По зову полной Луны

Багряный, словно окровавленный, диск солнца тонул в огненной купели заката. Небесный свод преобразился и расцвёл, залитый буйством красок от края до края. Алый и жёлтый, и все оттенки лилового смешались в пылающей вышине. Беззвучье. Время неспешной поступью уходит в вечность, где каждый шаг его подобен то ли прожитой жизни, то ли одному единственному удару сердца. Вселенский Круговорот остановился, залюбовавшись разыгравшейся феерией. Бескрайние просторы мира взирают на эту волнующую красоту. Всё сущее подчинилось её невыразимой прелести. Замерло. Трепещет.

Но в неподвижности зреет тревога.

Закатный горизонт горит и плавится.

Краски сгущаются. Томление усиливается. Беззвучье дрожит. Дрожит и растекается волнами. Слышите — где-то играет флейта. Поющая душа мира. Она прекрасна и чиста, чиста как хрусталь, как слеза ребёнка. Она летит вольной птицей над землёю, над морями и горами, летит на незримых, но таких сильных крыльях. И всё сущее летит вместе с ней. Куда угодно, лишь бы вместе с ней, лишь бы песнь не смолкала.

Но ничто не вечно. Небесный пожар догорает. Отпущенный ему срок вышел. Волшебство уходит, развеивается лёгкой дымкой вечернего тумана. Качнулся мировой маятник. Вселенский Круговорот нехотя возобновляет своё привычное вращение. Секунды отчуждения минуют. От солнечного диска остался только крохотный кусочек изначального пламени.

Вот за темнеющим горизонтом исчезает и он.

Небо выцвело. Серые тучи волнистым покрывалом затягивают едва проступившие звёзды. Наступает царство сумерек, шуршащей тишины да крепкого сна, что даётся в награду за долгий, полный трудов день. Мир погружается в дрёму.

…Бродяга ветер растрепал волосы.

Всадник на вершине холма смотрел вдаль. Туда, где ещё тлели последние отблески. Порыв ветра налетел, омыл лицо свежим дыханьем и умчался прочь. Мужчина провёл ладонью по глазам, отгоняя досужие мысли, погладил скакуна по загривку.

Застоявшийся конь фыркнул, переступив с ноги на ногу.

Располневшая луна уже выкатывалась на небосклон, едва дождавшись, когда тот освободится. Пятна на её бледном овале сливались в щербатую ухмылку. Но тучи скрывают и Солнце Ночи.

Чуть поморщившись, к полнолунию боль в руке нарастала, он натянул поводья. Конь сорвался с места, так что земля брызнула из-под копыт. Начался опасный бег по едва приметной в сумраке тропке. Хотя даже он не смог прогнать наваждения. Неясная тревога, проникшая в сердце с закатом, уносилась им с собой.

Нечто близилось.

Тёплая летняя ночь поглотила округу, когда всадник подъехал к вратам крепости. Стены каменными утёсами вздымаются ввысь, на их вершине мерцает огненная корона — стража несёт свой дозор. Массивные, обитые железом створки затворены. Но превратники с факелами узнают припозднившегося гостя, чей конь чернее самой ночи. Одна из створок приоткрывается, и того впускают без вопросов. Вновь глухо ударяет опущенный засов. Из-за запертых врат ещё доносятся неразборчивые голоса. Потом стихают и они.

Кромешная тьма. Теперь лишь она и сколь ни вглядывайся, не различить ничего более. Где-то в этой тьме протяжно и скорбно завыла собака. Вскинула морду к мелькнувшей в разрыве туч луне и решила поведать ей о своей затаённой печали.

Хозяйка-ночь брела по уснувшей земле.

1

До чего же хорошо жить на белом свете. Жаль только, осознаём мы это нечасто и ненадолго. Но, если уж осознание пришло, то не грех повеселиться.

— Пива и мяса, трактирщик! Да поживее!

— Всё что пожелает уважаемый сеньор.

Несут съестное. Жаркое из молочного поросёнка — большие, только-только с огня парящие куски посыпаны свежим укропчиком и колечками золотистого лука. Запах одуряет. Мясо само так и просится в рот, да под…

— Лопуууша.

…да под свежесваренное пиво, пенящееся в налитых с верхом кружках. В одной руке пузатая кружка, в другой насаженный на нож сочащийся жиром кусок. Румяная корочка будет хрустеть на зубах. А рядом за пиршественным столом…

— Лопух! В самом деле, сколько можно?

…приятели. Красавицы в полупрозрачных одеяниях, что ничего не скрывают, а лишь сильнее дразнят, льнут всё ближе… о-о-о, как бесстыже сверкают их лукавые глазки! Сейчас-сейчас, мои хорошие, вот подкрепим тело да развеселим душу добрым хмелем, тогда можно и в опочивальню. На мягкие перины.

— Я пошёл, слышишь? А ты дрыхни дальше. Только потом, ну, когда от сотника по шее получишь, меня ни в чём не винить.

— Да встаю я! Встаю. Не ори. Ооох… Голова сейчас треснет.

— Поднимаешься? Умница ты наша! И незачем ворчать — глянь, утро-то какое погожее.

Превозмогая дикую сонливость, скорее по привычке, чем по мысленной команде, скинуть ноги с койки и сесть. Ох… А кругом ходят, галдят, скрипят и вроде даже что-то двигают. Спать… Но спать не дадут. Мучители. Сволочи. Всюду лишь сволочи.

— Ааах… Как же паршиво. Черти! Не спится никому что ли?

Глаза открываться не желали, во рту стоял самый что ни есть приотвратнейший привкус — всё там пересохло и распухло. И это вместо жаркого с пивом и красавиц на перинах? Мышцы ноют, в одеревеневшей голове засел жук-точильщик, который точит там что-то и точит и точит — тварь! Упасть бы обратно, хотя бы доглядеть сон…

— Вечно ты по утрам сам не свой. А после вчерашнего на тебя и смотреть страшно. Кажется, лучше уж совсем добить, чтобы не мучился.

— Либо добей, либо отвали. Без тебя тошно.

С великим трудом разлепляем один глаз. Правый. И что мы видим? Была бы воля — вовек бы ничего этого не видеть.

Длинный казарменный барак. Пусто и в тоже время ужасно тесно. Десять узких коек в два ряда, на каждой одинаковое шерстяное одеяло. Одёжные шкафы между ними. Давно неметёный пол. У ближнего окна груда черепков от разбитого горшка и аккуратная шеренга из глиняных бутылей. Обычное дело — сгребли мусор в сторону, чтоб с глаз долой, и порядок. А то, что ему теперь здесь до вечера валяться, никого не волнует. Посередине барака установлена пара массивных столов, чьи столешницы изрезанны сплошь ножами и вечно завалены объедками. Рядом каменная печь с закопчённой дверцей, прислонённая к ней кочерга. Вот и вся нехитрая обстановка.

И среди этого безобразия лежат, сидят и беспрестанно туда-сюда шатаются полуодетые мужики; в спёртом с ночи воздухе звучат разрозненные разговоры, почёсывания, тупые шуточки, вялый утренний смех.

«Тоска. — Мысли натужно, словно бы нехотя ворочаются в замутнённом сознании. — Грязь кругом. Прибраться что ли?… М-да, какие только глупости ни лезут в голову с недосыпа.»

— Тошно-то ладно, лишь бы не тошнотворно! — не унимался разрушивший светлые грёзы говорун. — Нет, ну ведь знал, что плохо будет, что с утра в первую смену идти, что проклянёшь всё на свете, ведь знал! А всё равно пил.

— Ну и что?

Поскрёбывая щетинистую щеку, разлепляем второй глаз. Ах, мерзкий жучёк! Как же от тебя избавиться? Поправиться бы глоточком другим, да разве со вчерашнего, кто оставил.

Народ кругом суетится. Вон Лапоть-тупица, всех расталкивая, побежал на улицу. Ну, с ним ясно. Как он ещё ночью под себя не надул — столько-то выжрать не каждый сможет. Одни одеваются и застилают свои кроватки, а некоторые уж при полном параде, даже выбриться когда-то успели.

— А то! — продолжалось нудящее нравоучение. Этот выспался, кто бы сомневался. О чём он? А, всё о том же. — Я вот не нажрался как свин и пребываю в полном порядке. Знаешь, иногда бывает крайне любопытно понаблюдать за отдельными представителями человеческого рода, которые…

— Баба! Не мог с мужиками выпить.

— Молчал бы лучше. На вот водички, небось, полегчает.

Почти не трясущимися руками взять протянутый ковш и пить, пить, заливая иссохшую пустыню, возникшую прямо в глотке. О, райское блаженство!

Глотнуть водицы, чуток полаяться и вроде уже получше. Мысли бегут ровнее, жучёк, паскуда, приутих. Значит, можно попытаться встать… готово! Теперь протереть набитые горячим песком веки и ещё разок оглядеться. Для начала не плохо бы найти свой меч, и шлем заодно. Благо, кроме куртки (нашивка вставшего на дыбы медведя — простой стражник, но не всем же быть командирами) с сапогами на себя напяливать ничего не надо. Спать в одежде — весьма практично, особенно в такое «погожее» утро. Ну, а как сборы будут закончены, живее на любимую службу. Пропади она пропадом.

Входная дверь распахнулась, аж грохнув о наружную стену. Все находящиеся в казарме разом обернулись.

В барак, придерживая не подвязанные штаны, ввалился Лапоть. И не один. Следом через порог шагнула высокая поджарая фигура в чёрном плаще-дождевике. На правом бедре — ножны с полуторным мечом-бастардом, на левом — с кинжалом, длиною в локоть. А плащик-то не форменный, не уставной, но этому разве есть до того дело. Он сам себе указ, а кто попробует на сей счёт усомниться, не позавидуешь тогда такому смельчаку.

Природную сухопарость вошедшего не могли скрыть ни надетая под плащ кожаная куртка, ни нагрудник. Движения его были экономны и резки. Серый взгляд блестел из-под загнутых полей треуголки, натянутой по самые брови.

Вот и ненаглядный наш господин-сотник пожаловал. Как мы рады вас видеть, сеньор Догвиль!

На лице каждого в казарме отразилось одно и то же кислое выражение. День, можно сказать, начался.

— Проснулись, дармоеды? Пошевеливайтесь! За кормёжкой и на смену. Ребята с ночи, устали как собаки, а вы тут расселись, в задницах чешите!

Ну, всё как обычно. Интересно, он сам когда-нибудь напивался под завязку, и чтоб с утра в дозор идти было?

— И чем у вас так воняет? — повёл чутким носом сотник. — Здесь выгребная яма или ещё казарма? Вечером чтобы убрались. Приду, проверю. Ясно?!

— Ясно, — был ему неслаженный многоголосый ответ.

— Тогда, шестой десяток первой сотни — пошёл за мной!

Стражники потянулись на свежий воздух. Помещение сразу сделалось словно бы больше в размерах, стало непривычно тихо и даже как-то умиротворённо.

— Гад ты всё-таки, Лопуша, и дружки твои, пьяницы. Умыться и то не успел. Одни от вас проблемы.

— Хватит ныть, не в первой. Прорвёмся как-нито ик… Бриться некогда, буду бороду отращивать.

— Только её тебе и не хватает для полного образа.

— Может и не хватает. Пойдём глянем, чего нам пожрать приготовили ик… А то брюхо аж сводит с голодухи.

— Это не с голодухи, — не преминул поддеть напарник, приглаживая пятернёй свои светлые вихры.

И, более не разводя болтовни, на ходу опоясываясь ремнями с ножнами, они вышли из окончательно опустевшей казармы.

Эти двое здесь слыли известными личностями.

Один, которому родное имя давно заменило простецкое прозвище, был из тех, что невысоки, зато сбитых плотно. Деревенское круглое лицо, нос картошкой. Нрава не буйного, но и не кроткого, да к тому же склонного к запоздалым сожалениям. В этом весь Лопух. Его напарник, казалось, являлся ему полной противоположностью. Высокий и худощавый. Взгляд добрый и какой-то забитый. Звать Юлианом. Точнее, это он хотел, чтобы его так звали. Но среди сослуживцев закрепилось иное имечко — Костыль. Общаться между собой в их гарнизоне предпочитали исключительно посредством дурацких прозвищ. Такая, понимаете, незыблемая традиция.

Юлиан поначалу злился. Потом привык. А куда деваться. Тем более характером он обладал мягким, даже заботливым. В гарнизоне над ним посмеивались, случалось и пинали, не со зла, так, мимоходом. Но тогда в дело вступали пудовые кулаки дружищи Лопуха, и проблемы решались сами собой. Одно время их даже прозывали «сладкой парочкой» — а чего ещё ждать от тупых солдафонов?

Чуть позже, подкрепившись кашей с мясом и козьим сыром, приятели заступили на смену дежурства в пограничной страже.

Неспешно прохаживаясь по дозорному ходу вдоль зубцов крепостной стены и изредка бросая скучающий взгляд то в сторону Пустоземелья, то в обратную, на лежащий у подножья крепости захолустный городок Бермонд, Лопух непрерывно зевал. Ходить туда-сюда быстро надоело. Он остановился возле одной из промежек. Перевалился через шершавые, изъеденные за века солнцем и дождями камни бруствера, и сплюнул вниз. Проследил за долгим полётом плевка к земле, вновь протяжно зевнул.

Время ползло не скорее полудохлой улитки.

— Что стоишь, рот разинув? Смотри, муха залетит. — Юлиан высунулся в соседний проём, поправил съехавший шлем и также не преминул сплюнуть. — Скучно сегодня.

— А когда весело было? От этой тягомотины и свихнуться недолго.

— Не ворчи, ещё месяцок, а там в отпуск. Поедем с тобой в Эрмож. Отдохнём по-людски. Я в прошлый раз с такой женщиной познакомился, уммм… Тебе, глядишь, подружку подыщем, а?

Лопух не клюнул, лишь поёжился, глубже закутываясь в плащ.

— Ага, только до отпуска дожить ещё надо.

Из пустошей задували напористый, продирающий до костей ветер. Собачий. Придёт время, и его сменит Волчий, что принесёт с собой воющую стужу и белые вихри. Всё вокруг засыплют сугробы в человеческий рост — не пройти, не проехать. Здесь это в порядке вещей. Зима на севере дело такое. А в этом году с погодой вовсе творилось что-то неладное. Нынче и не скажешь, что ещё даже не осень, а только первая седмица августа.

Тусклое пятно солнца поминутно то скрывалось за гуртом свинцовых туч, обложивших небо с ночи, то вновь выныривало, ненадолго освещая крепостной двор. Сверху тот был виден, как на картинке: внутренний плац и длинные ряды казарменных бараков, по углам толстые квадратные башни из красного камня. Комендантский донжон, выстроенный не по центру, а смещённый из-за плаца в бок, поднимался в полторы высоты окружных стен; на его позолоченном шпиле, торчащем над наблюдательной площадкой, развевалось два флага — имперский сокол в обнимку с местным медведем, оба на терракотовом фоне. По периметру на галереях ходили другие стражники. Уныло пялились вдаль, высматривая приближение «врага», развлекали друг друга старыми байками да гоняли вороньё, что вечно кружило над крепостью, загаживая карнизы. Всё как положено.

Если приглядеться, маленькие фигурки можно было различить и на убегающей за горизонт в обе стороны Стене. Но этим было не до плевков с верхотуры — попробуй отмахай за день километров по сорок, поглядишь, что останется от твоих подмёток. Хуже только трястись в седле, разъезжая по буеракам и ведя осмотр основания Стены на предмет возможных подкопов. Как будто, кому-то могла взбрести в голову подобная бессмыслица.

Лопух этим ребятам не завидовал и искренне радовался, что их десятку редко когда выпадало, а вернее, доверялось, дежурить во внешних дозорах. Уж лучше коротать время в родимой твердыне.

Их крепость Медвежий Угол не отличалась ни размерами, ни какими бы то ни было особенными заслугами размещённого в ней гарнизона. Одна из двенадцати точно таких же пограничных застав, возведённых посреди северного холмолесья, словно равномерно распределённые узлы, затянутые на каменной ленте Стены.

Кто ни разу не видел Великую Стену своими глазами, тот навряд ли представит себе весь размах подобного сооружения.

Начало своё она брала у восточных отрогов гор Кнебу, от которых изогнутой дугой шла на сотни километров по взгорьям и долинам, по лесам и лугам, вплоть до самых берегов матушки-реки Корабель. Стена или как её ещё называли — Рубеж, являлась той рукотворной преградой, что наглухо отгораживала территорию Империи от любых посягательств с севера. И неспроста это было сделано. Ведь там на обширных просторах лежало Пустоземелье — места дикие, населённые варварскими племенами (людскими и не только) и заслуженно носящие свою недобрую славу.

Лопух знал, что с одной стороны с ними граничит Волчий Двор, с другой Гнездо Сокола, а между крепостями лежит громада Стены. Её сооружение затеялось более шестисот лет назад потом и кровью тысяч наёмных работников, свозимых со всей страны крестьян, каторжников и военнопленных, продлившись полтора столетия. Окупились ли вложенные затраты? Стражник не утруждался подобными размышлениями. Как бы то ни было, страна обеспечила свою безопасность на данных границах, а парни вроде него получили добротное место для службы. Лишь это, в конечном счёте, и имело значение.

Несмотря на случающиеся ворчания, свою работу Лопух любил и не согласился бы променять её ни на что другое. Если только предложат перебраться поближе к столице, ну или, к примеру, в крепость Жесть, являвшуюся военной опорой всех северных имперских земель, прозываемую в народе Жестянкой. Однако рассчитывать на подобное если и приходилось, то лишь в то же сне.

— О чём задумался? — спросил Юлиан.

— А?… Так. Как говорится, о жизни да ни о чём.

— О жизни много думать нельзя, а то вдруг поймёшь, какая это, в сущности, никчёмная штука. И что тогда делать?

— Не знай.

Опёршись локтями на камни соседних промежек, они смотрели в подёрнутую туманной дымкой даль. Внизу по равнине ветер катил семейство иссохших бродячих шаров. Сначала из пустошей к подножию крепости, а когда сменялся, обратно в пустоши, туда и обратно, — тоже своего рода жизнь.

— Тут ребята из пятого говорили, что вчера видели древня. Правда, вдалеке.

— Конечно, — протянул Лопух, не отрываясь от созерцания пасторальных видов. Ветер холодил лицо, хоть как-то отгоняя дрёму. — А мне рассказывали про девственниц, замурованных живьём в подвалах комендантских башен, и что их души теперь сохраняют Стену от разрушения — оно как-то позанятнее… Если слушать всё, о чём здесь треплются, никаких ушей не хватит.

— Не скажи! — встрепенулся напарник. — Древни, в отличие от любимых тобою девственниц, существа реальные. Бывало, помнишь, подойдёт эдакий громила к самой Стене и давай по ней лапищами скрести. А они у них вылитые ветви с листочками-сучочками. Давно уже, кстати, не захаживали.

— А твои друганы из пятого случаем нового Нашествия там не разглядели? Может, ещё и гоблины с дикарями на нас ордою прут, мы ж ни слухом, ни духом?

Стражник даже привстал на носки, вроде как выглядывая что-то в отдалении.

— Война с нелюдью была больше двадцати лет назад. Про то уж забыли все. А древни каждый год появляются. Они же вроде «живых» деревьев, значит, скорее всего, из Глухолесья, что за пустошами лежит. Но зачем-то сюда идут. И чего им, спрашивается, неймётся?

Лопух хотел вставить слово. Рта раскрыть ему не дали.

— Представляешь, если они разумные? И таким образом пытаются вступить с нами в общение. А мы их огнём отгоняем. Я вот думаю, надо бы как-нибудь ради интереса одного пропустить, тогда станет ясно, чего они хотят.

— Угу, Стену сломаем, ради твоего интереса. Подпустим эту гадину к себе, а она нас — бац! — Лопух для наглядности хлопнул в ладоши, — и в лепёшку. С ними с дубовыми так просто не сладишь, обычные стрелы им нипочём, только огня и боятся. Уж лучше их издали палить, чтоб без проблем.

— Так-то оно так. — Задрав голову и сдвинув шлем с широкими нащёчниками повыше на лоб, Юлиан следил за полётом коршуна в клубящейся серой вышине. Тому, должно быть, всё Пустоземелье было видно от края до края. — Но вдруг и не так. Никто ведь ни разу не пробовал. А нет бы, по-умному поступить.

Лопух аж прыснул:

— Конееечно! Если по-умному, то можно. Отчего нет. Вот прям сейчас ступай к коменданту и передай ему свои бредни. Я ж в сторонке постою и послушаю, что он тебе ответит. Наш Мундир, говорят, в прошлую заваруху с дикарями себя так проявил, что в награду его поставили главою крепости. Может и на этот раз он захочет испытать удачу.

— Да ну тебя. Никакой фантазии.

Долговязый стражник нахлобучил обратно шлем и передёрнул плечами. Ни шерстяной плащ, ни тёплые перчатки не спасали. Ветер задувал, и увядающая трава в пустошах стлалась под ним волнами. Погода какой день держалась на редкость скверной.

— Я вот слыхал, что нелюдь на севере снова шумит, — в свою очередь поделился и так всем известной новостью Лопух. — Так что про Нашествие может ещё вернее будет, чем про твоего древня.

— Пошумит и угомонится. Или снова на Омар двинет, как в прошлом году. Нам от того ни тепло ни холодно, — отмахнулся напарник. — Пойдём лучше водички попьём. Что-то тут слишком тоскливо стало.

Зевая на пару, стражники отстранились от бруствера. Пялиться на голые просторы наскучивало не меньше, чем ходить по стене. Народ, что на галереях, что во внутреннем дворе весь куда-то разбрёлся. От города доносился лай особо неугомонной псины. Солнце между тем скрылось с концами. В мире повисли блеклые сумерки, точно вечер наступил раньше срока. Извивались и хлопали терракотовые флаги на шпиле донжона, чьё сферическое навершие грозило пронзить подбрюшье низко ползущих туч.

— Во, припустился! — коротышка Хряк приоткрыл дверь, высунул в проём голову и тут же отдёрнул. Лицо его блестело от стекающих капель. — Ни хрена не видно! Я туда не пойду.

— Никто не пойдёт, кому охота. — Лопух устраивался поудобнее, отставив мешающиеся ножны с мечом в сторону.

В небольшой караулке царил сумрак. Факел, торчащий во вбитом в камень кольце, коптил. Четверо стражников бездельно слонялись из угла в угол. Точнее слонялись двое. Лопух и Старый Ворчун полулежали-полусидели на скамье за пустым столом, привалившись спиною к стене. Юлиан с Хряком попеременно выглядывали наружу или подходили к стоящей в углу бочке, зачерпнуть ковшом воды. Снаружи буйствовал ветер, и хлестали упругие плети ливня.

— Только бы Догвиль не увидел, что мы посты оставили. — Юлиан измерял шагами расстояние от винтовой лестницы в центре караулки, убегающей вверх на башенную площадку и вниз во двор, до одной из дверей, ведущей на обращённую к пустошам крепостную стену. Хряк услужливо уступал ему дорогу. — Может, пойдём, влетит ведь.

— Хорош дёргаться, нечего там делать, — пробормотал Лопух со своего ложа. Подбородок его неудержимо клонился к груди. — Сам посуди, кто нас хватится? Все также попрятались. А Догвиль, небось, с другими сотниками у коменданта засели и горячий глинтвейн глушат.

— Костыль, я тебе тоже самое скажу, — подхватил всегда со всеми соглашающийся Хряк. — В такую погоду только и делов, что на печи лежать. И лучше не одному, а с хорошенькой бабёнкой. Ворчун, ты как, не отказался бы сейчас от хорошенькой бабёнки?

— Чего ещё удумал, — прохрипел Старый Ворчун, почёсывая седую щетину над кадыком. — Вечно всякую глупость брякнешь.

— Ворчи — не ворчи, а ведь не отказался бы! Я тебя как облупленного знаю, уж сколько лет вместе служим.

Смеялся Хряк не через рот, а словно бы носом. Да и не смеялся, а скорее хрюкал, от чего и получил прозвище.

— Ну вас, дураков. — Ворчун прикрыл глаза и тоже безвольно свесил голову.

— С чего бы такое веселье? — Юлиан, наконец, прекратил своё мельтешение, подпёр плечом стену у бочки и тягостно вздохнул.

Тишина. Лишь чуть потрескивает факел, да дождь монотонно стучит по камням. Со стороны Лопуха раздались первые отголоски сладкого похрапывания.

— Вот в позапрошлом году буря, так буря была! — не прошло и минуты, как Хряк решил поведать одну из своих бесконечных историй. Длительное молчание им внутренне не переносилось. — Мы тогда аж три дня из казармы задни…

Договорить он не успел. Идиллия их тихого уюта была немилостиво разрушена донёсшимся снаружи потоком отборной брани. Дверь распахнулась от грубого рывка, заставив взвиться пламя факела, и в караулку влетела долговязая фигура в дождевике и треуголке, вся в струях воды.

— Я вас всех, мать вашу, на виселицу отправлю! — пообещал с порога незваный гость. — Или сам прямо здесь прирежу, как паршивых овец! Уроды! Тупицы! Вы почему не на своих постах!

Лопух и Ворчун как ошпаренные подпрыгнули со скамьи. Задетый ими стол накренился, а затем с грохотом опрокинулся на пол. Вжав головы в плечи, стражники вытянулись в струнку.

— Я этого так не оставлю, — не произнося, а выплёвывая слова, продолжил сотник. Его затянутый в перчатку палец угрожающе нацелился на замершую четвёрку, суля им все муки ада, левая ладонь сжимала рукоять меча. — Что за самовольство?! Кто позволил?!

— Да… мы тут, — попытался пролепетать Хряк.

— Молчать! Нееет, я возьмусь-таки за вас, за бестолочей. Навеки меня запомните!

Юлиан натужно сглотнул вставший в горле тугой ком.

— Хватит с вами мусолиться! Не солдаты, а куча отбросов! Самим-то не противно на себя смотреть? Ни дисциплины, ни выучки, ни малейшего понятия о службе. Устроили тут, чёрте что! Не пограничная крепость, а бордель какой-то!

