Плавучие театры Большой Планеты

Глава 7

Кобль находился там, где основное русло устья Висселя впадало в Догадочный залив. Здесь строили высокие здания из бревен и черного кирпича, с крутыми крышами; кварталы были разделены десятками каналов, осененных величественными халькозитийскими дендронами, а также бесчисленными лантанами, пальмами и сливовыми ивами. Центром делового района служила Бурса — небольшая площадь, окруженная покосившимися старыми домами, оплывшие окна которых, пережившие много поколений, стали уже лиловато-зелеными от времени. Примерно в ста метрах к востоку от площади текла река Виссель, и здесь, у причала Байнума, пришвартовался «Универсальный панкомиум»: плавучий музей, принадлежавший Теодорусу Гассуну. «Универсальный панкомиум» никак нельзя было назвать красивым судном — узковатое и длинноватое, оно двигалось благодаря восемнадцати волам, крутившим три ворота, соединенных с гребным колесом за кормой; парусами Гассун пользовался только в оптимальных условиях.

Сам Гассун был так же узковат, длинноват и неказист, как его судно. На его вытянутом бледном лице маленькие бледные глаза были посажены близко к длинному лошадиному носу, а на макушке красовалась растрепанная копна белых пучков. Как правило, он носил тесный протертый сюртук из черной саржи, черные чулки и черные башмаки, неприятно контрастировавшие с бледной кожей и белыми волосами. Гассун ходил вприпрыжку на длинных костлявых ногах, размахивая длинными костлявыми руками; у него была привычка резко останавливаться, вскидывая продолговатую физиономию подобно ржущей лошади.

У Гассуна было мало друзей; он посвящал все свое время и внимание редкостям, древностям и диковинам из своей коллекции. Люди приезжали из дальних стран, чтобы полюбоваться на экспонаты «Универсального панкомиума» — никто из них никогда еще не видел столь достопримечательной выставки. В витринах Гассуна демонстрировались самые разнообразные изделия и предметы: костюмы из труднодоступных областей Большой Планеты, оружие и музыкальные инструменты, модели космических кораблей и летательных аппаратов, диорамы, изображавшие сказочные сцены, карты и глобусы всевозможных обитаемых миров, фотографии, книги и художественные репродукции, некогда привезенные на Большую Планету с Земли первоначальными иммигрантами, периодическая таблица с флаконами, содержавшими образцы каждого из элементов, собрание минералов и кристаллов, и даже игрушечная паровая машина, изготовленная из латуни — Гассун иногда запускал ее, чтобы позабавить детей.

Два раза в год, в промежуточные сезоны между муссонами, когда неподвижный воздух вызывал всеобщее ощущение подавленности, хозяин «Универсального панкомиума» отчаливал и совершал осторожный рейс по круговому маршруту, останавливаясь в городках устья реки, а иногда отваживался плыть вверх по Висселю до самого Париковска или даже до Крысиного Фитиля; однажды, в порыве безрассудной отваги, Гассун посетил Ветербург. Настолько, насколько это было возможно, в своих странствиях он полагался на гребное колесо; Гассун не доверял капризным, устрашающим и не поддающимся контролю небесным стихиям — он чувствовал себя в самом деле спокойно только тогда, когда его судно стояло на приколе у причала Байнума.

На борт «Универсального панкомиума» поднимались представители самых различных рас, народностей и каст. Гассун считал себя знатоком в том, что касалось идентификации и классификации этнических и классовых категорий населения Большой Планеты, и преуспел в этом настолько, насколько это было возможно для человека его профессии. Кроме того, он умел ценить женскую красоту, в связи с чем его любопытство было возбуждено вдвойне, когда он заметил грациозную молодую особу в сером плаще — ее прямая осанка позволяла предположить аристократическое происхождение, тогда как ее расовая принадлежность не поддавалась определению с первого взгляда. Гассуну понравились ее холодность и уверенность в себе, ее гладкие светлые волосы и очаровательные точеные формы. Владелец плавучего музея нередко позволял себе дремать наяву, воображая, что он завоевывает империи и становится основателем городов, где торжествует благородная справедливость, и что имя Теодоруса Гассуна вызывает трепет почтения во всех необъятных фестонах координатной сетки Большой Планеты. Замеченная им молодая особа, в частности, словно материализовалась из мечты — ясноглазая, романтически задумчивая, полная неизъяснимого влечения к возвышенному.

