Пленница

14

Кэсси спрыгнула с мотоцикла и побежала по дороге. Но, как только она вступила в красный свет, она замедлила шаг. Что-то в этом свете мешало ей идти сквозь него, затрудняло дыхание — воздух как будто сгустился.

Медленно продвигаясь вперед, Кэсси прокладывала путь к двери. Она была открыта. Внутри дома обычный свет от ламп в коридоре казался слабым и безыскусным по сравнению с красным заревом, наполнявшим собой все, как мигающий свет рекламы. Потом Кэсси увидела то, что заставило ее ловить ртом воздух. Следы.

Кто-то оставил словно бы глиняные следы на сосновом полу бабушкиной гостиной. Только это была не глина. Следы были черными, как смола, и слегка дымились, будто некая первобытная адова мерзость.

Следы поднимались вверх по лестнице, а потом опять спускались.

Кэсси боялась идти дальше.

— Что это? — крикнул Ник, догоняя ее. Его крик не разнесся по дому в сгустившемся воздухе, он звучал приглушенно и сдавленно. Кэсси повернулась к Нику, как поворачиваешься во сне, когда все движения замедленны.

— Пойдем, — сказал Ник и потащил ее за собой. Оглянувшись, Кэсси увидела Дебору, Мелани и Лорел, они двигались так же медленно.

Кэсси позволила Нику направлять ее, и они проложили себе путь наверх. Красное зарево здесь было более тусклым, и разглядеть следы было трудно. Но Кэсси вела скорее интуиция, чем зрение, — в холл, к комнате матери... Кэсси показала на мамину дверь. Она была слишком испугана, чтобы войти.

Рука Ника взялась за дверную ручку, повернула ее. Дверь медленно раскрылась, и Кэсси увидела пустую мамину кровать.

— Нет! — пронзительно закричала она, и красный свет, казалось, подхватил ее слова и повторил их бессчетное число раз. Забыв о своем страхе, она побежала вперед — медленно — на середину комнаты. Кровать была смята, в ней недавно спали, но сейчас сверху было наброшено покрывало. И нигде не видно ее мамы.

Кэсси с мукой осмотрела покинутую комнату. Окно было закрыто. У девушки возникло жуткое чувство потери, ужасное предчувствие. Эти черные дымящиеся следы вели прямо к маминой постели. Что-то пришло и стояло здесь, около ее матери, и потом...

— Быстро! Вниз, — закричал ей Ник из дверей. Кэсси повернулась к нему и пронзительно вскрикнула.

Дверь опять закрылась. И перед ней, в тени, стояла бледная призрачная фигура.

Второй крик Кэсси оборвался, когда фигура шагнула вперед; ее белое лицо было искажено, темные распущенные волосы падали на хрупкие плечи. На ней была длинная белая ночная рубашка. Это была ее мать.

— Мама! — крикнула Кэсси, бросилась вперед и обняла мать за талию. О, слава богу, слава богу, думала она. Теперь все будет в порядке. Ее мама в безопасности, ее мама обо всем позаботится. — О, мама, я так испугалась, — задохнулась она.

Но что-то было не так. Мать не обняла ее в ответ. Она держалась прямо, но ее безжизненное тело ни на что не реагировало. Мама просто стояла, и когда Кэсси потянула ее за собой, то увидела, что та смотрит на нее пустым взглядом.

— Мама? Мама? — твердила Кэсси. Она встряхнула безжизненную фигуру. — Мама! В чем дело?

Красивые глаза матери были пустыми, как глаза куклы. Невидящими. Черные тени под глазами, казалось, поглотили их. Мамины руки вяло висели вдоль тела.

— Мама, — опять сказала Кэсси, чуть не плача.

Ник распахнул дверь.

— Мы должны увести ее отсюда, — сказал он Кэсси.