Сотник стоял, широко расставив ноги в огромных ботфортах с отворотами. Свою брань он сопровождал рубящими взмахами, хорошо что, свободной руки. Веер брызг с его плаща летел на боящихся шелохнуться подчинённых.

— Разнежились, расслабились… А вдруг война?! Вдруг из пустошей нелюдь хлынет. И что тогда?

Никто ему не ответил, лишь ниже опускались головы. Впрочем, и вопросы были из разряда тех, что не требовали ответа.

— Раздавят нас как слизняков! Вот что тогда будет! — уверено заключил сам Догвиль. — И всё из-за таких паскудных крыс как вы!

К гневным монологам командира стражники успели попривыкнуть, хотя лишний раз попадаться тому под руку не хотелось никому. Теперь же главное было помалкивать с видом собаки, битой хозяином, но полностью осознающей свою вину.

— Дождя они испугались, — уже тише и с каким-то надломом в голосе добавил сотник. — Отцы наши насмерть за Стену стояли, а мы скоро забудем, с какой стороны за меч браться… Нет, не выстоять нам, коль снова прижмёт. Сомнут и не заметят.

Догвиль замолк, уронив руки и пустым взглядом уставившись куда-то в тёмный угол караулки. Лопух украдкой потянулся к своему ремню с ножнами, лежавшему под опрокинутым столом. Что им сейчас делать было непонятно, то ли убраться подобру-поздорову, надеясь, что всё ограничится устным внушением (ничего страшного они ведь не совершили, а мелкие нарушения случались едва ли ни ежедневно — крепость же стоит, как стояла), то ли оставаться на месте. Вот не свезло, так не свезло.

Впрочем, долго маяться не пришлось. Простуженный Ворчун глухо закашлялся, вернув тем сотника с небес на землю. Командир ещё раз из-под полей треуголки мрачно оглядел подчинённых, губы его скривились, будто он глотну чего-то горького.

— А ну марш по своим постам! Как сменитесь, явитесь ко мне все четверо. Там решим, что с вами делать.

Собратья по несчастью переглянулись с надеждой. Неужели на этом головомойка и впрямь закончится? Авось повезёт и к вечеру леворукий пёс совсем остынет!

Огибая поваленный стол, они дружно бросились к…

Ведущая на крепостную стену дверь распахнулась вторично, вновь впуская порыв вихря. Вместе с которым в караулку ввалился запыхавшийся стражник. Ливень за его спиной неистовствовал пуще прежнего. Сверкнула молния, небеса над крепостью лопнули от громового раската. И словно запоздалое эхо донёсся ещё один приглушённый удар.

Увидев Догвиля, стражник заорал срывающимся голосом:

— Слава Богу, командир, вы здесь! А там… ТАМ ДРЕВЕНЬ! Как из-под земли вырос. Мы за дождём сразу не заметили. А он с дубиной и давай Стену долбить! И огонь не разжечь, всё отсырело нахрен. Я за вами побежал, а остальные пока там… Караулят!

Сотнику, к его чести, потребовалось не больше мгновения, чтобы вникнуть в смысл сказанного.

— Мать вашу! Этого ещё не хватало. Все за мной!

Облачённая в плащ фигура метнулась из караулки. Стражники снова переглянулись, пожали плечами и гомонящей оравой нырнули следом за командиром под ледяные потоки.

2

Вмиг промокнув до нитки, сутулясь и чертыхаясь, они бежали за сотником и принёсшим донесение стражником. Те, судя по всему, направлялись к северо-восточной башне и дальше на примыкающий участок Великой Стены. Похоже, оттуда же доносилось буханье чего-то тяжёлого.

Крепость между тем заходила ходуном. Новость о нападении древня мигом разнеслась по гарнизону. Отовсюду слышалось: «Все на стены!». Заглушаемый дождём звучал сигнал тревожного рога. По каждой лестнице наверх взбирались поднятые в спешке солдаты, кто-то присоединялся к ним, другие, сломя голову неслись, вперёд. Ливень нещадно поливал всех без разбору. В сумрачной вышине вновь полыхнули извивы молний, ударил гром.

На месте происшествия уже собралась изрядная толпа. Едва ли ни весь личный состав сбежался поглазеть на великана — можно было и не трубить тревогу. Даже неприятность вымокнуть никого не испугала. Шум. Суета. Топот множества спешащих ног. Крики, неразборчивые, перекрывающие друг друга и от того сливающиеся в единую сумбурную какофонию. Кругом хлещет вода и темень. Факелы напрочь заливает дождём.

Воздух трещал от непрерывно разряжаемых луков и арбалетов. Стражники, заполонившие проход на крепостной стене, азартно ругались. Каждому хотелось протиснуться к брустверу и выглянуть за него. Некоторые предпочли выйти на саму Стену, где было попросторнее, но и конечно поопаснее, — великан подошёл совсем близко, не далее полусотни метров от угловой башни!

На башенной площадке места не осталось вовсе, потому Юлиан с Лопухом рискнули податься на Стену. В общем гвалте слышались воззвания Догвиля, орущего что-то про стрелы и горящее масло. Шум ливня, гулко барабанящего по шлемам, и крики толпы делали его команды едва различимыми. Поработав локтями, приятели сумели-таки пробиться к промежкам и своими глазами увидели причину обуявшего всех безумства.

А посмотреть было на что!

Древень оказался из крупных. Он стоял у основания Стены, возвышаясь на добрых две трети её высоты. Конечно, не такой высокий, как «обычные» сосны или вётлы, но дюжий. Его тело походило на громадную колоду, водружённую на пару широких ногопней, с торчащими из неё сучьями. Мощные лапы заканчивались десятками длинных пальцев-отростков. В них великан сжимал дубину, бывшую некогда цельным древесным стволом. Своё оружие лесной монстр медленно заносил над башкой, из которой также росли покрытые листвою ветви, после чего со скрежетом обрушивал его на Стену. И тогда каменное крошево разлеталось во все стороны. Облако пыли пеленою оседало на великана, но дождь сразу смывал с него грязь.

Кладка Стены после каждого из ударов ощутимо сотрясалась.

Все бока, морда и лапы древня уже были утыканы древками стрел, будто тот на глазах обрастал иглами. Древесного гиганта подобные неприятности, похоже, ничуть не волновали.

Новый удар пошатнул Стену.

— Ого-го! — перекошенное лицо Хряка, что следом за напарниками вышел за пределы крепости, выражало глубочайшее восхищение. — Первый раз вижу, чтобы они брались ломать Стену!

Стрелы и железные болты продолжали с глухим стуком вонзаться в древня. При ближнем рассмотрении каждый желающий мог убедиться, что пришедшее к ним существо и впрямь являлось не чем иным, как ожившим деревом. Деревом, отрастившим себе конечности, крепящуюся к торсу без всякой шеи голову, похожую на дупло пасть и блеснувшие зелёным в отсвете молнии глазёнки под бугристыми наростами бровей. Словом, великан полностью оправдывал своё название!

Никто из стоящих на галереях не мог припомнить, чтобы им прежде доводилось видеть громил в столь разъярённом виде.

Дубина древня вновь поднялась и с протяжным скрежетом, что не был способен заглушить и ливень, опустилась. Раздался угрожающий треск. От Великой Стены отвалился заметный кусок, с грохотом обрушившийся под ноги великану, а по всей её высоте сверху донизу пролегла вертикальная трещина.

Вышедшие на Стену стражники отхлынули ближе к крепости и подальше от развороченного участка галереи.

— Масло! Несите горящее масло, черти! — призывал кто-то.

— По глазам его! Целься в глаза! — доносилось в ответ.

Лопух с Юлианом, высунувшись в одну промежку, упивались видом происходящего. Ни дождь, ни хлещущих по лицу ветер, ни сыплющиеся сзади толчки не могли отвлечь их от сего зрелища.

— Да разве попадёшь в глаз в такой мешанине, — проворчал кто-то за их спинами. — Эх, сейчас бы огоньком его попотчевать. Вмиг бы струхнул!

Кладка дрогнула в очередной раз. Древень усердно как вол, не обращая внимания на колючие укусы досаждающих ему букашек, совершал свой разрушительный труд.

— А ну разойдись! Дорогу!!!

Заорали так, что заложило в ушах. Стражники прижались к брустверу. Из ведущей в угловую башню дверки появилось четверо парней, тащивших парами по пузатому бочонку с просмолёнными стенками. Толпа на галереи расступилась, давая им проход. Кто-то совсем по-бабьи завизжал, когда в давке его едва не выпихнули в проём между зубцами.

Носильщики остановились, пережидая следующий таранный удар, а затем рванули к месту, под которым расположился древень. Бруствер здесь полностью обвалился, образовав широкую дыру. Огибая навалы камней, молодчики подобрались к самому её краю и швырнули свои бочонки вниз, прямиком на здоровенного, но не отличающегося проворством великана. И сразу подались назад. Мелькнула дубина, монстр нанёс новый удар. Грохнуло. Брызнул град щебня. К счастью парни всё проделали на загляденье слаженно и быстро, так что отделались лишь мелкими ушибами.

Под одобрительные возгласы смельчаки вернулись к держащимся на безопасном расстоянии сослуживцам.

Лесной ужас никак не прореагировал на совершённое над ним надругательство, хотя вся голова и грудь его оказались залиты вязкой жижей, выплеснувшейся из лопнувших от удара бочонков.

— Что за дрянью они его облили? — недоумевал Лопух.

— Огня! — рявкнул властный голос, может и старины Догвиля.

И тут совсем рядом загорелось пламя. Один из лучников догадался поджечь скрученный из пакли бандаж, закреплённый у наконечника стрелы, от принесённого кем-то застеклённого фонаря, перед этим смочив тот маслом из него же. Пламя под дождём шипело и трещало, но не гасло.

— Стреляй! — скомандовал прежний голос.

Приятели затаили дыхание.

Уже немолодой бородатый лучник в соседней с ними промежке отбросил мешающийся капюшон за спину и натянул тетиву лука до самого уха. Вода стекала ручьями по его волосам и подбородку. Стрелок прищурил один глаз. Звонко щёлкнуло. Стрела рыжим росчерком понеслась к древню. Лучник оказался опытным, и ни сбивающий баланса бандаж, ни размокшая тетива не смазали его выстрела. Стрела угодила великану точно в ту часть башки, что можно было назвать его рожей. В одно мгновение монстр вспыхнул исполинским факелом. Полумрак сменился малиновым заревом. Сгрудившийся у промежек народ обдало волной жара. Горящее масло было штукой дорогостоящей, но зато его пламени не могла загасить никакая вода!

Громила разом ослеп. Его зашатало и повело от Стены. Кривые лапы выронили дубину. Великан принялись неуклюже колотить по пылающей башке, пытаясь сбить огонь. Но куда там.

Воздух сотряс трубный вой. Вибрирующий и надсадный.

Никто из стражников до этого даже не предполагал, что древни могут так голосить. Считалось, они немы и вовсе нечувствительны к боли. А тут припекло, и заверещал!

Солдаты на стенах отозвались победным ором.

Древесный монстр не переставал противно визжать. Огонь вперемешку с чадящим дымом окутали его густым облаком, очевидно, причиняя жуткие мучения.

Лопух ликовал вместе со всеми. Рядом что-то говорил Юлиан, которому отдавили все ноги. Стражники на галереи Стены и в крепости осыпали древня насмешливыми выкриками. А тот косолапо топтался на одном месте, и всё визжал, и визжал. Но постепенно движения его замедлялись. Трубный вой сменился глухим бормотанием. Прошло ещё немного времени, и несуразное тулово древня грузно осело в грязь бесформенной кучей. Огонь, пусть притушенный ливнем, не унимался, пожирая великана.

— Готов сучклявый! — орал Лопух. — Наша взяла! Ура!

— Ура! — подхватывал Хряк. — Ура!

И вот уже весь вымокший до нитки гарнизон разразились громогласным: Ура! Ура! Ура! Они, что есть мочи, хлопали друг друга по плечам и потрясали сжатыми кулаками. Бородатому лучнику досталась особая порция похвалы, а также медвежьих объятий. Поверженный громила догорал у Стены. С ним было кончено, и про него все забыли.

Но когда протянувшуюся с небес до земли серую водяную завесу вновь прорезал нестерпимо высокий визг, веселье пришлось свернуть. Все вновь бросились к промежкам. Увиденное потрясло и сперва даже парализовало их мысли.

Древень, ранее не отличимый от кучи тлеющего валежника, медленно поднимался с земли. Покрытые корою лапы опирались на подобранную дубину как на крюку. Закопчённый до черноты торс великана при каждом движении натужно скрипел, будто стоная; огненное омовение не прошло для него совсем уж бесследно.

Не веря своим глазам, они смотрели на восстающего из адского пламени монстра. Последние звуки веселья сошли на нет, теперь лишь шелест дождя нарушал повисшее на стенах молчание.

Грянул особо устрашающий раскат грома. И одновременно с ним древень резко распрямился, вскинув вверх лапы. Брошенная им дубина взмыла точно лёгкая тростинка. Кувыркаясь в воздухе, громадный молот ударил по брустверу галереи, размозжив каменную кладку на тысячу осколков. Отскочив, бревно перелетело через Стену, и рухнуло уже по другую её сторону.

И тогда всё смешалось. Отчаянные крики. Выпученные глаза. Бесполезные, никем не выполняемые приказы… У прохода в угловую башню столпотворение… Несут на руках окровавленные тела… Нескончаемая ругань, стоны, рвущий горло кашель…

Дождь вскоре утих, излив себя до капли. Тот раскат стал прощальным. Воздух наполнился испарениями, оседающими на камнях крепости холодным туманом. Солнце выглянуло на миг и сразу скрылось, не желая подарить продрогшей земле ни лучика лишнего тепла.

Древень сумел уйти. Продолжая местами гореть, в клубах дыма он нетвёрдой походкой побрёл от Стены. Где-то там, вдали пустошей находился его дом. Великан уходил, и его никто не преследовал. Их никогда не преследовали, ни прежде, ни теперь.

3

Вечером в местной таверне «У доброго мельника», или на общенародном — в «Берлоге», под тусклым светом подвешенных у потолка на старом тележном колесе свечей за дальним угловым столом сидели трое. Среди запаха жареной рыбы, ползущего в общий зал с кухни, завсегдатаи из городских наперебой обсуждали события минувшего дня. Нападение великана на Стену и потери среди солдат гарнизона обеспечили тему для пересудов на многие месяцы вперёд. Но за этим столом взятые закуски стояли почти нетронутыми, лишь раз за разом наполнялись пузатые деревянные кружки. Текла невесёлая беседа с долгими паузами.

— Ну и? — спросил Лопух, отталкивая тарелку с опротивевшими соленьями и придвигая ближе кувшин с пивом.

— Да я сразу понял, что дело дрянь. Когда очухался после удара, стал искать его… Кругом все орут, ничего не разобрать. Кто сам поднялся, других подняли. А кто-то так и остался лежать.

Хряк уставился в засаленную от времени столешницу, глаза его мокро блестели. Чуть помедлив, он поднял кружку и приложился к ней. Утёр рот тыльной стороной ладони.

— Бегал, хватал всех подряд, вглядывался в лица, да всё не те. Потом догадался вниз спуститься. Двоих ведь со Стены сбросило. Там и нашёл его… как раз возле той дубины он лежал. Только что уж. Руки-ноги вывернуты, как у живого никогда не получится. А глаза открыты и такие спокойные.

Оглушительная болтовня в «Берлоге», слышался даже смех. Хряк не обращал внимания. Казалось, сейчас он не замечал ничего, кроме своей кружки, да и её держал лишь бы чем-то занять руки.

— Одним словом, нет больше Серхо, вот и всё.

— Кого? — не понял Лопух.

— Ворчуна не стало, говорю! — взвился вдруг Хряк. — Звали его так — Серхо. Ясно?! А мы всё: Ворчун, Ворчун, как собаку… Сами мы собаки! А он таким человеком был… Я с ним с самого начала, как только пришёл сюда сопливым юнцом. Он уже давно служил, ну и меня, бездаря, стал уму-разуму помаленьку учить. Как отец родной за меня вступался. Понял? Как отец!.. А ты «кого?». Эх…

Хряк хотел снова приложиться к кружке, но та опустела. Тогда он с досадой двинул ею о столешницу и поднялся.

— Столько всякой дряни кругом было, а подставился именно он.

— Хряк, ты бы успокоился. Ничего ведь не изменишь. И не один он погиб, — молчавший до того Юлиан тоже разгорячился. На его лбу пролегла ободранная ссадина — маленький подарочек от бродячего дерева, а верее, от своих же сослуживцев. — Вор…, то есть Серхо, был солдатом. Хорошим солдатом и хорошим другом. И он знал, что на службе, тем более здесь, на границе, всякое может случиться. Не всем повезло отделаться шишками. Ворчуну, то есть Серхо, ему как раз… Судьба значит такая. Может, в следующий раз не повезёт уже кому-то из нас.

Коротышка зло посмотрел на Юлиана. Сжатые пухлые кулаки дрожали как при лихорадке.

— А пошли вы все, — бросил он. Взгляд его как-то разом потух. Отпихнув табурет и не оглядываясь, Хряк двинулся к выходу.

— Зря ты так. Они с Ворчуном сильно дружили, он ему и впрямь, как отец был, — расстроился случившимся Лопух.

— Знаю. — Юлиан ковырнул ложкой в остывшей солянке. — М-да… Хряк сам не свой, может, догоним его и в казарму отведём?

— Не, его сейчас лучше не трогать. Он не буйный. Пусть погуляет немного, проветрится и сам остынет.

— Хорошо бы.

Паршивый складывался вечерок. Да и разве, могло быть иначе? И то, что за всем случившимся Догвиль помнить забыл об утреннем выговоре и даже дал день отгула десяткам, в которых случились потери, не сбивало поднявшейся на душе мути. Нападение древня отправило на Небеса шестерых стражников, ещё троих сильно покалечило. Из забавной на первый взгляд истории — видали, лесной великан притопал к самой Стене, да ещё дубину с собой приволок! — вышла такая трагедия.

За последние десять лет в их гарнизоне погибло одиннадцать солдат. Двое по собственной глупости, остальные за Стеной в разведке. Но здесь понятно — Пустоземелье не жаловало чужаков. Отряды Сумеречных Сов осознанно лазали в пустоши, добывая сведения о возможных набегах со стороны варваров, гоблинов и прочей обитающей там скверны. Нелёгкая у них работёнка, кто ж спорит. Другое дело — служба под защитой крепостных стен. Размеренный, устоявшийся порядок, однообразие и скука. А вот, оказывается, всюду хромая смерть тебя достанет, коль пожелает.

Со случившимся нападением следовало считаться. И не просто считаться, а делать из него самые что ни есть серьёзные выводы. Если раньше великанов воспринимали как страховидных, но в сущности безобидных созданий, то теперь они разом превращались в реальную угрозу. В связи с этим, с сегодняшнего дня гарнизон Медвежьего Угла переводился на усиленное положение.

Да, тут имелось, о чём крепко призадуматься.

Посидев ещё с часок и чуть захмелев, приятели покинули бывшую всегда такой уютной, но не на этот раз, таверну.

Бермонд отходил ко сну. Тихий городок, примостившийся в тени Великой Стены: домов с три сотни и среди них лишь таверна имела два этажа. Жили здесь отставные солдаты, пасущие овец на ближних лугах крестьяне, ремесленники да кое-какие торговцы. Многие из стражников, особо семейные, также имели в городе дом, а в крепость ходили как на работу. В шестом десятке таких было трое. Теперь всех их согнали из-под тёплого жёниного бока в родимую казарму.

У Юлиана с Лопухом ни семьи, ни того, к кому бы они хотели наведаться, по крайней мере, этой ночью, не наблюдалось. Казарма была для них любимым домом, семьёй и всем остальным. Туда они и брели узкими улочками. Под ногами хлюпала размокшая грязь, в колеях дороги стояла вода. Стемнело, но на небе не проклюнулось ни звёздочки. Окна за свитыми из прутьев лозняка загородками прикрыли ставни, и редко где за ними мелькал огонёк свечи. Лишь во дворах брехали собаки.

— Опять лают. Вторую ночь кряду.

— Это луна. Хоть и стёрлась наполовину, а всё какая-то недобрая. Не иначе, из-за неё и я плохо сплю. — Юлиан одёрнул с утра напитавшийся влагой плащ и шмыгнул расклеившимся носом.

— Ты, Юлик, хоть и голова, но голова глупая, — не преминул заметить приятель. — Темень кругом. Где твоя луна, чего нам не посветит? Тучи съели? И как собаки её за ними видят?

— Сам ты… Они её не видят, а чуют. Они всегда чуют, когда беда приходит, вот и лают. Давай-ка ходу прибавим.

И впрямь, стоило поторопиться. Крепостные ворота запирались ровно в десять. Комендант, в распоряжении которого имелся такой дорогостоящий и по большей части совершенно бесполезный прибор как хронометр, строго следил за исполнением данного распоряжения. Если кто не успевал вернуться в казармы к сроку, тому приходилось проситься на ночёвку к городским или снимать комнату в той же «Берлоге», за должную плату, конечно. И ведь у ворот дежурят все свои ребята! В окошечко они выглянут, в лицо тебе посветят и даже расспросят, удачно ли вечерок прошёл, посмеются, но дверку ни за что не откроют, сколь ни упрашивай. У них же приказ! Если начальство прознает, что после положенного часа внутрь крепости кого-то пустили, — три шкуры сдерёт. А то и жалованья лишить может, что стократ хуже.

Потому приятели не сбавляли шага до самых крепостных стен, вырастающих тёмной махиной за крайними домами городка.

— Всё ли спокойно, служивые? — Лопух не мог пройти и не поддеть знакомого привратника, стоявшего в этот вечер в карауле.

— Топай давай, нечего тут мешаться, — был ему не самый приветливый ответ.

— Нууу, какие мы нынче невежливые. А как в займы дать, так сразу: «Лопух, дружище, спасай!»

Юлиан видел, что напарника понесло. По собственному опыту он знал, что если вовремя не остановить этих разглагольствований, дальше они запросто могут вылиться в никому ненужные неприятности.

— Идём. Хватит нам на сегодня приключений. — Он взял упирающегося Лопуха под локоть и потащил за собой, стремясь скорее пройти лежащий за воротами каменный портал с поднятыми железными решётками по обеим его сторонам. Концы прутьев решёток напоминали грубо выкованные копейные наконечники, нацеленные в голову каждому, проходящему под ними.

— Костыль, ты бы увёл его от греха подальше, — посоветовал «обиженный» привратник, от чьих начищенных бронь отражалось пляшущее на сквозняке пламя факелов, висящих на стенах туннеля. В устье портала вроде и не сильный снаружи ветер набирал напор.

И этот не может, чтобы не поерепениться!

— Сами как-нибудь разберёмся, Лука. — Юлиан покрепче перехватил руку вновь взбрыкнувшего приятеля. — Ты лучше скажи, Хряк уже вернулся?

Стражник не спеша поправил вроде как съехавшие ножны с мечом, лишь после чего проворчал:

— Не видал я твоего Хряка. Скоро затворяем. Если не поторопится, может гулять и дальше.

— Не видел, говоришь. — Юлиан утёр нос перчаткой, продолжая толкать перед собой Лопуха вглубь портала. — Странно. Может он у кого-то в городе остался?

— Не знаю, — отмахнулся Лука, отворачиваясь к другим стражникам, подпиравшим створки пока ещё открытых ворот, и теряя к ним всякий интерес.

Юлиан тяжко вздохнул. Хорошо хоть Лопух с ним, а был бы с Хряком — точно бы беды не миновать. И что ему оставалось делать? Лишь вздыхать. Рядом плёлся разом сникший, стоило им оказаться внутри крепости, напарник. Ветер трепал подолы плащей. Длинные бараки казарм стояли тихие и мрачные, площадка плаца пустовала, а в окнах верхнего этажа комендантского донжона горел свет.

Опасения не оправдались. Вернее оправдались лишь отчасти.

Хряк объявился на следующее утро. Весь в грязи, навеселе и с живописно набрякшим фиолетовым кровоподтёком на щеке, от чего его пухлая физиономия округлилась ещё сильнее. Проснувшись от поднявшегося в казарме гомона и поняв, кто стал его причиной, Юлиан внутренне напрягся. Он вдруг очень ясно представил себе, как их загулявший сослуживец подходит и с притворным весельем говорит что-нибудь вроде: «Доигрался я ребята. Может так и лучше? Может судьба у меня такая — невезучая?» Или ничего не говорит, а просто собирает свои вещи да уходит. И не услышат они о нём больше ни слова. Ну, не услышат и не услышат, кто от того расстроится?

Я бы расстроился, — подумал Юлиан.

Вышло же всё совсем по-другому.

— Чего рожи кислые, с похмелья что ли? — Улыбаясь своей всегдашней дурацкой ухмылкой, не раздеваясь, Хряк со стоном неземного наслаждения повалился на свободную койку возле той, на которой сидел сонный Юлиан.

— Это место Лаптя, если забыл. Увидит — шею свернёт. Он у нас как-никак десятник, имеет полное право. — На подошедшем Лопухе из одежды были одни портки. Выгнутая колесом грудь вихрилась чёрной порослью. Лицо со сна помятое. И ухмылка шире, чем у самого Хряка.

— Пусть сначала догонит, жирный боров! Где он, кстати?

— В лазарете. Его ж по башке камнем треснуло.

— А… Судя по нему, ему это ни впервой. Оклемается.

Юлиан смотрел на преобразившегося Хряка. Хряка, к которому давно привык и который ещё вчера был чернее тучи, а сегодня выглядел так, словно ничего не случилось. Лишь в глубине взгляда продолжал таиться горестный осадок. И вот он-то говорил сам за себя… Поражённый изменениями, произошедшими с коротышкой за минувшую ночь, Юлиан поначалу не нашёлся, что ему сказать. Зато Лопух не сплоховал:

— Хряк, ты как? Отошёл маленько?

