Пламя Атлантиды

ГЛАВА 4

Ее руки не дрожали, когда она решительно завязала ленты темного плаща на своей шее в причудливый узел. На ее красивом лице не было ни тени волнения, сомнения или нерешительности. Чуть прикусив чувственные губы для прилива крови, Латима медленно подошла к огромному зеркалу, занимавшему практически всю стену в покоях, отведенных для иноземных послов и амбитадоров.

В этот поздний час в императорском дворце Алессии царила неестественная тишина. Свита Лучезарной наверняка крепко спала в своих отдельных комнатах, их сон всегда был чутким — воительницы-Пантеры помнили о том, что находятся на вражеской территории, пусть даже под иллюзией шаткой дипломатической неприкосновенности были готовы встать на защиту своей госпожи по первому сигналу тревоги.

Вспыхнувшее между императором и послом вожделение не было тайной для сопровождающих. Так повелось издавна в Атланте — не стесняться своих желаний, брать то, что хочешь получить, по возможности, мирным путем, если же нет — приложить усилия. В любви, как и на войне, обычно хороши все методы. Надо лишь уметь предвидеть последствия своих деяний на несколько шагов вперед, чтобы понять, какой именно результат в итоге получишь.

Латиме Лучезарной потребовалась вся ее выдержка, железное, выработанное долгими зимами самообладание, чтобы сохранить спокойствие, не позволяя пламени взбунтовавшейся плоти одержать верх над разумом.

— Не преграда согласию между державами мое утомленное сердце, — Латима редко использовала в своей речи подобные поэтические обороты. Но сейчас она несла послание от матриарх, которая славилась своим красноречием, и собиралась произвести на молодого императора самое благоприятное впечатление. — Долг соглашения вновь принуждает меня, забывая усталость, скрепить его оттиском новой печати.

Она без тени смущения разглядывала мужчину, сидящего напротив во главе длинного каменного стола переговоров. Оружие, которым были увешаны стены зала, не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления — вооружение Спаркалии во многом уступало Атланте, которая всегда негласно работала над укреплением военной мощи. Лаэртия не жалела сил и злата на исследование и разработку новейших видов оружия, информация о котором содержалась в строжайшем секрете. Клинок булатной лассирийской стали, тяжелые арбалеты, громоздкие копья — давно мудрые девы ее империи усовершенствовали подобное оружие. Легкие мечи рубили все живое на своем пути, арбалеты, которые легко было умостить на плече, поражали цель с максимальной точностью, а копья были невесомы и точны, достигая в полете запредельной скорости. О том, чем занимались ученые мужи в лаборатории Лаэр, она редко интересовалась, но знала одно, когда это оружие увидит свет, Атланта станет непобедима.

Декорированные златом и металлом Фебуса стены, россыпь слез пустыни и смарагдов по капители колонны — она никогда не была заложницей роскоши и богатства, хотя вынуждена была признать, насколько богатыми были залы этого дворца. Но даже их блеск и великолепие меркли на фоне молодого императора жестокой империи.

Аларикс Фланигус, не стесняясь, буквально ел глазами прекрасного посла Атланты. В глубине светлых омутов с искорками неприступного льда сложно было прочесть истинные эмоции. Вся поза мужчины выражала снисходительную скуку, его мысли витали далеко за пределами зала и совсем в иной плоскости. Латима вела разговор спокойно и невозмутимо, ни один мускул ее не дрогнул, выдавая в точеных чертах лица истинное волнение, наверняка ее взгляд был таким же холодным и сосредоточенным. Но это не мешало ей любоваться величественной фигурой императора с телом воина, скользить внимательным взглядом по сильным рукам с бугрившимися мышцами и четкой сеточкой вен, крыльям широкой груди, рельефному торсу и сильным ногам. Пожар опасного, будоражащего кровь вожделения растекался по ее телу, пришлось собрать все свое мужество и сделать над собой горячие усилия, чтобы не дрожать от внезапно нахлынувших чувств.

