполне совпадает с твоим.

— Скоро, Император?

— Племена готовятся?

— Усердно.

— Тогда воистину скоро. Передай нам свои мысли о Нифадасе и принце.

— Нифадас быстро понял, что все потеряно, а вот принц увидел это поражение как победу. В то же время оба уверены в могуществе своих армий. Нифадас печалится о нас, Император.

— Несчастный. Возможно, он заслужил милосердие этим напрасным сожалением.

— Согласно курсу, который вы задаете нашему народу, Император, милосердие кажется опасным делом. Нужно быть уверенным, что никто нас не разжалобит.

Руладом овладел еще один спазм, такой же, как виденный Удинаасом недавно. Раб подумал, что понимает причину. Умственное здравие Рулада стянуто тысячами скреп, но безумие атакует и защита поддается все сильнее. Совсем недавно это был младший сын знатной семьи, еще не омытый кровью, хотя и вышагивающий с надменным видом. Панорамные видения славы величаво кружились вокруг него, словно вокруг оси. Видения юнца, полные сцен, в которых Рулад мог свободно доказывать свою силу и право на своеволие.

А теперь этот мальчик сидит на троне Эдур.

Просто умереть — и попасть на трон.

Внезапное воплощение мечтаний о славе и величии все еще питало его, позволяло мыслям и чувствам принять имперскую форму — будто бы августейшее «мы» свойственно ему с рождения. Но он едва удерживает контроль. Несовершенный фасад, поддерживаемый искусным плетением словес; род неловкой выспренности, соответствующий полудетским представлениям о том, как должен говорить император. Игра на убеждение, и убеждение не только аудитории, но и самого себя.

Однако Удинаас был уверен, что у Рулада остались и другие мысли — словно бледные черви, подгрызающие корни и ползущие по недрам омертвелой души. Все лежащее внутри исказилось, чтобы поддерживать фасад.

Раб постиг все это за один миг, в который длился приступ Рулада, и при этом смог сохранить неподвижность. Перевел взор на Майен — но ее лицо не выражало ничего, даже понимания, что с мужем происходит нечто странное.

А вот в лице Ханнана Мосага Удинаас заметил проблеск страха, сразу сокрытого притворным подобострастием.

Мгновенное размышление — и Удинаасу показалось, что он понял причину страха. Мосагу нужно, чтобы император сохранял здравый рассудок и самоконтроль. Самая опасная сила не заставит его склоняться перед безумцем. Вероятно, бывший Король — Ведун тоже понял, какая битва происходит в Руладе, и решил оказать разумной стороне императора всю посильную помощь.

А если битва будет проиграна, если Рулад окончательно сойдет с ума — что предпримет Ханнан Мосаг?

Взор летерийца обратился к мечу, который Рулад держал словно посох, уперев кончик в подножие трона. «Ответ таится в мече. Ханнан Мосаг знает о нем — и его создателе — много больше, чем показывает.

Впрочем, как и я сам». Тлен, взявший Удинааса под покровительство теневой дух, прошептал ему некоторые истины. Сила меча позволяет Руладу повелевать духами. Призраками Тисте Анди.

Тлен каким-то образом избежал его влияния и выражал победную радость хихиканьем, катавшимся внутри головы Удинааса. Ум летерийца ощущал присутствие духа по неподдельному удовольствию. Тот видел все через его глаза.

— Император, — произнес Мосаг, едва Рулад обрел контроль, — ведуны арапаев…

— Да. Не нужно перечить им. Выразите наше уважение.

— А нереки, которых вы забрали у торговца?

— У меня есть планы. — В темных глазах Рулада промелькнуло беспокойство. — Их также не нужно тревожить. Оказывайте всяческое почтение.

— Их очаг и окрестная земля благословлены, — кивнул Мосаг. — Конечно, нужно оказывать почтение. Но в этом благословении я чую мало силы.

— Пусть это тебя не обманывает. Духи, которым они поклоняются — самые древние из духов этого мира. Они проявляются способом, который трудно распознать.

— Ах. Император, вы одарены недоступным мне знанием.

— Да, Ханнан Мосаг. С нереками нужно соблюдать крайнюю осторожность. Не желаю видеть восстание их духов.

Экс-король хмурился: — Колдуны Летера без особого труда сладили с силами этих духов, даже уничтожили их. Иначе нереки не сдались бы так быстро.

— Обнаруженная перед летерийцами слабость проявлена смертными нереками, а не их духами. Мы верим, Ханнан Мосаг, что Эрес» ал тогда пробудилась не полностью. Она не встала на защиту поклоняющихся ей.

— Но что-то изменилось.

Рулад кивнул. — Что-то. — И бросил взгляд на Майен. — С момента благословления нереков женщиной, которая ныне стала мне женой.

Та вспыхнула, не смея встретиться глазами ни с Руладом, ни с Мосагом. Император пожал плечами: — Что сделано, то сделано. Нужно ли сожалеть?

— Нет. Возможно, мы никогда не пожалеем о случившемся. Тем не менее бдительность проявлять нужно.

Удинаас подавил желание расхохотаться. Бдительность, рожденная страхом. Приятно сознавать, что император Тисте Эдур все еще поддается этому чувству. «А может, я неверно прочитал Рулада — может быть, страх является самым ядром этого чудовища…» Важно ли это? Только если Удинаас рискнет начать игру в предсказание.

«Стоит ли?»

— Племя Ден-Рафа находится к западу от Родного Залива, — сказал Мосаг. — Меруде могут видеть дымы горящих сел.

Сколько пришли с моря?

— Все суда. Около восьми тысяч. По большей части воины. Прочие идут сушей. Первые группы уже должны пересекать границу Солланта.

— Припасы?

— Их достаточно.

— Ничего не оставили позади?

— Только угли, Ваше Величество.

— Отлично.

Удинаас видел, что Ханнан Мосаг колеблется. — Все уже началось. Пути назад нет.

— Не причин тревожиться, — ответил Рулад. — Я уже послал духов в приграничье. Они ждут. Скоро они перейдут на земли Летера.

— Их встретят пограничные маги Цеды.

— Вероятно. Но духи не станут сражаться. Просто убегут. Не хочу, чтобы они показывали свои силы. Я желаю вызвать во враге самоуверенность.

Двое Эдур обсуждали стратегию. Удинаас — еще один дух в темноте — внимал.

Тралл понимал, что его отец с дотошной решимостью переделывает образ своей веры. Склеивает слова, произносимые громко и торжественно, но по сути пустые. Жена его смотрелась старухой. Смерть пришла, только чтобы выкинуть фортель и устроить оживление, и ничего радостного не было в таком оживлении. Король повержен, на его трон взошел император. Мир перекосился. Тралл чувствовал отстраненность, онемение, созерцал свои бесконечные, мучительные попытки примириться с произошедшим: все они кончались утомленной немотой, во время которой крадучись возвращалось напряжение, шептало о неудаче.

Они все, как один, преклонились перед новым владыкой. Братом и сыном, родным покойником, ныне восседающим в золотой оболочке. Голос его груб, но вполне узнаваем. Глаза — те же, принадлежавшие знакомому им человеку — но сейчас из них светит лихорадочная сила и проглядывают многочисленные, неисцелимые раны ужаса.

Фир отдал невесту.

Ужасная вещь произошла.

Рулад потребовал ее. Это было… непотребство.

Тралл никогда не чувствовал такой беспомощности. Оторвав глаза от отца, он увидел Бинадаса, тихо беседующего с Халлом Беддиктом. Летериец, поклявшийся Руладу в верности, предавший свой народ в преддверии неизбежной войны. «Кто принес нам все это? Как остановить неумолимую поступь?»

— Не сопротивляйся, брат.

Тралл поглядел на Фира, сидевшего на скамье неподалеку от него. — Чему?

Брат смотрел сурово, почти что гневно. — Он несет меч, Тралл.

— Этому оружию не место у Тисте Эдур. Оно чужое, оно желает сделать своего носителя нашим богом. Отец Тень и его Дочери — мы отбросим их?

— Меч — лишь средство. Нам, окружающим Рулада, выпало доказать святость веры, поддержать ее устойчивость — и тем самым помочь Руладу.

Тралл уставился на брата: — Он украл твою нареченную.

— Скажи это снова, брат, и я убью тебя.

Он отвел глаза, чувствуя тяжелые, частые удары сердца в груди. — Рулад не примет помощи и руководства, Фир. Ни от нас, ни от кого иного. Сейчас им руководят меч и его изготовитель. И безумие.

— Безумие — его ты предпочитаешь видеть?

Тралл проворчал: — Может быть, ты прав. Тогда скажи, что видишь ты.

— Боль. То, что чувствуешь и ты.

Тралл потер лицо, осторожно вздохнул. — Как сопротивляться, Фир? Шансов нет. — Он поднял глаза. — Но разве тебе не интересно, кто манипулирует нами так долго? Ты назвал меч средством — разве мы нечто иное?

— Мы Тисте Эдур. Однажды мы правили целым миром. Скрещивали мечи с богами этого мира…

— И проиграли.

— Были преданы.

— Мне помнится, раньше ты разделял сомнения матери.

— Я был неправ. Впал в слабость. Как и все мы. Тралл, пора отбросить слабости. Бинадас понимает. Как и отец. Зерадас и Мидик — тоже, как и все, кого император провозгласил кровными братьями. Чорам Ирард, Хольб Харат и Матра Бриф…

— Его закадычные, не омытые кровью дружки, — сухо бросил Тралл. Вымученно улыбнулся. — Троица, вечно побеждаемая им в учебных поединках. Они и Мидик.

— И что?

— Они ничего не заслужили, Фир. Никакие возглашения этого не изменят. Но Рулад желает, чтобы мы слушались приказов подобных…

— Не мы. Мы тоже кровные братья, не забывай об этом. И я все еще командующий войском шести племен…

— Как ты думаешь, что чувствуют благородные воины? Все они прошли тропой крови и подвигов битвы. Сейчас они чувствуют, будто их обокрали…

— Первый из моих воинов, кто пожалуется, отведает острия меча.

— Того и гляди, острие затупится и запачкается.

— Нет. Восстания не случится.

Тралл не сразу кивнул. — Может быть, ты прав. Тогда это сама грустная истина этого дня.

Фир встал. — Ты мне брат, Тралл Сенгар, ты человек, которым я восхищаюсь. Но такими словами ты ставишь себя на грань измены. Будь предо мной кто-то другой, я уже заставил бы его замолчать. Навсегда. Хватит, Тралл. Теперь мы в империи. Возрожденной империи. Нас ожидает война. Я хочу знать — будешь ли ты биться бок о бок с братьями своими?

Тралл отстранился, упершись спиной в неровную стену. Еще миг смотрел на Фира. — Разве я когда — либо поступал иначе?

Лицо брата смягчилось. — Нет, никогда. Ты спас нас всех при возвращении из ледяных пустошей, и все знают об этом деянии, смотрят на тебя восхищенно и почтительно. Они видят в этом знак, они ждут от тебя руководства. Многие будут принимать решения, наблюдая за твоими поступками. Если в твоих глазах им привидится сомнение…

— Они ничего не увидят. Не в моих глазах. Равно не найдут они повода для сомнений и в моих делах.

— Я рад. Император вскоре позовет нас. Кровных братьев.

Тралл тоже поднялся. — Очень хорошо. Но сейчас, брат, я чувствую потребность в уединении.

— Что означает опасную компанию?

«Если так, то я все равно что мертв». — Не бойся за меня, Фир.

— Теперь оставь нас, Ханнан Мосаг, — произнес император. Голос вдруг выдал его усталость. — И забери к'риснан ов. Все прочь… не ты, раб. Майен, жена моя, ты тоже уходи. Идите. Прошу.

Внезапный приказ вызвал некоторое замешательство, но через несколько мгновений в зале остались лишь Рулад и Удинаас. На взгляд невольника, уход Майен скорее походил на бегство. Походка выдала, что она близка к истерике.

Он подозревал, что таких мгновений будет все больше. Внезапные нарушения привычных процедур. Так что его не удивило, что Рулад подзывает его. В глазах императора Удинаас увидел прилив ужаса и отчаяния.

— Встань рядом, раб, — прохрипел Рулад дрожащим голосом. — Напомни мне! Прошу! Удинаас…

Раб подумал и ответил: — Вы умерли. Ваше тело облачили как подобает для похорон омытого кровью воина — хирота. А потом вы вернулись. С помощью меча, что сейчас в вашей руке, вы живете снова.

— Да, так. Да. — Смех перерос в пронзительный вопль, остановленный внезапным содроганием тела. Рулад захрипел, как от боли, потом пробормотал: — Раны…

— Император?

— Ладно. Просто воспоминание. Холодное железо вонзается в тело. Холодный огонь. Я пытался, пытался свиться клубком вокруг этих ран. Плотно, чтобы защитить все, что осталось. Я помню…

Удинаас молчал. Пока император не смотрит на него, он свободен наблюдать и делать выводы.

«Юноши не должны умирать. Финальный миг принадлежит старцам. Некоторые правила не следует нарушать никогда, по стремлению ли души или трезвому расчету. Рулад был мертв слишком долго, слишком долго, чтобы избежать повреждения духа. Если император — инструмент, тогда он инструмент с пороком. Какой от него прок?»

— Мы несовершенны. — Удинаас вздрогнул. — Ты понимаешь это, Удинаас.

— Да, Император.

— Как? Почему ты понимаешь?

— Я раб.

Рулад кивнул. Левая его рука в золотой «перчатке» присоединилась к правой, сжимающей рукоять меча. — Да, конечно. Да. Несовершенны. Никогда не равны брошенным нам идеям. Это бремя смертных. — Он страдальчески искривил рот. — Не только смертных. — На миг блестящий взор скрестился со взором раба — и отпрянул. — Он шепчет в моей разуме. Говорит, что произносить. Делает меня умнее меня самого. Чем это делает меня, Удинаас? Чем это делает меня?

— Рабом.

— Но я Тисте Эдур.

— Да, Император.

Тот ухмыльнулся. — Дар возвращенной жизни.

— Вы Должник.

Рулад дернулся в кресле, глаза вдруг вспыхнули злобой: — Мы не равны, раб! Понял? Я не один из ваших Должников, я не летериец. — Он осел, монеты заскрежетали. — Возьмите меня Дочери. Весь этот вес…

— Прошу прощения, Император. Все верно. Вы не один из Должников. Наверное, вы и не раб. Хотя иногда чувствуете себя им. Когда одолевает усталость…

— Да, так и есть. Я устал. Вот и все. Устал.

Удинаас колебался. — Император, он говорит через вас сейчас?

Эдур нервно дернул головой. — Нет. Он не говорит через меня. Только шепчет советы, помогает найти слова. Повелевает мыслями — но мысли мои. Должно быть. Я не дурак. У меня есть разум. Да, так! Он просто просит ДОВЕРИЯ.

— Вы давно не ели, — сказал Удинаас. — И ничего не пили. Вы знаете голод и жажду, Император? Могу я принести что-то, чтобы поддержать ваши силы?

— Да, я поел бы. И… вина. Найди слуг.

— Сейчас же, хозяин.

Удинаас подошел к завесе, скрывавшей вход на кухню. В дюжине шагов по коридору обнаружил скорчившегося у стены слугу. Блеснули испуганные глаза. — Вставай, Виррик. Император желает вина. И еды.

— Бог будет есть?

— Он не бог. Еду и вино, Виррик. Подобающие императору. И поскорее.

Слуга подскочил, будто ударенный молнией.

— Ты в этом понимаешь, — сказал Удинаас спокойным тоном. — Тебя как раз этому учили.

— Я напуган…

— Слушай меня. Я расскажу тебе тайну. Ты всегда обожал тайны, а, Виррик?

Тот робко кивнул.

— Вот она. Рабам нет нужды бояться. Это Эдур есть чего бояться — что дает нам право смеяться им в спину. Помнишь, как ты делал это? Твоя излюбленная игра.

— Я… я помню, Удинаас.

— Хорошо. Теперь иди на кухню и расскажи остальным. Ваша тайна. Скажи им, и они последуют за тобой. Еда и вино. Когда все приготовите, принесите сюда и свистните, только тихо. Все как обычно. Виррик, нужно, чтобы все шло как обычно. Понял? И эта задача выпала нам, рабам.

— Пернатая Ведьма выбежала…

— Пернатая Ведьма молода и делает глупости. Я ей это говорил и еще скажу.

— Да, Удинаас. Ты раб императора. Ты имеешь на это право. В твоих словах мудрость. Думаю, мы будет тебя слушаться, хоть ты и Должник. Тебя… возвысили. — Он кивнул. — Пернатая Ведьма обманула нас…

— Не будь с ней суров, Виррик. Иди же.

Проследив за слугой, в спешке бросившимся по коридору, Удинаас повернулся и вошел в тронный зал.

— Почему ты долго? — почти панически выкрикнул Рулад. — Я слышал голоса.

— Доводил до Варрика ваши требования, Император.

— Ты слишком медлителен. Нужно быть быстрее, раб.

— Буду, хозяин.

— Нужно всем сказать, что они должны делать. Кажется, никто сам за себя думать не умеет. — Удинаас промолчал и даже не улыбнулся, хотя в уме понеслись неуместные сравнения.

— Ты полезен нам, раб. Нужно будет… напоминать… снова. В неожиданные моменты. Это ты и будешь делать для нас. Это, а также в положенное время заказывать еду и питье.

— Слушаюсь, хозяин.

— Теперь ожидай, пока мы подремлем.

— Конечно, хозяин.

Он встал в дюжине шагов, ожидающий, бдительный.

Дистанция между императором и рабом.

На мосту Тралл увидел аквитора. Она стояла на середине, недвижимая, как испуганная лань. Взор ее не отрывался от главной дороги. Тралл не видел, что там могло привлечь ее внимание.

Он колебался. Но тут она повернула голову и встретила его взор. Для промелькнувшего между ними в этот миг не создано слов. Взор, который вначале был ищущим, а потом резко и неотвратимо выразил нечто совсем иное. Этот контакт прервался всего через мгновение — инстинктивная реакция с обеих сторон.

В следующие секунды они неловко молчали. Тралл ощущал где-то глубоко в груди полнейшую пустоту, и сражался против этого чувства.

Серен Педак заговорила первой: — Места не осталось, Тралл Сенгар?

Он понял. — Да, аквитор. Места нет.

— Думаешь, мог бы устроить все по — иному?

Вопрос прошелся слишком близко к бессловесному пониманию, которое они разделили всего миг назад. Он уловил в ее глазах проблеск… чего-то. Он чуть не пошатнулся, вымолвив «правильный» ответ.

— Я служу моему Императору.

Искра погасла, сменившись холодным оценивающим взором, без труда проникшим через его защитные стены. Словно нож в грудь. — Понятно. Простите меня. Слишком поздно для таких вопросов. Мне пора уезжать, сопровождать Бурака Преграду в Трейт.

Каждое слово будто проворачивало тот нож, хотя внешне они были невинными. Он не понял, почему слова — и ее взгляд — смогли ранить его так глубоко, что хотелось плакать. Отречения. Признания. Вместо всего этого он подчеркнул разрыв эфемерной симпатии небрежным движением плеч. — Добрый путь, аквитор.

И все. Он чувствовал себя трусом.

Она уходила. Он смотрел вслед, думая о пути своей жизни и жизни аквитора, о препятствиях, о ямах — возможно, бездонных. Равновесие восстановлено, но сам путь изменился.

Сделанный выбор не отменить. Сколько было этих моментов… Тралл гадал, не присутствует ли он при одном из таких.

Глава 14

Из темноты раздался голос: — Старик, не ходил бы ты этой улицей…

Багг оглянулся. — Спасибо за совет, — ответил он, не сбавляя шага.

В десятке шагов впереди он учуял запах свежепролитой крови. Шаги позади предупредили, что дозорный встал за спиной, вероятно, чтобы отрезать путь к отступлению.

— Я тебя предупредил.

— Я тот, за кем посылали, — сказал Багг.

Из темноты вынырнули еще четверо — все явные головорезы. Хотя испуганные.

Дозорный обошел Багга, чтобы поглядеть ему в глаза. — Ты Ждущий? Ты не такой, как я думал.

— Что тут стряслось? Кто убит, и кто его убил?

— Не «кто» убил, скорее «что», — буркнул один из четырех. — Мы сами не понимаем. Только что большое, спина черная как вода в канале, на руках шипы. Глаза как у змеи, и светятся серым.

Багг понюхал воздух, стараясь выделить что-то помимо запаха крови.

— Оно порвало Толстого Дрына на куски, вон как. Потом влезло в дом.

Слуга обратил взор туда, куда указывала рука говорившего. Заброшенный храм, осевший с одного угла, черепитчатая крыша накренилась на сторону. Багг хмыкнул. — Это был последний храм Точек Опоры?

— Не нас спрашивай.

— Культ выдохся уже сотню лет назад, — продолжал слуга, щурясь на развалины. Широкий, зияющий вход, перекрытый длинной каменной балкой, когда — то стоял на три ступени выше улицы. Которая тогда была проспектом. Сейчас же он с трудом различил на поверхности угол верхней ступени. Наваленные за годы кучи мусора кто-то, кажется, перерыл совсем недавно. Багг оглянулся на пятерых негодяев: — А вы чего здесь ошивались, а?

Последовал обмен взглядами. Дозорный вздохнул: — Прятались.

— Прятались?

— Девочка… ну, она…

— А. Понятно. — Багг снова уставился на вход.

— Погоди, старик, — сказал дозорный. — Ты ж не пойдешь прям туда?

— Ну, а чего вы от меня ждете?

— Мы ждали, чтобы ты… гм… позвал стражу или кого-то. Может, мага. Или трех.

— Я могу это сделать. Но вначале нужно узнать, с чем мы имеем дело. — Багг вошел в брошенный храм. Густой, сырой воздух, почти абсолютная тьма. Запах свежевскопанной земли, а потом — тихое дыхание. Тихое, глубокое, медленное. Слуга сосредоточился на источнике звука. — Хорошо, — промурлыкал он, — давно ты не вдыхал свежего воздуха. Но это не дает права рвать на куски несчастных людей. Я не прав?

Тяжелое существо пошевелилось у дальней стены. — Не делай мне больно. Я не вернусь назад. Они убивают всех.

Багг вздохнул: — Лучше бы тебе оставаться там.

Неясная форма, казалось, разлетелась на части. Багга обдал горячий воздух. Перед ним маячили по крайней мере шесть существ меньших размеров, длинных и тонких. Вдоль всей стены светились глаза рептилий.

— Вот почему ты выбрал этот храм. Увы, твои поклонники давно исчезли.

— Ты так думаешь, — шепотом ответил хор в полудюжину голосов. — Но ты ошибаешься.

— Зачем ты убил этого человека?

— Он загородил вход.

— Ну, теперь ты внутри…

— Я подожду.

Багг подумал о вытекающих из подобного заявления следствиях. Лицо его нахмурилось. — Отлично. Но без убийств. Оставайся тут.

— Согласен. Пока.

— Пока не придут… те, кого ты ждешь.

— Да. Тогда поохотимся.

Багг отвернулся. — Ты так думаешь, — прошептал он себе под нос.

Выйдя из темного храма, он различил пять испуганных лиц. — Расскажите всем, что в храм входить нельзя.

— И все? Как насчет стражи? Магов? Как же Толстый Дрын?

— Ну, если вы настроились на месть, советую запастись тысячей подельников. Тогда выйдет равная драка.

Дозорный фыркнул: — Ждущий советует нам подождать.

Багг пожал плечами: — Лучшее, на что я способен. Чтобы изгнать этого зверя, сюда должен явиться сам Цеда.

— Так пошлем за ним.

— Боюсь, моей записки он не послушается. Идите по домам.

Багг прошел мимо них. «Дела осложняются. Это нехорошо». Он гадал, сколько тварей смогло вырваться из курганов. Судя по словам Своры, немного. Что радует.

В любом случае, решил он, важнее позаботиться о себе. Ожидающие встречи подождут еще немного. Придется распутывать кучу сплетен и обвинений, но ничего не поделаешь. Седьмое Завершение будет богатым на события. Он думал: не связано ли пророчество о возрождении империи со смертью Азата? И надеялся, что нет.

Ночь выдалась на удивление спокойная. Толпы, высыпающие на улицу после окончания дневной жары, уже рассосались. Багг шел вдоль канала Квилласа. Вдали показалась Вечная Резиденция. Ну, вздохнул он, по крайней мере тут у нас успех.

Королевский Архитектор, носивший подходящее ему имя Грюм, без всякого восторга подрядил «Конструкции Багга» на укрепление грунтов под злосчастным крылом дворца. С еще меньшей радостью встретил он требование к старой команде собирать вещички и уходить. Багг потратил целый день, бродя по затопленным тоннелям, просто чтобы ощутить масштаб предстоящей работы.

В соответствии с пророчеством Теола скромная фирма Багга ужасающе быстро взбиралась на вершины списков Торговой Палаты. Со дня открытия торгов Багг успел продать четыре тысячи двадцать два процента пакета акций и при этом сохранил за собой контрольный пятьдесят один процент. Конечно, если жульничество вскроется, его отправят к Топлякам. «Но тут я готов рискнуть», — широко улыбаясь, заявил Теол. Веселый у него хозяин.

Он прошел мимо старого дворца, углубился в лабиринт забытых улочек и аллей. Эта часть города казалась практически заброшенной. Никто не выходил из дверей домов; бродячие псы поднимали голову от куч мусора, пока он проходил мимо. Крысы разбегались из-под ног.

Он достиг стены, ограждающей квадратную башню, дошел до ворот. Помедлил, подавляя беспокойство, прежде чем вступил на землю Азата. Он же мертв! Глубоко вздыхая, Багг шел вперед.

Курганы по сторонам тропы странно скособочились, однако он не видел зияющих дыр. Еще не видел. Он сошел с тропы. Под ногами хрустели и извивались насекомые. Кочки казались набухшими и кишели жизнью.

Багг подошел к могильнику, одна сторона которого исчезла. Мертвое дерево, упав, закрыло широкий черный провал. Из-за него слышались скребущие звуки.

Чашка показалась из провала. С ее всклокоченных, тусклых волос свисали клубки белых червей, падавших и на плечи. Подтянувшись за корень, она стряхнула червяков — странно изящное и волнующее движение. — Он ушел, — сказала она. — Дядя Багг, он ушел.

— Знаю.

— Я его не вижу. А должна бы.

Он покачал головой. — Он очень скрытный, Чашка. И быстрый. Повернись спиной на один миг — и ему этого хватит. Всего один миг. Но я его встретил, и пока он не повредит никому.

— Ничего не работает. Дядя Багг, мне нужен тот, что внизу. Нужно его вытащить.

— Что же ему мешает?

Она качала головой. Черви сыпались дождем. — Хотя бы мечи он получил. Их принес дядя Брюс. А я затолкала в курган.

— Брюс Беддикт? Девочка, ты нашла ценного союзника. Цеда приходил?

— Не знаю никакого Цеды.

— Я удивлен. Он должен придти, едва только узнает о тебе.

— Обо мне?

— Точнее говоря, о твоем сердце.

Она склонила голову к плечу. — Слышу стук. В груди. Это сердце?

— Да. Как часто оно стучит?

— Может, восемь раз в день. А вчера, может, четыре раза. В начале было один раз. Громко, так что голова болит.

— Болит? Девочка, ты чувствуешь боль?

— Пока не сильно. Уколы. Временами. Так я понимаю, что со мной что-то не в порядке. Привыкла, что вообще ничего не чувствую.

Багг провел рукой по редеющим волосам. Осмотрелся, вгляделся в ночное небо. Облачно, но облака высокие, плоские — рваное одеяло, сквозь которое тут и там видны звезды. Вздохнул: — Ладно, девчушка. Покажи, куда ты положила мечи.

Он проследовал за ней к одному из могильников около башни.

— Вот в этот.

Однако слуга смотрел на такой же курган слева. — Интересно, что делает тот, кто в этом?

— Она всегда мне обещает хорошее. Награду. Пятеро, что убивают всех, к ней не подходят. Иногда ее гнев жжет меня как огнем. Она очень сердита, но не на меня. Сама так сказала. Эти сучки, говорит она, когда спит, и только тогда, когда спит, такое говорит. Когда не спит, она шепчет мне приятное.

Багг медленно кивал. — Звучит нелепо, — сказал он скорее себе самому. — Нелепо и приземленно.

— Что звучит, дядя?

— Она схватила его за лодыжки. Звучит смешно, но поэтому он и не может вылезти. Она держит его за лодыжки.

— Чтобы оставить его там, где он сейчас?

— Нет. Чтобы наверняка последовать за ним.

— Она жульничает!

Багг улыбнулся, несмотря на свое беспокойство: — Такая уж она. Конечно, все это кончится тем, что они оба останутся в западне.

— О нет! У него же мечи. Нужно только поработать. Так он сказал. Раньше я не поняла, а теперь поняла. Он говорит, что нужно кое-что отпилить.

Багг заморгал. Нахмурился. — А те пятеро, близки ли они к выходу?

Чашка пожала плечами: — Они убили почти всех. Не знаю я. Скоро. Они говорят, что сделают со мной что-то страшное.

— Успей позвать на помощь, прежде чем они вылезут.

— Ладно.

— Мне пора.

— Да. До свидания, дядя.

Разбуженный одним из капралов Преды Брюс быстро оделся и проследовал за юным солдатом в Комнату Кампаний, где обнаружил Короля Эзгару Дисканара, Цеду, Уннаталь Хебаз и Первую Наложницу Низаль. Король с подругой стояли за столом с картами напротив Преды. Цеда ходил кругами, то и дело снимая с носа свои необычайные линзы и протирая их.

— Финед, — сказала Уннаталь Хебаз, — просим присоединиться к нам.

— Что случилось? — спросил Брюс в ответ.

— Кажется, мы в состоянии войны, — ответила Преда. — Я готовлюсь сообщить королю о текущем расположении войск.

— Простите за то, что помешал докладу.

Эзгара повел рукой: — Я желал видеть вас, Брюс. Продолжайте, Уннаталь.

— Дивизии, батальоны и бригады, — сказала она. — Гарнизоны. Все наши сухопутные силы. О флотах я скажу позднее. Итак, с запада на восток по линии фронта. На Косе — форт Первая Дева, строительство которого еще далеко не окончено. Я сочла его не подлежащим защите и послала гарнизон на усиление Фента-на-Косе. Вторая Дева имеет гарнизон из шестисот штрафников, проходящих перевоспитание. Вы знаете, что на этом острове тюремный режим. Конечно, готовность штрафников идти в бой находится под большим сомнением. Тем не менее советую оставить их на месте. Третья Дева остается действующим фортом, но с минимальным гарнизоном — лишь чтобы следить, не обогнет ли эдурский флот остров, собираясь напасть на город Шило.

— В котором у нас армия, — вставил король.

— Да, Ваше Величество. Батальон Змеиных Поясов. Ниже по побережью в Туламеше стоит бригада Багряных Львов. Теперь к востоку от Косы. Город Трейт. Там батальон Холодной Глины и Трейтов Легион, а в Старом Кеттере — Взрывная бригада и Кеттерийский Легион. В предгорьях находятся гарнизон Высокого Форта и бригада Травяных Курток. Обычно там же расположен и батальон Искателей Белизны, но сейчас они проводят тренировки около Первого Предела. Конечно, они будут срочно переброшены на север.

Дальше к востоку ситуация получше. У Трясучего Форта стоит бригада Харридикта, батальон Ремесленников расположился лагерем у Мызы. Тоже на учениях.

— Как скоро Искатели Белизны дойдут до Высокого Форта?

— Дороги к Пределу и Зетилу в хорошем состоянии, Ваше Величество. Пять дней. Выступают завтра. Снова подчеркну, что маги Цеды представляют для нас большое тактическое преимущество. Мгновенная связь.

— Но я хочу большего, — прогудел Эзгара. — Преда, нужны опережающие действия. Нужно, что бы они раздумали начинать проклятую войну.

Уннаталь отыскала взглядом Куру Кана. — Цеда?

— Важно? Меньше, чем мы предполагаем. Вы хотите удара по их селениям? За горами? Очень хорошо.

— Как скоро вы сможете их организовать?

— Боевые маги собираются в Трейте, Ваше Величество. Наутро, через три дня.

— Молю Странника, чтобы он их вразумил. — Король вымучено улыбнулся. Волшебник возобновил свои хождения. — Но вы, Куру Кан, не верите в их благоразумие?

— Нет, Ваше Величество. К счастью, даже Халл не подозревает, что мы способны атаковать их села.

Брюс заледенел. — Цеда? Мой брат…

Скорбная улыбка. — Халл Беддикт уже очень давно идет этим путем. Финед, никто не удивится.

Брюс сглотнул и с трудом выговорил: — Я думал… подозревал… учитывая всё…

— Что его убьют? — вставил король. — Нет, Брюс. Его присутствие — НАША тактическая выгода, не их выскочки — императора. Мы сознаем, что он передал Эдур наши способы ведения войны, и готовы использовать это. — Король помедлил, огляделся. — Поступки Халла не порочат вас в наших глазах, Брюс. Будьте уверены.

— Благодарю, Ваше Величество. «Вы пригласили меня на совещание, чтобы доказать правоту этих слов». — Какое невезение, что миссия Нифадаса провалилась. Что мы знаем об упомянутом императоре — выскочке?

— В его руках сильная магия, — рассеянно сказал Куру Кан. — Более почти ничего не известно.

Первая Наложница отошла от короля в явном расстройстве.

— Для нас самое важное то, — добавила Преда, — что все племена Эдур абсолютно покорны ему. И, хотя Король — Ведун свергнут, ныне он стоит по правую руку императора как его главный советник.

Брюс даже вздрогнул: — Король — Ведун просто отошел в сторону? Это же… необыкновенно.

Преда кивнула: — Этого достаточно, чтобы дать нам время. Передовые посты докладывают о разведке врага. Духи движутся в ночи.

— Эти духи, — кисло сказал Цеда. — Конечно, мы уже имели с ними дело, и успешно отгоняли. Тем не менее их присутствие раздражает.

— У Тисте Эдур есть священные места? — спросила севшая в кресло у дальней стены Низаль. Все обернулись к ней. Она скрестила руки на груди, дернула плечиком: — Уничтожение этих святилищ магией поможет ослабить силу духов. Разве нечто подобное не проделали с нереками и Тартеналами?

Цеда, казалось, огорчился при этих словах. Тем не менее он кивнул согласно. — Интересное замечание, Первая Наложница. Эдур очень тщательно таят сведения о святилищах. Хотя, кажется, в их случае сама земля под селениями священна. Таким образом, если мы уничтожим села, результат может превзойти всякие ожидания. Все это стоит размышления. Что до священных рощ и прочего — можно разузнать у аквиторов, знакомых с местностью.

— Скоро ли делегация достигнет Гедры? — спросил Брюс у Преды.

Та кивнула на Куру Кана. — Их корабли подгоняют. Неделя, не более того.

«Затем три дня вверх по реке. Война уже будет в разгаре». — Ваше Величество, могу я задать вопрос?

— Конечно, Брюс.

— Где батальон Королевы?

Последовала пауза. Преда откашлялась. — Если позволите, Ваше…

Король кивнул. Губы его сжались в полоску.

— Финед, королева приняла личное командование над своими силами и над бригадой Квилласа. Она настаивала на независимости. Поэтому мы не учитывали эти силы в плане.

— Моя дражайшая супруга всегда желала иметь личную армию, — сказал Эзгара Дисканар. — Да будет так. Лучше пусть ищут удачи на поле брани, чем в Летерасе.

— Говоря так, — добавила Уннаталь Хебаз, — мы верим сведениям, что они менее чем в лиге от Высокого Форта и движутся на север, чтобы встретить Эдур на перевалах. Кажется, ее доктрина — ударить первыми, и ударить крепко. Она прикажет своим магам убрать с дороги духов… что, без сомнения, лишит ее преимущества неожиданности.

— Она лично ведет их?

— Отбыла со свитой три дня назад, — сказал король.

Брюс подумал. — Визит в крепость Непохожую?

— Таков был предлог.

— Принц Квиллас сделает попытку отбыть к ней?

— Мой сын отделился от делегации и направил судно к Трейту.

— В каких пределах ее силы используют местные запасы? — поинтересовался Брюс.

— Зная ее, — фыркнул король, — думаю, она опустошит все склады.

— Мы спешим пополнить недостающие запасы, — сказала Уннаталь Хебаз. — И соответственно изменить тактику. Мы начнем с обороны, с соответствии с доктриной; этого Эдур и будут ждать. Но мы не откатимся, не будем имитировать отступление. Вместо этого после первого столкновения будем наращивать давление. Полагаю, это будет жестокая война — может быть, самая тяжелая со времен завоевания Лиги Герцогств Синей Розы.

— Теперь, — заявил король, — я намерен выслушать детали обороны прифронтовых городов Кеттерского моря. Как и диспозицию флотов…

Брюс слышал последующие речи словно невнятное бормотание, плавающее где-то на задворках сознания. Он думал о брате, вместе с армией Тисте идущем войной на родные земли. На королевство, когда-то жестоко его предавшее. Королева и принц ждут его с нетерпением… по крайней мере, его голову. Через преступление Халла они станут отыскивать способ ударить по Брюсу, защитнику августейшей персоны. Они могут послать солдат и за Теолом — повод сфабриковать нетрудно. Дополнительное удовольствие: месть за финансовые потери, возникшие в результате Теолова блестящего хаоса. Думается, времени они терять не станут.

Ему было необходимо повидать Теола.

Главный Следователь Гильдии Крысоловов сидела за столом во дворике, прямо под факелом. На ее широкой тарелке осталась лишь груда тонких косточек; под рукой имелся графин с белым вином. Напротив пустого стула ожидал второй кубок.

— Ты не Теол, — сказала она появившемуся Баггу. — Где Теол и его позорные штаны?

— Увы, не здесь, Главный Следователь. Но будьте уверены: где бы они ни были, он и штаны неразлучны.

— Ага, так он встречается с людьми поважнее меня? Ведь если бы он дрых, он бы разлучился со штанами, так?

— Ракет, мне сие неведомо. Перейдем к делу. Вы просили встречи?

— С Теолом.

— А, это была бы романтическая встреча?

Она фыркнула и украдкой оглянулась на единственных гостей полночного ресторана — мужчину и женщину, очевидно, не состоящих в браке друг с другом. Те также бросали вокруг подозрительные взгляды, склоняя головы и перешептываясь. — Проклятие, это место для особых клиентов. Как там твое имя?

— Багг.

— Ах, да. Помнится, оно мне показалось смутно знакомым и в первый раз. Ну, червяк, ты заставил меня ждать. И что за запах такой!

Багг поднял сморщенную полосу плоти длиной чуть более ладони. — Угорь. Нашел на рыбном рынке. Подумал, что смогу сварить суп для хозяина и себя.

— Наш финансовый советник ест рыбу из отбросов?

— Скупость — достоинство финансистов. — Он снова спрятал сушеную рыбу под куртку. — Как вино? Могу я…

— Почему бы нет? Не желаешь взять эти кости?

— Возможно. Кем они были в начале?

— Кошкой, конечно.

— Кошкой. Да, конечно. Или котом. Никогда не любил котов. У них волосатые яйца. — Он подтянул к себе тарелку и принялся изучать содержимое.

— Тебе более по вкусу гениталии кошки? Отвратительно. Хотя я слыхала кое-что похуже. Один из младших ловцов пытался соединиться с кошкой. Признаюсь, мне было очень интересно.

— Очень мило, — отозвался Багг, закладывая в рот позвонок. Он намеревался высосать остатки костного мозга.

— А тебе бы не интересно было?

— Нет, — пробормотал он через кость. — К чему?

Ракет медленно склонялась вперед, словно увидела Багга в первый раз. — Ты… меня заинтересовал. Признаю. Хочешь узнать почему?

— Почему признаете? Хорошо.

— Строго говоря, я личность очень вольная.

— Ну… тщательно обдумав все это, я в свою очередь признаю, что несколько удивлен.

— А меня это, Багг, не удивляет ни в малейшей степени. Что ты делал ночью и что это за насекомое? На плече.

Старик вытащил позвонок изо рта и потянулся за другим. — У этого две головы. Весьма редкая разновидность — надеюсь, понятно, почему. Я подумал, хозяину он понравится.

— И поэтому позволяешь ползать по себе?

— Это займет дни. За час он прополз с середины плеча до локтя.

— Что за жалкое создание.

— Думаю, у него неладно с соображением.

— А ты забавный, Багг. У меня к таким слабость. Почему бы не пойти вместе, когда здесь закончим?

— Вы уверены, что не сможете ничего со мной обсудить? Дела? Может, нужно что-то передать Теолу?

— Ну, в городе есть малолетка — убийца, неупокоенная девочка. Она убила массу народа, хотя в последнее время убивает меньше. А Герун Эберикт гораздо активнее, чем может показаться.

— Правда? Почему он старается скрыть свою деятельность?

— Потому что эти убийства не мотивированы политически.

— Ох! И каковы же его мотивации?

— Трудно сказать. Думаем, он просто любит убивать.

— И скольких он убил за год?

— Мы полагаем, около двух — трех тысяч.

Багг поспешно потянулся за кубком. Отпил глоток и закашлялся. — Сохрани нас Странник!

— Так идешь со мной или нет? У меня ковры из львиных шкур…

— Ах, дорогая моя, я принял обет безбрачия.

— Давно ли?

— О, тысячи лет назад… кажется.

— Не удивляюсь. Но заинтригована.

— Просто соблазн недостижимого.

— Ты правда недостижим?

— Необычайно, но это так.

— Какая ужасная потеря для всех женщин мира.

— Теперь ВЫ стали забавной.

— Нет, Багг, я серьезно. Думаю, ты был бы чудесным любовником.

— Да, — произнес он не спеша, — даже океаны меняются. Мы можем перейти к другим темам? Не желаете еще вина? Нет? Великолепно. — Он взял графин, достал из — под одежды фляжку и начал тонкую процедуру переливания жидкости без воронки.

— Это для супа из угря?

— Точно.

— Что же будет теперь, когда ты мне понравился? Не просто понравился, Багг — признаюсь, я от тебя без ума.

— Понятия не имею, Ракет. Могу я забрать кости?