«В самом деле, исключительно любопытная девушка!» — думал Гассун, изучая ее черты, одежду и походку, пока она бродила среди выставочных витрин. Незнакомка интересовалась его картами, таблицами и глобусами, что порадовало владельца музея — перед ним была не какая-нибудь вульгарная инфантильная вертихвостка, воркующая и сюсюкающая при виде блестящих безделушек и мишурных механических кукол.

При всей своей эрудиции Гассун допускал общераспространенную ошибку: он предполагал, что все встречавшиеся с ним люди оценивали его по тем же меркам, по которым он оценивал себя самого. С точки зрения Гассуна, его тесный черный костюм олицетворял элегантную простоту. Когда он рассматривал в зеркале свою болезненно бледную длинноносую физиономию, увенчанную диким облаком белых волос, он видел лицо Прометея, бросающего вызов богам, эстета-провидца. Размышляя о возможном и невозможном, одинокий Гассун, окруженный своими редкостями, любил, страдал, торжествовал и отчаивался; ему были знакомы неудержимый рост и трагический крах империй, он слышал титаническую музыку, он блуждал в глубинах космоса. Один мимолетный взгляд может внушить чувствительному уму представление о целом фейерверке чудес — и под благородным лбом Гассуна чудеса эти творились повседневно.

Поэтому, пренебрегая скромностью и застенчивостью, он приблизился к молодой женщине в сером плаще: «Вижу, что вас интересуют карты. Это очень хорошо. Карты питают воображение и обогащают душу».

Молодая особа посмотрела на него с нескрываемым любопытством. Гассуну понравилось ее самообладание: ей и в голову не пришло хихикнуть, глупо ухмыльнуться или пошло признаться в полном невежестве. Она спросила: «Вы — владелец этого судна?»

«Да. Меня зовут Теодорус Гассун. Вы считаете, что моя коллекция заслуживает внимания?»

Незнакомка кивнула — довольно-таки флегматично: «Очень интересная выставка. Думаю, что во всем фестоне XXIII больше нет ничего подобного».

«И не только в нашем фестоне! Разве вы никогда не слышали об „Универсальном панкомиуме“?»

«Никогда».

«Ха-ха! По меньшей мере, вы откровенны. А откуда вы, если не секрет?»

Молодая особа рассеянно разглядывала карту: «В настоящее время я остановилась в Кобле. Вы часто плаваете в далекие города?»

«Время от времени. Я побывал в Крысином Фитиле и в Париковске — там, где Мёрн впадает в Виссель — и часто совершаю экскурсии по дельте Висселя».

«По сути дела, таким образом, вы — благодетель всех тех людей, которые иначе никогда бы не увидели эти экспонаты».

Гассун скромно приподнял большую белую ладонь: «Возможно. Никогда не думал об этом в таких выражениях — мне просто нравится моя работа. Мне нравится показывать другим свою коллекцию. Например, взгляните вот сюда: в этом шкафчике — окаменевший скелет огря! А здесь — транс-маска калькарского шамана! У меня есть даже средневековые серебряные монеты с Земли — они были древностями уже тогда, когда их привезли на Большую Планету!»

«Удивительно! Из всех плавучих театров ваш поистине самый замечательный!»

Гассун поднял брови: «Вы назвали мой музей „плавучим театром“? Что ж, почему нет? Меня такое определение нисколько не оскорбляет».

«Судя по всему, вы не одобряете другие развлекательные заведения?»

Гассун поджал губы: «Не сомневаюсь, что они отвечают своему назначению».

«В Лантине я присутствовала на представлениях „Очарования Миральдры“ и „Золотого фантазма Фиронзелле“. В обоих случаях спектакли были поставлены искусно, со знанием дела».

«Не спорю. Но удалось ли вам уловить, в том или ином спектакле, хотя бы намек на интеллектуальную глубину? Нет? Я так и думал. Аполлон Замп — пижон; Пеплошторм — позер. Зрители покидают их театры, ничего не почерпнув. Следует ли удивляться тому, что столько народов, живущих по берегам Висселя, практически прозябают в варварстве?»

