Плата за души (Книга 2)

Ромальцев был одет, как истинный джентльмен: в черном, при "бабочке", в лаковых туфлях. Статный. Все эти облезлые грымзы сегодня сдохнут от зависти, увидев ее в обществе таких кавалеров!

- Шик-блеск-красота! - провозгласил Дмитрий, едва завидев их. - Фирма гарантирует: все будут в обмороке!

Правда, сам он явился в повседневном костюме, но смотрелся тоже ничего.

Вестибюль ресторана был прямо-таки переполнен. Узнав в толпе кого-то из коллег, Зоя отошла перекинуться словечком. Ромальцеву не нравился бессмысленный шум, и он посматривал, нельзя ли куда-нибудь улизнуть, пока не появится возможность подняться в зал. Манекенщица поправляла прическу и макияж, подруги наперебой что-то говорили ей, смеялись, жестикулировали.

- Саша?! - вдруг услышал он тревожный голос и ощутил чьи-то пальцы на своем предплечье.

От неожиданности Влад сильно вздрогнул, а зрачки его расширились.

- Ради бога, прошу прощения! - молодая женщина с зеленовато-янтарными глазами убрала руку и отступила. Кажется, я обозналась! Извините!

Он проводил ее глазами. По сравнению с теми дивами, что украшали собой вестибюль, она была сереньким неинтересным воробышком, даром что кто-то постарался, уложив ее рыжие волосы по-гречески в локоны, под серебристую тесьму и нарядить в серебристое же, напоминающее тунику, платье с палантином, которое искусно скрывало некоторые недостатки ее фигуры. Вообще же она походила скорее на продавщицу в магазине, нежели на завсегдатая таких вот заведений. Женщина как женщина. Баба.

Обогнув несколько скучившихся компаний, она подошла к высокому брюнету, которому не доставала и до плеча, взяла свою сумочку, и они перекинулись парой фраз. Брюнет улыбнулся, вложил ее маленькую руку себе под локоть и повел к лестнице.

Ренате было очень неудобно. Во-первых, не к чему было так выкрикивать этому парню в ухо чужое имя. Во-вторых, из-за ее дурацкого вопля он так сильно вздрогнул, его зрачки были так расширены, что в тот момент Рената и сама испугалась. Ну, а в-третьих, между ним и ее телохранителем не было ничего общего - он, конечно, не мог этого знать, но она-то знала, вот в чем все дело! Что же заставило ее броситься к нему, когда она случайно увидела его - со спины?! Сумасшедшая, ничего не скажешь. Она чокнулась уже, помешалась от всего, что произошло: в каждом встречном-поперечном ей видится его призрак. Сентиментальная идиотка...

Чтобы немного прийти в норму, Рената отправилась в дамскую комнату, где смочила виски холодной водой и поправила прическу, придуманную специально для нее Маргаритой. Да, кстати, а где она сама? Марго, конечно, может найти себе спутника и отправиться с ним в другое место, чтобы дать Гроссманам побыть наедине - такое вполне в ее духе. Но Ренате не хотелось быть с ним наедине. Тем более, какое там - наедине - в этом гудящем, как улей, ресторане?! Смешно, право!

Все еще улыбаясь после встречи с подругами, Зоя вернулась к своим спутникам и, взяв за руку Влада, поцеловала его в щеку:

- Идём-идем! - шепнула она и повлекла его за собой.

Дмитрий ухмыльнулся и пошел за ними.

Танцоры из "Варьете" скакали по сцене, как заведенные, но мало кто обращал на них внимание. Каждый из присутствующих развлекал себя в меру своих возможностей и фантазии. На фоне профессиональных танцовщиков и танцовщиц любители смотрелись не очень выигрышно, однако никому не было до этого дела.

Зоя с удовольствием поймала на себе и на Владе несколько завистливых взглядов и откинула за спину белокурые завитушки мелко накрученных волос. Еще бы! Смотрятся они оба отпадно!

- С днем рожденья, милый! - произнесла манекенщица, поднося свой бокал к бокалу Влада.

- Присоединяюсь, именинник! - тут же заявил Аксенов.

Тот кивнул и молча выпил свое шампанское - судя по выражению лица, и не прочувствовав его вкуса. Аксенов произнес длинный витиеватый тост, но Ромальцев выслушал его не слишком-то внимательно. Казалось, мысли его далеко от собственного дня рождения и от этого столика. Зоя нахмурилась и приступила к наблюдению.

Дмитрию же не терпелось повторить с нею тот залихватский танец, но уяснив, что намеки его не дошли до адресата, сказал прямо:

- Спляшем, Зоенька?

Та недовольно передернула плечиком. В это время Влад немного повернул голову и посмотрел на один из соседних столиков. Манекенщица стиснула салфетку: непобедимая женская интуиция подсказала ей, что такой взгляд у мужчины не появляется просто так. Сердце ее бешено застучало: за тем столиком, куда так косилась ее "зазноба", сидела какая-то незнакомая, ничего из себя не представляющая рыжая девица с красавцем-брюнетом, которого Зоя почему-то прозвала про себя капитаном Немо. Окончательно разозлившись, она толкнула под столом колено Влада и прошипела:

- Тебе что, так нравятся большие титьки?!

Ромальцев как будто не понял, о чем это она. Точно неожиданно разбуженный во время увлекательного сновидения, он моргнул и, вздернув бровь, воззрился на подругу:

- Что?

- Я спрашиваю, у тебя что, изменились вкусы? - она мотнула головой в сторону рыжей, которая мило беседовала с "капитаном Немо", снисходительно позволяла ему целовать свои ручки и вообще выглядела весьма счастливой; "капитан" же смотрел на нее влюбленными глазами. Надо же! Прямо семейная идиллия... Мымра...

Влад слегка улыбнулся и покачал головой, дескать, ай-яй-яй, как нехорошо ты выражаешься... Но Зою это не только не развеселило, но и проняло еще больше:

- Она же толстая, как не знаю что! - не обращая внимания на уставившегося в ее сторону Дмитрия, сообщила она. - С каких это пор ты стал тащиться от коров?!

Ромальцев упрямо поджал губы:

- Зоя. Успокойся! - очень членораздельно приказал он и заглянул ей в глаза.

- Я все вижу, не пытайся меня переубедить!

Он откинулся на спинку стула:

- Дмитрий!

- Аллё?

- Дмитрий, сходите потанцуйте, ладно?

- Если бы ты знал, с каким удовольствием я сделал бы это, если бы...

- Вот и сделай.

- Что это еще за распоряжения?! - возмутилась Зоя, но вдруг горячая ладонь Ромальцева придавила ее кисть, и необъяснимо-повелительный взгляд потемневших синих глаз пробрался в самую душу. Манекенщица ощутила, как на загривке у нее сами собой шевельнулись волосы, но в следующий момент шок прошел и сменился... умиротворением. Она и сама от себя такого не ожидала! Ну, нравится ему - пусть смотрит! А она пришла сюда повеселиться. В конце концов, у него сегодня день рожденья, а эта рыжая ей и в подметки не годится. Было бы от чего переживать! Тем временем Дмитрий подхватил ее под руку и повлек в круг танцующих. По счастливому совпадению, тут же заиграла одна из ее любимых песен Джо Дассена. Пусть смотрит! Никуда он от нее не денется, она уже знала об этом после вчерашнего дня, проведенного вместе с ним...

Влад снова покосился на ту даму. Теперь и она, словно ощутив его взгляд, оглянулась и встретилась с ним глазами. Лицо Ромальцева не выразило никаких эмоций. Рыжеволосая смущенно улыбнулась, словно повторно извиняясь за нечаянную ошибку. Влад успокаивающе качнул головой, опустил ресницы и с горечью усмехнулся, машинально делая из салфетки кораблик...

**************************************************************************

По негласному правилу, при въезде поезда на территорию Чечни никто из пассажиров даже не пытался не то, что выглянуть, но даже приблизиться к окнам. Мало этого, так люди даже старались вообще лежать на своих полках в купе или плацкарте.

Ехавший из Джанкоя Роман Комаров не был охвачен волнением остальных пассажиров: когда поезд пересек границу, он крепко спал себе на верхней полке.

Внезапно состав дернулся, словно налетел на какое-то препятствие, и, скрежеща колесами, резко стал. Едва не кувыркнувшись со своего места, Комаров с чувством выругался. По вагону быстро распространился слух, что это терракт, что рельсы впереди повреждены, а быть может, взорван и сам электровоз. Правда, взрыва никто не слышал, но ведь этот вагон находится в хвостовой части состава, могло и не долететь.

На самом деле все было иначе. За несколько минут до непредвиденной остановки две неопрятного вида и неопределенного возраста женщины в косынках, громко и оживленно переговариваясь на каком-то из вайнахских языков, как ни в чем не бывало, прошли со своими баулами в тамбур. Ничего странного, подозрительного или необычного в этих тетках не было, если только не считать того, что не только станции, но и самого что ни на есть задрипанного полустаночка на этом отрезке маршрута не предвиделось. Непонятно, зачем они собирались трястись в тамбуре тридцать-сорок минут, если можно было успеть высадиться за то время, пока состав будет стоять.

Продолжая смеяться и тарахтеть на своем наречии, тетки активно жестикулировали натруженными, большими, как у мужчин, дочерна загорелыми руками. Одна из них была темноволосой, с широкой переносицей, худощавой и усатой. Эта еще более или менее походила на классическую горянку. Вторую, если бы она молчала, с легкостью можно было бы перепутать с русской или украинкой: рыжеватые с проседью волосы были прикрыты капроновой с пестрыми блестками косынкой, светлые глаза смотрели добродушно, как у гостеприимной тетушки из деревни, дородная фигура была облачена в широкое длинное платье, похожее на халат. На ногах обеих были хорошо разношенные мужские сандалии с обрезанными ремешками на пятках.

Усатая прижалась к дверному стеклу, как будто пытаясь что-то высмотреть в темноте. Толстая взглянула на часы. Тогда ее товарка обернулась и молча кивнула. На лицах обеих появилась просто сказочная сосредоточенность. Тетка в халате дернула стоп-кран. Поезд резко затормозил, высекая из стальных рельсов яркие искры.

Когда движение полностью прекратилось, тетки открыли дверь и убрали порожек. Довольно проворно спустившись вниз вместе со своими сумищами, они помахали руками подъезжающему к составу фургону. Он был крыт брезентом и ехал с выключенными фарами. Между тетками и теми, кто выпрыгнул из фургона, завязался непродолжительный обмен фразами все на том же языке, и наконец женщин подсадили в кабину.

На электровоз взобралось пятеро молодчиков в камуфляже или во всем черном; все как один были вооружены до зубов. Машиниста предупредили, что поезд остановлен для досмотра документов, и караулить его вызвался один из зловещих субъектов. Остальные двинулись по вагонам.

Когда эта новость докатилась до купе Комарова, он успокоился и лег, заложив руки за голову. Понятное дело: акция местных властей. Время-то не мирное. Ему, само собой, бояться нечего, ведь никакой гадости он с собой не везет, журналистом или еще каким-нибудь мало-мальски важным человеком не является, к армии тоже отношения не имеет. А в Гудермес следует, чтобы помочь с переездом сестре и матери. Документы в полном порядке.

Прошло больше часа, но они по-прежнему стояли. Паспорта проверяли неторопливо, чинно, вдумчиво, подтверждая догадку Романа о том, что это - законные представители власти Ичкерии. "Наша республика вам не проходной двор, мы за этим следим строго", - словно говорили они.

Наконец четверо парней с автоматами наперевес вошло в предпоследний, плацкарту, и стали заглядывать в каждое из отделений-"купе". Говорили они мало, а если и говорили, то очень плохо, со страшным акцентом и почти невнятным грамматическим построением. Роман на это внимания не обратил, но вот сидящая внизу загорелая девушка, на которую он посматривал еще со времени следования по Украине, вдруг наклонилась к своей спутнице, пожилой простоватой женщине, не сходящей с узелков и сумок, и вполголоса сказала на чудовищной смеси украинского и русского диалектного языка:

- Бачишь, що за нарид? Це не пограничники, ненько... Русску мову як коверкают, а!

Пожилая закивала и шепнула:

- Ой, уж не бандиты ли?..

"Ну, будут шмонать, что ж теперь поделаешь? - подумал Комаров. - Ну и хрен с ними. Я не такой дурак, чтобы большие деньги с собой возить. Где пристанут, там и отстанут".

Четверка внимательно перелопатила вещи соседок Романа. Комаров заметил, что девушка понравилась одному из "горцев", но остальные, размахивая руками, в чем-то убеждали его. Наконец один из них на ломаном русском с сильным гортанным и квохчущим призвуком спросил, кто из родственников у них остался в России. Мать хотела было что-то ответить, но девушка с невинной улыбочкой перебила ее и развела руками:

- Никому немае! Мы з Грозногу, з Черноречья... Вот, назад едем, ничього не знайшлы, дома лучше...

Четверка посовещалась, но в конце концов все же уловила общий смысл ее лепета. Двое нехорошо усмехнулись, а один сказал:

- Бежать хотел? Зачем бежать? Что, дома, Грозный, плохо? Э? - он игриво подтолкнул девушку в ребра стволом АКС и вернул мамаше документы.

Комаров увидел, как девчонка пропорола ногтями собственные ладони - даже кровь выступила. Она стискивала челюсти, но загорелые щеки помимо ее воли дрожали. Правда, джигитам уже не было до нее никакого дела: они принялись за Романа.

Тот без спора открыл им все свои чемоданы, отдал документы и позволил обыскать себя на предмет оружия...

"А чего ты вообще сюда поперся, зима тебя побери, парень?! Сыновний долг вспомнил? Ну-ну! Давай!"

Роман вздрогнул: ему почудилось, что это сказал кто-то из бандитов. Однако те были отчаянно заняты его чемоданами. Тот, что положил глаз на "хохлушку" разглядывал его паспорт, довольно успешно делая вид, что умеет составлять из узнанных букв слова. Наконец одному надоело возиться в чужом барахле, он поднялся и, обхлопав одежду на Комарове, затеял "светский" разговор:

- Работаешь кем?

Роман не успел еще что-нибудь придумать и сказал правду что юристом.

- Живешь?

- Живу, - согласился Комаров, сморозив это скорее от страха, нежели от смелости.

Чеченец не понял юмора (на счастье Романа) и мрачно переспросил:

- Где живешь, йурсик?

- В Бахчисарае.

- Э-э-э! - боевик засмеялся. - Хороший город. Мой брат Бахчисарай живет. Хороший город.