— Конечно же. Не желаешь, чтобы я отрыгнула свою порцию ужина? Я готова, ибо мысль, что ты возьмешь в себя то, что было во мне…

Багг замахал руками: — Прошу, не выворачивайтесь ради меня наизнанку!

— Не надо тревожиться. Телесные функции — вещь чудесная и поистине сексуальная. Даже простое сморкание таит в себе потенциал экстаза, нужно лишь поймать его флегматичный ритм…

— Лучше мне уйти, Ракет. — Он торопливо поднялся. — Доброй ночи, Главный Следователь.

Оставшись в одиночестве, Ракет потянулась и откинулась на спинку стула. — Ну, — довольно вздохнула она, — это лучший способ избавиться от нежелательной компании. — Она громко крикнула: — Официант! Еще вина! — Насчет сморкания вышло особенно хорошо, подумала женщина. Она гордилась находкой, и прежде всего ловкостью, с которой скрыла собственный позыв к тошноте.

«Всякий, готовящий суп из этого… угря… заслуживает вечного безбрачия».

Около ресторана Багг проверил содержимое потайных карманов. Угорь, вино, кошачьи кости. И еще удачная встреча. Он оценил представление. «Думаю, Теолу бы отчаянно понравилось. Есть над чем подумать».

Он постоял еще, позволив себе тихий смех.

«По любому, пора домой».

Теол Беддикт оглядывал трех унылых, жалких женщин, беспорядочно распределившихся по комнате. Шенд почти упала на стол, ее лысая макушка выглядит тусклой и грязной; Риссарх сидит на жесткой скамье, словно решив медитировать на тему дискомфорта, ее рыжие волосы распущены и падают почти до пола; Хеджан с больным и пустым взором полулежит в кресле, набивая трубку. — Мамочки мои, — произнес он, вздохнув и уперев руки в бока, — что за трагическая сцена.

Шенд вяло подняла голову. — О, это ты.

— Не таких приветствий ожидал я! — Теол вошел в комнату.

— Он ушел, — ответила Хеджан. Скривив лицо, она швырнула в треножник — жаровню ленту для волос. — Это вина Шенд.

— Как и твоя, — отрезала Шенд. — И не забудь Риссарх! «О, Аблала! Прокати меня! Прокати!» Не говори мне об излишествах!

— Неужто причиной всего вашего отчаяния стал уход Аблалы? — Теол качал головой. — Дорогие мои, вы действительно вытолкнули его. — Помедлив, он с удовольствием добавил: — Потому что ни одна не пожелала себя связать. Отвратительная демонстрация самолюбия. Жестокость, свойственная каждой из вас и всем вместе.

— Ладно, ладно, Теол, — пробурчала Шенд. — Мы могли быть более… сочувствующими.

— Вежливыми, — сказала Риссарх.

— Да. — Это была Хеджан. — Как можно не уважать Аблалу?

— Видите? — вопросил Теол, взмахнув руками. — Я сам впадаю в отчаяние!

— Ты в хорошей компании.

— Он должен был быть вашими телохранителем. Таково было намерение. А вы использовали его…

— Нет! — бросила Хеджан. — Ну, только самую малость. Ради удовольствия, не ради чего иного!

— Теперь придется искать нового телохранителя.

— О, нет, — сказала Шенд, усевшись прямо. — Даже не думай. Мы и так развратились…

Теол поднял брови: — Во всяком случае, Аблала сейчас нашел ту, которая очень нуждается в нем…

— Идиот. Она мертва. Она неспособна на чувства.

— Неправда. Или, скорее, нуждается в нем нечто внутри нее. Очень нуждается. Я к тому, что пора о нем забыть. Дела не ждут.

— Мы пытались следовать твоему списку. Половины компаний не существует. Ты нас надул, Теол. Мы подумали, что вообще все — большая ложь.

— Что за вздорные обвинения. Да, я кое-что присочинил, но лишь чтобы занять вас. К тому же мы теперь богаты. Так ведь? Богатство за пределами самых диких ваших грез. До сих пор мои советы были безупречными. Акции скольких ссудных касс вы держите?

— Всех крупных, — признала Шенд. — Но не контрольные пакеты…

— Неверно. Сорока процентов достаточно, вы сами понимаете.

— Как это?

— Потому что у меня по двадцать. Или у моих агентов, включая Багга. Мы готовы посеять хаос в Палате, дорогие мои.

Он увидел, что привлек их внимание. Даже Риссарх села прямо. В обращенных на него взорах забрезжила заря понимания.

— Когда? — спросила Хеджан.

— Так — то лучше. Это совсем другой вопрос. Ветерок новости принес, и если бы вы были в нормальном состоянии, вы уже уловили бы их. Подруги мои, кажется, Летер начал войну.

— Тисте Эдур?

— Точно.

— Отлично! — Шенд застучала кулаком по столу. — Ударим сейчас, и все повалится!

— Вероятно. И катастрофично. Вы хотите, чтобы Эдур прошли маршем, сжигая все на пути?

— Почему бы нет? Тут все и так прогнило!

— Потому, Шенд, что как ни плохи дела — а они плохи, согласен — они могут пойти еще хуже. Например, если Тисте Эдур выиграют войну.

— Постой-ка, Теол! План в том и состоял, чтобы устроить коллапс! А теперь ты на попятную пошел. Неужели ты настолько глуп, что думаешь — Эдур выиграют войну без нашей помощи? Никто не побеждал Летер. Никто и никогда. Но если мы ударим сейчас…

— Все это хорошо, Шенд. Но лично я не верю, что Эдур окажутся идеальными завоевателями. Что помешает им насадить каждого летерийца на меч или обратить нас всех в рабство? Что помешает им разорить все города, села и деревни? Одно дело — обрушить экономику, тем вызвав некие реформы, переоценку ценностей и все такое. Совсем другое дело — вести Летер к геноциду.

— Почему? — бросила Риссарх. — Они — то не колебались, развязывать ли геноцид. Сколько тартенальских сел сожжено напрочь? Скольких детей нереков и фараэдов насадили на копья, скольких угнали в рабство?

— Ты желаешь опуститься до их уровня? Зачем подражать худшим проявлениям этой культуры, если ты сама от такого приходишь в ужас? Дети корчатся на копьях — ты намерена в отместку устроить то же самое? — Он оглядел каждую по очереди; женщины молчали. Теол провел пятерней по волосам. — Обдумайте противоположную ситуацию. Если хотите, гипотезу. Летерас объявляет войну во имя свободы и тем оказывается на уровне высокой морали. Как вы на это посмотрите?

— С отвращением, — сказала Хеджан, разжигая трубку. Лицо ее скрыли клубы дыма.

— Почему?

— У них нет никакого «уровня морали», потому что они совершали акты геноцида. Что до тираний — Летер осуждает их лишь тогда, когда тирании действуют вразрез с торговыми интересами летерийцев. Поэтому все призывы к чести и достоинству вызывают недоверие.

— Очень хорошо. Я обдумал все ваши аргументы, и могу сказать лишь одно: летерийцы для вас прокляты, если что-то делают, и прокляты, если ничего не делают. Иными словами, дело в доверии. Прошлое располагает к спонтанной подозрительности. В настоящем мы можем предпринять попытки восстановить доверие, а будущее ожидает доказательств искренности этих попыток.

— Гипотезы, Теол, — устало отозвалась Шенд. — Нам-то что делать?

— Наша ситуация проста, как и казалось вначале. Парадигмы редко меняются волевым усилием. Они меняются вследствие наступающего хаоса, когда рушатся пороги и самые мерзкие черты нашей натуры нападают толпой, стремясь придать нужную форму переделке существующего порядка. Каждому из нас следует быть бдительным к себе.

— О чем ты толкуешь, во имя Странника? — спросила Шенд.

— О том, Шенд, что разумные основания не позволяют нам устроить коллапс Летера прямо сейчас. Надо понять, к чему склонится ход войны.

— Разумные основания? Кому это нужно? Наш мотив — МЕСТЬ. Летер желает уничтожить еще одно племя. Я хочу помешать.

— Не считай Тисте Эдур слабыми. Сейчас нашим приоритетом должна быть тайная эвакуация несчастных Должников — нереков, фараэдов и Тартеналов. На острова. На мои острова. Остальное может подождать, должно подождать — и подождет. Пока я не скажу иного.

— Ты предаешь нас.

— Нет. У меня даже нет задней мысли. Я сознаю влияние алчности, на котором построена родная цивилизация, сознаю подоплеку речей о справедливой судьбе и неколебимом единстве.

— Почему ты думаешь, — спросила Хеджан, — что Тисте Эдур могут выиграть там, где проиграли все другие?

— Выиграть? Это слово меня тревожит. Могут они оказаться трудным и даже грозным врагом? Думаю, да. Их цивилизация стара. Намного старее нашей. Их золотой век давно, давно миновал. Они живут в страхе, видя в растущем влиянии и богатстве Летера угрозу, некое неофициальное соревнование культур. Летер — яд, развращающее влияние; как следствие, Эдур стали окапываться и готовиться к войне. Чувствуя отвращение к видимому будущему, они повернулись к нему спиной и ныне грезят только о прошлом. О возвращении былой славы. Даже если Летер предложит руку помощи, они увидят в этом предложение сдачи. Гордость не даст им согласиться. Или иначе: эта рука означает для них нападение, ее нужно отрубить и сплясать на крови. Самое худшее для Эдур — выиграть войну. Как-то завоевать нас, стать оккупантами.

— Этого не будет. А если и будет — они не хуже нынешних.

Теол бросил короткий взгляд на Хеджан, пожал плечами: — Вопросы ожидают разрешения. Пока — оставайтесь бдительными. У нас еще много дел. Что случилось с той женщиной из нереков и ее детьми?

— Мы отправили их на острова, — ответила Шенд. — Они ели больше, чем она могла приготовить. Толстели. Грустная картина.

— Ну, уже поздно. Я голоден, так извините — ухожу.

— А что с Аблалой? — спросила Риссарх.

— А именно?

— Мы хотим его назад.

— Боюсь, слишком поздно. Вот что бывает, если потеряна бдительность.

И Теол поспешил убраться.

Проходя по тихим улочкам к дому, он обдумывал свои слова. Признавался себе, что испытывает колебания. Слухи содержали немало загадок, что и позволило ему предвещать: эта война будет не похожа на другие войны Летера. Столкновение воль и желаний, а под их покровом — орда сомнительных допущений и подозрительных сантиментов. В этом война походит на все предыдущие. Но сейчас исход неясен, речи о победе звучат уклончиво и смущенно.

Он миновал площадь Прыща и подошел ко входу в район складов. Отсюда недалеко до его дома. Теол хмурился, поддергивая штаны и поправляя кривые рукава. «Худею? Трудно сказать. Шерсть ведь растягивается».

Из теней выступила фигура. — Ты опоздал.

Теол вздрогнул. — К чему?

Шерк Элалле подошла на два шага. — Я ждала. Багг сварил суп. Где ты был?

— Что ты здесь делаешь? Тебя уже могли продырявить. Тут опасно…

— Нужно потолковать, — прервала Шерк Теола. — О Харлесте.

— Что с ним?

— Он хочет заточенные зубы и ногти. Только и слышу: «клыки и когти, клыки и когти». Мы с Баггом уже устали от него. Где Селаш? Почему ты не договорился? Для тебя мы всего лишь трупы, но даже мертвецы имеют потребности!

— Ну, нет, я так о вас не думаю. Скажи Харлесту, что Селаш уже работает над его заказом. Может быть, прямо сейчас. Готовит отточенные решения.

— Не смеши.

— Извини. Тебе нужно пополнение?

— Что?

— Ну, э… я о травах и прочей набивке.

— Сама не знаю. Я пахну или что?

— Нет, нет. Запах сладкий, Шерк. Будь уверена.

— Теол Беддикт, чем дальше, тем меньше меня успокаивают твои заверения. Когда возвращается Герун Эберикт?

— Вскоре. Чувствую, он сильно возбудится.

— Меня возбуждает только одно, и это не Эберикт. Впрочем, еще одно: я хочу воровать. Хоть у кого, хоть что. Задай мне направление. Любое.

— Гм, всегда есть что взять в хранилище Палаты. Но оно явно неприступно. Еще — королевская казна. Тоже безнадежный случай.

— Палата. Да, звучит как вызов.

— Тебе не суметь. Никому не удавалось, даже Зеленому Свину, который был волшебником не хуже Цеды….

— Я знала Зеленого Свина. Он пострадал от излишней доверчивости.

— И в результате был разорван по суставам.

— Что следует украсть из Хранилища?

— Шерк…

— Что?

Теол оглянулся. — Ладно. Я хочу узнать, кто из ростовщиков держит наибольшие долги короля. Король живет не по средствам, и заимствует не только в казне. Итак: кто, сколько? То же самое насчет королевы Джанали. И что она делает от имени сына.

— И все? Ни золота, ни бриллиантов?

— Именно. Ни золота, ни бриллиантов, и никаких свидетельств взлома.

— Я смогу.

— Нет, не сможешь. Тебя схватят. И расчленят.

— О, это будет неприятно.

— Может и нет, но жить… гм… станет неудобно.

— Не поймают меня. Теперь о том, чего ты хочешь из королевской сокровищницы.

— Полный счет.

— Ты хочешь знать состояние казны.

— Да.

— Я смогу.

— Нет, не можешь.

— Почему?

— Потому что к тому времени тебя уже расчленят.

— И тогда я смогу проползать в места, иным способом недоступные.

— Шерк, они же заберут голову. Самым последним актом казни.

— Да ну? Варварство!

— Я же сказал, тебе будет неудобно.

— Рискну. Постараюсь не попасться. Подумай, ведь и голова может вести счет.

— И чего от меня потребуется? Принести голову в сокровищницу? Привязать веревку, чтобы потом вытащить?

— Звучит сомнительно.

— Точно, а?

— Теол Беддикт, ты не можешь придумать план получше? Моя вера в тебя слабеет.

— Думаю, этому горю не поможешь. А что там насчет покупки морского судна?

— Предполагалось, что это секрет. Багг обещал не говорить нико…

— Он и не сказал. У меня свои источники. Особенно когда купленное судно принадлежит мне. Не официально, а…

— Понятно. Я, Аблала и Харлест решили стать пиратами.

— Не смеши меня, Шерк.

— Да ты жесток.

— Извини. Пиратами. Ну, все трое почти непотопляемы. Может сработать.

— Меня ошеломляют доверие и поддержка.

— И когда вы планируете пуститься на поиски приключений?

— Разумеется, когда закончим дела с тобой.

Теол поддернул штаны. — Еще одна поучительная беседа. Шерк, я учуял запах чего-то, что может оказаться супом. А тебе пора в могилу.

— Иногда я тебя реально ненавижу.

Он вел ее за руку вниз, по выкрошившимся ступеням. Ей нравились эти странствия, хотя места, в которые он водил ее, бывали… тревожащими. На этот раз они спускались в перевернутую пирамиду — по крайней мере, он так ее назвал. Четыре стороны вокруг широкой ямы, и в основании — маленький квадрат тьмы.

Воздух был очень сырым, на руках оседала роса. Высоко вверху — небо, белое и бесформенное. Она не знала, горячее ли оно — память о подобных ощущениях слабела, как и память о многих иных вещах.

Они достигла темного основания. Девочка поглядела на высокую, бледную фигуру рядом. Лицо стало более четким, черты почти различимыми. Красивое, но суровое. — Как жаль, — сказала она, — что та хватает тебя за лодыжки.

— У всех у нас свое бремя, Чашка.

— Где мы?

— Ты не узнаешь места?

— Нет. Может…

— Тогда спустимся дальше.

Во мрак. Три витка, площадка, далее снова спираль черного камня.

— Кругом и кругом, — хихикнула Чашка.

Вскоре они достигли дна — лестница привела в просторную комнату с высоким потолком. Темнота не служила для Чашки преградой — как, подозревала она, и для ее спутника. Она смогла различить у правой стены разваленный могильник и пошла было к нему. Рука удержала ее. — Нет, подружка. Не туда.

Он повел ее прямо. Три дверных прохода, каждый обрамлен изящной аркой. Между горельефами колонн виднелись резные изображения.

— Как можешь видеть, — произнес он, — здесь обратная перспектива. То, что ближе, вырезано глубже. Все это не случайно.

— Где же мы?

— Ради достижения мира совершено разрушение. Ради дара свободы обещано вечное заточение. Приговор избавляет от необходимости поиска справедливости. Это тщательно продуманное приятие диаметральных противоположностей. Это вера в равновесие, вера, ставшая религией. Однако в данном случае доказательство божьего могущества лежит не в причинах, а в следствиях. Поэтому в этом мире и всех прочих доказательства добывают действием, и все действия — в том числе действие выбора бездействия — являются моральными. Ни одно деяние не избавлено от морального контекста. С другой стороны, самое морально безупречное действие — противоположное предпринятым ранее.

— На что похожи комнаты за теми дверями?

— Эта цивилизация, — продолжал он, — привязала своих граждан к действиям крайне жестоким. Под поверхностью земли строились большие города. Каждое здание, каждое помещение физически выражает качество отсутствия. Твердость камня равняется пустоте. В этих местах не жили. Они собирались тут — и выходили наводить порядок.

Казалось, он не намерен вести ее за двери. Она сосредоточилась на картинах. — Нет лиц.

— Да, Чашка. Противоположность личности.

— А тела такие странные.

— Уникальное строение. Во многих смыслах примитивное, но оттого менее… специализированное и знающее меньше ограничений. Весьма долгий жизненный срок, больше, чем у других существ. Очень трудно убить — а нужно тебе сказать, что их НУЖНО БЫЛО убивать. Так решал любой, вступивший с ними в контакт. Почти всегда. Они заключали временные союзы. Например, с Джагутами. Но это лишь вид тактики, направленной на поддержание равновесия, и все их союзы в конце концов гибли. Как и сама их цивилизация.

Чашка повернулась, заметив вдали какую-то груду. — Это же тела…

— Кости. Обрывки одежд, тех ремней, что они носили.

— Кто их убил?

— Тебе нужно понять, Чашка. Той, что в тебе, нужно понять. Мой отказ от веры Форкрул Ассейлов в равновесие — абсолютен. Я не слеп к тем способам, какими сталкиваются силы, к пути, которым мир стремится к балансу. Но в этом стремлении я вижу не доказательство могущества бога; я не вижу за этими силами ничьей руководящей руки. Да и существуй она на деле, я не увидел бы в этом явного одобрения дел самоизбранного народа, для которого хаос являлся единственным ответом порядку. Хаосу не нужны союзники, ибо он живет в каждом из нас, словно яд. Я признаю единственную борьбу за порядок — борьбу внутреннюю. Выход вовне предполагает внутреннее совершенство. Будто бы вечный бой окончен и одержана победа.

— Их убил ты.

— Этих — да. Остальных — нет. Я прибыл слишком поздно и слишком мало был на свободе. И все равно — уже тогда оставалось лишь несколько анклавов. Об этом позаботились мои родичи — драконы, потому что никто иной не обладал достаточной силой. Я уже сказал, что их чертовски трудно убить.

Чашка пожала плечами и услышала, как он вздыхает.

— Подружка, есть места, в которых остались Форкрул Ассейлы. По большей части заточенные, но неугомонные. Что еще тревожнее, во многих местах обманутые смертные поклоняются им. — Он заколебался. — Ты не имеешь представления, Чашка, в какой крайности очутился Азат. Выбрать душу вроде твоей… словно влезть в середину вражьего лагеря. Интересно, испытал ли он раскаяние в последний миг? Опасение? Видит Мать, у меня полно опасений.

— О какой душе внутри меня ты говоришь?

— Может быть, он пытался использовать силу души, не пробуждая ее полностью? Нам никогда не узнать. Но теперь ты отпущена в мир. Выбрана солдатом в войне против хаоса. Можно ли разрешить этот внутренний конфликт? Твоя душа? Это Форкрул Ассейл.

— Так ты привел меня домой?

Рука выдала его внезапное содрогание. — Дитя, ты была также и смертной. Тут великая тайна. Кто родил тебя? Кто забрал жизнь и почему? Было ли это приготовление тела к принятию души Ассейла? Если так — или Азат был обманут кем-то, способным говорить с ним, или он не имеет отношения к твоему созданию.

— Почему же Азат не говорил мне правды?

— Он считал тебя опасной.

— О. — Через несколько мгновений она сказала: — Ты готов убить меня, если я окажусь опасной?

— Я убиваю только плохих, — ответил он. — Разве ты хочешь стать плохой? Я буду очень сердиться! Ну, теперь ты не боишься?

— Ты пришел ко мне, потому что могло понадобиться меня уничтожить.

Он показал рукой на груду костей: — Не думаю, что ты ляжешь там. Будем надеяться, что до такого не дойдет. Будем надеяться, что душа в тебе не пробудится.

— Не пробудится. Вот отчего все это неважно.

— Почему ты так уверена?

— Башня сказала.

— Сказала? Что сказала? Попытайся припомнить точные слова.

— Она говорит не словами. Показывает вещи. Мое тело, обвязанное. Плачущие люди. Но я могу видеть сквозь ткань. Я пробудилась. Вижу все двумя парами глаз. Очень странно. Одними глазами из-под савана, другими — откуда-то рядом.

— Что еще показал Азат?

— Глазами снаружи. Было еще пятеро. Мы стоим на улице, смотрим на семью, несущую тело. Мое тело. Нас шестеро. Мы прошли долгий путь, и все из-за сна. Мы ждали в городе неделями, ждали, пока Азат выберет. Но я была не такая, как остальные, хотя мы ждали одного и странствовали вместе. Это были ведьмы нереков, и они подготовили меня. Ту, что снаружи, не ту, что в саване.

— Та, что снаружи. Чашка, это была девочка?

— О нет. Я была высокой. Не такой высокой, как ты. Мне пришлось надеть капюшон, чтобы никто не увидел, какая я особенная. Я пришла издалека. В юности я брела по пескам — пескам, что покрыли Первую Империю. А что это такое?

— Что сказали тебе ведьмы? Они называли имя?

— Нет.

— Титул?

Она пожала плечами: — Я все такое позабыла. Они называли меня безымянной. Это важно?

— Думаю, да. Хотя я не очень знаком с предметом. Многое остается для меня неведомым. Я попал в тюрьму молодым. Ты уверена, что это был титул? Что нереки не просто звали тебя так, не зная имени?

— Это был титул. Они говорили, я готова для рождения. Что я настоящая дочь Эрес. Что я ответ на Седьмое Завершение, ибо я кровь рода.

— «Кровь рода». Что бы это значило?

— Думаю, эта Эрес была моей настоящей матерью.

— Да.

— А ты сможешь узнать, кто мой отец?

— Да, я узнаю его кровь. Хотя бы это.

— Интересно, жив ли он.

— Зная, как играет Эрес — он может еще и не быть твоим отцом. Чашка, она странствует во времени, и этот способ никто не смог понять и тем более — повторить. Этот мир — ее мир. Она его негаснущее пламя. — Помолчав, он добавил: — Она выбрала — или выберет — с большим тщанием. Твой отец был — или будет — кем-то весьма значительным.

— Так сколько во мне душ?

— Две, разделяющие тело умершего ребенка. Дитя, мы должны найти способ вывести тебя из этого тела.

— Зачем?

— Ты заслужила чего-то большего.

— Я хочу назад. Ты выведешь меня? Поскорее!

— Угря не кладу, — сказал Багг, разливая суп. — Он все еще жесткий.

— Тем не менее, дорогой лакей, пахнет он великолепно.

— Наверное, это от вина. Любезность Главного Следователя Ракет, чей интерес к вашей особе подогревается не только служебным рвением.

— И чем ты мне помог?

— Я заставил ее интерес углубиться, хозяин.

— Методом от противного?

— Точно.

— А хорошо ли это? Я имел в виду: она меня малость пугает.

— Вы и половины ее ужасности не познали. Тем не менее, она исключительно умна.

— Ох, вот это мне совсем не нравится. Знаешь, я действительно чую рыбный вкус. Слабый намек. Этот угорь был совсем сухим?

Слуга поднес к губам половник и вытащил из него некий кусок — черный, сморщенный и настолько непривлекательный, насколько можно вообразить.

Теол склонился поближе. — Багг…

— Да, хозяин?

— Это подошва.

— Разве? Ох. Я — то гадал, почему с одной стороны он тоньше, чем с другой.

Теол сделал еще глоток. — Знаешь, все еще отдает рыбой. Могу заключить, что носитель сандалии работал на рыбном рынке и наступил на угря, а потом потерял подошву.

— Я с трудом заставляю себя подумать о том, на что еще он — или она? — мог наступить.

— Да, нёбо ощущает вкусовую гамму, намекающую на сложную и длинную историю приготовленного. Ладно. Как прошли день и вечер?

— Без особых происшествий. Ракет сообщила, что Герун убил за год почти три тысячи горожан.

— Три тысячи? Явный излишек.

— Я тоже так подумал. Еще супа, хозяин?

— Да, спасибо. Так в чем его проблемы?

— Геруна? Побьюсь об заклад, просто кровожадность.

— Так просто? Ужас. Думаю, нам надо что-то делать.

— А как прошли ваши день и вечер?

— В делах. Я утомился.

— Вы были на крыше?

— По большей части. Хотя припоминаю, один раз сошел вниз. Зачем — не помню. Кажется, я и тогда не понял, зачем — и пошел спать.

Багг склонил голову набок: — Кто-то приближается к двери. — На улице послышался стук сапок, слабый лязг стали.

— Кажется, мой брат, — отозвался Теол. Повернув голову к входной завесе, он возвысил голос: — Брюс, входи.

Занавеска откинулась, вошел Брюс. — Что за интересный запах, — сказал он первым делом.

— Рыбный суп. Не хочешь?

— Нет, спасибо. Я уже поел, как раз после второго звона. Надеюсь, ты слышал молву.

— О войне?

— Да.

— Очень мало, — сказал Теол.

Брюс колебался. Он со вздохом покосился на Багга. — Среди Тисте Эдур явился новый император. Халл присягнул ему на верность.

— Да, это поистине нехорошо.

— Так что ты под угрозой.

— Ареста?

— Скорее убийства. Все во имя патриотизма.

Теол отодвинул миску. — Мне кажется, Брюс, что ты в большей опасности, чем я.

— Меня хорошо охраняют, а тебя — нет.

— Чепуха! У меня есть Багг!

Слуга поглядел на Брюса с тупой улыбкой.

— Теол! Не время для шуток…

— Багг обиделся!

— Я?

— Разве нет? Я бы обиделся, если бы был на твоем месте…

— Кажется, вы и сидите на моем месте.

— Приношу извинения за неуклюжий речевой оборот.

— Великодушно прощаю, хозяин.

— Ты наполнил меня облегчением…

— Прекратите! — Брюс вскочил, взмахнув руками. Измерил шагами тесное пространство комнаты. — Угроза весьма реальна. Агенты королевы не ведают колебаний. Вы оба в серьезной опасности.

— Как мое убийство изменит факт предательства Халлом родной страны?

— Никак, конечно же. Но твоя история, Теол, заставляет многих тебя ненавидеть. Инвестиции королевы пострадали по твоей вине, а она не забывает и не прощает.

— И что ты предлагаешь?

— Во — первых, прекрати спать на крыше. Позволь мне нанять нескольких охранников…

— Нескольких? О скольких ты думаешь?

— По меньшей мере четверых.

— Одного.

— Одного?

— Одного, не больше. Знаешь, Брюс, я не люблю толпу.

— Толпу? Ты всегда ее любил.

— Теперь — нет.

Брюс посмотрел сердито, потом вздохнул: — Ладно. Одного.

— И ты будешь счастлив? Отлично…

— И больше не спать на крыше.

— Боюсь брат, это невозможно.

— Почему?

Теол взмахнул рукой: — Погляди на комнату! Это полный беспорядок! К тому же Багг храпит. И мы говорим не о тихом храпе. Вообрази, что ты прикован к полу пещеры, и в нее врывается прилив, с ревом, ревом, РЕВОМ…

— У меня на примете трое телохранителей, родных братьев. Один из них всегда будет на посту, даже когда ты спишь крыше.

— Если он не храпит…

— Они не будут спать! Они будут стоять на страже!

— Хорошо, хорошо. Успокойся. Я же согласился. Так как насчет супа? Хоть перекусишь до завтрашнего завтрака.

Брюс глянул на горшок. — В нем ведь вино?

— Точно. И самое лучшее.

— Ладно. Налей полмиски.

Теол и Багг обменялись радостными улыбками.

Глава 15

Свет и жар сочились из скалы, безжалостно кружили над узкой дорогой. Призраки устремились к трещинам и расселинам и теперь сидели в них, как ожидающие сумерек летучие мыши. Серен Педак ждала Бурака. Опустила на землю тюк, одернула пропитавшийся потом ватник под доспехами — он пополз по спине, будто слезающая кожа. Она сложила часть доспехов в тюк, что, естественно, не облегчало карабканье к верхней точке перевала.

Сзади не доносилось ни звука; она уже решила вернуться на дюжину шагов и поглядеть, что творится за гребнем. Но тут послышались тихие проклятия и неровные шаги.

«Бедняга».

На всем пути их осаждали духи. Призрачные твари сделали сам воздух возбужденным и неспокойным. Было трудно спать, в поле зрения постоянно что-то мелькало, стоянка оглашалась скрежетом и шепотом. Нервы натянулись до предела.

Взглянув на солнце, она стерла со лба смешанный с песком пот и прошла несколько шагов по тропе. Уже почти кончились земли Эдур. Еще тысяча шагов. Потом день пути вниз, к реке. С ними нет фургонов, так что можно просто нанять лодку и проделать остаток пути в Трейт по воде. Еще день.

«А потом? Сохранит ли он мой контракт»? Это казалось бессмысленным, так что она думала — ее просто отпустят. Свобода, возможность добраться до Летераса. Но Бурак Преграда помалкивал. По правде говоря, за весь путь от селения хиротов он ни произнес ни слова.

Она обернулась поглядеть, как купец вылезает на плоскую середину перевала. Одежда и брюки порваны, в пыли и полосках пота, лицо и шея краснеют нездоровым румянцем. Серен пошла назад. — Здесь мы немного передохнем.

Он кашлянул. — Зачем? — Голос походил на хриплый лай.

— Потому что нужно отдохнуть.

— Вам не нужно. Тогда зачем отдыхать мне? Аквитор, я в полном порядке. Просто ведите к реке.

Ее тюк содержал припасы на двоих. Она срубила деревце и превратила его ствол в клюку. Это все, что он держал в руках.

Купец, задыхаясь, встал, тяжело оперся на палку. — Я намерена отдыхать, Бурак, — произнесла Серен резко. — А вы можете делать что хотите.

— Не могу терпеть шпионов! — внезапно завизжал купец. — Везде! Проклятые тени! Хватит! — Он поковылял по тропе.

Серен вернулась к мешку, снова вскинула его на плечи. Одно чувство она разделяла с торговцем искренне и полностью: чем скорее кончится путешествие, тем лучше.

Теперь она шла сзади него. Но быстро нагнала и обогнала.

Вскоре Серен достигла прогалины, по которой проходила установленная сотню лет назад граница. Бурак Преграда снова оказался сзади, вне прямой видимости. Серен сбросила тюк и подошла к полированным черным стенам, вспоминая, как недавно касалась странной — и странно гостеприимной — поверхности камня.

Некоторые тайны лучше не разгадывать. Когда зловещие обстоятельства срывают тонкую кожицу загадки, явившиеся на свет истины по большей части оказываются горькими.

Она прикоснулась ладонями к теплому, гладкому камню и почувствовала, как в тело струится целительная сила. За гранью — фигуры в бесконечном движении, как всегда, не обратившие на нее внимания. Как всегда. Серен уперлась в стену лбом, закрыла глаза.

И услышала шепот.

Язык, родственный эдурскому. Серен попыталась перевести. И ей открылся смысл сказанного.

— … когда повелителя нельзя сокрушить. Нельзя победить.

— И теперь он питается нашим гневом. Нашим отчаянием.

— Из троих вернется один. Наше спасение…

— Глупцы. Каждая смерть увеличивает силу. Победа невозможна.

— Для нас нет места. Мы лишь слуги. Мы сочимся страхом и начинается уничтожение…

— Это уничтожает и нас.

— Да, и нас тоже.

— Вы думаете, она придет снова? Кто-нибудь верит в это? Я уверен — она вернется. Воздев свой сверкающий меч. Она — поднимающееся солнце, а солнце приходит всегда, обращая нас в бегство, разрывая на кусочки жестким и беспощадным светом…

— … уничтожение поработило нас. Превратило в мертвые осколки. Чтобы покончить…

— Рядом кто-то есть.

— Кто?

— Смертная. Две Госпожи в одном Оплоте. Одна здесь. Она здесь, она слушает наши речи.

— Украдем ее разум!

— Возьмем ее душу!

— Надо вырваться!

Серен отскочила от черной стены. Задрожала, затрясла головой, закрывая уши ладонями. — Хватит, — простонала она. — Прошу, не надо. Не надо. — Женщина опустилась на колени и замерла. Голоса стихали, вопли слышались чуть слышно, издалека. — Госпожа? — прошептала она. — Я никому не госпожа. «Просто еще одна невольная ценительница одиночества. Во мне нет места для голосов, нет места для суровых решений. Нет яростного огня».

Одни уголья, как в Халле. Липкие остатки возможностей. Однако, в отличие от мужчины, которого она когда-то любила — или думала, что любит — Серен не склонилась перед новым образом уверенности. Не видела надобности в усыпляющей, словно наркотик, иллюзии, в сладкой гарантии нового рабства.

Ее жизни не нужен новый хозяин. Ей не нужно бремени дружбы.

Позади раздался хриплый голос: — Что такое с вами?

— Ничего, Бурак. — Серен устало поднялась. — Мы дошли до границы.

— Аквитор, я не слепой.

— Можно пройти еще немного и разбить лагерь.

— Думаете, мы так слабы?

Она оглянулась. — Бурак, вы шатаетесь от утомления. Как и я. К чему бравада?

Он отвернулся, пряча выражение внезапной боли. — Вскоре увидите, к чему.

— Как насчет моего контракта?

Он не смотрел ей в глаза. — Окончен. Когда доберемся до Трейта, я освобожу вас от дальнейших обязательств.

— Да будет так, — ответила она, направляясь к тюку.

Они разожгли небольшой костер. Казалось, духи ничего не знают о границе — они так и порхали в мечущихся тенях. Живой интерес. Серен думала, что знает причину. Те призраки в каменной стене. Она отмечена.

«Госпожа Оплота. Госпожи. Их две, и духи считают, что я одна из них. Ложь, ошибка.

Что за Оплот?»

— Вы были молодой, — неожиданно произнес смотревший на огонь Бурак, — когда мы повстречались в первый раз.

— А вы, Бурак, были счастливым. И где все это?

— Счастье. Теперь это привычная маска. Да, я часто ношу ее. Радуюсь, шпионя и раз за разом предавая, обманывая. Радуюсь, снова и снова видя кровь на своих руках.

— О чем вы?

— Мои долги. О да, я кажусь преуспевающим торговцем… средней руки.

— А на самом деле?

— Я оттуда, где гибнут мечты. Я разрушенное здание, по которому ковыляет, спотыкаясь, самоуважение. Ты стоишь, слишком испуганный, чтобы убежать, и видишь, как твои собственные руки пачкают мечты, марают подлинный твой лик за прилипшей личиной. Говорить правду нелегко, и слова не освобождают.

Она подумала. Нахмурилась. — Вас шантажировали. — Он не возразил. Серен продолжала: — Так вы Должник?

— Долги начинаются с малого. Едва заметного. Временного. В качестве возмещения тебя просят нечто сделать. Что-то мерзкое, предательское. И тут они получают тебя всего. Ты снова должен, ты на крючке тайны, хочешь, чтобы твои преступления не разоблачались, а преступлений ты совершаешь все больше и больше. Так бывает, если ты наделен совестью. — Бурак вздохнул и добавил: — Не завидую тем, у кого нет совести.

— Разве нельзя вырваться?

Купец не отрывал глаз от языков огня. — Конечно, можно, — легко признал он.

Этот тон, столь не совпадающий со смыслом слов, испугал Серен. — Бурак, вы можете сделать себя… бесполезным.

— Да, это возможно. Я усердно добиваюсь именно этого. — Он встал. — Пора спать. А завтра вниз, к реке, где мы сможем омочить сбитые ноги в холодной водице. На всем пути до Трейта.

Серен заснула не сразу. Слишком утомленная, чтобы думать, слишком отупевшая, чтобы бояться.

В сумерках следующего дня странники добрались до Причала Крейга, чьи обветшалые здания были окружены палатками военных. Повсюду солдаты; к пристани пришвартована большая, искусно украшенная барка с развевающимся королевским флагом. Прямо под флагом виднелось копье со шлемом, знак Цеды.

— Здесь отряд боевых магов, — сказал Бурак. Они шагали к лагерю, чтобы пройти через него к гостинице и причалам.

Серен кивнула: — А солдаты — их эскорт. Вроде бы боев еще не было.

Купец пожал плечами. — Может, на море. Думаю, война начата.

Серен схватила Бурака за руку. — Смотрите. Те трое.

Купец хмыкнул.

Те, на кого она указала, вынырнули из-за ряда палаток. Солдаты держались от них на почтительном расстоянии. Трое магов вышли и встали между лагерем и путниками.

— Та, в синем… узнаете, аквитор?

Она кивнула: — Некил Бара, главная волшебница Трейта, по силе почти не уступает самому Цеде. Слева, мужчина в черных мехах — это Арахафан, командир магов батальона Холодной Глины. Третьего не знаю.

— Энедиктал, — отозвался Бурак. — Коллега Арахафана, батальон Змеиных Поясов. Перед нами трое самых сильных магов севера. Они готовят ритуал.

Серен направилась к троице.

— Аквитор! Стойте!

Не обращая внимания на Бурака, Серен сняла с плеча тюк, опустила на землю. Маги заметили ее. Некил Бара насмешливо приподняла бровь: — Аквитор Серен Педак. Воистину над вами посмеялся Странник.

— Вы готовите атаку. Не делайте этого.

— Нам ваши приказы не нужны, — пробурчал Энедиктал.

— Вы же хотите ударить по селениям?

— Только по ближайшим к границе, — сказала Некил Бара. — Достаточно далеко, чтобы без помех произвести полное открытие. Они же за горами. А если Странник поможет, там окажутся и армии Эдур.

— Мы сотрем наглых ублюдков, — сказал Энедиктал. — Прекратим дурацкую войну еще до начала.

— Там дети…

— Плохо. Для них.

Без дальнейших разглагольствований маги заняли позиции в двадцати шагах друг от друга. Обратились лицами к склону холма и далеким горам за ним.

— Нет! — закричала Серен.

Ее окружили солдаты — их лица под ободками шлемов были мрачны. Один сказал: — Или так, женщина, или на поле битвы, где умрут многие. Не двигайся. Не говори ничего.

Бурак встал рядом. — Не вмешивайтесь, аквитор.

Серен воззрилась на него: — Вы не подумали, что он ответит? Он отразит атаку, Бурак. Вы же знаете: он может.

— У него может не хватить времени, — ответил купец. — Может, родное село он защитит, а вот другие?

Ее внимание привлекла вспышка света. Серен обернулась и обнаружила, что рядом осталась лишь Некил Бара. Фигура Бенедиктала виднелась в двухстах шагах. Обернувшись, она смогла найти и Арахафана, стоявшего в двухстах шагах по другую сторону от Бары. Новые вспышки; маги исчезли и появились уже в четырехстах шагах.

— Они расширяют поле, — заметил Бурак. — Ритуал будет большой.

Солдат отозвался: — Сегодня работает и сам Цеда. Через этих троих и прочих магов, расположившихся в лиге отсюда. Скоро от четырех сел останутся угли.

— Ошибка, — ответила Серен.

Между застывших волшебников формировалось нечто: синие и зеленые лучи, спутанные молнии связали магов, словно таинственной веревкой. Сияние росло, как пенный прибой, начинавший потрескивать, выбрасывая искры и извивающиеся в воздухе щупальца.

Звук перешел в шипящий рев. Свет ослеплял, щупальца молотили по краям тускло светящегося пенного купола. Скрученные «веревки» бились и дергались между неподвижными магами, давали ответвления к невидимым за холмами участникам ритуала.

Она видела, как копится сила. Бешеное бурление, щупальца, хлещущие воздух, будто отростки сорванной волнами морской анемоны.

Натянувшаяся цепь порвалась, и гул освобождения сотряс землю под ногами Серен. Маги зашатались, когда волна ринулась в небо, превращая ночь в день. Гребень ее сверкал зеленым, несущаяся вслед масса отливала охрой, стряхивала клочья пены.

Вал уже закрыл северный горизонт, а волна все вздымалась, наливаясь мощью. Трава у ног магов почернела и взвилась пеплом в мятущийся воздух.

Среди гула возник крик, перешедший в вопль. Серен увидела, как один из солдат споткнулся и шагнул к мерцающей стене. Она захватила его, порвала доспехи, одежду, волосы и кожу; плоть взорвалась, выбросив струи крови. Кости полезли из тела несчастного… и от солдата остался только сапог, стоявший на выжженной земле у края пенящегося вала. Кровавая полоса, бледнея, потянулась вверх, почти сразу пропав из вида. Воздух заскворчал, обдавая жутким холодом.

Серен упала — единственный возможный ответ на дикое сотрясение почвы — и впилась пальцами в землю. Окружающие делали то же самое. Среди всеобщей паники еще один солдат в воплем полетел в сторону волны.

Рев внезапно прекратился — словно у урагана перехватило горло — и Серен увидела, как основание купола поднялось, скаталось громадным занавесом, снова открывая взорам потрепанные холмы, тракт и древние, приплюснутые веками горы за ним.

Двигаясь на север, волна уменьшалась; ее яростный свет по временам поблескивал в зеркалах озер и луж. Снег на склонах гор озарился подобием неожиданного рассвета — блеклым золотом и зеленью.

Вскоре горы снова стали лишь темными силуэтами. За ними от горизонта до горизонта опадала, исчезала за гребнями волна.

Уголком глаза Серен заметила Некил Бару. Та стояла на коленях. И вдруг по северному краю мира блеснул свет, словно штормовое море взорвалось, ударившись о скалы. На этот раз поразившее небо свечение напоминало бешено тянущиеся ввысь руки с громадными отростками — щупальцами.