«По-видимому, вы считаете, что плавучие театры могли бы выполнять более конструктивную роль».

«Само собой! Подумайте о человеческом уме! Он может быть изумительно плодотворен, если используется надлежащим образом. С другой стороны, без упражнения интеллект атрофируется и превращается в желтовато-серый комок жира. Но почему бы нам не пройти ко мне в кабинет, где мы могли бы продолжить беседу в более комфортабельной обстановке?»

«С удовольствием».

В кабинете Гассун поспешно освободил от хлама одно из кресел: «Пожалуйста, садитесь. Не хотите ли выпить чашку чая? Одну минуту, я извещу своего секретаря». Гассун выглянул из кабинета и громко обратился к пустому коридору: «Берард, ты здесь? Будь так любезен, отвечай, когда тебя зовут! Приготовь свежий чай и подай его в кабинете. Завари смесь из красной банки».

Гассун вернулся к мадемуазели Бланш-Астер, изучавшей брошюру, найденную на столе. Гассун уселся, пододвинул кресло поближе к столу и скрестил руки на груди: «Значит, вы интересуетесь ботаникой?»

«В какой-то мере. Не буду притворяться, что я что-нибудь понимаю в этой монографии».

«Она написана на диалекте Северного фестона XIX. Как она попала в Кобль, проделав путь через три океана и два континента, не поддается представлению. Автор обсуждает вопрос о приспособлении к туземной флоре растений, импортированных с Земли, и приводит ряд любопытнейших примеров. Он приходит к тому выводу, что экзотические организмы, по окончании периода их безусловного триумфа или абсолютного поражения, по-видимому умудряются, по выражению автора, „помириться с новым миром“ — на протяжении последующих столетий наблюдается постепенная конвергенция, сближающая интродуцированные виды с автохтонными. В заключительной части автор задает вопрос: не происходит ли нечто подобное и с человеческими существами? При этом он указывает на ряд народностей, таких, как бодецы из Отходной долины, длинношеие рюты и потемкинцы с Падраической горы, в которых уже заметна существенная эволюционная диверсификация».

«Никогда не слышала об этих племенах и о странах, где они обитают», — скромно призналась мадемуазель Бланш-Астер.

«Я могу показать вам эти страны на картах», — с готовностью предложил Гассун.

Стюард Берард, шаркая, зашел в кабинет с подносом в руках; небрежно опустив его на стол, он шмыгнул носом и удалился. Гассун прищелкнул пальцами, испытывая радостное предвкушение, и стал наливать чай в две черные керамические кружки. При этом он поднял брови и покосился на собеседницу: «Между прочим, с кем я имею честь заниматься чаепитием?»

«У меня очень длинное имя. Полезным сокращением может служить „мадемуазель Бланш-Астер Виттендор“, — посетительница положила ботаническую монографию на стол. — Меня впечатляет ваше стремление информировать и просвещать обитателей берегов Висселя и его притоков. Отважный, идеалистический замысел!»

Гассун моргнул. Неужели он поставил перед собой столь амбициозную цель? Даже если нет, приятно было заслужить одобрение столь привлекательной и умной молодой особы: «По сути дела, я еще не приступил к осуществлению столь крупномасштабного замысла. Тем более, что лишь немногие располагают способностями и знаниями, достаточными для руководства подобным проектом».

«Что, в точности, вы намерены предпринять? Полагаю, в качестве операционной базы вы будете пользоваться своим достопримечательным судном?»

Гассун откинулся на спинку кресла и устремил взор в потолок: «Честно говоря, я еще не принял окончательное решение».

«О! Очень жаль!»

Гассун сложил пальцы домиком и задумчиво нахмурился: «Это не так уж просто. Практически всюду люди предпочитают развлечения, приносящие достоинство интеллекта в жертву халтурной показухе, которую им навязывают расхожие плавучие театры. Они набиваются битком в зрительные залы этих судов просто потому, что им не предлагают ничего лучшего».

«Уверена, что вы правы, — сказала мадемуазель Бланш-Астер. — Какого рода программу вы могли бы предложить?»

Гассун испугал ее, ударив кулаком по столу. Он воскликнул звенящим голосом: «Классику, конечно! Работы земных мастеров!» Смущенный своей горячностью, владелец музея взял кружку и выпил пару глотков чая.

