Полное собрание произведений в одном томе

ЗЕЛЕНАЯ СИМФОНИЯ ^{(статья)}

«Перспективные очерки» А. Ром «Зеленая симфония» не являются фантастикой в обычном смысле этого слова. Большинство наших читателей, вероятно, уже знают о Зеленом городе по газетным статьям. Акционерное общество с капиталом в несколько десятков миллионов рублей начало уже работы первой очереди. К работам привлечены преимущественно молодые советские архитекторы, творчество которых наиболее созвучно нашей эпохе и не связано традициями со старым, буржуазным архитектурным искусством. По материалам этих архитекторов, пояснительным запискам к проекту Зеленого города тт. Гинзбурга, Ладовского, Мельникова, Фридмана и других и был составлен очерк А. Ром. Разумеется, и этот очерк — только «примерная прикидка». Зеленый город, в окончательном своем оформлении, возможно, будет иметь несколько иной вид, особенно в деталях. Но основы, принципы уже твердо намечены, и в этом смысле очерк едва ли во многом погрешит против «действительности завтрашнего дня».

— Жена, оставь кухню. Пусть примус мирно спит. Мы сегодня едем за город. С ребятами, конечно.

Жена рада и не рада. Она любит природу, но… плохая прогулка с тремя малыми детьми! Вижу: взяла наш «экскурсионный» фибровый чемодан. Будет набивать его до отказа бутербродами, бутылкой с водой, бутылочкой с молоком для Ванюшки…

Жена у меня провинциалка. Впрочем, я тоже провинциал, но она — больше. Я в Москве уже полгода, а жена лишь недавно приехала из рязанской глуши. Я хочу поразить ее, и для этого у меня припасен хороший сюрприз.

— Оставь чемоданчик. Не бери завтрак. Мы едем в город. Там все будет.

— Мне послышалось, ты сказал — мы едем за город?

— Да, я сказал так. Мы едем за город, но в город. Мы едем слушать зеленую симфонию. Мы едем в Зеленый город.

— Почему зеленый? — спрашивает Аня. — Там все зеленое? И дома и люди?

— Да, там все зеленое. И дома и люди. Там зеленая жизнь. Там даже шум зеленый. «Идет-гудет Зеленый шум, Зеленый шум — весенний шум». Мы можем ехать туда и по железной дороге, в электрическом поезде, и в автобусе, и на автомобиле, а скоро полетим на аэроплане. На чем вы хотите ехать?

И дети ответили хором:

— На автомобиле!

Решено и подписано. Мы поедем по автостраде. Не подумайте, что «страда» происходит от слова «страдать». «Страда» — значит дорога. Автострада — дорога, специально сделанная для автомобилей. На таких дорогах авто страдают меньше всего. Да вот вы сами увидите!

Одеваемся, выходим. Я, жена, Аня, Маня, Ваня (на руках жены). Обычная картина. Дети «дергают», жена злится. И до автостанции тоже все обычное, надоевшее. Давка. Переполненные трамваи. Несмотря на открытые окна, особый специфический запах трамваев — запах человеческих испарений.

Но вот и автомобильная станция. Из гаража выезжает новенький дежурный автомобиль. Перед нами широченная, уходящая вдаль, как атласная лента, гудронированная гладкая дорога — автострада. Она разделена белыми полосами на несколько продольных рядов. Усаживаемся. Я заказываю шоферу наибольшую скорость.

Машина дрогнула, рванулась вперед. И тут началась сказка, увлекательная сказка, в которой нет ни доли вымысла.

Ветер в лицо. Каждый молниеносный поворот автомобильных колес уносит нас все дальше от душной, тесной, хаотической, нелепо построенной Москвы с ее архитектурным дворянско-купеческо-советским столпотворением. Дальше от кухонь, постирушек, соседских сплетен, шипящих примусов, детского плача, чада, от всего нудного, скучного, серого наследия вчерашнего дня. Мы едем в «завтра»!