Серен заметила на фоне черных гор быстро распространяющееся серое мерцание. И внезапно ощутила угрозу. — На землю! Плашмя! Скорее! — Рябь ударилась в подножие склона. Несколько с трудом державшихся в каменистой почве деревьев одновременно упали, будто подкошенные взмахом ладони гиганта. Шум ударил по ушам.

И перекатился над лежавшими, как-то слишком быстро стихнув.

Ошеломленная Серен подняла голову. Темные черепицы близлежащего строения танцевали в воздухе. Обращенная к северу стена задрожала и осела, захватывая за собой крышу.

Аквитор медленно встала на четвереньки. Рядом была Некил Бара. Ее волосы и одежду пронесшийся шторм не затронул. Тихий дождь увлажнил странно густой воздух. Прибил к земле запахи горелого дерева и раскрошенного камня.

Вскоре ветер стих, а дождь хлынул потопом. Вернулась темнота. Если за горами все еще горел огонь, признаков его видно не было.

Рядом заворочался Бурак, стирая грязь с лица. — Он не заблокировал это! Как я и говорил — не было времени приготовиться.

— Сохрани Странник! Что за сила! — крикнул солдат.

Для вечных побед Летера есть весомые причины. Даже Ониксовые Ведуны Синей Розы сокрушены кадровыми магами Цеды. Архижрецы, шаманы, ведьмы и первобытные колдуны — никому не удавалось долго противостоять подобному напору.

Серен чувствовала тошноту. Тошноту и тоску. «Это не война. Что же это? Спаси Странник, я не могу ответить. Как описать величину подобной резни? Безумие. Проклятие. Словно мы позабыли о благородстве. Своем и чужом. Самого мира. Нет различий между виной и невинностью, само существование стало приговором. Люди против своей воли становятся просто символами, грубыми набросками, вместилищами всего зла, всех разочарований…

Так ли нужно? Наделять врага всеми возможными хворобами, отравить ядом самое дыхание, чтобы получить повод к уничтожению источника заразы?..»

— Сомневаюсь, — деревянным голосом сказал Бурак, — что у них было время ощутить боль.

«Какое облегчение для нас…»

Их ничто не могло спасти. Ханнан Мосаг, Рулад, рабы, Пернатая Ведьма. Халл Беддикт. Имена проносились в голове, мелькали лица… Удивительно, но дольше всего задержалось лицо Тралла Сенгара. «Нет. Я должна думать о Халле. Почему этот? О, все одинаково мертвы».

— Все мертвы, — произнес сзади Бурак. — Хочу выпить.

Он шлепнул рукой по плечу Серен.

Она не пошевелилась. — Некуда идти.

— Аквитор. Таверна под гостиницей построена достаточно прочной, чтобы выдерживать осады. Думаю, сейчас туда набиваются солдаты, поминают погибших товарищей. Бедняги. Это я о погибших. Идемте, Серен. Я хочу сорить деньгами.

Она оглянулась, заморгала. Магов видно не было.

— Дождь хлещет. Идемте, аквитор.

Он ухватил ее за руку. Женщина позволила себя повести.

— Что случилось?

— Вы были в шоке. Не удивительно. Сюда, у меня есть чай. От самого капитана. Наслаждайтесь солнцем — его в последнее время было маловато.

Быстрое течение весело тянуло барку. Заходящее солнце закрывала медная дымка, однако веявший с берега бриз приятно согревал.

Она приняла чашку из его рук.

— Мы прибудем к закату, — сказал Бурак. — Очень скоро будут видны очертания крыш или хотя бы дым.

— Дым. Да, его будет достаточно.

— Думайте по-другому, Серен. Скоро вы избавитесь от меня.

— Нет, если война не начнется.

— Я намерен разорвать контракт в любом случае.

Серен с трудом сфокусировала взгляд. «Была ночь. Магическая атака. Таверна. Взволнованные солдаты. Разведчики пойдут к северу утром». Она припоминала детали, странное возбуждение, такое же тусклое, как свет фонарей таверны. Кто-то отнимает кружку. «Вы слишком пьяны»… — Почему?

— Вы мне больше не нужны, аквитор.

Чувствуя некоторое раскаяние, она произнесла: — Не надо зарекаться. Ведь вам, возможно, еще придется выполнять известные обязательства…

Купец выглядел более серьезным, чем обычно. — Нет. Со шпионажем покончено.

— Ах. Найдете более чистый источник, Бурак?

— Не сомневайтесь.

— Полагаю, Эдур вскоре запросят мира. — Она отпила чай. Мята, что — то еще, горчащее на языке. — Вы остановитесь в Трейте?

— В Трейте. Это же, в конце концов, мой дом.

Голову Серен внезапно заполнила тупая боль. Слова с трудом пробились сквозь нарастающий туман: — Что это? Уж не отравил ли ты чай, Бурак?

— Я должен был… С той ночи… Я позабочусь о вашей безопасности. Помните, аквитор — вы всегда владели моим сердцем… И помните — вы ничем не сможете мне помочь…

Голос раздавался как будто издалека. Она оседала. Воротник платья сдавил шею. Треск и покачивание дали понять, что барка вставала к причалу.

Какой-то шум рядом. Перед лицом возникла кружка. — Выпей, дочка.

Серен не узнала голоса. Попыталась отстраниться.

— Не надо так. Тот человек сказал, ты выпила слишком много. Видишь ли, дочка, бужу тебя уже целый звон. Я давно не видел жены. Мы плавали слишком долго. Бедняжка заждалась. А теперь повернись…

Серен заворочалась. Мышцы шеи нестерпимо ныли, в голове пульсировала тупая боль. Седовласый человек протянул ей плащ: — Вот, я починил застежку. Знаешь, у меня была дочь. Высокая, как и ты. Один благородный забрал ее с собой в Летерас. Больше мы ее не видели. Да и как? Мы люди бедные. Разве что тело проплыло бы по реке, как это бывает… На, выпей эля.

Она приняла кружку, быстро сделала три глотка.

— Вот так будет лучше.

— Мне надо идти. И вам — к жене.

— Отлично, дочка. Ты можешь встать?

— Где мой тюк?

— Он унес с собой, сказал, что можно будет забрать из сарая рядом с его домом. Он особенно настаивал насчет сарая. Не входи в дом, сказал он. Очень настаивал…

Она повернулась к трапу. — Спасибо. Помогите.

Грубые ладони подхватили ее под руки, затем, по мере того как она поднималась, уперлись в бедра. — Все, что мог, — выдохнул старик, когда она оказалась наверху.

Серен выбралась на причал. — Еще раз спасибо, господин.

Город был тихим, разве что пара собак лаяла где-то за складами. Спеша по улице, Серен то и дело спотыкалась. Однако, как и говорил матрос, эль смягчил головную боль. Мысли стали даже слишком ясными.

Она добрела до дома Бурака. Старое, но хорошо сохранившееся здание на полпути от складов. Ни огонька за закрытыми ставнями.

Взойдя по ступеням крыльца, она ударила ногой по двери.

Четыре удара — и замок поддался. Пробудились соседи. Кто-то звал стражу. Неподалеку зазвонил колокол.

По дверному полотнищу Серен вошла в прихожую. Ни звуков, ни выскакивающих слуг. Внутрь, по темному коридору, на верхний этаж. Еще переход. Все ближе к спальне Бурака. Открыть дверь. Внутрь.

Он висел на потолочной балке. Синее лицо в полутьме. Под ногами упавший стул. Узкая кровать рядом.

Из горла Серен вырвался крик ярости.

Внизу забухали ноги. Она снова закричала, и крик перешел в рыдание.

«Вы всегда владели моим сердцем…»

Огромные плюмажи дыма поднимались в серое небо, чтобы тут же припасть к земле, серыми змеями поползти над сожженной травой. Облака дыма закрыли весь север. Морщинистое лицо смотревшего на картину разрушения Ханради, вождя племени Меруде, было совершенно непроницаемым. Тралл Сенгар гадал, почему Ханради стоит рядом с ним, когда все его воины разбивают лагерь на лесистых склонах.

— Халл Беддикт говорил правду, — проскрипел вождь. — Они ударили преждевременно. По селам хиротов, бенеда и арапаев.

Всю ночь на севере полыхало алое пламя. Не менее четырех сел, среди которых родное селение Тралла, уничтожены.

Тралл повернулся, чтобы посмотреть на облепивших склоны воинов. С ними работают женщины и невольники, старики и дети. «Теперь нет пути назад. Магия летерийцев стерла наши дома… но они были пусты. В селениях оставались одни вороны. И горстка несчастных нереков. Все они стали пеплом».

— Тралл Сенгар, — сказал Ханради Халаг, — утром подошли наши союзники. Три тысячи. Тебя заметили; кажется, ты им хорошо известен, хотя и понаслышке. Они знают сыновей Томада Сенгара, но тебя — особенно. Их вожак зовется Доминантом. Здоровенный человек, особенно для этого народа. Волосы почти седые. Его личное имя Б» нагга…

— Вождь, меня не это интересует, — бросил Тралл. — Однажды я пойму вас, Ханради Халаг. Вашу так хорошо сокрытую суть. Ханнан Мосаг согнул вас, подчинив своей воле. А теперь вы склоняетесь перед моим братцем — императором. Узурпатором. Не ради ли этого затевалось объединение племен? Такого будущего вы желали?

— Узурпатор. За такие слова тебя убьют или изгонят.

Тралл хмыкнул: — Рулад с западной армией…

— Но духи теперь служат ему.

— Ага, теперь среди нас шпионы? Император, страшащийся своих подданных. Император, не терпящий критики. Кто-то должен говорить во имя разума.

— Не говори больше об этом. Не со мной. Я отвергаю сказанное тобой. Ты глупец, Тралл Сенгар. Глупец. Твой гнев рожден завистью. Всего-то. — Халаг отвернулся и пошел вниз по узкой тропе, вновь оставляя Тралла стоять в одиночестве у нависающей над долиной пропасти. Он позабыл посмотреть, взаправду ли вождь потерял свою тень.

Пропасть. Он может заглянуть в нее и увидеть тысячи, копошащиеся между деревьев.

Три армии и четыре флота включают в себя весь народ Тисте Эдур. Лагерь внизу имеет лигу в ширину и две в длину. Никогда Тралл не видел так много Эдур в одном месте. Хироты, арапаи, солланты, бенеда.

Он уловил на краю лагеря, находящемся под началом Фира, движение иного рода. Приземистые фигуры в мехах. По коже прополз озноб. «Наши… союзники».

Жекки.

Призванные тем, кого они убили. Поклонники меча.

Ночь пролетела незаметно, скрытая кошмарными проявлениями колдовства. Летерийские маги высвободили невообразимые силы, являя свою ужасающую и намеренную жестокость. Это будет война, не знающая пощады; для летерийцев завоевание и уничтожение стали синонимами. Тралл гадал, ответит ли Рулад в такой же манере.

«Однако у нас нет домов, чтобы вернуться назад. Мы обречены оккупировать юг. Весь Летер. Мы не станем равнять с землей города. Или станем?» Он глубоко вздохнул. Нужно снова поговорить с Фиром. Но брат с головой ушел в командование армией. Вышедшие полдня назад передовые части уже подбираются к Высокому Форту. Армия должна пересечь реку Кеттер у Узкой Стремнины, где стоит древний каменный мост, и присоединиться к передовым отрядам.

Там будет битва.

Для Фира время вопросов миновало.

«Но почему я сам не могу избавиться от вопросов?» Неуверенность — его фатальный порок. Разум не может избавиться от мучительных раздумий, от беспокойства о грядущем.

Тралл побрел вниз, к тракту. «Жекки находятся под командой Фира. Мне не обязательно говорить с ними».

Эдур дружно готовили доспехи, точили оружие. Женщины пели заклинания, чтобы сплести сеть невидимости по всему лагерю. Между деревьями носились духи — большинство направлялось к югу, на перевал и к равнинам. Тут и там виднелись туши демонических созданий, неподвижно нависающие над недавно протоптанными тропами. Демоны были в тяжелых латах, позеленевших от старости; круглые шлемы, опущенные забрала, длинные нащечные пластины вдоль выступающих челюстей… Палицы, копья, двойные топоры — все виды оружия для ближнего боя. Еще недавно призывание демонов было редкостью. Ритуал проводится женщинами — привлечение, ложные обещания и обман в итоге. Твари скованы, принуждены воевать не ради своих интересов. Единственным видом освобождения станет гибель. В новой армии Фира их насчитываются сотни. Тралл почувствовал себя плохо, осознав последствия.

Дети помогают ставить палатки. Оторваны от привычной жизни, приобретают новую форму. Если игра провалится…

Фир стоял около почти погасшего костра. Дымок обвивал его ноги. Рядом были двое присланных императором к'риснан ов и Ханради Халаг.

К ним подходил Жекк: копна волос, пронизанная седыми прядями, будто полосами железа, на плоском лице следы бесчисленных ранений. На безрукавку из кожи тюленя нашиты раковины. С пояса свисают и другие трофеи — куски эдурских доспехов, каменья. Славная память о победах. Как там его назвал Ханради? Б» нагга — доминант.

Радужки Жекка были желтоватыми, на серых склерах виднелись синие жилки сосудов. В этих глазах светилось что-то безумное. Подпиленные зубы оскалились в дерзкой ухмылке. — Тот, кого не смогли победить!

Тралл оскалился: — На юге не будет ледяных полей, Жекк.

— Привет, Убийца! Чесотка и лишай — вот единственное, что нас страшит. — Широкая улыбка подчеркнула шутливость слов. — Фир Сенгар, можешь гордиться своим братом. Снова и снова мои воины стремились превзойти его в поединках, в том и ином обличье — он не отступал. Он побил всех. Никогда прежде мы не видели такого упорства, такого мастерства.

— Среди всех, кого я учил, Б» нагга, — отозвался Фир, — Тралл остается лучшим.

Тралл уставился на брата. Лицо его омрачилось недоверием. — Достаточно. Наш император говорит через духов? Он выразил удовлетворение неудачей летерийцев? Он плюет на наши потери?

Ему ответил один из к'риснан ов: — Тралл Сенгар, мы не потеряли ни одного Эдур. Благодаря Халлу Беддикту.

— О да, предателю. А как насчет оставшихся в селе нереков?

Ведун пожал плечами: — Мы не командуем ими.

— Остуди гнев, брат, — произнес Фир. — Опустошение причинили летерийцы, не мы сами.

— Да. И теперь наш черед?

— Да. Духи сообщили, что к перевалам приближается армия.

«Так скоро!»

«нагга захохотал. — Устроим засаду? Мне послать волков?

— Они не дошли до моста, — ответил Фир. — Но полагаю, они захотят помешать нам его перейти. Надо успеть раньше. Хотя сейчас они идут медленно и, кажется, не ждут сопротивления.

— Пока все ясно, — сказал Ханради. — Какой командир решится искать боя с врагом, засевшим сверху? Это пробное наступление. Одна атака — и они отступят. В Высокий Форт. Фир, нужно все время пускать им кровь.

— Б» нагга, пошли вперед половину своих. Пусть наблюдают за врагом, оставаясь незамеченными.

Снова вмешался к'риснан: — Фир, к этой армии должны быть приставлены маги.

Фир кивнул: — Отзовите призраков, кроме дюжины или около того. Я хочу внушить мысль, что это просто обитатели здешних земель. Пусть враг ничего не подозревает. Ханради Халаг, воины должны быть готовы к походу. Их поведешь ты.

— Мы сможем выйти к полудню.

Тралл посмотрел в спину уходящему меруде. — Те маги могут стать проблемой.

К'риснан хмыкнул: — Тралл Сенгар, мы равны им.

Тралл поглядел на молодых колдунов. Сыновья вождей. Погодки Рулада. Улыбка к'риснан а была понимающей. — Мы связаны с Ханнаном Мосагом и через него с самим Императором. Тралл Сенгар, послушная нам сила мощнее и опаснее всего, что было ранее доступно народу Эдур.

— И это вас не заботит? Каковы аспекты новой силы? Что о ней знаете вы? Ханнан Мосаг? Рулад?

— Сила приходит к императору через меч, — ответил к'риснан.

— Это не ответ…

— Тралл! — крикнул Фир. — Хватит. Я повелел тебе собрать отряд из жителей нашего села. Ты сделал это?

Тралл кивнул.

— Веди их к мосту. Займи удобную позицию на том берегу и жди подхода сил Ханради. Они не замедлят.

— А если летерийцы послали вперед разведку?

— Оцени их силы и действуй по обстановке. Но, Тралл — не надо «смертельных битв». Врага остановит и простой набег, особенно если он не знает величины твоих сил. Теперь собери воинов и иди.

— Слушаюсь.

Возвращаясь к своему отряду, Тралл повторял себе: смысла спорить не было. Никто не желает слушать. Независимость мышления отброшена с ужасающей покорностью — так ему казалось — и вместо нее родилась тупая готовность не задавать вопросов. Тралл чувствовал себя беспомощным. Он не мог молчать, хотя видел в лицах окружающих гнев — гнев, которому он может бросить вызов, заявить, что смеет думать не так, как они все и тем поколебать их уверенность…

В нем нарастало побуждение действовать, и чем сильнее он сопротивлялся ему, тем сильнее становилось желание. Ему казалось, что они стали «реакционерами», а он — участником «крайней оппозиции». И еще ему казалось, что он проигрывает битву против всеобщей упрямой косности.

В несогласии нет ничего ценного. Единственным итогом станет изоляция и потеря доверия.

Его воины уже готовы: снаряжение упаковано, оружие проверено. Тралл знал каждого по имени и полагал, что достиг власти благодаря не умению, а положению в племени. Поэтому, помнил он, многие принимают его командование неохотно. К тому же его недовольство грядущей войной стало широко известным. Но все-таки они пойдут за ним.

Среди них нет ни одного благороднорожденного.

Тралл подошел к воину, которого выбрал в капитаны. Алрада Ан тренировался вместе с Траллом, избрав излюбленным оружием саблю меруде. Он был левшой — редкость среди Эдур — и в правой руке обычно держал короткий широкий нож для ближнего боя. Эфес его сабли был унизан шипами, предназначенными для захвата вражеских клинков и копий. Постоянные упражнения над такой тактикой боя сделали левую руку почти в два раза толще правой. Тралл не раз наблюдал, как учебные копья громко щелкают, ломаясь при провороте сабли Алрады.

Воин его ненавидел, и причины этого Траллу так и не довелось узнать. Он подумал, что сейчас Алрада, несомненно, нашел новую причину.

— Капитан.

Серые глаза не желали встречать его взгляд. Как и всегда. Кожа у Алрады более темная, чем у всех знакомых Траллу Эдур. В длинных, свободно висящих волосах видны белые пряди. Вокруг кишат теневые духи — еще одна странность этого мужа. — Вожак, — ответил он.

— Сообщите сержантам, что мы выходим. Брать минимум снаряжения — нужна скорость.

— Все уже готовы. Ждем вас.

Тралл прошел к своим припасам, взвалил на плечо тюк, выбрал из связки четыре копья. Все оставленное позади подберут рабы — летерийцы, принесут в главный лагерь. Он будет осторожно переноситься к югу, вслед наступающим силам Тралла и Ханради.

Тралл обернулся и увидел, что на него устремлены глаза всех воинов.

— Воины, нам придется бежать. После прохождения перевала каждый взвод сойдет с тракта и выберет свой путь к мосту. Поэтому вы должны быть и быстрыми, и молчаливыми.

Отозвался сержант: — Вожак, если мы сойдем с тракта, мы замедлимся.

— Тогда надо выйти поскорее.

— Вожак, — настаивал сержант, — мы потеряем скорость…

— Канарт, я не доверяю дорогам за перевалами. А теперь в путь. — Он мысленно проклял себя. Вожак не должен разъяснять причин. Достаточно приказа. Как и сержант не должен открыто возражать командиру, добавил он. Начало неудачное.

Один взвод шел впереди, за ним Тралл, за ним остальные взводы. Алрада занял место в арьергарде. Отряд пустился бегом. Лагерь быстро исчез сзади. Затем они миновали и силы Ханради (его воины заблаговременно расступились, образовав коридор).

Тралл нашел удовлетворение и облегчение в быстром беге. Рассудок смог затеряться в энергичном ритме; леса проносились мимо, деревья становились все ниже и тоньше — они приближались к гребню перевала. Солнце светило с безоблачного неба.

Где-то в середине утренних часов они остановились на южном склоне. Тралл с радостью увидел, что никто из воинов не сбил дыхания. Наоборот, они вздыхали глубоко и ритмично, чтобы успокоить биение сердец. Жара и усталость покрыли всех коркой пота. Воины попили воды, съели немного сушеного лосося и хлебцев с кедровой пастой.

Отдохнув и подкрепившись, воины снова разошлись повзводно и, не дожидаясь приказа, рассеялись по лесу в обе стороны от дороги.

Тралл решил сопровождать взвод Канарта. Они сошли в лес к западу от тракта и начали медленно и тихо спускаться, оставаясь шагах в тридцати от главной дороги. К западу шел другой взвод, в пятнадцати шагах; третий двигался в тридцати шагах сзади, в середине расстояния между ними. Подобное же построение сформировалось и на восточной стороне.

Сержант Канарт открыто выражал недовольство: он постепенно вырывался вперед, пока не стал наступать на пятки идущему впереди воину. Тралл хотел было жестом отослать его назад, но Канарт намеренно не замечал командира.

На середине пути к долине передовое звено остановилось и прижалось к земле. Кто-то обернулся, заставив остановиться и Канарта.

Тралл и другие воины замерли на своих местах. Лес тут стал густым, войско черных сосновых стволов затрудняло обзор уже в пятнадцати шагах. Подлеска было немного, и все же замшелые валуны и гнилые стволы делали склон неровным и опасным. Командир метнул взгляд вправо: ближайший воин соседнего взвода стоял, подняв руку и не сводя глаз с Тралла.

Передовой воин что-то шептал Канарту. Миг спустя сержант развернулся и двинулся назад, туда, где находились Тралл и другие.

— На краю тракта находится дозорный. Фараэд, похоже, из армии Летера. Ему хорошо виден сам тракт и полоса по сторонам — всего около семидесяти шагов.

Тралл оглянулся на взводы. Выделил одного воина и поманил к себе. — Бадар, иди к третьему взводу. Пусть выделят кого-то, чтобы подняться вверх на полторы сотни шагов и выйти на главную дорогу. Затем пусть он спускается, делая вид, что является передовым большого отряда. Когда доставишь этот приказ, вернись сюда.

Бадар кивнул и поспешил прочь.

— А мы? — спросил Канарт.

— Мы ждем, затем присоединимся к западному взводу. Пройдем ниже позиции дозорного и устроим ловушку.

— А взводы к востоку от тракта?

Хороший вопрос. Он разделил силы — и не предусмотрел способов сообщения частей отряда. Ошибка. — Будем надеяться, что они заметят шпиона. И придут к правильному выводу, что не смогут незаметно подкрасться к фараэду.

Сержант молча кивнул. Ему не нужно было указывать на ошибку Тралла. Как и на свою собственную ошибку. «Оба промахнулись. Боевая ничья».

Вскоре вернулся Бадар, небрежно кивнув командирам. Тралл жестом приказал взводу двигаться на запад, чтобы соединиться с краем отряда.

Там он быстро изложил свой план. Пятнадцать воинов устремились вниз по склону.

Когда они прошли шестьдесят шагов, Тралл приказал двигаться к тракту. Они достигли пункта прямо за поворотом дороги. Воины вытаскивали мечи, готовили луки.

Канарт махнул рукой: — На позиции. Возьмем его, когда поравняемся.

Тралл отсчитывал удары сердца. С небес пекло солнце, гравий дороги добавлял жару. Жужжали насекомые.

Вот послышалось тихое, быстро нарастающее топанье. Уже прямо над ними.

Фараэд молнией промелькнул на повороте.

Полетели копья. Разведчик уклонился от них.

Мимо Тралла пролетело проклятие, а за ним копье; железное лезвие ударило фараэда в спину, вонзившись между лопаток. Захрустели позвонки. Наблюдатель вскинул руки и упал, задергав ногами. Успокоился в десяти шагах вниз по тропе.

Опадающая пыль. Тишина.

Тралл спустился к скорченному телу. Он видел: дозорный был мальчишкой. Четырнадцать, пятнадцать лет от роду. На лице застыло удивленное выражение. А рот успел исказиться гримасой ужаса.

— Мы убили ребенка.

— Врага, — произнес вставший рядом Канарт. — Смотрите же на летерийцев, Вожак. Они кидают в бой детей. — Он поднял голову, поглядел на верхний участок дороги: — Хороший бросок, Бадар. Ты омылся кровью.

Бадар спрыгнул и подобрал копье.

На повороте показался третий взвод. Один из воинов сказал: — Я его даже не заметил.

— Наше первое убийство, Вожак, — произнес Алрада Ан.

Трелл чувствовал себя больным. — Оттащите тело с дороги, сержант Канарт. Присыпьте кровь пылью. Пора двигаться.

Мост был совсем не мостом. Тралл однажды уже бывал около него — и не вынес из посещения ничего, кроме вопросов. Казалось, он представляет собой диск, высеченный из единой каменной глыбы. Ширина ребристого обода позволяла свободно пройти шеренге из восьми широкоплечих воинов. Диск перекрывал широкое ущелье, по дну которого с ревом неслась река Кеттер. Нижняя часть этого «колеса» скрывалась в полутьме пропасти, заполненной взлетающими над потоком брызгами. Чтобы перейти на другую сторону, придется шагать по ненадежному, скользкому ободу. Внизу, на расстоянии более чем в три раза превышающем рост человека, виднелась гигантская ступица. Из нее выходила прямая как древко копья ось, сделанная из полированного камня. Видно было, как она входит в скалу на южной стороне ущелья.

Отряд собрался на северной стороне, изучая лес южной кромки. Двое Эдур уже перешли мост. Один вернулся с докладом. Никаких признаков наличия дозорных, никаких признаков лагеря. Получалось, что убитый ими фараэд был единственным разведчиком, то ли посланным очень далеко от основных сил, то ли решившим предпринять вылазку на свой страх и риск. Смелость и любопытство стоили ему жизни.

Тралл подошел к самому краю колеса, туда, где его поверхность отходила под углом от массы обрыва. Как и в прошлый раз, заметил тонкую молочно — белую пленку между грубым камнем обрыва и совершенной формой диска. Как и тогда, он пальцами стер эту затвердевшую пену, открывая разграничительную линию, ровную и такую тонкую, что в нее нельзя просунуть острие ножа. Это поистине диск, вставленный в трещину горного ущелья.

Страннее всего было то, что диск движется. Медленно поворачивается на месте. Сегодня он касался стенки ущелья серединой между двумя ровными бороздами, проведенными поперек обода. Он знал, что можно встать на одну из канавок — и, если сумеешь простоять неподвижно неделю или две, очутишься на южной стороне.

Тайна, не находящая ответа. Тралл подозревал, что эта штука сделана не как мост. Скорее ради некоей иной цели. В первое посещение в его ум закралась мысль, вскоре показавшаяся совершенно нелепой… Бывают же более простые способы отмерять движение времени!

Тралл выпрямился и приказал воинам переходить. Алрада пошел первым.

Миновав мост, воины рассеялись в поисках укрытий. Склон продолжал неспешно спускаться к югу. Воины осторожно крались между камней и кривых дубов, отыскивая позиции, позволяющие видеть тракт и при необходимости занимать оборону.

Тралл пригнулся рядом с Алрадой и принялся изучать окрестности; вдруг воин что-то пробормотал и сделал шаг в сторону. Глухо ругнулся.

— Что такое, капитан?

— Я почувствовал, что камень… шевелится. Вон тот.

Тралл поглядел на место, на котором прежде стоял капитан. Каменная плита с немного закругленными краями, сидящая ниже окружающего грунта. Она была покрыта пылью и гравием, но все равно казалась слишком ровной для природного образования. Он склонился и протер поверхность. Увидел высеченные на ней таинственные символы, строчки на неизвестном языке. Строки обрамляла рамка из глубоких борозд. Из земли выходила лишь часть надписи.

Тралл оглянулся на мост, снова взглянул на заваленную плиту. — Она двигалась?

— Да, я уверен. Немного, но двигалась.

— Был ли звук?

— Скорее дрожь, чем звук. Вожак, под ней словно бы что-то большое… шевелится.

Тралл уставился на плиту, повел пальцами по линиям письмен. — Ты узнаешь язык?

Алрада пожал плечами, отвернулся. — Вожак, нам пора двигаться.

— Вы уже видели такие знаки.

— Не на камне. На льду. Какая разница?

— Лед?

— Однажды я жил и охотился на северном побережье, у племени Ден-Рафа. Север и восток, глубоко в ледяных пустошах. Там есть стена, покрытая такими вот письменами. Айсберг, мешавший нам пройти. Высотой в двадцать мужчин, шириной в лигу. Но к следующему лету он пропал, погрузился в море.

Тралл знал, что Алрада странствовал много и далеко; подобно Бинадасу, он связал себя узами побратимства со многими Эдур из соперничающих родов. Как и сам Тралл, он сопротивлялся войне объединения, затеянной Ханнаном Мосагом. По всему они должны бы быть друзьями. — Что сказали о нем твои товарищи из Ден-Рафа?

— Говорили, это писал Клыкастый. — Он снова дернул плечом. — Чепуха. Сказка.

— Мужчина с клыками?

— Его… видели. Поколение за поколением видят его, снова и снова. Кожа серо — зеленая. Клыки, белые как кость кита. Он всегда появляется на севере, стоит на ледяной горе. Вожак, нет времени.

Тралл вздохнул. — Посылайте взводы вниз.

Вскоре Канарт доложил, что чует запах падали.

Но это оказалась всего лишь мертвая сова.

— …да, духи открыли мне многое из нашего прошлого, — сказал раб. И начал декламировать, вспоминая недавнее видение:

— Очень, очень давно наступили темные времена для Летера, Первой Империи, разославшей корабли, чтобы нанести на карту весь мир. Были описаны берега всех шести континентов, всех восьмисот и одиннадцати рассеянных по океанам островов; были открыты руины, сокровища и древнее волшебство. Найдены яростные, дикие племена. Другие народы, нелюди, но у всех была красная кровь, и она потекла рекой. Баргасты, Трелли, Тартено, Фенны, Маре, Джаги, Кринны, Жекки… Были основаны колонии на чужих берегах. Войны и завоевания, вечные завоевания. Пока… все не пало, пока все не разрушилось. Первая Империя провалилась сама в себя, Зверь восстал в сердце ее городов, кошмар распространился, будто чума.

Единственный император стал Семью, и Семь рассеялись в безумии. Загорелись великие столицы. Весь народ погиб в…

— Я хочу попасть туда. Мне нужно увидеть самой.

— Нет. Я не знаю, как…

— Идиот. Я могу открыть тропу. Я искусна в открытии троп.

— И что потом?

— Тогда ты выберешь путь. Удинаас, веди меня к духам.

— Здесь не лучшее место…

В ее руке было что-то зажато; и теперь Пернатая Ведьма прижала руку к его плечу. Удинаас почувствовал, будто их соединила плитка.

И появился огонь.

Яростный, ослепляющий. Повсюду.

Удинаас почувствовал, как что-то надавило ему на спину — и сделал шаг. Через огонь. В мире, который он оставлял, он должен был шагнуть с утеса и после краткого падения удариться о каменную осыпь, покатиться по лесистому склону. Однако его мокасины зашлепали по плоскому, пыльному грунту.

Он упал на колено. Показалась Пернатая Ведьма, подобно ему, невредимо миновавшая стену пламени. Он резко повернулся к ней: — Что ты наделала?

Чья-то рука схватила его за шею, приподняв над землей. Бросила на спину. К шее прижалось холодное каменное лезвие. Послышался вопль Пернатой Ведьмы.

Удинаас моргал, стараясь увидеть сквозь клубы пыли.

Над ним стоял мужчина. Невысокий, но весь в глыбах мышц. Широкие плечи, слишком длинные руки, медово — желтая кожа почти лишена волос. Черная шевелюра свисала по бокам широкого, с грубыми чертами лица. Темные глазки блестели из под выступающих надбровных дуг. Одет он был в неуклюже сшитые шкуры и меха — пестрота оттенков и форм, изрядно потрепанных и выцветших.

— Пет тол оол хавра д» ара. — Слова произносились тягуче и как-то отрывисто, как будто горло существа было лишено нормальной для человека подвижности.

— Я тебя не понимаю, — отозвался Удинаас. Он чувствовал, что рядом собрались и другие чужаки. Пернатая Ведьма ругалась — похоже, ее тоже бросили на землю.

— Арад хавра» д ара. Ен» аралак хавра д» даг.

Бесчисленные шрамы. Руки явно были сломаны и плохо сращены — узлы костных мозолей выступали из-под тугих мускулов. Левая скула вдавлена внутрь, нос сплющен на сторону. Все травмы казались давними.

— Я не говорю на твоем языке.

Кончик меча отодвинулся от шеи. Воин отступил и сделал какой-то жест.

Удинаас встал.

Еще фигуры в мехах.

Низина, по трем сторонам ярусы каменных стен. В стенах широкие трещины, некоторые достаточно большие, чтобы пролезть. Видимо, в них и живут эти люди.

С четвертой стороны, слева от Удинааса, стены не было. Вдалеке можно было разглядеть разрушенный город. Глаза раба расширились. Словно город оторвали от земли, вместе с фундаментами, и уронили. Камни мостовых над грудами балок. Приземистые дома, скособоченные под самыми разными углами. Осевшие колонны, дома, разорванные пополам — виднелись комнаты, многие с полной обстановкой. В центре города лежали кучи тающего льда.

— Что это за место? — спросила Пернатая Ведьма.

Он повернулся и нашел ее в нескольких шагах. Она тоже глядела на него.

— Удинаас, куда ты нас притащил? Кто эти дикари?

— Виз вол» раэле абси» арад.

Он поглядел на говорившего воина, пожал плечами. Снова обратил взор на погибший город. — Я хочу сходить и посмотреть.

— Они не пустят.

«Есть лишь один способ проверить». Удинаас двинулся к равнине.

Воины просто наблюдали за ним.

Вскоре Пернатая Ведьма догнала его, пошла рядом. — Выглядит так, словно все это… бросили. Уронили.

— Это город мекросов, — сказал он. — Дерево в основании. Есть виды, что никогда не гниют и не тонут. Смотри туда, он ткнул пальцем, — это остатки доков. Причалы. Вон то, покривившееся — рельсы для подъема судов. Я никогда не видел города мекросов, но слышал достаточно. Это он. Вытащенный из моря. С ним пришел и лед.

— Вон там недавно насыпанные курганы. Ты видел?

Вокруг руин поднимались кучи сырой, черной земли. Каждый могильник окружали ряды валунов. — Дикари похоронили мертвых мекросов.

— Тут сотни…

— И каждый достаточно высокий, чтобы скрыть сотни тел.

— Они боялись болезней.

— Или же они сострадательный народ, несмотря на грубую внешность.

— Не глупи, Должник. Эта работа должна была занять месяцы.

Он сказал, поколебавшись: — Пернатая, там стоит один клан. На равнине их почти четыре тысячи.

Она резко остановилась, схватила его за руку. — Объясни мне!

Он вырвал руку и продолжил путь. — Эти духи хранят много воспоминаний. О своих жизнях, о своей плоти. Поэтому они могут представать в видимой, почти телесной форме. Их называют Т'лан Имассы…

Ее дыхание прервалось. — Оплот Зверя.

Он метнул на нее взгляд: — Что?

— Костяной Престол. Старейший, Карга, Провидец, Шаман, Охотник и Ловец. Похитители Огня, украденного у Эрес» ал.

— Эрес» ал. Это богиня нереков. Ложная богиня, как говорили наши ученые и маги, чтобы оправдать завоевание. Я потрясен, узрев их собственную лживость. Но разве на плитках Оплота Зверя изображены не звери?

— Лишь на самых дешевых. Кожи зверей на темных, низких дикарях, именно это можно увидеть на самых старых, правильных плитках. Не изображай невежество. Удинаас, ты же сам принес нас сюда.

Они подошли к ближайшему кургану и увидели множество воткнутых в землю мелких предметов. Черепки, камни, железные орудия, золото, серебро, деревянные идолы, обрывки одежд. Остатки была похороненных здесь людей.

Пернатая Ведьма издала что-то вроде смеха: — Они оставляют сокровища на земле, вместо того чтобы зарыть с мертвецами. Что за странный обычай.

— Может быть, так грабители не станут разрывать могил и тревожить тела.

— О да, тут полно грабителей.

— Я недостаточно знаю это королевство, чтобы согласиться или не согласиться с тобой. — Удинаас пожал плечами.

Брошенный ей взгляд казался неуверенным.

Разоренный город навис над их головами. Массивные балки были покрыты коростой раковин и соли, черными сухими водорослями. Перекрещивающиеся конструкции поддерживали мостовые и дома. А в глыбах серого, пористого льда виднелись кучи гниющих трупов. Не человеческих. Длинные конечности в тусклой чешуе. Удлиненные головы рептилий свисают с разрубленных шей. Из распоротых животов торчат внутренности. Когти на трехпалых лапах. Зазубренные хвосты. Искореженные доспехи, кожаные перевязи, куски тканей, ярких как шелка.

— Что же это за твари?

Удинаас покачал головой: — Город был разрушен льдом и вырван из мира. Ясно, что лед таил свои, старинные секреты.

— Зачем ты принес нас сюда?

Он с трудом удержался от проявления гнева. Испустил вымученный вздох. — Пернатая Ведьма, что ты держала в руке?

— Одну из Точек Опоры. Огонь. — Она запнулась. — Когда я видела тебя в первый раз… я солгала, что ничего больше не видела.

— Ты видела ее? Так?

— Сестру Зари… в пламени…

— И что она сотворила со мной.

— Да. — Это был шепот.

Удинаас отвернулся. — Тогда все это не воображение, — буркнул он. — Не плоды…безумия.

— Это нечестно. Ты… ты ничто. Должник. Раб. Вайвел был нужен мне. Мне, Удинаас!

Он покраснел от силы ее гнева. И все понял. Смех был горьким: — Ты призвала его. Вайвела. Ты хотела его крови, чтобы он заразил тебя. Но он не стал. Вместо тебя он избрал меня. Пернатая Ведьма, я рад бы передать его дар тебе. С радостью… нет, не так. Нечему тут радоваться. Благодари, что его кровь не бежит в твоих венах. Это действительно проклятие, как ты тогда и сказала.

— Лучше проклятие, чем… — Она отвернулась.

Он смотрел на бледное лицо в обрамлении спутавшихся светлых волос, дрожавших под касаниями слабого, какого-то безжизненного ветра. — Чем что, Пернатая? Рабыня, рожденная среди рабов. Обреченная на вечные грезы о свободе — но этого слова ты не понимаешь и, наверное, никогда не поймешь. Плитки были твоим путем вовне? Они служили не твоим друзьям летерийцам. Служили тебе самой. Там, глубоко в плитках, ты ловила шепот свободы? Или того, что ты мнишь свободой? Но знай, Пернатая Ведьма, что проклятие не дает освобождения. Любая тропа — капкан, ловушка, загоняющая тебя в игры сил, которых тебе не понять. Возможно, эти силы предпочитают рабов в качестве смертных орудий — ведь рабы в точности понимают суть предлагаемой связи.

Девушка взирала на него. — Тогда почему ты?

— А не ты? — Он отвернулся. — Потому что я не грезил о свободе. Может быть. Прежде чем стать рабом, я был Должником. Ты же сама напоминаешь об этом при каждой возможности. Долги создали собственную систему рабства, и она должна удерживать тебя внутри с того момента, как ты впервые коснешься ее цепей.

Она подняла руки и уставилась на них. — Мы на самом деле здесь? Все так реально…

— Сомневаюсь, — ответил Удинаас.

— Мы сможем остаться…

— В мире Плиток? Это ты должна сказать, Пернатая Ведьма.

— Это не мир ТВОИХ снов, не так ли?

Он мрачно усмехнулся, различив в ее вопросе плохо скрытый подтекст. — Нет. Я предупреждал.

— Я ожидала этих слов. Но не такого печального тона.

— Скорее гневного? — Она кивнула.

— Я гневался, — признался Удинаас, — но все уже ушло.

— Как? Как тебе удается прогнать гнев?

Он посмотрел ей в глаза — и просто покачал головой. И снова отвернулся к руинам. — Такое разрушение, такое смертоубийство. Страшно свершить подобное.

— Может, они заслужили. Может, они сделали…

— Пернатая Ведьма, вопрос о том, кто что заслужил, следует задавать как можно реже. Задаешь его — и приходишь к суровым суждениям, за которым следуют и жестокие дела. Жестокость во имя справедливости порождает все новую жестокость. Мы, летерийцы, достаточно прокляты сознанием всегдашней правоты. Не накликивай большего.

— Ты живешь тихо в очень суровом мире.

— Я же говорил, что не избавлен от гнева.

— Но ты умеешь удалять его из крови прежде, чем причинишь вред другим. Как?

— Я привычен к кровопусканиям, не так ли?

— Боюсь, что так.

Он вздохнул: — Давай пойдем обратно.

Рука об руку они шли к дикарям, ожидавшим их в каменном селении.

— Хорошо бы нам понимать их язык, — сказала Пернатая Ведьма.

— Их шаман умер.

— Проклятие, Удинаас!

В долине кое-что изменилось. Прибыли четыре женщины, с ними молодой паренек. Человек.

Говоривший с рабами воин теперь обратился к мальчишке, и он отвечал ему на том же языке. Потом оглянулся на Удинааса и Пернатую, ткнул в них пальцем и хмуро произнес: — Летерийцы.

— Ты меня понимаешь? — спросил Удинаас.

— Вроде.

— Ты мекрос?

— Вроде. Летерийцы — Должники. Должники. И мать и отец. Бежали жить к мекросам. Жить свободно, на воле. Свобода.

Удинаас показал на мертвый город: — Твой дом.

— Вроде. — Он взял за руку одну из женщин. — Здесь.

— Как тебя звать?

— Рад Элалле.

