Посиделки закончились уже за полночь, поэтому не было ничего предосудительного в том, что мне предложат переночевать в специально имеющейся на такой случай гостевой комнате. Предосудительным можно было назвать один момент: когда дом окутала тишина я услышал в коридоре легкие шаги, и, подготовившись встречать непрошенных гостей во все оружии – с пистолетом в руке – моему взору предстала Тереза. В обворожительно-коротком ночном костюме в виде легком, можно даже сказать, воздушном платье.
Удивленно уставившись на пистолет в моей правой руке, девушка негромко проговорила:
– Это уже становится традицией, что ты встречаешь меня в дверях, с оружием и раздетый.
Смутиться я не успел, а важнейший мужской орган, которым не редко мы, мужчины думаем, когда видим красивую девушку, тут же напомнил о своем существовании и начал оттеснять мозг от руководящей роли в организме.
– Если ты будешь всегда приходить ко мне в таком виде, я готов встречать тебя и без оружия. – Также тихо, одними губами ответил я.
В едва заметном, белесом свете луны мне было хорошо видно, что девушка улыбается во все своих тридцать два беленьких зуба. Отложив пистолет в сторону, я делаю шаг в сторону и легким взмахом руки приглашаю девушку войти. По задорному блеску её глаз я понял, что именно этого она и ждала. Когда между нами осталось всего несколько сантиметров расстояния, а в нос ударил одурманивающий запах дорогих духов, я потерял над собой контроль и резким движением подхватил Терезу на руки. Она вскрикнула-было от неожиданности, но я, чтобы не разбудить отца девушки, и, кроме этого, влекомый сочными губами девушки, погасил источник шума своим поцелуем…
В общем, ночка у меня выдалась бодрая, как, впрочем, и у Терезы, которая будто бы остервенела – возможно, это из-за возможного обнаружения ее отцом несколько моих более близких контактов с его дочерью, чем я ему рассказал недавно? Не знаю, да и кто их, женщин поймет? Тем более красивых?
Пробуждение выдалось на редкость паршивым: спасибо противно звучащему будильнику, который был заведен на пять утра, и, тому обстоятельству, что поспать нам с представительницей прекрасного рода Ковальских удалось от силы часа полтора – все остальное время мы развлекали друг друга языком и делом. В том плане, что разговаривали, а не то, о чем вы могли подумать. Впрочем, после того как Тереза услышала, что я скоро должен буду уехать в Париж по служебным делам, несколько огорчилась и тут же набросилась на меня с новой силой, закрыв рот своим сладким как персик поцелуем…
Стоит сказать, что пан Ковальский, чудом не застукавший нас с Терезой утром в одной комнате, поступил достаточно положительно, во всяком случае для меня – он выделил автомобиль с личным водителем для того, чтобы тот отвез в столичную квартиру его дочку, попутно захватив меня на место службы. К счастью, было недалеко.
Нужно ли говорить, что, отгородившись от водителя шторкой, мы всю дорогу целовались, а мои шаловливые руки лезли туда, где им сегодня ночью были очень сильно рады, а сегодня утром уже не очень? Впрочем, получив пару шутливых ударов по своим "шаловливым" ручкам, я все-таки достиг цели, схватил девушку под платьем, но тут же был обломан водителем, который деликатно (не открывая занавеску) сообщил о том, что мы прибыли к месту моей службы?
Сказать, что я огорчился – это ничего не сказать. Да и Тереза была огорчена, что выражалось в нервном покусывании своих губ.
Мне потребовалось около минуты, чтобы привести себя в порядок, поправить все ремни и стать похожим на бравого молодого офицера бронетанковых войск, а не на "героя-любовника" поручика Ржевского из похабных анекдотов моего прошлого-будущего. Терезе же потребовалось несколько минут, после чего она вновь стала похожа на холодно-вежливую представительницу старинного дворянского польского рода. Я же на автомате заявил о том, что вечером "зайду в гости", чем вызвал искреннюю улыбку девушки.
Впрочем, эта показательная "прохлада" не могла обмануть никого – пара знакомых офицеров, видели задорные искорки в глазах девушки, которой я вежливо целовал нежные пальчики ручки перед тем, как направиться к зданию генерального штаба. На крыльце меня перехватил Ежи, задорно поздоровался, сказал, что мне дико повезло и он рад, что меня выпустили, а также посоветовал:
– Ты бы, Янек, помаду с лица стер! Весь измазан! Полковник не приемлет такого.
Поблагодарив товарища стандартной фразой:
– Да иди ты к черту!
