Под угрозой

Глава 16

Победа над землетрясением была главной сенсацией, темой номер один всех американских газет в ноябре и декабре. Не было газеты, где бы Грибов не встречал бледного человека в очках, иногда похожего на него, чаще совсем не похожего, ретушированного по вкусу местного художника. Грибов вычитывал о своей жизни сотни подробностей, большей частью выдуманных. Он узнал, что в детстве проявлял гениальность, в шестилетнем возрасте самостоятельно открыл дифференциальное исчисление, что он женился на дикой женщине по имени Тассья, которая до свадьбы ни разу не мылась и не причесывалась, что трижды в день он впрыскивает себе в вену секретное русское снадобье «талантин», без которого, конечно, никогда бы не обогнать Америку. Как ни странно, глупости запоминались лучше, чем слова разумные и спокойные.

Дружелюбные газеты — большинство — писали, что победа Мэтью и Грибова лишний раз наглядно показывает, каких успехов может добиться человечество при товарищеской работе, при взаимопомощи разных народов. Газеты недружелюбные намекали, что успеха никакого нет. Вот если бы Грибов вызвал землетрясение, тогда он продемонстрировал бы свою силу, а несостоявшаяся катастрофа служить доказательством силы не может. «Мы же не знаем, должна была она состояться или нет», — твердили упрямые недоброжелатели.

На страницах газет Грибов стоял рядом с Мэтью, делил с ним почести и обидные намеки. Но потом ему пришлось принимать почести и уколы одному. Мэтью занялся своими губернаторскими делами, а Грибов отправился в почетное путешествие по всем штатам — от улыбчивой Калифорнии к лесистому Мэну, оттуда в тропическую Флориду и наискось — в суровую Монтану.

Утро Грибов встречал обычно на бетонном поле. Белая труба на колесах скоростной самолет — поджидала его. Час-два в воздухе. Салон с покатыми стенами. Стюардесса с восторженной служебной улыбкой раздает конфетки против тошноты. Снаружи, за круглым окошком, синее небо, ватные облака, в просветах что-то сиренево-клетчатое.

Потом другой город. В нем тоже бетонное поле, подстриженная травка вокруг, белое здание аэровокзала, разукрашенное рекламами.

Машина доставляет Грибова в гостиницу. Стандартный номер люкс, кнопки кондиционирования, ванна, мохнатая простыня. Не успеешь надеть галстук, номер уже заполнен корреспондентами, вежливыми и наглыми, напористыми или растерянно-жалкими.

— Мистер Грибов, разрешите спросить. Один вопросик…

И Грибов не отказывает. В развязном шуме чудятся ему голоса нищих у церковного входа:

— Подайте несчастному. Одно интервью на бедность…

Вопросы, в общем, однообразны. Спрашивают, как понравилась Америка, что больше всего понравилось, нравятся ли Грибову американские дороги, дома, женщины, нравятся ли консервы и прохладительные напитки, правда ли, что он женат на дикарке, и какую страну собирается спасать от землетрясения. Но, отвечая, надо держаться настороже. Время от времени кто-нибудь пробует спровоцировать. А не скажете ли вы, мистер Грибов, нечаянно, что-либо, что можно повернуть против коммунизма?

Машина уже ждет у отеля, Грибова везут показывать достопримечательности (небоскреб, водопад, парк, статую, башню, мост). Обычно водопады и статуи густо заставлены рекламами и засижены корреспондентами («Мистер Грибов, один вопросик, только один…»). Потом бывает торжественное заседание. Сидя в президиуме, Грибов часа два слушает похвалы в свой адрес. Ораторы говорят о величии человеческого духа, породившего Архимеда, Ньютона, Галилея и Эйнштейна, и называют Грибова русским Эдисоном или современным Прометеем. Именуют самым отважным из ученых и самым ученым из отважных. Удивляются стойкости и выдержке. Воспевают прозорливость. И в конце просят выступить, рассказать, как вдохновение озаряет его.