Удинаас глянул на Пернатую. «Рад» на торговом наречии мекросов означало «найденыш». Но ведь она этого не знает, тут же подумал он. — Найденыш Элалле, — сказал он на языке мекросов, — так ты понимаешь лучше?

Лицо мальчика просияло. — Да! Отлично! Ты моряк, как мой отец. Да.

— Эти люди спасли тебя из города?

— Да. Они зовутся Бентракт. Или звались, что бы это не значило. А ты знаешь?

Удинаас покачал головой. — Найденыш, где другие уцелевшие?

— Нет. Все умерли. Некоторые не сразу, но умерли.

— А ты как выжил?

— Я играл. Услышал ужасные шумы и вопли, улица поднялась да упала, и моего дома нет. Я покатился к большой трещине, в которой было много ледяных зубьев. Я почти что умер. Как и все. Но ударился о ноги. Стояла, она стояла, словно улица была ровной.

— Она?

— Это язык торговцев, да? — спросила Пернатая Ведьма. — Я начинаю понимать. На таком вы говорите с Халедом.

— Она была белый огонь, — продолжал мальчик. — Высокая, очень высокая, она склонилась и схватила меня. — Он изобразил, как его хватают за воротник куртки. — И она говорит «о нет, этот не должен». И мы пошли. По воздуху. Плыли надо всем, пока не пришли сюда. И она ругалась. Всю дорогу.

— Она сказала что-то кроме ругательств?

— Сказала, что потрудилась над этим зачатием и проклятый безногий ублюдок не сорвет ее планы. Никаких шансов, о нет, никаких шансов, и он еще поплатится. А что такое «зачатие»?

— Похоже на то, — пробормотала Пернатая Ведьма.

«Нет».

— Необычные глаза. Должно быть, ее. Твои гораздо темнее. Тусклее. Зато рот…

«Нет». — Найденыш, — выдавил Удинаас, — сколько тебе лет?

— Не помню.

— Сколько тебе было, когда погиб город?

— Семь…

Удинаас торжествующе оглянулся на Ведьму.

— … недель, — договорил мальчик. — Мама говорила, что я расту слишком быстро и буду очень высоким.

Улыбка у Пернатой Ведьмы вышла кривой.

Снова заговорил воин — Бентракт. Мальчик кивнул в ответ. — Ульшан Праль сказал, что хочет задать вам вопрос.

— Давай, — промычал Удинаас.

— Ра» эд, Веб энтаре тог» рудд н» лан н» вис фай? Лист ва олар н» лан? Сте шабин?

— Женщины хотят узнать, что я буду есть, когда повзрослею. Они хотят знать, что едят драконы. Хотят знать, нужно ли бояться. Ничего не понимаю, что они хотят.

— Как их можно есть? Они же… — Удинаас осекся. «Возьми меня Странник, они даже не знают, что мертвы!» — Скажи, чтобы не беспокоились.

— Ки» бри арестешабин бри пор» толь тун логдара куль абси.

— Ульшан Праль говорит, они обещали меня беречь, пока не вернется она.

— Энтаре тог» рудд ав?

Мальчик покачал головой и ответил на языке воина.

— О чем он?

— Ульшан Праль желает знать, ты ли мой отец. Я сказал, что мой отец умер. Сказал, что ты не он. Моим отцом был Арак Элалле. Он умер.

— Скажи ему, Удинаас, — предложила Пернатая Ведьма на летерийском языке.

— Нет. Что тут говорить?

— Ты оставишь его этой… женщине?

Он резко повернулся: — А что ты предложишь? Взять его с собой? Мы даже не здесь!

— Т» ун хавре» ад евентара. «Тун веб воль» раэле бри реа хан ден» ев?

— Ульшан Праль понял тебя. Вроде. Он говорит, здесь есть дыры. Вы хотите к ним?

— Дыры? — удивился Удинаас.

Пернатая Ведьма фыркнула: — Врата. Он имел в виду врата. Я их чувствую. Здесь есть врата, Удинаас. Могучие.

— Веди, — сказал Удинаас найденышу.

— Не люблю того места. Но пойду с вами. Тут недалеко.

Они зашагали к устью одной из самых больших пещер. В темноте коридор начал подниматься, затем, через двадцать шагов, снова повел вниз. Там были каверны со стенами, покрытыми рисунками красной и желтой охрой — черные линии изображали разных зверей, стоящих или бегущих, или падающих с копьями в боках. Далее были пещеры поменьше с черными фигурками — старательными попытками Т'лан Имассов изобразить самих себя. На стенах и потолках красные пятна — призрачные отпечатки рук. Затем тропа сузилась, начался медленный подъем. Показалась вертикальная щель, из которой вырывался свет, свет, полный переливающихся оттенков. Будто там полыхало неземное пламя.

Они ступила на просторную и по большей части ровную площадку. На черной поверхности были рядами расставлены камни, формирующие проход. Он вел по широкой спирали в направлении центра этой площади. Сверху мерцало меняющимися цветами — будто осколками радуг — небо. В середине площади виднелась каменная статуя, грубые формы: ноги из двух вертикальных неровных пилонов, поясница из одной глыбы, торс — три глыбы одна на другой, руки — выступающие по сторонам клинья, голова — продолговатый, поросший мхом валун. Нелепая фигура стояла рядом с пирамидой о двенадцати гранях. Грани эти были очень гладкими, полированными, словно фацеты природного кристалла. Под каждой поверхностью блестели бесчисленные цвета — полосы, сворачивающиеся в спираль вокруг черной дыры.

Удинаас мог ощутить в воздухе давление, будто здесь балансировали могучие силы. Вся конструкция казалась очень хрупкой.

— Ви хан онральмашалле. С» рил к» ул хавра эн» еев. Н» вист. Лан» те.

— Ульшан сказал, что его народ вошел сюда с гадающей по костям. Это было королевство штормов. И звери, множество зверей входило через эти дыры. Они не знали, куда попали, но приходилось много сражаться.

Т'лан Имасс заговорил снова, и говорил долго.

— Их гадающая поняла, что разрывы нужно запечатать, и потянула силу из камня и земли, создала себе это вечное тело, чтобы стоять перед ранами. Удерживать в покое. Она стоит здесь сейчас и будет стоять вечно.

— Но ее жертвоприношение закрыло Т'лан Имассов здесь, не так ли?

— Да. Но Ульшан и его народ довольны.

— Ви тру ларпахаль. Ранаг, бхед, тенаг толларапал. Куль хавра фелар. Куль.

— Эта страна есть путь, мы можем назвать это дорогой, — Найденыш морщил лоб, стараясь понять слова Ульшана. — Стада кочуют взад и вперед. Кажется, они идут ниоткуда, но они приходят.

«Потому что они лишь призрачные воспоминания. Как и сами Т'лан Имассы».

— Дорога ведет сюда? — спросила Пернатая Ведьма на ломаном языке мекросов.

— Да.

— И приходит откуда?

— «Эпал ен. Воль» сав фелан.

Мальчик вздохнул и беспомощно развел руками. — Ульшан сказал, мы в… переливе? Оттуда, откуда идут дороги, изливается избыток того, что есть суть дорог. Окружает это место. За ним нет ничего. Забвение. Несуществование.

— Так мы в ином мире? — спросила Пернатая Ведьма. — К какому Оплоту он относится?

— А эвброкс» л лист Тев. Старвальд Демелайн Тев.

— Ульшан рад, что ты знаешь Оплоты. У него даже глаза засветились. Он рад и удивлен. Он назвал этот Оплот Старвальд Демелайн.

— Не знаю такого, — сказала она с гримасой. Т'лан Имасс заговорил снова, и в его речи Удинаас уловил список. Потом начался еще один, и в нем он различил знакомые имена.

Мальчик пожимал плечами: — Тиам, Кальсе, Силанна, Эмпелас, Окарос, Карозис, Соррит, Атраал, Элот, Антрас, Кессобан, Алькенд, Караталлид, Корбас… Олар. Элайнт. Дракониды. Драконы. Чистые Драконы. Место, из которого идут дороги, закрыто. Смешанной кровью, собравшейся давным — давно ради этого. Драконус, К'рул, Аномандарис, Оссерк, Сильхас Руин, Скабандари, Шелтата Лор, Сакуль Анкаду и Менандора. Он сказал, меня спасла Менандора. — Глаза мальчика широко раскрылись: — Она непохожа на дракона!

Удинаас что-то сказал. Найденыш кивнул: — Ладно. Он сказал, вы сможете выйти отсюда. Он будет ждать вашего возвращения. Они приготовят вам пир. Теленка тенага. Ведь вы же вернетесь?

— Если сумеем, — ответила Пернатая Ведьма. Повернулась к Удинаасу: — Мы же вернемся?

Он поморщился: — Откуда мне знать?

— Будь великодушен.

— К тебе или к ним?

— Ко всем, особенно к сыну.

Он не желал слышать об этом, и потому принялся изучать пирамиду. «Итак, не одна тропа, а много путей. По меньшей мере двенадцать. Двенадцать иных миров? На что они похожи? Что за создания их населяют? Демоны. Может быть, это и есть смысл слова «демоны». Твари, вырванные из родного мира. Как рабы, прикованные к новому хозяину, которому не важна их жизнь, их благополучие. Который просто хочет их использовать, подобно другим инструментам. Когда они станут не нужны, их выбросят.

Но я устал от сочувствия. От необходимости сочувствовать, по меньшей мере. Лучше бы сочувствовали мне. Будь великодушен, говорит она. Очень щедро — для нее». — Он оглянулся на мальчика. — «Мой сын. Нет, просто мое семя. Она взяла только его, ей больше ничего от меня не нужно. Ее привлекла кровь вайвела. Должно быть. Ничего больше. Не мой сын. Мое семя.

Слишком быстро растет. Это свойство драконов? Неудивительно, что женщины Т'лан Имассов напуганы». — Он вздохнул: — Найденыш, спасибо тебе. И передай нашу благодарность Ульшану Пралю. Мы будем мечтать о пире из теленка тенага. — Повернулся к Пернатой Ведьме. — Ты сумеешь выбрать правильный путь?

— Наша плоть притянет нас обратно. Идем. Мы не знаем даже, сколько времени протекло в нашем мире. — Взяв его за руку, она двинулась к каменной фигуре. — Миры мечты. Вообрази, что мы можем увидеть! Что сможем выбрать…

— Это не миры мечты. Они реальны. В тех местах мы будем духами.

Пернатая Ведьма фыркнула, но не сказала ничего.

Удинаас повернулся, чтобы бросить последний взгляд. Мальчишка найденыш, сын раба и драконицы, воспитанный не отцом и не матерью. А рядом с ним дикарь с уродливым лицом. Он верит, что все еще жив. Верит, что имеет плоть и кровь, что он охотник и вождь. Что у него есть желания и аппетиты, что ему есть куда идти. Удинаас не мог решить, кто больше достоин жалости. Вид каждого разбивал ему сердце, и не было способа разделить старого и молодого. «Если бы у горя были оттенки…»

Он отвернулся. — Давай, веди нас назад.

Ее рука отвердела. Пернатая Ведьма потянула его за собой. Он увидел, как он проходит сквозь стену мерцающего пламени. Затем прошел за ней.

Атрипреда Яни Товис стояла на широкой стене, примыкающей к Северной Прибрежной башне, и смотрела на воды Непахского моря. Те солдаты, что несли в своих жилах частицу крови давно исчезнувших аборигенных рыбаков Косы, звали начальницу Полутьма — так переводилось с древнего языка ее имя.

За спиной широкая и прямая дорога на насыпи выходила из ворот башни, на протяжении двух лиг прорезала старый лес, затем миновала фермы и упиралась створки Внутренних ворот крепости Фент.

Она собиралась проехать по этой дороге. Как можно быстрее.

Рядом стоял местный финед, тощий как ива, угрюмого вида мужчина с почти бесцветной кожей. Он уже третий раз за двенадцать секунд кашлянул.

— Да, да, финед, — отозвалась Полутьма.

Мужчина вздохнул с нескрываемым облегчением: — Я соберу взводы, Атрипреда.

— Момент. Вы еще можете выбирать.

— Атрипреда?

— Сколько эдурских судов перед нами, как считаете?

Финед прищурился, глядя на север. — Думаю, восемь — девять сотен рейдеров. Меруде, Ден-Рафа, Бенеда. А таких, вон тех перегруженных, я раньше не видел. Пятьсот?

— Они скопированы с наших кораблей, — сказала Полутьма. — Наши вмещают по пятьсот солдат, и к каждым пяти кораблям придается один для грузов. Примем для этих ту же оценку. Четыреста транспортов, набитых воинами Эдур. Двести тысяч. Рейдеры несут от восьмидесяти до ста человек. Скажем, по сто. Тогда их девяносто тысяч. Итого: сойти на берег готовы почти триста тысяч человек.

— Да, Атрипреда.

— Утром пять тысяч Эдур высадились у форта Первая Дева. Тамошний худосочный гарнизон оседлал всех доступных лошадей и скачет к Фенту-на-Косе. Где стоит мой гарнизон.

— Можно заключить, — отозвался финед, — что это главные силы эдурского флота. Даже главные силы всего пошедшего на самоубийственное вторжение народа.

Она оглянулась. — Нет, ничего подобного мы заключать не вправе. Мы никогда не знали, сколько народа в землях Эдур.

— Атрипреда, мы сможем удерживать Фент неделями. За это время подоспеет армия освобождения и мы раздавим серокожих уродов.

— Мои магические кадры, — продолжала она, — состоят из троих сомнительных волшебников. Один вечно пьян, а двое других готовы убить друг дружку за косой взгляд. Финед, вы видите темноту моря за судами Эдур? Жители Фента хорошо знают такую черноту и что под ней таится.

— О чем вы, Атрипреда?

— Любым способом успейте вернуться с солдатами, финед. Или оставайтесь и сдайтесь первым сошедшим на берег врагам.

Тот удивленно распахнул рот.

Полутьма отвернулась и пошла к лестнице, ведущей во двор. — Финед, я сдаю Фент-на-Косе.

— Но, Атрипреда! Мы можем отступить к Трейту! Все мы!

Она остановилась на ступенях: — Появился третий флот. В море Кеттер. Мы уже отрезаны.

— Возьми нас Странник!

Полутьма продолжила спуск, пробормотав себе под нос: — Если бы он только мог…

Сомнений больше нет. Началось вторжение. «Мой город скоро захватят. Снова».

Глава 16

Сны могут промелькнуть за одно мгновение глаз, и за ними следуют потрясение, дезориентация и неуправляемый потоп эмоций. Удинаас нашел себя лежащим на самом краю утеса. Ноги и руки ломило. Солнце опустилось к горизонту, но совсем ненамного. Перед ним смятая куча одежды медленно становилась Пернатой Ведьмой — из одной ее руки выпала сломанная плитка и звякнула по камню, немедленно скользнув в пропасть, к скалам внизу. Волосы скрыли ее лицо и все написанные на нем чувства.

Удинаасу хотелось вопить, высвобождая горе и скрытый под ним беспричинный гнев. Но что нового в положении игрушки? Что нового в положении, когда тебе не за что ухватиться, не за что бороться? Он отполз от края обрыва и огляделся.

Армия пришла в движение. Что-то изменилось. Он видел спешку воинов. — Пора вернуться.

— К чему? — Ее тон был горьким и грубым.

— К тому, чем мы были раньше.

— Мы рабы, Удинаас!

— Да.

— Теперь я поняла вкус рабства. Поняла!

Он оглянулся и увидел, что девушка сидит с выпрямленной спиной, убрав волосы с лица, и взор ее пылает яростью. — Ты не можешь так жить!

— Так?

Она отвернулась. Но не потому, что не желала видеть. Потому, что не желала понять.

— Пернатая, нам идти к Трейту.

— Чтобы завоевывать. Чтобы… порабощать.

— Детали, — буркнул он, осторожно вставая. Протянул ей руку. — Тебя ждет Майен.

— Теперь она бьет меня.

— Знаю. Ты не смогла закрасить синяки.

— Она срывает с меня одежду. Использует меня. Больно. У меня все болит.

— Ну, он с ней обращается получше. Хотя никакой такой… нежности. Думаю, он слишком молод. И у нее нет сил вынести содеянное. Учить его. Она… разочарована.

— Хватит о том, как ты понимаешь то и сё. Хватит, Должник! Мне плевать на твои точки зрения, я не желаю идти в ее тени, не желаю видеть мир так, как она его видит. К чему все это, если она тискает, давит, щиплет… Просто помолчи, Удинаас. Хватит.

— Возьми меня за руку, Пернатая Ведьма. Пора.

— Лучше я ее оторву.

«Знаю». Он промолчал.

— Значит, он не бьет ее?

— Физически — нет.

— Да. То, что он делает с ней… — она искала его глаза, — я делаю с тобой.

— Но ты еще злее.

Девушка промолчала. В глазах ее что-то блеснуло, и она отвернулась, беря его за руку.

Удинаас поднял ее на ноги. Пернатая Ведьма все отворачивалась.

— Я пойду первым. Погоди немного.

— Ладно.

Армия спешила, лилась через густой лес. К северу — родное пепелище. К югу — Трейт. Будет… мщение. «Детали…»

Что-то задвигалось внизу. Нет, никого.

Тралл Сенгар еще немного понаблюдал и уселся на ствол дерева. — Нас обнаружили.

Алрада Ан хмыкнул:- И что теперь?

Тралл поглядел по сторонам. Даже он с трудом различил неподвижно засевших в укрытиях ближайших воинов. — Это зависит от того, придут ли они в силе.

Они ждали. День двигался к закату.

Где-то внизу, в лесу, засела летерийская бригада, с ней маги, уже обнаружившие эдурскую засаду у моста. Среди ее офицеров, верно, царит удивление, возможно, и страх. Маги трудятся, определяя точное число врагов — но это будет сложно сделать. Нечто в самой крови Тисте Эдур отвергает колдовскую силу, ускользает от нее. Решение будет сильно зависеть от личности командира. Приблизиться осторожно и медленно, войти в прямой контакт. Серия стычек покажет мощь врага. Но в таких действиях таится риск. Приблизься к врагу, чтобы проверить остроту его клыков — и нарвешься на яростную контратаку, где все преимущества будут у Эдур. Отражение атаки сверху стоит дорого. Даже отступление потребует немалой крови. Хуже того, возможно попасть в клещи, и бой обернется бойней.

Но командир может приказать своим волшебникам начать атаку магией, повалить лес. Конечно, такое откроет позиции магов для ведунов, которых могут иметь при себе Эдур. Для демонов и темных духов. Если атака сорвется, маги окажутся под угрозой.

Наконец, командир может выбрать отступление. Сдать мост, вернуться под надежную защиту Высокого Форта, приглашая к битве более традиционной — такой, к каким за столетия привыкли летерийцы, в каких они почти никогда не проигрывают.

Окажется ли командир самоуверенным и решительным? Если да, то Тралл Сенгар и пятьдесят его воинов будут либо убиты, либо оттеснены на ту сторону моста. И то и другое тактически гибельно для подступающих сил Ханради. Сражение за мост заставит Фира и Ханради Халага открыть всю силу сопровождающих армию ведунов — а эта сила должна разрушить форт. А вот командир трусливый может отступить и тем упрочить успех Тисте Эдур.

Тралл переместился, чтобы посмотреть из-за упавшего ствола. Никакого движения. Воздух необычайно спокоен.

— Если они не подойдут быстро, — вполголоса произнес Алрада, — они потеряют преимущество.

Тралл кивнул. Достаточно забот, чтобы занять ум, притянуть к себе все внимание. Думать о других вещах — слишком большая роскошь. Лучше уж так, решил он. Облегчение. «Теперь я смогу оставаться здесь, в тугом сплетении забот. Пронесу их через всю войну. Должен. Умоляю, пусть такие мысли сопровождают меня всю войну».

Тени далеко протянулись по склону, упали на дорогу. Облачка пыли пятнали золотые лучи солнца там, где взлетали насекомые.

Шепоток — сзади, потом со всех сторон.

Духи устремились вниз, вползая в скопившуюся в низине мглу.

— Они пришли, — сказал Алрада.

Тралл соскользнул за дерево, оборотился. Внизу между кустами и деревьями мелькали серые волки. Полдюжины, два десятка. Сверкающие глаза светятся на опущенных к земле мордах.

Один подбежал к Траллу. Внезапно замерцал, воздух наполнился жгучим запахом пряности. Миг — и Тралл смотрел в янтарные очи Б» нагги.

Жекк оскалился: — Тысяча шагов вниз, Тралл Сенгар. Они отходят.

— Ты как раз вовремя, — сказал Алрада.

Улыбка стала еще шире: — Они были всего в двух тысячах шагов от моста. Мои братья нашли тело в листьях. Ваша работа.

— Одиночный разведчик.

— Маги протянули к нему нить. Они узнали о вашем подходе. Не сомневаюсь, это еще больше их задержало.

— Так мы будем мешать их отходу? — спросил Алрада.

— Я было решил так. Но нет, духи станут лишь тревожить их. Подгонять, наступая на пятки. Пусть идут с двойной скоростью — у Форта они устанут и начнут спотыкаться. Времени отдыхать мы им не дадим. — Солтейкен присел на корточки. — Есть новости. Первая Дева пала — битвы не было — гарнизон уже ушел к Фенту.

— Как и предполагали, — отозвался Тралл.

— Да. Если летерийцы решат удерживать Фент — осада выйдет короткой. Уже сейчас суда причаливают, воины маршируют к городу.

— Контактов с флотами Летера не было? — Тралл удивился. Эдурские транспорты весьма уязвимы.

— Никаких. Силы императора обложили Трейт, но их еще не заметили. В ближайшие дни нам предстоят четыре больших битвы, друзья мои. И, если будет воля меча, северные границы падут.

«По меньшей мере мы привлечем их полное внимание».

Мертвецки пьяная. Серен Педак старалась уяснить смысл этого выражения со всем тупым упорством отравленного алкоголем рассудка. Но почему — то не преуспевала. Она была не мертвой, а слишком живой — ведь мелькание людей рядом с ее столиком, бессвязное жужжание множества голосов больно било по нервам. Мертвенное бесчувствие еще не пришло, а может, и не придет никогда. Упрямая трезвость окопалась и никак не желала уходить, несмотря на бесчисленное количество выпитых женщиной кружек вина.

Лихорадочное возбуждение, со всех сторон бормотание вроде «а я вам говорил». Скопление кивающих голов. Воззвания, предсказания, хвастливые слова, порожденные алчной яростью. Ее сможет утолить лишь вид поля брани, заваленного трупами Тисте Эдур. — Отдали им форт Первая Дева. Почему бы нет? Заманивать ублюдков, заманивать. Видели, что прошлой ночью сотворили боевые маги? Они сделают это вновь, на этот раз против всех пепельнолицых уродов. Я снял насест наверху маяка. Заплатил состояние, но зато все сам увижу.

Все кончится под Фентом. Они там носы поразбивают. А магические кадры сожгут эдурский флот в море Кеттер. У меня права на разбор остатков кораблекрушений, там, у Большого Побережья. Как только все кончится, поскачу прямо туда.

Они позволяют себя окружить, уж поверьте. Полутьма просто ждет, когда установится осада. Зачем это? Ты говоришь, она сдалась? Возьми нас Странник, парень, что за плитки ты здесь кидаешь? Ты изменник, ты проклятый Халл Беддикт? Заткни поганый рот, или я сам заткну…

… а я помогу, Крайбал. Обещаю. Сошью ему губы, как две парусины. Я годами паруса шью.

Куда он побежал?

Тьфу на него, Крайбал!

Предателям нужен урок, Фелюда. Идем, я вижу, как он открывает дверь…

— Женщине не стоит сидеть здесь одной, сладкая моя. Позволь достойному человеку увести тебя отсюда…

Серен Педак нахмурила лоб, уставившись над нависшую фигуру. Разум отозвался «Веди!», хотя она тут же покачала головой и отвернулась.

— Девочка, здесь не услышишь ничего стоящего. Ты хочешь пить. Ладно, просто сиди и пей. Я просто предлагал более уютное местечко для пьянки…

— Уйди.

Однако человек уселся рядом. — Весь вечер за тобой слежу. Простая летерийка? Я задал себе такой вопрос один только раз. Нет, ответил я, не простая. Я спросил, и мне ответили: «Это аквитор Серен Педак. Была на той кислой Встрече. Была связана контрактом с Бураком Преградой, который удавился. Возьмите меня демоны, если не она его нашла с выпавшим языком и выпученными, что у рака, глазами». Да, подумал я, это нелегко. Не удивляюсь, что она сидит и пытается надраться, да не выходит.

Впервые ей удалось разглядеть говорившего отчетливо. Чисто выбрит, лицо в шрамах, волосы оттенка полированной стали свисают до плеч. Она припомнила звук его голоса, и это подтвердило возникшую догадку. — Ты не летериец.

Широкая улыбка обнажила ровные, белоснежные зубы. — В точку. И, правду сказать, я рад разоблачению.

— Ты не фараэд. Не Тартенал, даже не фент или мекрос…

— О таких, как я, ты никогда не слышала. Уж поверь. Очень далеко от дома.

— Чего тебе нужно?

— Хочу сделать предложение. Но для этого нужно тихое, уединенное место…

— Я уверена, что…

— Не насчет этого, девочка. Хотя я уже оценивал свои шансы, если дойдет до того, о чем ты подумала. Нет. — Он склонился к ней еще ближе.

Иронически ухмыльнувшись, она подалась вперед, так что их носы почти соприкоснулись. — Хватит тянуть.

Он чуть отодвинулся. — Девочка, ты дышишь как винный погреб. Ладно, слушай. Мы нашли судно…

— Вы?

— Судно, и готовы покинуть это Худом целованное королевство.

— Куда? В Коршенн? Пилотт, Трюс? Колансе?

— Какой смысл? Первые три из тобой названных платят дань Летеру, а в Колансе, как мы слышали, та еще неразбериха. Аквитор, мир больше, чем вы привыкли думать…

— Да ну? Я-то думала, что он стал куда меньше.

— Другие помойки, тот же мусор? Может, ты и права. Может, и нет.

— Кто вы?

— Просто кое-кто далеко от дома. Я же говорил. Мы выкарабкались с Ассейла, чтобы оказаться здесь. Задолжали кучу денег даже за дырявую шлюпку. За починку в доке задолжали вдвое больше. Уже семь месяцев — мы в таких долгах, что сам Принц К'азз не вытащит. Побираемся, делаем самую черную работу. Совсем одурели уже…

— Ты был солдатом.

— Им и остаюсь, милашка.

— Так вступи в бригаду.

Он поскреб лицо, на миг сомкнув веки. Казалось, принял какое-то решение. Холодные синие глаза уставились на женщину: — Это как кричать в Бездну. Ни один летериец не слушает. Твой народ в беде. Серьезной беде. Фент-на-Косе сдался. Полутьма — командир умелый, рассудительный. Так что она сделает дальше? Подумай, аквитор.

— Увидит, что дело безнадежное. Увидит, что город не удержать и путей отступления нет.

Он кивнул. — Тебя здесь не было, когда вернулись промысловые суда. Ты не видела, что их притащило. Мы видели. Если у дхенраби есть бог, в гавани побывал именно он.

— Кто такие дхенраби?

Он покачал головой: — Мы ценим людей бывалых. И ты здесь не единственная женщина…

— Так зачем звать меня, а?

— Потому что ты не слепа, Серен Педак.

Она улыбнулась и посмотрела в сторону. «Так и не напилась». — Кто ты?

— Это не важно…

— Все равно скажи.

— Железный Клин, из Второго Клинка Пятой Роты Багряной Гвардии. Был в подчинении у Командора Кел-Бринна, пока нас не разбросало у врат Худа.

— Бессмысленно, НО длинно. Клин, я впечатлилась.

— Девочка, у тебя зубы острее, чем у энкар» ала с дюжиной ризан во рту. Может, потому ты мне так люба.

«Ладно же…» — Мне ваши предложения не интересны, Железный Клин.

— Подумай. Время есть — если успеешь поскорее смыться из Трейта.

Она взглянула пристальнее. — В этом нет смысла.

— Не было бы, будь наша ладья здесь. Но она в Летерасе. Мы подрядились как матросы для одного купца. — Он пожал плечами. — Но едва выйдем в море…

— … убьете капитана, команду и станете пиратами.

— Мы никого не убьем, если будет иной выход. И мы не пираты. Просто хотим домой. Нам НУЖНО домой. — Он еще немного посмотрел на нее и встал. — Если все сработает, увидимся в Летерасе.

«Ладно же…» — Вы зря теряете время.

Он снова пожал плечами: — Между сейчас и потом многое изменится, аквитор. Дорогуша, уходи из города. Едва протрезвеешь. Просто уходи…

И он сам ушел.

— Они поймали его, утащили в проулок и пасть зашили. Пойдем, позырим…

Просто рот? Он же клятый предатель. Слишком легко для урода. Зашьем его везде, поглядим, как запоет…

Вот бы Халл Беддикт мне попался, вот бы…

Помяни мои слова, они сделают с ним еще того хуже. Пойдем позырим…

Синие шелка развевались под ударами ветра. Некил Бара стояла на вершине башни маяка и глядела на море. Все не по плану. Преждевременная атака уничтожила пустые села; весь народ Тисте Эдур уже был в движении. «И они пришли к самым нашим дверям».

Появившийся в море Кеттер флот, предназначенный для пресечения попыток эвакуации гарнизона Полутьмы, ушел после сдачи города. Кроваво — красные паруса пятисот рейдеров сверхъестественно быстро оказались у гавани Трейта. А в воде под ними кралось… нечто. Древнее, страшное, дико голодное. Оно знало свое дело. Оно уже бывало здесь.

Уже давно Бара под руководством Цеды с головой ушла в поиски знаний о прирученной Тисте Эдур твари. Гавань и залив некогда были сушей. Массивной плитой известняка, под которой текут подземные реки. Эрозия обрушила там и сям эту плиту, образовав глубокие круглые колодцы. Иногда на дне колодца продолжался ток реки; но иногда отверстие засорялось солями извести, и вода становилась спокойной и темной.

Одно из таких мест давно стало местом поклонения. В бездну кидали сокровища. Золото, нефрит, серебро и даже людей. Холодная вода звенела от воплей утопающих, кости и плоть упокаивались на дне колодца.

Там появился дух. Питаемый отчаянием и кровью, бессильными молитвами, жестокими жертвоприношениями живых душ. Она понимала, что во всем этом скрыта тайна. Жил ли дух до начала культа, его просто привлекли дары? Или древние поклонники вызвали его к бытию? Так или иначе, итог один. Живет эта тварь, приученная к голоду… и к удовлетворению голода. Пристрастилась к горю, ужасу и пролитой крови.

Поклонники ее пропали. Умерли, выселены, или сами принесли себя в жертву? Невозможно сказать, как глубок слой костей на дне колодца. Но толщина его ужаснет любого…

Дух был обречен на скорую смерть. Если бы море не поднялось, проглотив землю, если бы не пали внезапно стены этого мирка, выпустив на свободу все, что таилось внутри.

Побережье во всех странах мира является местом поклонения. Об этом раз за разом твердят еще анналы Первой Империи, ее отчеты о вновь открытых народах. Грань между морем и сущей является манифестацией символической грани между ведомым и неведомым. Между жизнью и смертью, духом и разумом, между необозримой армией элементов и сил, противоположных, но работающих сообща. Морю отдают жизни людей, в его глубины швыряют сокровища. А в самих морях корабли и команды то и дело погружаются в бездну.

Поэтому дух ведал… соперников. И питался плохо, как подозревала Некил Бара. Слабеющий, страдающий, он вернулся в свою нору, ныне сокрытую под водой. Вернулся, чтобы умереть.

Невозможно понять, каким образом ведуны Тисте Эдур нашли его, постигли его природу и таящиеся силы. Но они его нашли, связали, кормили кровью, пока к нему не вернулись силы — а вместе с силами растущий голод.

«Теперь мне нужно найти способ его убить».

Она ощущала его приближение под килями эдурского флота. По защитным линиям гавани суетились солдаты, заполняли укрепления. Команды готовили баллисты и требушеты. Пылали костры, распаковывались связки тяжелых дротиков.

Носящий тяжелую шубу Арахафан расположился на главном пирсе и, как она, смотрел на набегающий флот. Он постарается блокировать атаку духа, разъярить его, чтобы Некил Бара подобралась поближе к его сущности и нанесла удар в самое сердце.

Ей хотелось бы, чтобы в городе оставался Энедиктал. Но он вернулся в свой батальон под Шилом. Еще ей хотелось бы, чтобы сюда маршировали Змеиные Пояса.

Пока внимание духа отвлечено, Энедиктал смог бы разбить флот Эдур. Бара не знала, скольких сил лишатся она и Арахафан, убивая духа, останется ли хоть кроха для удара по флоту. Может дойти до рукопашной схватки в гавани.

«Вот абсурдность применения магии в войне. Мы можем всего лишь нейтрализовать друг друга. Но если одна из боевых команд имеет численный перевес…»

Под ее началом состояли шесть младших волшебников, рассеявшихся в рядах солдат батальона Холодной Глины. Их должно оказаться достаточно против сопровождающих флот ведунов. Бара тревожилась, но не особенно сильно.

Красные паруса затрепетали. Уже видны носящиеся по палубам и снастям команды. Флот готов к нападению. Под передовым кораблем вздулась темная волна, полночным синяком распространяясь по всей гавани.

Вдруг ее обуял страх. «Оно… слишком большое».

Взгляд вниз, на одинокую меховую фигуру на конце пирса. Руки волшебника были воздеты.

Дух рванулся под гребнем волны прямо к гавани, набирая скорость. Солдаты в доках подняли щиты. Над строем взметнулись наконечники копий. Кто-то пустил из требушета огненный шар. Некил Бара смотрела, как он описывает дугу, оставляя хвост дыма, как приближается к волне. Исчезает в облаке копоти.

Послышался рев Арахафана; она увидела, как замерцала полоса воды перед доками, поднялась к небесам стеной пара. Как раз в этот миг дух нырнул ко дну. Момент до столкновения.

Удар заставил маяк затрястись под ее ногами. Бара взмахнула руками, удержав равновесие. Сидевшие на узком железном балкончике зеваки с воплями полетели на камни. Балкон задрожал, словно проволочка в руках кузнеца. Крепления отрывались, испуская облачка пыли. По башне пронесся тяжкий стон, когда балкон начал падать к подножию.

Пар и темная волна сошлись в схватке, все выше вздымаясь над Арахафаном. Колдуна поглотила тень. Башня маяка оседала. Некил Бара обратилась лицом к гавани, взмахнула руками и слетела с края.

Исчезла в трепещущем магическом луче. Спланировала к земле, окруженная сверкающей белой скорлупой, вокруг которой вились ленты синего огня.

Словно копье бога, луч врезался в бок духа. Пробил светящийся синим огнем путь в мрачной кипящей воде.

«Странник! Он проиграл! Проиграл!» Она сначала ощутила, а уж потом увидела Арахафана. Плоть кусками отваливалась от костей, чернея, словно ее слизывал бурный вихрь. Она видела, как пропали губы и зубы, превратив лицо в отвратительную маску. Глаза сморщились, почернели, потом запали внутрь орбит.

Она еще чуяла его удивление, его неверие…

Обнажилась плоть духа: слои и слои темной свернувшейся крови, тусклые волосы, тонкие полоски костей. Обросшие ракушками драгоценности, смятые монетки. Слои высохших младенческих трупиков, завернутых в кожу. У каждого пробит лоб, лицо искажено агонией боли и недоумения. «Слои. О Госпожа, что делаем мы, смертные? Снова, и снова, и снова!»

Каменные топоры, жемчуга, куски раковин…

Скользнула к сердцевине…

… чтобы понять, что они ошибались. Гибельно ошибались.

Дух — просто раковина, склеенные воспоминаниями кости, зубы и волосы. Просто воспоминания.

А внутри…

Некил Бара поняла, что сейчас умрет. Против поднявшегося ей навстречу нет защиты. Никакой. Она не сможет — никто бы…

— Цеда! Куру Кан! Услышь меня! Смотри…

Серен Педак сидела у стены. Ее задевали ногами, толкали, роняли бегущие люди.

Недавно она очнулась в темном погребе, окруженная разбитыми винными бочками. Ограбленная, без большей части доспехов. Меч и нож также пропали. Боль между ног намекнула ей, что случилось и худшее. Губы вспухли и ныли от поцелуев, которых она не помнила; спутанные волосы окрасились кровью. Она кое-как выбралась из-под земли, проползла по грязным камням до ближайшей стенки и скрючилась, тупо глядя на картину паники.

Город скрылся в дыму. Бурый полумрак, звуки далеких схваток — в гавани, слева от нее, около северной и восточной стен справа. Горожане беспорядочно носились по улице. Напротив двое мужчин сошлись в смертной драке: один пытался проколоть другого, потом начал колотить его головой о мостовую. Гулкий стук сменился влажным хрустом. Победитель откатился от содрогающейся жертвы, встал и, шатаясь, побрел восвояси.

Другие выбивали двери. Внутри вопили обнаруженные налетчиками женщины.

Тисте Эдур видно не было.

Справа появились трое мужчин — явных мародеров. Один нес окровавленную дубинку, другой размахивал серпом. Третий тащил за ногу тело мертвой или потерявшей сознание девочки.

Они заметили ее. Хозяин дубинки ухмыльнулся: — Мы пришли тебя подобрать, аквитор. Очнулась и еще захотелось, ась?

Она не узнавала их, но в глядящих на нее глазах было что-то ужасно знакомое.

— Город пал, — продолжил мужчина, подходя все ближе. — Но у нас есть путь наружу, и мы хотим и тебя захватить.

— Решили оставить для себя, дорогуша, — загоготал человек с серпом. — Не беспокойсь, мы тебе не повредим.

Серен прижалась к стене.

— Стоять!

Новый голос. Троица оглянулась.

Синие очи, металлического оттенка волосы — этого она знала. Может быть. Она не была уверена. Никогда не видела подобного доспеха, а ведь кольчуга пурпурного цвета запомнилась бы любому. У бедра незнакомца висел широкий меч. Он не спешил его вытаскивать из ножен.

— Это тот иноземный ублюдок, — сказал тип с дубинкой. — Найди себе другую.

— Уже нашел. Два дня ее ищу…

— Она наша, — крикнул носящий серп.

— Не подходи, — прорычал третий, поднимая тело ребенка над головой, словно собирался сражаться им.

Серен поняла, что он уже использовал его подобным образом. «О дитя, лучше тебе быть мертвой. Лучше бы тебе умереть сразу…»

— Ты нас знаешь, чужак, — сказал человек с дубинкой.

— О да! Вы ужас этого городишки. Я многое слышал о ваших подвигах. Это дает мне преимущество.

— Как так?

Иноземец медленно подходил ближе. Что — то блеснуло в его глазах, когда он ответил: — Потому что ВЫ ни черта обо мне не знаете.

Взметнулась дубина. Блеснул серп. Тело вспороло воздух.

И было поймано рукой иноземца. Одновременно он поднял другую руку, ладонью кверху, и вроде бы слегка коснулся подбородка первого бандита.

Она не поняла.

Человек с дубинкой валялся на земле. Второй смотрел на торчащий из груди собственный серп. Медленно оседал.

Треск. Фонтан кровавых брызг.

Чужеземец отступил, неся тело девочки под мышкой. Левая рука держала нижнюю челюсть третьего бандита — будто кожаную ручку ведра.

Справа от нее слышались отвратительные хлюпающие звуки. Мужчина выпучил глаза и хрипел.

Незнакомец отбросил челюсть с висевшими на ней нёбом и куском языка. Положив девочку на землю, шагнул к противнику. — Мне не нравится, что вы делали. Ничего мне не понравилось, а меньше всего сделанное с этой женщиной и этой девочкой. Так что я решил тебя изуродовать. Очень сильно.

Бандит повернулся, как будто собирался бежать. Затем ноги ему отказали, и он шлепнулся на брюхо, распластался по мостовой.

Незнакомец торжественно и медленно склонился над ним. Два коротких тычка пальцами в основание шеи, справа и слева — и она услышала треск позвонков. Вокруг головы собиралась лужица крови.

Мужчина переместил внимание на промежность врага.

— Хватит.

Он оглянулся, поднимая брови.

— Хватит. Убей его. Просто убей, Железный Клин.

— Уверена?

Из окна здания напротив выглядывали горожане. Не отрывали от них взоров.

— Достаточно, — прохрипела она.

— Хорошо.

Он слегка распрямил спину. Тычок в затылок. Кость проломилась. Тело замерло.

Железный Клин выпрямился. — Так лучше?

«Да уж. Все лучше и лучше…»

Багряный гвардеец подошел к ней. — Моя вина. Я заснул, думал, что ты в безопасности. Ошибка. Извини.

— Девочка?

Взгляд наполнился болью: — Думаю, затоптана лошадью. Уже довольно давно.

— Что случилось?

— Трейт пал. Эдурский флот отошел. Когда с Некил Барой и Арахафаном было покончено, корабли вернулись. Защитников смяли темные духи. Воины сошли на берег. Плохо дело, аквитор. — Он оглянулся через плечо. — Тем временем подошла армия с суши. Взяла плохо охраняемые стены. Десять ударов сердца — и северные ворота достались им. Эдур убивали каждого встреченного солдата. Не грабили. Кстати, безоружных они пока не трогают. Но никаких гарантий, ты же понимаешь?

Он помог ей встать. Она вздрогнула, когда ее коснулись руки — орудия кровавого убийства.

Если он и заметил, то не подал вида. — Мой Клинок ждет. Корло удалось найти садок в этой Худом клятой дыре. Первый раз за наши два года здесь. Его принесли Эдур, сказал он. Вот почему.

Она поняла, что движется. Они шли, избирая кривые переулки, не показываясь на больших улицах. Со всех сторон слышались звуки резни. Внезапно Клин покачал головой: — Проклятие, нас отрезали.

Они оказалась втянутыми в резню — озадаченные свидетели убийства несчастных дезорганизованных солдат. Они гадали, не станут ли следующими ростовщики.

Удинаас брел в хвосте охраны Императора — двенадцати разъяренных воинов, режущих плоть, рубящих врагов напропалую, словно они пробивались через тростники.