«Да», — подумала Кэсси. Она попыталась убедить себя, что это из-за света, что, может быть, вне этого красного зарева мама придет в себя. Они с двух сторон взяли ее за вялые руки и вывели безжизненную фигуру в коридор. С разных сторон подошли Мелани, Лорел и Дебора.

— Мы обыскали все комнаты на этом этаже, — сказала Мелани. — Здесь больше никого нет.

— Моя бабушка, — начала Кэсси.

— Помогите отвести миссис Блейк вниз, — сказал Ник.

У подножия лестницы черные следы повернули налево, а потом принялись петлять. В голове Кэсси мелькнула мысль.

— Мелани, Лорел, вы можете вывести маму на улицу? Туда, где нет этого света? Вы позаботитесь о ее безопасности? — Мелани кивнула, и Кэсси сказала: — Я выйду на улицу, как только смогу.

— Будь осторожна, — с нажимом сказала Лорел. Кэсси видела, как девушки вели маму к двери, потом заставила себя отвести взгляд.

— Пойдемте, — сказала она Нику и Деборе. — Я думаю, бабушка в кухне.

Туда вела цепочка следов, но дело было не только в ней. Кэсси направляло ощущение. Ужасное ощущение, что ее бабушка на кухне и что она там не одна.

Дебора шла по черным следам, как крадущаяся охотница, вниз по извилистым коридорам старого крыла дома, построенного еще первыми ведьмами в 1693 году.

Ник ступал позади Кэсси, и она рассеянно подумала, что они охраняли ее, определив ей самое безопасное место в цепочке. Но теперь во всем доме не было по-настоящему безопасного места. Когда они переступили порог старого крыла, красный свет, казалось, стал мощнее, а воздух — еще гуще. Кэсси ощущала, как работают ее легкие.

Это напоминало пожар. Везде был красный свет, и воздух обжигал кожу Кэсси. Дебора остановилась, и Кэсси чуть не налетела на нее. Она старалась заглянуть поверх плеча Деборы, но глаза болели, и все плыло.

Она чувствовала за спиной присутствие Ника, его рука крепко обхватила ее плечи. Кэсси пыталась сфокусировать взгляд, щурясь при плотном красном свете.

Она смогла разглядеть бабушку! Старая женщина лежала перед очагом, у длинного деревянного стола, за которым она так часто работала. Стол опрокинулся на бок, травы и сохнущие коренья были разбросаны по полу. Кэсси направилась было к бабушке, но в кухне было что-то еще, что-то, что ее мозг отказывался воспринять. Ник поддерживал ее сзади, и Кэсси посмотрела на нечто, склонившееся над старой женщиной.

Оно было обгорелым, черным, отвратительным. Оно выглядело так, будто его кожа стала твердой и потрескалась, и внешне напоминало мужчину, но Кэсси не могла разглядеть ни глаз, ни одежды, ни волос. Когда это существо взглянуло на ребят, у Кэсси появилось недолгое, ужасающее видение черепа, сияющего серебром сквозь черноту его лица.

Теперь монстр увидел их. Кэсси почувствовала, что она, и Ник, и Дебора крепко спаяны, — Ник все еще поддерживал ее, а она ухватилась за Дебору. Ей хотелось убежать, но она не могла, потому что на полу лежала ее бабушка. Она не могла оставить бабушку один на один с этим обгорелым существом.

Но и бороться она тоже не могла. Она не знала, как с этим бороться. И Кэсси больше не чувствовала никакой связи со стихиями; в этой страшной печи, которой стала кухня, ей казалось, что она отрезана от всего внешнего мира.

Есть ли у них какое-нибудь оружие? Гематит в кармане Кэсси больше не был прохладным; когда она сунула руку в карман, чтобы дотронуться до него, он пылал. Ничего хорошего. И воздух, и огонь, и земля — все были против них. Им нужно было что-то, чем это существо не может управлять.

— Думайте о воде! — закричала она Нику и Деборе. Гнетущий, словно бы пузырящийся воздух глушил ее голос. — Думайте об океане — холодной воде — льде!