Я бросился к ближайшему туалету, сопровождаемый смешками пары встреченных малознакомых офицеров, где минут десять пытался привести себя в порядок – чертова ярко-красная помада никак не хотела отмываться. Когда же мне удалось справиться с этой напастью, в коридоре меня уже ждали. Вернее ждал. Адъютант. Взводный Спыхальский.
Бросив единственный взгляд на немолодого кавалериста, я тут же отметил – вот он действительно рад меня видеть. И это при том, что я не мог назвать его своим другом.
Четко козырнув, и, щелкнув каблуками своих кавалерийских сапог, Спыхальский поинтересовался:
– Какие будут приказания, пан подпоручник?!
Вместо отдачи какого-нибудь особо-ценного приказания я просто протянул руку, которую тот с некоторой заминкой пожал. Почему с заминкой? Так это и так понятно – не принято в буржуазной Польше такое отношение офицера к унтер-офицерскому составу. Вот если бы я ему что-нибудь приказал, да при этом наорал бы с три короба – то да, все было бы правильно, так, как привычно. Насмотрелся я уже на то, как ряд офицеров общается со своими денщиками. И меня это никак не устраивало, впрочем, так как ничего изменить у меня в этом не получится, я и не стал заморачиваться – без этого проблем хватало.
Пока шли к кабинету, Спыхальский осторожно рассказывал все последние новости:
– Кроме вас контрразведчики принялись за хорунжего Гловацкого, но я так и не понял, в чем его обвиняли, пан подпоручник!
– Хорунжего арестовали?
– Так точно, задержали. Но тут же отпустили, когда за него полковник Сосновский вступился!
Я молча кивнул. Сосновский… Чертов полковник. Вроде бы никаких проблем с ним не было, но чем-то он мне не нравился. Еще родственница эта, с которой мой "предшественник" шашни крутил и разругался. Вот только несмотря на то, что полковник мне не нравился, он никаких палок в колеса мне не вставлял. Почти. Опять же, Гловацкого отбить смог, а меня нет? Странно. Но тем не менее я на свободе. Поэтому ничего, из-за чего стоит обвинять полковника, у меня попросту нет…
В паре метров от кабинета меня перехватил знакомый поручник – офицер для особых поручений при полковнике. Этот самый "старший по званию лейтенант", как про себя окрестил я этого лощеного молодого парня с усами-щеточкой, заявил, что Сосновский требует меня срочно и прямо сейчас.
– Слушаюсь, пан поручник! – Коротко козыряю я, и, передав адъютанту свою шинель, привожу себя в порядок, после чего направляюсь следом за посыльным.
Знакомые переходы, коридоры, лестницы, и вот, через несколько минут я в небольшой приемной полковника. Коротко постучавшись, поручник скрывается за дверью кабинета, после чего зовет меня:
– Пройдите, пан полковник вас ожидает!
Коротко киваю и захожу в кабинет, после чего сразу же нарываюсь на крик полковника:
– И это офицер Войска Польского? Посмотрите на себя! Лицо разбито! В кабинет входите расхлябано! Без доклада!
Прежде, чем я успел что-то сказать, Сосновский продолжил:
– Кругом! Шагом марш отсюда!
Четко развернувшись через левое плечо, покидаю кабинет, чтобы выйти в приемную и встав перед зеркалом, быстро осмотреть себя в зеркало. К форме никаких претензий быть не может – сидит как влитая. А вот "следы от допросов" у контрразведчиков – те скрыть никак не получится.
– Попробуй еще раз. С докладом. – Шепнул мне поручник, который крики полковника отлично слышал и лучше меня знал все прихоти своего начальства. Коротко кивнув, одергиваю мундир, поправляю на голове шапку, после чего подхожу к двери, трижды стучу, и, едва приоткрыв ее, задаю вопрос:
– Разрешите войти?
Грозный окрик начальника отдела заставил действовать дальше:
– Войдите!
Три твердых шага, и, я оказываюсь перед столом полковника Сосновского, четким движением вскинув руку к виску, отдаю воинское приветствие, после чего докладываю:
– Пан полковник, подпоручник Домбровский по вашему приказанию прибыл!
Сосновский, делавший до этого вид, будто бы занят изучением пустого листа бумаги, поднял свой тяжелый взгляд и "упер" его в меня. Возникло такое ощущение, что этот полковник смотрит мне прямо "в душу".