Рулад показывал не ему принадлежащее мастерство. Его руки были размытыми пятнами, однако каждое движение казалось выверенным и безошибочным. Он что-то бормотал — маниакальный бред, раз за разом прерываемый взвизгами, в которых было страха не меньше, чем гнева. Это не торжествующий воин. Не берсерк, не боец в ореоле самоубийственной храбрости. Убийца… Мясник.

Стоявший рядом воин упал под отчаянным ударом летерийца. Император завизжал, бросаясь к врагу. Пестрый меч поднялся, кровь брызнула будто вода. Он чуть не задохнулся от смеха. Телохранители украдкой косились на одичавшего правителя.

Далее по улице, через некое подобие заслона. Удинаас спотыкался о трупы, об извивающиеся, стонущие тела. Обезумевшие перед смертью люди звали матерей. Таким раб клал ладонь на лоб или касался плеча, бормоча: — Я здесь, мальчик мой. Все хорошо. Можешь идти.

Милосердный жрец волочится на цепи, шаг за шагом, шепчет пустые утешения, смиренную ложь, прощает и сам взывает к кому-то — чему-то — умоляя простить себя. Но никто не касается его, ничьей ладони не ощущает он на своем лбу.

«Расплата за сожженные села. Где тут ростовщики? Война ведь выгодна им».

Еще сотня шагов. Еще трое павших Эдур. Рулад и восемь братьев. «Сражаются. Где вся армия?

Где-то в другом месте».

Если уметь выбирать верные вопросы, ответы станут очевидными. Ясное откровение: он здесь ради чего-то…

Еще один воин завопил, взмахнул руками и упал, ударившись лицом о мостовую.

Рулад убил еще двоих солдат, и вдруг противников не осталось.

Он застыл в странной нерешительности посреди перекрестка, среди полос дыма.

Справа возник еще кто-то.

Двое Эдур отпрянули и упали, смертельно раненые.

Нападающий выбросил перед собой левую руку: голова воина Эдур треснула с громким щелчком.

Лязг мечей, еще кровь, еще один падающий воин. Нападающий прорвал строй и развернулся.

Рулад шагнул ему навстречу. Мечи — один тяжелый и пестрый, другой самый обычный на вид — столкнулись и при помощи странного приема незнакомца, проворота руки, будто склеились. Другая его рука метнулась над клинками, основание ладони врезалось в лоб Рулада.

С громким треском сломалась шея императора.

Пестрый меч соскользнул с меча незнакомца. Тот уже отступил, кончик его клинка уже выходил из груди очередного Эдур.

Еще удар сердца — и пали двое последних телохранителей, щедро разбрызгивая кровь по мостовой. Словно плата.

Чужак огляделся, заметил Удинааса и кивнул. Махнул рукой в сторону улочки, и оттуда вышла женщина.

Успела пройти полдюжины шагов, прежде чем Удинаас ее узнал.

«Ее жестоко осквернили.

Но такого больше не будет. Пока жив этот человек…»

Серен Педак не обратила внимания ни на него, ни на умирающих Эдур. Чужак взял ее за руку.

Удинаас смотрел вслед им двоим, идущим вниз по улице, сворачивающим за угол.

Где-то позади послышались крики Эдур, шум топающих ног.

Раб обнаружил себя стоящим у трупа Рулада. Смотрящим на свернутую под нелепым углом голову, на руки, крепко держащие меч.

Он ждал, когда рот распахнется и снова раздастся безумный смех.

— Самое странное оружие, мною виденное. Проклятие!

Серен мигнула. — Что?

— Но он был хорош, с таким-то мечом. Еще пять лет — и приобрел бы умение, делающее его ходячей смертью. Достаточно, чтобы смутить любого. Искру, Синяка, даже самого Шкуродера. А доспехи! Скажу — мне чертовски повезло. Будь у нас время…

— Что?

— Тисте Эдур.

— Эдур?

— Ладно. Вот и они.

В дальнем конце аллеи прятались шестеро. Две женщины, четверо мужчин. Все в багряных кольчугах. С обнаженными клинками. С кровью на клинках. Один, в более легких, чем у других, доспехах и с какой-то диадемой в левой руке, выступил вперед.

Что-то произнес на никогда не слышанном аквитором языке.

Железный Клин ответил неразборчивым рыком. Подтащил Серен поближе. Говоривший, казалось, перешел на язык жестов. Воздух вокруг него замерцал.

— Подружка, Корло открывает садок. Мы пройдем через него и при удаче ни на кого не наткнемся. Не спрашивай, далеко ли мы уйдем. Достаточно далеко. Надеюсь.

— Куда? Куда мы пойдем?

На месте глухой стены распахнулась черная пасть.

— В Летерас, аквитор. Помнишь, я говорил о ждущей нас ладье?

«Самое странное оружие… Чертовское везение».

— Он умер?

— Кто?

— Он умер? Ты убил его? Того Тисте Эдур?

— Точно, подружка. Он нам мешал. Могли подойти другие.

«О, нет».

Рвота полилась на песок.

По крайней мере вопить перестал, подумал Вифал. Он ждал, восседая на травке как раз у линии пляжа, а молодой Эдур, стоя на четвереньках, дергался, извивался, кашлял и плевал.

Неподалеку нахты — Писк и Хруст — дрались за кусок плавника, который уже рассыпался на крошки от их усердия. В последнее время их игры стали слишком разрушительными, так что кузнец стал подозревать, не ощущают ли они его настроение. Или это одиночество сделало их безумными? Похоже, и то и то правда.

Он презирал религию. Не шел по пути всяких там богов. Властители хуже бешеных зверей. Хватает и того, что на ужасающие зверства способны смертные; он не желал иметь ничего общего с их бессмертными и неизмеримо более сильными подобиями.

Этот сломанный божок в кривой палатке, вечная его боль, одуряющий дым от разбросанных по жаровне семян… все та же песня. Страдание стало знаменем, знаком желания погрузить в пучину собственного убожества весь мир. Нет, все миры. Ничтожество и ложное бегство, боль и безумная сдача. Все та же песня.

Вифал потерялся на этом островке посреди пустого океана. Окруженный множеством ликов, которые были им самим, он лишался способности к различению. Мысль и естество рассыпались, теряли форму и внутреннюю связь. Он бродит по воспоминаниям чужака, по спутанному миру.

Построй гнездо.

И яростно развали.

Обезьяньи морды скалились в молчаливом, судорожном хохоте.

Трое шутов повторяли свое представление много, много раз. Какой в нем смысл? Какой очевидный урок он не в силах постичь, будучи слишком слепым и тупым?

Эдурский парень опустошил желудок. Поднял голову. Глаза словно прилипли к костям, их полнили боль и страх. — Нет, — прошептал он.

Вифал отвернулся, глядя на берег.

— Хватит… больше не надо…

— Увы, здесь не хватает закатов, — пробормотал кузнец. — Или рассветов?

— Ты не знаешь, на что это похоже!!!

Ветер унес крик Эдур. — Гнезда стали более изящными. Думаю, он стремится к совершенству формы. Ровные стены, треугольный вход. Шлеп все разрушает. А мне что делать?

— Пусть заберет проклятый меч. Я не вернусь. Туда. Не вернусь, и даже не думай уговорить.

— Ничего не могу сделать. НИЧЕГО.

Рулад полз к нему. — Ты сделал меч! — прошептал он обвиняюще.

— Огонь, молот, наковальня, корыто с водой. Я сделал мечей больше, чем могу сосчитать. Просто железо и пот. Думаю, это были сломанные лезвия. Те полоски. От какого-то узкого, длинного ножа. Два куска, черных, хрупких. Просто обломки. Интересно, где он их раздобыл?

— Все ломается, — отозвался Рулад.

Вифал оглянулся: — Да, парень. Все ломается.

— Ты сможешь.

— Что смогу?

— Сломать меч.

— Нет. Не смогу.

— Все ломается!

— И люди в том числе.

— Это нехорошо.

Вифал пожал плечами: — Давно не видывал ничего хорошего. Думаю, он обкрадывает мой разум. Говорит, он мой бог. Говорит, я должен всего лишь преклониться пред ним. И все станет ясно. Скажи, Рулад Сенгар, для тебя все ясно?

— Это зло — оно твоей работы!

— Разве? Может, и так. Я принял эту сделку. А он солгал. Видишь ли, он обещал меня освободить, едва я окончу меч. Рулад, он лжет. Постоянно. Теперь я знаю. Этот бог лжет.

— У меня есть сила. Я император. Я взял жену. Мы начали войну. Летер падет.

Вифал махнул рукой в сторону суши. — И он ждет тебя.

— Они страшатся меня.

— Страх рождает подобие преданности. Они пойдут за тобой, парень. Они прямо сейчас ожидают твоего возвращения.

Рулад вцепился ногтями в собственное лицо. Плечи его задрожали. — Он убил меня. Человек — не летериец, совсем не летериец. Он убил нас. Семерых моих братьев. И меня. Он слишком… быстрый. Кажется, едва пошевелился, а семеро наших уже вопят и умирают.

— В следующий раз ты будешь тверже. Трудновато будет найти того, кто сможет тебя убить. В следующий раз. И в послеследующий. Парень, это ты понимаешь? Это самая сущность того уродского бога, что ждет тебя.

— КТО ОН?

— Бог? Жалкий кусок дерьма, Рулад. Держащий в руке твою душу.

— Отец Тень оставил нас.

— Отец Тень умер. Или все равно что умер.

— Ты откуда знаешь?

— Будь иначе, он не позволил бы Увечному Богу украсть тебя. Твой народ. Он вышел бы на берег… — Тут Вифал запнулся.

Вот на что я натолкнулся, подумал он. Истина, сочащаяся кровью.

Он ненавидит религию, ненавидит всех богов. И остается в одиночестве.

— Я убью его. Этим мечом.

— Дурак. На этом острове он все слышит, все видит, все знает.

«Разве кроме того, что у меня на уме. А если и узнает — как остановит меня? Нет, не знает. Нужно в это верить. Если бы знал, уже убил бы меня. Прямо сейчас и убил бы».

Рулад поднялся на ноги. — Я готов к встрече.

— Да ну?

— Точно.

Вифал вздохнул. Бросил взор в сторону нахтов. Между ними лежала груда щепок — остатки спорного бревна. Оба зверя удивленно взирали на обломки, совали в кучу пальцы.

Мекрос встал: — Ладно, парень. Идем.

Она находилась за черным стеклом, внутри тоннеля из прозрачного обсидиана, и рядом не было духов.

— Куральд Галайн, — прошептал Корло, бросив на них взгляд из-за плеча. — Неожиданно. Это гнилое завоевание. Или сами Эдур не знают, не понимают, что именно используют.

Воздух пах смертью. Дыхание гробницы, тлен иссохшей плоти. Темный камень под ногами выглядел смутным и грязным. Сверху неровный потолок, едва на локоть выше головы Железного Клина (он был самым высоким из отряда).

— Чертов крысиный лабиринт, — заявил замявшийся у перекрестка маг.

— Просто веди к югу, — гулко отозвался Клин.

— Ага. Но вот где он?

Солдаты столпились, переглядываясь и ругаясь на своем странном языке.

Корло поглядел на Серен Педак. Лицо его было замкнутым. — Предложения, аквитор?

— Что?

Маг что-то проговорил Клину на родном языке. Тот сморщился. — Хватит вам. По-летерийски. Давно ли грубость стала принципом Багряной Гвардии?

— Аквитор, это Оплот Тьмы…

— Нет никакого Оплота Тьмы.

— Ну, я стараюсь говорить понятным для вас образом.

Она молча воззрилась на него. Маг потер шею. Она увидела, что его ладонь блестит от пота. — Это же Тисте Эдур? Не Тисте Анди. Оплот Тьмы — это Тисте Анди. Эдур были от… гм… Оплота Тени. Так что я ожидал казаться в садке Куральд Эмурланн. Но это не он. Это Куральд Галайн, но взломанный. Забитый. Он переполнен духами Тисте Анди.

— Их здесь нет, — отозвалась она. — Их я видела. Тех духов. Они не здесь.

— Здесь, аквитор. Я просто их отгнал. Прямо сейчас…

— Но это оказалось непросто.

Маг неохотно кивнул.

— И вы потерялись.

Второй кивок.

Она попыталась думать, пробиться через онемение. Казалось, лишь оно одно удерживает в стороне боль раненой плоти. — Вы сказали, эти духи не Эдур.

— Точно. Тисте Анди.

— Какая между ними связь? Они союзники?

Глаза Корло сузились. — Союзники?

— Духи, — вмешался Железный Клин.

Маг метнул взгляд на командира и снова обратился к Серен. — Эти духи связаны. Закляты сражаться за Эдур. Это духи Анди? Дыханье Худа, в этом может быть смысл. Кем бы им еще быть? Это не духи Эдур, ведь тогда связующая магия б не потребовалась. Так?

Клин подошел к Серен. — На что ты намекаешь?

Она припомнила контакт с призраками, их голод. — Маг Корло, вы сказали, что удерживаете их. Они хотят напасть?

— Я не уверен.

— Пустите одного. Может, мы поговорим, может, попросим помощи.

— С чего бы им помогать нам?

— Заключим сделку.

— И что предложим?

Она дернула плечом: — Подумайте.

Он вымолвил немало иностранных слов, которые походили на ругательства.

— Пусти одного, — приказал Клин.

Еще ругательства. Корло отошел от остальных. — Приготовьте оружие. На случай, если он не будет заинтересован в переговорах.

Миг спустя воздух перед магом задрожал и что-то черное плеснулось вперед, словно пролитые чернила. Появилась размытая фигура.

Женщина, высокая как Эдур, но с черной кожей. Длинные, спутанные, ярко — рыжие волосы. Глаза раскосые и большие, зеленые, лицо более изящное, чем Серен ожидала увидеть у женщины такой комплекции. На ней были брюки, кожаная перевязь, с плеч свисала белая меховая накидка. Оружия не видно.

Взор женщины был суровым. Она заговорила, и в ее языке Серен различила много эдурских слов.

— Не люблю, когда так случается, — сказал Корло.

Серен попробовала ответить по-эдурски: — Привет. Мы извиняемся за вторжение в ваш мир. Мы не намерены задерживаться надолго.

Лицо женщины оставалось неприветливым. — Предатели всегда лгут.

— Я говорю на языке Эдур, но они нам не союзники. Может быть, в этом мы близки с вами?

— Я умерла на войне одной из первых. Потому не привязана к Эдур. Они не могут меня использовать, не могут заставить сражаться за себя. Я и мне подобные недостижимы для их рук.

— Но твой дух в плену, — ответила Серен. — Здесь, в этом месте.

— Что вам нужно?

Серен повернулась к Железному Клину. — Она спрашивает, чего нам нужно.

— Корло?

Маг пожал плечами: — Мы хотим избежать влияния Эдур. Выйти за пределы их власти. Потом вернуться в свой мир.

Серен перевела заявления Корло женщине. — Вы смертные, — отвечала та. — Сможете пойти там, где не сможем мы.

— Вы проведете нас?

— И какова будет награда?

— А чего вы хотите?

Собеседница колебалась. Покачала головой: — Нет. Нечестная сделка. Моя услуга не стоит того, чего я запрошу. Вам нужен проводник к границе. Я не обману. Это недалеко. Вы и сами найдете.

Серен перевела все сказанное Гвардейцу, добавив: — Это странно…

Железный Клин усмехнулся: — Что? Честная торговля?

Серен сухо кивнула: — Я же летерийка. Честность делает меня подозрительной.

— Спроси, чего она хочет от нас.

Серен Педак спросила, и призрачная женщина подняла правую руку. В ней было зажато нечто маленькое, покрытое солью и ржавчиной. — Контратака К'чайн Че'малле прижала многих из нас к берегу, загнала в волны. Я плохой боец. Я умерла в морской пене, мое тело утащил прибой, зарыл в мокрый песок. — Она глянула на объект в ладони. — Это мое кольцо. Его вернул мне дух. Многие пленные духи делают это для нас, недоступных влиянию Эдур. Я попрошу вас вернуть меня к костям, к тому немногому, что от них осталось. Так я смогу найти забвение. Но столь щедрый дар за столь скромную услугу…

— Как нам это сделать?

— Я укроюсь в сущности этого кольца. Вы меня больше не увидите. А вам придется придти к побережью и кинуть кольцо в волны.

— Это кажется нетрудным.

— Наверное. Неравность обмена кроется в несоизмеримости ценностей…

Серен качала головой. — Не видим несоизмеримости. Ваше желание равно нашему. Мы принимаем сделку.

— Откуда мне знать, что вы не обманете?

Летерийка повернулась к Клину: — Она нам не верит.

Мужчина шагнул к Тисте Анди. — Аквитор, скажи ей, что я Чтящий из Багряной Гвардии. Если хочет, она может узнать все значение этого титула. Положив руку мне на грудь. Скажи, что я засвидетельствую честность соглашения.

— Я еще не все вам передала. Она хочет, чтобы мы бросили в море то, что она держит в руке.

— И что?

— Это проложит конец ее существованию. Кажется, она этого желает.

— Скажи, пусть испытает мою душу.

— Хорошо.

Женщина глянула подозрительно, но все же шагнула и положила руку на грудь солдата.

Рука отдернулась. На лице отскочившей назад женщины читался ужас. — Как… как можешь ты… зачем…

Серен сказала: — Не думаю, что ты ждал такого ответа. Она… устрашена.

— Это не беда, — отозвался мужчина. — Она принимает мое слово?

Услышав вопрос Серен, женщина выпрямилась и закивала. — Я не могу отказать. Но… я забыла… то чувство.

— Какое?

— Горе.

— Железный Клин! Что бы ни значило это слово «Чтящий», она переполнилась… жалостью.

— Отлично, — сказал он, отворачиваясь. — Все мы делаем ошибки.

— Я поведу вас, — произнесла Тисте Анди.

— А как вас зовут?

— Сендалат Друкорлат.

— Благодарим, Сендалат. Мне тяжко сознавать, что вы желаете забвения как дара.

Та пожала плечами: — Те, кого я любила, те, кто любил меня… считают, что я давно умерла. Нет нужды горевать.

«Нет нужды горевать. Тогда откуда жалость?»

— Вставайте, парни, — крикнул Клин. — Она проложит нам путь.

Шлеп валялась на холмике словно мертвая; но голова нахты медленно повернулась, едва показались Вифал и Рулад. Недавно она стащила молот из кузницы, чтобы с большим удобством рушить гнезда Писка, и теперь всюду носила его с собой. Кузнец краем глаза заметил, что уродливая черная тварь, не сводя с подошедших взора, поднесла к носу молот. Словно обдумывает убийство.

Из троих нахтов именно Шлеп пугала его больше всего. Слишком много интеллекта в черных блестящих глазках, слишком часто на сморщенном личике появляется что-то вроде улыбки. Присущая этим животным сила заставит нервничать любого человека. Он понимал, что если Шлеп захочет оторвать ему руки — труда ей это не составит.

Может быть, Увечный Бог связал их магией, как связывают демонов, и только его воля удерживает тварей от попытки вцепиться Вифалу в горло? Неприятная мысль.

— Что мне помешает, — прорычал Рулад, — провести лезвие меча прямо через его впалую грудь?

— Не задавай мне таких вопросов, Эдур. На них может ответить лишь сам Увечный. Не думаю, что это будет так вот легко. Он умный ублюдок, и в этой палатке его сила абсолютна.

— Весь простор его королевства, — ухмыльнулся Рулад.

«Да. Почему это твои слова меня заинтересовали? Или в них какой-то намек?»

Рваное убежище бога было прямо перед ними. Из откинутого полога ввалил дым. Чем ближе они подходили, тем горячее и суше делался воздух. Пожухлая трава хрустела под ногами. Сама земля казалась пораженной болезнью.

Они встали напротив входа. Увидели внутри палатки скорченную фигуру бога. От медной жаровни поднимались щупальца дыма.

Кашель. Затем: — Что за гнев. Полагаю, он неразумен. Ведь мой дар оказался весьма эффективным.

— Не желаю возвращаться, — сказал Рулад. — Оставь меня здесь. Найди кого-то еще.

— Невольный исполнитель нашей воли явился… из неожиданных мест. Представь себе: Чтящий Багряной Гвардии! Радуйся, что это был не Шкуродер или сам Ков! Они могли бы разглядеть в тебе больше, и это было бы совсем некстати. Мы не готовы. — Новая порция покашливаний. — Пока не готовы.

— Я не вернусь.

— Ты отвергаешь дарованную плоть. Понимаю. Но, Рулад Сенгар, эта золотая мантия есть плата. За искомую тобой силу.

— Я больше не желаю этой силы.

— Нет, желаешь, — весело произнес бог. — Подумай об уже пожатой награде. Трон Тисте Эдур, женщина, которую ты вожделел многие годы — все в твоей власти, делай что хочешь. Братья отбивают перед тобой поклоны. А растущее умение владеть мечом…

— Оно же не мое! Все, что я могу — держать рукоять! Это не мое мастерство — и все это видят. Я ничего не ЗАСЛУЖИЛ…

— И какой прок в искомой тобой гордости, в чести, о Рулад Сенгар? Смертные меня забавляют. Проклятие дураков — измерять свое достоинство и вечно находить недостатки. Не мне вести тебя путем управления империей. Это задача твоя и только твоя. Сделай это местом приложения своей гордости. И разве сила твоя не прирастает? Теперь у тебя мышцы толще, чем у братца Фира. Кончай хныкать, Эдур.

— Ты используешь меня!

Увечный Бог засмеялся: — А Скабандари Кровавый Глаз делал иначе? О, я знаю эту песню. Не ваши сказки. Море шепчет древние истины, Рулад Сенгар. Почтенный Отец Тень! О, что за нелепость вымысла. Убийца, втыкающий нож в спину…

— Ложь!

— … приведший вас всех к предательству. Вы изменили прежним союзникам, Тисте Анди. Напали на них по приказу Кровавого Глаза. Убили сражавшихся бок о бок с вами. Вот подлинное наследие Тисте Эдур. Спроси Ханнана Мосага, Рулад Сенгар. Спроси своего брата Фира. Мать. Женщины знают. Их память оказалась менее… избирательной.

— Хватит, — взмолился Эдур, впиваясь ногтями в собственное лицо. — Ты отравляешь меня бесчестием — вот цель… всего сказанного тобой.

— Может быть, я предлагаю освобождение, — прошептал Увечный Бог. — Возможность все возместить. Она внутри тебя, Рулад Сенгар. У тебя есть сила перестроить все по своей воле. Империя будет твоим отражением, ничьим иным. Ты сбежишь от нее? Если таков твой выбор — мне поистине придется искать другого. Такого, что окажется менее… щепетильным.

Меч зазвенел, выпав из руки Рулада.

— Делай выбор.

Вифал видел, как меняется лицо Рулада. С воплем Эдур склонился, подхватил меч — и пропал.

Грубый смех. — Вифал, сколь немногое способно меня удивить!

Мекрос в отвращении отвернулся.

— Погоди, Вифал. Я вижу твое недовольство, твою усталость. Что тебя так мучает? Я задаю себе именно этот вопрос.

— Парень не заслужил такого…

— Он нет, как раз заслужил. Все они заслужили.

— Да, — ответил Вифал, смело посмотрев на Скованного Бога, — кажется, это единственное доступное тебе суждение. Но разве оно чисто?

— Осторожнее. Моей благодарности остается все меньше.

— Благодарности? — Вифал засмеялся не менее грубо. — Ты с благодарностью втянул меня в свои интриги. Прелестно. Может быть, вскоре ты с признательностью меня убьешь? — Он всмотрелся в скрытую плащом фигуру. — Я же понимаю твои трудности. Теперь понимаю, и проклинаю себя за то, что не понял сразу. У тебя нет владений, нет подданных, как у других богов. Ты сидишь в палатке, и это все твое королевство. Так? Больная плоть, вонючий, спертый воздух. Стены тоньше кожи, и за ними — жар старых и бессильных желаний. Твой мир — и ты в нем один… ирония в том, что ты не можешь повелевать даже своим телом.

Приступ кашля. — Избавь меня от сочувствия, мекрос. Я основательно поразмыслил над твоими проблемами и нашел приемлемое решение. Ты скоро увидишь. Тогда сам обдумай сказанное мне сегодня. А сейчас уходи.

— Ты так и не понял? Чем больше боли ты причиняешь окружающим, бог, тем больше боли возвращается к тебе. Ты сам посеял семена своего ничтожества. Ты сам отметаешь заслуженное сочувствие.

— Я сказал — уходи. Построй свое гнездо, Вифал. Шлеп заждалась.

Они вышли на иссушенный ветрами лужок. Справа морские волны набегали на берег, слева виднелась дельта широкой реки. Вверх по реке находился обнесенный стенами город.

Серен Педак поглядела на далекие строения. Высокие и узкие башни, казалось, клонились в сторону моря. — Старый Кеттер. Тридцать лиг к югу от Трейта. Как такое возможно?

— Садок, — пробормотал сгорбившийся Корло. И сел на землю. — Гнилой, зараженный, но все же садок.

Аквитор пошла к пляжу. Солнце жарко пылало над головой. «Надо помыться. Отмыться. Море…»

За ней шел Железный Клин, державший в руке просоленное вместилище души Тисте Анди.

Серен вошла в море. Пенистая вода покрыла лодыжки.

Чтящий метнул штучку над ее головой. Слабый всплеск.

Голени. Бедра.

«Отмыться. Очиститься».

По грудь. Накатила волна, оторвав ее ото дна, покатив к берегу. Замолотив руками, Серен восстановила равновесие и снова направилась на глубину. Холодная соленая вода покрыла лицо. Светлая, прогретая солнцем вода плеснула в глаза. Вода кусала ссадины и ранки, вода наполняла рот, просила пустить себя и дальше.

«Вот так».

Руки схватили ее, потянули вверх. Она не смогла вырваться.

«Чистота!»

Лицо обжег холодный ветер. Свет больно ударил по глазам. Она дергалась, кашляя и плача, но руки безжалостно влекли ее на берег. Бросили на песок. Когда она попыталась вырваться, руки очень туго сжали предплечья; в ушах зазвенел голос: — Я знаю, милая. Знаю, каково это. Но не таким путем…

Теперь она лишь бессильно всхлипывала.

А он все не отпускал ее.

— Исцели ее, Корло.

— Проклятие, я выдохся…

— Сейчас. И спать. Заставь ее уснуть…

«Нет, ты не можешь умереть. Опять. Ты нужна мне».

Как много слоев спрессовано на окаменелых остатках… Миг сильного давления, кожа, какая толстая кожа, несущая следы бесчисленных мелких смертей. И жизнь была голосом, не словами, но звуком, движением. А все остальное — молчание, тишина. За пределами последнего эха ждет забвение.

Нужно было умереть в первый раз. Этот мир ей чужд. Врата запечатаны, стерты. Ее муж — если он еще жив — давно окончил траур. Ее дочь сейчас, наверное, уже стала матерью и бабкой. Она пила драконью кровь, сразу за Аномандером. Где-то она жила, жила свободной от горя.

Необходимо думать именно так. Единственное оружие против безумия.

Смерть предлагает лишь один дар.

Но что-то не отпускало ее.

Какой-то голос. «Это воистину беспокойные моря. Не думал, что мой поиск окончится так…легко. Да, ты не смертная… но сойдешь. Сойдешь».

Останки вдруг зашевелились, тяжело задвигались. Стягивались воедино кусочки слишком мелкие, чтобы разглядеть их. Будто припоминали, что когда-то были целым. В море, в донном иле ожидало все необходимое для плоти, крови и костей. Все более громкое эхо, возрождение, поиск формы. Она огляделась в ужасе.

Увидела, как тело — знакомое, но такое странное — выбирается из ила. Ил сгустился, набух и взорвался, отдавшись на волю течений. Взметнулись руки, тело явилось целиком.

Она блуждала рядом, побуждаемая подойти ближе. Войти. Но она знала, что еще слишком рано.

Тело, покинутое так давно. Это неправильно. Нечестно.

Оно бездумно ползет по морскому дну. По сторонам мечутся причудливые создания, привлеченные взметенными осадками, испуганные молотящей руками фигурой. Многоногие крабы разбегаются с ее пути.

Набежало странное облачко; над головой замерцал свет. Руки пробили поверхность. Плотный песок под ногами начал подниматься.

Лицо омыл воздух.

И она шагнула, влезла в тело, подобно огню пронеслась по мышцам и костям.

Ощущения. Холод, ветер, запах соли и гниющих водорослей.

«Мать Тьма, я… жива».

Глас возвращения прозвучал не смехом, но стоном.

Все собрались, едва разнеслась весть о смерти императора. Город взят, но Рулад Сенгар убит. Ему свернули шею, словно цыпленку. Тело лежало там, где пало; раб Удинаас стоял на страже — мрачный часовой, не узнающий никого, просто взирающий на облаченный в золото труп.

Ханнан Мосаг. Майен с плетущейся сзади Пернатой Ведьмой. Мидик Бун, ныне омытый кровью воин. Сотни Эдур, обрызганных кровавыми ошметками славы и убийства.

Молчаливые и бледные горожане, устрашенные повисшим в воздухе тугим напряжением.

Все стали свидетелями внезапно начавшихся конвульсий дико вопящего тела. Еще один ужасный миг шея Рулада оставалась свернутой и голова моталась под невозможными углами. Он встал на ноги. Кости срослись, голова выпрямилась, внезапный свет полыхнул в запавших глазницах.

Раздались новые крики, теперь на летерийском языке. Бегущие фигуры.

Вопли самого Рулада стихли. Он стоял, шатаясь, и меч плясал в дрожащей руке.

Удинаас заговорил: — Император. Трейт твой.

Внезапный спазм. Рулад, кажется, уже может видеть окружающих. — Ханнан Мосаг, создай гарнизон. Остальная армия должна расположиться вне города. Пошли слово к к'риснан у при флоте: пусть идут под Старый Кеттер.

Король — Ведун подошел ближе и прошептал: — Так это правда. Ты не можешь умереть.

Рулад отпрянул. — Я умер, Ханнан Мосаг. Только умирание я и знаю. Оставь нас. Удинаас?

— Император.

— Я… мне нужно… я был…

— Ваш шатер ожидает вас и Майен.

— Да.

Заговорил Мидик Бун: — Император, я возглавлю ваш эскорт.

Рулад недоумевающее посмотрел на свое тело, на тусклые, влажные монеты, на грязные меха. — Да, брат Мидик. Эскорт.

— И мы найдем того, кто посмел сделать… это… с вами, Император.

Глаза Рулада блеснули. — Его не победить. Мы бессильны перед ним. Он лжет…

Мидик нахмурился и оглянулся на Удинааса.

— Император, — сказал раб, — он имел в виду того, кто убил вас и ваших родичей. Здесь, на улице.

Рулад схватился за лицо и отвернулся. — Конечно. Он носил… алое.

Удинаас сказал Мидику: — Я дам детальное описание.

Тот коротко кивнул. — Да. Мы обыщем город.

«Но он сбежал, дурачье. Нет, я не знаю, как. И все же тот человек ушел. С Серен Педак». — Конечно.

— Удинаас! — Это прозвучало как отчаянный всхлип.

— Я здесь, Император.

— Забери меня отсюда!

Итак, все видели ЭТО и скоро Цеда узнает обо всем. Но поймет ли он? Как? Это невозможно, это звучит бредом.

«Он ничего не может. Но сможет ли он это осознать?»

Воин в золотых доспехах тащил за собой Удинааса. Шаг за шагом. Майен и Пернатая Ведьма шли следом. По бокам шагали, с оружием наготове, Мидик Бун и еще дюжина воинов. Им никто не мешал.

Вифал уселся на скамью в кузне. Простые стены — камень и штукатурка; холодный, полный золы горн. Плиты пола. Рабочее помещение открывалось на огороженный двор, в котором стояли каменный колодец и лохань для закалки, лежали дрова, хворост и кучки шлака. Напротив виднелась хижина, в которой помещалась лишь его кровать. Весь мирок. Насмешка над профессией, над способом пропитания.

В уме зашептал голос Увечного Бога. — Вифал. Мой дар. Я не лишен сочувствия, что бы ты не думал. Я понял тебя. Нахты — негодная компания для человека. Иди к берегу, Вифал. Обрети мой дар.

Он заинтересованно встал. «Лодка? Плот? Клятое бревно, на котором я уплыву отсюда?» Кузнец пошел к берегу.

Услышал возбужденно верещащих у кромки прибоя нахтов.

Подошел к обрыву, уставился вниз.

Из воды вылезала женщина. Высокая, чернокожая, голая. Волосы проблескивали рыжим.

Мекрос отвернулся и побежал.

— Ублюдок…

Ответ Увечного был деланно обеспокоенным: — Этого ты жаждал? Или она слишком высока? Слишком странные глаза? Вифал, я не понимаю…

— Как ты смеешь такое делать? Обрети дар, сказал ты. Это все, что ты ведаешь? Обретение, владение. Используешь вещи. Людей. Жизни.

— Ей нужна твоя помощь, Вифал. Она теряется, ее напугали нахты. Она с трудом вспоминает плоть.

— Позже. Оставь меня одного. Оставь нас одних.

Тихий смех. Кашель. — Как пожелаешь. Я разочарован отсутствием благодарности.

— Провались в Бездну.

Ответа не было.

Вифал вошел в хижину. Постоял лицом к постели, убеждаясь, что Увечный Бог не затаился в уголке его черепа. Затем пал на колени, склонил голову.

Он ненавидит религию. Отрицает богов. Но гнездо пусто. Гнездо надо разрушить. И построить заново.

Мекрос имеет выбор из множества богов. Но один старше остальных, и он повелевает морем.

Вифал начал молитву.

Воззвал к имени Маэла.

Глава 17

Пьяный споткнулся в темноте и полетел в канал. Теолу с крыши его было уже не видно; но он мог слышать плеск, проклятия и шлепанье ладоней по вделанным в каменную стенку кольцам.

Теол вздохнул и обратил взор на присланного Брюсом безымянного стража. На одного из них. Стражей было трое, они были братьями — близнецами, и ни один не потрудился назвать своего имени. В них не было ничего, способного внушить явный страх, но вот немигающие глаза на сухих лицах не делали их приятной компанией.

— Приятели видят в тебе единицу или треть? — вопросил Теол. И нахмурился: — Что за странный вопрос задаю я человеку. Но ты должен уже привыкнуть к странным вопросам, ведь люди полагают, что ты был там, где тебя не было… или, скорее, не ты, но другие ты, каждый из которых может быть везде. Мне пришло в голову, что лучший метод решения таких трудностей — ничего не говорить, и что каждый из вас согласен с совершенством такого ответа… или же вы одинаковы между собой, и в таком случае вы пришли к согласию без прений. Что лучше всего.

Пьяный внизу вылез из канала, бранясь на большем количестве языков, чем Теол полагал теоретически возможным. — Ты слушаешь? Ужасно. Услышать все эти, без сомнения, бранные слова, высказанные с подобной горячностью… но постой! Это не пьяница, это мой лакей! — Теол помахал рукой. — Багг! Что ты тут делаешь? Я за это тебе плачу?

Мокрый слуга поднял голову и выкрикнул нечто нечленораздельное. — Что? Что ты лопочешь?

— Вы — не платите — мне!

— О, не надо рассказывать при всех!

Теол проследил за идущим по мосту слугой. Тот исчез за ближайшими строениями. — Какое затруднение. Пришло время серьезно потолковать со старым милым Баггом.

Снизу послышались звуки новых проклятий. Затрещала лесенка.

Взору открылось мокрое, грязное лицо Багга.

— Итак, — упер Теол руки в боки, — я уверен, что отсылал тебя по важному делу. И что же ты творишь? Падаешь в канал. Было такое в списке заданий? Думаю, что нет.

— Вы меня браните, хозяин?

— Да. А ты что подумал?

— Думаю, было бы более полезным действительно отослать меня по важному делу. Иначе я брожу по улицам, поддаваясь гипнозу лунного света…

— Не входи! Назад! Назад!

Встревоженный Багг замер и сделал шаг назад.

— Ты чуть не раздавил Эзгару! Мог ли он отползти? Думаю, что нет! — Теол склонился над насекомым, медленно ковыляющим через неровности пола. — Ох, ты же напугал его!

— Вам откуда знать?

— Не надо. Оно ползет в обратном направлении. Разве не доказательство?

— Хозяин, это просто диковинка. Не думал я, что вы сделаете из него домашнего любимца.

— Это от свойственного тебе недостатка чувствительности, Багг. Ведь этот Эзгара весьма…

— Яйцевиден?

— Очарователен. — Теол оглянулся на охранника. Тот пялился на него, как и всегда. — И наш парень согласен. Если не он, то его брат. Смотри, недавно он позволил Эзгаре проползти по лицу и даже не поморщился!

— Хозяин, как Эзгаре удалось влезть ему на лицо?

— И под куртку заполз. Все равно стоял смирно. Багг, это мягкосердечные люди. Учись.

— Слушаюсь, хозяин.

— Тебе понравилось купание?

— Не особенно.

— Говоришь, оступился?

— Мне показалось, что кто-то шепчет мое имя…

— Шерк Элалле?

— Нет.

— Харлест Эберикт? Чашка? Главный Следователь Ракет? Поборник Ормли?

— Нет.

— Может, ты все вообразил?

— Вполне возможно. К примеру, мне кажется: меня преследуют крысы.

— Может и так, Багг. Может, твое имя прошептала одна из них.

— Весьма неприятное предположение, хозяин.

— Точно. Думаешь, меня порадует, что слуга связался с крысами?

— А вы не настолько голодны? — Багг порылся под рубахой.

— У тебя там не они?

— Нет, это кошка, — ответил слуга, вытаскивая освежеванное тельце без головы и лап. — Увы, вымокшая в канале.

— Еще один дар Ракет?

— Нет, как ни странно. Дар канала.

— Гмм.

— Пахнет хорошо…

— А что за проволока из него тянется?

Лакей поднял труп повыше, перехватил скрученную проволоку пальцами, проследив ее путь в недра плоти. Потянул, хмыкнул.

— Что?

— Проволочка ведет к большому зазубренному крючку.

— О.

— На другом конце отсечена. Похоже, кто-то копался в моей ловушке. — Он оторвал кусочек мяса от кошачьей ноги, разломил пополам и положил по сторонам насекомого, именуемого Эзгарой. Оно начало есть. — Тем не менее, короткий нырок — и мы обеспечены едой на два, даже три ужина. Хозяин, последнее время удача нам улыбается.

— Да. Я уже нервничаю. Так есть новости?

— Представляете, хозяин, что Герун Эберикт должен был убивать по десять — пятнадцать человек в день, чтобы достичь годового уровня? И как он время находит на что-то еще?

— Может быть, его безумные аппетиты удовлетворяют наемники — головорезы.

— Наверное. А вот Шерк Элалле тоже пропала — Харлест и Аблала вне себя…

— Почему Харлест?

— Ему приходится показывать свои новые клыки и когти Аблале, а тот не впечатляется. Более того, он запихнул Харлеста в саркофаг и запер.

— Бедняга Харлест.

— Он быстро привык, — возразил Багг, — и теперь предвкушает драматическое воскрешение. Когда бы оно не случилось.

— Неладно дело с Шерк Элалле.

— Почему?

— Значит, она не передумала. Значит, она готовится вломиться в хранилище Палаты. Может, прямо этой ночью.

Багг оглянулся на стража. — Хозяин…

— Оп, это безрассудно. А? — Теол встал, прошелся по крыше. — Он все слышит, это верно. Друг мой, хотя бы в одном мы согласны?

Охранник блеснул на Теола глазами.

— Любой посягнувший на Хранилище вор все равно что мертвец. Верно? — Улыбнувшись, он отвернулся.

Багг снимал промокшую одежду. — Похоже, я простудился.

— Канал пользуется печальной славой…

— Нет, хозяин. Раньше. В Пятом крыле. Мне удалось надежно закрепить основания…

— Уже? Ого, это необычайно.

— А разве нет? Но теперь в тех тоннелях… холодно.

— Могу я спросить, почему?

Багг стоял голый, подняв глаза к звездам. — Лучше не надо, хозяин.

— Как насчет Четвертого крыла?

— Там сейчас моя команда и трудится. Неделя, может, и десять дней. Под ним пролегает старая дренажная канава. Мы не засыпаем ее, а помещаем в кирпичный тоннель…

— Канализацию.

— На профессиональном языке это кирпичный тоннель.

— Мы потом забьем его гравием. Не знаю, почему Грюм не сделал это сам. Но теперь нам прибыль, ему потери.

— Ты уже высох, Багг? Скажи, что высох! Глянь на стража. Он в ужасе. Язык потерял.

— Но я могу говорить. И теперь извиняюсь.

— Не думал, что на одном человеке может быть столько шрамов. Что ты делаешь на досуге? Борешься со злобными кактусами?

— Не понял. Почему бы кактусам быть злобными?

— А ты бы не злился, если бы на тебя нападали без всякой причины? Ага, надо задать этот вопрос нашему стражу!

— Только если он — или они — бывали в подобной ситуации, хозяин.

— Хороший ответ. А ты обнажился, чтобы натолкнуть нас на раздумья.

— Неужели?

— Да уж. Багг, вот моя рубашка. Возьми и будь благодарен за эту жертву в твою пользу.

— Спасибо, хозяин.

— Хорошо. Готово? Пора идти.

— Куда?

— На территорию, хорошо тебе знакомую. Я с удивлением в этом убедился. Багг, ты человек множества загадок. По случаю жрец, целитель, Ждущий, приятель демонам и еще кое-кому похуже. Я бы удивлялся, не будь я сосредоточен только на своей особе.

— Я всегда благодарен вам за самовлюбленность, хозяин.

— И правильно. Ну, полагаю, молчаливый страж нас сопроводит. Идем втроем. Направляемся в ночную тьму с важной целью. Ну, решились?

Скопище лачуг на восточном конце Летераса. Воздух был горяч, сперт и полон запахов. Какие-то твари носились по кучам мусора, стаи нервных псов слонялись по пустырям, напрашиваясь на неприятности. Они выглядели достаточно опасными — телохранитель даже вытащил меч. Вида обнаженного клинка хватило, чтобы заставить собак разбежаться.

Немногие слишком смелые или слишком отчаявшиеся обитатели недобрых улочек и аллей строили из отбросов целые баррикады. Другие скучились на проседающих крышах и во дворах кособоких хибар, забывшись тревожным сном — или только притворяясь спящими. Теол видел следящие за ними глаза, много глаз. Они все глубже погружались на городское «дно».