В его словах хватало не высказанного волнения. Но дружеского участия в них было больше.

— Отошёл. — Голос стражника почти не дрогнул. — Ничего ведь не поделаешь. Пусть Ворчун упокоится на Небесах с миром, а мы тут ещё повоюем и за себя, и за него. Только в следующий раз, как какая деревяшка к Стене подойдёт, первая стрела моя! Всажу этой твари прямо в глаз — за Ворчуна.

А я бы так смог? — размышлял с какой-то отстранённостью Юлиан. Если бы тогда не Ворчун, которого я путём и не знал, а Лопух под удар попал. Если бы сейчас передо мной стояли Хряк и этот самый Ворчун по имени Серхо, и спрашивали: «Ты как, приятель, отошёл?», а Лопух весь изломанный лежал, укрытый с головой под белой простынёй. Вот если бы так было, а не иначе, что бы я им ответил?… Не знаю и даже думать о том не хочу. А Хряк молодчина. Не сломался мужик, не сорвался. Ночь помучился и всё. Что случилось, то случилось. Времени назад не воротишь, а жить дальше как-то надо… Я бы так не смог. И что они ржут?

— Угу, а рожу кто разукрасил? Добрый дядя?

— Не поверишь! — заявил Хряк на несомненно провокационный вопрос. — Оступился, упал и прямо об какой-то забор всей харей и приложился! Главное, ничего сперва не почувствовал. Только средь ночи очухался, лицо горит, куртку вон порвал. А так вроде цел.

— И как спалось?

— Ты сам как-нибудь попробуй поваляться ночку в сырой канаве, тогда узнаешь, что это за непередаваемое удовольствие. Замёрз как чёрт! Хорошо с собой бутылка винища откуда-то была, ей и отогревался. А чуть рассвело, сразу сюда. У ворот пускать не хотели, но я прорвался!

— Красавец! — Лопух от души хлопнул коротышку по плечу.

— Да уж, хоть сейчас на бал, — поддержал его Юлиан. И звучно чихнул. Ооо, вчерашнее вымокание возымело последствия.

— Будь здоров, не болей. А насчёт бала, коль позовут — сразу кричите! Я же пока пойду, помоюсь. Чешется всё страсть, и воняет как от… — Хряк издал носом характерный звук, вызвав в казарме приступ хохота. Поднявшись с измятого одеяла и оставив на нём мокрое пятно, он направился обратно на улицу, где уже набирала обороты утренняя суета.

— Ну и шут! — донеслось с ближней к двери койки.

— Ты, Сопля, к нему не лезь. Ему тяжелее всех нас пришлось — он друга потерял. Понял? — Лопух был не прочь почесать кулаки.

— Понял. Чего тут не понять. — Названный Соплёй поспешил отделаться от опасного собеседника и повернулся на другой бок. Когда этого доходящего хмыря захомутала — на кой только? — одна местная вдовушка, годящаяся ему в матери, и тот съехал жить к ней, никто в казарме об этом не сожалел ни минуты.

Остальные собравшиеся послушать о приключениях Хряка, зевая, разбредались по своим местам, одеваться-заправляться. Всё равно, спать уже не ляжешь, до подъёма осталось всего ничего.

Сегодня у них должен был быть выходной. Долгожданный и всеми любимый. С уймой свободного времени, чтобы в своё удовольствие прогуляться по неказистым улочкам Бермонда, может заглянуть в торговые лавки и, никуда не спеша, пошвырять кости в «Берлоге», надеясь выиграть бесплатную выпивку.

Но Догвиль решил иначе.

Не успели они ещё толком отойти от случившегося погрома, как сотник завалился в казарму и объявил, что вместо положенных двух выходных дней у них будет один сегодняшний (который, считай, уже наполовину прошёл, да и какой отдых в такой-то день), а завтра их десяток отправлялся на Стену для проведения ремонтных работ. Увильнуть от столь почётной миссии могли лишь попавшие в лазарет раненные и лежащие в городской церквушке под злосчастными белыми простынями.

— Потрудиться на общее благо каждому из вас пойдёт только на пользу, — провозгласил он. — И я лично прослежу, чтобы с вашей стороны всё было сделано с искренним усердием.

Стоило Догвилю удалиться, как Лопух с привлечением самых ёмких из известных ему оборотов высказал, что лично он думает по этому поводу. Слова его нашли горячую поддержку. Из их ставшего неполным десятка безучастным тогда остался один Хряк.

4

К утру тучи разошлись, и слякоть на земле подсохла, так что день обещал выдаться вполне солнечным, словно лето всё же решило напоследок побаловать их хорошей погодой.

Человек двадцать «добровольцев» из числа солдат с нанятыми в Бермонде строителями подобно муравьям копошились у основания и на самой Великой Стене. Одни таскали носилки, другие мешали крепёжный раствор, третьи возводили с обеих сторон Стены грубые строительные леса. И над всей этой кипучей деятельностью разносился успевший охрипнуть голос Догвиля, отчитывающий каждого направо и налево за намеренную медлительность и криворукую нерасторопность.

Напарники попали в группу, отряженную работать за Стену.

— А ведь мы с тобой сейчас за границей, — сказал Юлиан, уложив очередной мешок с сухой смесью из извести и глины в уже немалую их кучу и беря заслуженный отдых.

Мешки эти им насыпали в одном из крепостных складов, после чего они пёрли их через весь внутренний двор и дальше через узкий проход внизу северо-восточной башни, бывший единственным выходом с той на эту сторону. До последнего времени им пользовались лишь Совы, отправляясь на свои разведывательные прогулки в Пустоземелье. Умаялись носильщики изрядно, ведь до мешков им пришлось таскать ещё и вёдра с водой.

Что бы там ни кричал Догвиль, работа спорилась. Отовсюду доносился стук топоров и молотков. Наверх с помощью подвесных лебёдок поднимались бадьи с крепёжной смесью. В воздухе витало облако каменной пыли, от которой постоянно першило в носу.

— Чего говоришь? — переспросил Лопух, утирая со лба пот и сплёвывая хрустящий на зубах песок.

— Говорю, за границей мы с тобой стоим. Шагов на двадцать, но уже вне пределов Империи. Понял теперь?

— А… Ну и что? Нашёл чему радоваться.

— Ты, Лопуша, когда последний раз за границей был? И когда ещё будешь? Так что, чувствуй момент! — Белокурый стражник принялся потягиваться, разминая уставшие мышцы. — Эх, денёк просто прелесть!

— Никогда не бывал за этой границей и быть не собирался, — не разделил его восторга Лопух. — Заляпать бы тут всё поскорее. А то снова какой-нибудь древень явится, нам же его и встретить нечем. Если только кирками да лопатами. Вот веселуха будет!

— Нет, отныне всё строго. Ни одному великану к нам впредь незамеченным не подкрасться. Разведчикам, похоже, такой нагоняй вставили, раз им той же ночью пришлось в пустоши уйти, что они теперь из рейдов не вылезут, пока не выяснят, что там стряслось, если напавший на Стену великан совсем обезумел.

Юлиан пригляделся к чему-то наверху Стены, потом махнул на тот участок, где она примыкала к угловой башне крепости. Там тоже велись работы — уже были разобраны два крайних зубца и часть бруствера, теперь на их месте настилался деревянный помост.

— В дополнение к катапультам на башнях ещё вон стреломёты ставить собираются, как я слышал, — пояснил он. — Дескать, с их помощью мы враз отучим громил соваться, куда не следует.

— Стреломёты — это хорошо. — Проследив за его рукой, согласился приятель.

Трещину в Стене засыпали щебнем и заливали раствором. Разрушенную же часть галереи должны были выкладывать заново. Строители прилагали всё своё умение, дабы вернуть одному из знаменитейших строений Империи его исконный облик. Великая Стена кроме своих прямых военно-оборонительных функций имела ещё и историческую ценность, на чём Догвиль особо заострил их внимание, давая вводный инструктаж.

Словом, ремонтные работы продвигались, но гораздо медленнее, чем предполагалось, и грозили растянуться ещё на два, а то и все три дня. Древень, зараза, дел наворотил.

— Да, долго ещё. — Лопух, прикрывая ладонью глаза от солнца, разглядывал, что делается на поднимающихся вдоль повреждённой поверхности Стены лесах. — Это ж надо, весь выходной насмарку!

— Не ной. — Ноги гудели от усталости, и Юлиан присел на валяющийся поблизости массивный обломок старой кладки, выбитый дубиной великана. В горле саднило, то ли от пыли, то ли от входящей в силу простуды. Сам он смотрел не на строителей, а в противоположную сторону — в пустоши. — Считай, что Догвиль ничего не забыл, и это нам с тобой наказание за самовольное оставление постов.

— Сам считай, если хочешь, а я счёту мало обучен.

— Да? А кто сдачу в пивнушке быстрее всех пересчитывает?

— Ну, это другое.

Солнце перевалило за полдень, и тень от Стены вытягивалась всё сильнее. Дружно стучали топоры, поскрипывала лебёдка. От прошедшего обеда остались лишь смутные воспоминания, хотелось пить и ничего больше не делать. Юлиан принялся изучать рытвины на земле от лап великана. Тут же среди свеженарубленных щепок от строительных лесов валялось несколько обгорелых веток, россыпь жёлтых листьев — осень на пороге, и листва опадает даже с ходящих деревьев, — а также ворох сломанных стрел. Целые бережливый сотник велел собрать и сдать в крепостной арсенал.

Рытвины взрыхлённой земли тянулись на север.

— И чего он приходил, спрашивается? Решил перебраться на другую сторону? Зачем? Что, ему здесь плохо живётся? — размышлял вслух стражник. — Нет, Лопуша, ну разве не интересно было бы узнать, что подвигло великана напасть на нас?

— Опять за старое, — проворчал единственный слушатель.

— Вот был бы я комендантом, так приказал бы тем же горящим маслом запастись и стреломётов наставить. А Стену велел бы не ремонтировать, а напротив, ещё чуток разобрать, чтобы получился небольшой проход.

Юлиан вскочил на искорёженный обломок и стал размахивать руками, словно вживую видел всё то, о чём говорил. Лопух качал головой, но не перебивал.

— Рано или поздно пришёл бы древень. Его бы пропустили, а затем проследили, куда он дальше направится.

— А Стену?

— А что Стену? Дыру бы по-быстрому заложили и всего делов!

Рядом с ними послышались шаги. Лопух, стоящий лицом к мечтателю, вдруг скорчил страшную рожу и вытянулся, будто на смотре. Юлиан хотел спросить, что это на него нашло. Но все вопросы умерли, так и не слетев с языка, когда за его спиной раздался до боли знакомый голос:

— Чрезвычайно увлекательно.

Напрягшись всем телом, Юлиан медленно обернулся. И сам вытянулся в струнку.

Перед ними стоял Догвиль. Как всегда расставив ноги, а руки скрестив на груди. На лице каменная печать. Ветер вяло колыхал чёрный плащ за плечами сотника.

— А нельзя ли услышать столь замечательный план с начала? — Вопрос прозвучал с плохо наигранной учтивостью. — Я грешным делом проходил мимо и ухватил лишь самое окончание.

Если кто-то по его хрипатому голосу вдруг не понял, шутит он или нет, то прищуренные взгляд с сеточкой морщин в уголках глаза, напоминавших при свете дня пару капель расплавленной стали, объяснял тебе всё с предельной ясностью. И от того твоя душа стремилась заползти в пятки или куда подальше.

Молчание в их тесном кружке, повисшее среди разносящегося по округе шума стройки, длилось и длилось, становясь невыносимым. Догвиль ждал ответа.

— Да, собственно, ничего важного мы не обсуждаем, господин-сотник, — выдавил из себя Юлиан. Красноречие оставило его столь же резко, как нахлынуло. И к тому же ужасно захотелось чихнуть.

— Ничего важного? Так какой Бездны вы тут расселись! — взорвался Догвиль, брызжа слюной из перекошенного рта. — В то время как ваши товарищи честно работают, вы, дармоеды, прохлаждаетесь в сторонке! — Он двинулся на них грозной долговязой махиной, и они попятились. — Марш работать, иначе вылетите со службы к чёртовой матери! Отправитесь обратно в своё дремучее захолустье, откуда вас выпустили по божьему недосмотру! Будите до конца жизней коровам хвосты крутить!

— Но как же… мы же… эти мешки и… — пролепетал ошарашенный случившейся несправедливостью Лопух.

Догвиль сделал к ним ещё шаг. Правая рука сжата в кулак, левая знакомым движением потянулась к рукояти меча у пояса.

— Так точно! Уже выполняем! — разом вскрикнули приятели. Спотыкаясь и не оглядываясь, едва ли ни в припрыжку, они кинулись прочь от не на шутку рассвирепевшего командира.

— Кого только в армию не набирают. Ещё на границу посылать додумываются… Штабные крысы. — Праведный гнев с трудом отпускал сотника.

Как только четверо их занятых делом сослуживцев, несущих на плечах длинное бревно (по эту сторону от Стены в ближайшей округе не росло ничего выше ракитника), освободили проход, бездари скрылись в толще угловой башни. Догвиль ещё некоторое время смотрел им в след, потом перевёл взгляд на строительные леса. Возле них полдюжины солдат, руководимых строителем из Бермонда, мешали в широком корыте крепёжный раствор.

— Ты куда столько раствора бухаешь, увалень тугодумный! Половина же расплещется, пока его подымут. — Все стражники, а с ними и городской мужик, хотя его-то подобный окрик никак не должен был касаться, испуганно воззрились на сотника. Догвиль же обращался лишь к тому из них, кто перекладывал лопатой раствор из корыта в меньшую бадейку. — А ну, подошёл ко мне. Бегом!

Через два дня к вечеру Великая Стена залатала-таки полученную прореху. Теперь на фоне прежней обшарпанной кладки красовалась новая ярко-серая заплатка, навеки отметившая место несостоявшегося прорыва.

Как ни странно, Догвиль остался вполне доволен проделанной работой. Сотник ограничился лишь недолгой речью об упадке нравственности и уважения ко всему великому в современной армии, кои следует безжалостно перевоспитывать (здесь Юлиан невольно вскинул бровь), после чего солдаты, а с ними и наёмные строители были отпущены «по домам». Умученные стражники тогда еле дотащились до бани отмываться.

Общее погребение состоялось ещё накануне. На кладбище, что у берёзовой рощи, собрался весь город. После молитвы местного храмовика по стариковски подтянутый комендант в безупречно сидящем на его субтильной фигуре мундире, как и положено, пусть только на эту церемонию, опоясанный мечом, произнёс хорошую речь о «храбрости и доблести». Гарнизон, выстроенный в ровные шеренги, внимая в молчание. Шесть обёрнутых в саваны тел были опущены в шесть вырытых рядком могил и быстро засыпали под пасмурным, того и гляди, готовым вновь разрыдаться небом. Потом женщины возложили на холмики свежей земли цветы.

— Юлик.

— Ум…

— Юлик.

— А? Что случилось?!

— Ничего не случилось. Я спрашиваю: ты спишь?

Возня под одеялом, сердитое ворчание:

— Уснёшь тут. Опять гуляете! Шуму от вас, как… Постой-ка…

Лопух лежал, подложив под щёку ладонь, и смотрел, как на соседней койке вновь завозились. Наконец из-под одеяла высунулась растрёпанная шевелюра.

— Эй, а ты чего не со всеми? Тоже простыл? Так чаю с мёдом выпил бы, вместо своего пива, мне вроде помогает.

— Да нет. — Лопух, не мигая, глядел на приятеля с другой стороны прохода между двумя рядами коек.

— Что тогда? Нам же завтра выходной дали, можем спокойно отсыпаться хоть до обеда.

Остальные семеро их соседей — койка Ворчуна-Серхо стояла аккуратно застланной, ожидая нового «жильца», — укладываться явно не собирались. Столы в центре казармы были сдвинуты, стражники сидели за ними кружком в желтушном свете масляной лампы. Топилась печь, в которой время от времени рьяно шуровали кочергой. Дальние же части барака тонули в сумраке.

Поздний вечер. Время сна и отдыха. Где угодно, только не здесь и не сейчас.

После трёх дней стройки, закончившихся парилкой, стражники надумали немного расслабиться. Непрерывный галдёж, дробное перекатывание игральных костей, смех и стук соударяющихся кружек разбудили б и покойника. Звучали здравицы за «одержанную победу» и «в память о погибших», и то, что рядом кто-то пытался спать, никого не волновало. Правда, выпивохи всё же старались орать в полголоса. Но и здесь главную роль играло не желание учесть интересы меньшинства, а негласное правило, по которому если не буянить и не высовываться на улицу, сотники смотрели на подобные солдатские междусобойчики сквозь пальцы. Командный состав их гарнизона рассуждал так: раз расслабиться подчинённым в такой глуши считай и негде, а душа, как известно, порой просит праздника, то в некоторых вопросах можно проявить лояльность. Парни без особых последствий развеются, а значит, суровые армейские будни перестанут казаться им столь суровыми. «Послаблениями» в казармах всё же старались не злоупотреблять. Наказание за чрезмерную гульбу взималось по полной, с урезанием жалования и, напротив, усилением физических нагрузок для провинившихся. Вернувшийся из лазарета Лапоть как десятник строго следил за исполнением данного договора.

— Я здоров. Просто не охота ни пить, ни играть, — помолчав, ответил Лопух.

— Ну, спи, раз так, — сквозь зевок протянул приятель.

Какое-то время держалась тишина, даже гуляки приумолкли. Час был поздний, и хмель всё сильнее смаривал их.

— Юлик, ты зачем в армию пошёл?

— А? — задремавший Юлиан вновь дёрнулся.

— Я вот сирота, с малых лет у тётки жил. Наша деревня — Малиновка — неподалёку тут. Денег всегда не хватало, ютились впятером в тесной избе. Надоело мне это. Как только двадцать годков стукнуло, я сразу к вербовщикам и подался. Так всем лучше было… Думаю, в отпуск съездить, проведать своих.

— Ты чего в воспоминания ударился? — Юлиан внимательнее присмотрелся к непривычно грустному лицу друга. — Мне твоя история давно известна.

— Я и говорю — со мной всё ясно, — продолжил Лопух. Глаза его в сумраке казались тёмными провалами, в которых отражались отблески лампы. — А зачем ты солдатом стал, до сих пор понять не могу.

Юлиан улёгся на спину и теперь следил за тем, как меж потолочных балок мечутся размытые тени сидящих за столами.

— Да, единственный наследник рода. Усадьба в пригороде столицы. Почти законченный университет. Перед ним все дороги открыты — отец позаботится. Гуляй и бед не знай. А он, тупица, собирает вещички, пишет прощальное послание и исчезает в неизвестном направлении… Короче, у меня почти всё, как и у тебя! — Юлиан заложил руки за голову и усмехнулся — раз не суждено выспаться, отчего бы ни поболтать. — Я же уже рассказывал.

— Ещё расскажи, интересно ведь. Не у каждого такая жизнь была.

— Хм, интересно… Сам знаешь, нашли меня, пусть и не сразу. Целый год довелось пожить вольной жизнью! Я тогда в Северном уделе обитал. Бродяжничал, подрабатывал, где придётся — землекопом, углежогом, а если везло, то писцом у какого-нибудь купчишки. Пару месяцев сидел на одном месте, потом срывался, забрасывал мешок с пожитками за спину и уходил, куда глаза глядят. Как сейчас помню, весна была. Вишня цвела — страсть! Все сады в белом пуху стояли. Приехал ко мне отец. Уж не знаю, как он меня выследил, может я кому-то из знакомых семьи на глаза попался, а тот и послал весточку. Словом, свалился он мне как снег на голову. Уговаривал вернуться. Дескать, мать от переживаний вся больная сделалась. Ругался. Чуть у нас до драки не дошло. Потом заплакал. Но всё без толку… Когда он уезжал, я с ним письмо матери отправил и ещё писать обещал. Не помню, когда уж последний раз отсылал.

— Они, небось, волнуются.

— Мать жалко. Она у меня хотя и строгая, но добрая. Постарела наверно… Дальше пошло у меня, как у многих в таких случаях, по проторенной дорожке. Решил я записаться в солдаты. Решил и записался. А там определили меня в одну далёкую пограничную крепость, где я и пребываю по сей день. Здесь и сказочке конец, а кто слушал, молодец.

— Дурак ты, Юлик, ох и дурак, — почесав макушку, подвёл итог всей истории Лопух. — Бросил бы ты эту службу да воротился к родне в столицу, жить в своё удовольствие. И меня бы с собой взял по старой дружбе. Попросишь прощенья, тебя примут с распростёртыми объятиями. Скажешь, не так будет?

Юлиан дёрнулся, аж привстав на локте.

— Не могу я вернуться, Лопуша! Пойми. Нет мне там жизни. Одни обязательства. А я их терпеть не могу. Тошнит меня от них. Вот какая незадача.

Откинувшись обратно, он снова уставился в потолок.

— Не хочу я всю жизнь вести дела, как отец. Не хочу планировать, не хочу встречаться с нужными людьми. И ломать себя не хочу. Мне здесь, на Стене, лучше. Здесь хотя бы знаешь, что есть какой-то смысл, а не одна… пустодневность.

На соседней койке тяжко вздохнули:

— А есть ли он, этот смысл?

Гуляки между тем начали расходиться. За столами в жёлтом круге остались сидеть всего двое, самых стойких. Булькающий смех Хряка ни с чьим иным спутать было нельзя. Приятели спали в конце прохода, так что их разговору никто не мешал.

— Так сразу и не скажешь, — прошептал Юлиан, когда другие улеглись и перестали обсуждать, кто сколько кому спустил. Перед этим он убедился, что Лопух ещё не уснул. — Иногда лежишь вот так, думаешь: изо дня в день ведь одно и то же. Служба эта, караулы, отгулы, учения бесполезные. Вроде и на границе стоим, за Стеной древни ходят, гоблины-варвары там же где-то. Напасть в любой момент могут. Но отчего-то не нападают. А мы рады радёшеньки. Расслабились, жирком подзаплыли. Прекрасно это известно и начальству нашему, и нам самим. И вот лежишь, смотришь в потолок, размышляешь. Унылость кругом. Скукота. Но! Если взглянуть с другой стороны… День минул, день как день. Ты прожил его, и вновь ничего не случилось. А даст бог, следующий пройдёт так же спокойно. Ты делаешь своё нехитрое дело. Рядом небезразличные тебе люди. Мы охраняем границу и всех живущих за ней — мужчин, женщин, стариков, детей. Пусть наша служба рутина. Но, разве не является счастливой та страна, армия которой — сплошная бесконечная рутина? И не важно, что глупцы ворчат, будто ты живёшь задарма на их налоги. Потому что, вдруг в один не столь прекрасный день закончится мирное время. Как там сказал Догвиль: «подымится север и что тогда?» Мы же первыми врага встретим. Первыми умирать будем. Для того здесь, на этой «никчёмной громадине» и торчим… Не знаю, как ещё объяснить. Смысл, он зачастую в самой идее кроется, а не в чём-то конкретном. В твоём личном отношении. По крайней мере, я так для себя решил. Хотя, может, всё это сплошная чушь и ничего больше. Порой всякие мысли одолевают, что скрывать.

— Глубоко копнул. — Лопух поморщился от взрыва хохота среди пары полуночников. В казарме уже вовсю храпели. — Обычно я себе такими раздумьями голову не забиваю. И так понятно, что вовсе неплохо нам живётся, что нужным делом заняты. Обычно я спокоен, ну, ты знаешь. Но ни с того ни с сего вдруг накатывает и становится так паршиво, хоть вой.

Юлиан усмехнулся:

— Благо, подобное на тебя находит нечасто. Иначе бы я не знал, что делать: то ли самому со Стены прыгать, то ли тебя сталкивать?

Лопух заворочался, устраиваясь поудобнее, довольно засопел.

— Я тоже этому рад. Как говорил один мужик в нашей деревне: на свете ещё слишком много выпивки, баб и тех, кому надо дать в морду, чтобы в гроб ложиться!

— Во! А то строит из себя печальну-девицу, глядеть противно.

Оба тихо засмеялись, завозились. Ненужное унынье незаметно было отодвинуто в сторону, где и удавилось с досады.

— В чём смысл жизни — вопрос без ответа. Поживём — увидим, как сказал уже один философ. — Юлиан спрятал голову обратно под одеяло. — Спи, давай. Если в этом шалмане вообще можно уснуть.

— Не знаю, что мы увидим. Ничего, должно быть, и не увидим. — Лопух отвернулся к стене, подтянул ногу и почесал пятку.

Вскоре с его койки донёсся размеренный храп, что зычным басом влился в общий хор, заняв в нём привычное место. А вот Юлиан всё ворочался и по десятому разу взбивал подушку. Неурочная беседа напрочь отбила всякий сон.

Выпивохи продолжали травить байки. Трещали подброшенные в печь поленья, двигались со скрежетом табуреты, и грохали о стол пустые кружки. Некоторые неунывающие личности находили в себе силы веселиться хоть до самого рассвета. Обзавидуешься.

5

Юлиану показалось, что он, наконец-то, только заснул, а его снова будят. Опять громогласные крики и топот, от которого койка едва ли ни подпрыгивала вместе с ним. Он залез головой под подушку и зажал ею уши. Вроде задремал… Но это было слишком!

— Что вы орёте как оглашенные! Дайте хоть немного поспать! — огрызнулся стражник, когда всякому терпению пришёл конец.

— Подъём, Костыль! И дружка своего растолкай. У нас тревога!

Через секунду Юлиан уже сидел, свесив ноги на пол.

Вокруг царил кавардак. Опрокинутые скамьи, разбросанные где попало вещи, горящий прямо в казарме факел, наполняющий и без того душный воздух запахом гари. Народ кто в чём носился от шкафа к шкафу, матерясь, натягивал штаны и куртки, подхватывал оружие с амуницией. После чего со всех ног выбегал на улицу.

— Что за дела?! — полуголый Лопух тоже вскочил с койки.

Он попытался схватить оказавшегося рядом Хряка, который одевался на ходу, зажав ножны с мечом под мышкой. Но тот вырвался и только заорал:

— Тревога!