Ветер в лицо. Машина мчит так плавно, быстро, стремительно, что кажется — мы летим над землею. Вот виднеется Ярославское шоссе. По нему теперь идут только грузы. Рядом — специальная дорожка для мотоциклетов. Дальше — для велосипедистов. «Сколько их, куда их гонит!..» Своею сумасшедшей скоростью мы заставляем велосипедистов как бы отлетать назад. Вдоль автострады мелькают дачные домики, отгороженные друг от друга, похожие на курятники. Мимо людских курятников! Вперед!

Ветер в лицо. Густая аллея отделяет автостраду от «старой» Северной железной дороги с ее дымными паровозами и новой — электрической. Вагоны мелькают взад и вперед почти беспрерывно. Ветер в лицо. Свежий, бодрящий, радостный. Я оглядываюсь назад. Ни малейшей пыли. Как прекрасно это ощущение полета! Так вот что значит настоящая езда на автомобиле! А мы-то, несчастные, принимали за нее московскую таксомоторную и автобусную тряску!

Аня внимательно смотрит по сторонам. Маня жмурится на ярком солнце. У жены такое выражение, словно она кружится на карусели: радостно и жутко. А Ванюшка задремал. Он может не смотреть. Ведь он самый маленький, значит — самый «завтрашний», самый будущий человек будущего. Когда он вырастет, эта быстрая езда, свежий, бодрящий воздух и просторы полей станут его бытом, повседневным явлением его повседневной жизни.

Аллеи по сторонам все гуще. А вот и целые рощи обступили дорогу. Неожиданно мы влетаем на большую площадь парка и видим перед собою оригинальное здание автостанции. Приехали! Так скоро! Немного жалко расставаться с нашей машиной…

Входим в помещение станции. Полукруглый зал с окнами во всю стену. Они открыты. Здесь пахнет не станцией, а лесом. Прямо перед окнами — деревья. И поэтому в зале на всем зеленоватый оттенок. В самом деле — здесь, в Зеленом городе, все зелено — и стены, и мебель, и люди!

Зеленый юноша подходит ко мне и говорит:

— Вы можете принять душ, освежиться с дороги, если хотите, — и указывает на дверь в стене.

Я благодарю, но отказываюсь: это можно сделать потом. Ехать было не жарко и не пыльно.

Проходим в столовую. Жена заказывает завтрак для детей. Фибровый чемодан может мирно покоиться в нашей московской квартире: столовая обеспечена всем необходимым.

Мы проходим мимо читального зала. Сквозь открытое окно видны лаун-теннисные и волейбольные площадки. Молодежь, только что приехавшая из города, уже увлекается игрой. Но мы с большим «багажом» и потому, не задерживаясь на автостанции, идем к жилым ячейкам.

Автостанцию с жилыми строениями соединяет пешеходная дорожка под навесом, на случай дождя. По сторонам — кусты сирени, клумбы, изумрудные лужайки и манящие вдаль извивающиеся дорожки. Я заметил: здесь почти нет прямых линий. Это очень приятно для глаза, утомленного прямолинейностью городских улиц и домов. Кустарники и целые лесные массивы «окультивированы». Только здесь я впервые оценил прекрасное искусство разбивки парков, эту своеобразную отрасль архитектуры и скульптуры, работающей над пластичным растительным материалом. Вот зеленые каскады низвергаются на луг. Вот мы вошли в зеленый туннель. Стены и свод туннеля раздвигаются, и мы выходим в широкий амфитеатр. А вот купы кустарников и деревьев образовали скалистый остров среди ярко-красного моря пылающих маков. Жена и дети не перестают восхищаться. Даже «человек будущего» — Ванюшка — очарован и тянет ручонку к красным цветам.

Мы подходим к жилым ячейкам. Странный вид представляют они. Какие-то свайные постройки, бесконечно тянущийся вдоль дорожных магистралей второй этаж на столбах. А вместо первого — сквозной проход, который может быть превращен в веранду. Вместе с тем это крытое пространство является как бы улицей под навесом, укрывающим путника от снега и дождя.