Грибов пытается объяснить истину. Говорит, что открытие похоже на эстафету — из рук в руки, из рук в руки. Открытие похоже также на лестницу, где каждый быстро поднимается по ступеням, уложенным предшественниками, а сам тратит всю жизнь, чтобы добавить еще одну ступень. Он вспоминает изобретателей телевидения, конструкторов подводного телевидения и Алешу Ходорова, соединившего подводное телевидение с программным танком. Говорит о методичном Сошине, поэте таежных троп, который добился, чтобы просвечивание подводное превратили в подземное. И о безрассудном Викторе, предсказавшем извержение при помощи подземного просвечивания. И о вдумчивом неторопливом Дмитриевском, которого вдохновил подвиг Виктора, заставил заняться предсказаниями землетрясений. О трех тысячах ученых-сейсмологах, с Голицына начиная, распознавших природу землетрясений; опираясь на их труды, можно было создать методику прогнозов. Говорит о тысячах наблюдателей и вычислителей, копивших опыт, благодаря которому он, Грибов, за одну ночь сумел предсказать калифорнийское землетрясение. Так же подробно приходится рассказывать историю бурения, вплоть до Мэтью с его жидким металлом и историю атомной энергетики. И заключить: «Я сам сделал последний шаг — предложил соединить подземные прогнозы, атомную энергию и сверхглубокое бурение. Я как мальчик, взобравшийся на небоскреб. Мне нетрудно дотянуться до облака, потому что этот небоскреб построен до меня».

Грибову аплодируют, кричат «ура» и не верят. Слушатели его пропитаны уважением к собственности, идея коллективной науки им чужда. Нефть принадлежит Рокфеллеру, химия Дюпону, уран — Джеллапу, должны быть собственники и у открытий. Пар — это Уатт, Эдисон — электричество, отмена землетрясений Грибов…

И председатель говорит в заключительном слове:

— Наш замечательный гость проявил еще одно выдающееся качество скромность. Но мы, восхищаясь, сожалеем, что скромность помешала мистеру Грибову открыть нам секреты творчества. Мы так и не узнали…

После заседания обед. Заставленный стол, бутылки, вазы с фруктами. Грибову представляют дам с огненными диадемами в волосах и уважаемых мужчин в черном. Называют сотни имен, и Грибов тут же их забывает. Твердит: «Очень приятно, очень приятно», отказывается от вина, улыбается в ответ на улыбки. Где-то в середине обеда его берут под руку… Приземистая машина мчится за город. Там поле с подстриженной травкой, белая труба на колесах уже ждет, растопырив крылья. Салон с покатыми стенками, стюардесса со служебно-восторженной улыбкой, конфетки от тошноты, синее небо, ватные облака, сиренево-клетчатое в просветах.

К концу декабря в полном изнеможении Грибов возвратился в Калифорнию. Он заказал билет на теплоход «Лесозаводск». Нарочно выбрал советское судно, чтобы не было ни одного корреспондента («один вопросик, мистер Грибов»). Но планы его нарушил Мэтью. Он так упрашивал хотя бы Новый год провести вместе. И Грибов не отказал. Вспомнил гофрированную конуру на Мохо-Айленде. Так хорошо было сидеть там, выгребать консервы ложкой и всю ночь напролет рассуждать о секретах земной коры. Так бы встретить Новый год.

Увы, эпоха конуры ушла в прошлое. Ныне Мэтью — губернатор, встреча проходила в губернаторском дворце. Стоя на лестнице, Мэтью пожимал руки полузнакомым и незнакомым гостям. Увидев Грибова, обрадовался, обнял и тут же отвернулся к следующему гостю. Грибов поднялся по лестнице. Наверху оказался стол с бутылками и вазами, уважаемые мужчины в черном с незапоминающимися фамилиями и блестящие женщины с огненными диадемами в волосах. Грибова тут же взяли в плен три хорошенькие девушки, начали задавать вопросы, играя глазками и откровенно кокетничая. Впрочем, можно ли их осуждать? Второй месяц они всюду читали и слышали о самом замечательном, самом гениальном из иностранцев. Конечно, им лестно было бы, чтобы гений оценил их красоту, проявил внимание, влюбился бы… Вот подруги завидовали бы!