— Скорее! — рявкнул на них, очумело глазеющих по сторонам, Лапоть. Достав из шкафа свой нагрудник и шандарахнув плечом по ни в чём неповинной дверце, десятник бросился к выходу. У порога всё же остановился, кое-как затянул ремни, нахлобучил шлем и добавил: — Приказ всем немедленно в полном снаряжении быть на стенах! Кажись, на нас опять напали.

Проверив, весит ли меч у пояса, Лапоть вдруг осенил себя Святым Знамением и следом за всеми выкатился прочь. Барак пустел, внутри оставались лишь самые заторможенные со сна. Долго шатался и всё же опрокинулся задетый кем-то в спешке табурет. Приятели коротко переглянулись. И, проклиная всё на свете, кинулись искать свои вещи.

Снаружи, в ночи, звучал боевой рог.

…Время далеко за полночь. Задувает порывистый ветер, и сейчас, когда солнца нет и в помине, в нём особенно явственно ощущается дыхание осени. Плотный покров туч вновь застлал небо серо-бурой пеленой, колышущейся и неспешно ползущей в тёмной вышине. Хвала Небесам, на этот раз хотя бы обходилось без дождя.

Огни факелов растянулись по всему периметру крепостных стен пламенной вереницей. Ещё два её «отростка» простёрлись на запад и восток по верху Великой Стены.

Медвежий Угол гудел и сотрясался. Солдаты словно живые ручьи вытекали из распахнутых дверей казарм, сливались посреди крепостного двора в бурный водоворот, оттуда устремлялись вверх по лестницам внутри угловых башен. На северной стене все промежки уже были заняты пытающимися что-либо разглядеть во мраке пустошей с той стороны. Ругани и споров о причинах внезапного подъёма хватало с избытком. Но пока никакой опасности нигде не наблюдалось, хотя тревогу продолжали трубить безостановочно.

— Лучники и арбалетчики на позиции! — приказал кто-то из командного состава, вроде бы сам мастер над стрелками.

— Огня! — неслось вослед. — Больше огня!

Народ пребывал. Толпа на галереи хаотически перемещалась. Те, кто обладал луком или арбалетом, пытались пробиться к брустверу, чтобы иметь возможность пустить их в дело. Им мешались — никому не хотелось освобождать удобной позиции.

— А ну, бездари, слушай меня! — голос Догвиля разом перекрыл нарастающий гвалт. — Стрелкам оставаться на стенах! Остальным вниз! Общий сбор на плацу! ЖИВЕЕ, ДЬЯВОЛ ВАС ПОБЕРИ!

Несмотря на неразбериху, приказ сотника всё же дошёл до подчинённых и, пусть не сразу, но возымел действие. Толкаясь и пихаясь, «лишние» покидали стены. Шумихи с пустой беготнёй поубавилось. На соседних участках также постепенно наводился порядок. Принесли ещё факелов. Наверху стало светло как днём, но внизу на подступах к крепости землю укрывала тьма, в которой что-либо различить удавалось с трудом.

— Идут! — как и все вглядывающийся в пустоши Догвиль резко отпрянул от промежки и принялся поправлять без того крепко сидящую на нём треуголку. — Всем приготовиться!

— Идут, идут, вон там! — послышалось и с других мест.

Стрелки, наконец, получив необходимый простор, наложили стрелы на тетивы луков и вложили болты в желоба арбалетов. Взгляды, бросаемые за Стену, вызывали у них невольные возгласы и подспудные проклятья. Что-то там, внизу, видели теперь все.

— Поджечь стрелы! — приказал сотник. Этот никакого волнения не выказывал, только предельную собранность. — Слаженный залп!

Промасленные бандажи на стрелах поджигались от факелов, вставленных в скобы бруствера возле каждой из промежек.

— Готооооооовь-с! Стреляй!

Пылающий рой отправился в полёт. Ночная тьма на несколько мгновений расцвела ало-рыжим дождём, обрисовавшим в ней пологие дуги. Пустоши безропотно поглотили залп, и огни быстро гасли, то ли найдя цель, для которой предназначались, то ли нет. Но часть их осталась гореть во мраке за Стеной тусклыми искрами. А некоторые вовсе повисли в воздухе — и они двигались!

Лучники чертыхались и тянулись за следующими стрелами.

Догвиль командовал:

— Ещё один залп! Арбалетчики тоже! Готооооовь-с!

Юлиан одним из последних отходил к проходу в угловой башне, при этом он то и дело оглядывался. Чуть ранее стражник вместе со всеми завалился на самую верхотуру, где ему с его мечём делать было абсолютно нечего. И теперь, выполняя распоряжение сотника, покидал стену. В суматохе он потерял из виду Лопуха, но сейчас Юлиан высматривал не его. Пусть одним глазком, но он хотел увидеть, кого там так усердно обрабатывали стрелки. За шеренгой трепещущих на ветру пламенных языков и снующих возле них спин — вскидывались луки с наложенными горящими стрелами, разряжались и вновь взводились арбалеты, — ничего рассмотреть было невозможно. Но стрельба по кому-то велась! И кроме слепой стрельбы, имелись другие признаки того, что нечто двигалось за Стеной.

Доносились приглушённые удары, словно, как и четырьмя днями ранее, огромный таран долбил о несокрушимую преграду. Кладка крепости на этот раз не содрогалась, да и удары звучали гораздо слабее. Что, впрочем, не убавляло наводимой ими жути.

Уже собираясь вместе с остальными скрыться во внутренних переходах башни, Юлиан оглянулся в последний раз. У него была всего секунда, но её хватило, чтобы в проёме крайней промежки он различил выступающие из темноты пустошей к подножью крепости исполинские фигуры. Фигуры…

Передав командование на стене мастеру над стрелками, Догвиль собирал мечников на внутреннем крепостном плацу, зажатом между комендантским донжоном и бараками казарм. Пинками и чёрным матом выстраивал солдат — подчинявшихся непосредственно ему и тех, чьи командиры сейчас были заняты на других позициях, — в более-менее ровные шеренги.

Юлиан крутился волчком, силясь вызнать, что же происходит, но все, к кому бы он ни лез с расспросами, знали ещё меньше него. Среди них имелись и только-только проснувшиеся бедолаги, что не могли найти свой десяток и от того потерянно слонявшиеся в толпе. Догвиль хватал таких за шкирку, орал в лицо: «Стройся, увалень!», после чего отправлял в общий ряд.

В свете факелов все казались друг другу какими-то странными и незнакомыми. Да и вся эта ночная беготня представлялась чем-то странным, даже смешным, словно некой дурацкой шуткой или внезапными учениями. Понимание того, что ни о каких учениях речи не идёт, доходило до стражников крайне медленно.

— Что вы носитесь как дикое стадо? Чему вас учили! — рявкал сотник. — Тихо! Всем внимательно слушать меня! Ясно!?

Солдаты стояли, натужно дыша и переминаясь с ноги на ногу. Рот больше никто не открывал. Всем всё было ясно. А тем, кому не было ясно, было ясно, что вопросы лучше придержать при себе.

— Здесь, на земле, главным назначен я! — выждав положенную паузу и убедившись, что достигнут хоть какой-то порядок, вновь повысил голос Догвиль. — Что творится наверху и тем более за Стеной — не наша забота! У нас другая задача!.. Довожу до вашего сведения: крепость Медвежий Угол только что была атакована древесными великанами. По донесениям разведки предположительно в количестве шести штук. Известия пришли с опозданием, так что на подготовку обороны времени не осталось. Но это не повод…

По шеренгам прокатился возглас изумления.

— Всем заткнуться! — Взорвался сотник. Шушуканья стихли, и он продолжил: — Если древней не остановят стрелы и горящее масло, если им удастся проломить Стену, что рассматривается как крайне маловероятный вариант, то тогда здесь, уже по эту сторону, великанов встретим мы с вами. Враг у наших врат, господа! Случилось то, чего мы опасались, но к чему и готовились все эти годы… по мере сил.

Поднялся новый порыв ропота, и даже повторный приказ «заткнуться» не смог пресечь его. Ничего подобного сегодняшнему нападению Медвежий Угол не знал уже четверть века, минувшие с последнего нашествия северных племён, когда орки с гоблинами, а также недалеко ушедшие от них варвары повылазили из Гнилых лесов, лежащих за пустошами, и общей ордой двинулись на Стену. Тогда разведка сработала как надо. Гарнизоны заранее подготовились к обороне. За последующую жаркую неделю было отбито два десятка штурмов, в которых полегло свыше пяти тысяч дикарей, — с тех пор они заметно присмирели и больше к порубежью не совались.

Но нынешняя ситуация на прошлую походила мало.

— Пришло время проверить, на что мы годны! Прочь скуку и безделье! — Впечатывая каблуки в утрамбованную до состояния камня землю плаца, Догвиль прошёлся вдоль замерших рядов. Вытянув шею, он пристально вглядывался в лица оторопевших стражников. — Оружие к бою, господа! Обнажим наши мечи!

Удивительно, но щедро сдобренная патетикой речь командира успокаивала. Солдаты послушно исполнили приказ. Послышался шелест извлекаемых из ножен клинков. Сам сотник держал прямой полуторный меч, простой и без всяких украшений, но отточенный на совесть, можно было не сомневаться.

— Надеюсь, никто не забыл свой меч в казарме, — добавил он, описав бастардом шипящий полукруг. — Иначе ему лучше прямо сейчас провалиться сквозь землю!

К счастью, подобных индивидуумов не нашлось. Но вот надеть шлем или нагрудник некоторые всё же не удосужились. Сотник, конечно, видел это (и запоминал имена), но сейчас решил не заострять на том внимания.

— Будем ждать! Ждать и верить в победу! — закончил Догвиль. Одёрнув плащ, он вонзил меч в землю и сложил на его навершии ладони, устремив взгляд вверх на северную стену крепости, где в эти мгновения уже завязался бой.

Стражники тоже не отказались бы взглянуть, как там обстоят дела, но, то ли специально, то ли нет, Догвиль выстроил их лицом к воротам, и проявить самовольство, обернувшись без приказа, никто не рискнул.

Юлиан, как и все, стоял, сжимая в руке кажущуюся сейчас отчего-то жутко непривычной рукоять меча. На его лбу выступила испарины, хотя ночной воздух был прохладен. Мысли в голове метались шальными вспышками. То он волновался, куда запропал Лопух? То перескакивал и начинал гадать, что же такое стряслось, раз весь мир в одночасье полетел в Бездну?

На галереях стен над ними раздавались выкрики команд и тревожная перекличка стрелков. Но во внутренний двор из-под лавины сумбурного гвалта эхо доносило лишь обрывки фраз:

— Ещё стрел!

И:

— Справа! Справа тоже идут!

Тяжёлого грохота — теперь они знали, что это за грохот и кто являлся его причиной, — более не слышалось. Зато стало видно, что в пустошах разгорается огненное зарево, чьи отсветы плясали на поверхности угловых башен.

А Лопух тем временем, не покладая рук (и ног), трудился на передовой. В отличие от других мечников, его и ещё полдюжины «везунчиков» не согнали со стен, а припахали работать. Теперь они как угорелые носились меж лучниками и арбалетчиками, поднося им всё новые связки болтов и стрел с намотками из промасленной пакли. Запасы подобного добра после происшествия с первым древнем были значительно пополнены. Как оказалось, не зря.

По пути в очередной рейд на склад в подвале донжона, Лопух всё косился за бруствер на происходящее внизу. Обливаясь потом, он уже не пытался унять дрожь. Скажи ему кто-нибудь ещё неделю назад, что такое возможно, он вовек бы не поверил. Но как не поверить собственным глазам?

Земля у основания крепости горела.

Десятки зажжённых стрел освещали тьму будто маленькие торчащие свечки. Красок добавляли и растёкшиеся лужи пылающего масла. Несколько бочонков с огненным содержимым выпустили из катапульт на башенных площадках в первые же минуты боя. Орудия, должно быть, оставались не пристреленными с тех самых пор, как их там установили, и никакого урона врагу не нанесли, но хотя бы обеспечили лучшую видимость.

В чадящем дыму, среди пышущих жаром кострищ двигались массивные неуклюжие фигуры.

Древни.

На этот раз не один, а шесть — шесть! — монстров явились к Медвежьему Углу из неведомых далей Пустоземелья. Древни разделились на две группы, что подступали к стоящей перед ними преграде одновременно слева и справа от крепости. Саму крепость с плюющимися из неё огнём «карликами» они, судя по всему, трогать не собирались вовсе.

По одному громиле в каждой из образовавшихся групп, широких и кряжистых, похожих на недавнего их предшественника, было вооружено уже памятными дубинами из цельных древесных стволов, от которых лишь обломали сучья. Без долгих раздумий эти Разрушители приблизились вплотную к порубежью. С кажущейся леностью и медлительностью занесли над головой свои палицы. А затем с жутким грохотом обрушили их на Стену.

Величественное сооружение, поведавшее за свою историю всякого, но вряд ли чего-то подобного, сотряслось от фундамента до вершины. Зубцы бруствера на участках, по которым пришлись удары, в том числе, и на только отстроенном заново, разлетелись фонтанами битого щебня. Дубины громил оставили в кладке заметные выбоины.

После первого удара Разрушители стали замахиваться для следующего. Натужный древесный скрежет, издаваемый при этом их телами, был слышен как на стенах, так и в крепостном дворе, добавляя находящемуся там резерву лишний повод для тревоги.

В качестве обороны от громил у стражников имелся единственный действенный способ.

Нескончаемый поток горящих стрел изливался на древней с вершины Стены и с обращённой к пустошам галереи Медвежьего Угла. Местами их грубая кожа-кора нехотя, но занималась тлеть. Глаза монстрам застилал дым, а каждый из стрелков стремился пронзить их выстрелом, достойным звания мастера. Однако, ни одно из этих обстоятельств не мешало громилам продолжать свою сокрушительную работу.

Дубины на обоих участках опустились почти одновременно, взметнув новые фонтаны каменного крошева, и Стена содрогнулась от сдвоенного удара.

Когда стало ясно, что одними лишь стрелами великанов не отогнать, стражникам было приказано вновь провернуть трюк с бочонками масла, прекрасно зарекомендовавший себя ранее. Дождя сегодня не лило, и теперь-то уроды получат хороший урок!

Только этой ночью из Пустоземелья вышли не только древни-разрушители, но и те, кого позже нарекут Метателями.

В великанских тройках было по два таких Метателя. Своим оружием они избрали не пятиметровые палицы-стеноломы, а тяжеленные гранитные булыжники, что не поленились притащить с собой к Стене. Каждый из громил вооружился парой таких снарядов. Древесные великаны оказались более чем смышлёными тварями. И они подготовились к этому нападению.

Но прежде стражникам удалось нанесли одному из Разрушителей ощутимое повреждение. Кто-то из лучников выбил-таки великану глаз. Взревев, громила зашатался и ухнул дубиной мимо Стены. Увлекаемый её весом, он протопал несколько шагов в сторону и едва не повалился плашмя. Но удержался. Спустя минуту великан вновь крепко стоял на своих ногопнях, готовый долбить Стену и со стрелою, торчащей в глазнице.

Развить дальнейший успех людям не позволили.

Метатели из группы на левом фланге подступили ближе к Стене. Более «худые», с лапами, свисающими едва ли не до пят, — выглядели они не столь грозно, как их большие собратья. Оба держали по булыжнику, обвив их своими длинными пальцами, как гибкими корнями, отложив второй камень пока рядом на землю.

С всё тем же древесным скрежетом замахнулись лапы-ветви и, шумно выдохнув, древни, будто ходячие катапульты, метнули свои снаряды. Один из них был нацелен на расположившихся на Стене стрелков, другой в угловую башню с уже настоящей катапультой на её верхней площадке. Куски гранита, вырванные из материнского лона земли, где они неподвижно лежали тысячи лет, на несколько мгновений обрели способность летать словно птицы.

Стрелки у промежек, а с ними солдаты, принёсшие бочонки с маслом и уже готовые идти к пролому, под которым орудовал Разрушитель, никак не ожидали от тугодумных верзил подобного хода. Увернуться никто из них просто не успел. Галерею Стены на месте удара разнесло вдребезги. И следом обрушилась часть северо-западной башни, явив в своей середине широкую дыру с торчащим в ней куском лестничного пролёта.

Краткость замершей тишины. А затем ночь огласило завывание людской толпы. Стоило их противнику показать свою истинную мощь, и люди заголосили не хуже самих великанов.

Несколько солдат погибло сразу, расплющенные снарядами Метателей или разбившись при падении с высоты. Во взвившихся клубах пыли заметались огни факелов. Поднялась паника — хозяйка всякого животного стада, лишившегося управы и пребывающего в страхе. Кто-то, потеряв голову, рвался из гущи боя. Отшвыривая всех со своего пути, с выпученными глазами он бежал прочь, как можно дальше прочь от ночного кошмара, вдруг ставшего явью, от кровавых ошмётков на истёртых камнях родной крепости, от кучи монстров у её подножия. Другие, словно не замечая возникшего беспорядка, продолжали остервенело, одну за другой выпускать стрелы. Тьму пронзали неуловимые глазом росчерки, вонзавшиеся в неподатливую плоть громил, на что те никак не реагировали. Сохранившие же разум, пытались помочь пострадавшим — тем, для кого это ещё имело значение. Командиры орали, срывая голос. Без толку. Медвежий Угол не пал, но половина его гарнизона пребывала в смятении. Для того потребовалось совсем немного.

Новые удары пошатнули Великую Стену.

Уже собрав дань мертвецами, разом перекрывшую достижение их предшественника, древни не собирались отступать. Напротив, ощутив слабость противника, великаны усилили натиск. Метатели взяли по второму гранитному снаряду, готовые и их отправить в недолгий полёт. Дубина Разрушителя заносилась и опускалась. Снова и снова. Теперь махать ею громиле стало гораздо вольнее.

Сплёвывая набившийся в рот песок, Лопух упёрся ладонями и приподнялся. В голове шумело, он помотал ей как собака, выходящая из воды, ныл отбитый при падении бок. Последним, что запомнилось перед тем, как он обнаружил себя растянувшимся на каменном крошеве, был подъём по винтовой лестнице, где его едва не сбил с ног десяток арбалетчиков, спешащих на верхнюю площадку из крепостного двора. Потом Лопух вышел из полутьмы башни на расцвеченную огнями Стену — галерея с торчащими по её зубчатому краю факелами смотрелась здорово.

Тут как раз донеслись победные крики стрелков.

Похоже, ребята, наконец, дали жару этих тварей, — радуясь за своих, подумал стражник. Он ещё заметил, как в озаряемой маслеными кострами темноте за Стеной мелькнула неясная тень. Приближающаяся тень чего-то большого. И тогда метрах в пяти перед ним проход галереи самым настоящим образом взорвался.

Раздался страшный грохот. Кладка под Лопухом вздыбилась волной. Сапоги потеряли опору, и связки стрел, что он сжимал подмышкой, — уже только обычные, с промасленной паклей закончились гораздо быстрее, чем хотелось бы, — взмыли в воздух. А вокруг него во все стороны разлетались вывороченные со своих мест необхватные блоки и не менее убийственный щебень. Его отшвырнуло назад, протащило по камням и под конец приложило головой об дверь караулки, из которой он только что вышел. Весь рвущийся в клочья мир окутало облако пыли…

Очнувшись, Лопух выпутался из пыльного плаща и на четвереньках пополз по деревянному помосту, на котором так и не установили обещанный стреломёт. Обессилено привалившись спиною к перилам, хватая ртом воздух, он запрокинул голову и посмотрел в тёмное медленно кружащееся небо. Его рассеянный взгляд остановился на возвышающейся над ним махине башни и дыре, что теперь зияла в её надёжной вековой кладке. Увиденное потрясло Лопуха до глубины души, хотя, казалось, куда уж больше.

Кто и… как мог сделать такое?

В ушах бил соборный колокол, чьё рокочущее «баааааааааам!» заглушало все прочие звуки. Лопух со стоном стянул шлем и отбросил его. Обхватил голову ладонями. Нащупал вскочивший на затылке здоровенный желвак — шлем, похоже, спас его башку от участи быть вовсе проломленной. Желвак имелся, крови на перчатке вроде бы нет, а значит, он ещё легко отделался. Стражник вновь откинулся на перила стреломётной площадки и несвязно пробормотал хвалу Небесам. На галереи повсюду валялись искорёженные обломки, выпавшие в том числе и из башни. Угоди любой из них по нему, размозжил бы в лепёшку. Но не угодил.

Взрыв? То был взрыв? Скорее удар. Он едва не угодил под дубину великана! Но, кто тогда ударил по башне? Ему вспомнились каменные глыбы в лапах тех древней, что остались стоять в стороне и в отличие от громилы-дуболома не приближались к Стене.

Шум в ушах постепенно стихал, возвращая в них крики ночи. Лопух помотал головой, после чего попытался оглядеться.

Проход во всю ширину Стены лишь немногим дальше того места, где он сидел, напрочь разворотило. Один, нет два, зубца бесследно исчезли. На другой стороне образовавшегося провала мельтешили фигуры стражников, отрезанных от крепости и оказавшихся заключёнными на огрызке галереи, один конец которого обрывался в этот самый провал с крутыми скатами, а другой — в выбоину, проделанную дубиной Разрушителя. Лопух искренне пожелал парням выбраться из западни. Сам он ничем не мог помочь им при всём желании.

А совсем рядом под грудой камней лежало неподвижное тело. Светловолосая голова без шлема. Онемевшая рука ещё сжимает древко лука… Лопух приказал себе не терять рассудок. Конечно, это не мог быть приятель. Откуда ему тут взяться? Это кто-то из лучников. Кто-то совсем другой.

Он утёр заливающий глаза пот, размазав по щекам грязные разводы. Вновь помотал головой, выгоняя из неё последние отзвуки колоколов. Держась за перила, поднялся на ноги. Обогнул перегородивший проход галереи массивный обломок, склонился над телом и повернул его лицом к себе. Погибшего изуродовало до неузнаваемости. Кровавое месиво из вдавленных в мозг костей. Лопух попятился, вытирая руки о штанины. До него начинало доходить, что дела их складывались отнюдь не лучшим образом. Произошло нечто такое, к чему гарнизон оказался совершенно не готов.

Крепость клокотала и бурлила как котёл с варевом, забытый на огне нерадивой хозяйкой. Котёл, из которого выплёскивались брызги камней и размозжённые трупы. На стенах виднелись группы стражников. Все куда-то бежали, но в этом движении не чувствовалось слаженности. Раздавались непрерывные крики, призывы стоять насмерть, перемежаемые холодящими кровь воплями. И по-прежнему туда вниз за Стену летели десятки стрел. В пустошах тоже происходило движение. Толку от посылаемых стрел не было никакого, но что ещё они могли противопоставить напавшим на них тварям? Что ещё могло остановить их?

— Масло! Тащите же масло, сучьи дети! — призывал охрипший голос. На призыв никто не отвечал, и ветер уносил его в ночь.

Чуть в стороне от бедолаг, запертых на огрызке галереи, что-то возникло. Висящая в воздухе пыль мешала рассмотреть, но что-то поднялось там. Поднялось, а затем опустилось.

Опять!

Но второго взрыва не последовало. Стена лишь дрогнула под тяжестью великанского удара. Осыпающийся на землю каменный град уподобился горному обвалу. Мельтешение на пошатнувшемся «огрызке» разом исчезло, единственный горящий там факел погас.

Лопуха качнуло, мимо пронеслось ещё несколько осколков. Стражник отступил подальше от опасного места… И что ему теперь делать? На Стену здесь не пройти, даже если там оставался кто-то из стрелков. Но ведь есть и другие! — пришла в гудящую голову хоть одна здравая мысль.

Он сгрёб в охапку разбросанные стрелы и огляделся ещё раз, теперь осмысленнее. Надо действовать. Стоя на месте, пользы не принесёшь. Вытащив из скобы бруствера плюющийся искрами факел, слегка прихрамывая, Лопух направился искать тех, кто, несмотря ни на что, продолжал держать оборону.

Кладка крепости под его подошвами размеренно сотрясалась.

6

Ночь полнилась звуками боя.

Лёгкие струйки пара клубились изо рта при каждом выдохе, но телу под курткой из вываренной кожи с надетым поверх неё нагрудником было жарко. Долго стоять без дела резерву не пришлось. Явился посыльный с распоряжение. Догвиль рявкнул: «Внимание!» и объявил, что они отправляются к западному участку Стены. Положение там, судя по всему, складывалось серьёзное. Чуть раньше с той же стороны послышался особо устрашающий грохот. И ещё что-то случилось с угловой башней. Она словно бы пошатнулась. Или это показалось в полутьме? Стоило сотнику отвлечься на посыльного, как головы все стражников задрались на стены, влево или вправо — без разницы, отовсюду доносились таранные удары. Но что-либо разглядеть из крепостного двора не представлялось возможным.

— Бегом! Пошли! Пошли! — не давая подняться мрачным настроениям, зачастил Догвиль. — Держать строй!

Стражники двинулись за командиром. Торчать истуканами посреди нарастающей суматохи давило на нервы, а так нашлось хоть какое-то занятие. Они протопали через раскрытые настежь ворота и свернули направо. От Бермонда, в который вела наезженная дорога, катился истошный собачий лай, в окнах домов загорались огни. Этой ночью что городу, что крепости выспаться уже не придётся.

Неуклюже семеня и стараясь не отдавливать пятки впереди бегущим, Юлиан выворачивал шею на поднимающуюся к чёрному небу громадину Стены. Вереница факелов на её вершине — вот и всё, что он видел. Хотя нет, не только это.

В двух местах бруствер Стены даже с их стороны заметно обвалился, но на галереи продолжали находиться фигурки солдат. Внизу же, посреди рухнувших каменных глыб и вздыбленных под их весом пластов почвы, угадывались распростёртые тела. Догвиль запретил приближаться к мёртвым (выжить после такого падения не удалось бы никому) и лишь набавил ходу.