Мы проходим под этой своеобразной свайной постройкой на другую сторону. Я бросаю взгляд на уходящий вдаль «дом-ленту». То, что я вижу, нельзя назвать улицей: свайные постройки не вытянуты скучной прямой линией. Они следуют за всеми изгибами пути и подчиняются всем капризам топографии. Встречая холм, лента взбегает по нему уступами, наталкиваясь на небольшое озеро, огибает его, а попадая в лесную чащу, разрывается отдельными звеньями.

Дорожкой под навесом мы направляемся в ясли.

Небольшая группа малышей копается голышом, в небольших передничках, как маленькие дикари, в грудах чистого, сухого желтого речного песка. Воспитательница в белом халате радушно встречает нашего Ванюшку и как-то сразу располагает его к себе. Мальчик охотно сползает с рук матери на песок. Воспитательница быстро снимает с него костюмчик, раздевает и повязывает маленьким передничком. Через минуту Ванюшка становится уже заправским туземцем. Вооружившись деревянными чашечками, он зарывается в песок. Аня и Маня не прочь присоединиться к играющим, но для больших девочек найдется кое-что позанятнее этой кучи песку.

Жена улыбается и с несколько смущенной улыбкой отходит.

С Аней и Маней вышло проще. Детский сад такое занятное местечко, что я и сам не прочь посидеть там подольше среди детворы. Вот где жизнь бьет ключом! И чего только тут нет к услугам детишек! Качели, карусели, прыгалки, живые ослики, запряженные в экипаж, настоящая маленькая железная дорога, мячи, гамаки, летающие модели аэропланов, беседки, маленькие домики с такой же маленькой мебелью, огороды, курятники, птичьи дворы, кролики, зверюшки… Группы играющих детей, веселый детский смех, хоровые песни, солнце, цветы, зелень, простор.

— Я думаю, дети здесь не соскучатся! — сказала жена. И улыбка у нее была уже другая. Не смущенная и не растерянная.

— Идем, я покажу тебе твою комнату, — говорю я ей.

Это тоже странно и ново. У нее будет совершенно отдельная комната, с отдельным входом. Но наши комнаты смежные, мы можем открыть двери и сделать из двух одну большую общую комнату.

Входим под свайную постройку, поднимаемся по лестнице, проходим коридором. Небольшая комната. Мы видим — письменный стол, два стула, складная кровать, шкап в стене. Ничего лишнего. Над столом, на длинной дуге, колпак электрической лампы, похожий на склоненный цветок подснежника. На столе — пишущая машина.

— Зачем? — спрашивает жена.

— Если ты захочешь написать письмо, — отвечаю я. — Ведь здесь мы учимся новому быту, а в новом быту мы все будем писать на пишущих машинках. Это гораздо скорее и удобнее.

Наружные стены комнаты превращены в сплошные окна — от пола до потолка. Потоки света. А если открыть окна, то получается идеальное сквозное проветривание. Строго говоря, окна не открываются — они складываются гармоникой, и… комната перестает быть комнатой — превращается в крытую площадку, как бы растворяется в природе. Я подошел к окнам и свернул их. И вот Зеленый город вошел в комнату, а комната стала частью Зеленого города. Перед нами ничем не заслоненные лесные массивы. Чистый смолистый воздух наполняет комнату, солнце затопляет ее своими лучами.

— Как хорошо! — говорит жена. — Настоящее лесное гнездо. Здесь чувствуешь себя как на ветке! — Но тут же одна мысль заставила ее насторожиться. Она подошла к стене и спросила: — А соседи не будут мешать?

— Не беспокойся. Во-первых, стены здесь звуконепроницаемы. При постройке на это было обращено особое внимание. Во-вторых, жители Зеленого города — временные и постоянные — уже научились уважать покой друг друга. А в-третьих, соседи у тебя не опасные: с этой стороны помещаюсь я, а там — Варя.

Для жены это было приятной неожиданностью. Варя — ее подруга, с которой она вместе росла.

Мы сговорились, как будем проводить время. До обеда — «развод». Жена будет с Варей, я хочу немного позаниматься, а потом отправлюсь бродить. Обедаем вместе. После обеда идем гулять с детьми в зоопарк.