В это время его напарнику надоело складывать слоги, он бросил паспорт Комарова и что-то сказал рывшимся в чемодане. Один из них тут же обратился к тому, кто вел импровизированный допрос:

- Ваха!

Девушка-соседка сжалась и с испугом взглянула на Комарова. Кажется, она знала местные обычаи куда лучше, чем покинувший эти места еще в детстве Роман.

Чеченцы вытащили из бокового кармана в чемодане приличных размеров полиэтиленовый пакет с белым порошком, похожим на сахарную пудру. Ваха перешагнул через первый чемодан и склонился над вторым. Оттуда он извлек такой же пакет и с укоризной обернулся на Романа. Тот мог присягнуть, что видит оба этих мешочка впервые в жизни.

- Дурь Грозный везешь? Т-ц, нехорошо-о-о-о! - Ваха назидательно покачал головой.

- Какую дурь? Вы же сами мне это подкинули! - чего ты оправдываешься, дурачок? Они ведь уже все решили, ты разве еще не понял?

- За глупых нас держишь, Рома? - довольно сносно по-русски спросил боевик, который до этого разглядывал документы. Думаешь, ты - русский, я - с аул, глупый, да? Обмануть, думаешь, легко? Не-ет, Рома, мы тут тоже умный стали! Джохар Дудаев за наркотики расстреливает, своих не жалеет, а ты, стыд у тебя нету, из Москва, из Россия порошок везешь, вайнахский народ травить будешь! Нельзя так!

Отчитав таким образом Романа, он оглянулся на своих, и все они, не скрывая, дико заржали на разные лады.

Комаров, даром что был юристом, подобного оборота событий никак не ожидал. Чтобы вот так, на глазах у всего народа?! Бедные мать и сестра, как они живут в этом логове гиен и шакалов?! А ведь намекали они ему в письмах, пока почта в Чечне еще работала, но он и представить себе не мог, что все так паскудно... Вагон тем временем безмолвствовал.

Ваха пристал к какому-то пожилому дядьке, что сидел на застеленной полке в коридоре:

- Чего, дед, смотришь? Жалко наркомана? А? Жалко, да? - он даже не стал потрясать лишний раз автоматом, только слегка пихнул дядьку ногой.

Тот перевел глаза на Романа и, сымитировав ненависть так правдоподобно, как это не удалось бы никакому из голливудских актеров, играющих в злодейских амплуа, выкрикнул:

- Да я этих г-г-гадов своими бы руками передушил! Всю страну развалили, к е... матери!

- Ладно, дед, замолчи свой рот! Зачем такой слова гаваришь...

Боевики снова заржали и быстро собрали разбросанные вещи Романа. Ваха нацепил на остолбеневшего юриста наручники и толкнул в сторону тамбура. Тот никак не мог осознать, что все происходящее с ним - правда. Еще вчера он и представить себе такого не мог.

Бандит, которому так приглянулась "хохлушка", все же не удержался и поволок ее за собой. Она вскрикнула и, естественно, стала упираться. Мать вскочила было за нею, но дуло автомата быстро заставило ее сесть на место. У тетки, похоже, случился сердечный приступ, но Роман этого уже не знал.

Когда его вытянули в тамбур, он увидел, что тот самый ублюдок, проверявший его документы, насилует девчонку прямо на грязном полу, а она лежит без движения, только на скуле виднеется ссадина: чем-то увесистым приложила ее эта сволочь. Конвоиры Романа издали несколько восклицаний - не то подбадривающих, не то осуждающих за нетерпение, а быть может, и того, и другого толка. Ему было уже не до этого. Комаров мог уже думать лишь о своей судьбе. Не исключено, что она еще легко отделается.

На кой черт только он этим гадам понадобился? Выгоды от него - как от козла молока. Девка еще понятно, ее хоть трахнуть можно. Впрочем, от этих уродов всего можно ожидать, они же с гор спустились...

Роман попробовал было что-то сказать Вахе, но тот счел его обращение несовместимым со своим достоинством и приложил его прикладом по затылку. В полубессознательном состоянии Комарова извлекли из душного вагона и заткнули кляпом рот. Роман помутившимся взором разглядел очертания фургона, и в следующий момент его забросили внутрь. Он приземлился на что-то мягкое, издавшее при этом глухой сдавленный стон. Тогда бывшему юристу захотелось взвыть.

Черти несли их куда-то часа полтора, не меньше. При этом кто-то, лежавший справа от Романа, непонятным образом ухитрился размотать ноги: видимо, наручники ему застегнули не сзади, а спереди - по недосмотру или в спешке. Комаров стал делать невероятные усилия, чтобы привлечь внимание везунчика к своей персоне, но тот предпочел делать вид, что его это не касается. Зашевелились и слева, тоже надеясь на милость полусвободного товарища по несчастью. Плевать он на всех хотел. Наступая на ноги и руки пленников, везунчик пробрался к щели в брезенте и скакнул в никуда. Почти тут же фургон остановился. Роман услышал топот тяжелых ботинок, три автоматные очереди, несколько отрывистых фраз на чеченском, потом еще одну очередь и далекий вскрик. Через какое-то время на Комарова уронили что-то тяжелое, стонущее и мокрое. Он мысленно перекрестился, радуясь тому, что не смог развязаться, как этот несчастный. Тот поливал его своей кровью щедро и долго, а стонал все тише и тише. Когда фургон в очередной раз остановился, незадачливый беглец смолк.

ДВАДЦАТЫЕ ЧИСЛА АВГУСТА...

Зинаида Петровна опередила Влада и собственноручно открыла дверь. На пороге стоял мужчина средних лет с очень волевым подбородком.

- Добрый вечер, - поздоровался он зычным, как у генерала Лебедя, голосом. - Я хотел бы увидеть Владислава Андреевича.

- А что случилось?! - не на шутку распереживалась Ромальцева.

- Ничего не случилось, - невозмутимо ответил "генерал". Он назначил встречу.

- Это ко мне, ма, - бесшумно возникнув в коридоре, сказал Влад и пригласил странного гостя в свою комнату.

Все еще дрожа, Зинаида Петровна проводила их взглядом. "Генерал" показался ей не просто странным, а каким-то зловещим. Не иначе, как его визит связан с появлением у сына такого немыслимого количества оружия. Мальчика втянули в какую-то аферу. Ожидать такого от Владички она не могла. Наверное, сыночку впутали во все эти темные дела его проклятые приятели. Может, за долги? Иначе зачем бы он так метался "по работе"?

Убедившись, что добровольно выходить из комнаты они не собираются, Ромальцева пристроилась к двери и уловила некоторые фразы их тихого разговора.

-...и я вышел на вас, - приглушая зычный голос, закончил фразу гость. - Затем можно было бы поговорить и...[...] разумнее всего... - дальше не было слышно до тех пор, пока не последовал тихий, но очень внятный ответ Влада:

- По контракту слишком неудобно. Они не пойдут на это...

- Я думал о таком варианте развития событий... - согласился "генерал". - Им действительно это ни к чему...[...] Но возможен и такой....[...]... Операция неофициальна... [...] на это нужно?

Влад что-то ответил, но так тихо, словно учуял присутствие матери. Наступила пауза, затем, если судить по интонации, гость снова задал какой-то вопрос.

- Этим я и занимаюсь уже больше месяца... - Влад, скорее всего, встал у окна, так что теперь половина его фраз скрадывалась акустическими особенностями помещения.

- Но самостоятельно вы раскрутитесь не раньше, чем через год... [...] по самым оптимистичным прогнозам...

- Потому я и разговаривал с вашим Зайцевым...

- Какие дивиденды вы...[...], а через год...

- Я не могу ждать год...

- Почему? [...] такая спешка?

- Мне нужно будет несколько миллиардов по самым скромным подсчетам...

(Зинаида Петровна охнула, но тут же зажала себе рот, чтобы не услышали).

- А сейчас?

- [...]

- Мало.

- Согласен. Но провести [...] необходимо осенью. Этой осенью, а не [...]...

-...исход операции [...] ...имели такой опыт?

- Нет.

- О чем тогда речь? Нужна нешуточная подготовка, Владислав [...]вич...

- Это понятно. И уже сейчас она гораздо лучше, чем у тех мальчишек [...] и гибнут...

- Но я вас не понимаю. Вы не хотите быть со мной до конца откровенным...

- У каждого есть свои мотивы...

- Но я заметил, что деньги вас не[...]... и если...

- У многих наших за плечами Афган...

(Во что втравили Владичку?! И как она могла упустить тот момент, когда сына еще можно было спасти?! Куда он собирается?)

- ...дел не на одну ночь, - снова забубнил гость, - и это должно быть оплачено. Кто сможет [...]?

- С ФСК я связываться не собираюсь...

- Я тоже... [...] узнают, что вы под них копаете?

- К тому времени будет слишком поздно.

- Я должен знать весь ваш план.

- Вы его знаете. Остальное - мои личные счеты...

- Личные счеты?

- Они согласны, но благотворительность не в их духе, и я их понимаю... [...] увидеться...

- Когда?

- Завтра я уезжаю по делам фирмы. Связаться с вами мы пока не сможем. Если что - держите связь через Дмитрия... Если будет хоть малейший проблеск...

- То есть, Аксенов [...] посредника?

- Пожалуй. Материальную сторону я попытаюсь уладить хотя бы на четверть...

Судя по звукам в комнате, гость поднялся со стула, и они оба шли к двери. Зинаида Петровна потрусила в свою спальню и услышала только, как "генерал" громко вымолвил (скорее всего, специально для ее ушей):

- С вами приятно иметь дело! Всего доброго, Владислав Андреевич.

Влад проводил его и щелкнул замком.

- Владичка! - собравшись с духом, позвала Ромальцева. - Кто это был?

- По работе, мамуль!

- Я его не знаю...

- Он не с нашей фирмы, - и молодой человек ушел к себе.

Немного подумав, Зинаида Петровна пошла за ним. Влад переодевался. Она догадалась, что его снова понесет в спортзал, откуда он не вылезает уже месяц: только туда он надевает свою любимую черную майку с этим страшным зверем на груди. Опять придет под утро весь потный, взмыленный, перемазанный не то пылью, не то грязью, как будто его кто-то по земле каждую ночь валяет...

- Владичка! Куда ты снова на ночь глядя? Тебе завтра рано вставать...

- Да, ма, собери мои шмотки: я завтра еду в командировку недельки на полторы...

- Снова в N-ск?! Сколько ж можно?!

- Не знаю. Может быть, и в N-ск, может быть, в Челябинск... Почему тебя это так беспокоит?

- Еще бы меня это не беспокоило! Я тебя не узнаю!

Влад очаровательно улыбнулся и, застегивая неизменную джинсовую рубашку, чмокнул ее в щеку:

- Дела, ма...

- Я не знаю, как с тобой разговаривать! - сдалась она. - У меня просто руки опускаются... Зачем тебе горбатиться на эту фирму? На что она тебе сдалась, если ты из-за нее дома почти не бываешь?!

- Мамуль! Обычное человеческое тщеславие. Я же уже большой мальчик, угу? - он засмеялся и стал скидывать в спортивную сумку еще какие-то вещи.

- Ты же сам всегда смеялся над теми, кто глядит в наполеоны! Говорил...

- Ма, человеку свойственно ошибаться. Иногда удобно быть Наполеоном, в другой ситуации - его денщиком... Или отравителем! - он, шутливо устрашая, расширил глаза и наклонился к ее лицу; Зинаида Петровна отпрянула. - А иногда не мешает стать и Жозефиной...

- Ты с ума спятил, сыночка!

- Ма-а-а! Ну ты же сама затеяла этот разговор про наполеонов. Я всего-навсего продолжил логическую нить нашей увлекательной беседы... Буду поздно, не жди. Ложись спать. Пока!

- Хоть бы ты уже на Зое своей женился да успокоился наконец!

- О-о-о, ма! Я только-только вырвался на свободу, а ты мне уже сбрую готовишь?! - Влад покачал в воздухе пальцем - не погрозил, а именно взмахнул, как дирижерской палочкой - и, подхватив сумку, выскочил из квартиры.

"Господи, зачем ему все это?! - пытала себя Зинаида Петровна. - Во что он впутался?!"

******************************************************************************

Горец и Дмитрий встретились при входе в спортзал. Усманов приветливо улыбнулся, но разбуженный посреди ночи Дмитрий был сильно не в духе и ограничился пожатием руки.

Ромальцев сидел на тренажере и методично качал плечевые мышцы. Голова его, как всегда, была повязана широкой черной лентой поперек лба. Дмитрий уже не впервые отметил его сходство со средневековым сарацином. Горец, правда, как-то раз сказал, что на его родине такие повязки иногда носят "кровники" - те, кто по какой-то причине объявил кому-то кровную месть. Но, впрочем, к Ромальцеву это вряд ли относилось: кому ему мстить? Просто он знал, что смотрится в таком виде очень стильно, а Влад всегда отличался некоторой франтоватостью и любовью к картинкам.

Самурай и Афганец бились в спарринге. Маленький, но жилистый Вовка-Афганец походил на метеор, и Юрка снова начинал ошибаться из-за ослеплявшей его ярости.

Хусейн, точь-в-точь так же приветливо, как минуту назад с Аксеновым, поздоровался и с Владом. У Дмитрия мелькнула мысль, что если бы он не был знаком с тем и с другим, а ему пришлось бы выбирать, кто из этих двоих настоящий кавказец, то он наверняка указал бы на Ромальцева. Внешность у Хусейна была истинно славянская: симпатичный здоровяк на полголовы выше и в полтора раза шире Влада, зеленые глаза, русые волосы, светлая кожа и румянец во всю щеку. Акцент его проскальзывал лишь изредка, рассказывать всякие истории Усманов был мастер такого волей-неволей заслушаешься.

Раньше Дмитрий как-то не наблюдал особенного дружелюбия между Владом и Хусейном. Теперь же все складывалось иначе. Впрочем, Горец и сам не давал себе отчета, почему вдруг его так потянуло в общество Ромахи, до этих пор слывшего нелюдимым и спесивым типом. Нельзя сказать, чтобы он заглядывал Владу в рот, юлил и прочую ерунду, но слушал Горец его всегда с большим интересом. Говорят, иногда так случается: из огромного количества окружающих знакомых внезапно находится такой, которого бы ты непременно хотел видеть в качестве своего друга. Может быть, здесь был как раз такой случай? Хусейн не знал.

- Теперь все в сборе? - останавливая спарринг, медленно, но верно переходивший в бессмысленное избиение обозленного Самурая, спросил Афганец.