Сказав это, она и сама подумала о воде, попыталась вспомнить, какая она. Прохладная... голубая... бесконечная. Вдруг она вспомнила, как, впервые попав в бабушкин дом, смотрела с обрыва на голубизну океана, такую интенсивную, что захватывало дыхание. Океан, невообразимо огромный, расстилался перед ней. Она могла представить его теперь — голубой и серый, как глаза Адама. Солнечный свет вспыхивал на волнах, и глаза Адама были искрящимися, смеющимися...

Ветер загремел в оконных рамах, и водопроводный кран начал дребезжать. Ветер ударил в его основание и разбрызгал тонкую струйку прозрачной воды. Что-то прорвалось и в раковине, и вода полилась на пол. Вода шипела в трубе под раковиной.

— Давайте! — закричала Дебора. — Давайте, схватим его сейчас!

Кэсси знала, что этого делать нельзя, еще до того, как Дебора закончила говорить. Они были недостаточно сильны, чтобы взять и схватить это существо. Но не знавшая страха Дебора ринулась вперед, и не было времени предупредить ее или заставить остановиться. Сердце Кэсси упало, а ноги ослабли, но она тоже бросилась в атаку.

Оно убьет их — одно только прикосновение этих обгорелых твердых рук может убить! Но существо отступило перед ними. Кэсси не верилось, что они еще живы, еще могут двигаться, но это было так. Монстр отступал, уползал, убегал. Вот он, повернув, прошел через сломанную парадную дверь, опалив до черноты дверную ручку, выбрался в темноту улицы и исчез.

Распахнутая дверь повисла на петлях, дребезжа под ветром. Красный свет исчез. Сквозь дверной проем Кэсси могла видеть холодный, серебряно-голубой свет луны.

Она с трудом сделала глубокий вдох, благодарная просто за то, что могла безболезненно дышать.

— Мы это сделали! — Дебора, смеясь, колотила Ника по руке и по спине. — Мы сделали это! Все в порядке! Ублюдок сбежал!

«Оно ушло, — подумала Кэсси. — Оно ушло по собственному желанию. Это не наша заслуга».

Потом она круто повернулась к Нику:

— Моя мама! И Лорел с Мелани — они там, на улице...

— Я пойду проверю. Хотя я думаю, что оно сейчас уже ушло, — сказал он.

«Сейчас». Ник знал то же, что и она. Враг не был побежден, он удалился.

С трудом передвигая дрожащие ноги, Кэсси подошла к бабушке и встала около нее на колени.

— Бабушка? — произнесла она, боясь, что старая женщина мертва.

Но нет, бабушка тяжело дышала. Кэсси вдруг охватил страх, что, когда морщинистые веки поднимутся, глаза под ними будут смотреть пустым кукольным взглядом; но нет, глаза уже открывались, и они видели Кэсси и узнавали ее. Глаза бабушки потемнели от боли, но они были осмысленными.

— Кэсси, — прошептала она. — Маленькая Кэсси.

— Бабушка, с тобой все будет в порядке. Не шевелись, — Кэсси попыталась сообразить, что она знает о раненых. Что надо делать? Согреть ее? Поднять ноги вверх? — Только держись, — сказала она бабушке, а Деборе велела: — Вызови скорую, быстрее!

— Нет, — сказала бабушка. Она попыталась сесть, и ее лицо исказилось от боли. Бабушкина рука с узловатыми суставами держалась за тонкий халат поверх ночной рубашки. Там, где было сердце.

— Бабушка, не двигайся, — горячо сказала Кэсси. — Все будет хорошо, все будет хорошо...

— Нет, Кэсси, — сказала бабушка. Она все еще дышала с трудом, но ее голос был поразительно твердым, — никакой скорой. Нет времени. Выслушай меня, я должна тебе что-то сказать.

