Пламя пяти сердец

ГЛАВА 2

Но убедить Тэррика, господина господ, фрейле восходного войска было не так-то просто. Он выслушал Номариама спокойно и не проявлял признаков гнева, но когда тот замолчал, просто поднялся и подошел к огню — как Шербера подозревала, чтобы скрыть выражение своего лица, — и молчал так долго, что они едва не решили, что ответа и вовсе не будет.

— Я пока еще в рассудке. — Об голос можно было высекать огонь. — Я не собираюсь рисковать жизнью моей акрай и моего лучшего мага ради спасения своей.

Шербера вздохнула. Она знала, что доводы будут именно такими. И она знала, что упрямство Тэррика — это не его характер, не попытка доказать кому-то, что он может превозмогать боль и не показывать этого ни движением брови, а вера, основанная на величайшем заблуждении его народа.

Фрейле до этого не болели болезнями этого мира. Они умирали от тяжелых ран, но могли пить воду из реки и есть немытые плоды, и находиться целыми днями в целительской палатке рядом с больным, выхаркивающим в тазик свои сожранные чахотницей легкие — и все знали, что их не коснется ни срамная болезнь, ни другая зараза.

Тэррик все еще не верил, что может умереть. Он болел, ему становилось то лучше, то хуже — но он не верил.

— Возвращайся к себе, маг, — сказал он Номариаму. — Ты тоже, Чербер. Началась метель. Проверять посты я сегодня не буду, это бессмысленно. Даже если зеленокожие подойдут к самой деревне, мы этого не увидим. Я останусь здесь и сохраню повязку в тепле, как и наказал Олдин. Иди.

— Я думала, Прэйир — упрямец, — пробормотала Шербера себе под нос, когда они с Номариамом вышли в метель, держась друг за друга. — Но Тэррик...

— Он поверит только тогда, когда не сможет удержать в руке афатр, — сказал ей Номариам. — Или когда свалится с коня на глазах у всей армии, и скрывать станет невозможно. И это случится уже скоро, Шербера.

Он оказался прав.

***

В целительском доме было жарко натоплено, но дверь была открыта, чтобы ходил сквозняк. Олдин проверял повязку на голове того самого единственного выжившего в бойне мальчика — они забрали его с собой, раз уж в его деревне никого не осталось — пока одна из лекарок держала рядом таз. На глазах Шерберы мальчик побелел, потом позеленел и его вырвало. Увидев акрай, он весь залился краской и попытался сесть, но тут же снова закашлялся и исторг из себя желчь.

— Я помогу, — сказала она лекарке, и та отдала ей таз с нескрываемым вздохом облегчения.

Кроме мальчика и красивой, но очень бледной женщины, лежащей на свернутой в несколько слоев и уже пропитавшейся насквозь кровью ткани, в доме никого не было, и когда мальчик наконец откинулся на лежаке, истощенный рвотой, Шербера отвела Олдина в сторону и сказала, что Тэррик согласился.

Не потому что ему понравился план, который предложили Номариам и Шербера. А потому, что вчера, когда их застигла метель, и из нее навстречу армии выбежал отряд зеленокожих, Тэррик отдал приказ защищаться и... лишился чувств и упал с лошади прямо в снег.

Подоспевший Номариам убедил остальных в том, что фрейле сбила с лошади запущенная одним из зеленокожих палица. Его оттащили в повозку целителей, и он пролежал в беспамятстве почти всю ночь и половину следующего дня.

Шербера знала, что не сможет сомкнуть глаз от беспокойства. Когда Тэррика занесли в деревенский дом и уложили на кровать, она села с ним рядом и сидела тихо, как мышка, периодически обтирая лоб и лицо своего господина мокрой тканью, поднося ему воды, слушая его хриплое дыхание и молясь Инифри, чтобы они не опоздали.

К полуночи Тэррик пришел в себя.

— Чербер. — Голос был слабым, но ясным.

— Я здесь, господин, — тут же откликнулась она.

— Где близкие?