Теол говорил на ходу: — … притворство есть краеугольный камень летерийского социума — может быть, и всех обществ мира. Я говорю, друзья мои, о неравенстве. Из какового неравенства вытекает идея ценности, измеряемая деньгами или другим способом оценить значимость человека. Много их придумано. А проще говоря, в каждом из нас живет неистребимая вера, будто голодные и бедные каким-то образом заслужили свою участь. То есть бедняки будут всегда. Трюизм, поощряющий систему вечного сравнивания, стабилизация посредством отыскания не наших сходств, но наших сущностных различий.

Я знаю, о чем вы оба думаете, и не имею иного выбора, как бросить вам вызов. Например: вообразите, что мы шагаем по улице и разбрасываем тысячи монет. Наконец каждый обитатель становится обладателем богатства. Решение? Нет, скажете вы, ибо среди внезапно обогатившегося народа немного окажется таких, что не проявят расточительность, разврат или небрежение, вскоре снова став бедняками. К тому же, если раздавать богатства таким образом, деньги вскоре утратят всякую ценность — они окажутся бесполезными. А без этой ценности вся нежно любимая нами социальная структура рухнет.

Ах, но к чему я веду? Есть иные способы оценки своего достоинства. На что вы оба с горячностью крикнете: без ценности, связанной с трудом, пропадет всякое основание оценки! На что я просто усмехнусь и покачаю головой. Труд и его произведения стали расхожим товаром. Постой, заметите вы, ценность снова прокралась к нам! Потому что делающий кирпичи несравним с, например, пишущим портреты. Материал по существу своему связан с ценностью, он дает основание нашим попыткам провести сравнение — но ах, разве не бросил я вызов самой возможности разобраться в столь сложной структуре ценностей?

И тогда вы спросите: какова твоя точка зрения, Теол? На что я отвечу пожатием плеч. Сказал ли я, что это рассуждение было ценным способом провести время? Нет, не сказал. Нет, это ВЫ рассудили так. Вот доказательство!

— Извините, хозяин, — сказал Багг, — но доказательство чего?

— Забыл. Но мы уже пришли. Господа, воззрите на Бедность.

Они стояли посреди площади старого рынка, ныне застроенной кишащими народом трущобами. Дымились очаги. По периферии кольцом лежал мусор — преимущественно кости собак и кошек — и в нем копошились крысы. Дети бродили с унылым и отупелым видом, который свойственен недокормленным с рождения. Без всякого присмотра лежали спеленутые младенцы. Кто-то бранился, с противоположной стороны слышались звуки драки. Полукровки, нереки, фараэды, Тартеналы, даже один фент. Имелись здесь и немногочисленные летерийцы, беглецы от долгов.

Багг молча озирался, потом заговорил: — Хозяин, переправка их на острова ничего не решит.

— Да?

— Это сломанные души.

— И нет надежды на починку?

— Ну, это зависит от того, насколько большим патерналистом вы будете. Честь и гордость старой жизни ими потеряна. Мы упустили поколение — или два. Умения древних к ним не вернутся, новое общество будет по сути своей гнилым. Оно породит насилие и равнодушие, ничего больше.

— Я понимаю, к чему ты клонишь. Ты скажешь, что бывают ночки и получше, что время прошло, что ты простужен и хочешь в постель.

— Спасибо, хозяин. Я просто думал вслух.

— Намек насчет патернализма ценен, признаю это. — Теол упер руки в бока, рассматривая грязные трущобы. — То есть у тебя есть точка зрения. Все равно на это унылое место готов обрушиться рок. Багг, Летер вступил в войну. Будут наборы рекрутов.

— Насильственная вербовка, — мрачно кивнул слуга.

— Да, всю злобу и недовольство направят в общественно полезную сторону. Конечно, такие жалкие солдаты станут фуражом войны. Суровое решение вечной проблемы, но такому имеется много примеров в истории.

— А вы что планируете, хозяин?

— Мне и острым умам Гильдии Крысоловов брошен вызов; как ты уже заметил, мы должны переделать общество целиком. Как можно превратить все эти превосходные примеры жажды выживания в социально позитивную силу? Ясно, что мы должны следовать прекрасно налаженному, весьма успешному примеру вдохновляющей социальной системы…

—.. крыс.

— Отлично, Багг. Я знал, на тебя можно положиться. Итак, мы решили начать с нужды в лидере. Могучем, динамичном, харизматичном, опасном.

— Криминальном гении с толпой головорезов, достаточной, чтобы навязать его — или ее — волю.

Теол нахмурился. — Твой выбор слов меня разочаровал.

— Вас-то?

— Ну, вообще-то нет. То есть не напрямую. По настоящему успешный лидер — это лидер, не желающий лидерства. Не такой, каждое слово которого встречают буйные восторги. Ведь что происходит в уме вождя, если подобные сцены повторяются снова и снова? Растет самоуверенность, вера в свою непогрешимость, а это верный путь к катастрофе. Нет, Багг, я не хочу, чтобы мне лобызали ноги…

— Я рад, хозяин, ведь эти ноги не знают мыла уже очень, очень давно.

— Багг, тело способно выработать собственный механизм очищения.

— Например, потение?

— Верно. Но я говорю о лидерстве с общей точки зрения…

— О ком же, хозяин?

— Как? Конечно, о Ждущем. По случаю жрец, целитель, приятель демонов…

— Наверное, хозяин, это не очень удачная идея. — Багг потер заросший подбородок. — В данный момент я… немного занят.

— Лидер должен быть занятым. Отвлеченным. Озабоченным. Готовым передать часть…

— Хозяин, я действительно не думаю, что это удачная идея. Действительно.

— Совершенное нежелание. Превосходно! И смотри! тебя заметили! Видишь эти лица, озаренные надеждой…

— Это голод.

— Надежда на спасение! Ты же знаешь, какие слухи поползли. Они готовы к тебе, Багг. Они ждут…

— И очень плохо, хозяин.

— Идеальное поведение. Страдающий и опустошенный заботами о народе, глубоко встревоженный и напряженный. О да. Я сам не сумел бы изобразить лучше.

— Хозяин…

— Иди же к стаду своему, Багг. Скажи им — пусть готовятся. Завтра ночью отправка. Всех. Их ожидает лучшее место, лучшая жизнь. Иди, Багг.

— Так давно никто мне не поклонялся, — вздохнул слуга. — Я не люблю поклонения.

— Просто оставайся простым, — ответил Теол.

Багг метнул на него странный взгляд и пошел к лачугам.

— Благодарю что пришел, Брюс.

Куру Кан сидел в пухлом кресле у стены библиотеки. Держа в руке выпуклые линзы, он все протирал и протирал их тряпочкой. Взор уставился на нечто, невидимое Брюсу.

— Новые вести из Трейта, Цеда?

— Кое-что, да, но это мы обсудим позднее. Все равно город можно считать потерянным.

— Оккупированным.

— Да. Неминуема другая битва, у Высокого Форта.

— Королева и принц отвели свои силы? Я так понимал, что они хотели защитить перевал.

— Поздно. Эдур уже перешли его.

— Вы поможете в защите? — спросил Брюс, входя в комнатку и усаживаясь на скамью слева от Цеды.

— Нет.

Удивленный Брюс замолчал. Большую часть вечера он провел в компании короля и Уннатали Хебаз, изучая сведения о передвижении армий врага, погрузившись в мучительные попытки предсказать природу советов, которые дает эдурскому императору Халл. Очевидно, что брат предвидел скороспелую атаку на селения. По мнению Брюса, обитатели лагеря королевы и принца позорят себя, столь явно показывая алчность. Джаналь, Квиллас и их вкладчики уже начали делить возможную добычу, проявляя желание «молниеносной войны». Им нужно было застать Тисте Эдур врасплох, уничтожить их сразу. Однако марш Джанали к перевалу демонстрирует перемену позиции. И вот теперь — отступление.

Эдур перехватили инициативу. Их появление над Высоким Фортом, сдача Фента и падение Трейта — признаки быстрого продвижения по меньшей мере двух армий и флотов.

— Цеда, вы узнали что-то о вошедшем в гавань Трейта демоне?

— Опасность исходит не от него одного. Я побывал в Цеданции и к ужасу своему обнаружил, что она неполная.

— Неполная? Как это понимать?

Цеда все протирал линзы. — Я должен хранить свою силу до необходимого мига. Нужно освободить море. Это совершенно ясно.

Брюс подождал, но Куру Кан больше ничего не сказал.

— Цеда, у вас есть задание для меня?

— Я посоветовал бы сдачу Высокого Форта, но ведь король не послушает?

Брюс покачал головой: — Правильное предположение. Даже военная катастрофа может принести… дивиденды.

— Устранение жены и сына. Да. Трагическое положение дел, не правда ли, юный мой друг? Сердце Цеданции постоянно являет нам отречение. Я лишь сейчас понял это. А от ее сердца зависит все остальное. Наш образ жизни, воззрение на мир. Мы посылаем солдат на смерть, и как мы видим их смерть? Как славное жертвоприношение. Мертвый враг? Жертва нашей несомненной правоты. А вот конец жизни в грязных переулках нашего города — всего лишь трагическая неудача. Так о каком отречении я толкую?

— О смерти.

Куру Кан наконец поместил свои линзы на нос. Уставился на Брюса. — Ты понимаешь. Я знал, что ты поймешь. Но, Брюс, не существует Оплота Смерти. Твое задание? Всего лишь составить компанию старику. На всю ночь.

Поборник Короля потер переносицу. В глаза словно песок набился, по телу растекался холод. «Я переутомился», подумал он.

— Наше маниакальное накопление богатств, — продолжал Цеда, — наш бесконечный прогресс. Как будто движение есть цель, а цель всегда правомерна. Неумение сочувствовать, которое мы зовем «реализмом». Крайность наших суждений, наша самоуверенность — все это бегство от смерти. Великое отречение, замаскированное пышными словесами и эвфемизмами. Храбрость и жертвенность, пафос и неудача, как будто жизнь — это соревнование, в котором можно выиграть. Как будто смерть — арбитр смысла, миг последнего суда… а ведь его решение выносится, но не вручается подсудимому.

— Вы хотели бы культа смерти, Цеда?

— Тоже бесполезно. Не имеющий веры в смерть все равно умрет. Я говорил о систематическом отречении, поистине систематическом. Сам ткань нашего мира, в Летере и, может быть, повсюду, искажена этом… отсутствием. Оплот Смерти должен существовать, ты понимаешь? Важно? Лишь это и важно. Он должен был существовать раньше. Может быть, один бог, скелет на костяном троне, и вместо короны мелькание холодных мошек над его черепом. Но вот мы? Мы, не придавшие ему никакой формы, никакого места в схеме сущего.

— Может быть, потому, что это самая противоположность существования…

— Не так, Брюс, не так. Возьми меня Странник! Смерть окружает нас повсюду. Мы ходим по ней, вдыхаем ее, пьем ее суть. Она в наших легких, она в крови. Мы ежедневно вкушаем ее. Мы процветаем в разгар упадка и разложения.

Брюс не отрывал взора от Цеды. — Я подумал, — сказал он медленно, — что сама жизнь есть праздник отречения. Отречения от ваших слов, Куру Кан. Наше бегство — да, это освобождение от костей, от праха, от павших.

— Бегство КУДА?

— Неважно. Никуда, но куда угодно. Возможно, проявлением ваших слов являются существа вроде Чашки и той воровки, Элалле…

Голова волшебника дернулась, глаза за толстыми линзами блеснули: — Извини? Что ты сказал?

— Ну, я говорил о тех, кто по настоящему отрицает смерть. Девочка Чашка…

— Хранитель Азата? Она неупокоенная?

— Да. Уверен, что уже упоминал…

Куру Кан вскочил. — Ты уверен? Брюс Беддикт, она неупокоенная?

— Точно. Но я не понимаю…

— Вставай, Брюс. Мы идем немедленно.

— Это все павшие, — говорила Чашка. — Они хотят ответов. Не уходят, пока не получат ответов.

Шерк Элалле щелчком сбросила с сапога насекомое.

— Ответов о чем?

— Почему они умерли.

— На это нет ответа. Это свойство людей — умирать. Люди всегда умирают.

— Но не мы.

— Нет. Мы умерли.

— Ну, все же не ушли.

— Судя по всему, Чашка, они тоже здесь.

— И верно. Удивляюсь, почему сама не подумала.

— Потому что ты умерла в десять лет.

— Ну, что мне сделать?

Шерк обвела взором заросший двор. — Я здесь потому, что ты подала мне идею. Сказала, что мертвые собираются. Собираются у этого места, вокруг стен. Ты можешь с ними говорить?

— Зачем мне это? Они никогда ничего интересного не говорят.

— Но ты сумеешь, если нужно.

Чашка пожала плечами: — Думаю, да.

— Хорошо. Поищи добровольцев.

— На что?

— Я хочу, чтобы они пошли со мной. Прогулялись. Этой ночью, и следующей тоже.

— Мама, а они захотят?

— Скажи им, что увидят больше золота, чем могут вообразить. Узнают тайну, которую мало кто знает в целом королевстве. Скажи, что я возьму их на прогулку в хранилище Палаты и в королевскую сокровищницу. Скажи, пришло время повеселиться. Напугать живых.

— К чему духам пугать живых?

— Знаю, это кажется странным… но я предсказываю: они скоро заметят, что просто призваны к этому делу. Более того, они найдут в нем радость.

— Но как они сумеют? Это же духи. Живые их даже не увидят.

Шерк Элалле повернулась, оглядывая толпу призраков. — Чашка, они видны нам достаточно четко?

— Но мы мертвые…

— Тогда почему неделю назад мы их не видели? Так, было какое-то мелькание, заметное краем глаза — и то не всегда. Что же изменилось? Откуда к ним пришла сила? Почему она растет?

— Не знаю.

Шерк улыбнулась: — А я знаю.

Чашка прошла вдоль низкой стены к духам.

Воровка следила за беседой. «Интересно, понимает ли она. Знает ли, что стала скорее живой, чем мертвой. Знает ли, что возвращается к жизни».

Вскоре девочка пошла обратно, на ходу расчесывая рукой спутанные волосы. — Ты такая умная, мама. Я так рада, что у меня такая мама.

— Есть добровольцы?

— Они все пойдут. Они хотят видеть золото. Они хотят пугать людей.

— Мне нужны такие, что могут читать и считать.

— Найдутся. Скажи, мама, почему они стали сильнее? Что изменилось?

Шерк оглянулась на приземистый квадрат башни. — Он, Чашка.

— Азат?

— Да.

— О, я поняла! — воскликнула девочка. — Он умер.

— Да, кивнула Шерк. — Он умер.

«Мама» ушла, ведя за собой полчище привидений. Чашка подошла ко входу в башню. Поглядев на плиты мостовой, она выбрала одну и склонилась к ней. Ломая ногти, вытащила камень из кладки. Удивительно — ее руки пронзила боль, потекла кровь!

Девочка не рассказала Шерк, как трудно было говорить с духами. Последние два дня их многоголосое бормотание стихло, словно она оглохла, хотя прочие звуки — свист ветра, шелест мертвых листьев, шорох насекомых и шум города — слышались по — прежнему ясно и отчетливо. С ней что-то происходило. Это содрогание в груди звучит все чаще. Теперь шесть, семь раз в день. Давние ссадины на коже зарастают свежей розовой плотью. Вчера она почувствовала жажду. Потребовалось время, чтобы понять — или припомнить — что такое жажда, что она означает. Глоток стоячей воды из выбоины посредине двора показался блаженством. Столь многое меняется, и это пугает ее.

Она поставила камень у стены и села рядом. Стерла пыль с полированной поверхности. Подивилась на забавные узоры: ракушки, отпечатки растений — похожие на луковицы корни тростника — и округлые срезы кораллов. Тонкие кости. Некто потратил много времени, вырезая столь подробную картину омертвения.

Девочка подняла голову, созерцая врата и начало улицы. Так странно видеть их пустыми. Но это ненадолго, понимала она.

И ждала.

Кровотечение из-под ногтей уже прекратилось¸ когда она услышала шаги. Улыбнулась, завидев дядю Брюса и старика со стеклянными глазами. Она никогда его не видела, и все же знала.

Они тоже заметили ее. Брюс прошел через ворота, старик нервно и осторожно шагал следом.

— Привет, дядя.

— Чашка. Ты выглядишь… лучше, чем раньше. Я привел гостя. Цеда Куру Кан.

— Да, это он, тот, что вечно смотрит на меня и не видит, но все равно смотрит.

— Я не знал об этом, — ответил Цеда.

— Теперь-то не так. Теперь, когда у тебя на носу эти штуки.

— Ты имела в виду Цеданцию? Там я смотрел на тебя и не видел?

Она кивнула.

— Оплот Азата ушел, дитя, но ты осталась. Ты была Хранителем, когда Азат был живым, а ты нет. А теперь — ты все еще Хранитель? Когда он умер, а ты жива?

— Я не мертва?

— Не совсем. В тебя помещено сердце. Оно было заморожено, но теперь… оттаивает. Я не понимаю его силы, но признаюсь: оно меня пугает.

— У меня есть друг, он обещал меня убить, если что, — улыбнулась Чашка. — Но он говорит, что, верно, не придется этого делать.

— Почему же?

— Говорит, сердце не проснется. Не полностью. Вот почему Безымянная взяла мое тело.

Губы старика двигались, но слов не было. Дядя Брюс подошел к нему, лицо его было обеспокоенным.

— Цеда? Вы в порядке?

— Безымянная? — Старый волшебник дрожал. — Это место — это теперь Оплот Смерти? Оно стало Оплотом Смерти.

Чашка склонилась, подняла плиту. Тяжелая, словно труп. Ей пришлось использовать всю свою силу. — Это для твоей Цеданции. Положи туда, куда ты не видя смотрел на меня.

— Плитка. — Куру Кан озирался. Она положила плиту прямо перед ним.

— Цеда, — сказал дядя Брюс. — Я не понимаю. Что происходит?

— Наша история… оказалась во многом искаженной. Безымянные были в Первой Империи. Культ. Его истребили. Разогнали. Он не мог выжить… но кажется, произошло именно это. Кажется, он пережил саму Империю.

— Они были культом смерти?

— Нет. Они были слугами Азата.

— Тогда почему получается, что они ждали его смерти?

— Куру Кан покачал головой. — Вероятно, она была неизбежной. И они решили противодействовать выходу тех, кто может вырваться из курганов после смерти башни. Возможно, появление Оплота Смерти с этим не связано.

— Но почему она осталась хранителем?

— Может, она больше не Хранитель. Она ждет встречи с беглецами из-под земли. — Цеда обратил взор на Чашку. — Дитя, ты поэтому осталась?

Та пожала плечами: — Недолго осталось.

— А тот, что должен появиться, поможет тебе?

— Не знаю. Надеюсь.

— Как и я, — ответил Куру Кан. — Спасибо за плитку, дитя. Я все еще удивляюсь твоему знанию о новом Оплоте.

Чашка вытащила жучка из волос, отбросила в сторону. — Мне все рассказал красавчик.

— Еще один посетитель?

— Он подходил лишь однажды. Все больше стоял в тени, на той стороне улицы. Иногда ходил за мной, когда я охотилась, но не заговаривал. Вот только сегодня заговорил.

— И назвал свое имя?

— Нет. Он очень красивый. Сказал, что у него есть подружки. Много. И приятели. Не отдавай свое сердце, вот что он сказал. Он сам никогда не отдает. Совсем никогда.

— И этот человек рассказал тебе об Оплоте Смерти?

— Да, дедушка. Он все о нем знает. Сказал, ему не нужен хранитель, потому что трон уже занят. Где-то не здесь. Но скоро и здесь. Я устала говорить.

— Конечно, Чашка, — отозвался Куру Кан. — Тогда позволь откланяться.

— Прощайте. О, не забудь плитку!

— Мы пришлем людей ее принести.

— Ладно.

Они скрылись за поворотом. Чашка подошла к кургану друга и почувствовала, что он близко. — Куда ты возьмешь меня в этот раз?

Он взял ее за руку. Она оказалась на невысоком холме. Перед ними простиралась широкая равнина, заполненная телами.

Было темно. Вокруг плыли полосы дыма. Над горизонтом пылала висящая в воздухе гора черного камня; от ее боков вздымались дымные столбы. Трупы в долине по большей части принадлежали большим рептилиям в странных доспехах. Их серые туши были искорежены, покрыты сетью ран. Тут и там между этих груд лежали и тела иных существ — высоких, с серой или черной кожей.

Друг заговорил: — Более четырехсот тысяч, Чашка. В одной этой долине, а есть и еще.

Справа от них показались несколько десятков тварей на кожистых крыльях.

— О! это драконы?

— Их отродье. Вайвелы ищут хозяина. Когда поймут, что он ушел, решат ждать. Это будет долгое ожидание.

— Они всё ждут?

— Да.

— Когда случилась эта битва?

— Много тысяч лет тому назад. Но останки сохранились. Вскоре наполз лед, сохраняя все, что ты видишь. Сохраняя все в застое — магия неизмеримой силы, столь могучая, что стала преградой для самой смерти. Их духи не смогли уйти. Я гадаю, планировал ли это Джагут. Да или нет, но эта страна испорчена магией. Смерть… задержалась. И здесь, на севере, и на юге, и в вашем Летерасе. Помнится, не обошлось без вмешательства Старшего Бога. Но никому не дано предвидеть все последствия, даже Старшему.

— Поэтому башня стала Оплотом Смерти?

— Стала? Я не знал. Так вот что случилось, когда магия, наконец, кончилась и мир оттаял! Восстановление баланса.

— Шерк Элалле сказала, что мы воюем. Сказала, Тисте Эдур вторглись в Летер.

— Будем надеяться, что они не придут до моего освобождения.

— Почему?

— Потому что они постараются меня убить.

— Зачем?

— Из страха, что я постараюсь убить их.

— А ты…

— Есть много причин сделать это, — отвечал он. — Но нет, разве что они окажутся на моем пути. Мы с тобой знаем, что настоящая угроза таится в курганах.

— Я не думаю, что Эдур выиграют войну.

— Да, для них проигрыш будет идеальным выходом.

— Так что ты мне хотел показать?

Бледная рука указала на равнину: — В этом есть нечто странное. Ты видишь? Точнее, чего ты не видишь?

— Не вижу духов.

— Да. Духи пропали. Вопрос, где же они?

В сопровождении воплей ужаса Шерк Элалле шагала под высокими сводами коридора к Главному залу Хранилища Торговой Палаты. Стражники, чиновники, клерки и прислуга — все поддались вполне понятной панике. Нет ничего хуже, думала она, чем неожиданный визит покойных родственников.

Обе створки дверей в конце широкого коридора широко распахнуты, фонари в расположенном за ними громадном зале дергаются под ударами не в меру ретивых привидений.

Воровка вошла в зал.

К ней кинулся какой-то уродливый дух. Его гнилое лицо сморщилось в дикой улыбке. — Я коснулся ее! Последняя моя монетка! Я нашел ее в куче! И коснулся!

— Я рада за тебя, — отвечала Шерк. — А где писцы и учетчики?

— Э?

Шерк прошла мимо. Комната кишела шастающими туда и сюда духами. Некоторые сгибались над грудами свитков, другие летали вдоль полок. Сундуки с золотом раскрыты, блистающие монеты разбросаны по мрамору пола. Бормочущие призраки попирали их ногами.

— Я работал здесь!

Шерк отыскала недавнего духа. — Правда?

— О да. Они притащили новые полки, и смотри на те угловатые фонари — просто ловушки для пыли! Пыль — это опасность пожара. Случайный пожар ужасен. Я же всегда твердил им про это. Теперь смогу подтвердить слова делом. Один толчок, легкий толчок лампы — и…

— Отойди назад! Ничего не жечь. Понял?

— Как скажешь. Отлично. Я просто дурачился.

— Вы просмотрели гроссбухи?

— Да, да, все подсчитано. И запомнено. Я всегда хорошо запоминал; за это меня и наняли. Я считал, считал, и никогда не терял места. Но пыль! Эти углы! Все может вспыхнуть! Ужасно вспыхнуть…

— Хватит про пожары. Мы взяли все, что хотели. Пора уходить. Всем.

Ей ответил хор дрожащих голосов: — Мы не хотим!

— Придут жрецы. Наверное, они уже спешат сюда. И маги, желающие навечно поработить побольше духов.

— Мы уходим!

— Ты, — сказала Шерк летающему перед ней духу, — пойдешь со мной. Расскажешь все детали.

— Да, да, конечно.

— Не трогай фонарь, проклятый!

— Извини. Ужасная пожароопасность. Пламя. Пламя — и все эти чернила, краски, бумаги!..

— Слушайте все! — выкрикнула воровка. — Мы уходим! Эй ты, кончай катить монету. Она останется здесь!

— Седьмое Завершение, — бормотал Куру Кан, возвращаясь в дворец. — Это как скручивающаяся спираль. Как сложно проследить все детали. Азат умирает, появляется Оплот Смерти. Возникают Безымянные и каким-то образом завладевают детским телом, затем соединяют его с одним из обитателей курганов. Самозванец провозглашает себя императором Тисте Эдур и начинает вторжение. Среди его союзников морской демон с силой, достаточной для уничтожения моих лучших магов. А если верны слухи, император может оказаться существом с множеством жизней…

Брюс оглянулся: — Какие слухи?

— Горожане Трейта видели его смерть. Эдурский император был сражен в битве. Однако он… вернулся. Может быть, преувеличение, но мысли об этом заставляют меня нервничать. Впрочем, у Тисте Эдур есть сильные целители. Возможно, какое-то связующее заклинание, прицепляющее душу к плоти до их прихода… необходимо обдумать такую возможность.

— Цеда, вы верите, что все это как-то связано с Седьмым Завершением?

— Возрождение нашей империи. В этом и страх, Поборник. Я боюсь, что мы фатально ошиблись в истолковании древнего пророчества. Возможно, империя уже возродилась.

— Тисте Эдур? Разве летерийское пророчество может иметь отношение к ним?

Куру Кан качал головой. — Пророчество явилось в последние дни Первой Империи. Брюс, мы столь многое утратили. Знание мира той поры. Волшебство развернулось в неожиданную сторону, рождая ужасных зверей, армии неупокоенных, которые свершили резню нашего народа и потом просто испарились. Загадочные сказания о магическом царстве, разорванном на куски. Могла ли роль целого народа проскользнуть в одну из щелей нашего незнания? Да. А как насчет других наций, от которых нам остались лишь имена без описаний? Баргасты, Джаги, Трелли. Соседние племена? Никогда нам не узнать всего.

Огни подходили к воротам. Сонные стражники узнали их и открыли малую дверцу. Нижний этаж дворца был тих и безлюден. Цеда задержался, смотря на туманные звезды над головой.

Брюс молчал. Ждал, стоя рядом, смотря, как ночное небо отражается в толстых линзах Куру Кана. Гадал, о чем же думает волшебник.

Теол Беддикт ухмыльнулся, завидев, как она расталкивает толпу, стремясь подойти поближе. — Главный Следователь Ракет, рад возможности увидеться вновь!

— Нет, не рад, — отвечала та. — Просто пытаешься поставить меня в невыгодную позицию.

— Как моя радость делает невыгодной вашу позицию?

— Потому что я становлюсь подозрительной. Ты не обманешь меня всеми этими дурацкими штанами и идиотскими насекомыми на плечах.

Теол удивленно поглядел на плечо: — Эзгара? Я думал, что оставил тебя на крыше.

— Ты назвал его Эзгарой? Он не похож на короля, совсем не похож. Если бы у короля были две головы, я углядела бы некое сходство. А так просто глупость.

— Итак, мы — все трое — недовольны. Как и мой охранник, и его два брата, где бы они ни были. Итак, уже шестеро. Глубоко недовольных.

— А где Багг?

— Полагаю, где-то в толпе позади вас.

— Ну нет. Я вижу все лица.

— О, но он был там миг назад.

— Но больше его там нет. А люди что-то орут.

— Нет не орут, Ракет. Они дерутся молча.

— Теперь ты бросил вызов моей уверенности. Не сомневаюсь, ты решил, что противоречия сексуально привлекательны. Может, для некоторых женщин это и так. Готова спорить, что такие тебе и нравятся. Но я исключение из любого твоего умозаключения.

— И кто теперь противоречив?

Она поморщилась. — Я хотела пригласить тебя на поздний перекус. Недалеко есть ресторан с двориком…

— «Давленый Павлин».

— Ну да. Мне не нравится, что ты его хорошо знаешь. Мне приходит на ум — по очевидным резонам — что для тебя тайные встречи обычное дело; что, в свою очередь, подразумевает с твоей стороны неряшливость и неразборчивость. Сама не знаю, почему это меня так задело. Нужно было ожидать. Так что не желаю иметь с тобой ничего общего.

— Я там ни разу не был.

— Не был? Так откуда ты знаешь о нем?

«Он мой». — Думаю, по репутации. Хотел бы быть более точным: кто и когда сказал… но это было давно, и даже я не припомню всех деталей.

— Ну, ты голоден?

— Всегда. О, вот и мой лакей. Ты слышал, Багг? Главный Следователь Ракет пригласила нас отужинать!

— Отлично. Кошка обождет.

Ракет воззрилась на Теола. — А кто упоминал его?!

— Я всюду хожу с лакеем. И с охранником.

— Всюду? Даже на свидания?

— Багг, — сказал Теол, — ты всё здесь закончил? Не пора ли отпустить бедняг в постельки?

— Давным — давно пора, хозяин.

— Мы приглашены в «Давленый Павлин»!

— А это хорошая идея, хозяин?

— Ну, это не моя идея. Но так уж случилось. Прошу, Ракет, указывайте путь.

— О, чудесно. Предвижу ночь бурных атак на мою гордость. Идемте скорее, мы теряем время.

Теол взмахнул руками, едва они вошли во двор. — Необычайно! Багг, посмотри, кто здесь! Это же Шенд, Риссарх и Хеджан! Давай сдвинем наши столики и устроим веселое празднество со-заговорщиков!

— Меня потрясло такое совпадение, — отозвался слуга.

— Кто эти женщины, во имя Странника? — требовательно спросила Ракет. — И почему они смотрят так зло?

— Это не злоба, — ответил вышедший вперед Теол, — это узнавание. Милые дамы, как вы тут? Вижу, питаетесь неплохо. Мы решили к вам присоединиться.

— Что за нелепое создание у тебя сбоку? — ответила Шенд. — И где шляпа?

— Думай, кого назвала созданием, гологоловая, — зашипела Ракет.

— Теол нашел бабу, — фыркнула Риссарх. — Типично. Он украл у нас мужика и нашел себе бабу…

Хеджан прорычала: — Я начинаю подозревать и его самого, и его мертвую суку.

— Мертвую? — Рекет дико озиралась. — Он любится с мертвой собакой?

— Просто нелепый инцидент, — начал Теол.

— Если бы ты брила голову, — Шенд чуть не брызгала слюной от ярости, — все бы увидели твое уродство!

Страж выглядел обеспокоенным. Посетители за другими столиками бешено махали руками официантам.

— Ты своё умело скрыла, не так ли? — отвечала Ракет. — Теол, что такое насчет кражи их мужика? Они делили одного на троих? Он выжил? И не сошел с ума? Или он согласился на это вместо Топляков?

— Не желаешь увидеть, чем я зарабатываю? — Шенд вставала и тянулась к ножнам у бедра.

— О, как волнующе, — ответила Ракет. — Ну-ка, померяемся рапирами.

— Сделай ее! — Риссарх рванулась прямо через стол. Он сложился, но женщине все же удалось обвить руками бедра Ракет. Главный Следователь издала странный возглас, когда ее потянуло вперед. Рапира вылетела из ножен и ударила по вытянутой руке Шенд. Ее меч полетел, кувыркаясь. Тут Хеджан повисла на руке Ракет, заставив выпустить клинок. Изящный сапожок ударил Хеджан в живот. Она застонала и осела.

Теол оттащил Багга на шаг. — Похоже, ты был прав: это не самая хорошая идея.

Хрюканье, сочные удары, летающие кулаки. Гости разбежались, на кухне заорали коты.

Теол вздохнул: — Нам пора. Но сначала закажи распорядителю четыре бутылки хорошего вина. Когда-то они ведь перестанут драться. Предсказываю: к рассвету станут лучшими подругами.

— В этом не уверен…

— Чепуха, Багг. Таков ход вещей. Идем, пока они не добрались до нас.

Телохранитель возглавил их отступление, что было не удивительно.

Снаружи Теол стряхнул с рук воображаемую пыль. — Все же чудный вечер, не так ли? Поглядим, удастся ли нам стянуть дровишек — по крайней мере того, что горит — на обратном пути. Манит жареная кошка.

Внезапно из ресторана донесся громкий треск.

Теол колебался. — Соблазняет мысль собрать дрова прямо здесь.

— Не глупите, хозяин.

— Может, ты и прав. Веди нас, Багг. Домой.

Глава 18

Пепел кружился со всех сторон, река змейкой густой грязи вливалась в мертвый залив. Юный нерек сидел у края освященной земли. Позади него другие юноши спорили, расположившись вокруг драгоценного костра. Юный нерек был достаточно умен, чтобы ждать.

Освященная почва. Они укрылись на ней, пока бушевал магический шторм, уничтожая селение хиротов и распластывая леса. Пылавшие много дней пожары не смогли коснуться их своим огнем. Теперь уголья остыли, ветер не разносил огненных искр; вздувшиеся трупы диких зверей прошлой ночью были унесены вздувшейся рекой в море, в пасти ожидающих акул.

К нему склонился брат по ножу. — Их удерживает страх, — произнес он, — и этот же страх заставит их согласиться. Нет выбора.

— Знаю.

— Когда ты в первый раз рассказал о сне, я поверил.

— Да.

— Наш народ не видел снов со дня летерийского завоевания. Ночи опустели, и мы верили, что так будет всегда, пока не умрет последний нерек и прекратится наш род. Но я узрел истину в твоих глазах. Мы разделили нож, ты и я. Я не ведал сомнений.

— Знаю, брат мой.

Позади них грубым от гнева голосом заговорил старик: — Решено. Вы двое пойдете. По старым путям, чтобы странствие было быстрым.

Юноши быстро встали и повернулись.

Старейшина кивнул: — Идите. Найдите Халла Беддикта.

Двое нереков ступили на посыпанный пеплом песок и направились к югу. Рождение снов снова сделало доступными старые пути, пути между мирами и через миры. Дорога будет недолгой.

Фир Сенгар вел его на отдаленную поляну. Шум собирающейся армии затих вдали. Едва Тралл сделал первый шаг по прогалине, как брат резко повернулся. Надавил рукой на горло, всем весом оттеснил назад, прижал к стволу дерева.

— ТЫ ЗАМОЛЧИШЬ! Довольно сомнений, довольно и для меня и для всех. Ты мне брат, и только поэтому я не убил тебя. Слышишь, Тралл?

Тралл задыхался, но сохранял неподвижность. Глаза его не отрывались от глаз Фира.

— Почему не отвечаешь?!

Он молчал.

Фир с рычанием отвел руки, отошел на шаг.

— Убьешь меня, вот как? — Тралл по — прежнему упирался спиной в дерево. Он улыбнулся: — Значит, со спины? Ножом. Застав врасплох. Иначе, братец, я тебя отгоню.

Фир отвернулся. И кивнул: — Да.

— Ножом в спину.

— Да.

— Потому что, если при мне будет копье, умереть придется не мне, а тебе.

Фир сверкнул очами. Гнев медленно покидал его. — Нужно прекратить все это. Мы должны готовиться к битве…

— Ты сомневаешься в моей готовности?

— Нет. Только в твоем желании.

— Ну да, ты прав. Но я выполню твои приказы. Буду убивать для тебя летерийцев.

— Для императора. Ради нашего народа…

— Нет. Ради тебя, Фир. Иначе тебе посоветуют усомниться в моей пригодности. Отстранить от командования. От всей этой нелепой войны. Отослать меня в дальние селения Ден-Рафа, где собрались те несколько тысяч Эдур, что решили остаться позади.

— Таких нет.

— Конечно, такие есть.

— Горстка.

— Больше, чем ты воображаешь. Да, я испытывал искушение присоединиться к ним.

— Рулад не позволил бы. Ему пришлось бы убить тебя.

— Знаю.

Фир начал шагать взад и вперед по поляне. — К'риснан ы. Они сказали, что Рулад был убит вчера. В Трейте. Потом он вернулся. Брат, не может быть сомнений. Нашего Императора не остановить. Его сила будет прибывать и прибывать…

— Ты смотришь на это неправильно, Фир.

Тот запнулся. — Почему?

— «Нашего Императора не остановить». Я вижу все иначе.

— Ладно, ладно. Как ты все видишь?

— Наш брат приговорен к несметному числу смертей. Умирать, вставать и снова умирать. Наш брат, Фир, младший среди нас. Вот как я это вижу. Теперь — мне следует обнять силу, сделавшую такое с Руладом? Подарить ей мое мастерство боя с копьем? Создать для нее империю?

Умирает ли Рулад без боли? Без ужаса? На нем не остается рубцов? Сколько продержится здравие его ума, Фир? Вот он стоит, юный воин в золотом кошмаре. Его плоть искорежена и изуродована, и оружие готово пронзить его — он это сознает, он понимает, что его убьют еще и еще раз.

— Хватит, Тралл! — Фир закрыл уши руками и отвернулся, совсем как ребенок. — Хватит.

— Кто сделал такое с ним?

— Хватит!

Тралл сдался. «Скажи-ка, братец, ты чувствуешь ту же беспомощность?»

Фир снова поглядел ему в глаза. Лицо его ожесточилось. — Высказывай свои сомнения, Тралл, но лишь при мне. Тайно.

— Хорошо.

— Нас ждет битва.

— И это верно.

Олени целым стадом выскочили из леска южнее реки Кеттер, запрыгали и заметались по расчищенному пространству перед стеной. Мороч Неват стоял рядом с королевой и принцем на одном из земляных бастионов снаружи Высокого Форта. Впереди недвижным рядом встали четверо магов из батальона Джанали; утренний холодок заставил их закутаться в плащи. Тяжелая пехота ожидала боя вдоль всей линии валов. Роты разделяются тяжелыми повозками, на каждой из которых водружена дрешская баллиста, способная давать залп тридцатью шестью дротами. Рядом лежат запасные обоймы, вспомогательные команды в толстых доспехах скучились у машин, тревожно всматриваются в линию северного леса.

— Эдур уже спустились, — сказа принц Квиллас. — Скоро мы должны их увидеть.

Олени остались на поле и начали щипать травку.

Мороч бросил взгляд на восточные, менее значительные укрепления. Там располагались еще две роты. Проход между валами был узким, с крутыми стенками, и вел прямо к угловому бастиону городской стены. Его баллисты и мангонели контролировали все подходы.

Собственные магические кадры принца — четверо волшебников более низкого уровня с небольшой охраной — расположились сразу за Сухим Рвом, в треугольном углублении городских стен. Сухой Ров, часть старой дренажной системы, вился по равнине до ближайшей гряды холмов в тысяче шагах на север. Параллельно ему шли три дополнительных вала — за ними расположились передовые части бригады Травяных Курток. Восточный, самый мощный вал включал в себя каменный форт. Там расположились маги, приписанные к бригаде.

Остальную часть Высокого Форта окружили несколько невысоких валов, и на них заняли позиции резервные подразделения, включая тяжелую кавалерию. Гарнизон Форта занял городскую стену.

По мнению Мороча, грядущая битва будет иметь решающее значение. Предательские замашки Эдур, явленные под Трейтом, здесь не имеют шанса на повторение. Еще бы, с одиннадцатью летерийскими магами!

— Призраки!

Это закричал один из офицеров королевы. Мороч Неват снова всмотрелся в далекую опушку.

Олени тоже подняли головы, уставились на край леса. Еще миг — и они бросились в бегство, на этот раз на юго — запад. Выйдя на дорогу лесорубов, они быстро пропали из вида, скрывшись в тумане.

На том конце «мертвого пространства» — которое недавно было мирным пастбищем — текли между древесных стволов смутно человекоподобные формы духов, скапливались плотной массой, вскоре сформировавшейся в неровный строй. Он растянулся на триста шагов в длину и многие сажени в глубину. Наконец показались и воины: Тисте Эдур на правом фланге, орда мелкорослых дикарей в меховых одеждах далеко слева.

— Кто это? — спросил принц Квиллас. — Те, на фланге — они не Эдур.

Королева пожала плечами: — Возможно, заблудшая банда нереков. По моему мнению, их не более тысячи, и все плохо вооружены и защищены.

— Расходный материал, — отозвался Неват. — Похоже, Эдур многому у нас научились.

Похожий строй формировался и на севере, напротив меньшего вала. Там оба фланга занимали Тисте Эдур.

— Духи ринутся первыми, — предсказал Мороч Неват, — и демоны с ними. Будут стараться прорвать наш строй. А, вот сигнал от Травяных Курток. Они заметили своих противников, сомнений быть не может.

— Будь ты эдурским командиром, — сказал Квиллас, — что бы ты сделал? Атака не будет столь прямолинейной, как кажется сейчас?

— Если командир у них дурак — будет, — ответила ему Джаналь.

— Маги нейтрализуют друг друга, как это обычно бывает. Начнется битва стали против стали. — Мороч подумал и добавил: — Я использовал бы Ров. И постарался бы внезапно атаковать ваших магов, Принц.

— Они станут заметны — и уязвимы — на последних пятидесяти или шестидесяти шагах. Бастионы их уничтожат, а если не уничтожат — Травяные Куртки могут спуститься по склонам валов и ударить им во фланги.

— Тем самым ослабляя оборону своих валов. Сухой Ров станет приманкой, а их резервы тем временем возьмут внешние бастионы.

— Валы расположены в тени самой высокой башни Форта, финед. Эдур будут уничтожены обстрелом.

Мороч еще подумал и кивнул: — Как скажете, Принц. Признаю, положение Эдур не кажется мне выигрышным.

— Согласен, — отозвался Квиллас.

— Странная тишина, — подумал вслух Мороч некоторое время спустя. Враги не спеша сплачивали ряды.

— Финед, это все призраки и демоны. Ни один солдат не любит таких союзников.