Никогда еще Лучезарная не видела столь красивого и сильного мужчины. В свои двадцать пять зим она успела познать очень многих, узнать цену чувственному наслаждению от единения в закрытых покоях под пологом лазурного шелка, но чувств подобных тем, что она испытывала сейчас, ей еще не довелось впустить в свое сердце. Все мужчины, которые делили с ней ложе, и близко не стояли с волевым и мужественным Алариксом. Мужи Атланты были слабы и податливы любому приказу дев империи, не осмеливаясь просить о чем-либо и отказывать — подобное своеволие всегда жестоко каралось. Она забывала их лица с восходом солнца, те же, кто оставлял след в памяти благодаря своим навыкам и проявлением характера, давно отправились в чертоги Антала. Латима не имела права компрометировать свое имя излишними подробностями своих чувственных удовольствий.

Она не стеснялась дарить своим партнерам ласку рабов, она испытывала запретный восторг, когда крепкие рабы, бывшие воины, держали ее роскошные косы в захвате сильных рук, имея ее гибкое тело по своему усмотрению, подводя гордую воительницу к тонкой грани удовольствия, смешанного с болью. На время опасная и своенравная Лучезарная становилась робкой и уязвимой в их крепких объятиях, позволяя тем чувствам, которые была вынуждена прятать глубоко, вырываться из груди вместе со слезами и счастливыми стонами. Только тогда ее тело дрожало от экстаза, горло саднило от стонов и криков наслаждения, а в глубине души вспыхивали, взрываясь и распадаясь на блики света, сотни небесных светил, которые открывали врата навстречу абсолютному счастью и умиротворению.

Но стоило первым лучам солнца окрасить горизонт, полет обрывался на своем пике. Латима смущенно улыбалась своему ночному любовнику, который внутренне расцветал от осознания того, что смог покорить самую жестокую и прекрасную деву империи, втайне забавляясь его иллюзиям абсолютного превосходства. Занятно было наблюдать его гордо вздернутый подбородок, злорадную улыбку, пошлые замечания, которые вливались в кровь новыми очагами тайного удовлетворения; страстная ночь развязывала язык всем без исключения, так забавно было слушать ахинею каждого из временно возвысившихся рабов. О, все без исключения любили пофилософствовать на отвлеченные темы после жаркой ночи с Лучезарной. Многие недоумевали, как Атланта смогла добиться величия, если ее девы в постели оказывались бесстыдными и готовыми на все рабынями мужчин, и, не имея сил смириться с собственной жалкой участью, наполнялись чувством глупого превосходства. Иные строили планы на последующие ночи, расписывая в деталях свои низменные желания; у всех без исключения преобладало одно — заставить приближенную матриарх ползать в ногах, умоляя о ласке. Особо запомнился пленный воин Кассиопеи, пронзенный стрелой Криспиды от одного только поцелуя, который признался в том, что давно разработал план побега из шахты, где смог возвыситьлся до главного надсмотрщика за рабами. Не в силах вернуть ускользающий разум после рабской ласки в исполнении Латимы, он легко сдал всех своих соратников, умоляя взамен лишь об одном — чтобы прекрасная Лучезарная бежала из родной империи вместе с ним и вошла в его дом величественной супругой.

Но, стоило лишь резным дверям ее покоев закрыться за очередным любовником с первыми лучами зари, его жизнь была предрешена. Латима считала ниже своего достоинства марать собственные ладони их кровью. Нож, удавка на шею, камень, пучина глубоких вод — исход был один.

Верные Пантеры ожидали у дверей завершения жаркой ночи, чтобы заставить того счастливчика, кому удалось разделить ложе с их госпожой, замолчать навеки. Иногда Латима выпроваживала мужчин задолго до рассвета, таким образом, награждая своих преданных воительниц за их службу и верность. В одном она не сомневалась никогда: все эти мужи умирали счастливыми, даже не успев осознать, что их земной путь оборвался. Закрывая глаза в краткой предсмертной агонии, они уносили в чертоги своих богов лик самой прекрасной девы из всех тех, которой им доводилось обладать в течение всей своей жизни.

Жалела ли она хоть кого-нибудь из них? Нет, Латима не могла припомнить ни единого подобного случая. Участь рабов была жестока и незавидна. Исключения составляли лишь мужи из знатных родов Атланты, но они были покорны до оскомины и не оставляли искрящегося следа в памяти чувственной девы. Лишать их жизни не имело смысла — они молчали под страхом жестокой смерти, втайне надеясь, что однажды снова будут удостоены чести ласкать столь прекрасную женщину.