— Ты отослал их в другой дом, они не возвращались. Мы одни.

— Мы в Дальних землях? Мне ведь не приснилось? — осторожно спросил он после недолгого молчания.

— Вчера переправились через Оргосард, — подтвердила она.

— Зеленокожие? Что с ними?

— Твои воины убили их, господин. Мы победили.

Тэррик слушал тишину, нарушаемую треском поленьев в очаге, а потом снова говорил, задавал ей вопросы и сам же давал на них ответы, как будто молчание давило на него, как будто ему хотелось постоянно быть уверенным в том, что он не один.

— Ты знаешь, почему эти земли называются Дальними, Чербер?

— Потому что они тянутся в Даль на краю мира, — говорила она.

С его губ срывался смешок.

— Я видел ваш мир целиком, Чербер. У него нет края. Он круглый, как ягода, и висит в пустоте возле круглого солнца. И кружится вокруг него, кружится, кружится, кружится... Я видел, Чербер. Все так и было.

Он явно бредил, но Шербера спешила согласиться и приносила ему еще теплого отвара и заставляла выпить, чтобы выгнать жар из крови.

Вечером деревню снова атаковали зеленокожие, но метель кончилась, и войско легко отбило удар. Тэррик порывался встать с постели, хотел идти в бой, и только Олдин, удержав его своей нечеловеческой силой, смог его остановить.

— Если ты свалишься с лошади сейчас, никто не поверит в палицу. — Он прижал Тэррика к постели так легко, словно фрейле был не воин, а ребенок. — Тебе лучше лежать. Ты еще слаб.

— Я должен вести войско.

— Мы никуда не идем. Зеленокожих мало, воины почти отбили атаку.

— Я хочу быть там. — Его глаза блестели возбуждением и жаром, но язык заплетался, и слова становились все бессвязнее. — Я должен быть там! Что ты сделал... что ты... Целитель, ты будешь...

Глаза Тэррика закрылись на полуслове, и он вроде бы уснул, и только тогда Олдин отпустил его и отошел к огню, где сидела Шербера.

— Я подмешал в отвар успокаивающие травы. Иначе он уйдет, и мы его не удержим. Ему нужно быть на передовой, иначе он чувствует себя бесполезным. — Он оглядел ее: слипшиеся от пота волосы, тяжелые покрасневшие веки, затуманенный взгляд. — Тебе надо отдохнуть.

Но она не могла оставить его. Она была рядом, пока Тэррик не проснулся, а потом помогла своему господину сесть, опираясь о стену, и даже не бросала в его сторону возмущенные взгляды, пока он говорил с близкими, принесшими доклады о ходе боя.

Зеленокожие бежали. Деревня была отбита. Пострадавших среди восходного войска было немного: одному палицей пробило голову, и он умер, еще четверо было укушено, но без заразы их раны заживут быстро.

— И пока мои люди умирали, я сидел здесь, в тепле, и не делал того, что должен был. — Он был весь огонь боя, магия, власть. Шербера не понимала его до конца, но она понимала, что смерть все еще ходит рядом, и не намерена была отступать. — Чербер. Не смотри на меня так. Ты знаешь, это мой долг.

— Тэррик, если бы ты только позволил нам...

— Так Прэйир был прав? Ты ищешь смерти, чтобы исполнить пророчество?

Она так и застыла с открытым ртом.

— А ты не думала, что это может быть и твоя смерть? Что это твоя смерть может ходить рядом, и, попытавшись обмануть ее, Номариам отправит тебя прямиком в объятья матери мертвых?

Тэррик никогда еще не говорил с ней так: по-настоящему разъяренно, хоть и не повышая голоса, озвучивая то, о чем даже ни разу не задумывалась она.

— Я хочу, чтобы ты больше не говорила со мной об этом.

Шербера отошла к противоположной стене и встала, прислонившись к ней, так, чтобы видеть его лицо. Она знала это выражение. С таким Тэррик отдавал приказы. С таким говорил вещи, которые не обсуждались, а просто выполнялись — именно потому, что так сказал он.