Утихшие на какое-то время удары по Стене стали слышны вновь. Сейчас каждый из мечников был безмерно рад, что его прогнали с верхотуры. Но и на земле хватало опасностей. Сотник велел беречь головы от постоянно летящих осколков. Только не уточнил, как это сделать в такой-то темени, когда ни черта не видно, что там на тебя может падать. Факелы едва освещали дорогу под ногами.

Битва набирала обороты, не думая утихать.

Тем не менее, они без происшествий добрались до нужного места. Оказалось, Догвиль вёл их к одному из боковых подъёмов на Стену. По каменной лестнице, ограниченной метровыми перилами, сверху как раз спускалось несколько стрелков, тащивших на себе раненых. Их колчаны были пусты, а луки с арбалетами заброшены за спины, либо вовсе где-то брошены.

Догвиль распорядился помочь пострадавшим.

Вид окровавленных товарищей, их грязных, перекошенных лиц вселил холод в сердца резерва. А то, что им рассказали, едва тут же не побудило бежать прочь без оглядки.

— Бегите! — прохрипел лучник с шальным взглядом, которого Юлиан взял под руку, так того шатало. — Они крушат Стену! Их никому не остановить!

Сотник пресёк разглагольствования. Паникёрам достались зуботычины, всем прочим поток босяцкой брани — в его исполнении эти два довода всегда действовали безотказно. Часть солдат была отряжена доставить раненых в крепостной лазарет с наказом, чтобы там готовились встречать ещё. Остальным велено кончать трястись, как стаду обделавшихся сосунков. В бою трясущиеся колени — плохая опора. Особо это касалось стрелков, также взятых сотником под своё командование, так что они могли не помышлять о продолжении «самовольного отступления».

Пришла пора и резерву как-то проявить себя.

Но входящие в него стражники имели лишь мечи. И как ими прикажешь отгонять великанов?

Не успел сотник озвучить последующих распоряжений, до них донеслись тревоженные крики с галереи. И следом сильнейший удар. Над без того изрядно пострадавшим участком Стены возле угловой башни взметнул шлейф из выбитых булыжников и пыли. После того, как каменный дождь опал на землю, ни единой живой души там не виделось. Возможно, уже и раньше на том участке никого не оставалось, но теперь-то точно.

«Только бы Лопух сейчас был где-нибудь в другом месте, — взмолился Юлиан. — Угораздило же, дурака, отбиться от десятка!»

Обезумевшие древни, похоже, двинулись на решающий приступ. А значит, скучать в ближайшие часы резерву не придётся. Так что, может он ещё и позавидует запропавшему напарнику.

Догвиль гаркнул: «Стройся!». Стражники встали в смешанные ряды, отойдя подальше от рассыпающейся на глазах Стены. Все как один следили за происходящим на галереи. Там перемещались кучки стрелков, вроде как стягивающиеся к одному месту, — самому развороченному, из которого продолжали вываливаться обломки. Не иначе, прямо под ним и расположился со своей дубиной лесной громила. Или даже несколько их.

Кроме криков стрелков они слышали тягучий скрежет и размеренное буханье ударов по Стене с другой её стороны. Это буханье пугало сильнее всего прочего вместе взятого.

— Смотрите — башня!

Глазастый Сопля замахал руками. За ним увидели и остальные. В угловой башне образовалась дыра. Будто по ней врезал кулаком гигантский исполин. Но… но таких огромных древней не бывает! Не может быть! Иначе им ничего не стоило просто перебраться через Стену, незачем было бы её и долбить!

У солдат на галереи вновь случился переполох. Все взгляды сразу обратились на них.

Юлиан заметил, как нечто большое вылетело из-за Стены, а затем угловая башня крепости взмыла на воздух. Видимо, то был уже второй из подобных ударов. В низвергнувшейся мешанине из камней и балок остова размещённой на ней катапульты башня наполовину обрушилась в пустоши. Стражники на Стене бросились бежать. Часть обломков всё же достигла и их.

Среди резерва поднялась ругань. И она ещё более усилилась, когда к основанию крепости, смяв росшее на том месте деревце, рухнул неподъёмный валун размером с телёнка. Подобная глыба не могла вывалиться не из кладки Медвежьего Угла, не из Стены. Но, если она не свалилась с самих Небес, значит, прилетела оттуда! Стрелки, что теперь находились в резервном отряде, наперебой затараторили о каких-то других великанах, что притащили с собой какие-то каменюки.

Мысли бешеной каруселью вращались в голове Юлиана, а то неведение, в котором они все пребывали, та невозможность собственными глазами увидеть происходящее на «той стороне», лишало любой стойкости.

«Что за чудовища пришли из Пустоземелья? — думал он, растирая затёкшие от напряжения мышцы шеи. — Прежние увальни-великаны никогда не совершили бы ничего подобного!.. Скольких мы уже потеряли?»

— Всем оставаться на месте! — не терпящим возражения голосом командовал Догвиль. Свой меч сотник, как и они все, по-прежнему сжимал в руке, словно тот добавлял ему сил. — Великая Стена ещё ни разу не была проломлена!

Юлиан почти не слушал его, но, как приказали, с места не двигался. Пот стекал по лицу, он не утирал его, лишь переступал с ноги на ногу, будто разминаясь перед скорым забегом.

Всё ведь когда-то случается впервые, разве нет?

Стрелки на галереи в оседающих клубах каменной пыли осыпали врага болтами и стрелами. Правда, ещё трое из них, отделившись от общей группы, торопливо спускались по боковой лестнице. Эти уже навоевались.

Одного, совсем молодого парня, Догвиль успел схватить за шкирку, другие, увидев его, побросали факелы с оружием, после чего бежали во тьму ночи. Преследовать их было не велено.

— Сволочь! Удавлю! — Сотник тряс стрелка как матёрый пёс котёнка. Тот не сопротивлялся, лишь стонал и просил, чтобы его отпустили. — Встать в строй, падла! Иначе будешь казнён как дезертир! Твоих дружков ждёт именно такая участь!

Едва держащийся на ногах паренёк был брошен на землю. Поднявшись и стараясь не глядеть по сторонам, он покорно пристроился с краю шеренги. Сгорбившийся, запуганный. Стражники резерва за всё время «экзекуции» не проронили ни слова. Но не все уподобились этому несчастному и его приятелям. Оборона Стены не прекращалась! Они несли потери, но они держались. Однако в Юлиане крепла уверенность, что все их потуги обращались в бесполезное занятие.

— Великаны оказались не так примитивны, как мы полагали, — озвучил он мысль, ставшую жёсткой реальностью. — Приберегли козыри в рукаве — дубины с камнями, а мы и проворонили.

На него странно посмотрели, но никто ничего не сказал. Даже Догвиль, хотя и стоял в нескольких шагах. То ли не расслышал, то ли сделал вид, что не расслышал.

Великая Стена содрогалась сверху донизу. Всё новые и новые удары крошили её древнюю кладку.

— Солдаты, слушай мою команду!

Сотник молчал последнюю пару минут, глядя на галерею и снующих на ней стрелков, так что про него все успели забыть. Но вот командир, похоже, что-то надумал на их счёт.

— Мне нужен кто-то из десятников! — Лапоть первым выступил на шаг вперёд. — Так, возьмёшь с собой ещё троих. Смотаетесь в крепость и принесёте со склада два бочонка с горящим маслом. Скажешь, я приказал. Мы ждём вас здесь. Быстро! Пошли! Пошли!

Зачем нужно масло он не пояснил, но все поняли это и без того. Догвиль всё же решился гнать их на убой.

Сражение превратилось в сумятицу, в которой разрозненные группы стражников — в лучшем случае половина от начального числа, что не сбежали и не попрятались по углам, — пытались отогнать взбесившихся великанов. Стрелы и бочонки с горящим маслом, всё было опробовано и всё не принесло результата. Густо утыканные стрелами среди вонючих клубов дыма от догорающих кострищ Разрушители вздымали свои дубины, круша Стену по обеим сторонам от крепости.

Стоило стражникам скопиться в одном месте и попытаться под прикрытием стрелков подобраться к громилам, как в дело вступали Метатели. Уже в полудюжине различных мест их булыжники повредили галерею. Каждый такой бросок забирал человеческие жизни, загоняя солдат обратно в укрытия. Но вскоре, как того и следовало ожидать, все гранитные снаряды оказались либо переброшены через Стену, либо лежали непосредственно под ней, где древни не могли поднять их без риска быть заживо сожжёнными. Защитники порубежья воспрянули духом. Двум стражникам на правом фланге удалось подступиться к пролому, под которым орудовал здешний Разрушитель. Груды обломков сделали боевой ход едва проходимым. Но вот ещё пара шагов и тяжёлый бочонок падёт на голову громиле. Получит своё тварь!

Предостерегающие крики заставили смельчаков остановиться. Чтобы увидеть летящую в них тучу из камней и комьев земли.

Лишившись своего оружия, Метатели не пожелали выйти из битвы. Их лапы с десятками цепких пальцев-отростков на каждой загребали податливую размягчённую дождями почву прямо у себя под ногами. Размахнувшись, великаны запускали этой смесью в уже не опасавшихся быть ими замеченными солдат. Затем снова склонялись, загребали и снова запускали.

Земля, попав в глаза, ослепила, камни впечатались в нагрудники. Одному стражнику небольшой булыжник угодил в голову, оставив на шлеме вмятину. Оглушённый тот потерял всякую ориентацию, подкосившиеся ноги поволокли его к краю галереи. Не удержавшись, он с отчаянным воплем исчез в проломе бруствера. Крепость лишилась очередного защитника.

Бочонок мгновением ранее выпал из ослабших рук. Крышка отскочила от удара о камни, вязкая жидкость растеклась широкой лужей. Потерявший напарника носильщик поскользнулся на ней, растянувшись в полный рост. Только на четвереньках он сумел отползти от ставшего ещё более опасным участка.

Громилы долбили без устали. По Великой Стене змеились глубокие трещины. Из казавшейся когда-то несокрушимой кладки вываливались всё новые и новые обломки.

Освещая себе путь факелом, Лопух кое-как взобрался по полуразрушенной лестнице внутри угловой башни (через пробитую в ней дыру задувал ветер, несущий запах гари), надеясь, что наверху, откуда ещё вёлся обстрел, он будет чем-то полезен. Лучники взяли принесённые им стрелы, даже не поблагодарив. Лопух немного понаблюдал за их потугами сразить врага. Потом двинулся дальше по северной крепостной галереи. Чтобы вновь отправиться за стрелами на склад, у него не возникло и мысли.

Надо что-то делать, твердил он себе. Где командиры? Поубивали их всех что ли?

Перемещаясь от одних стрелков к другим, Лопух то и дело высовывался меж зубцами, следя за тем, что творят древни. Крепость пребывала в оглушённом состоянии. Отовсюду доносился грохот великанских дубин, разбавляемый щелчками разряжаемых арбалетов, а иногда отдалёнными выкриками команд. Он хотел с кем-нибудь заговорить, но не придумал, о чём спросить. Да никто из встречных не горел желанием болтать с ним.

Медвежий Угол не был способен дать неприятелю решающий отпор. Кроме того, число погибших превысило все мыслимые пределы. На войне без потерь, как известно, не бывает, только, разве они с кем-то воюют? По всему выходит, что да. И более того — безнадёжно проигрывают! Пограничная стычка с древесными великанами переросла в полновесное сражение с десятками убитых. Это ли ни страшный лик любой из войн?

Лопух метался по верхотуре, то на кого-то налетая, то сам страдая от чужих толчков. В голове гудело, а желвак на затылке пульсировал, словно продолжал расти, распирая кожу. От того ли, нет ли, ноги его порой заплетались и в глазах двоилось.

Не заметив как, он оказался уже на противоположном фланге у северо-восточной угловой башни.

«Спуститься вниз что ли? — подумал он, опёршись о бруствер и переводя дыхание. — Там всех наших наверняка собрали… Бестолочь! Сразу надо было туда идти!»

Пошатываясь, Лопух направился ко входу в башню. Будучи уже в разгромленной караулке, он снова остановился, потом решительно зашагал, но не вниз, а наверх по спиральной лестнице. Взобравшись на башенную площадку с бесхозно стоящей посреди неё катапультой, Лопух обошёл расположившихся здесь лучников. Ребята трудились в поте лица, едва ни в кровь срывая кожу о тетивы, перчатки их для удобства были обрезаны на пальцах. Скоро им придётся отдохнуть — стрел у них почти не осталось. Лопух отметил это мимоходом. Вместе с факелом он высунулся в промежку. Отсюда, с верхней точки, открывался полный обзор происходящего возле крепости. Сейчас он глянет, что да как, а там уж решит, куда податься.

«Полный обзор» радости не внушал.

Даже в полутьме Великая Стена выглядела неважно. Зубцов бруствера, как и самого бруствера, на участке, где долбил древень, не осталось. Из Стены выпало множество камней, отчего она заметно истончилась. Никто из солдат больше не пытался приблизиться к Разрушителю по развороченной галереи. Лопух повернулся в другую сторону. И невольно матернулся. Северо-западная башня крепости наполовину обрушилась, став похожей на обломанный пень огромного дерева. Он же только что поднимался по ней! Почему он не слыхал, как это случилось?

Да, Метатели (Лопух уже понял, кто это такие и чего от них ждать) поработали на славу, а вот Разрушителю, по крайней мере, на этом фланге предстояло ещё долбить и долбить. Проломить Стену оказалось нелёгкой задачей, даже для великана. Однако громила махал дубиной, и никакие трудности его не смущали.

— Сволочи! — не сдержался стражник.

Уже дёрнувшись спускаться обратно, разыскивать свой десяток, Лопух заметил кое-что ещё. Кое-что любопытное. Ему довелось лицезреть обновку их оборонительного арсенала, причём в самом что ни есть боевом действии!

Прямо под ним, в месте соединения Великой Стены с башней крепости на специальном помосте размещался новенький, только-только собранный стреломёт. На другой стороне его поставить не успели, а здесь, значит, ухитрились. Как работало это орудие военной инженерии, стражник представлял себе лишь в общих чертах: с помощью ворота натягивались тугие жгуты канатов, которые при спуске выстреливали из выдвинутого вперёд раструба метровой стрелой. И сейчас стрелки, на пару управлявшие стреломётом, похоже, совершали свой первый залп.

Лопух до боли вцепился в каменный край бруствера.

Размытым росчерком пронеслось получившее сумасшедший разгон древко толщиной в руку взрослого мужчины. Ему повезло, с башенной площадки в свете горящих повсюду огней он смог увидеть результат попадания во всей красе.

Тёмно-зелёный древень, покрытый длинными бородами мха, свисающими с его ветвей как пакля, в какой уже раз взялся замахиваться своей дубиной. Лапы великана заскрипели от натуги. Тут-то в него и ударила стрела.

Обитый железом наконечник с лёгкостью прошиб кожу-кору, почти на половину вонзившись в торс громилы. В месте попадания выступила тускло светящаяся в полутьме жижа, то ли смола, то ли что-то иное, бывшее у древня вместо крови. Дубина выпала из лап, а сам он сгорбился, склонившись к земле, точь-в-точь как раненный человек. Ухватившись за древко, великан попытался вырвать стрелу, но лишь обломал её, и наконечник намертво засел в его теле. Ночь огласилась пронзительным рёвом.

— Так дубового! — Лопух поморщился от режущего слух воя.

Древень попытался выгнуться в обратную сторону и запрокинуть к небу пасть-дупло, завывая волком на луну. Только у этого хребет был деревянный и не гнулся столь же легко.

Лучники на башенной площадке вскинули руки, салютуя своим товарищам у стреломёта. В хороших вестях, хоть каких-то хороших вестях, они нуждались как в воздухе. Жаль, совсем прикончить древня не удалось. Громилы славились крепостью, как никто другой. Великану понадобилось совсем немного времени, чтобы перестать голосить и распрямиться.

— Живучая мразь, — сплюнул Лопух.

Но удача, пусть на этот единственный раз, улыбнулась защитникам Стены. Войдя в тело древня, стрела, более походившая на небольшое копьё, всё же что-то повредила у него внутри. Как ни пытался великан вновь поднять оброненную дубину, сделать этого ему не удавалось. Его правая лапа только судорожно вздрагивала, продолжая висеть плетью. Удивительно, но по всему выходило, что громилы — не просто ходячие деревья. Не обычные древесные волокна проходили у них под кожей-корой, а некое сплетение «мышц» и «связок», которое оказалось сейчас перебито. Древень отступил от Стены, мотая безвольной конечностью. Удерживать дубину одной лапой древень не мог, слишком массивной он её себе выбрал. От него доносился скрежет и будто обиженное бормотание.

— Вот теперь повоюем! — Лопух радостно размахивал факелом, порождая снопы шипящих искр. — Вдарьте-ка по ним ещё, мужики!

Стрелкам у стреломёта не требовалось подсказок, они уже перезаряжали своё убойное орудие, засовывая в раструб новое древко. Лопух повнимательнее пригляделся к этим молодчикам.

— Хряк, дружище!!! Засади им как следует!

И, правда, среди приставленных к стреломёту стрелков состоял коротышка Хряк. Потеряв в прошлой схватке друга, он поклялся отомстить громилам. Лучшего способа для того нельзя было и представить!

После недолгого замешательства древни нашли замену потери в своих рядах. Дубину Разрушителя, успевшую уже изрядно поистесаться, подобрал один из подошедших Метателей. Этот напоминал приземистую корявую сосну. Его собрат, растративший все свои снаряды, зачерпывал землю и швырял ею в помост со стреломётом. Но без булыжников он не представлял такой угрозы.

Стрелки, прикрывая лица, быстро вращали ворот орудия.

Метатель управлялся с дубиной не столь уверенно, но долбил в тоже место, что стражники уже латали ранее несколько дней к ряду. И вот после очередного удара, растрескавшаяся заплатка не выдержала. Из Великой Стены вывалился увесистый кусок, едва ни придавивший самого великана. Пока кусок лишь верхней части и через образовавшуюся дыру никто из древней пролезть бы не смог. Но дальнейшее разрушение обещало идти в убыстряющемся темпе.

— Стреляй! — Лопух едва ли ни полностью перегнулся через промежку. — Хряк, стреляй! Стреляй!

Древень вновь шандарахнул по Стене, расширяя пролом. Поиссякший с начала боя поток стрел сыпался на него, исчерчивая бархат ночи. Лучники на башне выпускали последние из своего запаса. На лапах и башке великана плясало с десяток огненных язычков. Древень изредка смахивал с себя нарастающую «щетину» — этим и ограничивались неприятности, что стрелки были способны причинить ему. Надежда оставалась лишь на пробивную мощь орудия. Но парни у стреломёта всё возились с воротом, что-то у них там незаладилось.

«Да что ж я стою! — встрепенулся Лопух. — Вдруг эти сейчас прорвутся, а внизу и нет никого».

Он утёр заливающий глаза едкий пот.

«Надо найти своих».

Лопух отнёс рукав куртки от лица — на него падало нечто тёмное. Он инстинктивно отпрянул назад… Грохнуло так, как если бы разверзлась сама земная твердь. Вал каменного крошева подбросил и опрокинул стражника, накрыв его жёсткой пеленой. А над ним, словно в замедленном действии, проносились обломки катапульты вместе с нелепо размахивающими руками и ногами, летящими лучниками. «Одному разу быть, второго не миновать». Лопух погружался в уютную мирную тьму. И возвращаться из неё ему не хотелось.

7

Он тоже летал и потому улыбался.

Словно птица парил в хрустально-голубой вышине: легко и непринуждённо снижался к самой земле, касался шелковистой кромки травы и вновь взмывал в манящее поднебесье, всё выше и выше, пока не утопал в завесе облаков, а затем выныривал уже с другой их стороны, пронзив молочную мякоть насквозь.

Только небо и напор ветра в лицо. Он мечтал в детстве стать одной из ласточек, что стремительными стаями носились над их деревней. Здорово было бы отрастить пару крыл и умчаться прочь от унылой повседневности, от затаённой тоски по маме, которую он едва помнил, и от которой ему осталось лишь это странное имя, от своего одиночества. Потом он вырос, как и его мечты. Но они так и оставались мечтами. Даже то, что он покинул тёткин дом и теперь сам обеспечивал свою жизнь, ничего в сущности не меняло.

Ни разу он не помнил случая, чтобы мог сказать себе: я по-настоящему счастлив. Вот здесь и сейчас я счастлив. Исключая, конечно, краткие помутнения, когда они напивались всей казармой и ржали над чьей-то шуткой (тогда было хорошо), или когда он целый месяц бегал к дочке гончара из Бермонда, в которую — Лопух был в том уверен — втрескался по уши. Потом и эта глупость прошла. Глупости проходили. А впереди не виделось ничего стоящего.

Но сейчас весь мир проносился под ним размытым зелёным пятном, он был выше его, выше всех и всего, он был счастлив. Действительно был…

— Смотри, лыбится! Точно кот, споровший крынку сметаны.

— Угу, прям как дитя в люльке. Но ты не ори, а то Холера-костоправ припрётся и вышвырнет нас. Ему здесь и комендант не указ. Едва уломал пустить… Что же интересно, ему снится?

Лопух завозился, замычал, разлепляя глаза. Порушившие мечту детства голоса сделались слышны отчётливее.

— Очухивается, кажись.

— И напугал же ты нас приятель!

Он лежал на мягкой и удобной, нечета казарменным, кровати в просторном помещении. Солнечные лучи с трудом проникали в узкие оконца, отчего внутри царил приглушённый сумрак. Но было тихо и хорошо. Склонившись над ним, рядом стоял улыбающийся Юлиана, а с ним, как ни странно, тюфяк Лапоть, лицо которого представляло собой сплошной сине-бардовый отёчный синяк.

— Что так болит-то всё? — Лопух, кряхтя, повернулся на бок. Потрогав голову, он обнаружил на ней тугую повязку. Руки настолько ослабли, что едва шевелились. И тут новый очаг боли вспыхнул у самого копчика, словно кто-то отвесил ему хорошего пенка, пока он спал. — Ооо…

— Опять ворчишь спросонья?… Ещё бы не болело! Да тебя вообще должны были по кусочкам отскребывать по всей крепости!

— Не иначе, сам Творец тебя за пазухой укрыл, — подтвердил обычно немногословный Лапоть.

Лопух, мало что ещё соображая, заозирался. Место, в котором они находились, было не только просторным, но и каким-то особенно… белым. Чистым. Да, стены белёные. А пахло тут чем-то горьким, смутно знакомым. Всё помещение занимали стоящие в три ряда кровати. На них, почти на каждой, тоже лежали, укрытые одеялами. Теперь он расслышал сторонние шорохи, приглушённые разговоры и тихие стоны, впрочем, нисколько не нарушавшие здешнего покоя. Это место и было создано для покоя.

— Лазарет… Эй, а ты тут чего делаешь? — прохрипел Лопух, воззрившись на Лаптя, будто только увидев его.

— Ну вот, нельзя дурака и наведать, — проворчал десятник.

Лопух хотел спросить, где тот так хорошо приложился харей, но насупившийся Лапоть уже отвернулся и, что-то бурча себе под нос, пошёл по проходу между кроватей к выходу. Хлопнула закрывшаяся за его спиной дверь. Да, и пёс с ним.

— Как, болит? — Через секунду Юлиан вновь скалился вовсю ширь, протягивая кувшин с водой. — Давай, рассказывай.

Лопух, разобравшись, где находится, и вроде даже припомнив обстоятельства своей отправки в мир грёз, первым делом утолил жажду. И на подначку не поддался:

— Чего это больной должен напрягаться? Ты давай рассказывай, чем дело кончилось. Крепость, кажись, стоит. Мы живы. Лапоть вон опять по башке получи, но тоже жив-живёхонек. Отбились, значит?

Юлиан присел на край кровати.

— Больной выискался… Ладно, слушай.

…Положение складывалось — дрянь. Казалось, они уже обречены, когда из стреломёта удалось свалить Разрушителя. Тут Лопух перебил и взялся поведать, как оно всё обстояло на самом деле. Уж кому, как не ему, было знать это! Юлиан не мешал больному расписывать свои приключения. К ним прислушивались лежащие рядом: те, кто не спал, и кого они успели разбудить.

Жаль, успех стреломётчиков ограничился одним точным попаданием. После чего их орудие разнесло в щепки.

— Но ведь эти, с камнями, все их уже перебросали! — снова влез Лопух. — А похожий на сосну древень принялся долбить Стену.

— Так и было, — кивнул Юлиан. — Но второй-то Метатель остался. И мало ли у Стены валялось разных обломков? Этот урод сперва швырял просто землю, а потом догадался подбирать камни и запускать их не хуже своих булыжников. Сначала он промахнулся, угадив выше помоста, то бишь, в башню. Под тот его удар ты и попал. Никто из находившихся с тобой на площадке не уцелел.

«У ребят закончились стрелы, а потом и жизни», — подумал Лопух.

— Следующий бросок оказался «удачнее», и мы лишились стреломёта, — продолжил Юлиан.

Напарник Хряка погиб на месте. Сам Хряк, всегда бывший редкостным пронырой, умудрился как-то отскочить и только вывихнул плечо. В общем, стреломёта не стало, а великаны вновь полезли крушить Стену. И вот тут произошло самое интересное!

Кстати, атаку древней на другом фланге они отразили.

Там самоотверженно сработали стрелки и подносчики бочонков с маслом. Юлиан скромно добавил, что и он побывал в числе последних. Не сразу, но им удалось подпалить своего Разрушителя. Метателей же засыпали стрелами; приблизиться к Стене никто из них так и не осмелился. Конечно, не обошлось без жертв. Проклятые камни забрали больше двух десятков жизней. Но великанов они отогнали, и те ушли обратно в пустоши, даже не взглянув, как обстоят дела у их собратьев по соседству. Пылающий Разрушитель тоже ушёл, как и в прошлый раз.

Раненых они снесли в город, где развернули дополнительный лазарет, после чего все остальные переместились на восточную сторону. Вернее не все, а кто не сбежал, и кого вытащили из разных «щелей», куда некоторые предпочли попрятаться. Но об этом Юлиан упомянул лишь вскользь.