— Ты можешь сказать мне это позже, — Кэсси уже плакала, но пыталась говорить твердо.

— Не будет никакого позже, — задохнулась бабушка и села, дыша осторожно и медленно. Она говорила внятно, потирая руку Кэсси своей. Ее глаза были темными, полными муки — и такими добрыми. — Кэсси, у меня осталось немного времени, и ты должна меня выслушать. Это важно. Пойди к камину и поищи с правой стороны расшатавшийся кирпич. Он как раз на уровне обшивки. Вытащи его и принеси мне то, что найдешь в отверстии.

Кэсси побрела к камину. Расшатавшийся кирпич... она ничего не видела от слез. Она щупала камин пальцами, скребла ими по грубому известковому раствору, и что-то наконец сдвинулось.

Вот этот кирпич. Кэсси расковыряла ногтями раскрошившуюся известку и стала двигать кирпич взад-вперед, пока не вытащила его. Бросив кирпич на пол, она просунула руку в открывшееся прохладное темное отверстие.

Кончики ее пальцев нащупали что-то гладкое. Она подцепила предмет ногтями, схватила его и вытащила из тайника.

Это была Книга Теней.

Книга из ее сна, книга в красной кожаной обложке. Кэсси отдала ее бабушке и снова опустилась на колени.

— Он не смог заставить меня сказать, где она. Он не смог заставить меня сказать ничего, — сказала бабушка и улыбнулась. — Моя собственная бабушка показала мне хороший тайник, — она погладила книгу, потом ее рука, покрытая старческими пятнами, крепко сжала руку Кэсси. — Она твоя, Кэсси. Перешла от бабушки ко мне и от меня к тебе. У тебя есть прозорливость и сила; когда-то они были у меня, они есть и у твоей матери. Но ты не можешь сбежать, как сбежала она. Ты должна остаться и смело встретить его.

Она остановилась и закашлялась. Кэсси взглянула на внимательно слушавшую Дебору, а потом снова на бабушку:

— Бабушка, пожалуйста. Пожалуйста, разреши нам вызвать скорую. Ты не можешь просто сдаться...

— Я не сдаюсь! Я передаю все тебе. Тебе, Кэсси, потому что ты сможешь бороться. Разреши мне это сделать перед тем, как я умру. Иначе все будет бесполезно, все, — она снова закашлялась. — Не думалось, что так будет. Эта девушка — Фэй — обманула меня. Я не ожидала, что она так быстро начнет действовать. Я думала, что у нас еще будет время, — но у нас его нет. Так вот, слушай.

Она мучительно втянула воздух, ее пальцы держали пальцы Кэсси так крепко, что причиняли боль, а темные глаза пристально смотрели в глаза Кэсси.

— Ты — потомок многих поколений ведьм, Кэсси. Ты это знаешь. Но ты не знаешь, что ведьмы нашей семьи всегда были самыми прозорливыми и обладали самой большой силой. Наш род сильнее других, и мы можем предвидеть будущее. Остальные не всегда в это верили. Даже такие же ведьмы, как мы.

Она подняла глаза, глядя на Кэсси.

— Вы, молодые, думаете, что пришли в совсем новый мир, правда? — Ее морщинистое старое лицо сморщилось от беззвучного смеха. — Вы не слишком уважаете стариков или даже своих родителей. Вы думаете, мы жили спокойной жизнью, ведь так?

Она заговаривается, подумала Кэсси. Она не знает, что говорит. Но бабушка продолжала:

— Ты думаешь, до вас никому не приходило в голову штудировать древние книги и возрождать старые традиции, так?

Кэсси только беспомощно покачала головой, но Дебора, хмуро сдвинув брови, спросила:

— Ну а разве нет?

— Нет, милые мои, нет. В то время, когда я была маленькой девочкой, мы играли с этой книгой. Мы иногда встречались, и те, кто обладал прозорливостью, делали замечания о том, что мы видели, а те, кто исцелял прикосновением, говорили о травах и других вещах. Но именно поколение ваших родителей организовало настоящий шабаш.