Наступила тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием начальника отдела. Впрочем, вскоре играть в гляделки полковнику надоело – я взгляд так и не отвел, чем вызвал раздражение начальства. У меня даже возникло ощущение, что Сосновский захочет что-то бросить в меня, но он с трудом сдерживается. Поэтому и начал наезжать на меня как БЕЛАЗ на иномарку:
– Почему я узнаю о вашем освобождении от офицеров контрразведки, когда делаю запрос о вас? Где вы, подпоручник, изволили пропадать все это время?
Выждав несколько секунд, чтобы удостовериться в отсутствии дальнейшей речи начальника, коротко отвечаю:
– Освобожден был вчера. Сегодня к началу рабочего дня прибыл на службу.
– Я знаю, щенок, что освободили тебя вчера! Вчера утром! Где ты болтался почти сутки, кретин?! Почему не доложил о своем освобождении сразу!?
Голос полковника кипел до невозможности, а сам он покрылся красными пятнами, что свидетельствовало о том, что кто-то начальника отдела действительно заставил понервничать.
– Виноват, пан полковник! В контрразведке мне сказали, что сообщат по месту службы о том, что я возвращаюсь к работе с сегодняшнего дня! – Попытался я "соскочить", скорчив лицо "скорбное" и "придурковатое".
После моего ответа ненадолго наступила тишина, пан полковник лишь расстегнул пару верхних пуговиц на своем мундире, после чего взял со стола графин и налил в стоящий рядом стакан воды, перелив немного через края на поднос, после чего не обращая внимания на воду, которую расплескал только что, в пару глотков осушил стакан и небрежно поставил его на стол, прямо поверх бумаг.
– Ты идиот, подпоручник! – Неожиданно спокойно сказал мне полковник. – Сегодня, в шесть утра с вокзала ушел поезд с нашей делегацией во Францию! Угадай, кого не оказалось в вагоне?
– Виноват. – Коротко протянул я.
– Виноват. – Подтвердил Сосновский, после чего провел рукой по горлу. – Как же ты мне уже осточертел, Домбровский. Вернешься из командировки, отправлю тебя на край света, лишь бы тебя не видеть. Слишком много, от тебя, идиота, шума!
Выслушивая в свой адрес различные ругательства, я простоял еще минут пять, после чего полковник, наконец, выдохся, и начал вести конструктивный диалог:
– У тебя сейчас два варианта. Первый – добираться своим ходом и самому объясняться с начальником нашей делегации. Второй – прямо сейчас, ты, подпоручник, отправляешься на аэродром, оттуда ждешь попутный борт до Познани и там, надеешься перехватить поезд.
– Пан полковник, а билеты?
– Все документы и денежные средства у начальника нашей делегации!
– Разрешите идти?
– Подожди! – Прервал меня Сосновский, после чего встал со своего шикарного рабочего кресла и направился к массивному сейфу, открыв который, он достал оттуда обычную серую папку, и, протянул ее мне. – Не все документы у начальника комиссии. Предписание на тебя и твоего адъютанта у меня. также как и проездные документы. Если поедешь сам, попробуй в кассах поменять билеты. Отказать не должны. Командировочные получишь в бухгалтерии. Все ведомости тут же. Разрешение на провоз двух единиц огнестрельного оружия тоже тут. Номера и наименования впишешь сам. Если потребуется заменить оружие, обратишься к поручнику Новаку. Он в курсе. Все, уйди с глаз моих!
– Слушаюсь! – Козырнув, отвечаю я, после чего покидаю помещение.
В "свой" кабинет я буквально бежал, едва не сбив с ног незнакомую молодую девушку-делопроизводителя с погонами капрала, которая несла в своих руках достаточно толстую стопку каких-то папок. Впрочем, девушку я хотя и не задел, но извинился:
– Простите, пани, опаздываю!..
Спыхальский ждал меня возле кабинета и нисколько не удивился вести о том, что ему предстоит ехать со мной в командировку, разве что задал простой и лаконичный вопрос:
– Когда едем, пан подпоручник?
– Сегодня! Все документы у меня на руках. Необходимо заменить твой "Наган" у Новака на такой же, как и у меня "Вис", получить командировочные в бухгалтерии и успеть поменять билеты, так как сегодня из-за меня, мы, с тобой, плютоновый, опоздали!
Коротко кивну, Спыхальский задал еще несколько вопросов, после чего пообещал самолично заменить билеты на поезд. Мне же было необходимо получить все денежные средства, собрать личные вещи, а также как-то сообщить Терезе о том, что Варшаву мне покинуть придется, скорее всего, уже сегодня.