На правом фланге ситуация обстояла не столь успешно, если вообще, можно было говорить о каком-то успехе.

Здесь Разрушителя выбили из строя, но его сменил Метатель. К этому времени по кладке уже пошли заметные трещины, и тот, хорошенько потрудившись, сумел-таки проломить дыру от галереи аж до середины Стены. И внизу ещё камней навалило, по которым великаны могли подняться как по ступеням.

— Но! — Юлиан вскинул вверх указательный палец. — Наши доблестные воины не опустили рук и проявили максимум героизма!

На ближних кроватях возились всё интенсивнее. Кто-то из разбуженных мучительно закашлялся. Ни Юлиан, ни Лопух не обратили на то внимания. Как и прочие слушающие, а временами и поддакивающие им солдаты.

И вот долбивший Стену Метатель отбросил дубину, взобрался по обломкам и протиснулся через дыру. На другой стороне его встретили ведомые Догвилем мечники, выстроившие живой заслон. И ополовиненный шестой десяток стоял там!

Лопух присвистнул, в том плане, что они прям везде успели. Юлиана собственные подвиги сейчас занимали мало.

Второй из подошедших к пролому Метателей оказался не столь расторопен. Находящиеся на Стене стражники воспользовались моментом. С большим риском подступив к обрыву галереи, они сбросили на замешкавшегося в бреши великана давно припасённый бочонок с маслом. От прилетевшей горящей стрелы древень вспыхнул жарким костром.

— Само собой, поголосил, — Юлиан дёрнул уголком рта, — а там и осел дымящейся головнёй посреди пролома. Эту махину теперь с места не сдвинуть. Намучаемся мы с ним ещё — снова ведь нас погонят дыру заделывать. На том же самом месте! Великаны знали, куда долбить. Они вовсе не тупые, как я и говорил. Но это пусть.

Ведь дальше…

А дальше остался последний дверень, что сумел перебраться через Стену. Тут уж они навалились на него всем скопом.

Лучники и арбалетчики обрабатывали монстра издалека, но и мечники не отсиживались в стороне (в голосе Юлиана наконец прорезалась заслуженная гордость). В ход пошли клинки, верёвки с крючьями и топоры — всё, что нашлось под рукой. Должно быть, у великана аж в глазах зарябило от того, сколько орущих букашек вилось вокруг, силясь опутать ему лапы и ужалить побольнее.

— Не знаю, чем бы дело кончилось, — вздохнув, подвёл итог всей истории Юлиан. — Раскидал бы он нас, наверное, и ушёл… Но! — дойдя до кульминационного момента, стражник в театральных традициях возвысил голос. — В безмятежных небесах над нашими головами ни с того ни сего как громыхнёт! И ослепительная молния шандарахнула прямиком в древня. Тот мгновенно вспыхнул, а затем рухнул как подрубленный. Скажу тебе, эффектно это выглядело, особенно в разлитой повсюду темени. У меня чуть сердце не встало! Да и не у меня одного.

— Чего? — Лопух с подозрением уставился на рассказчика. Уж не дурят ли его? Да нет, вроде, без шуток говорит.

— Того! — приятель развёл ладони в стороны, дескать, хочешь, верь — хочешь, нет, но так оно всё и было. — Ударила самая настоящая молния. БАБАХ! Аккурат в то место, где стоял великан. Мы и ахнуть не успели. Заметь, ни до, ни после не пролилось ни капли дождя.

— Значит, вдруг — хрясь! — и готово. Великан валяется, и все радостно обнимаются? Хорош заливать! Я пусть головой и треснулся, но мозги пока не растерял. Такое лишь в детских сказках про волшебников бывает!

— Эй-эй, потише ори. Не тревожь других-то, им может покрепче тебя досталось.

— Ладно, — понизил голос больной, почёсывая саднящий копчик. — Но как молния могла прибить древня, да ещё так удачно?

— Собственно, ничего удивительного, — ухмыльнулся приятель. — И никакое природное чудо здесь не причём. Магия — она и есть магия. Как ты сам только что сказал — сказка с волшебниками!

— Чё? — Лопух уже начинал злиться. — Врёшь ты мне всё!

— Ну, что за «чё»? Да, неверующий друг мой, — чистой воды магия! Дело в том, что в тот самый момент к нам нежданно-негаданно подоспела подмога. Рот-то закрой, а то муха ещё залетит… Две сотни всадников. А с ними маги. Они и прихлопнули великана одним молниеносным — в прямом смысле — ударом.

— Подкрепление? — Лопух пытался осмыслить услышанное.

— Смекнул, наконец. Наш комендант — калач тёртый оказался. Он, как я потом узнал, ещё после первого случая с древнем отослал голубя в Жесть с сообщением о произошедшем и припиской, что, дескать, нападения могут повториться. И вот, спустя всего три дня, вместо ответного послания к нам является отряд рыцарей Чёрной Розы! Зуб даю — из самой Жестянки! У них там в кого ни плюнь, попадёшь в рыцаря, — особый императорский указ, дающий гарнизону право провозглашать каждого, сколько-то лет отслужившего в нём, сиром. Теперь понимаешь, что за птицы к нам пожаловали? Сам увидишь, все из себя самодовольные и розочку свою понаклепали, где только можно: и на щитах, и у коней на попонах. Не удивлюсь, если она у каждого из них ещё и на исподнем золотой нитью вышита. С нашими-то они почти не общаются. Расселились в городе и носа не кажут. Должно быть, маги там же. Говорят, среди них даже девчонка есть.

Последнее прозвучало с сомнением.

— Я только не пойму, как они до нас так быстро добрались? Это ж им надо было почти весь Дальний удел пересечь. Пока отправленный комендантом голубь долетел, пока сборы шли, пока то, да сё — невозможно! Значит, я думаю, где-то поблизости они находились, а когда заваруха началась, тут и подоспели.

— Чудеса, — Лопух поверил. Он смотрел на приятеля во все глаза и теперь сожалел, что ему самому не довелось увидеть, как чародеи разделались с великаном.

— Когда всё утихло, мы стали разбирать завалы. И доставать мёртвых. Храмовик городской погиб. Говорят, на Стену полез «изгонять дьявольских посланцев» да сорвался… Ну, а тебя на северо-восточной башне нашли. Эту, в отличие от соседней, обрушило не полностью. Лекарь потом всё дивился: как же это его, говорит, обломками не пришибло?

— Повезло, — просто заключил Лопух. — Башку отбил, а так, кажись, ничего серьёзного. Да и башка — она же кость, и болеть там нечему, как говорит моя тётка. Через пару деньков оклемаюсь.

— Ловлю на слове. А то без тебя скучно делается среди наших тугодумов и этих понаехавших красавцев.

— Куда вы без меня, — согласился больной.

Они ещё поболтали, но скоро разговор сам собой иссяк. В лазарет вернулась тишина, лишь рядом кто-то ворчал, укрывшись с головой под одеялом, что и здесь нет покоя, а на следующей кровати всё стонали. Через приоткрытое окно снаружи долетали отголоски кипучей деятельности, в которой пребывала крепость. Лопух, скривившись, повернулся на спину.

— Ты, Лопуша, поправляйся. Вот тут водичка у тебя. Я завтра как смену сдам, так снова загляну, — пообещал приятель. — А сейчас дел полно: Стену восстанавливать надо, стреломёты новые ставить, да и вообще, время теперь неспокойное. А ты отдыхай. Здесь у вас хорошо и кормить должны получше нашего. Я бы сам не отказался с вами недельку поваляться.

— Накаркай, ворона! Ступай, раз собрался. А то шляются тут всякие, тревожат.

— Хе-хе. Пойду, пока от Холеры не влетело.

Уже на пороге Юлиан махнул на прощанье рукой.

Лопух немного полежал, вслушиваясь в столь отличный от всегдашней казарменной толкотни покой лазарета, смотря то на белёный потолок, то в окно. Потом что-то тихо прошептал и вновь уснул. Но перед этим подумал: а ведь мне и, впрямь, повезло, как никогда. Кто-то поломал себе все кости или вовсе погиб. Он же, побывав на самой передовой, отделался лишь ушибом да шишкой. За что и вознёс хвалу Небесам. Ни в первый раз за последнюю дурную неделю. Если так пойдёт и дальше, придётся податься в монахи, не иначе…

Спустя два дня он уже стоял на ногах. Немного прихрамывая, зато с улыбкой от уха до уха, Лопух вернулся в родимую казарму. Вечером ему была устроена горячая встреча. Юлиан, один из всех лежащий в койке, не мог уснуть, как ни пытался. Даже то, что каждая его мышца ныла после дневных работ, не помогало. Оставалось лишь ворочаться с боку на бок и осыпать проклятьями ни в чём не повинную подушку. Шум хмельных голосов (как только Хряк не охрип после этого?) стоял такой, что казалось, ничто не способно было утихомирить разошедшихся гуляк.

Теперь в казарме их жило семеро. Сопля и Барсук сорвались со Стены, когда пытались с бочонком подойти к Разрушителю. Второй парой Догвиль отправил Лаптя с Юлианом — им повезло больше. Так что, они имели полное право выпить. Помянуть товарищей, которых схоронили на следующий день после битвы в общей могиле на всё расширяющемся погосте, и порадоваться, что уцелели сами. Дело понятное. Но зачем же так орать!

То, что в тот вечер и добрую половину ночи к ним не заявился взбешённый устроенной гульбой сотник, стоило отнести к разряду подлинных чудес, которые изредка, но всё же случаются.

Между тем, Медвежий Угол перешёл в состояние повышенной боеготовности. Равно как и Бермонд, из которого некоторые вовсе предпочли уехать от греха подальше, собрав пожитки и погрузив семьи на телеги. Другие ж напротив, взялись помогать стражникам заделывать повреждения у крепости и Стены. Без их защиты при следующем нападении город был бы обречён.

Новую атаку великанов все ждали, как нечто неотвратимое.

Распоряжением коменданта отменялись любые отпуска и отгулы. Стражники целыми днями торчали в дозорах на верхотуре, либо выходили за Стену, расчищать прилегающую территорию. Солдаты бранились, но втихомолку. Каждый понимал серьёзность положения и не желал навлекать на себя гнев без того взведённого начальства. Прежняя скука с всегдашним бездельем вспоминались теперь с грустью, как светлое безвозвратно ушедшее время.

Прибывшее подкрепление предпочитало держаться особняком. Стражники лишь изредка пересекались с кем-то из рыцарей Розы, не говоря о том, чтобы завести близкое знакомство. Похоже, гостям на сей счёт были даны определённые указания, и те их строго придерживались. Да и не сидели они в городе, постоянно находясь в разъездах вдоль Стены. А вот дальние дозоры из самой крепости прекратились, что выглядело, по меньшей мере, странно.

Две группы разведчиков, ушедшие в пустоши сразу после нападения, пропали бесследно. Хотелось верить, что их задержало обилие сведений, которые следовало собрать, а ни что-то ещё. Нервозности добавляли и дурные вести, якобы приходящие с соседних крепостей. Судя по ним, древни атаковали Стену сразу в нескольких местах. И если даже вблизи самих крепостей гарнизоны худо-бедно отбились, то как обстояли дела на промежуточных участках, приходилось только гадать. Этим все и занимались. Начальство играло в молчанку и никаких действий, кроме укрепления собственной обороны, не предпринимало.

Один за одним сменялись так непохожие друг на друга, особенно здесь на севере имперских земель, последние летние деньки. Погода делалась изменчивой. То моросил дождь и небо сплошь застилали тучи, отчего в мире царила невыносимая тоска, а назавтра светило солнце и тёплый ветерок развевал стяги на шпиле комендантской башни. Но такое бывало всё реже. Кружащее над крепостью вороньё голосило по утрам как безумное. Лето уступало осени, а это обещало в скором прибавление трудностей.

Уснут ли великаны с приходом холодов, как обычные деревья? Подобные предположения звучали. Подобные и куча других.

За ежедневными заботами незаметно пролетели две недели.

Новых нападений, вопреки всем опасениям, так и не случилось. Древни более не появлялись, не видели их и на подступах к Стене. А затем вернулись Сумеречные Совы, живые и невредимые, с известиями, что великаны предпочитают теперь околачиваться не поодиночке, а группами, но всё это дальше в Пустоземелье.

От души отлегло, и народ начал потихоньку успокаиваться.

Было страшно. Было и прошло. Теперь будет, что вспомнить зимними вечерами за кружкой пива в «Берлоге»!

…Очередным ничем не примечательным серым утром вместо положенной смены дежурства Юлиану было велено явиться к коменданту. Да, да — к самому. Без оружия, но в опрятном виде. Передавший распоряжение Лапоть сразу умчался по каким-то срочным делам и с чего вдруг такая неожиданность, вызнать у него не удалось. Он и сам, похоже, ничего толком не знал.

Юлиан обменялся с Лопухом удивлёнными взглядами. После чего начистил сапоги, причесался и отправился на встречу с высоким начальством.

8

За те три года, что он состоял в гарнизоне Медвежьего Угла, Юлиану ни разу не доводилось иметь с его комендантом личных бесед. Все распоряжения сверху до них доходили через сотников, господин Швабрю оставался фигурой совершенно сторонней. Так что о причинах внезапного интереса к своей скромной персоне он не догадывался, как ни ломал голову.

Поднявшись по крутой деревянной лестнице в расположенный высоко над землёй проход в донжон, он миновал полутёмный коридор и остановился возле двух хмуро воззрившихся на него стражников, приставленных к двери в кабинет начальства. Здоровяк, что был справа, имел горбатый нос. Слева стоял задира Вепрь, носивший кошачьи усы. Оба были выбриты до синевы и оба нацепили полные комплекты боевой защиты.

— Можно входить?

Здоровяк молча кивнул. Чуть помедлив, Юлиан постучал. Не дождавшись ответа, он вновь скосился на солдата, имени которого не помнил. Тот дёрнул щекой. Теперь кивнул Юлиан. Повернувшаяся ручка подтвердила, что дверь не заперта. Несмело бочком стражник протиснулся внутрь.

Здесь его уже ждали.

Возле стрельчатого окна неподвижным истуканом застыл Догвиль, по обыкновению облачённый во всё чёрное. На своего подчинённого он посмотрел, как показалось тому, весьма недобро. Рядом с сотником за абсолютно пустым и от того выглядящим ещё более обширным дубовым лакированным столом восседал сам господин-комендант Швабрю.

Тут все сторонние мысли разом улетучились, а спина Юлиана распрямилась с отчётливым хрустом позвонков.

Комендант Медвежьего Угла являлся личностью одновременно сколь неприметной на внешний вид, столь и внушительной по производимому им впечатлению.

Это был маленький неулыбающийся человек с венчиком седых волос на идеально круглой голове. Его морщинистое лицо всегда оставалось суровым, а взгляд из-под белых лохм бровей заставлял холодеть всякого, на ком задерживался дольше пары мгновений. Прожитые годы почти не сказались на выправке старика; военный мундир со шнурами аксельбантов сидел на нём как влитой.

Стоило стражнику переступить порог, как комендант с сотником пристально уставились на него. Слишком пристально.

Юлиан не знал, куда отвести глаз. Пальцы его против воли поджались в сапогах. В голову лезла одна лишь дурь, вроде той расхожей шутки, что Швабрю никогда не снимал этого своего мундира и даже в бане мылся исключительно и только в нём.

— Ты в нём уверен? — тихим голосом спросил комендант, не оборачиваясь к Догвилю.

— Насколько возможно в данной ситуации.

Юлиан почувствовал, что покрывается гусиной кожей, и ничего не мог с этим поделать.

— Может, зря мы это затеяли, — протянул комендант, пожевав губами. — Ну, посмотрим. Времени нет. Кх-ммм…

Швабрю встал из-за стола. Глядя строго перед собой, он прошёл через кабинет мимо посторонившегося стражника.

— Иди за нами, — процедил сквозь зубы Догвиль, следом подойдя к двери. — И чтобы ни слова от тебя не было слышно, пока не получишь на то дозволения. Ясно?

Юлиан закивал. Догвиль уже отвернулся, а он всё кивал. На деревянных ногах стражник последовал за начальством.

Они двигались внутренними переходами донжона. Ни единого человека, кроме часовых у кабинета, не встретилось им по пути. Похоже, простые служаки сюда не допускались. Сам Юлиан попал в комендантскую башню впервые.

«Но должен же здесь кто-то убираться?» — подумал он, вновь дивясь чуши, что составляла его мысли.

По правую сторону идущего дугою коридора, которым вёл их Швабрю, располагались запертые двери неизвестных помещений. Каких-то складов или чего-то в этом роде. По левую мелькали окна-бойницы; меж ними в железных рожках торчали не горящие сейчас факелы. По винтовой лестнице, огибающей сквозной колодец в центре башни, дыша друг другу в затылок, они поднялись на этаж выше. Потом ещё на этаж выше.

Тихи и мрачны коридоры, где только эхо шагов разносится вдоль сложенных из тёсаных блоков грубых стен. Догвиль, а за ним Юлиан, в гнетущем молчании тащились за мундиром коменданта, над которым плыла его лысая макушка. Сотник наверняка знал, куда они направляются, но лезть с расспросами… Лучше уж дождаться, пока всё выяснится само. Не такая большая эта башня, и они уже поднялись едва ли на самую её вершину.

Юлиан незаметно утёр шею.

Очередной оборот полутёмной лестницы, узкой как крысиный лаз. Здесь факелы горели у выходов на каждый этаж, но света всё равно не хватало. Сапоги шаркают по сбитым ступеням. Следы старой копоти на старых камнях.

Лестница вела ещё выше, но Швабрю свернул с неё и зашагал по изгибающемуся коридору, близнецу всех тех, что они оставили позади. Остановился комендант где-то на его середине у массивной двери одной из комнат на верхнем этаже донжона. Створка двери была сделана из светлого дуба, покрытого витой резьбой, углы обиты коваными треугольниками, а центр украшен фигурными пластинами. Красиво, конечно. Но посреди серокаменности прочей крепостной обстановки подобная вычурность смотрелась уж больно чужеродно.

Им что, за эту дверь?

Швабрю положил ладонь на бронзовую ручку. И замер, как Юлиан до того у двери его собственного кабинета. Строгий начальственный взгляд, брошенный через плечо, прошёлся сначала по стражнику, потом по Догвилю. В тусклом утреннем свете, что с трудом сочился сквозь прорубленные в толще стен оконца, комендант вдруг предстал сущим стариком. В чём-то сильно сомневающимся стариком. Маленькие глазки под пёрышками бровей окружали синие тени, и глазки эти слезились, губы сжаты в бескровную складку, — усталый старик, мечтающий о долгом сне без сновидений. Догвиль возле него казался сущим великаном.

Тревожный холодок, ещё ранее угнездившийся в животе Юлиана, разросся в цельную ледяную глыбу.

Возникшая заминка длилась не дольше мига. Швабрю надавил на ручку, створка на смазанных петлях подалась легко. Первым порог переступил комендант. Вторым пришлось идти Юлиану. Догвиль посторонился и, дёрнув костистым подбородком, велел ему шагать вперёд. Сам он вошёл последним, беззвучно притворив за ними дверь.

Они оказались в небольшом неожиданно светлом зале, чья обстановка не была лишена даже определённого вкуса — деревянная обивка стен, на полу палас, качественная мебель. Камин занимал целый угол и над ним помещались два гербовых щита: имперский с соколом и местный «медвежий». Однако особенности убранства стражник отметил лишь краем глаза.

Всё его внимание сосредоточил на себе стоящий в центре зала вытянутый стол, накрытый позолоченной скатертью. Нарезанный хлеб, сыр и прочая закуска, вазы с яблоками, несколько бутылок вина в плетёных кожухах, а к ним бокалы тонкого красного стекла составляли его сервировку. За столом в креслах с высокими спинками и бархатными подлокотниками сидели семеро.

Троих из присутствующих Юлиан знал — гарнизонные сотники, как и Догвиль, носили серебряные лычки на рукавах форменных курток, мастера над стрелками отмечала дополнительно нашитая стрела. При появлении коменданта все трое поднялись со своих мест. Начальство кивнуло, и они уселись обратно.

Ещё троих стражник видел впервые. Похоже, эти были из числа прибывшего к ним подкрепления. Сидящий ближе остальных худощёкий вояка с усталым взглядом и также нашивками сотника ничем особым не выделялся. А вот вид двух других озадачивал. Вытянувшись, Юлиан застыл у входа, разглядывая, но не так, чтобы слишком вызывающе, неизвестных господ. Ничего иного в его заполненную каким-то липким туманом голову не приходило.

Одним из «странных» сеньоров был могучий широкоплечий верзила, вылитый висельник с большой дороги, с которым не дай Бог столкнуться ночью в тёмном переулке. Зачёсанная назад копна чёрных с нитями проседи волос открывала растущие залысины. Лицо грубое, если ни сказать жестокое, но в особенности бросался в глаза старый уродливый шрам, пролёгший через всю левую щёку от переносицы до багровой обветренной шеи. Даже густая щетина не могла скрыть его полностью. Кожаная куртка верзилы, чьи лучшие годы остались в прошлом, с наклёпанными на ней бляхами, но без каких-либо отличительных знаков, была распахнута на груди, как у разбойничьего атамана. А за плечами висел дорогой тёмно-синий плащ, столь выделяющийся на фоне прочего одеяния, словно снят он был с проезжего купца и против его воли.

Мордоворот глянул на вошедших и, очевидно, не найдя в них ничего для себя интересного, вновь откинулся в кресле, забрасывая в рот черешню из стоявшего перед ним блюда.

Третьим незнакомцем оказался сухопарый старикан в свободном сером то ли балахоне, то ли какой-то рясе. Его длинные седые пряди сзади схватывались в конский хвост, а спереди, будто в противовес им, болталась жиденькая бородёнка. Высокий лоб испещрял целый сонм похожих на маленькие волны морщин — явный признак частых и напряжённых дум. Облик старика мог бы показаться забавным, если бы ни колючий взгляд, сверкнувший над изломом ястребиного носа. Обратившись на Юлиане, этот взгляд заставил его вздрогнуть, а не усмехнуться.

Лицо седьмого, сидящего во главе стола вполоборота к двери, припомнилось стражнику смутно знакомым.

Сеньор лет тридцати носил ухоженную каштановую бородку, волосы остригал коротко, как это принято у военных. Черты не без претензии на изысканность. Задумчивая складка меж бровей. А под ними редкостной чистоты зелёный взгляд, что прошёлся по коменданту и его сопровождающим со спокойным вниманием.

Где-то они уже встречались с этим человеком. И, если Юлиан не ошибался, было это где-то в Бермонде (в «Берлоге»?), причём, совсем недавно. А может, и нет. Он точно не помнил.

Указательный палец правой руки сеньора, что лежала поверх столешницы, — в этот момент он потирал её, — украшал перстень с крупным изумрудом. Даже при недостаточном освещении камень отливал лучистой искрой точно в тон глаз его владельца. Родовой знак? Осанка и лицо также указывали на высокое происхождение, но не одежда — армейская куртка и штаны простого покроя, как у самого Юлиана. И вновь без всяких отличительных нашивок.

Стоило стражнику увидеть этот перстень, и он уже не мог отвести от него взора, пока зеленоглазый ни убрал руки.

Конечно, возможно, сей сеньор не имел никакого отношения к благородным домам. Только вот, сидел он за столом с позолоченной скатертью в окружении начальства их крепости и сидел с таким невозмутимым видом, будто все они находились у него на приёме, и никак не иначе.

К этому времени Швабрю успел устроиться в одном из свободных кресел. Догвиль незаметно подтолкнул Юлиана в спину, веля ему двинуться с места. После краткого замешательства они тоже расположились возле трёх смирнёхоньких сотников. Кресел в зале было ровно десять. Незваных гостей здесь не ждали.

— Что ж, все в сборе, — произнёс комендант, непривычно растягивая слова.

— Здесь нас точно не услышат непосвящённые лица? Пусть даже э-э-э… случайно? — тут же встрял старикан в балахоне.

— Это я гарантирую, — заверил его Швабрю.

Старикан кивнул, но без убеждённости. Поёрзав в кресле, он скосился на противоположный конец стола, занятый служащими гарнизона, и принялся тихо покашливать. Других вопросов не последовало.

— Мэтр Кроули, хватит тянуть кота, сами знаете за что, — взял слово сеньор с перстнем. — Вы настояли на необходимости этой встречи, так приступайте. Время не ждёт. Комендант Швабрю, я уверен, как и до того обеспечил нашему собранию должную конфиденциальность, раз уж она вам так полюбилась.

«Кто ж ты такой, господин хороший?» — нахмурился Юлиан.

— Да, да, да, — затараторил старик. Схватив бокал, он плеснул в него вина, но пить не стал, зато повертел бутылку в руках, словно оценивая, достойно ли её содержимое его персоны. — Ситуация требует определённой скрытности наших обсуждений, в виду… — Он отставил бутылку. — Ну да ладно. Господа! Время и вправду не ждёт. Более того, оно стремительно несётся вперёд. И, если мы не хотим отстать, нам также следует поторопиться. Ибо, следующее нападение древесных гомункулов, или, как их называю здесь — древней, предположительно случится через два дня. В ночь полнолуния. Великаны вновь придут к крепости. Их сюда прямо-таки тянет, — быстрая усмешка, предназначенная то ли Швабрю, то ли никому, — и к их появлению мы должны быть всецело готовы. Вот, собственно, и всё, что я хотел вам сообщить.

— Новое нападение через два дня, а вы говорите об этом только сейчас! — рявкнул комендант, вскакивая на ноги.

— Повторяюсь, нападение предположительно случится в указанный мною срок. Эти сведения я получил, так сказать, косвенными путями и только сегодня утром. Так что вы, господин Швабрю, как и остальные присутствующие, первым узнаёте о них, — пояснил «предсказатель». — Кроме того, как мне кажется, два дня вполне достаточный срок для всех оборонительных приготовлений.

Швабрю предпочёл промолчать, но негодующая мина на его лице и упёртые в столешницу сжатые кулачки говорили сами за себя. На своё место он опустился отнюдь не сразу.