Слава о жестокости Лучезарной девы Атланты ширилась территориями далеких земель, обрастала легендами и небылицами; сотни паломников стремились в матриархальную империю лишь для того, чтобы узреть ее — прекрасное, но такое опасное видение. Она по праву делила свою экстравагантную славу с Лаэр, — две такие разные женщины, словно день и ночь в цикле круговорота, и такие же близкие! Ничто не могло разрушить их дружбы. Лаэртия никогда не осуждала методы подруги, как казалось Латиме, даже одобряла подобные действия, потому как не в меру длинный язык любого из самцов мог скомпрометировать империю.

… — Больше торговых путей, но не смей окропить договор кровью жертв на пути к своей славе!

Лучезарная бегло просмотрела свиток папируса с очередным соглашением относительно беспошлинной торговли между Атлантой и Спаркалией и подняла пылающий стилос.

Ее чувственные губы сомкнулись, когда она подула на огонек оранжевого пламени, заставляя его погаснуть, и поставила росчерк герба империи на соглашении. Одно движение руки и свернутый в трубочку документ покатился по гранитной плоскости стола переговоров навстречу Фланигусу. Латима пристально наблюдала за его движением, боковым зрением отметив, как поднялись вверх брови Аларикса.

Она уважала обычаи чуждой империи, но подниматься со своего места сочла ниже своего достоинства. К тому же, на таком расстоянии не было слышно стука ее сердца, которое не желало замедлять свой бег от одного присутствия мужчины, который столь сильно волновал ее. Грудь девушки налилась сладострастной негой, скрытые шелковой юбкой складки обнаженного женского естества увлажнил нектар неподвластного разуму желания, и она провела кончиком языка по пересохшим губам, понимая, что этот жест может выдать с головой ее истинные мысли.

Длинные пальцы императора Спаркалии легли на свиток, задержавшись на нем на короткое мгновение. Его внимательные светлые глаза с насмешливым интересом изучали сидящую напротив девушку. Латима прекрасно знала этот взгляд, который так часто приходилось наблюдать у властителей патриархальных держав — усиленное превосходство, призванное скрыть пожар желания, который в их империях считался проявлением недопустимой слабости. Гордый Аларикс мог обмануть кого угодно своей показательной невозмутимостью, но только не ее. Волны чувственного жара возмущенной плоти омывали просторный зал переговоров, падали невесомыми горячими лепестками на кожу Латимы, разжигая ответный пожар вспыхнувшего вожделения. Очаг жертвенного костра неминуемого влечения разгорался между ее сомкнутых ног, скользил ошеломительной пульсацией по стеночкам пещеры Криспиды, поднимаясь выше, сжимая сердце своими неумолимыми чувственными тисками, вызывая легкое головокружение. Никогда прежде гордая воительница не испытывала подобного — это была стена вечного, негасимого огня, массив неумолимого цунами, порыв ураганного ветра. Страсть завладела телами и сознаниями, неведомая прежде, поглощающая, сжигающая все преграды на своем пути и не знающая пощады. Этому безумию не суждено было стать временным и угасающим с первым единением двух сущностей, неизбежное столкновение-соитие разожжет его еще больше и сильнее, затопит счастьем без опустошения.

Латиме не было страшно. Кажется, именно сейчас она испытала неловкость за то, что втайне посмеивалась над Лаэртией и чувствами своей матриарх к Арию, отцу принцессы Ксении. Во уже три зимы, как гордый воин, вольный спутник Справедливой отбыл в чертоги Антала, пав смертью храбрых на поле брани. Тогда Атланта не только оттеснила падаль Черных Земель подальше от Лассирии, но и аннексировала часть территорий крупного рабовладельческого царства.

Аларикс медленно, как показалось Латиме, намерено чувственным движением длинных пальцев развернул пергамент и слегка сдвинул брови, внимательно изучая текст. Лучезарная отпила холодной ключевой воды из резной пиалы, чтобы унять жар разгоряченной плоти, и заставила себя отвлечься, вспомнив о Лаэр и ее чувствах к вольному спутнику.