Парни подтянулись к нему, но безропотно уступили дорогу Ромальцеву, едва только тот пожелал оказаться в центре круга рядом с их лидером. Афганец чуть отступил в сторону, освобождая ему место возле себя, и сделал это, по молчаливому замечанию Дмитрия, как-то непроизвольно.

- Можно переодеться, - тихо сказал Влад, но во внезапно создавшейся тишине это прозвучало достаточно отчетливо.

Все, кроме Дмитрия, отправились в раздевалку. Ромальцев молча взглянул на него, опустив глаза, кивнул и присоединился к остальным. Дмитрий хмыкнул, расстегнул пиджак и присел на ближайший тренажер. На каждой позолоченной пуговице его костюма были выгравированы инициалы - "АD" с различными стилизованными вензельными завитушками и прочей чепухой.

...Луна давно взошла и теперь светила почти с зенита. Ехали, не включая фары, на двух автомобилях. Шофером в переднем был Юрка-Самурай: великолепно зная трассу, он уверенно ориентировался на холмистой, покрытой лесом, местности. По правую руку от Самурая сидел Влад в своей неизменной повязке. Люди в обеих машинах были одеты одинаково за исключением Дмитрия, оставшегося в своем модном черном костюме.

Ребята перешучивались, словно им предстояла обычная прогулка, но никакого сообщения между автомобилями не было: радиосвязью предпочитали не пользоваться.

Ландшафт казался абсолютно диким, даже первозданным, если бы только не широкая лесная тропа, по которой продирались оба вседорожника. Где-то вдалеке тоскливо пищало несколько сплюшек: "Сплю? Сплю! Сплю? Сплю-сплю!".

Внезапно Самурай едва не врезался в поваленный поперек дороги трухлявый ствол ели. Джип ткнулся в кору бампером и тут же стал, как вкопанный.

- Это они, - спокойно сообщил Ромальцев. - Теперь рассредоточиться!

Быстро, со всякими картинными перекатами, рисуясь друг перед другом, одиннадцать человек добрались до кустов и залегли с оружием наготове. Дмитрий остался сидеть в своей машине, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди.

Горец подполз к Ромальцеву. Сделал это он настолько тихо, что не хрустнула ни единая веточка.

- Засады не видно, - шепнул он.

Влад оглядывал окрестности через встроенный в прицел прибор ночного видения. Никакого движения не заметил и он. Видимо, ребята постарались на славу.

- Афганец! Убирайте елку, мы прикроем! - громким шепотом приказал он Володьке.

В разговор вступил Самурай, терзая в зубах травинку и явно нервничая:

- Тут это... можно метров на сто вернуться и объехать по параллельной тропе... Елка не просто так тут валяется...

Пока шесть человек оттаскивали ствол, оставшимся четверым Влад изложил план:

- Сейчас мы разделяемся. Первая машина с пятью бойцами едет впереди, Дмитрий следует за нами. Остальные шестеро, - он указал на трудившихся с Афганцем ребят, - пойдут по той самой параллельной тропе и подстрахуют нас. Встреча - за двадцать метров от нашей цели, на той полянке...

Когда от елки на тропинке остались одни воспоминания в виде отломившихся веток и осыпавшихся игл, Влад поднялся и сделал Афганцу несколько загадочных знаков. Тот махнул рукой, дескать, понял, и увел свою группу в темноту.

Самурай сел за руль, но от его былого спокойствия не было ни следа. Он ерзал, то и дело заглядывал в зеркала заднего вида, отвлекался от дороги. Влад поглядывал в его сторону, но не вмешивался.

Дмитрий зевнул и завел машину.

Когда до точки назначения оставалось не больше тридцати метров, послышался легкий хлопок. Лобовое стекло головного джипа залило красным, и Самурай замер за рулем, аккуратно пристроив голову на "баранку". Остальные четверо (Дмитрий снова не соизволил покидать машину) повторно выкатились наружу, чтобы успеть укрыться.

Влад исчез, словно его и не бывало. Забравшись в маленькую пещерку в ложбине между холмами, Горец огляделся. Невдалеке слышались звуки борьбы, еще два хлопка. Он так и не сообразил, куда все подевались. Он знал, что за несколько метров отсюда расположен пост, и в их задачу входило занять его, обезвредив всех, кто бы там ни находился, однако как это сделать теперь, когда все ориентиры сбиты напрочь, не представлял. План был идеально прост и выучен назубок, но все пошло наперекосяк.

Собравшись с мыслями, Хусейн сообразил, что находится в тылу вражеского стана. Ромаха правильно разогнал их, как зайцев, в разные стороны: врассыпную скрываться куда легче. Зато труднее отбиваться...

Горец передернул затвор: сейчас их можно и нужно "сделать". Он посчитал, что действовать будет экспромтом, как покажется нужным, и поднялся в рост, чтобы беззвучно выйти из укрытия. В ту же секунду сверху на него прыгнуло что-то очень тяжелое, охватило шею, опрокинуло навзничь, оказавшись при этом под ним, и резко стукнуло в грудь сверкнувшим при свете луны лезвием. Руки разжались, выпустив оружие...

Теперь Ромальцев знал точно, что из действующей пятерки остался он один. О чем он думал, неизвестно. Понятно только то, что его нынешнее положение отнюдь не безнадежно: он все-таки ухитрился занять высшую точку, так что теперь к нему просто так не подойдешь. Нужно было только немного подождать...

Вдруг послышался хруст веток. Из-за куста к нему неслась косматая тень. Влад выстрелил:

- Лежать!

Тень споткнулась, но в запале сделала еще два прыжка, фыркая, пыхтя и рыча одновременно. Ромальцев повторил выстрел:

- Умри!

Поскуливая от недовольства, пес развалился в траве. Тут из-за пригорка высунулась рука (воюя с собакой, Влад отвлекся от того места, откуда должна прийти опасность). Эта рука схватила его за лодыжку и сдернула за собой под пригорок.

Влад катился со своим противником под откос. Налету он все же успел вывести его из строя серией коротких и быстрых ударов. Оба они кубарем домчались почти до машин, которые он несколько минут назад успешно покинул с выбывшими из строя ребятами. Враг вытянулся рядом, а Влад попытался вскочить на ноги. Не тут-то было: чьи-то пальцы вцепились в него, за волосы на затылке оттянули его голову назад. Другая рука того же невидимого противника полоснула его по горлу чем-то металлическим и холодным.

- Все, Ромаха, ты спекся, - выходя из машины, сказал Дмитрий упавшему в траву Владу.

Это прозвучало, как команда. "Мертвецы" начали подниматься. Ромальцев с досадой отплевывался от земли, которая забила ему рот при падении. Поднялся и Леший, которому Влад почти всерьез навешал пинков при полете с косогора. Материться он не матерился, но был от этого недалек: потирал ушибленную поясницу и едва не свернутую шею. Самурай бурчал что-то насчет загаженного ветровика, выкарабкиваясь из джипа и начиная стирать со стекла краску, поразительно похожую на кровь:

- Засранцы хреновы! - долетел до Дмитрия крик Юркиной исстрадавшейся души.

К Ромальцеву, мотая хвостом, подбежала огромная московская сторожевая и сунула свою морду ему в лицо, словно предлагая самое лучшее полотенце всех времен и народов. Недовольный, он отодвинул от себя ее нос, но даму это нисколько не огорчило и не заставило прекратить своих порывов: даже наоборот, из-за явной своей молодости она была в игривом настроении, а Влад ей, по-видимому, сильно нравился.

- Марченко! - крикнул Ромальцев Лешему, который в миру все же носил вполне человеческую фамилию. - Ты бы хоть дрессировал свою питомицу получше, что ли, прежде чем на людей напускать! Да уйди ты, чучело! Сгинь! Фу! Убери ее от меня, Леший! С десятого раза команду слушает! Фу, я сказал! В следующий раз ей-богу пристрелю!

Ему не поверили ни Леший, ни его лохматая красотка. Это продолжалось бы до тех пор, пока Влад не вышел бы из себя окончательно, но в этот момент что-то произошло. "Выведенные из строя" замерли на своих местах и стали свидетелями следующего побоища: Марченко ко всему, что с ним приключилось на пригорке, получил еще и шлепок по темени. Смачно, с чувством, сплюнув, он попытался очистить волосы от бурой жидкости. Тем временем из темноты возникло шесть призрачных фигур, но за мгновение до этого уже четверо оборонявших "пост" вынуждены были признать себя недееспособными, а еще трое - тихо и мирно взятыми в плен. Пленникам повезло больше: им не пришлось схлопотать по плевку поразительно стойкой краски - тем более, Афганец любил пошутить, стреляя не в специально приспособленную для этого одежду, а метясь в голову или в шею. Кроме того, даже такой несерьезный удар по незащищенному телу был весьма болезненным и неприятным. Собака радостно лаяла и пачкала своими окрашенными боками все большие и большие пространства, независимо от того, были это люди, кусты или трава. Похоже, что единственной, кому все эти забавы доставили истинное удовольствие, была питомица Лешего.

- Цель достигнута, - сказал Владу Афганец, забрасывая винтовку за плечо и раскуривая сигарету.

- Ты с трупом говоришь, - сообщил ему Дмитрий.

- Н-да?! - удивился Володька. - Че ж ты так не продержался-то, дядя?

- Но мы их все равно сделали, - возразил Горец, а глаза его светились от азарта.

- Вы и в реальных условиях хотите так достигнуть цели? фыркнул Аксенов. - Ну, Ромаха, я сомневаюсь тогда, что кто-то из вас сможет отработать все издержки...

Ромальцев поджал губы, но ничего не сказал. Все это казалось ему детским садом. Понятно, что в реальности так не бывает: с "духами" будет в какой-то мере сложнее, а в какой-то проще. Вряд ли они стали бы придумывать столь хитроумные способы заманивания их в чащу и прочая, и прочая, а вот "растяжки" непременно поставили бы по всей округе. Влад не особенно полагался на действенность этих тренировок, но если они поднимают у ребят боевой дух - почему бы нет? Он знал, что если бы сейчас их потянуло "на подвиги", то как бы опасно для общества это ни было, он не только позволил и одобрил бы инициативу своих парней, но и принял бы самое непосредственное участие в их организации. Иначе - ни в коем случае нельзя. Так было всегда, так будет всегда...

"Как мне это нравится, Ал! В тебе просыпаешься ты сам. С добрым утром, братишка! Моя Ормона также рада приветствовать тебя, Звездный Путник! Добро пожаловать в наши чертоги, мы всегда рады такому гостю!"

И звонкий женский смех разлетелся во все стороны, подхваченный озорным лесным ветерком. И никто, кроме Влада, не слышал его. Ни у кого, кроме него, глаза не вспыхнули при этих звуках красноватыми медяками.

- Может, еще в "Зарницу" сыграете? - съехидничал Дмитрий, которого не брал азарт ни в каком виде; он мог позволить себе любые насмешки. - Ладно, Влад, чего насупился? Идем, по пивку-у, посиди-и-им, за жизнь почирикаем! - Аксенов при каждом слове слегка похлопывал Влада по плечу, словно уговаривал упрямого дитятю-переростка делать так, как положено, а не так, как хочется в данный момент.

Ромальцев кинул на него взгляд, но ничего не сказал в ответ.

Тем не менее, оставшуюся часть ночи они действительно провели в кабаке. Влад цедил пиво и по большей части молчал. Дмитрий же чувствовал себя в своей стихии и был довольно развязен - как всегда, впрочем.

- Не знаю, чего ты так усердно добиваешься: пули в башку или чеченской нефти в полном объеме, но мне все это начинает нравиться... - сказал он, когда ушел последний из их компании: только они с Владом всегда отличались такой стойкостью, чтобы досидеть до рассвета и не уснуть прямо за столиком. - Ты же знаешь, чего греха таить: я люблю чужими руками жар загребать...

- Мы все это любим, - спокойно ответствовал Ромальцев, не особенно стараясь глядеть в его сторону.

- Слушай, ты так и не сказал мне, где ты всему этому так насобачился? А, Ромах?

Влад щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Чаще всего он не отвечал на вопрос сразу, и Дмитрий уже успел привыкнуть к его манере. Но теперь пауза была слишком уж затяжная, однако отступать Аксенов не собирался и требовательно смотрел в лицо приятелю.

- В армии...

- В ВДВ, что ли?

- Ты прекрасно знаешь, что там, - Влад слегка прищурился и разогнал дым рукой.

Да, это были самые трудные деньки Владислава Ромальцева... Зинаида Петровна осаждала вначале ректора, а когда с "белым билетом" не прокатило ввиду абсолютного физического и психического здоровья сына, стала осаждать часть, куда десять лет назад забрали Влада. К его несчастью, нести воинскую повинность ему пришлось в области, так что матери не составляло никакого труда чуть ли не ежедневно навещать "любимого Владичку". То-то было потехи для его сослуживцев! Ромальцев чувствовал себя униженным до бесконечности и не мог простить Зинаиде Петровне ее обхаживаний. Естественно, его презирали. Естественно, парню было не до службы. Конечно, он мало что получил из знаний и навыков... Но ВДВ всегда считались элитным подразделением, и потому после "дембеля" девчонки так и липли к синеглазому "десантнику", а одноклассники не скрывали своей зависти. И Влад, чтобы не уронить престижа, старался не распространяться на данную тему, так что вдобавок ко всему заработал репутацию парня сдержанного и скромного, не склонного к дурацкому бахвальству и прочему мальчишеству.

- Ладно, Ромах... Давай уж по домам... - взглянув на часы, Дмитрий решил, что пора заканчивать их чертовски содержательный разговор, больше похожий на театр одного актера, чем на дружескую беседу.

Влад приехал домой и, постояв под струей воды в душе, без памяти провалился в сон...

Серая пыль лежала на ступенях древнего храма в Гелиополисе. Гимн Солнечной Птице пробуждал к жизни старые, уже полустершиеся фрески... Солнечные лучи падали сквозь колонны и возрождали к жизни блеклые краски некогда величественных картин.

Осирис вновь покинул страну теней и ступил на пыльные плиты. Непривычно было ему, владыке миллионов лет, вновь очутиться на этой земле, вновь испытать те чувства, которые он так давно позабыл в своих владениях...

Он оглянулся. Неподвижные изображения Исиды и птицеголового Гора были по-прежнему плоскими и безжизненными.

Толстый Себек выполз из нарисованной реки и скользнул в зеленые воды Нила, дабы наблюдать оттуда. Справедливый Тот взошел на трон пред Девяткой, а в руке его по-прежнему был фетиш Осириса - Джед из тростниковых стеблей... Он будет говорить.