— Следует быть во всеоружии, — продолжил между тем чудаковатый старикан, названный мэтром («И к каким же наукам он имеет отношение?»), — дабы всё задуманное нами прошло без сучка, без… как это… чего-то там совсем ненужного.

— Пожалуйста, ближе к делу, мэтр. Если вам есть, что ещё добавить, — оборвал его словоизлияния сеньор во главе стола. Сидящий возле него мордоворот одобрительно замычал.

Юлиан всё силился припомнить, где же он встречался с этим человеком. Если не в Бермонде, то может, в самой крепости? Вспомнить о том казалось необходимейшей вещью. Он точно уже видел этот запоминающийся взгляд и это профиль.

— Как пожелаете, маэдо, — отозвался мэтр неизвестных наук, вновь принявшись покашливать. — С общей структурой разработанного плана все уже знакомы. Пришло лишь время его реализовать. Но! Мне бы хотелось уточнить некоторые, так сказать, тонкие моменты.

«Угу, все обо всём знают и сидят с умными видами. — Юлиана тяготила напускная таинственность их собрания, а особенно, его личное в нём участие. И, похоже, ни ему одному это приходилось не по душе. — И что ещё за дурацкое обращение — «маэдо»?

— Изъясняйтесь понятнее. Если можно, — подал брюзжащий голос Швабрю.

— Ну, если хотите, можно и попонятнее, — парировал говорун, уже открыто воззрившись на Догвиля или, скорее, чуть правее него. — Через два дня из пустошей явятся ходячие деревья и, наверняка, опять полезут на Великую Стену, так? — Седовласый кивнул Швабрю, словно желая удостовериться, не потерял ли тот ещё нить рассуждений. Комендант хранил молчание. — Мы встречаем их, как условились. На данном этапе определяющим фактором станет слаженность действий всех участвующих групп. По моему разумению, здесь и сокрыт наиболее тонкий момент, от которого зависит успех нашего дальнейшего мероприятия. Назовём его так.

— Хм, — прокомментировал шрамник, отправляя в рот целую пригоршню черешни и сплёвывая косточки в ладонь.

— Это понятно. Продолжайте, мэтр, — сказал зеленоглазый.

Юлиан вслушивался в их разговор с нарастающей растерянностью. Рядом шумно сопел Догвиль. У него же в голове всё настойчивее билась мысль того рода, что, если это не какой-то глупый розыгрыш, то тогда он ничего не понимал. Происходящее совещание явно не предназначалось для его ушей. Не тот уровень! Для чего же комендант с сотником взяли его сюда?

— Значит, один гомункул проходит, остальных задерживают. Однако! Снова и снова не устаю повторять — предстоящий поиск не является какой-то, как может показаться некоторым, сомнительной затеей. Это важнейший эксперимент! Древесные гомункулы в последнее время проявляют завидную активность. И их э-э-э… живость, я уверен, будет только возрастать, буквально день ото дня. Потому я предлагаю ещё раз подробно обсудить порядок наших действий. Особенно, что касается…

— Нечего тут обсуждать, сто раз уже всё оговорено. Надоело, — возразил мордоворот. Прекратив есть, он потянулся за бутылкой. Никто из присутствующих, кроме него и мэтра, до этого к закускам или вину не притрагивался. Но когда он выдернул пробку и оглядел собрание, обладатель постного лица с нашивками сотника из Жести придвинул ему свой бокал. Юлиан тоже не отказался бы промочить горло, но сделать это он мог лишь в своих мечтах.

Сеньор с перстнем выпрямился в кресле. Жестом отказавшись от вина, он обратился к Швабрю:

— Господин комендант, вы сегодня на редкость немногословны. Не желаете что-нибудь сказать, учитывая ставшее предположительно известным время нового нападения?

Швабрю без особой симпатии осмотрел гостей. Прочистил горло. После чего поднялся из-за стола. Не вскочил, как до того, а именно поднялся. Ему имелось, что сказать.

— Как я уже неоднократно говорил, ваше «мероприятие» видится мне рискованной и мало оправданной затеей. Ничто в этом отношении не изменилось. А приходящие донесения о сложном положении, сложившемся у соседних крепостей, вынуждают меня настаивать на сосредоточении наших усилий исключительно на обороне Стены. С оказанием посильной помощи Гнезду Сокола. Любые отвлечённые манёвры в данной ситуации могут вылиться в безосновательные жертвы. И я намерен приложить все силы, чтобы не допустить подобного.

— Не поздно ли спохватились?

Швабрю замолчал на полуслове и, часто моргая, уставился на мэтра Кроули, словно тот только что отвесил ему звучную оплеуху. Старик на это безобидно пожал плечами.

— Как я неоднократно объяснял… — заговорил и вновь умолк комендант. Издав носом хрипящий звук, заиграл желваками. — Как присутствующим должно быть известно, мне довелось участвовать в отражении последнего нашествия серверных орд, и я помню, как тогда обстояли дела на Стене. Скажу вам — наше нынешнее положение гораздо серьёзнее! Мы не имеем действенного способа борьбы с великанами и потому…

— Варвары, помнится, наступали тысячами, а гомункулов было не больше двух десятков. Причинённый же ими урон — и изрядный урон! — объясняется лишь полной неспособностью пограничных гарнизонов противостоять великанам, — не унимался мэтр.

— Великаны — не варвары! — отчеканил Швабрю. Он так глянул на мэтра Кроули, что, казалось, готовится наброситься на него с кулаками, и удержаться ему стоило огромных усилий. Седовласый предпочёл прикусить язык. — Только доблесть и самоотверженность солдат моего гарнизона не позволили великанам преодолеть Стену у Медвежьего Угла. Вернее, не дали им уйти за неё. Кх-ммм… Ни один из гарнизонов не сумел бы оборониться лучше нас. Полагаю, никто прежде не встречался с подобным противником.

— Это точно, — всё же вставил мэтр с многозначительностью.

— Мы разрабатываем тактику на случай повторных нападений. Фортификационные работы ведутся днём и ночью. Разведка…

Тут верзила утёр вино с губ и перебил его:

— Сбежавшие дезертиры, что с ними?

— Их ловят, — замялся Швабрю. Даже со стороны было видно, что он весь уже взмок под своим мундиром. Венчик волос и лысина лоснились от пота. — Те же, что заключены в карцере, будут вскоре осуждены по всей строгости военного устава.

— Хочется надеяться, — изрёк шрамник.

— Оставим споры. — Сеньор во главе стола потёр смеженные веки. Юлиан отметил круги под его глазами и вновь мелькнувший перстень. Палец, на который тот был надет, покрывала пунцовая сеточка из воспалённых капилляров. — Для них время если и найдётся, то позже. Господин комендант, продолжайте.

— Я сказал всё, что считал нужным. — Швабрю коснулся лба дрогнувшей ладошкой. Он словно бы хотел упомянуть о чём-то ещё, но передумал.

Зеленоглазый коротко кивнул.

Мэтр Кроули хмыкнул. Комендант сделал вид, что к нему это отношения не имеет и с чувством несколько попранного достоинства уселся за стол. Его подчинённые застыли в креслах, не шевелясь.

— Я полностью согласен с многоуважаемым комендантом — наше предприятие более чем рискованно! — вдруг заявил оппонент Швабрю, вместо него вскакивая на ноги серым вихрем. Этот не мог спокойно стоять на одном месте, принявшись мерить пространство зала широкими шагами от входной двери до камина в обход стола и обратно, сопровождая каждое своё слово активной жестикуляцией. — Но сколь оно рискованно, столь же оно и необходимо! Если мы упустим шанс проследить за гомункулами сейчас, делать это потом, может статься поздно. Катастрофически поздно!

— Мэтр, господин комендант без сомнения разделяет вашу озабоченность. Но и мы должны проявить понимание. Медвежий Угол его вотчина, и он несёт за неё ответственность. В данном вопросе мы, кажется, пришли к компромиссному решению. Давайте и будем его придерживаться.

Старик никак не прореагировал на замечание, а вот комендант решил налить себе выпить. Расплескав вино и запачкав скатерть, он наполнил бокал, после чего сделал небольшой глоток.

— Что касается положения у соседних крепостей, — добавил сеньор без имени, — в Жесть и Красна отправлены депеши с вызовом подкрепления. Как только они дойдут, войска выдвинутся незамедлительно.

Сотник из Жести побарабанил пальцами по столу. Верзила плеснул ему и себе ещё из бутылки.

Зеленоглазый продолжил:

— Кроме того, какие бы трудности не возникли у других, лишь у Медвежьего Угла великанам удалось проломить Стену. Так что ещё неизвестно, кому пришлось тяжелее. Но об этом столько сказано, что нет смысла повторяться. И да — мэтр Кроули прав. Даже с учётом всех рисков, мы постараемся осуществить задуманное.

Старик в балахоне с довольной физиономией вернулся на своё место. Комендант, выпятив подбородок, уставился в раскрытое окно. Шрамник возобновил поедание черешни, запивая её вином. По сторонам он взирал со скучающим видом, как если бы в этот момент его волновали совсем иные заботы, никак не связанные с их обсуждениями. На какое-то время все разговоры стихли.

— Теперь, когда страсти поулеглись, — сказал сеньор во главе стола, — подведём некоторые итоги. Мы знаем время следующего нападения — это уже преимущество. Следует оповестить о нём остальные гарнизоны. Господин Швабрю, полторы сотни рыцарей Чёрной Розы под командованием сира Родгера Лира (приезжий сотник сдержанно кивнул) останутся в Медвежьем Углу. Вместе с мэтром Кроули и пятью его подмастерьями они усилят ваш гарнизон при обороне Стены. Мощь оружия и сила магии сдержат натиск великанов. Обязаны сдержать. Пока же я, командор Штрауб — если он всё же надумает отправиться с нами, — находящийся в городе сир Мэрих и сеньор Догвиль ещё раз проверим готовность отряда преследования. Тот должен быть полностью укомплектован к сегодняшнему вечеру.

«Отряд преследования? Мощь оружия и сила магии? — Юлиану показалось, что он ослышался. Причём дважды. Но никто более не выразил удивления. — Какой ещё магии? Или…»

— Необходимые корректировки будут вноситься по обстоятельствам. Господа сотники, прошу помнить, что доводя сведения до личного состава, стоит избегать лишних подробностей. Думаю, все это понимают.

Конкретно к Юлиану никто не обращался, но данное указание относилось и к нему. Ко всем им.

— Кто-нибудь желает что-то добавить по основному вопросу?

О чём-то задумавшийся мэтр Кроули, небритый амбал с бокалом в руке, непроницаемый сир Родгер, четверо сотников Медвежьего Угла и проведший весь разговор словно на иголках стражник промолчали.

— Попрошу ещё немного вашего внимания, господа, — произнёс комендант.

На этот раз вставать Швабрю не стал, зато так зыркнул на Догвиля, что тот разом подобрался.

— Мы вас слушаем.

Комендант пожевал губами. Быстро совладав с собой, он заговорил обычным твёрдо поставленным голосом:

— Один из моих подчинённых, ещё до начала всех этих событий, обратился ко мне с любопытными умозаключениями, имеющими, как выяснилось впоследствии, прямое отношение к беспокоящему всех нас вопросу. А именно, возможным причинам, побуждающим древн… древесных великанов атаковать Стену. Сейчас он находится здесь. Я счёл допустимым привлечь его к нашим обсуждениям, предварительно в общих чертах посвятив в курс дела. И теперь, если никто не возражает, я хотел бы, чтобы он рассказал остальным о своих кх-ммм… идеях. Я полагаю, это может стать весьма полезным для подготовляемого похода.

Всё собрание во главе с безымянным сеньором и даже верзила не без удивления воззрились на коменданта.

— Мы вас внимательно слушаем, — повторил зеленоглазый.

— Ну! — буркнул Швабрю, утерев лысину. Если он уже не жалел о том, что заговорил, то был к тому близок. Но отступать (а тем более уступать) этот маленький человек, едва ли ни единолично управлявший пограничной крепостью четверть века, не привык.

Под столом Догвиль двинул носком сапога в голень Юлиана.

Стражник айкнул и с глупейшим выражением обернулся.

— Говори, о чём с дружком своим тогда про древней под Стеной разглагольствовал, — сказал ему, едва шевеля губами, сотник.

— Кто, я?

— Для того тебя сюда и прита… пригласили, — напирал Догвиль, хрипя полушёпотом. Лицо его при этом нехорошо кривилось. И оно было бордовым, не только шея, а всё лицо. Таким стражнику доводилось его видеть прежде лишь в минуты особо ярого гнева.

— Но я… я не знаю ничего существенного.

— Го-во-ри. Тебя готовы выслушать.

— Я только… — Слова застревали в горле, не желая выходить наружу. Юлиан покосился на Швабрю: комендант сидел в кресле, будто кол проглотив, и в свою очередь исподлобья смотрел на него.

Дурацкая складывалась ситуация. Но, да, в конце концов…

После краткого раздумья Юлиан пришёл именно к такому выводу, как бы абсурден тот не был. Поднявшись, он потеребил руки, не зная, куда их деть. Вытянул «по швам».

— Уважаемые сень… господа. Я лишь предположил, ч-что существа, которых мы называем древнями, вероятно не так глупы, как все… как было принято считать до последнего времени. — И это чистая правда! Но кричать об этом он не стал, продолжив чуть спокойнее: — После случившихся нападений любые сомнения в их разумности отпали. Очевидно, что у них, подобно тем же собакам или лошадям, есть сознание. Или, по крайней мере, его зачатки. А это значит — у них должны быть свои мысли и свои цели, которых они хотят достичь. Но, кто знает, чего они хотят? Зачем крушат Стену? И… есть ли способ вступить с ними в «общение»?

Чем дальше, тем сильнее он распалялся. Благо, его слушали, не делая ни малейшей попытки прервать. Да что там! Чужаков, похоже, в самом деле заинтересовали его полоумные бредни.

— К чему они стремятся? — вопросил Юлиан зеленоглазого и еже с ним, ощущая накатывающую хмельную лёгкость. Каждое его слово звучало всё убедительнее. — Мы о них ничего не знаем. Отгоняем огнём, считаем примитивными тварями. Едва ли ни вовсе странным видом «ходящих» деревьев. Но великаны полны загадок. Они обучаются! Сначала просто подходили, присматривались к Стене и к нам самим. Потом один принёс дубину, теперь камни. Что дальше?… Древни — уникальные разумные существа! При этом совершенно неизученные. Об этом упущении мы с господином комендантом и имели ни так давно продолжительную беседу.

Взглянуть на Швабрю его наглости не хватило. Юлиан на секунду умолк. А затем скороговоркой выпалил наиболее спорное или же самое здравое из своих «умозаключений»:

— Также я высказывал соображение, что если бы нашёлся способ пропустить кого-то из древесных монстров за Стену, то это дало бы ответы сразу на многие вопросы. Позволило бы нам лучше понять их. А значит, узнать, как с ними можно действеннее бороться. И здесь ведь как раз обсуждается такая возможность… Словом, данный опыт был бы очень многообещающ с-сточки зрения науки и-и познания природы великанов. Особенно сейчас, когда со-совладать с ними становится всё сложнее.

Юлиан понял, что перегнул палку. Ещё как перегнул. Что за дурь он только что нёс? И перед кем! Красноречие оставило его. Предательский язык! Дабы не показаться совсем уж бестолочью, он заткнулся. К горлу подкатывала жгучая желчь.

Неужели проклятый Догвиль с комендантом нарочно притащили его сюда всем на посмешище?

— Замечательно! — воскликнул мэтр Кроули.

Старик столь живо вскочил из-за стола, что едва ни опрокинул кресло. Во второй раз он принялся метаться по пространству зала, теперь с ещё большей резвостью и заложив руки за спину, а не размахивая ими как мельница лопастями.

— Молодой человек говорит разумные вещи. И даже, я обращаю ваше внимание, правильные вещи! Только вот, что потом? — Мэтр подскочил к Юлиану, надвинулся на него хищной клювастой птицей. Птицей с вопросительно вскинутой бровью.

Стражник оторопело уставился на старика.

— Что именно вы, юноша, рассчитываете узнать, когда, допустим, один из гомункулов действительно окажется за Рубежом и за ним удастся проследить? Как думаете вступить с ним в то самое «общение»?

— Я… я не думал об этом так далеко, — промямлил Юлиан, удивляясь, что дар речи не покинул его окончательно.

— Не думал, — вздохнул старик вроде как с досадой. — Но ничего! Мы об этом подумали. И, смею надеяться, подготовились должным образом с учётом любых вариаций развития событий.

Седовласый оратор возобновил своё хождение. Направившись к камину, на полпути он свернул к раскрытому окну, сгрудив палас на полу, и высунулся наружу, словно увидев нечто крайне для себя любопытное, затем столь же резко повернулся к остальным.

— Я настоятельно рекомендую взять этого юношу с нами. Его свежий взгляд, так сказать, взгляд «стороннего наблюдателя» на действия древесных великанов, пока, впрямь, мало поддающиеся какому-либо объяснению, способен дать плодотворные всходы. Мне с молодым человеком хотелось бы многое обсудить. Судя по вашей риторике, вы получили отменное образование?

Юлиан едва не заикнулся о неоконченном столичном университете, но вовремя прикусил язык.

Сидящие за столом зашевелились все разом. Заскрипели подвигаемые кресла, послышались тихие разговоры. Брякнули чашки. Амбал обменялся парой фраз с влиятельным сеньором и довольно опрокинул в себя очередной бокал. Его собеседник улыбнулся:

— Хорошо, мэтр, мы вас поняли. Но о том, следует ли зачислять этого солдата в состав отряда, пусть решает господин комендант.

Швабрю не думал ни мгновения:

— Я распоряжусь перевести его в группу нашего представителя в походе — сеньора Дваро Догвиля. Он его действующий командир, пусть таким и остаётся. Надеюсь, мои люди будут вам полезны.

Сказав это, комендант пригубил вина и позволил себе расслабиться. Совсем чуть-чуть, чтобы морщины на его лбу перестали быть столь категоричны.

Юлиан никак не мог сложить для себя целостности происходящего. О каком ещё переводе говорит Швабрю?

— Солдат, сеньор Догвиль разъяснит тебе задачи твоего нового назначения, — заверил его обладатель перстня. — Поздравляю, тебе доведётся поучаствовать в весьма неординарной компании.

Юлиан выслушал, вроде бы даже поняв, о чём ему говорят.

И тут неизвестно кто (уж не тот ли самый дьявол, посулов которого так призывают опасаться церковники?) толкнул его под руку (вновь). Находясь в оглушённом состоянии, он сам обратился к зеленоглазому. И не со словами должной благодарности, а с наинаглейшей просьбой:

— Милорд, позвольте? — Сделав вид, что принял рассеянный взгляд последнего за согласие, Юлиан спешно докончил: — У меня есть товарищ. Он также служит в нашем гарнизоне. Прошу вашего указания и его зачислить в… в отряд преследования.

Почему он заговорил о Лопухе с этим чужаком? Очевидно, почувствовал, что иначе его просьбе вовек не суждено будет превратиться в жизнь. Да и желание насолить Швабрю с Догвилем за то, что втянули его в свои интриги, имело место.

Комендант рявкнул что-то злое. От его былого спокойствия не осталось следа. Догвиль и трое других сотников подпрыгнули как укушенные. Сир Родгер прищурился. Мордоворот одёрнул плащ и потянулся за следующей бутылкой взамен опустошённой. Мэтр Кроули, склонив голову на бок, застыл посреди зала, весело разглядывая храбреца и его возмущённое начальство.

Юлиан внутренне сжался в ожидании неминуемой расплаты. Что он, тупица, творит?! Сейчас грянет…

— Что ж, пожалуй, это можно будет устроить, — по-дружески подмигнул ему зеленоглазый.

Собрание перешло к вопросам непосредственной подготовки Стены к обороне, Юлиану же великодушно позволили удалиться. Пересекая крепостной двор, по которому сновал занятый дневными заботами народ, он вынужден был остановиться и перевести дух. Ноги его заплетались. Бешеный рой мыслей разрывал голову. Но над всеми ними довлело два вопроса.

Один совершенно абстрактный: «Что же теперь будет?»

Второй более житейский: «Как приятель воспримет новость о том, что его без его ведома, втянули, чёрт знает во что?»

Вечером у них засело многолюдное за счёт пришлых из соседних казарм сборище. Разместившись тесным кружком за сдвинутыми столами возле мирно потрескивающей печи, стражники пили квас (о пиве теперь приходилось лишь мечтать) и обсуждали последние распоряжения командования.

Всеми обожаемый Догвиль с другими сотниками после обеда устроили на плацу общий сбор гарнизона. Было объявлено, что Медвежий Угол в ближайшие дни может подвергнуться новому нападению великанов. В связи с этим вводились изменения, касаемо распорядка дня, смены караулов и всего сопутствующего. В общем — ничего хорошего ждать не приходилось.

Отныне каждому вменялось в обязанность постоянно носить боевое облачение: есть, ходить в отхожее место и едва ли ни спать в надетом панцире. Со складов выскребли оставшийся запас стрел, арбалетных болтов и незаменимых бочонков с горящим маслом. Завершалось обустройство стреломётных позиций. Ещё день и стрелки, в числе которых оставался люто ненавидящий древней Хряк, по первому сигналу смогут встать к своим орудиям.

Медвежий Угол собирал силы, ощетиниваясь словно дикобраз. Получив от лесных великанов два жёстких урока, они готовились если ни сполна поквитаться при третьей встрече, то не допустить повторения предыдущих. Отчего-то твёрдо уверенный в том, что нападение вновь произойдёт вблизи крепости, комендант так и не возобновил дальних разъездов.

Говорилось, что теперь с ними маги и это облегчит оборону. Верилось в то как-то слабо. А уж новость о затее начальства предоставить одному из великанов проход на другую сторону Стены вовсе вогнало личный состав в ступор. Причины подобной необходимости озвучены не были.

Да, на вечерней посиделке им имелось, о чём поматериться.

Но с тем, как прибавляли в громкости голоса, а мозги утомлялись рассуждать о скудоумности сотников и того, кто ещё повыше, всегдашний пустой компанейский трёп брал своё.

Весь вечер Юлиана осаждали расспросами. Всех волновало, для чего он был вызван на встречу с комендантом. А потом и Догвиль о чём-то беседовал с ним, отведя в сторонку, что тоже не осталось незамеченным. Упрямое отнекивание только усиливало напор. Юлиан пытался говорить, что произошла неурядица, и что вызывали совсем не его, а это Лапоть всё напутал. Десятник ворчал, что он передал верно и нечего на него валить. Над ними ржали и не слезали с «комендантского любимчика». Особо в том усердствовал Лопух. Разговор с напарником был оттянут дальше некуда. Догвиль же велел им с утра вместе явиться для получения специальных инструкций.

Юлиан с трудом отбивался, а затем, улучив момент, вытащил приятеля на свежий воздух немного проветриться. Когда, спустя весьма длительное время, они вернулись в казарму, расспросы продолжились. Но теперь их отмалчивалось двое.

9

Вот и остались позади последние деньки августа. Лето отгуляло, и хозяйство над миром перешло к плаксивой девке в цветастом одеянии. Не знающие ни минуты покоя стражники Медвежьего Угла отметили случившуюся смену, лишь увидев в вечернем небе полную луну, знаменующую окончание одного месяца и начало другого. По народным поверьям ночь полнолуния — скверная ночь, когда всякая нечесть стремится вылезти на свет божий. Но на Стене и без того знали, что этой ночи предстоит стать действительно скверной.

Готовились к ней и в Бермонде.

Кузнечная и гончарная мастерские последние недели работали, считай, без отдыха, выполняя заказы гарнизона. В тоже время ещё с десяток семей уехало — весть о скором нападении взбаламутила всю округу. Таких никто не удерживал. Да и не все оказались столь малодушны. В крепость явился добровольческий отряд, состоящий из осевших в городе бывших стражников и их родни, не желавших оставаться в стороне, когда грозит такая беда. Вояк, вооружённых охотничьими луками и старыми изъеденными ржой мечами, отправили обратно, поручив оборонять подступы к Бермонду в случае прорыва Стены. Комендант даже распорядился выдать им пол бочонка горящего масла. Поворчав, те ушли.

Истекло два обозначенных дня. И, как выяснилось, мэтр-маг Кроули оказался исключительно точен в своих предсказаниях.

…Снова моросил мелкий нудный дождь. Его пелена оседала на крепостных камнях, шлемах и солдатских плащах холодными каплями. Лоскутья туч ползли над равнинами и облетающими рощицами Дальнего удела. В тёмной вышине размытым пятном висела едва различимая луна.

Древни, не спеша, подступали к Великой Стене.

В гарнизоне знали об их приближении. Перекликающийся рёв сигнальных рогов высланных в пустоши Сумеречных Сов разнёсся в наполненном влагою воздухе. В ответ на него в Медвежьем Углу загорелось множество огней. И не только в нём. Земля вдоль Стены взбухла огненными цветами. Несколько облитых маслом куч, сложенных там из брёвен и сушняка, запылали от прилетевших зажжённых стрел. Ночь озарило пламя костров. Тьма в испуге отпрянула, и люди на стенах увидели…

На этот раз Пустоземелье отправило к ним дюжину великанов. Разрушители и Метатели, каждый со своим вооружением, узнавались сразу. Приглядевшись, в их рядах различались громилы с почерневшей корой и обломками сучьев на плечах. Среди стражников пронёсся шепоток гадания: не было ли среди «меченных» первого подпаленного ими знакомца, а может, кого-то из недавних? Или монстрил так приукрасили у других крепостей? Ещё топали и такие древни, чьи лапы свободно болтались вдоль тел, не неся ни камней, ни дубин. Эти отчего-то вызывали особую тревогу. От великанов теперь ждали любых неприятностей. Но были ли они к ним готовы, как о том заверяли сотники?

Если картина размеренно бредущих деревьев с ветвями, покрытыми сосновыми иглами или желтеющей листвой, кого-то и заставила взмокнуть испариной, виду в том никто не подал.

