По слову Блистательного Дома

ГЛАВА 11

А разбудил нас знакомый рев лесопилки. Недалеко от линии валялся наш ночной приятель. Он регулярно шлепал кого-то лапой. Кого-то маленького. А этот маленький повизгивал, как маленькая пьяная лесопилка, которая пыталась распилить маленький стальной лом.

Зверья в округе не наблюдалось. Похоже, уживчивость в число положительных качеств комоня не входила.

Мы встали и подошли к линии. Черная зверюга игралась с точно такой же, но значительно меньших размеров, с трехмесячного щенка ростом. Но нравом он явно был в того, что побольше. Яростно верещал и норовил цапнуть старшего товарища за лапу. Увидев нас, комонь неуловимым движением взлетел на ноги и ткнул в невидимую преграду мордой. Я решительно переступил линию и тут же был повергнут на задницу. Не вставая, треснул по угольно-черной довольной морде и сразу был цапнут зверем поменьше. Хорошо не разделся.

– Этого не может быть, – заявил остолбеневший Тивас.

А зверь побольше, лизнув меня в забрало, носом подпихнул ко мне маленького, тот недовольно заворчал, скорчив такую умильно-угрожающую мордочку, что я расхохотался. Детеныш совершенно завороженно уставился на меня. Комонь опять лизнул меня и подтолкнул малыша ко мне. Тот, уже не сопротивляясь, подошел и лизнул меня в ногу. Я поднял его на руки, поднес к лицу, и забрало моего шлема было молниеносно облизано малюсеньким языком. Черный гигант очень аккуратно ткнул меня в грудь головой. А тот, что поменьше, царапал кожу доспеха в попытках засунуть головку мне под подбородок. Успеха не достиг, жалобно заверещал. Я снял его и уложил на руки. Он заворчал, устраиваясь поудобнее.

Комонь довольно ткнулся мне в руки и измазал малыша слюнями.

Я наконец обратил внимание на Тиваса. Тот стоял с обалдевшим видом.

– Да что с тобой, Идонгович?

Тот оторвал взгляд от котенка. Да, от котенка. Правда, весьма крупного.

– История знает всего несколько примеров, когда комонь отдавал своего детеныша на воспитание человеку. Это были великие люди. – Он замолчал. – Один из них Лихобор.

Я охнул.

Самое странное, что кони черного зверя абсолютно не испугались. И хотя он все время пытался влезть куда-нибудь своим любопытным носом, вели себя достаточно корректно.

А вот Тивас пребывал в глубокой задумчивости и странно так посматривал на меня.

– Идонгович, проясни ты мне, темному...

– Да-да, – рассеянно, по-профессорски, ответил Тивас, – я тебя слушаю.

– С чего это зверь к нам так проникся?

Он удивленно воззрился на меня.

– Но ведь мы бились рядом.

Пришло время изумиться мне.

– Так он это что, понимает?

– Конечно.

– Тивас, они что, разумные?

– А что я тут, по-твоему, делаю? Здесь есть виды разумных животных. В разной степени, конечно. Некоторые виды насекомых, некоторые породы деревьев. Только общаться с ними чрезвычайно сложно. В основном потому, что они не хотят. А вот людей понимают. И друг с другом общаются. Да вон, ты сам посмотри.

Старший комонь инструктировал младшего, что-то втолковывал ему, порыкивая. Тот, склонив набок маленькую свою головку, внимательно слушал, изредка, по-детски тонким рявком, выясняя подробности. Со стороны, во всяком случае, это выглядело как беседа.

– Пойдем посмотрим, что от гиршу осталось.

Осмотр павшего противника привел меня к мысли о том, что даже раненому зверю или человеку в этой нежной саванне шансов на выздоровление давалось мало.

Мясо, внутренности, жилы и вообще все, что можно съесть, было съедено. Шкуру от излишков жира и мяса активно освобождала орда черных муравьев с мизинец размером. Стройные колонны уходили в густую траву, утаскивая с собой добычу. Наше появление не осталось незамеченным, и несколько десятков мурашей, оторвавшись от трапезы, сбили плотный строй у нас на пути. Я рассмеялся.

– Только не вздумай идти дальше. Растопчешь одного – сюда тысячи явятся. Придется вскачь уходить.