Немного помолчав, мадемуазель Бланш-Астер заметила: «Мне стыдно, что я так мало понимаю в этих вещах» Гассун рассмеялся: «У меня слишком смелые мечты. Мои планы непрактичны».

«Вы несправедливы к себе, — мягко возразила мадемуазель Бланш-Астер. — Глубокая правда жизни вызывает отзыв в сердцах всех людей, в каком бы обличье она ни являлась. Мне, например, скучно иметь дело с поверхностными идеями и поверхностными людьми».

«Ваши чувства делают вам честь, — отозвался Гассун. — Не подлежит сомнению, что вы проницательны и разборчивы. Тем не менее, принимая во внимание все обстоятельства, просвещение, о котором я упомянул, потребовало бы определенных усилий от тех, кому оно могло бы принести пользу. Метафорой иногда охватываются две или три абстрактные идеи одновременно, персонажи обращаются с декламациями к неизвестным лицам или существам, язык отличается архаичностью и неопределенностью… Несмотря ни на что, однако, классическим пьесам свойственна особая напряженная содержательность». Гассун снова откинулся на спинку кресла и беспокойно провел рукой по белой шевелюре, в связи с чем ее взъерошенность стала несколько несимметричной: «Я задаю себе вопросы, на которые нет ответа. Абсолютно ли искусство? Или это плоскость, пересекающая цивилизацию лишь в какой-то момент времени? Возможно, в каком-то фундаментальном смысле я спрашиваю: что несет ответственность за эстетическое восприятие — ум или сердце? Как вы могли уже догадаться, я склонен рассматривать вещи с романтической точки зрения — тем не менее, сложное искусство требует наличия аудитории, способной его воспринимать и понимать. Таково, по меньшей мере, обязательное условие».

Мадемуазель Бланш-Астер потягивала чай из керамической кружки: «Мне пришла в голову замечательная мысль… Может быть, мне не следовало бы о ней упоминать — вы подумаете, что я слишком много себе позволяю».

«Говорите, я буду рад вас выслушать! — радушно заявил Гассун. — Ваша заинтересованность доставляет мне большое удовольствие».

«То, что я скажу, самым удивительным образом совпадает с вашими устремлениями — настолько, что можно было бы даже предположить вмешательство Судьбы. Вы слышали о фестивале короля Вальдемара в Морнуне?»

«До меня доходили слухи об этом празднестве».

«Вчера я прибыла в Кобль на борту пассажирского судна. Одним из моих спутников оказался Аполлон Замп, бывший владелец „Очарования Миральдры“».

«Как вы сказали — „бывший“?»

«Да, он потерял свое судно в Голодном Порту. Но еще до этого он выиграл конкурс и получил приглашение на фестиваль в Морнуне от короля Вальдемара. Мое предложение заключается в следующем. Почему бы вам не отправиться в Морнун вместо Зампа и не выступить перед королем Вальдемаром? И я считала бы себя исключительно обязанной, если бы вы согласились взять меня с собой!»

Гассун моргнул и с сомнением погладил подбородок: «Это очень далекий путь».

Мадемуазель Бланш-Астер рассмеялась: «Подобные соображения, конечно же, не могут воспрепятствовать планам такого человека, как вы».

«Но насколько целесообразен ваш план? — почти жалобно спросил Теодорус Гассун. — В конце концов, приглашение получил Аполлон Замп, а не я».

Мадемуазель Бланш-Астер решительно заявила: «Замп будет сотрудничать — он надеется получить первый приз». Обольстительница наклонилась вперед и посмотрела Гассуну в глаза: «Разве это не замечательное приключение?»

«Да-да, разумеется, — сдавленно произнес куратор плавучего музея. — Но я не большой любитель приключений».

«Не могу в это поверить! Я чувствую в вас романтический пыл, перед которым все возрасты покорны!»

Гассун нервно одернул лацканы сюртука: «Я не так уж стар, если на то пошло».

«Нет, конечно нет. Человек стареет только тогда, когда отказывается от своих надежд».

«Никогда! — воскликнул Гассун. — О, никогда!»

Мадемуазель Бланш-Астер понимающе улыбнулась: «В пути я завязала знакомство с Аполлоном Зампом. Я могу привести его сюда, и из вашей встречи может получиться нечто поистине замечательное». Она поднялась на ноги.