В бухгалтерии я задержался ненадолго – получить деньги и за себя, и за денщика мне удалось всего минут за десять, попутно поставив пару подписей в различных бланках. Еще пару минут занял пересчет полученных денежных средств и тут же – роспись на бланке о том, что средства получены и переписаны. Мне даже хотелось сказать, что "социализм – это учет", но почему-то возникла мысль о том, что в буржуазной Польше эту шуточную агитку "за социализм" могут и не понять. Пришлось лишь улыбнуться своим мыслям и молча покинуть помещение, чувствуя жгучий взгляд бухгалтера в спину.
Следующим, к кому я зашел, оказался хорошо знакомый мне поручник Ежи Новак. Тот, выслушав мое пожелание, лишь улыбнулся, после чего скрылся в оружейной комнате на пару минут, и, вернулся с двумя деревянными кобурами-прикладами. В одном оказался новенький, только что с завода, но уже без смазки "Вис". Его я "застолбил" для Спыхальского, пообещав, что тот сдаст свой "Наган" и получит новое оружие сегодня же. На это Ежи мне заметил:
– Унтерам не положены пистолеты. Им и револьверы-то не всем положены.
Я лишь ухмыльнулся:
– Это мой унтер, у него, как и у меня, должно быть все самое лучшее!
На этот раз усмехнулся Ежи:
– И оружие…
– И оружие! – Подтвердил я, понимая, куда он клонит. Через секунду мои мысли подтвердились:
– И девушки…
– И девушки. – Кивнул я. – И машины. И квартиры. И вообще, в Париж я его не просто так с собой беру.
Что-то записывая в большую амбарную книгу, Ежи мечтательно улыбнулся:
– Ах, Париж-Париж… Красивый город. А какие там… Парижанки! Слышишь, друг, не забудь зайти в квартал красных фонарей! Расскажи, что там и как! Договорились?
Услышав пожелания оружейника, засмеялся уже я, после чего:
– Иди ко мне в ординарцы, тогда мне и рассказывать ничего не придется!
Лицо поручника ненадолго изменилось, но потом он улыбнулся во все свои тридцать два прокуренных зуба, посмотрел на меня и согласно закивал:
– Я бы пошел, но кто-ж меня отсюда отпустит? Вся Варшава знает, что…
– Ежи Новак, лучший оружейник современности! – Поддакнул я. – Поэтому ты не можешь обменять свои железяки на загул по кварталу красных фонарей?
Поручник резко загрустил, после чего повернувшись ко мне спиной, негромко, наигранно-скорбно подражая "старческому" говору, пробурчал:
– Вот вы, молодо-зелено, все смеётесь, а кто вам третье место обеспечил? Тадеуш Костюшко? Нет! Пан Ежи Новак. А вы его не цените! Уйду я от вас! Надоели!
Я лишь коротко улыбнулся, после чего решил подыграть сорокалетнему поручнику:
– Ценим-ценим. С меня три бутылки коньяка. Французского!
Неожиданно поникшая было спина поручника выпрямилась, он достаточно резко повернулся и встретился со мной взглядом:
– Вместо трех бутылок коньяка, привези-ка мне лучше… один. Пистолет. Какой-нибудь интересный. Там и Бельгия недалеко. А мне очень Браунинги нравятся!
– Понял-принял! Намек Ясен. Посмотрим и Браунинги! Обещаю!
– Вот так-то лучше! Все, ставь свою подпись, да беги уже, молодой, а то я передумаю и затребую себе уже два пистолета!
Испугавшись изменившийся ценовой политики, я быстро поставил свои подпись в предложенных графах бланков, после чего перекинул через шею и плечо ремень кобуры-приклада, в которой уже устроил свой табельный пистолет, после чего удалился с максимально возможной скоростью…
Гловацкого в кабинете не оказалось, поэтому попрощаться так и не вышло. Где искать Януша Галецкого я тоже не знал, поэтому взяв чистый листок, написал лишь короткую записку, которую оставил на столе у хорунжего, придавив чернильницей:
"Освободили.
Срочно уезжаю в командировку.
С меня бутылка коньяка – за освобождение. Еще одна – за доставленные тебе проблемы.
Надеюсь, скоро увидимся!
Подпоручникк Я. Домбровский"
Накинув шинель на плечи, и перепоясавшись ремнями портупеи, все документы и конверт с командировочными убираю в офицерскую сумку – не в руках же нести, после чего окидываю взглядом кабинет, и, понимая, что вряд ли сюда еще раз вернусь, закрываю дверь.
Мне предстоит еще как-то объясниться с Терезой и собрать хотя бы минимальное количество вещей. В общем – дел хватало, а вот времени, что называется, в обрез. Еще и непонятно, кто донос на меня написал…