– Ого.

– Вот тебе и ого. Их никто не трогает. Невероятно мстительные твари. Тоже, кстати, весьма разумные. Ты их лучше прикорми.

Я отломил кусок галеты и аккуратно положил ее перед суровыми черными панцирниками. Из строя выскочил один и опасливо попробовал. Подбежал к своим. Те бросились к подношению, разломали и уволокли. А парламентер подбежал ко мне, ловко вскарабкался на сапог и выхаркнул на его поверхность густую тяжелую капельку чего-то.

– Ну ты счастливчик какой-то. Тебе везет и везет.

– А чего это он?

– Пищей он с тобой поделился. Своей муравьиной.

Тивас достал из складок своей хламиды какой-то медальончик, протянул мне.

– На. Собери все.

Я послушно собрал уплотнившуюся каплю в медальон. Понюхал. Пахло одуряющее.

– По этому запаху тебя всегда найдут. И помогут.

– Спасибо большое, – сообщил я черным рыцарям.

Те дружно развернулись и умчались доедать.

– Ты зря иронизируешь. За одну такую каплю Ночная Гильдия отсыплет тебе ведро золота.

– Что за Гильдия такая?

– Содружество воров, – нехотя сказал Тивас.

– С чего бы это? Накроши им галет, да и меняйся сколько влезет. Они мне вон за кусочек целую каплю выдали.

– В том-то и дело, что очень мало кому они такой обмен предлагают. Исчезающее мало, – задумчиво добавил Тивас.

Тут нашу беседу прервало истеричное ржание коней и радостный сдвоенный визг циркулярной пилы. Мы обернулись. И я очень удивился. Скромно говоря.

Рядом с нашими заходящимися в панике скакунами радостно гарцевали огромный угольно-черный жеребец и такой же масти годовалый жеребенок.

– Я все понял, – радостно выдохнул Тивас. Повернулся ко мне, треснул по плечу и повторил весьма вдохновенно: – Я все понял.

Радость за друга наполнила меня до самой макушки. Однако праздник узнавания оскорблять вульгарным любопытством не стал. Очень уж у Сергея Идонговича видок был счастливый.

– Я понял, откуда Хушшар берут гончаков.

Вы много поняли из последней фразы? Я не больше.

А два куска ночи уже подлетели к нам.

– Извини, Тивас, что отрываю, но где комонь с детенышем?

– Да вот же они, – ткнул он пальцем в коней.

И радостный визг циркулярки развеял мои сомнения.

– Так они что – еще и оборотни?

– Ну да. – Идонгович просто светился от счастья. И быстро стал мне открывать озарившую его истину. – У Хушшар есть кони – гончаки. Устали не знают, в бою страшней любого зверя. И стоят баснословно. Конечно, Хушшар скрывают их происхождение.

– А тебе открылось?

– Конечно. Скрести комоня в конском обличье с кобылой – и получится гончак.

А тот, что побольше, уже совался храпом в ладони, норовил цапнуть за рукав. Зубки вот коня подводили.

– Покатать что ли хочет? – сообразил я. – Давай.

И пока Тивас раскрывал в очередной раз рот, по-пижонски вскинул себя на спину черного великана. И степь ринулась навстречу. Конь несся, как трассовый мотоцикл. Ровно, мощно и, что характерно, почти не трясло. Восторг переполнял меня. Я захохотал, и конь ответил мне восторженным визгом. А рядом заходился в экстазе малыш. Намного меньший, он ни на шаг не отстал от старшего, хотя видно было, что дается это ему с трудом. Великан весело сделал свечку, отчего я едва не свалился, и лишь ухватившись за перевитую мощными мышцами шею, удержался на спине. И бросился обратно.

Да за такого коня никаких денег не жалко.

Зверь остановился прямо перед Тивасом, забрызгав его соком из раздавленных тяжелыми копытами жирных стеблей трав и легким движением спинных мышц стряхнул меня на грешную землю. А поскольку мы консоме только ботфортом хлебаем, приземлился я на ноги. А комонь уже Тиваса дергает за рукав, и тому повторять приглашение не требуется, и прыгает он на спину чудовищу, как заправский казак, хотя временно исполняет обязанности Мага и Колдуна. Черным пламенем полыхнула мантия, смачно чавкнули по жирной земле мощные копыта, и уже стелется над высокой травой странное двухголовое чудище. Ох, и быстро стелется.