— Вам нравятся американские женщины? — спросила одна. — Или русские красивее?

— И вы всегда были таким умным, с самого детства? — добавила другая.

А третья завершила:

— Расскажите нам, как вы делаете открытия.

Грибов пытался рассказать про эстафету, про мальчика на небоскребе, про лестницу научного вдохновения…

— Ой, я все поняла! — воскликнула первая девушка, хлопая в ладоши. — Я так ясно вижу эту лестницу. И вы в комбинезоне с тяжеленной ступенью на плече на фоне неба. Впрочем, нет, вы уже уложили ступень. Сейчас спускаетесь за следующей. А вы уже знаете, для какой страны та новая ступенька?

Грибов замкнулся. Не из газеты ли эта очаровательница? Обронишь намек — и завтра же будет анонс: «Грибов предсказывает следующую катастрофу в Чили». Биржа заволнуется, чилийские акции полетят вниз, кто-то разорится, кто-то нагреет руки. А на самом деле Грибов пока не знает, какая борьба первоочередная. Есть три кандидата на помощь — Чили, Греция, Бирма. Везде ведутся исследования. Старик Карпович сейчас в Греции, Тася собирается в Бирму. И страны-то небогатые, своего урана у них нет.

А впрочем… впрочем, если подумать, можно обойтись и без урана.

Достаточно сделать скважину, как в Солано, отсосать из нее жидкий металл, снизить давление… и лава пойдет сама собой. Излишек выльется на поверхность, подземное давление уменьшится, исчезнет первопричина землетрясений, что и требуется.

Только скважина нужна побольше — не скважина, а шахта. Нужен настоящий искусственный вулкан — и не временный, а постоянно действующий, этакий предохранительный клапан, снимающий лишнее давление.

Мысль?

И кроме того, искусственный вулкан принесет прямую выгоду. Его можно превратить в электростанцию, использующую подземное тепло — тепло лавы и газов, как на Горелой сопке.

Пожалуй, на такое предприятие отважится и небогатая страна. Тут расходы окупаются. И катастрофа отменяется, и получается электричество.

Заметив, что их собеседник замолк, девушки придумали новый вопрос:

— Что вам понравилось больше всего в Америке? Какой штат самый красивый? Калифорния, конечно?

Грибов сухо извинился. Он покинет их общество ненадолго. Он сожалеет…

В саду было темно, сыро и тепло, как будто апрель начинался, а не январь. Скользили по кронам лучи от фар. Грибов нашел уединенную беседку, сел спиной к дороге, задумался:

…Итак, искусственный вулкан — вот правильное решение. Оно правильно всюду, где катастрофу вызывает избыток подземного давления. Есть, однако, и другие землетрясения — провальные, где причина — недостаток давления. Магма уходит из-под коры, глыбы провисают, проседают, рушатся… Серьезное затруднение. Впрочем, нет, затруднение это кажущееся. Рядом с недостатком всегда есть избыток, рядом с избытком — недостаток. Они связаны между собой, как лицо и затылок. Если плита проваливается — значит, она чересчур тяжела. Можно облегчить ее таким же искусственным вулканом, но помельче, отсасывать вещество из самой плиты, не из-под фундамента.

Правда, и тут есть трудность, немалая трудность с отвалами. Из-под земли выльются огненные озера, не всякой стране это понравится. Куда девать лаву? На Камчатке из остывшей лавы готовили дорожные плиты, блоки для стен, химические чаны, кубы. Потом из базальтовой лавы стали извлекать железо, хром, никель, магний… И все равно лавы было слишком много. Вокруг вулкана громоздились целые горы отвалов. Пришлось прорыть канал и спускать излишки в Тихий океан…

Вдруг загорелось небо — не в воображении, здесь, над Сакраменто. Зажглось багровое солнце, завертелось над садом. Расцвели огненные цветы на дымных стеблях, рассыпали лепестки зеленые и малиновые.