Я прошел в свою комнату, открыл окна, полил цветы в ящиках перед окнами — я уже второй раз был в Зеленом городе и чувствовал себя старожилом, — затем принял душ и уселся за небольшой письменный стол. Мне хотелось немного поработать, а голова нигде не работает так хорошо, как в деревенской тиши. Я говорю «в тиши» — и это правда. Зеленый город может одновременно вместить в себе до ста тысяч человек — и все же здесь очень тихо. Это совсем не значит, что в Зеленом городе надо говорить шепотом, что здесь нельзя повеселиться, громко поговорить, посмеяться, даже попеть. Все это можно, но не везде.

Я сижу над английской книгой, перевожу.

Глава окончена. Одиннадцать утра. Как хорошо! Еще много часов пребывания в Зеленом городе. Захлопываю книгу и отправляюсь бродить куда глаза глядят… а вернее — куда заведут меня дорожки. Дорожки Зеленого города всегда являются для меня непреодолимым магнитом. Они манят, обещают, зовут. Что дальше? Что ждет меня вот за этим поворотом? И дорожка не обманывает. Поворот всегда открывает что-нибудь неожиданное, интересное.

Дом. Странный дом, длинный, в один этаж, построенный спиралью. Он свернулся, как улитка, и будто заснул, пригретый солнышком.

Дикий овраг, темная зелень, и на ней — неожиданно яркие пятна красной гвоздики. Эти контрасты нетронутого, девственного леса и парковой культуры особенно поражают и восхищают.

А дорожка вьется все дальше и дальше. Вот она скользит по краю обрыва, поднимается на бугор, ведет по легкому, изящному мостику через речку и вонзается в сосновый бор. Здесь темно и тихо. На такой лесной дорожке, кажется, можно встретить медведя. Но вместо косматого отшельника вы неожиданно видите большое стеклянное здание несколько необычной формы — три этажа идут несколько вкось, наслаиваясь друг на друга… Опять лес — и снова поляна, и снова дом невиданной архитектуры. Длинный, он как будто сломан землетрясением на три равных части. Средняя часть стоит прямо, а боковые наклонно к концам.

Странный дом, а на доме еще более странная надпись:

Это — «фабрика сна». Здесь изготовляют крепкий, здоровый человеческий сон и починяют испорченный. Рационализируют процессы, занимающие треть человеческой жизни. Я осматривал эту фабрику сна в первый свой приезд. В каждом этаже огромная зала, вмещающая несколько сот кроватей. Залы имеют удлиненную форму. Для спален, пожалуй, слишком много света. На обоих концах спальни часть стены и потолка сделаны в виде раковины, как в концертных залах.

— Скажите, в этой общей спальне соседи не будут мешать спать? — спросил я служащего.

— Разумеется, они мешали бы, если бы нами не были приняты специальные меры. Ходьба к своему месту, разговоры, храпение, бормотанье во сне — все эти неорганизованные шумы являются отрицательной стороной общественной спальни. Но неорганизованные шумы мы нейтрализуем организованными — и в этом-то и состоит главная особенность нашей фабрики сна. Обратите внимание на раковины в стенах. Они являются усовершенствованными резонаторами для передачи звуков нашей Сонной Сонаты. Мы передаем по радио имитацию различных шумов природы, благотворно влияющих на нервы и вызывающих сон. Вот, например, шум дождя и завывание ветра.

Служащий повернул выключатель. Я услышал, как по крыше барабанит дождь и шумит ветер в вершинах деревьев. Иллюзия была полная.