Гассун тоже вскочил: «Неужели вы уйдете так скоро? Я прикажу заварить еще чаю!»

«Мне нужно найти Зампа. Теодорус Гассун, вы возбудили во мне прекрасную надежду и веру в будущее!»

«Идите же! — полнозвучно напутствовал ее Гассун. — Но возвращайтесь поскорее».

«Постараюсь».

Спустившись по трапу, мадемуазель Бланш-Астер медленно прошлась по причалу Байнума, задумчиво опустив голову — гораздо более уязвимая и печальная персона, чем могли бы предположить Аполлон Замп или Теодорус Гассун. Остановившись, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на «Универсальный панкомиум». При этом она слегка поморщилась, испытывая ощущения, которые сама не посмела бы определить. Снова отвернувшись, она ускорила шаги и направилась к арке, ведущей в кривой узкий переулок, словно протиснувшийся зигзагами среди высоких зданий из потемневшего от времени дерева. По горбатому мостику она пересекла канал, заполненный зеленовато-черной водой. Дальше улицу перегородило строение с дюжиной беспорядочных мансард; с одной стороны подворотни под ним находилась лавка торговца целебными травами, с другой — небольшая переплетная мастерская. Из подворотни мадемуазель Бланш-Астер вышла на Бурсу — площадь, ширина которой уступала высоте окружающих домов. В центре площади, там, где установили прилавки четыре продавщицы цветов, ее должен был встретить Аполлон Замп, но его не было видно. Мадемуазель Бланш-Астер не проявила никаких признаков удивления или раздражения. Обозревая площадь, она заметила над булыжной мостовой вывеску с символическим изображением синего кита и направилась ко входу под этой вывеской.

В темном внутреннем помещении таверны «Голубой нарвал», так же, как и в прочих заведениях, выходивших на маленькую площадь, было тесно. Замп сидел за небольшим столиком на возвышении выступающей на улицу оконной ниши; заметив приближение своей сообщницы, он вскочил на ноги.

Мадемуазель Бланш-Астер позволила усадить себя за столик и придала лицу то безразличное выражение, которое, как показывал ее опыт, было наиболее целесообразным при общении с Зампом.

«Я только что посетила „Универсальный панкомиум“, — сообщила она. — Там я встретилась с Теодорусом Гассуном. Я упомянула об обстоятельствах, в которых вы находитесь, и Гассун счел возможным сделать конструктивное предложение. Он готов отплыть в Морнун и участвовать в фестивале. Разумеется, его судно придется переименовать в „Очарование Миральдры“, а вам придется притвориться его владельцем».

Замп нахмурился: «Я встречался с Гассуном. Он туп, как пень — и упрям, как осел».

«У него своя система ценностей, это правда. По сути дела, он отказывается давать легкомысленные и экстравагантные представления в том жанре, благодаря которому вы заслужили свою репутацию».

Замп был скорее удивлен, нежели раздражен: «Что, в таком случае, он имеет в виду?»

«Он желает исполнять классические трагедии древней Земли».

Замп устало махнул рукой: «Я не педант — что я понимаю в таких вещах?»

«Я тоже в них ничего не понимаю. Но у вас есть талант — вы умеете оживить любой материал».

«Вас мне не удалось оживить».

«Прежде всего оживитесь сами — и займитесь возрождением древних эпических трагедий, которые так нравятся Гассуну».

«И что дальше?»

Мадемуазель Бланш-Астер пожала плечами: «Тот, чье представление на фестивале понравится королю Вальдемару, получит большие деньги. Вы сможете построить самое великолепное судно, когда-либо плававшее по Висселю — или вы можете остаться в Морнуне и вести жизнь знатного бездельника».

Замп сидел, разглядывая собеседницу с нелицеприятной беспристрастностью. Некоторое время она терпела такую инспекцию, но уже начинала чувствовать себя неудобно: «Я сказала Гассуну, что вы скоро к нему придете, чтобы обо всем договориться».

Еще несколько напряженных секунд Замп молчал, после чего поднялся на ноги: «Мне нечего терять».