«Салют? — подумал Грибов. — Ах да, я в Америке, встречаю Новый год. Не везет мне с этими встречами. Когда-то на Камчатке извержение помешало, тут замечтался, прозевал время. Надо идти скорее, а то заметят… обидятся. Только мысль не потерять бы. Значит, на чем я остановился?»

Мы прорыли канал и лаву спускали в океан. Но это почти стандартное решение. Ведь землетрясения поражают в большинстве приморские страны. Если страна не захочет громоздить лишние горы на своей территории, можно скважину сделать наклонную, устье вулкана вывести в море. Пусть растет остров. Никто не откажется от нового острова.

И, между прочим, новые острова можно делать таким способом повсюду, не только там, где назревают землетрясения. Стоит только просверлить скважину на глубину свыше тридцати километров — и на этом месте будет остров. Или гряда островов. Или целая плотина. Просверлить десяток скважин в Беринговом проливе — и вот готов мост от Азии до Америки. Можно воздвигать горные цепи, перегораживая путь ветрам, менять климат, перекраивать планету.

В газетах сейчас пишут об осушении морей. Желтое море — первоочередное. Плотина в пятьсот километров длиной, высотой до ста метров, даже при современной технике ее будут строить семь лет. А что, если эту плотину отлить из лавы. Повести ее по островам Рю-Кю, в каждом проливе по вулкану. Еще две гряды нужны, чтобы отсечь Тайваньский и Цусимский проливы. Вместо пятисоткилометровой дамбы три десятка скважин. Выгодно?

Только тут недопустима кустарщина: где хочу, ставлю вулкан. А то нарушим подземное равновесие, сами накличем новые землетрясения. Следует подойти разумно, составить всемирную карту подземного давления — избыточного и недостаточного, подсчитать мировые ресурсы, обсудить общий для всей планеты план подземной регулировки…

Главное — найден ключ к подземным силам — искусственные вулканы.

Какие могут быть возражения?

Глубина.

Мэтью хвалился, что может соорудить скважины до глубины в сто километров. Землетрясения возникают и ниже — до шестисот-семисот…

Но те, предельно глубокие, очаги не очень опасны. Толчки их распространяются на грандиозные области, мощи не хватает, чтобы вызвать большие разрушения. Глубокофокусные землетрясения пусть остаются пока.

А как быть с мелкими?

Как быть с разрушительными катастрофами, возникающими на глубине десяти-пятнадцати километров в холодных твердых породах, которые не расплавятся сами собой?

Видимо, тут нужны другие средства.

Например…

— Ал, дорогой, ну как не стыдно? Как можно быть таким букой? Удрал, спрятался, залез в темноту. Пойдем, разопьем бутылочку. Пойдем-пойдем, я совращу тебя…

— Мэт, нельзя ли в другой раз?

— Почему — в другой? Тебе плохо? Уже перепил? А, понимаю: нашествие идей. Ты знаешь, Ал, я сочувствую, от этой официальности у меня тоже голова болит. Давай сделаем так. Ты подожди три дня… пять дней самое большее — я сплавлю все самое срочное… и мы двинем в горы — на охоту — зимнюю — олени, волки… Даже гризли можно найти. Сделаем, Ал?

Грибов тяжко вздохнул. Еще пять суток обедов и интервью! Еще охота! И он сказал:

— Если ты хочешь сделать мне приятное, Мэт, раздобудь вертолет. Я хочу догнать «Лесозаводск».

И на следующий вечер, развалившись в шезлонге и наслаждаясь тишиной, Грибов созерцал, как из темноты выплывают, нагоняя пароход, лаково-черные волны, как мерцают звезды над смоляным океаном, вдали от городских огней.

Так на чем он остановился? На всемирной карте давлений. На плане преобразования суши и моря? Ах да: на неглубоких землетрясениях. Искусственные вулканы не годились, другое надо было придумать.

Шлепают волны в борта, переливаются звезды, из салона доносится музыка и смех. Грибов не слышит, не слушает, думает…

Пусть подумает!

Подумайте и вы!