— У нас много пациентов, которые уверяют, что нигде и никогда они не спят так крепко и сладко, как здесь под усыпляющие шумы Сонной Сонаты. Мы варьируем их, эти шумы. Мы даем и вой степного ветра, и морской прибой, и однообразную песенку сверчка под завывание зимней бури, и журчанье ручья. Иногда мы сопровождаем шумы доносящимися словно издалека звуками однообразной и строго ритмичной мелодии. У нас есть аппараты, измеряющие качество и глубину сна. Мы делаем опыты и постепенно улучшаем наши методы. Для лиц, страдающих упорной бессонницей, мы применяем особые средства. Есть комнаты со сгущенной или разреженной атмосферой, с варьирующим барометрическим давлением, соответствующим особенностям конституции больного. Есть кровати с так называемым термическим маятником. Вдоль всего тела раскачивается маятник с прибором, дающим тепло. Этот равномерный тепловой массаж производит изумительное действие. Люди, давно потерявшие сон, засыпают быстро, крепко и просыпаются освеженными. Переутомление быстро проходит, нервы успокаиваются, нормальный сон восстанавливается. Да, у нас здесь новая наука — сомнология — наука о сне. Сном мы лечим, сном восстанавливаем работоспособность истощенных, переутомленных, перенесших болезни. Восстанавливать силы — ведь это одна из основных задач Зеленого города.

Фабрика сна остается позади. Дорожка поворачивает вправо, спускается вниз, к тихому пруду. Песок. Несколько белых зданий с огромными верандами. На верандах лежат и сидят на удобных плетеных креслах и койках молчаливые, неподвижные люди, многие с полузакрытыми глазами. Там, в Сонной Сонате, лечат глубоким сном, здесь — покоем и тишиной. И покой переутомленных бережно охраняется.

Дорожка вывела меня на широкую дорогу, по которой сновали автомобили местного сообщения. После тишины Сонной Сонаты и уголка переутомленных мне захотелось шума, оживления. Я дошел до ближайшей автомобильной станции и попросил отвезти себя в юго-западную часть территории Зеленого города.

И вот я сразу перенесся в иной мир, где «и солнце ярче, и весна милей».

Это мир юности, мир здоровых людей, кровь которых горячо и быстро переливается, мышцы просят движения, грудь — глубоких вздохов. Сколько шума, движения, веселья! С увлечением бегают по полю футболисты, выше леса подбрасывая мяч, дальше площадки лаун-тенниса, баскетбола, а там, на поляне, ожила во всей своей динамичности русская лапта. Дальше, на большом поле, белеют палатки. Молодежь марширует в военном строю. Военные игры увлекают, на окнах, пригорках, буграх развертывается сражение. Синие штурмуют окопы красных. Слышатся даже выстрелы. Мелькают белые косынки сестер, санитары проносят носилки. Неужели ребята так увлеклись, что изувечили друг друга? Я спешу туда, на место сражения. Напрасная тревога. Все это нарочно. Ран нет.

За лагерями, на большой, открытой солнечным лучам поляне виднеются трапеции, лестницы, канаты, заборы, кобылы, висячие кольца, канавы, наполненные водой… Здесь тренируются физкультурники: стреляют из лука, мечут копья, диски, бросают бумеранги, прыгают через канавы, перелетают с длинными шестами в руках через высоко протянутую бечеву, лазят по лестницам, проделывают замысловатые упражнения на трапециях… Признаюсь, для меня нет лучшего зрелища, как наблюдать в движении юные, стройные, ловкие, сильные тела. Инструкторы и врачи зорко следят за физкультурниками. Проверяют работу сердца, пробуют пульс, останавливают слишком ретивых новичков… А вот на зеленой лужайке десяток физкультурников исполняют какой-то невиданный танец диких: прыгают чуть не на высоту человеческого роста. И мне кажется, что это переполняющая молодые тела жизненная сила подкидывает их вверх.

Ближе к лесу, в тени деревьев расположились походные кухни, в палатках — закусочные. Физкультурникам нет времени ходить в общую столовую. Они наскоро закусывают здесь же, на лугу, и снова принимаются за тренировку. Но час обеда и отдыха соблюдается строго.

Сквозь стволы деревьев виднеется блестящая поверхность реки. Там блаженствуют физкультурники-водники. Среди них имеются настоящие водяные жители, которые готовы весь день мокнуть в воде. Сколько здесь лодок самых разнообразных форм, водяных велосипедов, лыж, огромных резиновых мячей! Сколько шума, смеха, веселой суматохи! Здесь можно смеяться вовсю, петь, кричать, не нарушая покоя переутомленных.