Владыка миллионов лет увидел, что сын его, черный Анубис, хочет последовать за ним из царства мертвых, но боится показаться на свет, подставить бледно-серое тело под палящие лучи солнца. Осирис взмахнул рукой, и Ра-Хорахте повелел светилу скрыться за тучей.

Владыка миллионов лет и его спутники - Анубис и Упуаут, тяжело дышавшие от непривычной для них жары, - стали в тени колонны храма Феникса. Шакалоголовые боги преисподней легли у ног своего повелителя, опираясь на локти и пристально глядя, не грозит ли Осирису какая-нибудь опасность. Осирис и без того был разлучен со всем и всеми, кто был ему дорог, а мир пребывал в хаосе.

И тут, стукнув тростниковым джедом о плиты, заговорил справедливый Тот:

- Из-за дальних морей в дар Себеку прибыла ладья. Чтобы вернуться к звездам, светлый Осирис должен проделать на ней бесконечный путь, да повторят после него это странствие все его последователи! Да будет так!

И плакали народы, расставаясь со своим Учителем...

- Когда-нибудь я вернусь к вам, - тихо произнес владыка вечности.

"Когда-нибудь, но не слишком надейся на это!" - послышался голос Темного Брата из глубины преисподней.

Осирис шагнул к сплетенной из тростника легкой ладье.

- Подожди меня, отец! - поднялся Анубис и настороженно поглядел на затянутое тучами небо.

Фрески вновь ожили. На пыльные плиты шагнул юный Сокол и подошел к своему остроухому брату. И тут ветер разорвал свинцово-серые облака. В солнечном столбе сплелись воедино Анубис и Гор, и луч ударил в грудь владыку вечности Осириса. И он остался стоять один, но не один он был отныне. Его глаза светились, его руки были готовы раскинуться подобно крыльям и унести повелителя миллионов лет по Млечному Пути к Сотис...

Золотой воротник справедливого Тота вспыхнул на солнце, и Осирис невольно застился рукой от слепящего света. Отныне он говорил и творил от лица сына своего, мстителя-Гора. Отныне он уже не был прежним Осирисом. Это был новый бог, и никто не знал, что суждено ему...

Но вселенским законом

Мрак сменяется светом:

Мир, что льдами окован,

Просыпается летом...

И с этой песней ожила крылатая Исида. И Нетеру подхватили мотив, и разлился он над Землей Великой Тайны, над дельтой изумрудного Нила, над храмом древнего города Инну...

- Когда солнечный лик вознамерится опуститься в воду, люди вспомнят о тебе! - крикнули Исида и сестра ее, Нептида. - Когда взмахнет крылом птица, ты сам и все мы вспомним все, что с нами было, есть и будет! Когда мир начнет расставаться с беспамятством, мы все - люди и боги - воспоем тебя, наш повелитель, воскрешающий мир весной и заставляющий разливаться Нил! Пусть твой Путь будет легок! Плыви!

Осирис ступил на сходни. В знак скорби Исида распустила золотые волосы и, гордо пряча слезы, несчастная, но величественная, пошла к нему. Они принадлежали теперь разным мирам. Они не могли слышать друг друга. Осириса уже не было с ними, а ее не было с Осирисом. Но как, как она может напутствовать его, дабы не забыл он ничего и не дал забыть ей?!

Тогда Исида расстегнула на тонкой, как тростниковый стебелек, талии обсидиановый пояс с тремя сияющими бриллиантовыми звездами. Став в воду на одно колено и склонив голову, богиня протянула подношение мужу, но не мог он взять пояс прямо из рук ее. Поднявшись, из-за колонны вышел Упуаут и принял подношение Исиды. Пояс был бы слишком мал его повелителю, и он застегнул сей дар, обернув его вокруг головы Осириса.

- Береги его, Охотник... Он пригодится тебе, - старый Себек вынырнул из-под ладьи, ожидая, когда он взойдет на борт.

Осирис улыбнулся и заглянул на прощание в скорбящую душу Исиды.

Она вскинула глаза, но не увидела уже ничего...

Настойчивый писк вернул Ренату в ночь. Как жаль было ей расставаться с этим светлым, чуть горьковатым, но проникнутым надеждой сном! Он принял ее дар! Если он принял ее дар во сне, значит, он где-то существует, помнит о ней и посылает ей прекрасные грезы... Все должно измениться. Нужно только ждать... Он ведь умел терпеть и ждать, и он наверняка хотел бы, чтоб и она научилась этому когда-нибудь...

"Сестренка-Танрэй! Все спят. Может быть, поговорим по душам? Я..."

Рената вздрогнула: голос, звучавший у нее в голове, был знаком ей, но фразу прервал испуганный писк Сашкина. Она вскочила - сама перетрусила больше! - и склонилась над его кроваткой:

- Что такое, Рыжик? Что приснилось? Рассказывай!..

Оказавшись у нее на руках, малыш доверчиво прижался к ней и, жалуясь, о чем-то загулил ей на ухо. Рената принялась ходить с ним из угла в угол, пытаясь вспомнить слова приснившейся песни... Мотив не шел ей на память.

"Сестренка! Заря, свет которой... Ну? Что же ты? Ну, я же говорил..."

Рената стала напевать погромче, чтобы заглушить этот вкрадчивый страшный голос, звучавший изнутри. Страшнее всего было то, что она не могла приписать его ни себе, ни кому-либо, кого она знала.

Рыжик стал засыпать. Рената зевнула, уложила его на место, прикрыла одеяльцем и без сил рухнула в кровать.

Сраженный усталостью Николай уже не реагировал ни на какие посторонние шумы. Не везет ему: Гроссман сам говорил, что перестал видеть сны. Боже, боже, что было бы, случись такое с нею?!

Рената вспомнила сон, вспомнила, что проснулась с приподнятыми руками, словно и в реальности пытаясь отдать волшебный пояс Звездному Охотнику... И тоска перехватила дыхание, выжала слезы, которые давно уже не наворачивались на ее глаза... Слезы ностальгии и облегчения? Слезы отчаяния? Или, все-таки, и то, и другое? Она не знала. Рената отдалась этим слезам, не думая, какие они.

- Не плачь! - вдруг шепнул Ник и обнял ее; ей показалось, что он говорит сквозь сон.

- Мне нужно... - всхлипнула она.

- Не надо плакать, Танрэй! Я здесь...

Рената похолодела и включила ночник. Николай действительно спал, и сон его был глубок, как никогда. Он прижал ее к себе и вдохнул запах рыжих Ренатиных волос:

- Полынный мед... - сказал он. - Душистый полынный мед... Как и всегда...

Она замерла. Она с трудом узнавала его лицо. То есть, это было его, Николая, лицо, но черты смягчились, выражение сменилось. Кажется: вот-вот он откроет черные глаза... вот-вот... и она все вспомнит! Мысль была мгновенной и тут же улетучилась в никуда...

- Ник! Ни-и-ик! - она потрясла его за плечо. - Проснись, Ник! Ты что-то говорил?

Гроссман не проснулся. Рената вздохнула и погасила свет. Всё. Вот так же погасла и ее надежда...

РАННЯЯ ОСЕНЬ...

Совсем недавно Комаров установил, где он находится. Его и других заложников (а о существовании других нельзя было не догадываться: он часто слышал глухие голоса за стеной, и не только на русском, но и на иностранном - видимо, французском языке) удерживали в горах, в каких-то казенных домишках из фанеры. Однажды он попытался высунуться из своей комнаты в таком домике, но только чудом его не разорвала в клочья лохматая овчарка с отрезанными ушами - чудовищных размеров "кавказец" с черной "маской" на морде и злобным по отношению ко всему свету выражением глаз.

Спать приходилось на раздерганном старом матрасе в жуткой грязи. Ее слой на полу достигал пяти сантиметров сверх досок: кому охота была здесь убираться? Благо хоть по нужде пленников выводили по очереди в лес, иначе и это пришлось бы делать здесь же - а куда было бы деваться? Видимо, все-таки это было своеобразным развлечением и для конвоиров, не сидеть же целый день сиднем. Тут же есть шанс применить свое "крутое" оружие: вдруг какому-нибудь придурку вздумается сделать ноги? Еду приносили все те же конвоиры - обросшие щетиной угрюмые боевики с автоматами и черными косынками на голове. Кормили пленников они раз в день, а то и раз в два дня (скорее всего, чтобы у тех как можно реже возникало желание прогуляться в лес; пытаться сбежать почему-то никто из заложников упорно не хотел).

Роман плохо ориентировался на местности, но ему все-таки необходимо было узнать, где он находится. Он почему-то не верил, что задержится здесь надолго. Почему именно он? Ладно, не повезло в первый раз, повезет потом. В конце концов они поймут, что толку от него нет, и, быть может, отпустят на все четыре стороны или отвезут в более цивилизованное место. А то в самом деле: в зверинце - куда лучше!

Чтобы чем-то заняться, Комаров выковырнул из окна сломанный шпингалет и стал "вспахивать" им грязь на полу. Отодранные куски он сгребал в угол. Сие хобби отнимало у него много времени, способствовало спокойному течению мыслей, даже в какой-то степени умиротворяло. А Роману только этого и было надо. Он отнюдь не стремился удержать время, которого внезапно у него стало чересчур много, с избытком...

На третий день своих "ковыряний" он наткнулся на край некогда отполированной доски и выкорчевал ее одним рывком изрядно ослабевших рук. Доска походила на дверцу шкафа. Комаров отскоблил ее от грязи и на тусклой поверхности заметил следы белой масляной краски. С трудом разобрав некоторые буквы, Роман с грехом пополам составил слово "Беной". Что за Беной? Уж не тот ли поселок, что находится где-то в пятидесяти минутах езды от чеченской столицы по юго-восточной трассе: Грозный Гудермес - Сержень-Юрт - Беной? А то место, где он сейчас, напоминает какую-то базу отдыха, если судить по материалу, из которого собраны домики, да по инвентарным номерам, проставленным давным-давно на мебели...

Комаров понимал, что это знание не даст ему ничего. Даже если он бежит и при допущении, что эта зверюга не превратит его в месиво, то он попросту заблудится или напорется на мину, или натолкнется на другую банду - их тут до черта шастает - или просто заснет и околеет от ночного холода: неизбежно подступала осень, а по ночам в горах случаются заморозки. То, что было надето на Романе, давно превратилось в грязные тряпки и нисколько не грело даже в домике, закрытом хотя бы от жестоких ветров. Если он сбежит, ему грозит много смертей. Если останется, то, возможно, одна, и то совсем не обязательно. Есть все-таки надежда, что они его отпустят...

А теперь еще этот пацаненок... Подсадили его к Роману позавчера, но он до сих пор сидит и молчит. Такой же грязный, как и Комаров, совсем отощавший - кости едва не прорывают кожу и дрянную одежонку - да еще и сильно побитый. Дурацкое время тянулось несусветно долго, и за эти пару дней бывший юрист уже привык вести с ним односторонний диалог. Ему было все равно, слушает его мальчишка или нет. Он просто отводил душу, но так и не знал, как обращаться к одичавшему ребенку.

- Что, парень, вдвоем хоть не скучно, верно? Ладно, ты подумай о том, что не на веки же мы здесь... Когда-нибудь эта "буча" закончится. Смотри на дело проще... Думаешь, успокаивает тебя дядя Рома? Нет, я действительно так считаю... Мы с тобой потерпим, главное - не отчаиваться. А то так и без "башни" можно остаться, в конце концов...

Мальчик исподлобья взглянул на него и угрюмо насупился, так и не проронив ни звука. Язык у него отнялся, что ли?

- Может, ты и не слышишь? - предположил Роман. - Ну да смотри сам... Конечно, чего говорить, когда и говорить-то особо не о чем...

Тот даже не шелохнулся.

Внезапно по крыльцу загромыхали тяжелые ботинки. Два чеченца заглянули в домик и мотнули головами в сторону выхода. Роман приподнял брови и приложил руки к груди: "Я?!" Это было странно, потому что не давеча, как пару часов назад его водили в лес, а прогуливаться с ним два раза в день просто "за красивые глазки" никто бы не стал.

- Ты, ты! - гаркнул один из них. - Давай, подымай жопу!

Комаров отправился за ними, напоследок взглянув на соседа. Мальчишка без интереса отвернулся в другую сторону.

Воздух пах свежестью и грибами. Эх, сейчас бы по грибы... Другая жизнь, совсем другая. Она словно и не беспокоится о том, что Комаров как-то вывалился из нее. Правильно, у нее миллиарды других забот, на кой черт он ей сдался?..

Где-то куковала кукушка.

Дорожки между домиками вели под откос, и по ним Комарова доставили в просторное здание с высокими потолками и остатками мозаики на стенах. Раньше это вполне могло быть рестораном или столовой. В каждом из углов стояло по два калорифера, жарили они на полную мощность, а потому в огромном помещении было очень тепло. "Жируют, сволочи бандитские! - подумал Роман. Могли бы комнату поменьше найти, чтоб в карты дуться..."

За сооруженным из нескольких маленьких столиков, сдвинутых воедино, большим столом сидело человек восемь кавказцев разного возраста и вида. Некоторые сильно смахивали на русских, и только говор выдавал их, другие были черны и бородаты - дети гор, таких теперь по всем российским рынкам гоняют почем зря, в очередной раз подтверждая тупость системы; а двое черных, бородатых и лохматых, были и подавно иноземного вида, да и говорили на неизвестном языке: Роман уже стал немного разбираться в чеченском, по крайней мере, мог отличать нахские наречия от других кавказских.

Разглядывая Комарова, все они переговаривались и то и дело взрывались хохотом. Наконец один из конвоиров толкнул к нему ногой деревянный ящик и, презрительно сплюнув, велел сесть.

Общество расселось за столом, и один из "иноземцев" стал сдавать карты.

Уже через полтора часа Комаров оказался в хлеву у одного из приятелей бывшего хозяина, о существовании которого узнал только в той "столовой". Дом боевика находился глубоко в горах, хозяйство было большое, а слуг явно не хватало. Роман понял, что его будут использовать как батрака, пока не выдохнется окончательно, а потом, быть может, пристрелят, как загнанную кобылу. Первым делом новый хозяин привязал его вместе со скотиной и поставил тазик с водой на расстоянии, которое тот мог преодолеть, хитроумно изогнувшись и опустив голову (руки были замотаны за спиной).