Арий был рожден в землях Белого Безмолвия — далекой империи, где зима царила постоянно, и даже приход краткого лета не длился более тридцати солнечных круговоротов. Большую часть времени землю покрывала мгла, а на небосводе бог Аэдин писал живописные картины ярчайшими переливами светящихся красок. Там царил непривычный для иных империй уклад жизни — если в Атланте была абсолютная власть женщин, в Спаркалии и Кассиопее — мужчин, то земля Белого Безмолвия даровала одинаковые права и мужам, и девам от рождения и вне зависимости от их принадлежности к знати. Белокожие валькирии сражались бок о бок с великими воинами, их свободы никогда и ни в чем не ущемлялись, а в семьях царило взаимопонимание и уважение друг к другу.

На исходе летней декады Арий из рода Покорителей Стихии впервые появился во дворце Атланты. Тогда Лаэртия восседала подле матриарх Атлантиды, ее епархией было ведение необременительных переговоров, касающихся торговли, искусства и архитектуры. Великий воин Белых Брегов поразил всех без исключения женщин своим сильным телом, белоснежной кожей, ледяными голубыми глазами и длинными волосами цвета пшеницы, так похожими на волосы принцессы Лаэртии. Даже Латима тогда отметила его экзотическую красоту и недюжинную силу, испытав мимолетное томление внизу живота. Но достаточно было одного взгляда Лаэр, чтобы девушка погасила вспыхнувший интерес — право принцессы было неоспоримым.

Он не просил военной поддержки, торговых путей или же иных благ. Не более двадцати круговоротов тому назад драккар Аннег из рода Покорителей Стихий, его горячо любимой сестры, потерпел крушение у берегов Черных Земель, сбившись с курса и так и не достигнув побережья Кассиопеи, где северная валькирия намеревалась приобрести партию слез пустыни в качестве своего приданого. К счастью, ей в некотором роде повезло — вождь Черноземии не стал выставлять белокурую красавицу на аукцион, а отправил в качестве подарка матриарх Атлантиде в благодарность за временное предоставление водного коридора.

Рабыне-северянке было столько же зим, сколько наследной принцессе Атланты, и матриарх направила девушку в услужение к своей дочери. Лаэр, а вместе с ней и Латима, были с первых дней восхищены выдержкой и достоинством молодой рабыни. Уже на второй солнечный круговорот принцесса избавила девушку от рабского ошейника. Они проводили время в долгих беседах и сами не заметили, как сдружились между собой. Веселая и никогда не теряющая присутствия духа Аннег открыла будущей матриарх несколько секретов в обращении с оружием. Их часто можно было увидеть втроем на тренировочной площадке, где они совершенствовали свои навыки, а после отдыхали в тени вечерней прохлады.

Арий потратил все свои силы и время на поиски пропавшей сестры, и вот след привел его в Атланту. Лаэртия выслушала великого воина вдумчиво и внимательно, ничем не выдав своего моментально вспыхнувшего интереса к этому мужчине.

— А что если, Арий Покоритель Стихий, я откажусь вернуть тебе сестру? Гордая дева наполнила мои дни радостью и довольством, и я не желаю терять верную подругу.

Словно молния сверкнула в ледяных глазах северянина. Рука воина легла на эфес меча, а от его голоса дрогнула даже матриарх.

— Тогда, принцесса Лаэртия, я буду вынужден позволить своему мечу говорить с тобой вместо себя!

Это была не было угрозой, но потрясенные дерзостью визитера Пантеры схватились за мечи, готовые по одному приказу матриарх Атлантиды пронзить нахального воина. Но матриарх сразу поняла, почувствовала искры необъяснимой симпатии, которые зародились между ее дочерью и этим необыкновенно красивым и статным мужчиной, поэтому не вмешивалась в разговор. Лаэртия поднялась с трона и бесстрашно спустилась к нему.

— Я буду вести разговор за вратами покоев принцессы.

Когда они вошли в ее комнату, Аннег, не поверив своим глазам, кинулась на шею брату. Лаэртия сняла маску холодной правительницы и тепло улыбнулась девушке.

— Ты свободна. Но видит Антал, как мне будет тебя не хватать!

Глаза Ария потеплели, он сделал пару шагов навстречу принцессе, но Латима, догадавшись о том, что он намеревается сделать, незаметно покачала головой, предостерегая того от падения к ногам будущей матриарх. Лаэртия же с улыбкой выслушала его сбивчивые слова искренней благодарности и, поколебавшись, накрыла сильную ладонь воина своей.