— Наших родителей? — недоверчиво спросила Дебора. — Мои родители так боятся колдовства, что их чуть не тошнит, когда о нем упоминают. Мои родители никогда бы...

— Это сейчас, — спокойно сказала бабушка Кэсси, пока та пыталась успокоить Дебору. — Это сейчас. Они забыли — заставили себя забыть. Понимаете, им пришлось сделать это, чтобы выжить. Но все было по-другому, когда они были молоды. Они были чуть старше вас, дети из Вороньей Слободки. Твоей матери было, может быть, девятнадцать, Дебора, а матери Кэсси только семнадцать. Именно тогда Человек в Черном пришел в Нью-Салем.

— Бабушка... — прошептала Кэсси. Ледяные мурашки гуляли по ее спине; хотя в кухне было жарко, девушка вся дрожала. — Бабушка, пожалуйста...

— Ты не хочешь этого знать. Я понимаю. Но вы должны выслушать, вы обе. Вы должны понять, против чего идете.

Снова закашлявшись, бабушка Кэсси чуть сменила позу, ее глаза потемнели от воспоминаний.

— Это случилось осенью 1974 года. Стоял самый холодный ноябрь, какой был у нас за многие десятилетия. Я никогда не забуду, как он появился на пороге, сбивая снег с сапог. Он сказал, что собирается поселиться в доме номер тринадцать, и ему нужна спичка, чтобы зажечь дрова, которые он принес с собой. В старом доме не было другого отопления, он пустовал с тех пор, как он впервые оставил его.

— С какого же года? — спросила Кэсси.

— С 1696-го. Тогда он покинул дом в первый раз, чтобы уйти в море, и утонул, когда его корабль пошел ко дну, — бабушка кивнула, не глядя на Кэсси. — О да, это был Черный Джон. Но тогда мы этого не знали. Сколько страданий можно было бы избежать, знай мы, кто он... но нет смысла думать об этом сейчас. Она погладила руку Кэсси. — Мы дали ему спички, и молодежь с нашей улицы помогла ему привести дом в порядок. Он был на несколько лет старше их, и они смотрели на него снизу вверх. Они восхищались им и его путешествиями — он умел рассказывать самые удивительные истории. И он был красив — своеобразной красотой; никто не знал, что под этой оболочкой скрывается черное сердце. Мы все были одурачены, все попали под его обаяние, даже я.

Я не знаю, когда он начал говорить с молодежью о древних обычаях. Довольно рано, я думаю; он действовал быстро. И они были готовы слушать его. Когда мы выступали против, они решили, что родители слишком старые и нудные. И, сказать правду, немногие из нас возражали всерьез.

Теперь дрожь пробегала по всему телу Кэсси, но она не двигалась. Она могла только слушать бабушкин голос, единственный звук в доме, если не считать шипения воды в этой тихой кухне.

— Он начал сводничать, составляя из молодых людей самые подходящие, по его мнению, пары. Да, вот до чего дошло, хотя мы, родители, тогда этого не знали. Он сводил эту девочку с этим мальчиком, а того мальчика с той девочкой и каким-то образом убеждал их в том, что это разумно. Он даже расстраивал свадьбы; твоя мать, Дебора, хотела выйти замуж за отца Ника, но он смог отговорить ее, переключив с одного брата на другого. И молодые позволили ему это. Он держал их так крепко, что они разрешали ему делать все что угодно.

Они поженились по старым обычаям, их браки оказались крепкими. Десять свадеб в марте. И мы все радовались, как дураки; мы и были дураками. Ведь молодые пары так счастливы и никогда не ссорятся; мы считали, что им повезло! Они были как одна большая семья братьев и сестер. Ну, семья была слишком велика для шабаша, но мы тогда об этом не думали.