Они вышли из «Голубого нарвала», пересекли Бурсу и направились по зигзагообразному переулку к причалу Байнума. Там мадемуазель Бланш-Астер остановилась: «Дальше я не пойду. Будет лучше, если Гассун не увидит нас вместе. А теперь, пожалуйста, слушайте! Не ссорьтесь с Гассуном, не перечьте ему. Не оспаривайте его мнения и гипотезы, уступайте настолько, насколько это в ваших силах. Превыше всего, не торгуйтесь по поводу того, кто будет руководить предприятием — Гассун должен быть убежден в том, что экспедиция находится под его контролем. У нас мало времени, наша главная цель — в том, чтобы поскорее отправиться в плавание».

«Ваша цель, несомненно, заключается именно в этом, — проворчал Замп. — Мои цели не обязательно совпадают с вашими».

«Даже так? В чем расходятся наши цели?»

«Я не хочу свалять дурака в Морнуне. Если Гассун будет настаивать на какой-нибудь невозможной ахинее, почему бы я стал тратить время и усилия — только для того, чтобы вы загребали жар чужими руками? Вы дали ясно понять, что терпеть меня не можете».

«Нет, нет, нет! — воскликнула мадемуазель Бланш-Астер. — Я могу терпеть кого угодно, даже вас! Но я не могу брать на себя личные обязательства — не сейчас».

«Не сейчас и никогда».

Глаза мадемуазель Бланш-Астер сверкнули: «Почему вы так говорите? Потому что ваша хандра, ваше тщеславие, ваши щегольские привычки не вызвали у меня никакой симпатии? Взгляните на себя со стороны, на свои соломенные кудри, на свои ужимки и пошлые любезности, на свои смехотворные шляпы!» Она топнула ногой: «Раз и навсегда, соберитесь с духом! Если вам удастся выиграть конкурс в Морнуне, вы разбогатеете — и такова будет ваша награда — а не мое восхищение, которое вы можете заслужить или не заслужить!»

Замп рассмеялся ей в лицо: «В одном я совершенно уверен: вы настолько же меня не понимаете, насколько я не понимаю вас. Можете восхищаться мной или не восхищаться, воля ваша — мне все равно. Как вы изволили заметить, награда в Морнуне будет выплачена железом — и я намерен это железо получить». Он отвернулся, разглядывая «Универсальный панкомиум»: «Теодорус Гассун, держись! Впервые в жизни тебе придется иметь дело со мной!»

Мадемуазель Бланш-Астер прикоснулась к его плечу: «Аполлон Замп».

Замп оглянулся через плечо: «Да?»

«Сделайте все возможное».

Замп сухо кивнул и размашистыми шагами направился к «Универсальному панкомиуму». Взойдя по трапу, он остановился перед закрытым турникетом у кассовой будки; через некоторое время в окошке появилась физиономия секретаря Берарда: «За вход полагается полгроша, сударь».

«К чертовой матери твои полгроша! Я — Аполлон Замп! Сообщи Гассуну, что я хочу его видеть».

«Пройдите в музей, сударь. Маэстро Гассун занят оздоровительной гимнастикой и его нельзя беспокоить еще пять минут».

«Я подожду».

Замп стал прогуливаться вдоль витрин. Вскоре появился Гассун: «А, Замп! Рад вас видеть! Вы тоже изучаете карты?»

«Да — Бездонное озеро давно привлекает мое внимание».

«И мое тоже. Пройдем ко мне в кабинет?»

Замп уселся в кресло, которое мадемуазель Бланш-Астер занимала всего лишь два часа тому назад. Гассун налил две рюмки «Брио»: «Позвольте мне выразить соболезнования по поводу потери вашего судна».

«Благодарю вас. Беда постигла нас, конечно, по моей вине — я наивно доверился мерзавцу Пеплошторму. Тем не менее, я знаю, как заработать достаточно железа, чтобы купить новое судно — именно поэтому я и решил вас навестить». Замп вынул серебряную табличку и положил ее на стол перед Гассуном: «Тот, кому удастся развлечь короля Вальдемара на славу, получит несметное состояние».

«Что вы предлагаете?»

«Временно переименовать ваше судно в „Очарование Миральдры“, нанять труппу, отправиться вверх по течению Висселя в Морнун и принять участие в конкурсе, чтобы выиграть первый приз».