Через неделю привязывать его перестали: он вполне успешно "тупел". Вернее, это они думали, что он тупеет. У Романа же на самом деле, что называется, начался "сдвиг": то он сидел, уставившись в одну точку, как тот мальчишка, то начинал раскачиваться из стороны в сторону и что-то ныть, пока кто-нибудь не давал ему прикладом в зубы, если слишком уж надоедал. Однажды только он немного оживился, и за это "оживление" был нещадно избит хозяином: Комаров случайно увидел его жену, женщину еще молодую, еще красивую и еще не заезженную... До этого бывший юрист наблюдал за играми старших детей хозяина, и они показались ему не намного младше этой девушки, еще почти совсем юной, с двухлетним малышом на руках. Многолетний навык сработал независимо от состояния психики, и Роман быстро пришел к выводу, что первую супругу бандит благополучно свел в могилу и женился во второй раз. К несчастью, хозяин воспринял разумный блеск в глазах раба по-своему и отпинал его ногами, выбив последние остатки желания выходить из блаженного полулетаргического состояния...

Так тянулся сентябрь...

*******************************************************************************

Зоя смотрела на оранжевый диск лениво садящегося солнца. Золотая дорожка бежала по синей воде залива, и такими же синими были глаза Влада. Они сидели на берегу, и Зое было хорошо вот так прижиматься спиной к груди Владислава, приятно знать, что сейчас можно оглянуться и увидеть ту же сапфирную глубину в зрачках его ласковых глаз... Ей не хотелось, чтобы заканчивался этот день. Впервые в жизни она подумала, что правы были древние, которые верили, что с уходом солнца происходит маленькая смерть этого крошечного мира, а с рассветом возрождается вновь. Никогда прежде не размышляла она над этим вопросом.

Влад обнимал ее, и Зоя чувствовала себя счастливой и невероятно защищенной: его руки были точно крылья, а она походила на птенца, спрятавшегося в лебяжьем пуху. Он молчал, да и ей не хотелось говорить...

Краешек солнца мигнул и исчез под водой. Перистые облака, все еще подсвеченные снизу, так и просились на полотно искусного мастера.

- Не хочется уходить! - призналась она.

Влад улыбнулся и коснулся губами ее уха. Зоя повернулась и поцеловала его.

- Ты сегодня еще красивее, чем всегда... - шепнул он.

Откуда он узнал, что больше всего она хотела бы услышать именно это, именно сейчас и именно его голосом? Но Влад шептал ей что-то еще, и девушка уже не прислушивалась, не пыталась уловить смысл. Она забыла, где находится, забыла обо всем и обо всех, словно он унес ее в какой-то иной мир, где не было больше ни души...

Она опомнилась только когда стало совсем темно и взошла луна. Усталость и нега разливались по ее телу, сон прошел, но просыпаться совсем не хотелось, как не хотелось двигаться и о чем-то думать.

Приподнявшись на локте, Влад внимательно смотрел на нее своими потемневшими глазами. Что было в его мыслях, она не знала, да и не хотела знать, лишь спросила:

- Ты здесь?

Он улыбнулся и слегка кивнул.

- Нет, ты не здесь...

Он кивнул еще раз и опустил ресницы.

- Тебя что-то изменило, что-то произошло...

Он прикрыл глаза, взял узкую Зоину ладонь с длинными и тонкими пальцами, прижался к ней губами. И она начала вспоминать, каким он был только что - в зависимости от ее желания, которого она ни разу не произнесла вслух: то порывистым, то нежно-покладистым... Всегда разным... Только бы не нарушилось это никогда!

- Зоя... - начал он и на какое-то время замолчал. Девушка терпеливо ожидала продолжения: она уже привыкла, что иногда Влад говорит очень медленно, с большими паузами, словно испытывая ее терпение или желая тем самым впечатать сказанное в самое сердце собеседника. - Может быть, теперь мы с тобой долго не увидимся...

Вот и всё. Она сжалась от болезненного предчувствия, но все же смогла собрать в кулак всю волю и ответить беззаботным голосом:

- Мы и так видимся не очень часто... По крайней мере, мне хотелось бы видеть тебя гораздо чаще...

- Я говорю о другом. Ты неправильно поняла меня, солнышко... - он невесело рассмеялся, взял ее за плечи, повлек за собой, а сам откинулся на спину, так что Зоя оказалась у него на груди. - Меня не будет в городе...

- Главное, чтобы ты был среди живых, а все остальное ерунда! - стараясь казаться еще более беззаботной, ответила девушка.

- Сомневаюсь... Не пугайся, это образно! - он быстро поцеловал ее в испуганно раскрывшиеся глаза. - Т-ш-ш-ш! Образно. Как в книжках, понимаешь? "Живой в стране живых" и тому подобное... Просто я на какое-то время уеду из Ростова.

- Куда?

- Еще не знаю.

- Что-то случилось?

- Нет.

- Я вижу: случилось! Расскажи! Ну, пожалуйста! Я должна знать...

- Родная моя, послушай меня... - Влад слегка приподнял руку, и Зоя взглянула на его ладонь, как на блестящий маятник в руках гипнотизера. - Если я не расскажу тебе, ты придумаешь кучу всяческих страстей, если расскажу - будет то же самое...

- Поэтому лучше расскажи...

Ромальцев усмехнулся:

- Есть ложь во спасение... Хорошо, солнышко, объясняю, как ты хочешь - толком: я уеду по делам нашей фирмы, но конечного пункта не знаю. Как и того, какими будут результаты этой кампании...

- Ты хотя бы позвонишь?

- Постараюсь, но не обещаю...

Зоя поднялась, села и обняла руками колени:

- Можешь мне, конечно, не верить, но ты у меня только один... Я могу существовать только рядом с тем, кого люблю... Знаю, что выгляжу я иначе, но это так...

- Я знаю, - Влад тоже сел и поцеловал ее в плечо. - Можешь ничего мне не рассказывать, я вижу это...

- Ты видишь? - она недоверчиво обернулась и снова опустила щеку на колени. - Да, ты видишь, я это чувствую... Но не вижу тебя насквозь, а ведь раньше, по-моему, видела... И знаю, что ты относился ко мне по-другому, а я была счастлива обманывать себя, потому что не хотела верить, что меня можно не любить, бросить, не замечать, как многих других... Что изменило тебя, Влад? Ответь хотя бы на этот вопрос...

Он отвел от ее лица прядь белокурых волос:

- Большинство людей, солнышко - это целый мир, который их душа в разной степени стережет от чужого, может быть, враждебного взгляда. Ведь не каждый способен сходу оценить, что есть другой.

- Чужая душа - потемки?

- Приблизительно так, - согласился он. - Но если ты найдешь ключи и душа пустит тебя в этот мир, то ты увидишь его, восхитишься его несхожестью с миллионами других и обязательно полюбишь...

- Как хорошо ты сказал. Я не знала, что ты умеешь так говорить.

- А слова - это и не главное...

- Но я-то уж чувствую, когда говорят о том, что думают, а когда врут. И ты говоришь больше, чем просто думаешь... Мне кажется, ты хочешь, чтобы я попала в твой мир...

- Да, хочу. Но у тебя все впереди, Попутчица... Пока ты любишь только себя, а других пропускаешь через призму своей любви к себе. Если они "правильно" проходят сквозь нее, ты решаешь, что любишь их... Это все просто, но у тебя все впереди...

- Но ведь так делают все! Разве нет?

- Нет. Ты сумеешь и по-другому. Если дашь мне руку и пойдешь со мной по ступенькам...

- По каким ступенькам?!

Он расхохотался:

- Это я... образно выражаясь!..

- Ах ты!.. - она засмеялась и оттолкнула его. - Я с ним серьезно, а он прикалывается!

Влад тут же оборвал смех:

- Да нет, я не прикалываюсь... Просто я давно не видел таких солнышек, как ты...

Зоину обиду как рукой сняло. Она потерлась щекой о его плечо:

- Тогда и скажи мне, что любишь только меня! Скажи, только не так, как раньше! Скажи по-новому, что любишь только меня - и больше никого-никого!

Ромальцев отказался и покачал головой.

- Ах так! - полушутливо, полувсерьез возмутилась Зоя. Тебе что, жалко?!

- В мире есть множество всего, что можно любить. Когда свет сходится на ком-то или на чем-то клином, это просто тяжелая форма болезни...

- Тогда я больна... Или одержима. Во всяком случае, для меня свет сошелся клином на тебе! Как в той песне, помнишь? Иди сюда, загадочный хранитель моей души, иди! - она вскочила на своих ловких ногах и отбежала в сторону.

Влад не двинулся:

- Как ты... назвала меня?..

- Твоим истинным именем! Я счастлива и могу делать все, что захочу! А ты - счастлив?!

- Каждое мгновение...

- Так не бывает...

Она вскочила на большой валун, с одной стороны заросший осокой и камышами. Голос ее звенел на весь пустынный берег, пугая лишь разлетавшихся летучих мышей.

- Все равно ты меня любишь! Меня нельзя не любить!

Влад кивнул, печально улыбнулся и закурил.

**************************************************************************************

- А, Зайцев! - нюхнувший с утра дозу порошка, Дмитрий был в блаженном расположении духа. Работалось ему легко, и все шло, как по маслу: вот только что удалось выбить кредит там, где никто не мог этого сделать. С порошком он просто волшебник!

Зайцев переступил порог Аксеновского офиса. Это был худой жилистый человечек очень маленького роста, и за глаза его все называли Сморчком.

- Ну, здорово, здорово, Димитрий! - Зайцев пожал ему руку и сел в кресло. - Я тут вот почему. Мне бы выйти на вашего Ромальцева: дело у меня к нему неотложное... Да не хотел вот делать этого через твою голову, уважаю тебя, значить...

Они рассмеялись.

- Ну и какое дело у тебя к этому перестраховщику?

- Должно заинтересовать и его, и тебя... Как раз то самое, о чем мы с тобой мозговали в последний раз...

- Да неужели? Насчет этой дикой поездки в Чечению?

- Насчет нее...

Дмитрий поморщился, как будто понюхал водку, и его прямо-таки передернуло:

- Сбылась мечта идиота. Это я о нашем общем знакомом... Брякни-ка ты ему на сотовый, озадачь парня...

- Ты, значить, участие принимать в этом не будешь?

- Люблю я чужими руками жар загребать, Зайцев, ты же знаешь... А что там у тебя?

- Идея такая: нынче утром приводят ко мне в кабинет одного...

**************************************************************************************

Влад взглянул на часы и решил, что пора перекусить. Во второй половине дня намечалось много беготни, так что будет не до этого.

Он пожевал пиццу в ближайшем "фаст-фуде", немного пошутил со знакомыми девчонками-официантками, почитавшими его за постоянного клиента, сел в машину и поехал развеяться.

Ромальцев притормозил возле въезда в парк, где, можно сказать, прошло его детство. Давненько он тут не был... Наверное, все сильно изменилось...

Влад подкурил и отправился по аллейке с растущими по обеим сторонам голубыми елями. Обойти весь парк "за одну сигарету" было невозможно, да он и не хотел забираться слишком далеко. Поэтому, дав себе на релаксацию еще минут пять, Ромальцев уселся на скамейку в тени пышного желтеющего каштана, раскинул руки на спинке и отклонил голову назад. После бессонной ночи дремота пришла почти мгновенно...

Его уже ждали. Попутчик был вялым: он то ли спал, то ли бодрствовал:

- Твой затейник-приятель ухитряется искусственно делать то, чему учатся не одну жизнь... - сонным голосом пожаловался он. Может быть, хоть ты объяснишь ему, что для оболочки это слишком вредно? Нельзя прыгнуть выше головы, а от зелья ему только кажется, что он летает...

Первый Даос обратился из рассыпавшейся по дну овражка листвы в солнечную птицу и взмахнул крыльями. Третий продолжал:

- Твоя жизнь сейчас изменится. Чего ты и добивался, надо полагать...

- Наконец-то... Я чувствовал, что это будет сегодня...

И он ощутил, как что-то упало ему на крыло, а затем рассыпался золотым пухом...

Золотым пухом... Золотой разлапистый лист каштана лежал у него на руке, сорвавшийся с ветки... золотые волосы...

И скамейка чуть дрогнула, потому что кто-то сел на другом ее конце. Влад поднял глаза. Золотые волосы - словно мед из полыни...

Невысокая женщина в бежевом костюмчике. Рыжие волосы собраны в забавный хвостик на макушке и огненным водопадом переливаются на спине ниже лопаток. Он видел ее уже дважды: один раз - на набережной, тогда ее малыш еще не родился; а второй раз она перепутала его с кем-то другим... С ним самим... Теперь ее фигура была почти такой же безукоризненной, как и давным-давно - какой он помнил ее. Разве только легкая, почти незаметная полнота - но и она придавала ей жизни. Она должна была быть такой...

Незнакомка вытащила из прогулочной коляски двух-трехмесячного малыша и, поддерживая под мышки, поставила себе на колени. Улыбаясь во весь свой беззубый ротик, хорошенький рыжик радостно скакал у нее на руках, а она целовала его и болтала всякие милые глупости, как миллионы других счастливых матерей.

- Как его зовут? - невольно вырвался у Ромальцева тихий вопрос.

Женщина удивленно посмотрела на него, затем, по-видимому, узнала. По ее миловидному лицу с несколькими едва заметными веснушками и ямочками на щеках пробежала приветливая улыбка:

- А, это вы?! Как нас зовут? Давай скажем дяде? Скажем? она надула щеку и хлопнула по ней кулачком малыша; рыжик развеселился пуще прежнего и заливисто захохотал. - Скажи: "Меня зовут Сашкин!" Ну, скажи!

Влад посмотрел на мальчика, затем снова перевел взгляд на его красавицу-мать.

- Вас можно подвезти? - спросил он предательски дрогнувшим голосом: не удалось скрыть интонацию надежды, и потому вышло фальшиво.

Женщина ничего не заметила: ей не было дела до всего окружающего. Она только по доброте душевной терпела присутствие в их мирке кого-то постороннего; Влад понимал это и знал, каким будет ответ.

- Нет! - беззаботно сказала она, играя со своим сыном. - Мы гуляем и будем гулять еще долго, потому что только пришли! Да, Сашкин? Скажи: "У-у-у-у, какая мама нехорошая, так долго меня гулять не выводила!"

Ромальцев поднялся:

- Тогда счастливо вам погулять.

- Угу! Помаши дяде ручкой, Сашкин! Пока-пока, дядя! - она потрясла сжатым кулачком мальчика.

Ребенок не особо осмысленно, но как-то чересчур внимательно посмотрел в сторону Влада непрозрачными, до синевы серыми глазками, нахмурил лоб, призадумался, сосредоточился на мыслях, родившихся в маленькой головке.

- Какие мы грозные! Ух! - передразнила его женщина.