— Маги сотрут их, — провозгласила Джаналь. Она была облачена в изящные доспехи, шлем украшен серебряной и золотой филигранью. Меч королевы был сделан из лучшей летерийской стали; рукоять обвивала золотая нить, на набалдашнике эфеса красовались оправленные в серебро жемчужины. Плащ расшит бисером. Мороч знал, что под ним скрыта стальная кольчуга. Он не думал, что ей придется вытаскивать меч. Даже если… Финед поглядел по сторонам, призывающее махнул рукой оруженосцу. — Готовь королевских коней. Поставь их за южной стеной западного бастиона.

— Да, господин.

Что-то не так. Мороч ощутил это, едва оруженосец помчался выполнять приказ. Он поглядел на небо. Серое. То ли солнце прожжет себе путь, то ли быть дождю. Он вернулся на первоначальную позицию и осмотрел далекие ряды. — Они готовы. Где же песни? Призывы? Ритуальные оскорбления?

— Они видят ожидающую их судьбину, — ответила Джаналь. — Они молчат от ужаса.

Ее маги вдруг зашевелились. Боевая готовность. Джаналь заметила это: — Держать строй. Эдур начли магическую атаку.

— Какого рода? — спросил Мороч.

Королева качала головой.

— Яйца Предателя, — пробормотал финед. Он чувствовал неправильность. Ужасающую неправильность.

Алрада Ан вытащил саблю. Ухмыльнулся: — Никогда не понимал вас, копьеносцев. Это будет рукопашная, Тралл Сенгар. Они выбьют древко из ваших рук…

— Пусть попробуют. Как известно, черное дерево несокрушимо. Как и моя хватка.

Один из к'риснан ов стоял позади клина демонов. Его приятель — ведун находился в соседней роте, также позади демонической когорты. Там командовал Ханради Халаг, и его ведун был ему сыном.

«нагга и его тысяча Жекков едва видны на западе, в распадке. Другая тысяча продвигалась по рву, а третья сопровождала восточные отряды. Там же шли другие демоны и духи.

Траллу пришло в голову, что он почти ничего не знает о неуклюжих громадинах, призванных на войну Отрядом К'риснан. Даже как они зовут себя.

Воины — арапаи и хироты сосредоточились вдоль опушки. Враг видел едва треть от их числа. Ему должно было казаться, что главной армией является центральная — восемнадцать тысяч Ханради Халага, племена Хирот и Меруде — но на самом деле Фир прятал в лесу почти тридцать три тысячи Эдур. Кроме того, среди них распределилось бессчетное количество духов.

Щупальца серого тумана вились вокруг ближайшего к'риснан а, формируя тонкую сеть. Она начала расти и уплотняться. Подобие нитей протянулось к ближайшим рядам воинов. Они ветвились словно корни, оплетали всех, кроме демонов и призраков. Магия нарастала, словно серая стена. Тралл чувствовал, как она играет с ним: касание силы вызвало у него тошноту, с которой трудно было бороться. Летерийские боевые маги в ответ поднимали стену яростного огня. Она возникла прямо напротив земляных бастионов, затем быстро и бешено плеснула через пустое пространство.

Так, внезапно, началась битва.

Тралл смотрел, как плотная завеса огня летит к нему. В последний миг вперед ринулась серая сеть, столкнулась с атакующей волной, подняв ввысь колонны взрывов, столпы, змеящиеся серебряным пламенем.

И Тралл увидел среди пламени блеск костей. Тысячи, сотни тысяч — словно преобразилось сама основа огня. Громоздящаяся башня — пятьдесят ростов человека, сотня, две сотни, до самого неба.

Затем соединившиеся волны начали опадать. Неустойчивые столбы обрушились на укрепления Летера.

Едва они склонились к земле, призраки из леса и передовых построений рванулись в атаку. Клин демонов исчез из вида за их массой.

Именно этого сигнала ожидали Тралл и прочие командиры. — Готовь оружие! — Ему пришлось заорать, чтобы расслышать хотя бы самого себя.

Волна упала. Вначале ударила по «мертвому пространству», и грунт как будто взорвался, закипел, словно тысячи рудокопов ударили кирками, отрывая большие куски камня, взлетевшие на воздух. Пыль и огонь, хруст ломающихся костей заполнили равнину — похоже, что град забарабанил в железные листы. Вперед, на склоны бастионов. За этим потоком шло море духов.

— В атаку!

Эдур бежали по сокрушенной, дымящейся почве. Позади них все новые сотни вырывались из — под полога леса.

Тралл слишком хорошо разглядел, как волна пылающих, стучащих костей достигла окопов. Алые брызги и куски плоти полетели вверх, по воздуху пронеслись оторванные руки и ноги, куски доспехов, щепки от бревен, кожа и волосы.

Костяной дождь обрушился на укрытие, в котором находились маги королевы. Через миг массу обломков отбросило; но на месте четверых осталось двое. Они шатались, покрытые кровью.

К ним рванулся демон, вздымавший над головой палицу. Казалось, одного из магов намотало на эту палицу, словно в нем не оставалось костей. Тело подбросило в воздух. Последняя — это была женщина — с трудом отступила, едва ускользнув от размаха страшного оружия. Она махнула рукой — и в грудь демона полетел пук тяжелых стрел.

Тралл услышал вопль боли.

Магические искры облепили демона, осевшего и заскользившего по залитому кровью склону. Палица выпала из его руки.

Другие демоны сновали среди остатков летерийской пехоты; изрубленные тела разлетались при каждом неумолимом их шаге.

Еще одна волна магии, на этот раз откуда-то с юго-запада: вертящаяся колонна, трещащая от молний. Она неслась через поле, врезаясь в передовые ряды духов. Сотни их, попавших на пути волшебства, просто растаяли.

Затем магическая колонна ударила в строй воинов Халага — словно серп прошел по рядам колосьев.

Сын вождя Меруде контратаковал — еще одна куча серых катящихся костей. Восточный бастион исчез под громоподобный звук взрыва; однако сотни Эдур уже умирали на земле.

Тралл, оглушенный, почти ослепший от дыма и пыли, довел своих воинов до склона, вскарабкался на гребень и ввалился в первый окоп.

Перед ними лежала длинная яма, заполненная не опознаваемыми обрывками плоти, обломками костей и кусками органов, полосами кожи и частицами доспехов. Воздух смердел горелым мясом и содержимым распоротых кишок. Тралл зажал рот. Пошел вперед. Его мокасины проваливались в теплое, покрывались кровью и желчью.

Перед ними яростная схватка. Духи набрасывались на солдат, демоны с палицами и дубинами окружали их со всех сторон; другие — с двойными секирами — крушили всех на своем пути. Но одного за другим их протыкали стрелы баллист. Тралл видел: один из демонов, дважды пронзенный стрелами, зашатался, и солдаты набежали на него, рубя мечами.

Тут его отряд сошелся с врагом.

Мороч Неват проталкивался через пыль, вопящих солдат, спотыкался о тела павших, выкрикивал имя принца. Но Квилласа нигде не было. Как и Джанали. Последняя волшебница ее отряда посылала удар за ударом какому-то далекому противнику. Ее окружала рота тяжеловооруженных пехотинцев, быстро редевшая под атаками Тисте Эдур.

После столкновения с волной костей из уха финеда текла кровь; но меч все еще был в его руке. Рискнувшие подойти поближе духи падали от удара летерийской стали. Он заметил эдурского воина, ведущего десяток сородичей к волшебнице. Копье казалось размытым пятном в его руках.

Но Мороч был слишком далеко. Слишком много трупов преграждало ему путь. Он смог лишь смотреть, как этот воин прорвал последнее кольцо обороны, подскочил к волшебнице, вонзил копье ей в грудь и поднял на древке тело женщины. Сбросил содрогающийся труп на сторону, обнажив кровавый наконечник.

Мороч Неват отшатнулся и начал искать путь к южному склону. Нужна лошадь. Нужно подвести скакуна — для принца, для королевы.

Раздался рев откуда-то с востока, земля под ногами содрогнулась. Он зашатался, левая нога подвернулась и заскользила по жиже; нечто ударило финеда в пах. Тело пронзила боль. Он выругался и увидел, что падает — или почва становится стеной? — и ударился о землю. Ногу, низ живота и позвоночник пронзили жуткие спазмы. Не прекращая браниться, он пополз. Меч остался где-то сзади.

Кости. Горящие, громоздящиеся до небес. Тела взрываются на бегу. Сокрушающее давление, воздух бурлит и визжит, словно живая тварь. Внезапно все звуки стихли, умерла вся какофония предсмертных воплей и земного гула. Этот звук Морочу Невату не забыть никогда. «Что же такое высвободил ублюдок?»

Сломленные летерийцы удирали по склонам укрепления. Духи хватали их за пятки. Тисте Эдур срубали головы и рассекали спины. Тралл Сенгар вскарабкался на кучу тел в поисках удобного пункта наблюдения. Насколько он смог увидеть, два укрепления на востоке пали. Жекки превратились в серебристых волков и толпой неслись по склонам бок о бок с призраками, брали в осаду последние очаги сопротивления. Магического огня больше не было.

По другую сторону Б» нагга вел свой звериный отряд к югу, огибая передовой редут. Он намеревался атаковать позиции резерва у городских стен. Там стояла вражеская кавалерия; но кони впали в панику, едва громадные звери ворвались в их ряды. К Жеккам присоединился десяток демонов. Летерийцы обратились в хаотичное отступление, сливаясь с толпами беглецов с юга. За Б» наггой спешили отряды арапаев.

Тралл взглянул на север. На краю прогала увидел брата, одиноко стоявшего над чьим — то телом.

«К'риснан».

— Тралл.

Он резко обернулся. — Алрада Ан. Вы ранены!

— Я набежал на меч в руке мертвеца.

Длинная и узкая рана начиналась у локтя и тянулась до самого плеча. — Найдите целительницу, — сказал Тралл. — Иначе кровью истечете.

— Найду. Я видел, как вы убили ведьму. — Алрада замолчал.

— Где Канарт? Я не вижу своих воинов.

— Рассеялись. Я видел, как Канарт тащил из кучи Бадара. Он умирал.

Тралл смотрел на кровь и кусочки плоти, усеявшие острие его копья. — Бадар был так молод.

— Он омылся кровью, Тралл.

Тралл обратил взор к стенам Высокого Форта. Увидел стоявших на страже солдат. Гарнизон, созерцавший гибель летерийских сил на внешних бастионах. Из последнего укрепления еще летели стрелы, находя цель в шеренге демонов.

— Я должен пойти к брату, Алрада. Посмотрим, сможете ли вы собрать мой отряд. Впереди новые битвы.

Притаившись под защитой западной стены, Мороч Неват следил за дюжиной волков, перебегавших от одной груды трупов к другой. Зверей покрывала кровь. Они собрались вокруг агонизирующего солдата; резкое рычание, и тело прекратило дергаться.

«Все слишком… быстро. Воистину решительный день».

Он так и не нашел лошадей.

В двадцати шагах отсюда, внутри одного из бастионов, отряд Тисте Эдур застал принца Квилласа, растрепанного, но живого. Мороч гадал, не лежит ли тело королевы под ближайшей горой мертвой плоти. Ссыпался с ниток жемчуг, украшенный каменьями меч не покинул ножен, властный свет в очах потух, зрачки померкли и стали равнодушны к этому свету.

Это казалось невозможным.

Как и вид всех павших летерийцев, всех уничтоженных батальонов и бригад.

Взаимопогашения магий не случилось. Одиннадцать магов сокрушены ответным ударом. Битва обратилась избиением; именно неравенство сил более всего поражало Невата.

Он и его народ всегда стояли на стороне большей силы, так давно, что это стало казаться естественным и правильным. «Что-то пошло не так. Измена. Верное течение мировых дел… перевернуто». Слова звучали в его уме, все более и более горькие слова. «Не наш удел — смиряться. Никогда. Неудача приведет к десятикратной победе. Все исправится. Будет так. Мы не отречемся от своей судьбы».

Пошел дождь.

Один из Эдур обнаружил его и приближался, держа наготове клинок. Едва он подошел к Морочу Невату, хлынул настоящий потоп. — Я не вижу на тебе ран, солдат, — произнес воин на торговом диалекте.

— Думаю, порвано сухожилие.

— Болезненно.

— Ты решил убить меня?

Враг явно удивился: — Ты не понимаешь? Гарнизон сдался. Высокий Форт пал.

— И что?

— Солдат, мы пришли как завоеватели. Какой смысл убивать подданных?

Мороч отвернулся. — Завоевывает Летер. Мы никогда не сдавались. Думаешь, эта битва что-то решила? Вы показали свою тактику. Такое не повторится, и вскоре бы, а не мы, окажетесь под пятой.

Воин пожал плечами: — Тогда иди восвояси. Но знай вот что: граница пала. Трейт, Высокий Форт, Трясучий Форт. Ваши знаменитые бригады разбежались, ваши лучшие маги убиты. Королева и принц в плену. Мы начинаем марш на Летерас.

Тисте Эдур отошел.

Мороч Неват пялился ему вслед. Потом огляделся. Увидел летериийских солдат, лишенных оружия, но невредимых — они брели прочь с поля боя. На торговую дорогу, к югу, к Кеттерийскому тракту. Просто брели прочь. Он не понимал. «Мы соберемся. Добудем новое вооружение. Так и будет. Почему бы нет?» Сморщившись, он попытался оторваться от стены…

Знакомый голос, выкрикнувший его имя. Он узнал офицера из окружения королевы. На нем были только мелкие раны. Офицер быстро приблизился: — Финед, рад видеть вас живым…

— Мне нужен конь.

— У нас они есть…

— Как королева попала в плен? — вопросил Мороч. «Почему вы не умерли, защищая ее?»

— Демон. В мгновение ока очутился между нас. Он схватил ее — и мы не смогли помешать. Финед, мы пытались, так пытались…

— Ладно. Помогите встать. Нужно скакать на юг… мне нужен целитель…

Тралл Сенгар брел по полю брани. Ливень обратил землю в топкое болото. Магические кости пропали. Он помедлил, расслышав откуда-то справа жалобные стоны. Дюжина шагов — и он наткнулся на демона.

Его пронзили четыре тяжелые стрелы. Тварь лежала на боку, звероподобное лицо скривилось от соли.

Тралл склонился над измазанной грязью головой демона. — Ты понимаешь меня?

Синие глазки задергались за веками, открылись. — Судия жизни. Отрицатель милосердия. Я умру здесь.

Голос оказался на удивление тоненьким, как у ребенка.

— Позову целителя…

— Зачем? Снова драться? Возродиться к горю и ужасу?

— В своем мире ты не был воином?

— Я бросал сети. Теплые отмели, желтое небо. Мы бросали сети.

— Все вы?

— Что у вас за война? За что меня убили? Почему мне никогда не увидеть своей реки? Моей подруги и детей? Мы хоть победили?

— Осталось недолго. Я вернусь. Обещаю. — Тралл выпрямился и пошел туда, где стоял Фир и еще дюжина Эдур. К'риснан был еще жив, его окружили целительницы. Казалось, ни одна из них не может помочь извивающейся в грязи фигуре.

Подошедший ближе Тралл смог яснее разглядеть молодого ведуна. Искореженный, изуродованный, с содранной полосами кожей… но глаза полны разумом.

Фир ступил навстречу Траллу. — Это магия меча — волшба самого Дарителя, переданная через клинок Руладу, а от него ко всем, кому он смог. Но… — Он заколебался. — Тело не выдерживает. Сила разрушает врага, но и меняет носителя. Так рассказали мне женщины.

Лицо брата было бледно, и Тралл не смог различить и следа торжества или гордости одержанной сегодня победой.

— Он выживет?

— Так считают целители. В этот раз. Но ущерб не отменить. Тралл, сын Ханради мертв. Мы потеряли к'риснан а.

— Из-за него? Из-за силы меча?

— Отчасти. Скорее это сделали летерийские маги — учитывая, как он был обожжен. Они сопротивлялись дольше, чем мы ожидали.

Тралл посмотрел на Форт. — Сдался?

— Да, совсем недавно. Делегация. Гарнизон складывает оружие. Думаю оставить Ханради губернатором. Его боевой дух сломлен.

Тралл не ответил. Прошел мимо Фира к женщинам, обступившим к'риснан а. — Прошу вас, — сказал он. — Мне нужна одна целительница.

Женщина из арапаев кивнула: — Раненые воины. Да, это важно. Веди меня к ним.

— Не Эдур. Демон.

Она резко остановилась: — Не будь дураком. Многим Эдур требуется моя помощь — нет времени на демонов. Пусть помирает. Мы всегда найдем новых.

Нечто треснуло в Тралле; даже не успев осознать своего движения, он резким тычком правой руки толкнул женщину на землю. Кровь выступила на ошеломленном лице, в глазах сверкнула ярость.

Фир оттолкнул Тралла. — Что ты творишь?

— Я хочу, чтобы демон был исцелен, — ответил Тралл. Он дрожал, страдая от отсутствия стыда перед вставшей из грязи женщиной. — Я желаю, чтобы его исцелили, затем освободили и отправили в родной мир.

— Тралл…

Целительница фыркнула и прошипела: — Императрица услышит об этом! Я увижу, как тебя изгонят! — Ее подруги собрались в круг, глядя на Тралла с животной ненавистью.

Он понял, что его жест разбудил злобу и в них. «Неудачно…»

— Насколько сильно он поврежден? — спросил Фир.

— Умирает…

— Тогда, верно, он уже умер. Хватит об этом, брат. — Он повернулся к женщинам: — Идите к нашим воинам. Я прослежу, чтобы к'риснан а принесли в лагерь.

— Мы будем говорить с Императрицей, — отозвалась целительница, утирая лицо.

— Разумеется. Как и должно.

Они исчезли за пеленой дождя.

— Битва не отпускает тебя, брат…

— Нет, не так…

— Слушай меня. Так ты оправдаешь свой поступок. Будешь просить прощения, обещать загладить вину.

Тралл отвернулся: — Мне нужно целение.

Фир грубо схватил его за плечо, но Тралл вырвался. Побежал прочь. Нужна целительница. Из хиротов, знакомая матери. Пока не разошлись вести.

Демону нужно исцеление. Это же так просто!

Через неопределенный промежуток времени он обнаружил себя бродящим среди тел. Мертвые Эдур, сраженные магической атакой. Он помнил ее. Обугленные, горевшие так сильно, что лица расплавились до костей. Незнакомцы, неопознаваемые. Он ходил между ними, а дождь хлестал по земле, создавая иллюзию движения. Тут, там. Но вокруг одни мертвецы.

Кто-то неподвижно и одиноко стоял поблизости от него. Женщина. Ее руки бессильно повисли. Он уже встречал эту почтенную мать семейства. Старшая сестра Ханради Халага, высокая, с ястребиным лицом и пронзительными ониксовыми очами. Он встал рядом. — Мне нужно, чтобы вы исцелили демона.

Казалось, она не видит его. — Я ничего не могу сделать. Мой сын. Я даже не могу отыскать его.

Он крепко взял ее за руку. — Идемте со мной.

Она не сопротивлялась, когда Тралл потащил ее прочь от распростертых тел. — Демона?

— Да. Я не знаю, как они именуют себя.

— Кенилл» рах. Это значит «Мирно спящие» или что-то подобное. Меруде изготовили для них оружие.

— Их жестоко использовали.

— Не их одних, воин.

Он оглянулся и увидел, как ясное сознание возвращается в ее глаза. Теперь она сильно сжимала его ладонь. — Ты брат императора, Тралл Сенгар.

— Точно.

— Ты ударил женщину из арапаев.

— Точно. Кажется, эти новости расходятся быстро — необыкновенно быстро.

— Среди женщин? Да.

— Но вы поможете мне.

— Исцелить демона? Если он жив, помогу.

— Но почему?

Она не дала ответа.

Им пришлось поплутать, но в конце концов тварь отыскалась. Демон больше не кричал. Однако женщина высвободила руку из ладони тралла и склонилась над созданием: — Тралл Сенгар, он еще дышит. — Она положила руку на широкую грудь демона и сомкнула веки.

Тралл смотрел, как капли дождя стекают по ее лицу. Словно мир плачет, силясь помочь.

— Вытащи первую стрелу. Тяни осторожно, а я буду толкать. По одному разу.

— Я хочу, чтобы его освободили.

— Не могу. Это не разрешено.

— Тогда пусть он служит мне.

— Ты брат императора. Никто не посмеет тебе отказать.

— Разве что другой брат императора. — Его порадовала тень улыбки на ее губах.

— Это твои трудности, Тралл Сенгар, не мои. Теперь тащи. Осторожно.

Демон открыл глазки. Провел ручищами по местам, где были раны, и вздохнул.

Целительница отошла. — Я закончила. Нужно собирать тела.

— Спасибо вам, — отозвался Тралл.

Она не ответила. Стряхнула капли со лба и ушла.

Демон медленно вставал на ноги. — Я готов сражаться.

— Нет, если это будет зависеть от меня, — ответил Тралл. — Я беру тебя в услужение.

— Не сражаться? Это будет нечестно, Отрицатель. Я узрю смерть родичей, но не разделю с ними риск и судьбу. Как грустно умирать вдалеке от дома!

— Тогда один из вас должен остаться, чтобы помнить. И это будешь ты. Как тебя зовут?

— Сирень.

Тралл посмотрел в небо. Казалось, ливню не будет конца. — Или за мной. Я должен говорить с братом.

Воины Тисте входили в город. На стенах и бастионах не было видно летериийских солдат. Ворота упали довольно давно, в ходе одного из магических ударов. Искореженные обломки бронзы и дерева усеяли грязный проход, смешавшись с трупами защитников.

Демон подобрал двойную секиру с тела одного из сородичей и взвалил ее на плечо. Несмотря на ее тяжесть, Сирень двигался легко, явно сдерживая шаг, чтобы не обгонять Тралла. Эдур подметил странность его дыхательного ритма. После глубокого вдоха следовал второй вдох, покороче, затем существо долго, со свистом выдыхало — причем, казалось, звук идет не из плоского носа.

— Сирень, ты исцелен полностью?

— Да.

Впереди показался вал, за которым укрывались те четверо магов. Трое были уничтожены при первой магической атаке. На вившейся по вершине вала узкой тропке столпились офицеры Эдур, в том числе Фир. И двое пленников.

Тралл и демон зашагали по предательски скользкому склону. Потоки красной глины и крови, медленно сползающие тела. С запада донесся низкий грохот грома.

Наконец они взошли на гребень земляного вала. Тралл понял, что один из пленников — принц Квиллас. Второй была женщина в перепачканных доспехах. Она была без шлема, на голове зияла рана, отчего левая половина лица покрылась струйками крови. Глаза остекленели от шока.

Фир повернулся и поглядел на Тралла и демона. Лицо его было мрачным. — Брат, — сказал он ровным тоном, — кажется, мы захватили двух особ королевской семьи.

— Это Королева Джаналь?

— Принц ожидает требования выкупа, — продолжал Фир. — Кажется, он не разобрался в ситуации.

— И какова же ситуация?

— Наш Император желает этих двоих для себя лично.

— Фир, у нас нет обычая устраивать парад пленных.

В глазах Фира сверкнул огонек гнева, но голос остался спокойным. — Вижу, ты исцелил демона. Чего ты хочешь?

— Хочу, чтобы этот Кенилл» рах служил мне.

Фир уставился на громадное создание. Но вскоре он пожал плечами и отвернулся. — Как пожелаешь. Теперь оставь нас, Тралл. Потом я тебя найду… перемолвиться словечком.

Тралл отпрянул. — Отлично.

Мир казался ему сломанным, непоправимо сломанным.

— Иди.

— Пойдем, Сирень. — Тралл помедлил, оглядываясь на принца Квилласа, и разглядел ужас на юном лице. «Рулад желает его и Джаналь. Зачем?»

Они прошли поле под стенами города. Тихо шипящий дождь, разрушение и смерть со всех сторон. Там и тут двигались силуэты. Тисте Эдур искали павших товарищей, призраки ходили дозором. Гром звучал все ближе.

— Тут есть река, — сказал Сирень. — Она пахла, когда я пришел сюда в первый раз. Та же река, что текла под мостом.

— Да, — ответил Тралл. — Река Кеттер.

— Я хочу ее увидеть.

— Почему бы нет?

Они свернули на северо-запад. Достигли дороги лесорубов, шедшей параллельно опушке, и зашагали вдоль тройной колеи, пока деревья не поредели и справа не обнаружилась река.

— Ах, — промурлыкал Сирень, — она такая узкая…

Трелл поглядел на быструю воду, на блестящие шкуры валунов. — Бросающий сети, — произнес он.

— Мой дом, Отрицатель.

Тисте Эдур спустился к самой реке. Опустил окровавленную руку, зачерпнул пригоршню ледяной воды.

— Тут нет рыбы?

— Уверен, что рыба здесь есть. И что?

— В реке, у которой я живу, водится н» пурель, усатая рыба. Она может проглотить юного Кенилл» раха целиком; в глубоких затонах есть такие, что смогут проглотить и взрослого. Конечно же, мы никогда не выходим на глубокие места. А здесь нет таких тварей?

— В морях, — ответил Тралл, — водятся акулы. Разумеется, существуют сказания о гораздо больших чудищах, способных топить суда.

— Н» пурель потом вылезает на сушу и сбрасывает кожу. И живет на земле.

— Странное существо. — Тралл оглянулся на демона. — Полагаю, забрасывание сетей — занятие опасное.

Сирень пожал плечами: — Не более опасное, чем ловля пауков, Отрицатель.

— Зови меня Тралл.

— Ты Судия Жизни, Отрицатель Свободы. Ты Похититель моей Смерти…

— Ладно, ладно. Забудем.

— Что у вас за война?

— Бесцельная.

— Отрицатель, все войны бесцельны. Подчинение и поражение рождают ненависть и обиду, а от такого просто так не отделаешься.

— Но если дух побежденных сокрушен? — отвечал Тралл. — Совершенно сокрушен, как у нереков, фараэдов и Тартеналов?

— Я не знаком с этими народами, Отрицатель.

— Они среди тех, кого покорили летерийцы — наши враги в этой войне.

— Ты думаешь, они сломались?

— Точно так, Сирень.

— Все может быть не таким, каким кажется.

Тралл дернул плечом: — Может, ты и прав.

— Их положение изменится под вашей властью?

— Подозреваю, что нет.

— Если вы все понимаете, Отрицатель, почему вы воюете?

Сзади заскрипели мокасины. Тралл резко повернулся и увидел приближающегося Фира. В его руке был обнаженный летерийский меч.

Тралл подумал было, что надо снять копье с плеча, но решил ничего не делать. Чего бы он раньше не наговорил, но сражаться против брата не готов.

— Это оружие, — сказал Фир, останавливаясь рядом, — из летерийской стали. Я следил за полем боя. Оно отвергает магию к'риснан ов, хотя все иное ей уничтожается. Мечи и наконечники копий — целы и невредимы.

Тралл изучал лицо брата. — И что из этого?

Фир колебался. Оглянулся на реку. — Я не понимаю. Как они вложили это в сталь? Тралл, они же порочные, павшие люди. Они не заслужили подобного мастерства в ремесле.

— Почему они, а не мы? — Тралл засмеялся. — Фир, летерийцы — народ, смотрящий в будущее, и потому активный. Мы, Эдур, никогда не обладали подобной силой воли. У нас есть Черное дерево — но мы всегда владели им. Предки принесли его из Эмурланна. Брат, мы смотрим назад…

— Во времена, когда нами правил Отец Тень. — Лицо Фира потемнело. — Ханнан Мосаг говорит истину. Мы должны поглотить всех летерийцев, наложить на них ярмо, и тем самым извлечь из их активности силу перемен.

— Брат, и что это даст? Мы сопротивляемся переменам, мы не поклоняемся им, пути Летера не для нас. Я не уверен, что их образ жизни правильный. Я подозреваю, что вера в прогресс гораздо более хрупка, чем кажется снаружи. В конце концов и им придется защищать приобретенное. — Тралл показал на кончик меча. — Вот этим.

— Мы поведем их, Тралл. Ханнан Мосаг это понял…

— Фир, ты исправляешь прошлое. Он не желал войны с Летером…

— Да, не немедленной; но война должна была случиться. Он это понимал. Так говорили мне к'риснан ы. Отец Тень потерян. Нам нужно найти новый источник веры.

— Безликий?

— Проклятие, Тралл! Ты склонился пред ним — как и все мы? Ты такой же!

— До сих пор не пойму, почему. Как насчет тебя? Ты удивляешься, почему сделал то, что сделал?

Брат отвернулся. Его сотрясала видимая дрожь. — Я не сомневаюсь.

— Ты верил Ханнану Мосагу. И пошел за ним. Как и все мы. Все как один склонились пред Руладом, и каждый верил, что у соседа есть уверенность, которой не хватает ему самому…

Фир зарычал и развернулся. Меч взлетел над головой. Упал вниз…

… и внезапно был остановлен демоном. Тяжелая рука схватила Фира за предплечье и держала крепко.

— Отпусти!

— Нет, — ответил Сирень. — Этот воин украл мою смерть. В ответ я украл его. — Фир еще немного поборолся, увидел, что дело это безнадежное, и опустил плечи.

— Теперь ты можешь его отпустить, — сказал Тралл.

— Если он нападет снова, я его убью, — ответил демон, отпуская руку Фира.

— Мы шли за Мосагом, — продолжил Тралл, — но что мы знали о его замысле? Он был Королем — Ведуном, потому мы шли за ним. Подумай, Фир. Он отрицал Отца Тень и искал новый источник силы. Да, он знал, как узнали мы, что Скабандари Кровавый Глаз мертв — в лучшем случае дух его жив, но потерян для нас. И он заключил пакт с… кем-то еще. Послал тебя и меня, Бинадаса и Рулада, и Бунов принести дар, обещанный ему этой… тварью. Наша ошибка в том, Фир, что мы не задали вопросов, не бросили вызов Королю — Ведуну. Мы были глупцами; все, что случилось сейчас и все, что придет — наша вина.

— Он Король, Тралл.

— Получивший абсолютную власть над всеми Тисте Эдур. Он владел ей и желал удержать, все равно как. И он продал свою душу. Как сделали и мы, склонившись перед Руладом.

Глаза Фира сузились: — Ты говоришь как предатель.

— Предатель чего? Предатель кого? Расскажи мне, я очень хочу знать. Ты видел лик нашего нового бога?

— Стой на моем месте Бинадас, — прошипел Фир, — ты был бы уже мертв.

— В твоей чудной империи это будет судьбой всех, говорящих несогласно?

Фир поглядел на меч в своей руке. Опустил его. — Твои воины ждут, Тралл. Через два дня мы начнем марш к югу. На Летерас. — Отвернувшись, он зашагал прочь.

Тралл смотрел ему вслед. Потом перевел взор на реку. Несмотря на водовороты, омуты у камней и бухточки берега, река бежит, рабыня непреложных законов. Когда он опустил руку в воду, ладонь сразу онемела. — В конечном счете, Сирень, мы найдем свою цель.

Демон промолчал.

Тралл опустился на ближайший валун. Уронил голову на руки. Начал рыдать.

Через некоторое время демон подошел поближе. Затем на плечо воина опустилась тяжелая рука.

Глава 19

Труп около пирса был еле виден: бледная полоска, сопротивляющаяся накатам волн. Мелькнувшая рядом акула была из самых больших, каких видел Удинаас за время ожидания в гавани. Он сидел у самой воды, свесив ноги с мола.

Чайки и акулы — пир на все утро. Раб, словно зритель в театре, созерцал бесконечное представление Природы, и неумолимость спектакля доставляла ему странное удовольствие. Он был заинтересован. Должники. Те, кто дает в долг. Те и эти одинаково сладки для брюха падальщиков. Вещь, достойная удивления.

Удинаас знал, что скоро император позовет его. Армия перемещалась где-то в глубине суши, за разбитыми воротами Трейта. В городе остался большой гарнизон племени Меруде. Эдур пытались восстановить порядок и спокойствие. Прежнему вождю племени Ден-Рафа даровали титул губернатора. И не случайно подчиненные принадлежали к другому племени. За успехами всегда следует подозрительность.

Работа Ханнана Мосага. Император последнее время был… уязвим. Рассеян. Несчастен. Слишком часто в его очах проглядывало безумие.

Майен избила Пернатую Ведьму до бесчувствия, едва не доведя дело до убийства. В большом шатре, украденном из обоза батальона Холодной Глины и ставшим эдурским штабом, происходило насилие. Рабыни, пленницы. Может быть, Майен просто свершала с другими то, что Рулад свершил с ней? Если имеешь жалость, можно так подумать. Сотни знатных женщин вернулись от эдурских воинов в подчинение губернатора, и, похоже, многие несли во чревах будущих полукровок.

Вскоре губернатор начнет удовлетворять петиции от многочисленных гильдий и торговых союзов. Так образуется новый рисунок быта.

Конечно, если приграничные города не будут освобождены победоносной контратакой Летера. Ходило много слухов. Столкновения флотов Эдур и Летераса. Тысячи упокоились в пучине моря. Ночная буря далеко к западу означала битву магов. Цеда Куру Кан наконец-то явился во всей своей ужасающей мощи. Тела летерийцев заполняли гавань, тела Эдур — пространства внешних морей.

Самый странный слух: тюремный остров с фортом Вторая Дева успешно отразил эдурские атаки и еще держится. Среди полутысячи осужденных солдат оказался маг, некогда бывший достойным соперником самому Цеде. Вот почему армия Эдур остановилась лагерем здесь — они не хотят оставить за спиной живых врагов.

Удинаас знал, что все не так. Да, сзади могло происходить сопротивление, но император был к этому безразличен. И его флот еще покажется. Корабли Эдур контролировали море вплоть до южного города Шило.

Он подобрал ноги, встал, прошелся по длинному пирсу. Улицы тихи. Следы битвы — тела, ломаная мебель, битые горшки — были по большей части убраны; прошедший ночью дождик смыл кровавые потеки. Однако воздух все еще смердел дымом, здания были покрыты пятнами жирной копоти. Ни огонька в распахнутых окнах, выбитых ударом ноги дверях.

Он никогда не жаловал Трейт. Скопище бандитов, опустившихся нереков и фентов. Рыночные ларьки забиты некогда святыми иконами и реликвиями, предметами ритуального искусства, ставшими потехой для любопытных. Говорящие посохи вождей, сумки шаманов — целителей. Фентские «сундуки предков», в которых все еще лежат кости. Улицы около гавани забиты детьми нереков, продающими себя… И над всем этим — дымка некоей самоуспокоенности: таков извечный порядок мира, роли распределены так, как должно. Летерийцы повелевают, окруженные угодливыми недочеловеками, чьи культуры превратились в развлечение.

Вера в рок имеет вполне определенные последствия.

Но сюда прибыли дикари и установился новый порядок. Доказательство, что рок — это иллюзия. Город пребывал в шоке, хотя особо пронырливые купцы уже суетились, веря, что новые пути — это всего лишь хорошо забытые старые пути, что законы естества превосходят любой отдельный народ. В то же время они верили и в то, что никому не сравниться с летерийцем в игре богатств, и вскоре он победит — варвары обнаружат, что стали цивилизованными. Доказательство, что рок — отнюдь не иллюзия.

Удинаас гадал, не окажутся ли они правы. Ведь существуют смягчающие факторы. Жизненный срок Тисте Эдур необычайно долог. Их культура гибка, но имеет прочные корни. Консервативна. «Или так было. До Рулада. До того, как им овладел меч».

Через некоторое время он миновал ворота города и углубился в эдурский лагерь. Множество палаток, рассыпанных без ясного плана. Это не просто армия — это переселение целого народа. Способ жизни, к которому они не привыкли.

Периметр патрулировали призраки. Они не обращали на него внимания. Он давно не слышал Тлена, таящегося в тени дружка, но знал: тот не пропал. Залег, стережет свои тайны. Иногда он слышал отзвук его смеха, как будто издалека. Всякий раз в неподходящее время.

Шатер Рулада находился в центре. Вход сторожили демоны в доспехах из черной вареной кожи. Тяжелые палицы отдыхали, уронив головы на землю. Лица тварей скрывали забрала шлемов.

— Сколько тел вытащили сегодня? — спросил он.

Ответа не было.

В шатре было четыре комнаты, разделенных висящими на бронзовых опорах войлочными стенками. Передняя была узкой, но вытянувшейся вдоль всего шатра. У стен скамейки. Справа навалены припасы, фляги и кувшины, глиняные горшки. Полог на входе в главную комнату раздвинут.

Удинаас прошел внутрь и увидел императора, стоявшего перед троном. Майен возлежала на трофейном диванчике на правой стороне помоста. На лице застыло тупое упрямство. В тени подле хозяйки Пернатая Ведьма — ее лицо так покрыто синяками и кровоподтеками, что девушку трудно узнать. Перед императором находились Ханнан Мосаг и Халл Беддикт — Удинаас видел только их спины. Дух — хранитель Короля — Ведуна отсутствовал.

Ханнан Мосаг говорил: — … в чем не может быть сомнения, Ваше Величество.

Со лба Рулада в том месте, куда угодила ладонь убившего его солдата, слетели монеты. Обнажились сплошные рубцы, вмятины в том месте, где проломилась кость. Внутренние повреждения мозга явно были исцелены, острые края переломов пропали. Глаза так налиты кровью, что казались мутными красными пятнами. Он смотрел на Мосага, видимо, не осознавая, что по лицу пробегают волны спазмов. — Потерянный род? Что это значит?

— Тисте Эдур, — мягко ответил король. — Выжившие с той поры смятения, когда был потерян Отец Тень.

— Почему ты так уверен?

— Они снились мне, Император. Я странствовал умом в иные королевства, другие миры, лежащие параллельно этому…

— Куральд Эмурланн.

— Этот мир разломан на куски… но да, я видел его фрагменты. В одном из них обитают Кенилл» рахи, демоны, которых мы связываем. В других — призраки наших прошлых побед.

Халл Беддикт откашлялся: — Король — Ведун, эти королевства — Оплоты моего народа?

— Возможно, но думаю, что нет.

— Это не имеет значения, — сказал Рулад Халлу. Он начал расхаживать по комнате. — Ханнан Мосаг, как поживают наши пропавшие родичи?

— Плохо, Ваше Величество. Некоторые потеряли память о прошлом величии. Другие покорены…

Император дернул головой: — Покорены?

— Да.

— Мы должны привести их, — сказал Рулад, возобновляя хождение из угла в угол. Мрачное щелканье задевавших одна за другую монет — единственный сопровождавший его движения звук.

Удинаас без помех добрался до трона и встал позади. В легкости, с которой Король — Ведун манипулирует Руладом, таится нечто патетическое. Под всеми слоями монет, за пестрым мечом скрывается порочный и слабый юнец. Ханнан Мосаг мог сдать трон, видя силу Рулада, но он не желал отказываться от властных амбиций.

— Мы будем строить корабли, — вскоре сказал император. — Думаю, в летерийском стиле. Большие, для открытых морей. Ты сказал, сохранились и анклавы Тисте Анди? Мы завоюем их, обратим в рабов для флота. Мы начнем путешествия, едва падет Летер, едва победит наша империя.

— Ваше Величество, те миры, о которых я говорю — некоторые позволят нам ускорить странствия. Это… врата. Я ищу способы открывать их, контролировать. Если в тех королевствах есть моря — мы сможем быстро плавать…

— Моря? — Рулад захохотал. — Если там нет морей, Ханнан Мосаг, ты сделаешь их!

— Ваше Величество?

— Откроешь одно царство в другое. Мир океана в мир пустыни.

Глаза Короля-Ведуна чуть расширились. — Разрушение будет… страшным.

— Очищение, ты хотел сказать. К чему империи Эдур ограничиваться одним миром? Ты должен изменить точку зрения, Ханнан Мосаг. Твое видение слишком зашорено. — Он помедлил, моргнул, словно в ответ на внутреннюю дрожь, и продолжил напряженным тоном: — Вот следствие силы. Да, силы. Видеть объем… всего. Потенциалы, множество возможностей. Кто посмеет противостоять нам? — Он повернулся. — Удинаас! Где ты был?

— У входа в гавань, император.

— Что делал?

— Смотрел, как кормятся акулы.

— Ха! Слышал, Ханнан Мосаг? Халл Беддикт? Он холоднокровен, не так ли, этот наш раб? Мы воистину сделали верный выбор. Скажи нам, Удинаас, ты веришь в тайные царства?

— Разве мы слепы к сокрытым истинам, Император? Не могу противоречить вам.

Ханнан Мосаг вздрогнул, сузил глаза.

Внезапно Майен сказала, растягивая слова: — Пернатая Ведьма говорит, он одержим.

На десять ударов сердца повисло молчание. Рулад медленно приблизился к Удинаасу. — Одержим? Кем, же, Майен? Рабыня не утаила этого?

— Вайвелом. Ты помнишь то происшествие?

— Уруфь Сенгар исследовала его, Императрица.

— Да. И ничего не нашла. В крови его нет яда.

Рулад отыскал глаза раба. — Удинаас?

— Я тот, кого вы видите, хозяин. Если во мне яд, я ничего о нем не знаю. Госпожа Уруфь была уверена в своих выводах, иначе она убила бы меня.

— Тогда почему Пернатая обвиняет тебя?

Удинаас пожал плечами: — Возможно, хочет отвлечь внимание и тем уменьшить силу побоев.

Рулад еще немного всматривался в него. Отвернулся. — Побои? Не было никаких побоев. Случайный магический удар…

— И кто теперь желает отвлечь внимание? — улыбнулась Майен. — Ты послушаешь раба, а не свою жену?

Император запнулся. — Конечно нет, Майен. Что ты сказал, Ханнан Мосаг?

Король — Ведун недоумевающе нахмурился — идеальный баланс озабоченности и смущения. — О каком предмете желаете говорить, Ваше Величество? О присутствии яда вайвела в Удинаасе или о том, что ваша жена бьет рабыню?

Майен грубо рассмеялась: — О, Рулад, на самом деле я думала, что ты мне доверяешь. Рабыня рассердила меня. Да, я думала отыскать другую, менее неловкую, менее… неприятную. Как будто рабыня вообще имеет право быть неприятной.

— Неприятной? Почему? В чем?