Гассун медленно кивнул: «Примерно этого я и ожидал — причем, прошу заметить, ваше предложение вполне разумно. Тем не менее, я человек строгих и скромных привычек, а железа у меня больше, чем я когда-либо смогу потратить. Замп, у меня далеко идущие планы! Сегодня я беседовал с исключительно притягательной молодой особой по имени Бланш-Астер, и она покинула меня в необычном настроении. Я понял, что в моей жизни наступил своего рода застой, что я слишком сосредоточился в себе. Я в одиночестве наслаждался сокровищами литературы, которыми обязан делиться с другими. Теперь я хотел бы поставить на сцене несколько знаменитых шедевров земных классиков. Вы спросите: где мы найдем эти легендарные пьесы? Я отвечу: они хранятся здесь, в моей коллекции редких книг — не более, чем в пятидесяти шагах отсюда».

«В высшей степени любопытно! — отозвался Замп. — И что из этого следует?»

«Мое предложение заключается в следующем: я выберу, учитывая ваши полезные рекомендации, один или несколько таких шедевров, после чего мы исполним их в Морнуне. Если мы выиграем приз, так тому и быть! Если нас постигнет неудача, по меньшей мере мы сможем сказать, что сделали все, что могли».

Замп ответил: «Я не знаком с упомянутыми классическими произведениями. Откуда мне знать? Вполне возможно, что они принесут ошеломительный успех! В принципе я согласен с вашими условиями. Но я вынужден предъявить несколько требований со своей стороны. В частности, так как я твердо намерен победить на конкурсе в Морнуне, а вы не проявляете особой заинтересованности в получении денежной награды, всю организацию деталей подготовки спектакля, в том числе выбор персонала, а также костюмов, музыкального сопровождения и сценических декораций мне придется взять на себя».

Гассун высоко поднял белый указательный палец и произнес напряженно-дидактическим гнусавым тоном: «Но исключительно в рамках, предусмотренных оригиналом!»

Замп ответил жестом, означавшим полное отсутствие возражений: «А теперь — о судне. Естественно, нам потребуются подходящая сцена и скамьи для зрителей. Неплохо было бы придать всему судну в целом более праздничный вид. Несколько мазков розовой и зеленой краски, три дюжины вымпелов и сто метров красочных полотнищ обеспечат чудесное преображение этого жуткого трухлявого гроба, набитого мертвечиной. Да, еще один вопрос: вы, без всякого сомнения — опытный, видавший виды капитан и будете управлять судном по мере нашего продвижения вверх по Висселю — до самого Бездонного озера. Следующий отрезок пути вызывает у меня большое беспокойство, и я хотел бы командовать судном вплоть до прибытия в Морнун, а по окончании представления на королевском фестивале я снова передам плавучий театр в ваше распоряжение».

«Ваши условия в какой-то мере разумны, — сказал Гассун. — Тем не менее, я должен предусмотреть дополнительные условия. Я хочу, чтобы нас сопровождала мадемуазель Бланш-Астер. Как вы справедливо заметили, необходимо соорудить сцену и скамьи для зрителей; тем не менее, я не намерен изменять планировку и экспозиции моего музея».

Замп с сомнением поджал губы: «Боюсь, что некоторые незначительные перестановки потребуются — хотя бы для того, чтобы установить закулисные механизмы. Кроме того, следует оснастить судно двумя ярусами предохранительных сетей и принять другие обычные меры предосторожности на случай нападения кочевников».

Гассун упрямо возражал: «В этом нет необходимости! На протяжении всей истории бродячие менестрели, поэты-грамотеи, барды, сказатели, друидийны и трубадуры пользовались привилегией неприкосновенности даже в самых опасных районах и в самые смутные времена. Такова общечеловеческая традиция — почему бы на Большой Планете дела обстояли по-другому?»

Замп попробовал «Брио»; проведя слишком много времени в бутылке, ликер приобрел отдающий плесенью привкус: «Ваши идеалы благородны и делают вам честь. Хотел бы я, чтобы кочевники придерживались столь же возвышенных принципов!»

Гассун улыбнулся и опорожнил свою рюмку с явным удовольствием: «Любого человека — последнего подлеца и озверевшего головореза — можно приветствовать с достоинством и прямотой, свидетельствующими о добрых намерениях, и он не нанесет вам ущерба. Рекомендуемые вами меры предосторожности не только расточительны — они излишни. Да воцарится мир во всем мире! Миру — мир! Мы приходим и уходим с миром!»