Большинство сбежавших дезертиров, выловленных в соседних деревнях, теперь сидело под замком в подвале комендантской башни. И уготована им была каторга. Швабрю на дневном смотре пообещал, что всякий, кто поддастся позорному страху, не достойному воина великой Империи, тут же присоединится к арестантам. Остальным его слова прочистили мозги, напомнив о данной когда-то присяге. Присутствие подкрепления из Жестянки также обязывало проявить себя в лучшем виде. Хотя бы до тех пор, как завяжется бой и станет по-настоящему жарко.

А бой завязался. Поначалу спокойно. Даже слишком, учитывая прошлые разрушения и ещё более возросшее число громил.

Первыми по всем воинским правилам выступили стрелки. Сегодня их число было заметно увеличено за счёт переведённых на стены мечников. Град горящих стрел разрисовал ночь пологими дугами от галерей крепости, накрыв древней. Но, как и до того, вонзаясь в твёрдую «плоть» великанов, стрелы причиняли тем мало урона. Дождь гасил редкие язычки пламени, загоравшиеся на их телах, если сами древни не смахивали их раньше. Великаны не изменили своей прежней тактике. Добредя до крепости единой толпой, уже вблизи неё, они вновь разделившись на две группы, в каждую из которых перешло поровну Разрушителей и Метателей.

Медвежий Угол в третий раз за последний месяц осаждался ходячими деревьями, которым втемяшилось пересечь Стену в этом, наиболее труднопреодолимом для них месте. Данное обстоятельство, играя на руку обороняющимся, не находило никакого разумного объяснения. Но от подобных существ его, вероятно, и не стоило ждать.

Впереди прочих вперевалку топали Разрушители — могучие громилы лесного царства. Свои стенобитные орудия они несли, взвалив на широкие плечи. Прикрытием им служили Метатели. Силищи этим тоже было не занимать, раз притащили из неведомых далей такие глыбы. Ещё в каждой из групп оказалось по одному безоружному древню, вставшему позади, даже дальше Метателей.

Великаны нацелились на пострадавшие ранее секции Стены по обе стороны от крепости. Видимо, довершать недовершённое. Сегодня на каждую из них пришлось аж подвое стеноломов.

Стрелки из стражников и носящие на плащах чёрный цветок ещё издали превратили громил с дубинами в колючих «ежей». Те лишь глухо забубнили и ничуть не замедлили своего хода. Всё повторялось. За исключением того, что на восточном участке Стены зияла дыра. Обгоревшую тушу Метателя из неё убрать успели, но никакого ремонта здесь, в отличие от другой стороны, не проводили. Вместо этого сотники согнали сюда утроенное количество солдат, призванных своими силами отразить прорыв великанов через брешь. Всех, кроме одного. И не надо задавать лишних вопросов. В общем-то, вполне чёткие указания.

Проскрежетали натужно сгибаемые лапы-ветви. Разрушители в каждой из стеноломных двоек, точно подражая движениям друг другу, замахнулись и дружно вдарили.

Стена уже знакомо содрогнулась.

…Для некоторых время замедлилось, а сражение растянулось едва ли ни на всю ночь. Для иных оно, напротив, неслось степным вихрем, вовлекая в свою круговерть и небо, и землю, и всё, что находилось между ними. Для них секунды и часы слились в единый смазанный миг, в котором существовало лишь пьянящее чувство сражения; песнь битвы — тонкие флейты, бой барабанов и рёв труб — звучала у них в ушах, а руки не желали знать ни усталости, ни покоя. Это было ужасно, но это было и прекрасно! Извечное противостояние одних против других. Суровый лик войны рождался в криках и крови, алой ли, нет ли, получая своё очередное воплощение.

Стражники под защитой крепостных укреплений силились отбить атаку. Древесные великаны внизу под ними неуклюжими истуканами упрямо лезли на прорыв. Ночная тишь разлеталась вдребезги от воплей сотен глоток, надрывного визга, что не способно издать человеческое горло, свиста стрел и грохота крушащих ударов.

Действия громил были предсказуемы — на то и делалась ставка. А вот стражники приготовили им несколько сюрпризов.

Так, масло из тяжёлых бочонков разлили в маленькие глиняные горшки с толстыми стенками. Благо подобного добра в Бермонде удалось обжечь предостаточно. Крышки плотно закупорили, а сами горшки уложили в набитые соломой корзины. Нашлись умельцы даже сделавшие себе простейшие пращи и вполне сноровисто использовавшие их для метания необычных снарядов. Теперь любой при должной меткости с расстояния в полсотни, а то и сотню шагов, мог наградить великанов подарочком.

С начала боя прошло всего ничего, а двое Разрушителей, взявшихся за расширение пролома на правом фланге, уже были с головы до ног облиты маслом и превращены в кострища. Быстрый успех на стенах встретили одобрительным ором. О том, что одному из древней следовало дать возможность преодолеть порубежье, все словно бы разом забыли. Что за глупость? Сжечь уродов их и всего делов! Вскоре к поверженным громилам присоединился и их собрат с другого фланга — этот, и наполовину пылая, всё продолжал долбить Стену. Нанеся ещё несколько ударов, он одарил засевших наверху солдат страдальческим воем, выронил дубину и принялся охлопывать себя лапищами, тщась сбить пламя, но лишь обламывал ветви на башке. Затем незавидная участь постигла и одного из Метателей, успевшего воспользоваться первым из своих камней, но не вторым. А ведь он собирался, собирался, падлюга!

Четверо! Уже четверо древней было выбито из строя, гарнизон же потерял всего двоих убитыми и троих оглушёнными, когда броски Метателей разнесли бруствер на нескольких участках. Верилось в такое с трудом. Не только людям, но, очевидно, и самим великанам. Часть их вопила, пытаясь затушить на себе пламя и ничего не замечая вокруг, остальные посчитали благоразумным отступить от крепости. Удары по Стене прекратились.

Древни отошли шагов на сто, вослед им летели стрелы.

Разнеслись ошалелые мысли, что на том всё и кончится, что великаны уберутся восвояси с подпаленным задом! А если и нет, никого это уже не пугало. Раз дуболобые шли на верную гибель — им же хуже! Все здесь полягут! Приноровившись, бить громил с верхотуры было весьма сподручно, особенно, когда те и не думали укрываться. Эх, ещё бы не проклятые Метатели!

О себе заявили и стреломётчики. Обитые железом древки после их выстрелов — жаль, не всегда точных, как хотелось бы, — свалили с ног второго Метателя. С земли тот кое-как поднялся, но его скорёжило на бок, никакие камни швырять он стал уже не способен и никакой угрозы из себя более не представлял.

Удушливый смрад горящего масла. Искажённые потные лица в его багряных отсветах. И эти лица кричали: «Ура!» и «Победа!».

Они побеждали. Они огорошили врага своим напором… Но, как и в любой схватке, потери несла каждая из сторон. Когда замешательство среди великанов прошло, Метатели слаженно пустили в ход свои снаряды. Эти могли кидать издали, где даже пращникам достать их горшками было той ещё задачей. Стреломётчики бью мимо. А многострадальные галереи Медвежьего Угла и вершина Стены вновь взметаются россыпью щебня, погребая под собой своих защитников… Хриплое дыхание и мокрый ветер, остужающий горячку боя. Колышущаяся тьма за границей костров на земле. Крики. Стоны. Последние вздохи умирающих, мольбы раненых. Натужный древесный скрежет и треск. И заставляющий ныть зубы вопль пылающих, бездумно шарахающихся великанов за Стеной. Всё это. И всё вместе.

БАБААААААХ!

С расхлябанных небес совсем близко упала молния, обратив тьму в свет, заставив каждого на стенах на миг ослепнуть и втянуть голову в плечи. О похожем Юлиан и рассказывал Лопуху — теперь тот мог воочию убедиться в правдивости его слов. Пришло время для следующего из сюрпризов, ожидающих древней этой ночью.

Лиственный Метатель, весь обвитый ползучим плющом словно мохнатой накидкой, замахнувшийся для повторного броска, осел во вспышке белого пламени, сражённый стрелою небесного гнева. Торс его развалился на две половины, как какой-то трухлявый пень. Мокрые плети плюща дымились. Булыжник упал рядом, став для великана уже надгробным камнем. Чародеи, ведомые мэтром Кроули, вступили в битву, своим первым же ударом доказав, что право причисляться к магическому братству носилось ими не зря.

Видя успех магов, стрелки отринули последние страхи. Открыто высовываясь в промежки, они разряжали во врага луки и арбалеты. Стреломётчики не отставали в своём беспощадном труде. Но продолжался он до тех пор, пока обе площадки не накрыли гранитные снаряды. Уцелел ли кто-то из приставленных к орудиям, в пылу схватки было не разобрать.

Да, потери. Новые потери. Но и непоколебимая вера, что уж сегодня твари поплатятся за все свои злодеяния!

А дождь моросит, и ветер хлещет холодными плетями.

…Только в эту ночь повторялось слишком многое.

Безоружные великаны в каждой из групп с самого начала встали в стороне. Про них все и думать забыли. Напрасно. Как выяснилось, древни тоже припасли в своём арсенале нечто помимо примитивных камней и дубин. Они тоже готовились. Наступил момент, когда эти двое сдвинулись с места. Луна, словно желая узреть дальнейшие события, проглянула в прорехе туч, залив мир тусклым серебром. Фигуры древней, омытые ею, казались вырезанными из чёрной бумаги. Гротескными, ненастоящими. Просто силуэтами обычных деревьев, стоящих в темноте за Стеной и раскачиваемых ветром, отчего и виделось, будто они двигаются. Но тут эти силуэты выгибаются дугой, запрокидываясь к луне, и воют. Так надрывно и так надрывно мучительно. Некоторые из стражников зажимают уши, не в силах вынести их горестного воя. Благо, длилась эта жуть недолго. Тучи вновь поглощают Солнце Ночи, серебро уступает полутьме, и древни умолкают.

Странная парочка не приближалась к крепости. Они не собирались лезть в гущу боя, а долетающие стрелы были им нипочём. Да и чем бы они помогли своим терпящим трудности собратьям?… Безоружные древни вытягивают в направлении Стены лапы. Вокруг их пальцев-отростков замерцало фосфоресцирующее свечение, словно на них разом проснулись сотни светлячков. Вместо вопля великаны издают низкий гул. Прежде чем кто-либо из стражников замечает, а тем более понимает их действия, нечто приглушённо хлопает — хлопок на стенах слышат уже многие. Меж лам громил проскальзывают всполохи призрачного огня. И следом сверкают два зеленовато-голубых луча.

Звук сдвоенного взрыва сотрясает ночь и землю. Взметаются груды щебня. Великая Стена стонет. Зеленовато-голубые лучи проходятся по верху Медвежьего Угла, затем каждый по «своей» угловой башне, по прилегающим к ним секциям Стены, гигантским ножом срезая прямоугольники зубцов бруствера и заставляя сам камень оплывать размягчёнными потёками. За сияющими жгутами в кладке тянутся раскалённые докрасна борозды. На землю обрушиваются булыжные водопады. Шипящие и извивающиеся потоки зримой энергии подобны парящим над землёй гигантским радужным змеям, протянувшимся к крепости от лап громил.

Удар приходится и по пролому, от которого отошли пылающие Разрушители. Безоружный древень с левого фланга поворачивается в сторону собрата, и изумрудные жгуты уже от них обоих сходятся на всё той же бреши, расплавляя вековой камень как воск. Стену в этом месте окутывает багровое, невыносимо жаркое облако. Бывшие поблизости стрелки бегут оттуда в дымящихся одеждах.

— Магия! — истошно доносится отовсюду.

Стражники падают за бруствер, изрыгая проклятья и наивно прикрывая головы руками. Стену под ними точно живое существо колотят судороги боли. Вся бравада и громкие речи командиров забыты. Всё забыто. Кроме ужаса и страстного желания жить… Новая вспышка молнии прожигает воздух. Один из древней Ведунов, раскинув лапы, опрокидывается навзничь сражённый ею. Над ним поднимается чадящее курево. Мэтр Кроули не спит! А его чары разят не хуже убийственной волшбы великанов, что в очередной раз показали людям, как мало тем о них ещё известно.

Вмешательство магов пресекает вражеское колдовство. Жгуты сгустившегося жара обрываются. Сейчас это было главным.

Последний недобитый Разрушитель — спина его смолит чёрным с извивами огненных всполохов, а из плеча торчит стреломётное древко — невозмутимо прошествовал вдоль самого подножия крепости с западного фланга на восточный, волоча за собой свою дубину. Никто не заметил его перемещения, пока громила не взялся долбить по пролому. Продолжающая дымиться после колдовской атаки кладка под его ударами рассыпалась горячей трухой.

От глубоких «ожогов», оставшихся на обращённой к пустошам стороне Медвежьего Угла, поднимались клубы смрада, заставляющие стражников на галереях давиться кашлем, слепящие их потоками слёз. Перемещение Разрушителя они попросту проморгали.

Бруствер крепостной стены щерился «выбитыми» зубцами. В некоторых местах галерея обрушилась. Попрятавшийся кто куда народ с опаской возвращался к промежкам. Возобновляется свист стрел и болтов. В исполина с дубиной летит и несколько горшков. Глыбы Метателей тут же вновь заставляют всех искать укрытия. Но то были последние снаряды, и великаны не подходили, чтобы подобрать их. Они боялись! Они видели, что сталось с их дружками в начале боя, сейчас уже затихшими и дотлевающими бесформенными кучами среди обычных костров. Возможности же находить новые камни у себя под ногами древней лишили. Стражники не зря батрачили две недели, собирая по округе все мало-мальски крупные обломки и вросшие в землю замшелые валуны, должно быть, оставшиеся ещё со времён постройки Стены, разбивая и перевозя их на другую сторону порубежья. Метателям оставалось лишь впустую швырять липкий суглинок.

Сияющие жгуты исчезли, и уцелевший Ведун не спешил в одиночку сотворить что-либо подобное. Пребывая теперь в некоем ступоре, замерший на одном месте, он должен был стать мишенью для следующего удара мэтра с учениками. А с недобитом Разрушителем стражники уж как-нибудь справятся своими силами. И тогда всё будет кончено. Тогда будет победа.

…Две северные башни Медвежьего Угла представляли собой жалкое полуобвалившееся зрелище, а вот крепостной донжон за все случившиеся нападения никак не пострадал. На его верхней площадке и расположились маги. Там камни Метателей не были способны достать их при всём желании. Чародеи взирали с вышины на панораму сражения, взявшись за руки и тем образовав живую цепочку. Резкие порывы ветра трепали их одежды, но не могли отвлечь от работы. Творя волшбу, старик в балахоне и пятеро его молодых подмастерьев произносили на распев тягучие речитативы древнего наречия, медленно поднимали над головой сцепленные руки, а потом резко роняли их. И тогда гремел гром, и лента молнии пронзала расшитый водными нитями мрак, сражая врага.

Однако сейчас, когда заклятье свершилось во второй раз, силы магов поиссякли. Сам мэтр — и он никогда не скрывал этого — не являлся выдающимся чародеем. В годы молодости — очень и очень хорошим (хотя тоже не архимагом), но это было так давно. Никто из его учеников вовсе не имел звания полноправного мага, на то они и ученики. Им требовалось время для восстановления.

Сгорбившийся старик с лицом блестящим не столько от дождя, сколько от текущего ручьями пота, дышал с хрипом. Подхваченный ветром плащ обвивал его ноги. Узловатые пальцы сжимали гладкие ладони тех, кто годился ему во внуки, а то и правнуки. Маг крепился, не позволяя себе опираться на них слишком уж явно. Он был направляющим каналом для передачи их объединённой силы, на него же падал основной откат. И в этот момент мэтр переживал его последствия — болезненную судорогу, скручивающую внутренности в тугой узел.

Нужно перетерпеть. Перетерпеть и нанести ещё один удар. Тот, кто был за Стеной, тоже копил силы. Мэтр чувствовал его дикую, не поддающуюся разумному объяснению мощь. Это пугало, пугало так, как он боялся признаться и самому себе. А сдвоенный выброс чистой энергии Хаоса едва вовсе не поверг его в обморок! Наверно, только он и сумел в полной мере понять, какая неистовая ярость противостояла им. С проявлением чего-то подобного маг прежде если и сталкивался, то только в виде упоминаний в исторических хрониках. И кто был носителем этой стихийной Силы? Захолустные ходячие деревяшки!

Вот и хорошо, — убеждал себя старик. Хорошо, что об истинном положении вещей остальные даже не предполагают. Так, авось, всё ещё и обойдётся. Если они успеют ударить первыми.

А ведь он мог бы догадаться сразу…

Со стороны города доносился нескончаемый колокольный звон. Местный звонарь, не иначе как, повредился рассудком. О том, что делалось в самой, наверняка забитой до отказа церквушки, страшно было помыслить. Равно как ещё в сотне домов, запертых на крепкие, надёжные засовы. Творец, впрочем, не спешил спускаться с Небес, дабы спасти взывающих к нему. За него роль спасителей сегодня, как и всегда, предстояло исполнить другим.

Мэтр запрокинул голову, ловя сухими губами капли дождя. Взгляд его упал на пик донжона. Это, похоже, заметил тоже лишь он один. Учеников, вглядывающихся через зубцы идущего кругом башенной площадки парапета, больше волновало происходящее за Стеной. Молодёжь.

Сферическое навершие, венчающее флагшток с сырыми тяжело вздымаемыми флагами, наливалось золотистым свечением. Слабым, едва различимым в ночном сумраке, но не бывшим только отражением пламени факелов на бронзе. Совсем нет. А ведь когда-то, по отверждению тех же хроник, оно могло воссиять как солнце. Ярко и уничтожающе по отношению ко всем, кто непрошеным лез за Рубеж. Однако те времена давно канули в небытиё.

Старик зло усмехнулся:

— Дурачьё, всё запустили. А предки-то знали.

Но предаваться отвлечённым мыслям некогда. Боль разжимала свою хватку, а значит, пора ещё немного потрудиться. Расплата за то будет куда мучительнее, и он примет её без колебаний. До лошади его при необходимости дотащат, он позаботился отдать необходимые поручения. Маг ещё покосился на луну — затаившееся за свинцом туч, следящее за ними мутное бельмо. Сплюнув в намокшую бороду, старик велел ученикам взяться за руки, возобновив слияние с его искрой, дабы «высечь» из неё очередную молнию. Он не мог допустить, чтобы поход, которым он бредил столько лет, вновь сорвался. Открытие всей жизни ждало его. Да что там — величайшее Открытие всех времён и народов! Теперь мэтр Кроули был в том абсолютно уверен.

…Не ведая сомнений, последний оставшийся в строю громила долбил Стену. Самый стойкий или же самый удачливый он старательно махал разлетающейся в щепки дубиной. Два его предшественника лежали рядом, как и он сам окутанные дымной гарью. Ему это не мешало. Масло успело выгореть, и дождь загасил пламя. Метатели топтались в стороне без дела, но боевой ход, идущий поверху Стены, разворочен, подобраться к древню им невозможно. Стрелы его не брали, а запас горшков — не столь и бессчётен тот оказался. Эх, знать бы да приберечь хотя бы малую их часть! Но затем среди стрелков разнёсся приказ, уже не первый из подобных, и тогда в исполина прекратили лететь даже стрелы.

Трогать великана запрещалось.

Сотники стягивали резервы. Через завесь дождя доносилось пение рогов. Мечники и оттянутые с других участков стрелки бежали по расхлябанной грязи, выстраиваясь на безопасном отдалении от места прорыва. В свете факелов они видели, как по ту сторону бреши в Стене мелькает дубина древня, как из кладки вываливаются разбитые обломки, а трещины на ней становятся всё шире. Им велели ждать. И все сразу поняли чего.

Безумная затея командования, по здравому смыслу вроде бы отброшенная до того, вновь была их действующей тактикой.

…Одинокий Ведун склоняется над телом своего поверженного собрата. Колдовать он пока не пытается, как и маги на башне.

Незримые чаши весов, сжимаемые рукою судьбы, застыли в шатком успокоении. Стражники внизу на земле и на крепостных стенах смотрели в молчании. Древень махал дубиной. Он был занят, и ничто стороннее его не волновало. Он долбил по Стене. Долбил до тех пор, покуда та не выдержала… В громыхающем обвале пролом расширился едва ли ни вдвое. Из Стены вывалилось сразу несколько неподъёмных глыб, заставив солдат попятиться ещё дальше. Враг, о намерениях которого они могли лишь гадать, проложил себе путь в земли Империи.

…Перевалило за полночь, о чём никто не думал. Темень и блеск озаряющих её огней порождали глубокие тени, но и они не могли скрыть плачевности ситуации: обрушившиеся галереи и груды битого кирпича. Солдаты, погребённые под завалами, от которых торчали лишь ноги или руки. Со стороны пустошей вдоль Стены тускло мерцающие пятна догорающих кострищ. Чьи-то редкие выкрики. А над всем этим грохот таранных ударов. И вместе с тем почти полное спокойствие среди обороняющихся.

Штурм Великой Стены теперь шёл «подконтрольно», а значит, стоило надеяться, что никому больше умирать ни придётся.

Маги сразили-таки второго Ведуна, когда тот в свою очередь потянул к крепости лапы. Мэтр Кроули успел раньше. Великаны с левого фланга ещё до того убрались всем гуртом в пустоши. Атака для них здесь, как и в прошлый раз, закончилась ничем. А те из громил, что получили огненное омовение, так и не поднялись. На правом же фланге, вблизи крепости задержалась пара Метателей. И вот они двинулись к, наконец, в достаточной мере углубившему пролом, а потому бросившему дубину Разрушителю. Помешать им возможности не осталось. Стражники готовились встречать великанов уже со своей стороны.

Древням давался свободный проход за Стену. Всем троим. Таким было последнее распоряжение.

10

Обособленная группа всадников в полном походном снаряжении стояла на некотором расстоянии от стен крепости. Шлемы с кольчужными бармицами и пластины кирас затянуты на все ремни, ладони лежат на рукоятях мечей, но сами клинки покоятся в ножнах. До сих пор участия в битве никто из них не принимал. Даже когда древни один за другим полезли в пролом, а стражники гарнизона с рыцарями Розы и городским ополчением бросили все силы, отрезая им путь в Бермонд, этот отряд не двинулся с места. Промокшие до нитки они ждали, что решат командиры. Первоначальные замыслы летели в Бездну, но иного приказа, кроме как оставаться в сёдлах, не поступало.

Посыльные с сообщениями в крепость и обратно сновали как шальные. И всё это время зеленоглазый господин на вороном коне, верзила с пугающим боевым топором за плечами и примкнувший к ним Догвиль проводили в открытом поле бесконечное совещание. Но вот шрамник, называемый всеми командором, подъехал и объявил, что они отправляются за перешедшими Стену громилами. А сколько тех оказалось в итоге — вопрос не определяющий.

Подоспели маги, до последнего бывшие в крепости. Мэтр Кроули едва держался верхом, но зеленоглазому сказал, что они готовы тронуться в путь. Сразу, как довершат ещё одно дельце. Его ученики, закутанные в одинаковые плащи-дождевики и кажущиеся на своих лошадях совсем детьми, спешились. Среди них впрямь затесалась девчонка. Высокий блондинчик, выглядевший постарше остальных, помог спуститься старику и извлечь притороченный к его седлу посох, витой и белоснежный, точно выточенный из цельной кости неведомого гиганта, — явно чародейский. Прочие всадники, в числе которых состояли Юлиан с Лопухом и ещё восемь стражников пограничного гарнизона, наблюдали за их действиями со стороны.

Встав в круг с мэтром в его центре, чародеи затянули странное песнопение. Закрыв глаза, они плавно то поднимали, то опускали сцепленные руки в такт своим мычаниям. А совсем рядом древни ступали уже за Стеной. И, пока они занимались тут не пойми чем, там гибли люди!

Сапоги магов по щиколотку увязли в грязи. Даже непросвещённому было видно, с какой натугой давалась им волшба. Но мэтр Кроули не прерывал песнопения, а голоса четверых юношей и одной девушки тянулись за его сиплым басом. Тут старик вскрикнул особенно громко и вонзил конец посоха в землю. Остальные с усталым вздохом уронили руки, размыкая круг. Старший парень поддержал падающего без сил чародея.

Некое заклятие совершилось… Или, что всё это значило?

Могло показаться, что чары не сработали, ведь ни цветных вспышек, ни каких-то иных проявлений не случилось. Но, когда от Стены, где ещё топтался кто-то из великанов, донёсся его трубный вопль, все смогли убедиться в обратном.

Утыканный стрелами Метатель, скособоченный ранее выстрелом стреломётчиков, что последним насилу, но преодолел пролом, вдруг закачался из стороны в сторону как пьяный. Обступившие его солдаты бросились в рассыпную. Многие падали, словно земля под ними заходила ходуном. Таких хватали и тащили под руки. Взмахнув лапами, великан всё же растянулся плашмя, едва отступив от Стены на десяток шагов.

Магия определённо сработала.

Поначалу растерявшимся солдатам не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что тут к чему. Верёвки с крючьями оплели древня крепкими путами, топоры и бывшее у городского ополчения горящее масло — всё пошло в дело. Спустя считанные минуты громилу изрядно порубили, а брошенный факел отправил его прямиком в адское пекло. Большой воющий огонь озарил ночь.

По крайней мере, здесь вроде разобрались. Оставался ещё один Метатель, а также исполин Разрушитель. Однако эти были уже вне досягаемости. Миновав пролом, древни ни на кого не бросались и ничего более не крушили. Никем не задержанные, громилы утопали прочь, быстро скрывшись из виду.

…Дождь, немного поутихший, припустился с новой силой, перейдя в ледяной ливень. Ветер трепал плащи и швырял в лица пригоршни воды. Всадники подстегнули лошадей. Впереди лежала тьма, в которой двое великанов шагали к своей неведомой цели. Что бы это ни было, то же искали и следующие за ними люди.

Рассвет застал их уже вдали от проломленных укреплений Великой Стены.