Влад чуть было не назвал ее по имени, но вовремя опомнился; однако помимо воли он шагнул к этой парочке и, озарившись какой-то странной, озорной - детской - улыбкой, сел на корточки. Женщина посмотрела на него и не узнала в нем взрослого человека, с которым говорила лишь минуту назад. Это был мальчишка, настоящий мальчишка, и он с интересом заглядывал в глаза ее Сашкину:

- Нет, - сказал он наконец и попытался, но так и не решился прикоснуться пальцами к румяной щечке рыжика, - он не грозный... Он - просто вспоминает и не может вспомнить... Правда ведь, Сань? - мальчишка во взрослой оболочке подмигнул. - Забудь, не стоит! Мы все делаем много ошибок, и что было бы, если бы нам не подарили счастье забывать их - хоть иногда?..

Рыжик затих, да и женщина растерялась. Тут же мираж пропал. Влад был собой, разве только улыбка его исчезла не сразу, а мгновение спустя. Он извинился, поднялся и словно отпрыгнул от них. Ей показалось, что он как бы схватил себя за шиворот и отдернул в сторону.

В этот момент у него запиликал мобильный телефон, и, кивком попрощавшись, Ромальцев направился к воротам парка.

Разговаривая с Зайцевым, он не знал, что женщина еще долго провожала его глазами, забыв даже о своем сокровище, которое задумчиво ощупывало непослушными пальчиками ее лицо...

НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ...

Щебет птиц смолк. Из темной лесной чащи на узкую, едва заметную тропку вышел огромный серебристо-серый волк и царственно огляделся по сторонам. На солнце наползла туча, и в желтых глазах зверя разлилась тоска. Он неторопливо двинулся по своим владениям.

(Мужской голос с сильным кавказским акцентом):

- Если бы не эта власть, то мы давно бы умерли с голоду. Деньги идут и к нам. Разве не удивительно, что мы сражаемся с российской армией, держа в руках российские автоматы и одетые в российский камуфляж, купленные у россиян на российские деньги?!

(Кизляр. Толпа людей на площади у памятника... Люди кричат, не слыша друг друга, люди возмущены и бурлят от гнева...)

Серебристый лесной царь прибавил скорости и потрусил, а затем и побежал по склону. Сильные мышцы перекатывались под его мохнатой шкурой... Он бежал все быстрее и быстрее, состязаясь с самим ветром...

Люди кричали и размахивали транспарантами:

- Мы боимся своей армии! - скандировали они.

- Москва - обман и ложь!

- Москва свою игру играет!

- Вывести войска из Дагестана!

Волк взлетел на склон и остановился на самом краю обрыва. Небо заволокло осенними тучами. И тогда он поднял голову и, зажмурив желтые глаза, истошно завыл.

(Хор множества мужских и женских голосов):

- Уважаемый господин Президент! Очередной виток братоубийственной войны в Чечне лишает россиян последней надежды на скорейшее мирное разрешение конфликта. Бессмысленность и непопулярность этой войны очевидны для каждого. Разрушен Гудермес - второй по величине чеченский город. На очереди третий, четвертый - сколько еще потребуется доказательств безнадежности силового решения? В конце XX века, когда принцип политического урегулирования распутывает даже такие узлы, как ближневосточный или ольстерский, чеченская война представляется диким анахронизмом в глазах россиян и мирового сообщества. Мы, интеллигенция России, обращаемся к Вам с настоятельным призывом: ОСТАНОВИТЕ ЧЕЧЕНСКУЮ ВОЙНУ!

Волк выл, захлебываясь, не прерываясь ни на мгновение, не открывая глаз... И все более безнадежным был плен дневного светила, захваченного свинцовыми тучами. Природа смолкла. Лишь властелин гор мог рвать свою волчью душу, только его еще слышало умирающее небо...

(Голос женщины-репортера):

- Сегодня Ачхой-Мартан напоминает блокадный Ленинград, со всех сторон окруженный войсками, которые всю свою воинственность срывают на мирных жителях. Буденновск и его жители совершенно невиновны в том, что произошло в Чечне. Но точно так же и мирные жители Чечни не причастны к политическим авантюрам Дудаева и его окружения. Но этого почему-то все предпочитают не замечать. Ситуация осложнилась еще больше. Умирают молодые и старики. И что самое страшное - умирают дети. Каждый день этой бессмысленной войны продолжает множить число не только официальных, но и незамеченных жертв этой бойни...

Дрожали дикие косули, дрожали птицы, дрожали, кажется, даже вековые деревья в верховьях гор, слыша волчий вопль, который все не прекращался, то ли клича беду, то ли зная, что никуда от нее не деться...

(Два мужских голоса):

- И последний вопрос. Какой вы видите перспективу восстановительных работ в Чечне?

- С оптимизмом. В нынешнем году мы в основном решаем вопросы социального блока. Как известно, в последнее время ситуация в Чечне опять ухудшилась. Только строителей в результате обстрелов и нападений боевиков мы потеряли тридцать человек. Но, думаю, разум и добрая воля в Чечне возобладают. Люди устали от войны, крови и насилия. А значит, есть надежда, что жизнь в республике войдет в свою нормальную колею. Для этого и трудятся многочисленные трудовые коллективы из различных регионов России...

Устав от своей песни, волк начал замолкать. Это был уже не вой, мощный и останавливающий в жилах кровь. Это был тихий плач, не слышный никому... Кроме него самого...

(Женский голос):

- По дорогам и задворкам Чечни тенью бродит нынче детская беда, пугая матерей пуще волчьей злобы. Чеченские и ингушские, русские и еврейские, татарские и Бог их знает, чьи еще дети попадают в руки наркоманам, становятся сами наркоманами, а фактически - товаром, которым торгуют безродные псы войны...

Волк медленно опустил голову и посмотрел со своей вершины на расстилавшийся снизу аул. Зоркий глаз лесного царя различил играющих внизу детей. Он смотрел на них пристально, но желтые глаза его были непроницаемо-пусты...

(Мужской голос):

- Дети в селах горной Чечни любят играть в Шамиля Басаева. Наиболее храбрый и сообразительный мальчуган изображает самого "национального героя", его друзья становятся боевиками. Заложниками и российскими солдатами быть никто не хочет, и эта роль достается наиболее слабым, небойким. Игра заканчивается всегда одинаково: счастливые восьмилетние "боевики" возвращаются в родное село. Не стоит сомневаться, что скоро появится и новая игра - в Салмана Радуева. В кого именно будут играть чеченские дети через несколько месяцев, пока неясно, но очевидно, что ребятишкам не придется ломать голову над этим вопросом: жизнь сама подскажет новое развлечение.

От победных мальчишеских воплей, разнесенных любопытным эхом по горам, уши серого дрогнули. Он шумно встряхнулся. Глаза его совершенно потускнели и не видели больше ликующих "победителей".

(Сообщение Би-би-си с наложением бесстрастного голоса переводчика):

- Руслан Хасбулатов официально дал согласие стать соискателем поста лидера Чечни на выборах в этом году. Сторонники Дудаева объявили эти выборы незаконными и призвали население бойкотировать их...

Переминаясь с ноги на ногу, волк все еще смотрел на аул, на детей, затеявших новую игру и дерущихся друг с другом в точности как взрослые...

(Мужской голос):

- Сегодня можно уже с уверенностью констатировать, что перемирие в Чечне окончательно сорвано и началась новая широкомасштабная война. По сообщению Интерфакса, особых событий за истекшие сутки в Чечне не произошло. Позиции федеральных войск 34 раза подвергались обстрелам. Объектами обстрелов по-прежнему остаются контрольно-пропускные пункты, комендатуры, пункты временной дислокации воинских частей. В Грозном боевики пять раз обстреляли здание, где разместилось Главное управление объединенных штабов...

Съежившись и как бы состарившись, волк развернулся и потрусил прочь со склона. А с неба сыпал мелкий надоедливый дождь...

(Голос робота):

- Органами. Внутренних. Дел. России. Разыскивается. // Дудаев. Джохар. Мусаевич. // 1944 года. Рождения. Уроженец и житель. Города. Грозного. Обвиняемый по статьям.// 64. Пункт "а". // 70. Часть 1.// 133. Часть 1.// 74. Часть 3.// УК Российской. Федерации. Если кому-либо. Известно. Его местонахождение. Просим. Сообщить. В ближайший. Орган. Внутренних дел. Или позвонить. По телефону.// 02. МВД. России.

Не оглянувшись напоследок, волк скрылся в чаще...

(Торопливый голос репортера, прерываемый помехами: репортаж из Грозного):

- Другой вопрос: кому надо его ловить? Ведь, задержав Дудаева, надо будет устраивать суд. А на процессе подсудимый вполне может поделиться с обществом интереснейшей информацией, касающихся российско-чеченских отношений в 1991-1994 годах. И мало ли чем обернутся для больших политиков откровения человека, которому нечего терять...

- Махмуд! Хавуоолла! Едут... - подходя к воротам, окликнул своего напарника высокий боевик в больших черных очках и берете "а-ля Че Геварра".

Махмуд щелкнул затвором. Его едко-зеленый "натовский" комбинезон в свете прожектора ярким пятном выделялся на фоне выложенного из горной породы забора.

Подскакивая на кочках, выныривая из канав и вновь попадая в расхлябанную от осенней грязи колею, к опутанным колючей проволокой воротам подкатил армейский джип.

Убедившись, что в машине находятся те, кому положено там находиться, Рустам и Махмуд открыли въезд.

- Вай! - поднявшись с сидения, радостно воскликнул один из приехавших и раскинул руки. Рустам и Махмуд загалдели и бросились встречать победителя.

- Со чьо ка двэлла! - после всех встрясок и объятий сообщил приехавший. - Со мацьвэлла...

Обнявшись и подбадривающе похлопав дорогого гостя по спине, Рустам повел его в лагерь, а водитель с помощью Махмуда выгнал из машины еще одного человека. Это был высокий парень в утепленной джинсовой куртке, потертых джинсах, ботинках военного типа на протекторной подошве с высокими "голяшками" и, главное, с завязанными широкой черной лентой глазами.

Махмуд, не церемонясь, развернул его, привалил к машине и обыскал. Удовлетворенный результатом, он прихватил его за рукав и потащил к воротам, а затем продолжил напутствие уже при помощи подталкивания дулом автомата. Хоть и не связанный, пленник беспрекословно подчинялся.

Главные расположились на поляне у костра. Сооруженный из крепких досок стол стоял в стороне и ломился от всяческой еды и питья. Кроме того над углями мангала жарился настоящий шашлык из откормленного барашка - голова этого животного была насажана на кол тут же, рядом, а сам кол воткнули глубоко в землю, так что получился своеобразный памятник нынешнего пира.

С пленника стянули повязку, и он, щурясь с непривычки, огляделся по сторонам. Главные не смотрели на него прямо, но искоса то один, то другой все же изучали, что за фрукт пожаловал на десерт. Это был мужчина явно не русской внешности, с двухнедельной, а то и больше, щетиной на лице и внимательными голубовато-зелеными глазами. Он натянул болтающуюся ни к селу, ни к городу повязку на лоб и тем самым убрал с бровей мешающие темные волосы. Особенного страха он явно не испытывал.

- Проверили - все чисто?.. - с акцентом, но по-русски спросил один из полевых командиров, усаживаясь в складное кресло для пикников.

- Ага, - с гортанным призвуком заверил водитель.

- Ну, Зелимхан, с возвращением! Хреново там было, в России?

- Хреново. Тут лучше, - ответил тот, кого так радостно встретили привратники.

- А ты, оказалось, смелый, хюрсик! - командир посмотрел теперь на пленника, и все остальные грохнули от смеха: мультяшный персонаж с рыльцем вызывал особенно теплые чувства у мужественных горцев. - Надо было б, канешна, за каждого из иностранцев по два наших парня требовать, ну да подавись они, свиньи русские! И так всех, на х..., перережем... А ты, - он глянул на русского так, словно сморкнулся, - ты нам гарантией будешь, чтоб с Тамерланом чего не схитрили твои...

Пленник даже не пошевелился. Бандиты вдоволь посмеялись над ним и милостиво предложили сесть на бревно у стола. Парень не стал спорить и отказываться, а потому спокойно сел.

- Махмуд, хавуоолла! - крикнул другой командир с закатанными по локоть рукавами. Такой густой шерсти, как на руках у этого боевика, не видели даже его товарищи, не говоря уж о пленнике.

Привратник возник из темноты.

- Махмуд! Веди сюда иностранцев. Шашлыка им угостим на дорожка! Хюрсик, а ты шашлык любишь, а?

Пленник равнодушно повел плечами. Остальные снова грянули хохотом: непонятно почему, но упоминание о "запретном плоде", а точнее, о "запретной плоти" мусульман их веселило до упаду.

- Где им еще настоящий шашлык кушать придется, да? продолжал острить первый полевой командир, не столь мохнатый, как его товарищ. - А ты, хюрсик, подумай: может, тебе с нами придется остаться... Как, а?

Все пили водку. "Распутин", "Смирнофф", еще какую-то... Махмуд оперативно доставил к столу востребованных иностранцев и, глотнув из протянутого ему за службу стакана, отошел.

Иностранцы были французами, точнее, тем, что осталось от двух французских журналистов - супружеской пары. Оборванные, грязные, изможденные, доведенные до полудистрофического состояния.

- Видишь, женщина, ты двум, - командир показал два растопыренных пальца, - нашим джигитам жизнь спасла! Вах, вах! Ну, садись, говорю! И слушай: выпей с нами, женщина, за здоровье всех пленников! Давай, не стесняйся. Щас дома будешь. Жалко, если йурсик водку не попробуешь!

Тем временем пленник незаметно взглянул на наручные часы. Вероятно, их с него не сняли только лишь потому, что они показались боевикам чересчур дешевыми.

Журналистка попыталась от водки отказаться, но полевые командиры прицепились к ней с удвоенной силой и стали совать рюмку ей в лицо. У женщины не было сил бороться с ними; тогда она сделала вид, что предпочитает пить самостоятельно. Муж ее, ласково подбадриваемый автоматами, не мог и рукой двинуть.

- И ты держи, пацан! - сказал мохнатый и вручил пленнику полный стакан "Распутина". Тот, ни слова не говоря и даже как будто не выдохнув, опрокинул в себя все содержимое и не поморщился. Мохнатый с показным восхищением хлопнул себя по ляжке:

- Вай, молодец, хюрсик, мужик! Во как надо пить! Ты тоже давай! - потребовал он у француза, наполняя "Распутиным" все тот же стакан.

Тот пытался что-то объяснить на своем языке, но его, естественно, никто не понял. Женщина на ломаном русском сказала, что у него больной желудок. Чеченцы взорвались хохотом:

- Вот и полечи свой желудок, чмо американское! Вай, взгрев!