Зеленый город умеет не только отдыхать и спать, слушая Сонные Сонаты, но и веселиться — молодо и задорно!..

Незаметно я опять углубился в чащу леса — и снова дорожка повела меня в неведомую даль. Какая глушь! И только небольшая аккуратная дорожка нарушает очарование. Кажется, будто находишься далеко от Москвы, в дремучем северном лесу.

Обрыв. Внизу журчит ручей. На обрыве — удобная скамья со спинкой. Я усаживаюсь и отдаюсь тишине. Лучи солнца проникают сквозь ветви и ложатся золотыми пятнами на зелень травы. «Да, здесь все зелено, и люди зеленые», — думал я, глядя на зеленые отсветы на своих руках. Зеленый город! Зеленая тишина вливается в меня необычайным спокойствием. Нервы отдыхают. Трамвайные звонки, давка, суета, пыль — где-то там, далеко, далеко от меня. Об этом не хочется и думать. Я чувствую, что каждая минута пребывания в Зеленом городе наполняет меня новыми силами. Хорошо! Однообразно журчит ручей. Это тоже «Сонная Соната». Сколько контрастов, сколько различных освежающих впечатлений, какое богатство выбора!..

Я отдохнул. Иду дальше. Опять поляна, на ней огромная башня с винтовой лестницей вокруг железной мачты. Поднимаюсь по железным ступеням. Выше, выше. Вот я поравнялся с вершинами деревьев. Еще выше. Какой зеленый простор!..

…И царь

Мог с вышины с весельем озирать И дол, покрытый белыми шатрами,

И море, где бежали корабли…

Эти строки продекламировал стоящий рядом со мной на площадке башни человек средних лет в серой рубашке без шляпы, бритый, с портфелем в руке. Он посмотрел на меня мельком и продолжал, как бы рассуждая сам с собою:

— И вот теперь не царь, а московский рабочий может взойти на этот «холм» и любоваться окрестностями. Море зелени, лодка на реке, белые шатры, крыши домов, дорожки парков, железнодорожные пути — все как на ладони. Жаль, не очень высока башня. Ее надо бы сделать этак с Эйфелеву, тогда мы увидели бы как на плане весь Зеленый город. Я часто смотрю отсюда. Любуюсь и не могу налюбоваться. Конечно, будущее не за зелеными городами. Зеленый город — это лишь социалистическая поправка к хаотически построенным, нелепым городам, оставшимся нам в наследие от старого режима. Но какая прекрасная поправка! С такой поправкой можно и не разрушать старые промышленные городские центры, как этого хотят некоторые слишком ретивые товарищи. Зеленый город — особенный. Зеленый город — это город рабочий. Заметьте, не рабочий город, а город рабочий. Он не похож на курортные города, которые живут привозом. Зеленый город сам себя обслуживает. Он выстроен из собственного леса. У него свое обширное лесное хозяйство, своя индустрия. Свои лесопилки, фибролитовые заводы, сборочные, свой мебельный завод. Зеленый город сам себя выстроил и сам меблировал свои здания. Он сам и кормит себя. У него свои колхозы, огороды, ягодно-фруктовые сады, молочные фермы, маслобойни, сыроварни, птицеводные фермы.

На территории Зеленого города было несколько деревень. Мы организовали их в колхозы. Крестьяне переселились в наши дома и перешли на обобществленный быт. Теперь вы их не узнаете. Так на практике произошло слияние города и деревни.

Пищевой комбинат Зеленого города состоит из хлебозавода, кондитерского производства, хранилища муки, холодильника, завода по обработке мяса, дичи и рыбы, колбасного и консервного производства. У нас огромное складское хозяйство, фабрики-кухни, прачечные, починочные мастерские. Зеленый город — это высоко дифференцированный организм. Я живу здесь с самого основания города и скажу, что я сделался настоящим энтузиастом.