Приятно было видеть, как они уважали старые обычаи. В мае у них был кельтский праздник костров, а в середине лета они собирали зверобой и остролист. А в сентябре, я вспоминаю, как все они смеялись и кричали, когда приносили сноп Джона Ячменное Зерно. Они не знали тогда, что задумал другой Джон.

К тому времени мы узнали, что скоро родятся дети, и появился еще один повод, чтобы радоваться. Но в октябре некоторые из женщин постарше начали беспокоиться. Все молодые жены были очень бледными, и беременность, казалось, отнимала у них слишком много сил. От бедной Кармен Хендерсон остались лишь кожа да кости, если не считать живота. Это выглядело так, будто она вынашивала слонов-близнецов. Поэтому Самайн в тот год почти не отмечали — все молодые женщины были совершенно больны.

А потом, третьего ноября, это началось. Твой дядя Николас, Дебора, которого ты никогда не знала, пришел позвать меня к постели своей жены. Я помогла Шарон родить маленького Ника, твоего двоюродного брата. Он был борцом с первой минуты, я никогда не забуду, как он кричал. Но было что-то еще, чего я никогда не видела в глазах новорожденного, и я пошла домой, думая об этом. Это была сила, которой я никогда раньше не видела.

А два дня спустя это произошло опять. У Элизабет Конант родился мальчик, с волосами, как вино Вакха, и с глазами, как море. Ребенок взглянул на меня, и я могла ощутить его силу.

— Адам, — прошептала Кэсси.

— Правильно. Три дня спустя взялась за работу София Берк, она, выйдя замуж, оставила свою фамилию. Ее ребенок, Мелани, был похож на других. Новорожденная, она выглядела двухнедельной, и видела меня так же ясно, как я ее.

Страннее всех были Диана и Фэй. Их матери приходились друг другу сестрами, и их дети родились в одно и то же время, хотя и в разных домах. Один ребенок был светлым, как солнечный свет, другой темным, как полночь, но девочки были как-то связаны, это можно было сказать даже тогда.

Кэсси подумала о Диане, и внезапная острая боль пронзила ее, но она запретила себе думать о ней и продолжала слушать. Голос бабушки, казалось, слабел.

— Бедные малыши... в этом не было их вины. Это не ваша вина, — сказала старая женщина, вдруг сосредоточив внимание на Деборе и Кэсси. — Никто не может вас осуждать. Но к третьему декабря родилось одиннадцать детей, и все они были необычными. Их матери не хотели этого признавать, но к январю уже нельзя было отрицать это. Эти маленькие дети обладали Силой, и они могли напугать вас, если не получали того, что хотели.

— Я знала, — прошептала Кэсси. — Я знала, это противоестественно, что все ребята родились в течение месяца... Я знала.

— Их родители тоже это знали, но они не понимали, что это означает. Я думаю, им все объяснил отец Адама. Одиннадцать детей, сказал он; он сообразил, что до полного шабаша не хватает одного человека. И этим последним членом шабаша должен был стать тот, кто спланировал рождение детей, тот, кто собирался стать их вождем. Черный Джон вернулся, чтобы составить самый сильный Круг, не из их поколения, но из следующего. Из детей.

Сначала никто не поверил в эту историю. Одни родители испугались, другие были слишком глупы. А некоторые не понимали, как Черный Джон мог воскреснуть из мертвых столько лет спустя. Это единственная загадка, которая еще не разгадана.

Но постепенно некоторых удалось убедить. Стал прислушиваться отец Ника, потерявший невесту, — она вышла замуж за его младшего брата. А Мэри Мид, мать Дианы, была такой же умной, как и прелестной. И даже отец Фэй, Грант Чемберлен... он был холодным человеком, но знал, что его маленькая дочь может поджечь занавески, не прикасаясь к ним, и знал, что это неправильно. Им удалось уговорить других, и однажды холодной ночью первого февраля молодые родители отправились поговорить с Джоном.