Бедолагу с первого же глотка вывернуло. Он закашлялся и упал на колени. Женщина плакала. Пока все потешались над ее мужем, русский сделал ей знак вылить водку в траву. Она так и сделала и тут же поднесла пустую рюмку к губам. Русский закурил.

- Во, а женщина твоя - молодец! Смотри-ка, Аслан! Выпила! Га!

- Веди их в машину, Махмуд! - явно заскучав в обществе "трезвенников-язвенников", сказал мохнатый Аслан. - Хюрсик хорошо пьет, он с нами останется!

Пиршество продолжалось. Пленнику протянули второй стакан, и снова наполненный до краев:

- Давай, покажи еще!

Русский поднялся, отбросил сигарету и хрипловато сказал:

- Отолью для начала...

Чеченцы рассмеялись. Едва он сделал шаг в сторону, с жухлой травы поднялась кавказская овчарка и угрожающе зарычала. Вернувшийся Махмуд гаркнул на нее и пошел проводить пленника и сделать то же, что собирался сделать и тот. Выйдя за круг света, русский отвернулся к кустам и звякнул заклепками куртки по пряжке ремня. Махмуд тоже не стал слишком удаляться от остальных и расстегнул штаны, стоя шагах в пяти от пленника.

Внезапно боевики услышали совсем рядом леденящий душу волчий вой. Никто не успел понять, что происходит, как вдруг русский развернулся и швырнул что-то маленькое и сверкающее в горло Махмуду. Сюрикен воткнулся прямо в сонную артерию чеченца, и тот осел в траву, как и был - с расстегнутой ширинкой. Среагировав на предсмертный хрип, собака с яростным ревом вскочила с места, но русский пленник уже завладел оружием умирающего врага и, прикрывшись его телом, как щитом, от очередей переполошившихся чеченцев, первым делом пристрелил овчарку.

- Ха цьог! - выругался кто-то из боевиков, потеряв из виду русского, который растаял в темноте, бросив труп на землю.

- Оборотень! - проорал еще кто-то и осекся на полуслове: чей-то снайперский выстрел пробил ему голову.

Выскочившая из-за кустов пара человек устроила на месте пиршества откровенную резню. Особенно буйствовал молодчик в черной косынке с завязанным, как и у всех, лицом, но сверкавшими далеко не как у всех узковатыми глазами. Этот зверел не на шутку. В руке у него было что-то вроде ятагана, при каждом всполохе потревоженного костра отливавшего кровавыми бликами. Этим "ятаганом", вскорости действительно окровавленным, он размахивал, как ветряная мельница. В громадное блюдо с шашлыком упала голова мохнатого командира, а обезглавленное тело, судорожно уцепившись за столешницу, конвульсивными взмахами рук смело на землю "Распутина", "Смирноффа" и почти все стаканы и рюмки. Не успев всласть налюбоваться делом своих рук, молодчик принялся за других. Его напарник старался не колошматить их, а, выждав удобный момент, когда горе-мамелюк не будет мешаться, предпочитал стрелять.

Чуть в стороне тот, кого назвали Оборотнем, положил из автомата всех боевиков, что пытались спастись бегством.

За какие-то минуты все было кончено.

К огню подтянулось семнадцать человек.

- Все целы? - спросил один, стягивая с головы шапку-чулок с прорезями для глаз, и оказался Володькой-Афганцем.

- Как всегда! - отозвался Хусейн, разглядывая трофей - "ПМ" одного из полевых командиров.

Кровожадный Самурай прошелся по валявшимся телам "контрольными в голову". Было видно, что ему приходится это делать не впервые: еще бы, сколько раз приходилось "разбираться" с неприятелями того же Дмитрия...

- Скиф, Мастер! За остальными заложниками! - бывший пленник затянул потуже свою повязку и перекинул через плечо ремень "калаша".

Названные ребята, прихватив по шампуру из мангала, не оскверненного последствиями Самурайского гнева, подались за ним.

- Эй, Вулф! - усмехнулся Афганец, тем самым заставив Ромальцева оглянуться. - А ведь тебя вычислили!..

Оборотень ничего не ответил, молча развернулся и растворился в темноте. А что отвечать? "Вычислили" его уже не в первый раз; но всякий первый раз для "вычислившего" оказывался последним. Так уж получалось...

- Полнолуние... - вздохнул Самурай, вытирая пучком травы свой "ятаган": в первую очередь - оружие, себя - уж как-нибудь позже, не страшно. - У свинины прорезаются зубы. Как там ты говоришь, Горец, по-ихнему... ну, вашему, то есть... "поросенок" будет? "Хурсик"?

Наемники засмеялись. Хусейн не стал отвечать. По команде Афганца все они немедленно занялись зачисткой территории. Завтра здесь не останется даже намека на ночную резню...

Бывший пленный журналист в полубеспамятстве лежал на заднем сидении джипа, и его уже не беспокоила даже беспорядочная стрельба в лагере. Жена тихо рыдала в правом переднем кресле, зажав уши руками и терзая поломанными грязными ногтями пучки некогда роскошных каштановых волос. Она испуганно вскрикнула, когда из ворот к ним навстречу вышло три парня - двое в камуфляже и один (слава Иисусу!) тот самый, в "джинсе" и черной повязке. Они вели еще троих, гражданских, и, если судить по состоянию одежды, таких же заложников, как злосчастные французы. В их числе был ребенок - щупленький мальчишка в накинутой на плечи джинсовой куртке русского.

Мужчина в повязке подсадил мальчика в джип, к журналисту, а сам оглянулся и негромко свистнул в темноту. Француженка остолбенело смотрела на перемазанных кровью "камуфляжников". Душа ее не вынесла. Перевесившись через борт, она конвульсивно задергалась, но пустой желудок вывернуло только желчью.

Один из заложников - ничего не соображающий дядька с отстреленным указательным пальцем правой руки - то и дело канючил: "Вы кто? Кто вы? Куда нас?".

На свист русского в повязке отозвался рев двигателя, и из закрытого маскировочной сетью сарая, оборудованного под гараж, выехал еще один джип, похожий на первый. Тем временем сам русский, покачнув машину, сел за руль к французам.

- Встречаемся на старом месте, - коротко сказал он своим парням.

- Хоп! - ответили те.

- Вы кто, а?! - снова затянул дядька, которого негрубо, но упорно подталкивали ко второй машине эти странные окровавленные мужчины.

- Мы - по ваши души, - наконец решил ответить похожий на богатыря, но не очень высокий "камуфляжник" и почти забросил заложника в джип. - Скорей, скорей, время - бабки!

Француз начал приходить в себя. Жена его успокоилась, начиная осознавать, что самое страшное, скорее всего, для них закончилось. Оставалось только не попасться в руки еще какой-нибудь банды или не угодить в перестрелку. Но журналистке почему-то казалось, что эти странные, выглядящие жестокими, люди знают, как всего этого избежать. Только бы побыстрее все это закончилось! Только бы улететь на родину и забыть, забыть, забыть всё!.. Однако она точно знала: забыть ни она, ни Шарль не смогут ничего...

ЗА ТРИ ДНЯ ДО ВЫШЕОПИСАННЫХ СОБЫТИЙ...

Забравшиеся высоко и глубоко в горы наемники наконец могли перевести дух после череды операций. Они были сами по себе как те же дикие звери, выбравшиеся на охоту. Никто не указывал им, куда идти и что делать. И в случае гибели они тоже закончили бы как звери: безымянные, безродные, бездомные... Они просто исчезли бы - и все. Наверное, каждый из них думал об этом, но в то же время каждому из них было наплевать, где сдохнуть, если придется подыхать. А если не придется - то всяко лучше уж бороться за жизнь до последнего. Какая разница: пристрелит ли тебя бывший дружок, перекинувшийся под враждебную "крышу", на улицах родного города, или же этой чести удостоится неграмотный "дух", умеющий держать автомат и делать им "тра-та-та"?.. Выбор не богат, но зато в случае успеха за эту операцию их ждут баснословные "бабки"; в случае же промаха "братка" - отсрочка, и все равно в итоге тесная вечная и опять-таки безымянная квартирка "два с половиной на полтора" где-нибудь на заброшенном кладбище, где повадились хоронить свои жертвы все, кому не лень...

Горец и Скиф в тот вечер отправились в лес. Они разбирались в грибах и обещали подыскать чего-нибудь эдакого на ужин, но грибов нашли мало, зато набили полный рюкзак Хусейна спелым кизилом и мушмулой.

Афганец отсыпался: он вообще был не дурак поспать. Дай ему волю, так дрых бы без просыпу до второго Пришествия.

Влад куда-то исчез. Скиф, правда, видел его бродящим в одиночестве по опушке, но тот не пожелал чьего-то общества и скрылся за уступом скалы. Может быть, ему просто понравилось жевать эти кисловатые ягоды мушмулы - в простонародье они назывались "шишками" - и, обрывая их с веток, он подумывал над новым броском, а потому не хотел, чтобы ему кто-то мешал размышлять.

На самом деле они уже достаточно нашумели в Горной Ичкерии; "белых пятен" на карте Афганца оставалось все меньше - это те места, где шайка Оборотня еще не успела оставить свой кровавый след. В лицо их не узнавали никогда, да они никогда и не показывались все вместе. Конечно, пришлых людей в маленьком ауле заметят сразу. Но только не во время войны. Через чеченские села протопало уже столько всякого сброда, что двумя-тремя головорезами больше, двумя-тремя меньше - никого это не удивляло. Внешность у большинства "оборотников" была непримечательна, как у всех. Мирных жителей они никогда не трогали, но и не защищали. Ни от "федералов", ни от "земляков". Во-первых, им платили не за это; во-вторых, им за это не платили бы; в третьих, как выразился однажды Володька-Афганец, "сами виноваты". Ёмко и кратко. Оборотень промолчал: видимо, согласился, но скорей всего, ему не было до этого дела. То, что у него была определенная, никому не понятная, цель, к которой он ломился, круша все на своем пути, было ясно каждому мало-мальски здравомыслящему человеку. Но что это за цель... знал только сам Оборотень, или Вулф, или, как его все реже и реже называли, Ромаха...

В народе ходили упорные слухи, что этот загадочный головорез - брат Лабазанова или еще какого-то боевика из грозненских, в свое время схлопотавших пулю; законы кровной мести обязывали его отомстить кому-то из рода убийцы, вот, дескать, почему он и носит на голове эту черную повязку, если затевает бой. Впрочем, ни его, ни повязку своими глазами не видел никто или же не знал, кого видел. Когда было нужно, его узнавали, но поделиться впечатлениями могли уже лишь с аллахом при личной встрече. Или, скорее, с Иблисом...

В общем, век телевидения не изменил человеческую природу и даже прибавил буйства воображению. Время от времени мальчишки порывались сыграть в бой Басаева и Оборотня, но матери, до этого не обращавшие внимания на забавы собственных наследников, едва заслышав многоголосый вой, бросались разгонять свару и отчаянно ругались. Так староверцы дают подзатыльника отроку, впервые помянувшему сатану: вспомни черта, он и появится. А чтобы появился Оборотень, не хотел никто. Слишком уж он был ненормален по своей сути. Непонятен. А все непонятное страшнее самой лютой злобы.

Афганец проснулся, когда солнце скрылось за ближайшей горой. Все еще было светло, но со стороны долины тянуло ледяным северным ветром: золотая осень благополучно подходила к концу.

- Ну вот, - сказал он, - пора и поужинать... Чем порадуете? - он вопрошающе воззрился на Горца и Скифа. Откуда только узнал? Спал ведь! Ел он всегда за троих, но куда все это у него девалось, не знал даже сам. Как выражался Самурай, "с ним только добро на дерьмо переводить"...

По кругу пошла фляга с чистым спиртом - "для сугреву". На запах съестного подтянулся и невесть откуда взявшийся Ромальцев. Правда, был он не слишком голоден; тусклыми глазами обвел свою команду и уселся на бревно возле потеснившегося Володьки. Ребята быстро согрелись, и вскоре их потянуло на философию.

Влад обматывал запястья обеих рук эластичным бинтом. Он делал так всегда, но не потому, что страдал от растяжения сухожилий или хрупкости суставов. Ему было так удобнее.

- Странно... - обращаясь вроде как к нему, произнес вдруг Горец и замолк, чтобы сделать глоток из фляги.

- Что - странно? - оказывается, Ромальцев все-таки прислушивался, о чем они все говорят, да только не принимал участия в разговоре. И то: ни о чем серьезном ни болтать, ни думать парням не хотелось. Раны зализаны, желудки сыты, тело пригрелось - чего еще нужно для счастья?

- Странно, что нас наняли для того, чтоб мы чистили эти горы... А ведь я здесь родился, вырос, в Грозном в свое время институт Нефтяной заканчивал... Красиво тут было-о-о-о... Глаз ведь не оторвешь, Ромаха... Сейчас верить не хочется, что с моим городом сталось... Ни одной улицы по "ящику" узнать не могу... Пока не скажут...

- Тут и сейчас красиво, - возразил Мастер, легкомысленно подбрасывая в воздух ягоду кизила и ловя ее ртом.

- Сейчас - красиво в горах... Да и то с оглядкой. Все думаешь: вот вылезет какая-нибудь сволочь да башку тебе отстрелит... Каждое дерево - как враг... Вроде, не из трусливых я, да все же вам, наверное, полегче. Мне наш воздух голову кружит, настороже быть не дает...

- Значит, ты Грозный хорошо знаешь? - Афганец дочерпывал из общего котла то, от чего отвалилась уже остальная команда.

- Знал когда-то, - румяная, немного обросшая светлой щетиной щека Усманова заметно дернулась.

Володька облизал ложку, да с таким аппетитом, что Самураю, наевшемуся под завязку, внезапно захотелось проглотить еще хоть немного варева. Афганец продолжал:

- Ну, тады как на танке туда въедем - тебя с собой возьмем. Дорогу показывать...

- На танке... - совсем загрустил Усманов. - На каком танке, Афганец? Были б мы хоть солдатами. А то - наемники... Нас горы только за то и терпят, что мы их гусеницами не ковыряем... Нам же за души платят! За шлепнутых...

Тут Влад, затянув как положено бинт, внезапно вступил в разговор:

- Нет, Горец. Не за них нам платят, а за спасенных... За спасенные души...