А мне в ногу тычутся. Уже маленький комонь тычет мордашкой в ногу, сердито разевая пасть.

– Ох, а чем тебя кормить-то, – всполошился я, поднимая детеныша на руки.

Но он мои сетования игнорирует и пытается прокусить кожу перчатки. Какой полезный зверь, этот огнистый змей. И достаю из кармана шинели галету, и ее легкая сладость по душе приходится страшному в будущем хищнику. А он с хрустом быстро смолачивает ее и глядит мне в глаза весьма требовательно. Еще, мол, давай.

Но кормление приходится прервать. Прямо перед ногой стоит строй суровых черных ландскнехтов, и галету приходится делить надвое. Маленькому дурачку такая справедливость кажется надуманной, и он срывается с рук и шлепается прямо в пирующий отряд. Но какая высокая дисциплина. Часть подразделения шустро уволакивает расчлененную добычу, а другая ничтоже сумняшеся атакует дьяволенка, и он срывается во встречную атаку. До обидного неудачную, потому что предводитель черной молнией вцепляется в нос покусителя, и громкий обиженный визг разрывает тишину хрустального утра. Команенок бросается ко мне за защитой, а я подхватываю его и осторожно, чтобы, не дай бог, не повредить, снимаю с маленького носа свирепого агрессора. Тот ловко оседлывает палец, мечется туда сюда и вдруг останавливается, уставившись куда-то головой. На шкуру гиршу указывает он, и я, присев, опускаю руку, после чего маленький храбрец, одарив меня на прощание еще одной каплей, исчезает в густой траве.

А маленькому оборотню больно. Его в нос укусили. И я снимаю шлем, и кладу дитё к шее, и ласково прижимаю подбородком, и микроагрессор наконец успокаивается, цепляется коготками за волосы и успокаивается, давая мне время прибрать второй подарочек мурашей в заветный медальон.

Уже нарастал мягкий грохот копыт. Папочка услышал, что сыночка обижают. Увидел меня. В голове мелькнула паническая мысль: «Он же меня без шлема не видел. Звездец!». Не останавливаясь, стряхнул со спины Тиваса, кувыркнулся и уже угольно-черным кошмаром взвился в воздух. Я, что называется, каркнуть не успел, как меня опрокинуло и придавило страшной тяжестью. Яркое алое жерло глотки глянуло в глаза и захлопнулось. У меня на груди кто-то жалобно пискнул. Комонь приподнял лапу размером со среднюю кастрюлю, и из-под нее вылез детеныш и жалостливо заверещал что-то папаше. Тот слез с меня, удивленно глянул на дитё, на меня. Лизнул ребенка, отчего тот шлепнулся с меня в траву. Принюхался. Ткнулся мордой нежно так. Я сел. На вас никогда сейф не роняли? Тогда вам не понять моих ощущений. Как я шею об откинутый шлем не сломал, непонятно. Комонь меня лизнул. Дважды. В лицо. Отчего глаза мои стали непривычно огромны, а брови, наверное, перекрыли весь лоб.

Потом зверюга хитро улыбнулась мне. И хоть верьте, хоть не верьте, подмигнула. И исчезла. А маленький тут же пролез под рукой и устроился на коленях.

– Жив? – шумно опустился рядом со мной Тивас. – Все утро хотел тебе сказать, чтобы ты шлем не снимал. Да все забывал.

– Ты уж, пожалуйста, такое не забывай.

– Обошлось...

– Обошлось. Ладно, пойдем шкуру смотреть. Похоже, ее муравьи почистили.

– Кто?

– Да муравьи.

– А, мирники.

– Мирники так мирники.

А шкура гиршу была уже выделана на славу. Педантичные мирники сожрали и унесли все, что было им нужно для их мирнячьих дел. Только, что называется, кожа да кости.

Кости нам, предположим, нужны не были. А вот шкура... На глотке зияла страшная дыра, оставленная зубами комоня, а брюхо было попорчено зубами падальщиков, что добрались до сладкой требухи. Но все остальное было в порядке. Зверье отожрало кожу там, где она была не укреплена костяными пластинами. Так что в целом трофей впечатлял.