Но она не забывала мысль, пришедшую к ней в тот далекий день. Она принадлежала своим мужчинам, да. Но и они принадлежали ей.

— От того, что мы не будем об этом говорить, ничего не изменится, — сказала она.

— Да, Чербер. Ничего. Я не готов на такой обмен и никогда не буду готов. Поэтому я прошу тебя перестать.

— Я — акрай, — сказала она. — В этом мое предназначение, и в этом мое отличие от обычной постельной девки, согревающей ночи пяти мужчин. Поэтому вы и связались со мной клятвой. Поэтому ты и выбрал меня.

Его глаза потемнели так, что на мгновение ей стало не по себе. Но она должна была договорить.

— Ты говоришь о своем долге, Тэррик. А это мой.

Она замолчала, злясь на себя, на его упрямство, на безрассудность, и одновременно понимая, что именно эти качества и делали из него господина, за которым шли на смерть с улыбкой на устах.

Ему было всего двадцать две Жизни, а его мир был разрушен, от его народа осталась лишь горстка людей, которых можно было пересчитать по пальцам, а теперь еще и болезнь, долгая, изматывающая, не убивающая его, но и не позволяющая исцелиться вот уже столько времени.

Но и она была не просто женщиной, знавшей вкус его губ и жар его тела.

Акраяр могли исцелять тяжелые раны своих спутников, хоть и сами потом болели и были слабы, пока не восстановится магия. Инифри дала им эту силу. Шербера владела ей. Она могла ей воспользоваться.

Она могла попытаться.

— Ты хорошо исполняешь свой долг акрай, Чербер, — заговорил Тэррик, и она была поражена тем, сколько усталости слышит в его голосе. — Ты проводишь со мной каждую ночь, потому что знаешь, что нужна мне. Мне не в чем тебя упрекнуть.

Столько всего поднялось в ее сердце при этих словах, но она промолчала, понимая, что сейчас не время и не место.

— Ты права. У нас у каждого есть долг, и чтобы я мог исполнить свой, ты должна исполнить свой. Позови Номариама.

И он бессильно откинулся на стену и закрыл глаза, показывая, что разговор окончен.

***

В пустом доме — близким приказано было не заходить сюда под страхом смерти — посредине комнаты поставили стул, и Тэррика, господина господ и ее спутника, усадили на него со связанными за спинкой руками, лицом к двери и спиной к горящему очагу.

Рубицы на Тэррике уже не было. Его смуглая, любящая солнце кожа обычно отливала золотом в тусклом свете пламени, но сегодня ее цвет казался землистым, как песок, присыпанный пеплом, а губы и вовсе стали серыми, почти исчезнув с лица и сделав его еще более непохожим на лицо людей.

Вот только Шерберу эта непохожесть не тревожила. Ее тревожило другое.

Непроницаемое выражение глаз, скрывающее сильнейшую боль. Капельки пота над верхней губой, причиной которым был вовсе не жар очага. Она заметила, как чуть заметная судорога пробежала по лицу Тэррика, и вздрогнула, чувствуя, как та же сама судорога свернула ее внутренности узлом.

Они задумали настоящее безумие. Помоги им всем Инифри.

Шербера и Олдин переступили порог в тот самый миг, как Номариам снял с раны повязку, обнажив красный цветок лихорадки, распустившийся над ключицей Тэррика. Лепестки захватывали плечо и тянулись к грудине длинными тонкими полосами, похожими на пальцы. Отпечаток ладони матери мертвых, ее метка. Если они ничего не сделают, этот красный цветок прорастет внутрь и убьет его.

Она молилась Инифри, чтобы они не опоздали.

Шербера старалась не глядеть на Тэррика. Помогая Номариаму подготовить рану, она старалась быть просто акрай, выполняющей свой долг, и это было легче, если не натыкаться на взгляд темных глаз.

Если ты передумаешь и откажешься, я не буду винить тебя... — говорили эти глаза. — Тебе не обязательно это делать. Не обязательно. Не обязательно.