— Гостем прошу тебя быть часть осенней декады, Бесстрашный Стихий Повелитель! Сердце мое покорила твоя безрассудная смелость.

Лаэртия всегда говорила прямо, не стесняясь своих чувств — одна из неоспоримых привилегий будущей королевы. О том, что стрелы Криспиды в очередной раз поразили одновременно два сердца, было не трудно догадаться по пристальному взгляду друг другу в глаза и самой обстановке в покоях принцессы.

Спустя семь круговоротов Аннег, получив от Лаэртии несметное количество дорогих подарков, отбыла к Берегам Белого Безмолвия, где ее ждал возлюбленный. Арий же так и не смог покинуть будущую правительницу Атланты. Он с честью выдержал испытания, которым Лаэртия подвергала его, испытывая на прочность, и со временем принцесса объявила о том, что Арий Покоритель Стихий официально становится ее свободным спутником. Права мужчин, получивших этот статус, были равны правам атлантских дев и давали свободу выбора и принятия решений во всем.

Это и погубило гордого Ария, думала Латима, наблюдая за тем, как Аларикс поставил свою подпись на договоре и капнул на бумагу расплавленный свинец, закрепив росчерком герба застывающий металл. Если бы Лаэртия не наделила своего возлюбленного такими полномочиями, он бы не погиб в том бою. Лассирия была отбита у войска черных Земель, но Арий так жаждал подарить своей принцессе прибрежную территорию этой подлой державы! Воин чести и достоинства погиб от удара в спину в часы вечернего перемирия.

Лаэртия была в ярости. Всех чернокожих пленников было приказано тут же предать смерти, горели деревни и города империи работорговцев, но ничто из этого не могло вернуть Ария к жизни. Лишь присутствие юной принцессы Ксении со временем позволила улечься ее боли — белокурая и голубоглазая, настолько похожая на отца внешне, насколько отличная от него нравом.

— Если мое сердце когда-нибудь снова начнет биться, пронзенное стрелами Криспиды, мой вольный спутник не получит подобных прав! — беспрекословно заявила матриарх, когда Латима завела с ней этот разговор. — Я не желаю сжигать дотла свою душу снова, переживая смерть возлюбленного мужа!

Нить воспоминаний дрогнула и прервалась.

Аларикс Фланигус отложил документ в сторону, и Латима едва не вздрогнула, узрев его улыбку. Чувственная и решительная, она смягчила черты его волевого, словно выточенного из гранита лица, и по позвоночнику девушки побежали сладкие разряды волнительного предвкушения. Сохранить невозмутимое выражение лица было сложно, но девушка из последних сил смогла удержать себя в руках. Она не привыкла проигрывать ни в чем, не показывать свою слабость и не уступать никому, даже тому противнику, который превосходил ее во многом.

— Пора испить чашу нектара небесных плодов за достигнутое соглашение! — Аларикс использовал весь свой потенциал, чтобы заинтересовать прекрасную гостью. В его устах поэзия Атланты звучала иначе, вкрадчиво-ласково, волнуя глубоким тембром и эротичной хрипотцой приятного голоса мужчины. Латима ожидала, когда робкие и чем-то напуганные девушки наполнят их чаши красным вином. Издалека их можно было вполне принять за дочерей Атланты — та же бронзовая, словно подсвеченная изнутри кожа, темные волосы и пухлые губы, и лишь слегка ссутуленные плечи и затравленное выражение в глазах, которые они не поднимали выше пола, рассеивало эту иллюзию. Лучезарная проводила их задумчивым взглядом. На рабских рынках спаркалиек часто выдавали за атланток, потому как девы матриархальной империи никогда не становились рабынями — они либо погибали в бою за свою свободу, либо истребляли всех, кто осмеливался попытаться их поработить. Когда одна из девушек оступилась, с ее плеча сползла лямка одеяния, и Латима готова была поклясться, что заметила на ключице красные отметины от плети. Повернулась к Фланигусу, намереваясь спросить его об этом, но слова замерли на ее устах. Он подошел почти вплотную, и взгляд девушки захватили в тиски две серо-голубые льдины с мерцающим в глубине зрачков огнем скорого извержения. От волнения и близости мужчины она непроизвольно сжала пальчики ног и чересчур поспешно схватила свою пиалу с вином, едва не расплескав.