Смотрите, — продолжал энтузиаст, показывая рукою вниз. — Вон там, в парке, находится выставка образцов различного вида предметов потребления с указанием цен. Каждый житель Зеленого города может выбрать, что ему надо, и заказать по телефону. Там зоопарк, там ботанический сад, образцовое садоводство. Если бы вы поднялись на аэроплане, как это делал я, то вы увидели бы весь Зеленый город как на большой карте. Шутка сказать, он занимает около ста пятидесяти квадратных километров, или пятнадцать тысяч гектаров, и из них одиннадцать тысяч пятьсот гектаров занимает лес! Вся эта площадь в виде огромного круга разбита на «функциональные» группы: центрального управления, культурно-просветительную группу, физкультурную, жилищную, лечебно-профилактическую, детскую, кооперативно-строительную. Каждый район отделен зеленой стеной от другого, так что каждая группа не мешает другой выполнять свое производство. В одном конце Зеленого города — тишина первобытного леса, в другом — неумолкающий смех и песни. Вы найдете здесь, в зависимости от настроения и состояния здоровья, все, что вам надо: театры, кино, концертные залы, лекционные помещения, стадионы, площадки, велодромы, дома отдыха, здравницы, врачебно-трудовые колонии, санатории специального назначения, грязелечебницы.

Зеленый город не только восстанавливает силы, укрепляет нервы, здоровье, но он и учит — учит новому, обобществленному быту.

Зеленый город… — Энтузиаст посмотрел на часы и вдруг, не говоря больше ни слова, скатился с винтовой лестницы с необычайной быстротой, как шарик по лотку.

Я тоже посмотрел на часы. Пора было идти обедать.

Столовые расположены по районам, так чтобы они обслуживали население ближайших к ним жилых ячеек. От ячейки до столовой самое большое расстояние не превышает десяти минут ходьбы. Каждая столовая рассчитана на сто человек одновременно обедающих.

Когда я впервые побывал в Зеленом городе, то, признаюсь, с некоторым опасением подходил к столовой. Но мои опасения скоро рассеялись. Я вошел в очень поместительный зал с большими, широко открытыми окнами, сквозь которые обильно вливался лесной воздух. Перед окнами много цветов. Цветы и на столиках. Грузовики-термосы привозят готовую пищу, при столовой имеется только небольшая кухня, где блюда подогреваются перед подачей на стол. Штат, обслуживающий столовую, вполне достаточен для того, чтобы каждый мог пообедать, не мешая другим и не ожидая.

В столовой меня окликнула жена. Она уже сидела у окна с Варей. Жена была очень оживлена. Она рассказывала мне о том, как провела день.

— Ты знаешь, Варя будет служить здесь, в сельскохозяйственной школе. Мы осматривали с ней эту школу. Очень интересно. Здесь имеется несколько школ с производственным уклоном. Как это? Нет, говори ты, Варя, ты лучше скажешь.

— Зеленый город сам создает кадры необходимых для него работников, — начала Варя. — В местных колхозах имеются сельскохозяйственные школы, при заводах, изготовляющих части для зданий и мебель, свои школы, существуют школы со строительным уклоном, животноводческим, дорожным, лесным. Учатся в этих школах дети рабочих и служащих Зеленого города. Но мы расширяем наши школы и общежития. И тогда часть детишек-москвичей в состоянии будет жить и учиться в Зеленом городе.

Жена посмотрела на меня вопросительно. И мне кажется, я понял ее немой вопрос. Он был обращен, пожалуй, не столько ко мне, сколько к ней самой. Она спрашивала: «А что, если бы отдать старших девочек в школу Зеленого города? Они жили бы в прекрасных здоровых условиях, в лесу, и учились бы в самой практической, самой трудовой школе. И учились бы не только полезным знаниям, но и новому быту, новой коллективной жизни».

Вопрос погас в глазах жены. Я знаю: жена еще «не созрела» для таких решений. Но какое-то зернышко уже запало в ее сознание, некая истина уже открылась ей. И я уверен: зернышко будет расти и даст плоды. Удивительно! Какая сила воздействия непосредственного впечатления! Энтузиаст был прав: Зеленый город не только здравница, но и школа нового быта.