И звучало это почему-то без всякого пафоса, хотя слова были достаточно громкими и высокопарными. Хмельным воинам, однако, так не показалось. Они с воодушевлением подхватили идею Оборотня, зашумели. Не выдержал и Афганец и, когда заговорил, остальные невольно примолкли:

- Ну уж точно, что не за шлепнутых... У них ее и не было никогда, этой души-то... А чего ж платить за то, чего нету? Так что Вулф прав. И я, может, только отчасти за деньги давлю эту мразь поганую. Не нравится мне, когда войну здешнюю называют охотой на волков. Волки - животина благородная. Их хоть уважать можно, раз уж любить не получается. Они сами по себе - хоть в стае, хоть в одиночку. Сволочные, правда, бывают, да кто сволочным не был? А эти - шакалы. Они без стаи - ноль без палочки. Они в одиночку-то и напасть побоятся, уссутся да руки лизать начнут. А ты только отвернись: враз тебе такая сука в задницу вцепится, исподтишка. Так что политика, разговоры - все чухня! Давить надо их, до последнего шакала давить. Согласен, Ромаха?

Тот внимательно посмотрел на него и подсел к Мастеру. Что-то сказав на ухо саперу, пошел к блиндажу. Мастер с некоторой неохотой поднялся и последовал за вожаком.

С наступлением темноты ребята начали расходиться на ночлег. Хусейн заглянул в блиндаж и увидел сидящих за столом Мастера и Оборотня; наклонясь к тусклой керосиновой лампадке, они тихо переговаривались и изучали какое-то разобранное устройство. Приглядевшись, Усманов понял, что сапер посвящает Ромальцева в детали взрывного устройства часовой мины, показывает всякие проводки и прочее. Влад повторял за ним все движения, и до Горца дошло, что с каждым разом пальцы его становятся все более ловкими и чувствительными. Мастер уже не в первый раз обучал Оборотня уму-разуму в своей науке. Опять же: зачем это Ромальцеву, когда есть саперы, да не один, а два, мастера высшего класса?!

- Вы чего тут? - спросил выглянувший из-за Хусейна Афганец. - Ночь ночевать собрались? Спать не будете?

Влад поднял голову. В этот момент пламя в лампочке мигнуло, и Хусейну показалось, что по брезентовой стене мелькнула тень зверя. Когда свет выправился, это оказалось тенью, отбрасываемой Ромальцевым - и только. Нормальная тень. Человеческая. Взгляд Влада недвусмысленно попросил оставить их в покое. Ни слова не сказав, Афганец удалился. Хусейн Ромальцеву не мешал, потому что не шумел, и потому он спокойно отвернулся, словно Горца тут и не было. Однако Хусейн и сам решил уйти: если у Влада еще находятся силы для бдений, то уж он-то просто валится с ног.

Горец уже почти совсем заснул, когда вернулись Мастер и Оборотень. В холодной землянке лежать рядом с Ромахой было одно удовольствие: от него всегда шло столько тепла, сколько не дала бы никакая печка. Поначалу Хусейн думал, что это у него жар, однако Оборотень был здоров, как бык. Больные так не дерутся.

Влад подкатился под плащ и, привалившись одним боком к Усманову, а другим - к Мастеру, перевернулся на живот. Горец вскорости ощутил, что согревается, но Ромальцев к тому времени уже тихо, но крепко спал.

Хусейну казалось, что ему только-только удалось сомкнуть глаза, как часовые подняли всех по тревоге. Он вскочил, вскинул автомат, в последнее мгновение подумав: "А где ж Ромаха?!" Того уже и след простыл. Выбравшись из землянки, Горец увидел, что тот уже выслушивает дозорных, а парни еще подтягиваются к ним на поляну.

- Там, чуть севернее, - докладывал Афоня, - в ауле, кажись, если по звукам судить, стреляли, взрывы были...

Далее его репортаж уже не требовался: стрельба началась снова, но как будто удаляясь.

- Ага, тише стала... - подтвердил мысли всех второй часовой, Санчо-Панчо. - На север уходят, что ли...

- Встречаемся у канатной дороги, - быстро сказал Оборотень, и это означало - "рассыпаться".

Канатной дорогой у них назывался навесной мосток над неизвестной речушкой, к осени обмелевшей так, что достаточно тренированный мужчина мог каждый из ручейков, в который она превратилась, перепрыгнуть без особого разбега; впрочем, конечно, если бы он был налегке. Дощечек на этом мостике практически не осталось, а гнилые канаты рвались, казалось бы, от одного на них взгляда. Переходить по нему через русло на высоте пятнадцати-двадцати метров решился бы разве что Ромальцев, и то в своем недавнем прошлом, о котором никто из парней, естественно, не знал...

По ту сторону безымянной реки - наверняка одного из притоков Терека или Аргуна - начиналось чеченское селение.

Наемники появлялись у "канатной дороги", как из-под земли, ведь было еще довольно темно. Ромальцев возник последним и не стал никого пересчитывать: ясное дело, сделал это до того, как объявиться пред ясны очи коллег. Усманов и Самурай были отправлены в село на разведку.

Оставив все тяжелое на месте, Юрка и Хусейн налегке отправились штурмовать речку: спустились с обрыва, почти бесшумно заскользили по высохшей гальке, в половодье устилавшей дно, и принялись, как кузнечики, скакать через вялые потоки. Ручьев там текло штук семь, и смотреть на них сверху было бы в какой-то степени забавно, если бы после второго же прыжка команда не потеряла их из виду.

Самым трудным был последний: на той стороне берег был еще круче, потому что без всяких предупреждений и церемоний за ручьем начиналась гора - благо еще, что хоть не нависала над водой. Мочить ноги в такой холод было более чем противно, но иного выхода ни Хусейн, ни Самурай не нашли. Горец ощутил, как ступни свело судорогой, и ускорил переправу. Юрка же двигался как паром.

Воздух, который они до этого считали морозным, теперь показался им эфиром африканского рая, ни больше, ни меньше. По крайней мере, бежать было лучше, чем стоять на месте...

Аул ходил ходуном. Никто не заметил появления новых лиц, ибо никого из жителей невозможно было выманить за пределы их дворов. На улицах валялось несколько тел - не то трупы, не то раненные.

- Федералы! - тихо сообщил Самурай, разглядев лычку у лежавшего в кустах и закрученного в неестественной позе убитого. - Пошли... Не хрена нам тут светиться. Все, что надо, мы узнали...

- Подожди! - Горец приложил ухо к ближайшему забору; в доме довольно громко говорили по-чеченски.

- Чё они там? Переводи, что ли...

Горец прислушался.

- Она кричит, чтобы выкинули кого-то из дома... - сам того не замечая, Хусейн усилил собственный акцент и говорил теперь с подхрипыванием и гортанными призвуками, характерными для его родной речи, - еще говорит, чтобы уходил он сам...

- Да кто?

- Подожди... Тот просит: "Бабушка, пусть остается! Ранен Эльдар, сильно ранен"... Она говорит, знать его не хочу... русские придут, застрелят, если мы его прятать у себя оставим... Он - что Эльдара родичи заберут его отсюда... Ругаются...

- Ни хрена не понял, - шепнул Самурай. - Чё за Эльдар?

- Боевик. Он их родственник. Только не кровный. Она не хочет, чтобы их всех расстреляли за укрывательство. Но его все равно оставят, так что можно будет прийти в этот дом...

- С какого рожна его оставят! Бабка его выпрет, как миленького, блин!

Горец снисходительно посмотрел на него и усмехнулся.

- Короче, перестрелка у них тут была, - акцент снова исчез, - и, похоже, федералов разнесли в клочья...

- А чего ж Эльдара этого тогда не подобрали, если победили?

- Значит, подумали, что убитый. Или на своих понадеялись... Да кто их знает? Я в их головы влезть не могу, да и не хочу, Самурай. Пошли...

Хусейн быстро сложил в уме довольно правдоподобную картинку: нападение бандформирования на пункт временной дислокации русских, внезапная перестрелка, закончившаяся поражением федералов; если кто-то из русских и выжил, их, вне всякого сомнения, захватили в плен. Несколько месяцев назад, быть может, расстреляли бы на месте или снесли головы. Но теперь боевиков взяли за жабры, и каждый русский им нужен для обмена на своих. Стоит ли упускать такой случай? Но, по крайней мере, это означает, что далеко они уйти не могли или же находились где-то рядом. Гор много, но "духи", как и люди, оставляют следы. Не могут не оставить. А волки умеют выслеживать. И еще как...

Выслушав принесенную информацию, Оборотень взглянул на небо. Ноздри его тонкого - "римского" - носа слегка раздулись. Ага, подумал Хусейн, вот след и взят...

Через двадцать минут они вломились в тот самый дом. Женщина что-то вопила, но понять ее мог только Горец, а ему было не до перевода. "Оборотники" были в маскировочных платках, в шапках, натянутых до подбородка, Самурай так вообще перемазал физиономию не то сажей, не то еще какой-то фигней - ужас дня и ночи! Однако все хозяева сразу поняли, что к ним пожаловали не сородичи, а, скорей всего, русские солдаты. Раненого прятали в сарае, на сене. "Как в фильмах про гражданскую", - мелькнуло у Хусейна. Рана у боевика была тяжелая, но не смертельная: колено разворотило.

Оборотень нагнулся над ним. Чеченец смотрел больными глазами, но с вызовом. Особой ненависти не было в его взгляде, да и что бы он мог сделать всего-навсего с ненавистью?

- Сколько твоих и куда они ушли? - спросил Влад.

Боевик презрительно изогнул рот, но слюны, чтобы плюнуть, ему не хватило. Ромальцев повторил свой вопрос еще более внятно. В доме послышался вой бабки. Она же не знала, что ни ей, ни ее семье пока ничего не грозит. Пока. До следующего налета "родственников" или приезда "федералов". Правда, на всякий случай в доме остались Мастер и Скиф.

Тогда раненый завизжал что-то на своем. Горец вопросительно взглянул на Оборотня, но тот двинул плечом: перевод ему не требовался.

- Ты узнал нас? - еще раз спросил Влад.

Чеченец разразился бранью на смеси русского и родного языка. Больше вопросов Оборотень не задавал:

- Если ты сейчас не вспомнишь, куда ушли твои, я сниму эту повязку... - тихо произнес он.

Боевик увидел его глаза. Кто знает, что творилось у него внутри в тот момент, но вопить и браниться он прекратил. Кажется, он понял, что будет с ним, если этот черный человек сейчас развяжет косынку и откроет лицо. Кажется, своим замутненным болью разумом он догадался, кто этот черный человек. Стиснув зубы, он пробормотал:

- Выше, в горы. По тропе... Там двор Улугбека...

- Сколько русских?

- Четверо. Может, больше, не знаю... Четверо было...

- Оружия много?

- На вас хватит...

- Задушить его к едреной матери! - не выдержав, проревел Самурай. - Чурка сраная!

Горец покосился на него. Волей-неволей, а слыша такие слова, он чувствовал оскорбленным и себя. Ничего не мог с этим поделать... Влад не обратил на его рев никакого внимания.

- Если ты соврал хоть одно слово, мы вернемся, - сказал он.

Юрка развернул и нехотя свернул свою удавку.

- Считай, что тебе повезло, вонючий шакал! - поставив тяжелый ботинок на забинтованное колено боевика, произнес он и сделал ногой движение, словно давил какое-то насекомое.

Раненый не выдержал и заорал. Из-под косынки сверкнули холодные голубые глаза... Самурай постарался затеряться за спинами Горца и Лешего.

- Тебе же потом пулю в спину пустит... - услышал Хусейн его ворчание у себя за плечом.

Они шли по свежим следам. Заметок было много: то поломанная ветка, то кровь. Уходили пешком (на машине тут и не проедешь). Значит, где-то совсем рядом... Совсем...

И вот они вышли к большому имению, которое, казалось, затерялось в горах.

- Вульф, - вдруг произнес доселе молчавший Афганец. Послушай, а какого черта мы вмешиваемся? Это их разборки... Мы же никогда не лезли в это дерьмо...

Влад ничего не сказал. Рассвело, и действовать нужно было быстро.

Коротко обсудив план действий, "оборотники" рассыпались во все стороны. Казалось - в полном беспорядке.

Хозяин, принимавший у себя неожиданных ночных гостей, только что разошедшихся по отведенным для них комнатам, наконец-то мог лечь. Жене его это счастье не грозило: поди накорми такую ораву! Для этого надо встать в четыре и больше уже не сомкнуть глаз до наступления темноты. Она молча и безропотно возилась на кухне, и старшая падчерица, семнадцатилетняя Сацита, помогала ей управляться по дому. Остальные дети, как и мужчины, спали.

Женщина загнала под ноготь занозу и только присела на табурет, чтобы вытащить ее, как вдруг откуда-то из леса до нее донесся протяжный волчий вой. Сацита вскинула светловолосую, обмотанную тонкой косынкой, голову и с тревогой переглянулась с мачехой. Волк затих.

Едва хозяйка взялась за казан и зажгла огонь на плите, во дворе началась стрельба. Гости, кто одеваясь на ходу (кто-то и вообще не раздевался), кто-то - как был, хватая оружие, повалили отбиваться.

Женщины, пригнувшись, чтобы не получить пулю, прилетевшую через окна, бросились в задние комнаты - к детям.

Дальнейшая неразбериха длилась еще минуты три. Бросив Саците отцовский обрез, мачеха выволокла из-под кровати пасынка громадную плетеную клетчатую сумку и выхватила оттуда автомат. Мальчишки тоже вооружались, но хозяйка крикнула им, чтобы сидели и не лезли.

В доме уже хозяйничали чужие люди с замаскированными лицами. Женщина выстрелила в одного, он отлетел, выматерился (бронежилет - поняла она, но только поздно) и швырнул в нее нож. Лезвие вошло под ключицу и острие выскочило со спины. Глухо застонав и выронив автомат, женщина повалилась на ковер в коридоре...

Ступая через разбросанные по дому тела, наемники заглядывали в каждый угол. Афганец ругнулся на глупо подставившегося под очередь Санчо-Панчо и пощупал горло раненной женщины. Она была без сознания, но умирать пока не собиралась.

На втором этаже, в глубине, снова поднялась стрельба. Неужели не все боевики сложили голову?

- Едрит твою мать!!! - рычал сверху Самурай. - Шакалята достали!!!

Мальчишки дрались свирепо, но были захвачены запрыгнувшими в окно Лешим и Бабаем. В них даже не пришлось стрелять. Девчонки сбились в кучу и голосили. Сациты в комнате не было. О ее существовании наемники пока не догадывались.

Злобствующий Самурай едва не затоптал двухлетнего сына хозяина, который по неразумению выполз из кровати и отправился разыскивать веселящихся отца и его друзей. Папа стреляет - и это интересно! Влад успел выхватить пацаненка из-под ботинок ревущего, как разъяренный слон, Юрки.