— Долгих нам зим процветания в мире и радости, — у нее кружилась голова, когда она сделала несколько глубоких глотков, осушив чашу до дна согласно традиции взаимопонимания.

Фланигус отбросил чашу в сторону. Казалось, замерли даже капли масла в высокой клепсидре в этот момент застывшего времени. Самоконтроль сорвался в пропасть, лишая самообладания, и Лучезарная испустила стон, похожая на рык возбужденной тигрицы, когда сильные руки императора Спаркалии сжали ее плечи, резко разворачивая к себе. Возмущение тут же выбила, выплеснула, растворила волна жаркого желания, сметающая все на своем пути. Когда его губы накрыли ее, воруя, заглушая стон сладострастия, мир вокруг взорвался яркими красками, ощущение необъяснимой невесомости подхватило ее ослабевшее тело, заставив напрочь вычеркнуть из памяти недавние события. Язык мужчины настойчиво разомкнул створки ее губ, проникая глубже, словно исследуя приговоренную к порабощению территорию, и Латима сама не поняла, как вернула ему поцелуй в понятной обоим агрессивной манере. Низ живота сладко заныл, насыщая кровь жаром священного пламени, бедра непроизвольно толкнулись навстречу, когда правая ладонь императора переместилась на ее скулу, огладив жестким подобием ласки. Призвав на помощь все свое самообладание — в ее планы не входило быть распятой телом императора поверх стола переговоров, подобно горожанке низшего сословия — Латима сомкнула зубки на податливой мякоти губ Аларикса и уперлась ладонями в его мускулистую грудь, мысленно приказав отпустить. Жалящая, но приятная вибрация от прикосновения к великолепному телу воина побежала сладкими змейками по коже, заставляя кровь кипеть, но девушка сделала несколько глубоких вздохов, чтобы вернуть самообладание.

Аларикс провел пальцами по губам и с усмешкой посмотрел на едва заметный кровавый след.

— Кровь пантеры течет в твоих венах, возлюбленная Бога страсти, — его голос дрожал от возбуждения. — Нам ли бежать от его искушений подобно трусливым животным?

Латима перевела взгляд на чресла императора. Загреби тебя Лакедон! Нет, не то чтобы она сомневалась в подлинности его желания — скорее, была потрясена размером того, что скрывала кожа облегающих брюк мужчины. Если она решится подарить ему ласку рабов, его жезл едва поместится в ее ротике! От этой мысли ее щеки вспыхнули алым, оставалось лишь возрадоваться тому, что глубокая бронза оттенка кожи позволяла скрыть румянец смущения от таких сладких и развратных мыслей.

— Путь мой не близок был и утомителен, смею признаться; ложе зовет меня ко сну, не к преданиям страсти под шлейфом лазурного шелка. Наш разговор не окончен, вернемся к нему непременно, но лишь с рассветом зари над прибрежными тихими водами.

Подарив на прощание ласковую улыбку, Лучезарная развернулась к двери и покинула зал переговоров, сохранив гордую осанку. Никогда императору не узнать, какой пожар бушевал в ее груди, как подгибались колени и заливались более глубоким, насыщенным румянцем щеки, как трепыхалось сердце в сетях Криспиды, которая уже натягивала тетиву своего золоченого арбалета, намереваясь пронзить ее сердце дополнительной стрелой. От этих стрел оно не истекало кровью, нет, оно лишь билось сильнее, сметая на своем пути любые преграды и сомнения. И она чувствовала кожей, как бьется сердце мужчины, оставшегося в одиночестве в зале переговоров, не осознавая, что меткой своих зубов открыла его сердце для новых стрел богини любви и сладострастия.

Едва она переступила пороги своих покоев, как Пантеры обступили ее, все еще не решаясь задавать вопросы, но сгорая от любопытства. Говорить с ними у нее не было ни малейшего желания. Приняв ванную и устроившись на шелковых отрезах ложа, Латима уже вскоре погрузилась в глубокий сон, вызванный таким спектром радужных переживаний. Она знала, что проснется с заходом солнца, как и знала другое: ей нужна ясность мысли и максимум сил. Именно поэтому стоит отдохнуть с дороги и не пренебрегать спасительным сном.