За нашими спинами никто не стоял в очереди, и мы могли не спеша пообедать, поговорить за столом. Да, правду сказать, и не хотелось спешить. Ведь наше однодневное пребывание в Зеленом городе дошло до зенита. Дальше начинался скат… к старому быту.

Прежде всего мы начали обрастать детьми. После обеда зашли в ясли. Ванюшка пребывал там в полном здравии и не очень-то охотно оторвался от игры со своими сверстниками. Я взял его на руки и обещал показать слона. А у дочерей, когда мы зашли за ними в детский сад, произошла целая драма. Они уже успели крепко подружиться с несколькими девочками, и разлука с ними не обошлась без слез. Аня и Маня успокоились лишь после того, как уговорились встретиться с подругами в следующий приезд, через пять дней. Воспитательница детского сада, посмотрев на Ванюшку, сказала:

— Зачем вы носите его на руках? И ребенку жарко, и вам утомительно. Возьмите в складе детскую коляску. С вокзала пришлете обратно.

Это был приятный сюрприз. Я усадил Ванюшку в хорошую коляску, очень легкую на ходу, и мы отправились в дальнейшее путешествие.

Зоологический парк расположен в юго-западной части Зеленого города, по реке Серебрянке и занимает большую площадь в девятьсот пятьдесят гектаров.

Легкая проволочная изгородь, почти незаметная для глаз, отделяла территорию парка. Чем дальше подвигались мы вперед по дорожкам сада, тем больше я удивлялся разнице между этим и московским зоопарком. Там, в Москве, зверям так же тесно, как и людям в их квартирах. Я говорю не только о клетках, но и о всей территории. Не знаю, сколько квадратных метров территории приходится в московском зоопарке на каждого четвероногого, но уверен, что это «голодная» норма. Здесь поражает простор. Идешь и видишь поляны, леса, пригорки, овраги, пруды. По лужайкам, пощипывая траву, мирно бродят олени, серны, косули. В кустах резвятся лисы, молодые волчата. Медвежонок купается в пруду, стоя по грудь в воде. Другой медвежонок, побольше, начал толкать его лапами, желая повалить навзничь. Поднялась веселая возня. И тут же на берегу — ребятишки-«юннаты». Ни клеток, ни вольер, ни павильонов. Все звери на свободе. Лишь несколько старых недоместицированных[77] зверей находятся на островах.

Звери держат себя совершенно иначе, чем звери московского зоопарка. Здесь они почти не чувствуют неволи, здесь они дома — и только здесь можно наблюдать их настоящую жизнь, не изуродованную неволей. И если среди них есть хоть один зверь, переведенный сюда из московского зоопарка, то он, наверно, чувствует себя так же хорошо, как москвич, попавший из душной, тесной Москвы в Зеленый город.

Но, признаюсь, в этом зоопарке меня поразили не столько звери, сколько люди — посетители. Руководителям парка пришлось, вероятно, положить немало труда, чтобы «доместицировать» посетителей, сделать их культурнее, воспитать их. Известно, как держат себя многие посетители московских и других зоопарков. Суют в клетку зажженную папироску, бросают в раскрытую пасть просящего медведя всякую дрянь, дразнят обезьян и бросают им пустые бумажки из-под конфет. Даже женщины норовят ударить беззащитного зверя кончиком зонта. Здесь этого совершенно нет. А если и случается как исключение, то такому ослушнику не поздоровится. За порядками следят главным образом подростки-юннаты — юные натуралисты, настоящие друзья зверей. Волки и лисы бегают за ними как собаки, шакалы и гиены лижут руки. Юннаты задают тон, и посетители, подражая им, стараются держать себя со зверями так же вежливо, как вежливо держат себя звери с людьми.

Мне говорили, что в этом зоопарке ведутся большие научные работы по изучению психологии животных. Но и случайный посетитель не может не видеть огромных достижений в области доместикации и дрессировки. Зеленый город учит, воздействует на посетителя каждым своим уголком.