Замп отделался ни к чему не обязывающим кивком — с решением этой проблемы можно было подождать.

Гассун прокашлялся и налил в рюмки еще немного «Брио»: «Насколько я понимаю, вы познакомились с мадемуазелью Бланш- Астер в Лантине?»

«Весьма достопримечательная особа, на мой взгляд».

«Действительно, возникает такое впечатление».

«Откуда она, где она родилась и выросла?»

«Она никогда не высказывала никаких замечаний по этому вопросу. По сути дела, мы никогда не обсуждали в подробностях ее личные дела».

Гассун раздул щеки и устремил взор в пространство: «После стольких лет безмятежного существования меня охватило внезапное возбуждение».

«Меня тоже, — Замп поднял рюмку. — За успех нашего замечательного проекта!»

«За успех! — Гассун залпом отправил в глотку остатки подпорченного ликера и вытер рот рукавом. — Нам следует обсудить финансовую сторону вопроса. Сколько железа вы можете вложить в наше предприятие?»

Замп ошеломленно уставился на собеседника: «Я уже предложил вам свои способности, свой опыт и незаменимое королевское приглашение! Вы ожидаете, что я вложу еще какое-то количество железа?»

Рот Гассуна — розовая щель между длинным носом и длинным бледным подбородком — стал почти невидимым. Наконец он сказал: «То есть, вы не можете вложить никакого железа?»

«Ни гроша».

«Это неприятная новость. Нас ожидают существенные расходы».

«На сооружение сцены и скамей и на приобретение нескольких ведер краски? Не думаю, что такие расходы намного превысят ваши регулярные издержки на поддержание судна в пригодном к плаванию состоянии».

«Но потребуется собрать труппу, — упрямо настаивал Гассун. — А исполнителям придется время от времени что-то платить».

«Не вижу никакой проблемы! — притворился Замп. — Я давно научился иметь дело с подобными претензиями — а именно, полностью их игнорирую».

«Бесконечно откладывать оплату невозможно — исполнители перестанут выполнять свои обязанности».

«Мы извлечем доход по пути, выступая с представлениями — вы даже не заметите, как все издержки будут возмещены».

Гассун не был вполне убежден в таком повороте дела: «Возможно. Тем не менее, я не рассчитывал потратить такую большую сумму».

Замп раздраженно воздел руки к потолку и вскочил: «В таком случае проект придется выбросить за борт, потому что у меня буквально не осталось ни гроша. Прошу меня извинить, мне нужно уведомить мадемуазель Бланш-Астер о вашем отказе».

«Не спешите! — Гассун зажмурился и несколько секунд просидел в напряженном оцепенении. — В конце концов, вопрос о финансировании не так уж важен. Как вы упомянули, доход от представлений в промежуточных пунктах должен покрыть издержки».

Замп снова уселся: «Позвольте мне сделать одно замечание. Фестиваль в Морнуне начнется довольно скоро. Приготовлениями следует заняться немедленно».

Гассун откинулся на спинку кресла и закатил глаза так, что под зрачками стали видны белки глаз. Опять все предприятие зависело от его сиюминутного решения. Владелец музея вздохнул: «Давайте встретимся через несколько часов — и тогда обсудим наши планы в подробностях».

Замп сообщил мадемуазели Бланш-Астер о том, как прошло его совещание с Гассуном.

«Значит, он так-таки согласился», — тихо сказала она скорее самой себе, нежели Зампу.

«По всей видимости. Тем не менее, он может отказаться от своего решения».

Мадемуазель Бланш-Астер медленно покачала головой: «Он не откажется».

«Вас почему-то это не слишком радует».

Она снова покачала головой: «Я вынуждена делать все необходимое».

«Как всегда, ваши побуждения остаются для меня полной загадкой», — проворчал Замп.

Вместо того, чтобы обсуждать свои побуждения, мадемуазель Бланш-Астер спросила: «Где и когда вы снова встретитесь с маэстро Гассуном?»

«В „Матросской отраде“, когда солнце опустится на плечо Прощальной горы».

«Я туда приду».