Нет, она не могла смотреть на него.

— Готово, — сказал Номариам, промокая рану сухой тканью и отступая, и Шербера по его знаку осторожно уперлась рукой в здоровое плечо Тэррика и уселась к нему на колени, крепко обхватив бедрами его бедра. Они должны быть друг к другу как можно ближе, когда он умрет. Ей придется отдать ему много магии, а это можно было сделать, только когда тела соприкасались.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга молча — последний шанс для обоих, последняя возможность отступить... вот только каждый знал, что не воспользуется ею и пойдет до конца.

— Мы готовы, маг. — Голос фрейле прозвучал резко, как удар кнута. — Начинай.

Олдин, незаметно оказавшийся у очага, бросил в него пучок травы, и пламя окрасилось оранжевым. В воздухе запахло болотом, сыростью и гнилью.

— Змея укусит тебя вот сюда, фрейле, — Номариам едва ли коснулся плеча Тэррика с той стороны, где была рана, но Шербера все равно вздрогнула. — У тебя начнутся судороги, а потом твое сердце остановится, и на какое-то время ты умрешь. Смерть решит, что забрала тебя, раз тебя не будет среди живых... и вот тогда мы ее обманем.

Олдин бросил еще траву, и цвет пламени сменился на ярко-желтый, а запах стал насыщенным и терпким, как неразбавленное вино.

— Тебе придется отдать ему почти всю магию, которая у тебя есть, — сказал Номариам уже Шербере. — Отдать сразу, одним сильным ударом... выпустить прямо в сердце, чтобы оно ожило и забилось снова. Времени будет мало. Тебе придется сделать это очень быстро.

— Я сделаю, — сказала она.

— Если у Шерберы не хватит магии, вы умрете оба, — напомнил Олдин. — Ну а если умрет Шербера, — добавил он спокойно, — Номариаму лучше сразу убить и себя, и меня.

Потому что, стоит им переступить порог, как Фир разорвет их на части. Потому что как только с расправой закончит карос каросе, Прэйир возьмет свой меч и разрубит каждую еще трепыхающуюся часть пополам, а потом скормит рыбам, живущим в Оргосарде, чтобы их магия и их плоть умерли вместе с ними.

И пусть они все еще рычали друг на друга, как два диких зверя: Фир и Прэйир, воины, ставшие ее мужчинами, но Шербера успела заметить, как они обменялись взглядами, полными мрачного обещания. Они всерьез были намерены исполнить угрозу. Если дело дойдет до этого, они были заодно.

— Я не предложил бы тебе этого, если бы не был уверен, что теперь ты сможешь, — сказал Номариам, положив руку ей на плечо. — Как женщина теряет каждую луну немного крови, так и ты каждый день отдавала фрейле свою магию. И как женщина, которая может родить и не умереть, потеряв столько крови, что это убило бы любого мужчину, так и ты сможешь отдать фрейле свою магию и выжить.

Олдин в третий раз бросил в огонь траву, и пламя окрасилось в цвет крови, чтобы через мгновение стать обычным. Тени спрятались в землю, полумрак сгустился вокруг, и в воздухе поплыл странный горьковатый запах. Шербера заметила, как успокаивается дыхание Тэррика, почувствовала, как расслабляется его тело, заметила, как сходит с лица землистый цвет. Ему стало лучше... пусть и ненадолго, но лучше, и ее сердце дрогнуло, когда в глазах его появился знакомый ей блеск.

— Она укусит его прямо в рану, — сказал ей Номариам, погладив по волосам, как ребенка. — Но тебе вреда не причинит, хоть и обовьется вокруг. Доверься магии, Шербера. А мы будем молиться Инифри.

Он поцеловал ее в лоб и отступил, и Олдин тоже коснулся легким поцелуем ее губ и отошел прочь, встав чуть поодаль, чтобы в случае чего тоже прийти на помощь. Шербера поерзала, усаживаясь поудобнее, и глаза Тэррика вспыхнули, скользя по ее телу, а уголок тонких губ изогнулся в усмешке.