— Таится вайвел в Удинаасе или нет? — Майен села. — Исследуй раба, Ханнан Мосаг.

— КТО ЗДЕСЬ ПРАВИТ? — глас Рулада заставил всех застыть. Его меч был поднят и блестел, когда судороги пробегали по руке. — Почему все играют со мной?

Майен отползла в угол дивана. В ее глазах воцарился темный ужас.

Яростный взор императора прошелся по ней, затем по Ханнану Мосагу. Снова вернулся к жене. — Все прочь! — прошипел Рулад. — Все, кроме Удинааса. Быстро.

Ханнан Мосаг открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Король пошагал к выходу, таща за собой Халла. Завернувшаяся в расшитое шелковое покрывало Майен поспешила за ними. Пернатая Ведьма ковыляла в хвосте процессии.

— Жена.

Майен встала.

— Семейство Сенгаров никогда не находило смысла в битье рабов. Ты прекратишь это. Если она некомпетентна, найди другую. Я понят?

— Да, Ваше Величество, — ответила она.

— Оставь нас.

Едва все вышли, Рулад опустил меч и вгляделся в Удинааса. — Мы не слепы ко всем, кто ищет нашего расположения. Король — Ведун видит нас слишком юным, слишком невежественным; но он ничего не ведает об истинах, нам открытых. Майен — она как мертвая подо мной. Нужно было нам оставить ее Фиру. Это была ошибка. — Он моргнул, словно просыпаясь, и поглядел на Удинааса с явным подозрением: — Теперь ты, раб. Какие секреты ты скрываешь?

Удинаас упал на колено и промолчал.

— Ничего не сокроется от нас, — сказал Рулад. — Посмотри на нас, Удинаас.

Невольник поднял голову и увидел рядом скрюченного духа.

— Эта тень исследует тебя, раб. Она увидит, есть ли в тебе яд.

Удинаас кивнул. «Да, давай, Рулад. Я устал. Я хочу покончить со всем».

Дух рванулся вперед, обволок его.

— О, какие тайны!

Он знал этот голос. Облегченно закрыл глаза, подумав: «Умно, Тлен. Похоже, ты вызвался добровольцем?»

— Так много наших пропало, так много сокрушено. Мерзавец жестоко обращается с нами. Думаешь, мы с готовностью откликаемся на его команды? Я не связан и потому полезен: ведь я работаю добровольно, не по принуждению, как мои родичи. Есть ли различие? Очевидно, что для него — нет. — Раздался заливистый, почти маниакальный смех. — И что же я обнаружу? Удинаас, ты должен стоять рядом с нашим безумцем. Он идет на Летерас, так что ты должен быть там.

Удинаас вздохнул. «Почему?»

— Всему свое время. Ага, тебе не нравятся мелодрамы? Хе, хе. Разгадай мою тайну, если сумеешь. Ты же знаешь — тебе это по силам.

«Нет. Иди прочь».

Тлен отступил и снова принял смутно — человеческую форму.

Рулад снял руку с меча и почесал лицо. Прокрутился на месте, шагнул, заревел в ярости: — Почему они лгут нам!? Мы не можем им верить! Ни одному! — Он подошел к трону и уселся. — Нам нужно подумать. Нам нужно понять смысл всего этого. Ханнан Мосаг… он завидует нашей силе, не так ли?

Удинаас помешкал. — Да, Ваше Величество. Завидует.

Глаза Рулада полыхнули красным. — Говори, раб.

— Я не в том положении…

— Мы решаем, в каком ты положении. Говори.

— Вы украли его трон, Император. И меч, который он полагал своим по праву.

— Он все еще хочет его? — Внезапный смех, грубый и холодный. — О, мы будем рады! Нет, не так. Мы не должны. Невозможно. А что насчет нашей жены?

— Майен сломана. Заигрывая с вами, она не имела в виду ничего серьезного. Вы были младшим братом возможного жениха. Она искала союзников в семье Сенгаров. — Он остановился, видя, что Руладом снова овладели спазмы. «Накал эмоций достиг предела, края пропасти, и не мне посылать хозяина в пропасть. Не сегодня. Возможно, никогда. Это яд во мне — такая жажда мести, такая… злобность. Не мои мысли, не мои наклонности. Помни, Удинаас, иначе станешь хуже Ханнана Мосага». — Ваше Величество, — сказал он спокойно, — Майен потерялась. Она страдает. Лишь вам дано помочь ей.

— Ты говоришь, чтобы спасти рабыню, — прошипел император.

— Пернатая Ведьма питает ко мне лишь ненависть, Ваше Величество. Я Должник, а она — нет. Мое желание — наглость, и она готова меня покарать.

— Ты желаешь ее.

Удинаас кивнул. — Хочу ли я спасти ее от побоев? Конечно, Ваше Величество. Как и вы. Как вы и сделали миг назад.

— Потому что это… мерзко. Что мне сделать с тобой, Удинаас? Раб. Должник… как будто это умаляет тебя в глазах других рабов.

— Летерийцы ничего не упускают, даже став рабами. Ваше Величество, этой истины никогда не понять Тисте Эдур. Бедные или богатые, свободные или невольники, мы вечно восстанавливаем старые дома и разыгрываем прежние драмы. В конечном счете, не важно, ласкает нас судьба или пожирает — будет что должно быть, и лишь Странник решает нашу участь.

Рулад внимательно следил за ним. Дрожь его тела угасала. — Халл Беддикт пытался выразить то же самое, но он не красноречив и потому не преуспел. Итак, Удинаас, мы можем их завоевать, можем повелевать плотью так же, как командуем тобою и твоими приятелями — рабами… но веру, что ведет их всех, нам не победить?

— Поможет разве что уничтожение, Ваше Величество.

— А этот Странник, он наделяет судьбами?

— Точно так, Ваше Величество.

— И он существует?

— Физически? Не знаю. Это не важно.

Рулад кивнул. — Ты прав, раб, это не важно.

— Завоюйте Летер, и он сожрет вас, Ваше Величество. Ваш дух. Вашу… невинность.

Странная ухмылка перекосила лицо Рулада. — Невинность. И это от короткоживущего создания вроде тебя. Мы готовы разгневаться. Мы готовы увидеть, как твою голову сорвут с плеч. Ты заявляешь, что нам не выиграть войны; но что мы сами думаем об этом?

— Ответ лежит на вашей плоти, Император.

Рулад глянул вниз. Его ногти отросли, стали кривыми и желтыми. Он содрал с груди одну монетку. — Довести до предела… идею богатства. Денег. Сокрушить иллюзию процветания.

Удинаас замер. «Он может быть юным и почти сумасшедшим, но он не дурак».

— Ах, — продолжал император, — Мы видим твое… удивление. Кажется, нас недооценивали даже наши рабы. Но ты не глуп, Удинаас. Слава Сестрам, что ты не Король Эзгара Дисканар — ведь в этом случае нас ждал бы серьезный противник.

— Ваше Величество, Эзгара может быть мягким, но его окружают опасные люди.

— Да, его Цеда Куру Кан. Почему он не действует?

Удинаас покачал головой: — Я и сам удивляюсь, Ваше Величество.

— Мы еще поговорим, Удинаас. И пусть никто не знает об этом. В конце концов, что все подумают: император и раб сообща строят новую Империю? Ведь нам надо оставить тебя в рабах, не так ли? Рабом в глазах всех. Мы подозреваем, что если мы тебя освободим, ты покинешь нас.

При этих словах он вздрогнул.

«Возьми меня Странник, этому мужчине нужен друг». — Ваше Величество, я не покину вас. Ведь именно я поместил монеты на ваше тело. Этому нет прощения, этого не исправить. Но я БУДУ стоять рядом, что бы не случилось.

Ужасные глаза Рулада, кроваво-красные и воспаленные, прекратили сверлить лицо Удинааса. — Ты понял? — прошептал он. — Я так…

«Испуган». — Да, Ваше Величество, я понял.

Император закрыл глаза рукой. — Она тонет в белом нектаре.

— Да, Ваше Величество.

— Я мог бы освободить ее… но не могу. Удинаас, ты знаешь причину?

— Она понесла вашего ребенка.

— В тебе ДОЛЖЕН быть яд. Удинаас, ты слишком много знаешь…

— Ваше Величество, может быть, стоит послать за Уруфью? За вашей матушкой. Майен нужен… кто-то.

Рулад кивнул, не отрывая уродливой руки от лица. — Вскоре мы соединимся с армией Фира. Пять, шесть дней. Уруфь будет здесь. Тогда… да, я поговорю с Матерью. Мое дитя…

«Мое дитя. Нет, это невозможно. Мекросский приблудыш. Нет смысла думать о нем. Совсем нет.

Я не злодей… но я поклялся быть на его стороне. Возьми меня Странник, что я натворил?»

В долине пылала ферма, но она не видела, чтобы кто-то боролся с огнем. Все убежали. Серен Педак снова принялась подрезать волосы, настолько коротко, насколько это возможно при помощи складного ножа, который одолжил один из солдат Железного Клина.

Чтящий стоял неподалеку, а рядом с ним взводный маг Корло. Они тихо переговаривались, изучая пожар внизу.

Где-то к югу и востоку от Дреша, полдня пути от моря. Она не могла представить, что Тисте Эдур смогли сюда добраться; однако дороги забиты беженцами, все бредут на восток, в Летерас. В толпе мелькали многочисленные дезертиры, по обочинам встречались тела ограбленных или ставших жертвами зверского насилия.

Казалось, для идущих по следу беженцев банд насилие стало излюбленным способом провести время. Серен понимала: путешествуй она в одиночку, была бы уже мертва. В некотором смысле это было бы облегчением. Концом озлобленного унижения, мучительного чувства нечистоты. Мысленно она раз за разом вспоминала, как Железный Клин убивает тех мужчин. Его желание свершить достойное возмездие. И свой голос, хрипло останавливающий его во имя милосердия.

Видит Странник, теперь она об этом сожалеет. Пусть бы он поработал над тем ублюдком. Еще лучше, если бы они увезли его с собой. С выколотыми глазами, отрезанным носом, вырванным изо рта языком. Она бы сжимала в руке нож, отрезая куски его кожи. Она слышала историю о торговом агенте в одной отдаленной деревушке: он взял в обычай насиловать молоденьких девушек, пока наконец местные женщины не поймали его. Сначала его избили и высекли, потом в тугую повязку на чреслах набили колючек и шипов, привязали мужика к спине лошади. Уколы довели животное до бешенства. Оно сбросило хозяина в лесной чаще, но к тому времени он успел истечь кровью. Говорили, что на лице мертвеца отпечатались следы всех перенесенных им мук, а что до паха…

Срезав последнюю прядь сальных волос, она швырнула ее в огонь. Поднялась мерзкая вонь; но ведь лесные кудесники и старцы — шаманы умеют использовать человеческие волосы в самых ужасных целях. Увы, если дело доходит до возможности связать чужую душу, мало кто устоит перед искушением.

Корло крикнул солдатам, и они вдруг понеслись вниз по склону к ферме, оставив позади лишь Серен и Клина. Багряный гвардеец подошел к ней. — Слышишь, подруга?

— Что?

— Лошади в стойле. Огонь дошел до потолка. Фермер оставил коней внутри.

— Он не стал бы этого делать.

Он покосился на нее и сгорбился, чтобы оказаться на уровне глаз. — Да, скорее всего хозяин мертв. Странно, но большинство местных не умеют ездить.

Она снова взглянула на ферму. — Может быть, это коннозаводчик, работавший для нужд армии. Сама идея кавалерии пришла из Синей Розы — как и многое иное. До этого лошадь не была частью нашей культуры. Ты хоть раз видел парад кавалерии в Летерасе? Хаос. И это после… гм, шестидесяти лет? А ведь немало офицеров из Синей Розы тренируют наших солдат.

— Вам нужно бы пригласить конников Синей Розы как вспомогательные войска. Если они умелые, используйте их. Чужой образ жизни не займешь.

— Может и так. Но вы-то умеете ездить.

— Да. А ты?

Она кивнула, спрятала нож и встала. — Меня учил один из тех офицеров Синей Розы.

— Ты служила в армии?

— Нет, он был моим любовником. На время.

Железный Клин тоже встал. — Смотри — они успели вовремя. Идем.

Серен колебалась. — Я забыла тебя поблагодарить, Железный Клин.

— Ну, ты же еще не утонула…

— Да. Я просто не готова благодарить. Ты сделал с теми людьми такое…

— У меня есть праправнучка в Гризе, долина Д» Аворе. Сейчас ей столько же лет, как тебе. Идем, девочка.

Она зашагала вслед ему по склону. «Праправнучка. Что за нелепость. Он не настолько стар. У Чтящего странное чувство юмора».

Корло и его взвод уже вывели из конюшни дюжину лошадей, вынесли упряжь и даже крюки. Когда подошли Серен и Клин, одни из солдат бранился: — Поглядите на их стремена! Не удивляюсь, что ублюдки ездить не умеют!

— Вы просто вдеваете ногу в петлю, ставите на планку, — объяснила Серен.

— А если нога выскользнет? — спросил солдат.

— Тогда вы падаете.

— Чтящий, нам придется переделать эти штуки — если нашить прочную кожу…

— Разрежьте запасное седло, — ответил Железный Клин, — посмотрим, что получится. Но чтобы к закату мы могли скакать.

— Слушаюсь, господин.

— Более надежное стремя, — объяснил он Серен, — это нечто вроде половины башмака. Ты вставляешь в него носок сапога, опираешь вес на поперечную полосу. Я согласен с Полмеры. Ваши всадники из Синей Розы упустили вещь и очевидную, и необходимую. Они не окажутся очень быстрыми наездниками…

Серен нахмурилась. — Мой приятель как-то обронил, что вся упряжь создана специально для Летера. У себя дома они используют совсем другую модель.

Чтящий прищурился, резко хохотнул.

Не дождавшись комментария, она вздохнула: — Неудивительно, что наша кавалерия почти бесполезна. Я всегда с трудом удерживала ногу в стремени, оно вихлялось туда и сюда.

— То есть они перекручиваются?

— Боюсь, что так.

— Охотно переведался бы с этими всадниками Синей Розы.

— Они странный народ, Железный Клин. Поклоняются какому-то Чернокрылому Лорду.

— А они похожи на летерийцев?

— Нет. Гораздо выше. Очень черная кожа.

Он посмотрел на нее и не сразу спросил:- Лицами подобны Тисте Эдур?

— Нет, гораздо изящнее.

— Живут долго?

— Не думаю, хотя, честно говоря, я мало о них знаю. Как и большинство в Летере. Нашим это не интересно. Синяя Роза была покорена. Побеждена. Они никогда не были особенно многочисленны. Во всяком случае, они предпочитают уединение. Маленькие города, как я слышала. Мрачные.

— И почему закончилась ваша связь?

— Думаю, как раз по причине мрачности. Он редко в чем видел хорошее. Я устала от его скепсиса, цинизма, его поступков — как будто он все уже видел тысячу раз…

Теперь пылало все поместье, им пришлось отойти от нестерпимого жара. На ближайшем лугу обнаружилось полдюжины тел — коннозаводчик и вся его семья. Последние звоны их жизни оказались нелегкими. Осмотрев трупы, солдаты ничего не сказали, но лица их посуровели.

Железный Клин махнул рукой, отзывая Серен в сторону. Трое солдат начали рыть могилы. — Мы обнаружили след, — сказал он. — Если ты не против, девочка, мы пойдем по нему. Перекинемся словечком с убийцами семьи.

— Покажите следы, — ответила она.

Он сделал жест, и Корло отвел ее к опушке леса на юго-востоке. Серен изучила россыпь отпечатков на тропе лесорубов. — Их двадцать или больше, — вскоре объявила она.

Маг кивнул: — Дезертиры. В доспехах.

— Да, или отягощенные добычей.

— Похоже, и то и другое.

Она оглянулась на мужчину: — Вы, Багряные гвардейцы — вы так уверены в себе?

— Если дело идет о схватке, подружка… да, уверены.

— Я видела Железного Клина в Трейте. Думаю, он особенный…

— Да, он особенный, но не среди Чтящих. С Джуп-Алатом ему пришлось бы нелегко. Или с Попкой. Если и другие, из иных рот. Хальфдан, Синяк, Черный Старик…

— Еще Чтящие?

— Да.

— И что это значит? Что они чтят?

— Это значит, что они дали клятву вернуть принцу его страну. Видишь, ли, его изгнал проклятый император Келланвед. Нам еще не удалось. Но так будет, однажды… Скоро.

— И это он чтит? Ладно. Кажется, вашему принцу хватает умелых солдат.

— О да, подружка, ведь клятва удерживает их в живых по сию пору.

— Что это значит?

Маг, казалось, занервничал. — Я говорю слишком много. Не обращай внимания. Ты видела следы ублюдков — они не стараются спрятаться, значит, самоуверенны. — Он невесело усмехнулся. — Мы настигнем их и покажем, на что способна настоящая кавалерия. На настоящих стременах, я имел в виду. Мы не часто сражаемся на скаку, но и в этом не новички.

— Да уж, вы меня заинтриговали.

— Просто любопытно, подружка? Никакой жажды мести?

Серен отвернулась. — Надо осмотреться. Пойду одна, если ты не против.

Маг пожал плечами: — Не заходи слишком далеко. Похоже, Чтящий к тебе привязался.

«Это… неудачно». — Не зайду.

Серен направилась к леску. Его вырубали десятки лет — среди деревьев виднелось множество пней и прогалин. Она слышала, как Корло зашагал обратно к опушке. Едва ее обволокла тишина, как Серен пожалела, что осталась одна. Накатили желания, все как одно нездоровые, все неприятные. Никогда ей не отмыться… эта истина послала мысли в совсем ином направлении — как будто некая ее часть хотела испоганить плоть еще сильнее, до возможного предела. Почему бы нет? Она потерялась темноте, и так просто покрыть душу черными пятнами. Пропитать насквозь.

Одинокая и испуганная собой, своими побуждениями — она брела, не заботясь о направлении. Все глубже в лес, где все меньше пней, старых и гнилых, все больше бурелома. Даже полуденный свет едва пробивался сюда.

Боль — ничто. Она не имеет значения. Но нет, в ней есть смысл: напоминание, что ты еще жива. Если к нормальной жизни никогда не вернуться — ну, можно обрести иные услады. Разум и тело обучатся находить восторг в темном напряжении.

Впереди, на поляне, показались какие-то фигуры.

Серен встала.

Неподвижные, вросшие в землю, беспорядочно разбросанные среди высоких трав. Статуи. Она вспомнила, что это были земли Тартеналов. Потом пришли летерийцы и сокрушили племена. Дреш — тартенальское название, как и имена ближайших деревень — Деннер, Лен и Броус.

Серен подошла к краю поляны.

Всего было пять статуй, смутно человекообразных, так выветренных временем, что на гранитных лицах остались лишь следы глазниц. Они находились в почве по пояс; было понятно, что в полный рост статуи не уступают самим Тартеналам. Какой-то пантеон, подумала она. Имена и лица, унесенные десятками столетий, прошедших со дня ухода с поляны последних почитателей.

Летер почти стер Тартеналов с лика земли. Такого полного геноцида не достигалось в других войнах. Она припомнила строчки из истории, записанные очевидцем давних событий. «Они бились в защиту своих святых мест с искаженными страхом лицами — как будто не решались призвать нечто великое и ужасное…» Серен огляделась. «Великим и ужасным» здесь было разве что запустение.

Эти темные моменты истории обычно замалчивались — она понимала это — и не играли особой роли в восприятии летерийской культуры как носителя прогресса, свободы от оков примитивной жизни, зверских обычаев и жестоких ритуалов. Освободители, назначенные судьбой спасти несчастные жертвы из лап варварских тиранов. Во имя цивилизации. Мало кто понимал, что Летер налагал свои собственные узы. Ведь есть одна — единственная дорога к процветанию и успеху, вымощенная золотом и охраняемая сборщиками налогов — и лишь свободный достоин идти по ней.

«Свобода извлекать выгоду из этой игры. Свобода обнаруживать свои наследственные ограничения. Свобода быть обманутым. Свобода быть эксплуатируемым. Свобода попадать в кабалу за долги. Свобода насилия».

Свобода страдания. Естественная норма, что некоторые идут по той дороге быстрее всех других. Всегда найдутся способные лишь ползти. Или падать на обочине. Ведь основные законы естества всегда жестоки.

Для статуй все это ничего не значит. Их поклонники умерли, защищая их. Умерли ни за что. Память равнодушна к прошлому, ее волнуют лишь нужды настоящего. Ей стало интересно, так ли воспринимают мир Тисте Эдур. Многое ли они сознательно забыли в своем прошлом, сколько неприятных истин они превратили в хитрую, самоуспокаивающую ложь? Страдают ли они от тех же пороков, от нужды переписывать историю ради ублажения глубоко сокрытой неуверенности, пустоты в сердце, внутри которой отдается эхо жалкого сомнения? Не является ли стремление к прогрессу всего лишь безнадежным поиском удовлетворения? Не таится ли на уровне инстинктов темное понимание, осознание, что игра не имеет смысла, что победа ничего не значит?

Это понимание должно быть темным, ведь ясность жестка, а Летер не любит ничего жесткого и редко решается размышлять о жесткости. Лучше всего простейшие эмоции; сложные суждения встречаются с гневом и подозрением.

Она положила руку на плечо ближайшей статуи и с удивлением ощутила, что камень под ладонью нагрет. Может быть, вбирает тепло солнца? Но нет, слишком здесь темно. Серен отдернула руку — еще немного, и кожа будет сожжена.

В груди родилось беспокойство. Ее пробрал озноб. Отступив, она впервые заметила у основания фигуры мертвую, иссушенную жаром траву.

Кажется, тартенальские боги вовсе не мертвы. «Иногда прошлое воскресает, чтобы обличить ложь. Ложь, держащуюся всего лишь на силе воли, всеобщего заблуждения. Иногда такое откровение проливает кровь». Иллюзии взывают к саморазрушению. Могущество Летера. Наглость Тисте Эдур. «Святость моей плоти».

Сзади раздался звук. Она обернулась.

На краю поляны стоял Железный Клин. — Корло сказал, что что-то… не угомонилось… в этих лесах.

Она вздохнула: — Лучше, если это окажусь всего лишь я.

Он склонил голову и сухо улыбнулся.

Она подошла ближе. — Тартеналы. Я думала, что знаю их земли. Каждый тракт, каждый старый курган и святилище. Я же профессиональный аквитор.

— Мы надеемся извлечь пользу из твоих знаний, — сказал Чтящий. — Я не желаю входить в Летерас под фанфары.

— Согласна. Вы выделяетесь даже среди толпы беженцев. Нужно найти одежды, менее похожие на форму.

— Сомневаюсь, что это будет заметно. Либо мы скажемся дезертирами и вольемся в ряды защитников. Однако это не наша война, и мы не хотим участвовать в ней. Вопрос в том, сможешь ли ты провести нас в город тайно?

— Да.

— Хорошо. Парни почти закончили новые стремена.

Она поглядела на статуи.

— Удивляешься, девочка?

— Чему?

— Старый гнев никогда не кончается.

Серен поглядела ему в лицо. — Гнев. Похоже, с ним ты хорошо знаком.

Он нахмурился: — Корло разболтался.

— Если вы хотите вернуть принцу его страну, почему околачиваетесь здесь? Никогда не слышала об императоре Келланведе, так что его империя далеко отсюда.

— О, это точно. Идем, пора.

— Извини, — сказала она, углубляясь вслед за ним в лес. — Я лезу не в свое дело.

— Уж точно.

— Да. В отместку можешь и меня спросить о чем захочешь.

— А ты ответишь?

— Может быть.

— То, что случилось в Трейте, на тебя не похоже. Так тот купец убил себя? Он был тебе любовником или как?

— Нет. Да, на меня это не похоже. Дело совсем не в Бураке Преграде — хотя я должна была предвидеть, что он задумал. Он же намекал мне дюжину раз. Просто я не желала услышать. У императора Тисте Эдур есть летерийский советник…

— Халл Беддикт.

— Да.

— Ты знала его.

Она кивнула.

— И теперь чувствуешь, будто тебя предали? Не просто как летериийку, но как личность. Ну, это тяжелый случай…

— Здесь ты не прав, Железный Клин. Я не чувствую себя преданной. В том и проблема. Я слишком хорошо его понимаю, я понимаю его решимость.

— И хотела бы быть с ним?

— Нет. Я видела Рулада Сенгара — императора — я видела, как он вернулся к жизни. Будь это Ханнан Мосаг, Король- Ведун, я… да, я решились бы забросить лот в те воды. Но не с императором…

— Он вернулся к жизни? Что ты имеешь в виду?

— Он был мертв. Мертвее не бывает. Убит, добывая меч для Мосага — какой-то проклятый меч. Который не желал покидать его руки.

— Почему они просто не отрубили руку?

— Полагаю, этим бы все окончилось; но он вернулся.

— Ловкий трюк. Интересно, будет ли он столь же удачлив в следующий раз.

Они вышли на опушку и увидели, что все уже в седлах. Серен вымученно улыбнулась: — Судя по слухам, он удачлив.

— Его снова убили?

— Да, Железный Клин. В Трейте. Какой-то солдат не из Летера. Просто подошел и сломал ему шею. Даже не потрудился снять золотые монеты с тела…

— Дыханье Худа, — пробормотал он. — Никому не говори.

— Почему?

— У меня репутация человека, умеющего находить опасных врагов. Вот почему.

На расстоянии дневного пути от поляны статуй жило одиннадцать Тартеналов. Горбун Арбэт давно был избран для задачи, которую угрюмо, но честно исполнял. Каждый месяц объезжать округу с двухколесной тележкой, от одной семьи Должников землевладельца из Дреша к другой. Ни на одной ферме не оставалось чистокровных Тартеналов. Дети — полукровки сбегались, чтобы встретить старого Горбуна Арбэта, поприветствовать его, кидая гнилые фрукты в спину. Он забрасывал лопаты дерьма из выгребных ям в свою тачку, а дети смеялись и выкрикивали оскорбления.

Среди Тартеналов все существующее в физическом мире имело символическое значение, и эти значения соединялись, образуя секретный язык.

Дерьмо означало золото, моча — эль. Полукровки забыли большинство шифров, но старая традиция сопровождать путешествия Горбуна Арбэта по округе сохранилась, хотя мало кто понимал его смысл.

Когда он набирал полную телегу, оставалось последнее путешествие: вонючая повозка со столбом вьющихся мух направлялась по редко используемой тропе через лес Заводчика, к поляне, на которой стояли почти скрытые землей статуи.

Едва он прибыл, на закате солнца, как ощутил: что-то изменилось. А ведь место это не менялось за всю его долгую жизнь!

Тут побывали чужаки, может быть, в тот же день; но это самое малое. Старик Арбэт уставился на статуи, на круг выжженной травы, на слабое сияние, исходящее от гранита. Он сморщился, показав пеньки гнилых зубов — все, что осталось после десятилетий поедания летерийских леденцов — и схватился за лопату дрожащими руками.

Захватив побольше, он пошел к подножию статуи. Бросил дерьмо на выветренную поверхность.

— Шлеп, — сказал он, кивнув.

Зашипело, поднялся темный дымок. Полетел вниз пепел.

— Ох. Бывает ли хуже? Спроси себя, старый Горбун Арбэт. Бывает ли хуже? Нет, скажет старый Горбун Арбэт, не думаю так. Ты не думаешь так? Ты не уверен, старый Горбун Арбэт? Старик подумает, но не долго. Нет, скажу я, хуже не бывает.

Золото. Золото и эль. Клятое золото, клятый эль, все и ничего. Проклятье. — Ругательства всегда облегчали ему душу. — Да ладно. — Он пошел к повозке. — Поглядим, хватит ли целой телеги. И, старик Горбун Арбэт, твой пузырь полон. Как всегда, вовремя. Возлияние. Работа, старик Арбэт, работа.

А если это не поможет, старик Арбэт, что тогда?

Как, отвечу я, тогда я брошу слово — если они станут слушать. А если станут? Ну, скажу я, тогда мы сбежим.

А если не станут?

Как, отвечу я, тогда я один сбегу.

Он набрал еще лопату дерьма. — Золото. Золото и эль…

— Сендалат Друкорлат. Это мое имя. И я не призрак. Теперь. По меньшей мере ты мог бы признать мое существование. Даже у нахтов манеры лучше. Если ты по-прежнему будешь сидеть и молиться, я тебя побью.

Она приставала к нему с самого утра. Периодически мешала его усилиям. Он желал бы послать ее подальше, но это не работало. Вифал уже позабыл, насколько раздражающим может быть общество другого человека. Незваная, нежеланная, постоянная свидетельница его бессилия. А теперь она еще и бить его хочет.

Вифал вздохнул и открыл наконец глаза. Первый раз за день. Даже в полумраке его хижины свет заставил его болезненно заморгать. Она стояла перед ним: силуэт с безошибочными признаками женственности. Скованный Бог не обращает внимания на наготу своих «избранных», хотя сам вечно кутается в одеяла.

«Избранные. Где он отыскал ее, во имя Худа? Не призрак, сказала она. Теперь. Так и сказала. Так что раньше она была призраком. Типично. Он не может найти живых. Милосердие не для них. Кто лучший партнер для изголодавшегося по общению, чем та, что невесть сколько времени была мертвой? Услышь меня. Я схожу с ума».

Она подняла руку, чтобы нанести удар. Он отпрянул. — Ладно, ладно! Сендалат как-то там. Рад встрече…

— Сендалат Друкорлат. Я Тисте Анди…

— Очень мило. Если ты еще не заметила, я погружен в молитву…

— Ты вечно погружен в молитву, уже два дня. По меньшей мере два: нахты спали два раза.

— Спали? Удивительно.

— Так кто ты?

— Я? Кузнец. Мекрос. Единственный уцелевший при катастрофе моего города…

— Твое имя!

— Вифал. Не надо орать. Тут никто не орет. Ну ладно, кое-кто визжит, но не я. Пока не я…

— Замолчи. У меня есть вопросы, и тебе придется отвечать.

Она не первой молодости, заметил Вифал, когда привык к полумраку. Да и сам он… Это нехорошо. Заводить друзей лучше в юности. Юным нечего терять. — Ты малость надменна, Сендалат.

— О, это ранит твои чувства? Ужасно сожалею. Где мне взять одежду?

— У бога, где же еще?

— Какого бога?

— У того, что в палатке. В глубине острова. Ты не пройдешь мимо. Сколько там — два дня? Чем ты занималась все это время? Два шага отсюда…

— Тихо. — Она провела руками по волосам.

Вифал предпочел бы, чтобы она оставалась силуэтом. Он отвернулся. — Я думал, тебе нужны ответы. Иди и спроси его…

— Я не знала, что он бог. Ты показался лучшей компанией, ведь от него я дождалась лишь кашля и смеха — ну, я думаю, это был смех…

— Смех, не сомневайся. Он больной.

— Больной?

— Ненормальный.

— Так. Ненормальный бог с кашлем и мускулистый лысый кандидат в боги. Еще трое нахтов. Всё? Больше никого на целом острове?

— Еще чайки — ящерицы, и ползучие ящерицы, скальные ящерицы, крысы — ящерицы в кузнице…

— Так откуда берется пища?

Он оглянулся на мраморный столик. — Бог обеспечивает.

— Неужели. И что еще он обеспечивает?

«Например, тебя». — Все, что служит его прихотям.

— Твоя одежда.

— Да?

— Я хочу одежду.

— Да.

— И что мне в твоих «да»? Достань одежду.

— Я попрошу.

— Думаешь, я буду стоять тут, голая, пред лицом незнакомца? Даже нахты смеются.

— А я не смеюсь.

— Неужели?

— Не намеренно. Я просто заметил: ты говоришь на торговом языке Летера, как и я.

— Ты так умен?

— Скорее опытен. — Он встал. — Кажется, ты не намерена позволить мне молиться. По крайней мере, пока я не раздобуду одежку. Ладно, пойдем поговорим с богом.

— Ты иди. Я не пойду. Просто принеси одежду, Вифал.

Он уставился на нее: — Это поможет тебе… расслабиться?

Тут она ударила — таки его, шлепнула ладонью по виску.

Поймала неготовым, подумал он миг спустя, освобождаясь от обломков проломленной в падении стены. Он встал и зашатался. Мир вокруг начал дикое кружение. Сверкающая очами женщина, подходящая с явным намерением ударить еще раз, трое нахтов, катающихся по травке в безмолвном хохоте.

Он поплелся к морю.

— Куда ты? — раздалось сзади.

— К богу.

— Он в другой стороне.

Вифал повернулся. — Еще советует, будто я острова не знаю. Хочет одежды. На, возьми мою. — Он стянул рубаху через голову…

… и понял, что лежит на спине, смотрит через отбеленное полотно на слепящее солнце…

… а солнце вдруг погасло. Она говорила: — просто полежи еще немного, Вифал. Я не хотела бить так сильно. Кажется, у тебя треснул череп.

«Нет, нет, он прочен как наковальня. Все будет хорошо. Смотри, я встаю… о, к чему тревога. Как хорошо на солнышке. Рубаха пахнет морем. Словно пляж, отлив — вся гниль разлагается в тухлых затонах. Точно Внутренняя Гавань. Я не дам мальчишкам в ней купаться. Скажу им… о, они умерли. Все мертвы, мои детишки, мои ученики.

Лучше бы ты ответил поскорее, Маэл».

— Вифал?

— Это палатка. Вот что пытаются сказать нахты. Что-то о палатке…

— Вифал?

«Думаю, пора поспать».

След вел к востоку, сначала примерно вдоль дороги на Броус, затем отклонился к югу, в сторону тракта. Лес поредел. Бандитам попалась еще одна деревня, но там уже никого не было. Виднелись следы грабежа; кажется, они еще прихватили телегу с деревянными колесами. Полмеры считал, что мародеры недалеко, Багряная Гвардия настигнет их к утру.

Серен Педак скакала бок о бок с Железным Клином. Новые стремена надежно удерживали сапоги. Никогда она так хорошо не ощущала себя на лошади. Очевидно, что Синяя Роза долго обманывала Летер; Серен думала, не являет ли это некий прирожденный и нераспознанный порок ее народа. Излишняя доверчивость, рожденная из несчастной смеси наивности и наглости. Если Летер переживет нашествие Эдур и правда о лжи Синей Розы всплывет, их ответ будет ребяческим, подозревала она — чувство глубокой и тайной обиды, долгое озлобление. Синяя Роза будет наказана, жестоко и неоднократно, самыми разными способами.

На ферме две женщины из отряда развернули кожаный пакет с наконечниками и, используя найденные шесты, изготовили грубые копья длиной в полчеловека. Закаленные острия были снабжены зазубринами и толстыми крючьями, отгибающимися к древку. Концы копий покрыли кровью фермера и его близких, чтобы скрепить намерение отомстить.

Они скакали всю ночь, останавливаясь дать отдых коням; при этом все, кроме часового, спали по четверти звона — этому солдатскому таланту Серен не смогла научиться так скоро. Наконец небо на востоке посветлело, обнаруживая скопившийся в низине туман. Серен дремала на ходу, глаза ее покраснели. Они проехали мимо лагеря беженцев на Броусской дороге, и старуха рассказала, что грабители побывали здесь недавно, украли все ценное, взяли двух девушек и их мать.

Еще двести шагов — и они увидели мародеров. Фургон стоял в середине дорожной насыпи; два быка недавно стянули с дороги в южную канаву кривой, толстый дуб и оставались привязанными к нему. От одного из колес тянулись цепи, рядом виднелись три маленькие, скорчившиеся во сне фигурки. Прямо за вагоном курился, потухая, большой костер.

Багряные гвардейцы встали в отдалении, изучая бандитов.

— Все спят, — сказал один.

Железный Клин ответил: — Наши лошади плохо обучены для такой атаки. Строй по четыре человека. Аквитор, ты поедешь сразу за первым рядом, одна.

Она кивнула. Не хотелось возражать. Ей дали запасной меч, и она знала, как с ним управляться. Все равно битву решат копья.

Солдаты закрепил ремешки шлемов, надели латные перчатки, покрепче перехватили копья, в трети от задних концов. Серен извлекла меч из ножен.

— Хорошо, — сказал Клин. — Корло, держи их сонными, пока не подойдем на тридцать шагов. Тогда буди, и добавь побольше паники.

— Да, Чтящий. Дело недолгое, не так ли?

— Оставить кого в живых, сэр? — спросил Полмеры.

— Нет.

Железный Клин, Полмеры и две женщины были первой шеренгой. Они перешли на рысь, затем на быстрый галоп. Пятьдесят шагов. Среди дезертиров ни шевеления. Серен оглянулась на Корло; он усмехнулся, поднял руку и повел бронированными пальцами.

Она увидела, что трое бандитов в фургоне сели, потом быстро залезли под сиденье.

Копья поднялись, лошади ускорили бег.

Среди спящих поднялась суматоха. Они вскакивали на ноги, дико кричали, кто-то визжал.

Передняя шеренга разделилась, чтобы объехать фургон; Серен после некоторого колебания поехала влево. Из-под днища сверкали перепуганные глаза. Она поравнялась с высоким колесом.

Впереди нее четыре копья нашли себе мишени. Трое мужчин были пронзены со спины — они пытались бежать.

Дезертир рванулся к Серен. Она ударила мечом, разрубив плечо. Он развернулся, разбрызгивая кровь. Ругнув себя за неловкий удар, она переместилась поближе к холке и встала в стременах, снова поднимая меч.

Четверо гвардейцев остановили коней, вытащили клинки. Вторая шеренга, шедшая позади Серен, рванулась преследовать врагов, разбегавшихся в канавы по сторонам дороги. Они резали их с холодной расчетливостью.

В правый бок Серен ударилось копье. Она отбила его, дернулась, когда лошадь рванулась вперед. Меч зазвенел, соприкоснувшись с чужим шлемом. Кончик его застрял, она резко дернула, стянув шлем с головы солдата. Вмятый с одной стороны шлем слетел с клинка и ударился о дорогу, окропив ее кровью.

Она мельком увидела Железного Клина, в дюжине шагов впереди. Он убивал в леденящей душу легкостью, держась за узду одной рукой. Меч выделывал коленца пляски смерти.

Кто-то рванулся к ней, налетел на руку с мечом, тяжело ударив по плечу. Она закричала от боли и обнаружила, что ее тащат из седла.

Казалось, искаженная бородатая рожа накатывает на нее приливной волной, пытаясь сорвать грубый поцелуй. Но тут лицо бандита обмякло. Глаза налились красным. Вены синими веревками выступили на висках. Из ноздрей полилась кровь. Отпустив руку, он упал на спину.

Держащий в руке тонкий кинжал Корло пододвинулся ближе. — Вставай, подружка! Держись за мое плечо…

Она ухватилась обеими ладонями за эфес меча и выпрямилась. — Спасибо, Корло…

— Бери поводья, мы почти закончили.

Серен оглянулась. Трое гвардейцев спешились и вместе с Железным Клином обходили раненых и умирающих, деловито втыкая в них клинки. — Тот человек — что с ним?

— Я вскипятил его мозги, аквитор. Грубо, признаю — но Чтящий приказал хранить тебя в безопасности.

Она уставилась на мага: — Что за вид волшебства способен на такое?

— Может, потом расскажу. А тот удар в голову был мастерским. Негодяй почти достал тебя копьем.

«Да уж». Она вдруг затряслась. — И это твое ремесло, Корло? Отвратительно…

— Да, аквитор, так и есть.

Подошел Железный Клин. — Все хорошо?

— Да, мы в порядке, сэр. Все убиты?

— Двадцать один.

— Это все, — кивнул маг.

— Едва пятеро сумели вытащить оружие. Ты отлично их обманул, Корло. Прекрасная работа.

— Вот так ваши солдаты выигрывают битвы? — спросила Серен.

— Мы здесь не ради битв, аквитор, — отозвался Клин. — Девочка, это казнь. Среди них были маги, Корло?

— Один малый адепт. Я сразу его отключил.

«Казнь. Да. Лучше думать вот так. Не резня. Это же убийцы и насильники». — Вы не оставили одного живого для меня, Чтящий?

Он покосился на нее. — Нет, ни одного.

— Ты не хотел позволить мне сделать… это. Так?

— Точно так, подружка. Не хотел.

— Почему?

— Потому что тебе могло понравиться.

— А твое ли это дело, Железный Клин?

— Это не доброе дело, вот и все. — Он отвернулся. — Корло, осмотри пленников под фургоном. Исцели, если это требуется.

«Он прав. Ублюдок прав. Я могла бы наслаждаться этим. Пытать беспомощных. Это не доброе дело, точно, потому что я могла бы возжаждать большего». Она припомнила чувство, возникшее в душе, когда кончик меча прикоснулся к шлему разбойника. Тошнота, но и удовольствие. Смесь.

«Мне плохо. Но я могу делать плохо и другим. Одно отвечает другому, порождая… покой. Точно ли? Покой? Или какое-то ожесточение, бесчувственное и холодное».

— Ладно, Клин, — произнесла она. — Не допускай меня. Но только, — она поглядела на него с высоты седла, — это не поможет. Ничто не поможет.

— Да. То есть пока не поможет.

— Никогда. Я знаю, ты думаешь, что время лечит. Видишь ли, Чтящий, я буду оживлять все это. Каждый миг. Это случилось не несколько дней назад. Это случилось только что и случается ещё и ещё.

Она увидела в его глазах сочувствие и почему-то возненавидела за это. — Дай мне всё обдумать, девочка.

— До каких пор?

— Не знаю.

Серен поглядела на меч в своей руке, увидев кровь и завитки волос на лезвии, выщербленном в том месте, где оно коснулось головы бандита. «Гадость. Но они ждут, что я сотру всё это. Чтобы железо снова сверкало, чистое, как будто это всего лишь металлическая полоска. Отделенная от своей истории, своих деяний, от самого своего предназначения». Ей не хотелось счищать кровавую грязь. Ей нравился ее вид.

Тела остались там, где лежали. Копья все так же торчали из похолодевших трупов. Остался фургон — они взяли только еду, сколько смогли увезти. Позднее все остальное подберут беженцы. Среди убитых оказалось пятеро подростков не старше пятнадцати лет. Их путь оказался коротким… но, как заметил Полмеры, это был дурной путь, и это главное.

Серен не жалела никого.