– Ты иди лагерь собери. Потом коней приведешь. Я, пожалуй, здесь поколдую, – сказал он, доставая нож. – Шикарный черпак для коня может получиться. Нам сейчас любой внешний эффект полезен.

Подарок спрыгнул с меня и с рычанием вцепился в обкусанный мосол. Зверенок не переставал удивлять меня. С моих двух метров он слетел легко, как со ступеньки, а когда вцепился в кость, на которой виднелись следы зубов гораздо более крупных хищников, те, видно, оставили ее в связи с излишней неаппетитностью и крепкостью, то от мощной булдыги только щепки полетели. А детенок наслаждался.

Лагерь быстро собрать не удалось, потому что куда ни протянешь руку, она везде натыкалась на мокрый, холодный и при этом весьма любопытный нос. А за носом перемещалась масса килограмм в четыреста. Как всегда общаться с этой дружелюбной зверушкой было весело.

Но, как говорится, все хорошее заканчивается, и сбор лагеря я таки завершил. Больше всего намучился с заградительной полосой. Состояла она из весьма сыпкого материала, и пришлось идти за консультацией к Сергею Идонговичу. Тот задумчиво кромсал ножом шкуру и на мой вопрос совет дал исчерпывающий:

– Да брось ты. Одноразовая она.

Духовный лидер регулярно забывал обучить меня разным полезным мелочам. Это тревожило.

Вторично я посетил Тиваса, когда он уже закончил свои скорняжные приготовления. Шкура была разрезана, обкорнана, разложена, и изнанка ее светилась тихим вечерним, скорее даже закатным солнцем, мумифицированная муравьиным соком.

– Подведи коня, – выдал указание Тивас. – Давай-ка его расседлаем.

Очень ему хотелось на животину новую шкуру натянуть.

Однако кони, почуяв запах гиршу, взволновались. Странно, комонь их своими ароматами совершенно не тревожил. Да, кстати.

– Тивас, хочешь хохму расскажу, – спросил я, железной рукой удерживая неуравновешенное животное.

Что значит Маг. Подошел. В ноздри всем дунул, кони и успокоились. Проговорил, задумчиво глядя то на шкуру, то на коня:

– Как думаешь, не большая будет?

– Давай примерим.

Зачарованный коняка стоял, не шевелясь, пока мы вскидывали на него тяжесть. Вскинули. Отошли, посмотрели. Впечатляет. Еще час мы возились, отпарывая и отрезая. Вы представляете, что будет, если когтистая лапа гиршу вдруг заедет жеребцу по его мужскому достоинству. Он расстроится.

Наконец управились. Комонь зарычал. Малявка тоже. Получилось.

– И кто на этом поедет?

– Ты воин. Ты внушать должен.

– Я на этом монстре не поеду. Тем более, костяшки мне задницу до затылка стешут. Это тебе видом внушать положено. А за нас пусть дела наши героические говорят.

– Ладно. На следующем привале седло приспособим. Придумаем что-нибудь. Да, что за хохму ты мне обещал рассказать?

– Древние русские коня называли комонь.

Тивас постоял с минутку. Потом сообщил в пространство:

– Да, чурка я нерусская, – подошел к коню, взлетел в седло. – Что думаешь, каяться буду, не дождешься. Поехали.

Этот день путешествия и описывать скучно. Мы гордо гарцевали в седлах, коняшки резво бежали. А бесчисленные стада живности торопились убраться с нашего пути. Потому что впереди, в густой траве, весело мелькали две угольно-черные спины. Одна побольше, вторая значительно меньше. Малыш явно решил, что я его утерянный в прошлом родственник. Причем абсолютно изголодавшийся. Потому что все время тащил добычу. Он мне приволок: двухметровую змею с ороговелой мордой, украшенной угрожающими зубами и по гребню треугольными наростами; какую-то крысу, с кошку величиной, с клыками, что мой большой палец (как они во рту помещались, непонятно); птицу, с индюка ростом, с мощными когтистыми лапами и хищно загнутым клювом; дикобраза с длинным хвостом, вооруженным костяным жалом, и массу всякой мелкой живности.