— Если как-нибудь решишь... оживить меня таким способом, Чербер, я не буду против. Но только без связанных рук.

Его откровенный намек был таким неожиданным, что она не выдержала и рассмеялась, и тут огромная невидимая Тэррику змея обвила их своими тяжелыми кольцами и прижала друг к другу.

Сильнее. Сильнее. Сильнее, пока они почти не лишились возможности дышать и не застыли, касаясь друг друга носами и понимая каждый, что от решающего мгновения их отделяет только миг.

Шербера наклонилась и поцеловала Тэррика со всей страстью, на которую была способна, отвлекая и его, и себя от того, что должно было вот-вот случиться. Она чувствовала под руками биение его сердца, быстрое, частое, такое же, как ее, и ей почему-то казалось: случится что-то страшное, если она еще хотя бы раз не поцелует его, не поймает губами его дыхание, не разделит его с ним на двоих...

Огромная змеиная челюсть раскрылась, обдав ее едким запахом яда, и острые зубы впились Тэррику в плечо.

Он не вскрикнул, не вздрогнул, не сделал ни движения. Вскрикнула, отрываясь от его губ, Шербера, и когда змея разжала зубы, выпустив яд, и тело Тэррика задрожало от боли, ему, а не ей пришлось повторять снова и снова, ловя ее взгляд и уговаривая их обоих поверить:

— Все уже прошло, видишь? Все прошло. Я даже успею поцеловать тебя еще раз, Чербер. Это не больно, мне почти не...

Его тело напряглось под ней, став тверже камня, и судорога выгнула его дугой, заставляя застонать сквозь стиснутые зубы.

И это было больно.

Шербера обхватила лицо Тэррика руками, но судорога была слишком жестокая, и ей пришлось тут же его отпустить. Из прокушенной губы ей на рубицу брызнула кровь, но Шербера едва ли это заметила: ее саму колотило, ее дыхание тоже срывалось, и она только огромным усилием заставляла себя не отвести глаз.

— Не борись, фрейле, — голос Номариама звучал как будто издалека. — Позволь яду сделать свое дело. Позволь ему отравить тебя, ты должен перестать бороться.

На мгновение Шербера почти поддалась панике. Уже ничего нельзя было изменить, и человек, с которым она проводила ночь за ночью, мужчина, который дал ей то, о чем она и не мечтала, умирал у нее на глазах, сжимая зубы и безуспешно пытаясь вырваться из связывающих его пут.

Он умирал, потому что доверял им. Он позволил себя убить, потому что верил ей, потому что это она убедила его, что так будет лучше, потому что Номариам выдумал этот глупый план, а Олдин поддержал, и теперь она может потерять Тэррика навсегда.

Нет! — сказала она себе, стиснув зубы. — Пока я — его акрай, этого не будет!

Так же внезапно, как и начались, судороги затихли. Лицо Тэррика было белым как снег, глаза постепенно заволакивал смертный туман, дыхание становилось все тяжелее и реже. Она все-таки обхватила руками его лицо, и ей показалось, что она держит в ладонях кусок камня, безжизненный, твердый, холодный.

— Вот и все, Чербер.

Тэррик попытался ей улыбнуться, но не смог. Голос охрип и сорвался на последнем звуке, и Шербера не выдержала и уткнулась носом в шею своего господина, чтобы не видеть его тускнеющих глаз. И пусть она не могла смотреть, но не могла не касаться, и пальцы все скользили по холодным щекам, очерчивали резкие контуры челюсти, задевали короткие ресницы, обводили тонкие губы и не могли остановиться.

В ее сердце что-то трещало и лопалось, раздирая ее изнутри и пробиваясь наружу, и имени этому Шербера все еще дать не могла.

— Тэррик. — Но это имя она знала. И она повторила еще раз, так, чтобы фрейле услышал и понял, что она хотела сказать. — Тэррик, господин мой...

Он дышал все реже, и сердце билось все тише, а потом ее пальцев коснулся последний легкий выдох, и наступила тишина.