И вот сейчас она взирала на свое отражение в большом зеркале. Пламя факелов и свечей, казалось, подсвечивали изнутри ее изумительную кожу, скользили по ней бликами пляшущего огня, мерцая серебристым отблеском в густых волосах. Девушка распахнула плащ и оглядела свое обнаженное тело долгим взглядом. Плоская линия живота с рельефом нежных мышц, соблазнительный изгиб бедер, абрис тонкой талии, длинные стройные ноги. Это тело жаждало прикосновений даже во сне, который, хоть и предал сил, был чутким и прерывистым. Она не могла вспомнить образы сновидений, но низ живота пылал, стоило пробудиться, а соски не утратили своей твердости. Нанеся на пульсирующую жилку каплю эфирного масла астропеуса, Латима стянула ленты плаща и прищурилась, уставившись на кованую дверь покоев.

Планировка дворца была типичной, можно было не опасаться того, что заблудится в его лабиринтах. Ее мать всегда твердила: когда тебя пронзит стрела Криспиды, бери удачу в свои руки и не беги от ее благодати. Грани между «правильно» и «неправильно» в ее родной империи были размыты, можно было даже сказать, что в отношении мужчин их не существовало вовсе. После заключения соглашений Аларикс перестал быть врагом Атланты, впрочем, не так уж долго он им и пробыл. Латима сделала шаг к двери и вздрогнула от неожиданности, когда ее створки медленно распахнулись. Пламя факелов заметалось от ветра, по стенам пробежали причудливые тени, а сердце девушки замерло, перед тем как рухнуть к ногам от очередной беспощадной стрелы Криспиды.

В полумраке высокая фигура Аларикса казалась еще более внушительной и рельефной в отсветах ласкового огня. На нем не было золоченых лат, и впервые Латима видела его обнаженным по пояс. Это было настолько завораживающе, что она не могла и слова молвить, наблюдая за его грациозным приближением. Он был похож на готовящегося к прыжку хищника, который загнал свою жертву в угол и теперь никуда не торопился. Лучезарная понимала, что должна сыграть на опережение, не позволив мужскому диктату начать игру первым, но не сдвинулась с места. Она молчала даже тогда, когда сильные пальцы воина-императора сжали ее подбородок, вынуждая посмотреть в глаза. Она не отвела взгляд — впервые смотрела в глаза мужчине не как перед кровавым поединком не на жизнь, а на смерть. Никто ранее не удостаивался подобного — она никогда не горела желанием смотреть в глаза своим любовникам, но сейчас тонула в этих айсбергах, подсвеченных огнем, ощущая, как горячая лава ненасытного желания вытесняет кровь, овладевая ее телом. Рука Аларикса дернула завязки темного плаща, и черный шелк скользнул к ногам девушки невесомым облаком.

Глаза мужчины потемнели, когда он увидел ее обнаженное тело, лишая контроля, возрождая в глубине сердца пожар страстного безумия. Губы накрыли ее рот, ладони сжали тонкую талию до приятной боли, когда он без малейшего усилия со своей стороны поднял девушку в воздух, словно невесомую пушинку. Он оторвался от ее губ и склонился к высоким холмикам груди — Латима зарычала от боли, смешанной с разрядами острого удовольствия, когда зубы мужчины вонзились в податливую плоть. Злорадная улыбка исказила губы девушки, и она подняла колено, впечатав его между ног желанного захватчика.

— Сука! — прохрипел Аларикс, и его руки на ее талии разжались. С гортанным смехом Латима отпрыгнула в сторону, приземлившись на вытянутые руки, и насмешливо подняла брови вверх. В мужчину вселился зверь, она видела это в его почерневших глазах даже в полумраке. Неистовый, опасный, возбужденный и такой желанный зверь. В два шага воин преодолел разделяющее их расстояние, но Латима выпрямилась во весь рост и, обхватив руками его плечи, подпрыгнула, обвивая ногами торс Фланигуса. Язычок пробежался по губам мужчины перед тем, как проникнуть внутрь и загасить агрессию жарким поцелуем. Он подчинился нажиму ее языка в глубине своего рта, и Лучезарная безошибочно считала запредельную мощь его желания. Жесткие губы терзали ее, растирая в кровь, но страсть бурлила, унося в запредельные дали, прогоняя прочь все мысли. Ладонь Аларикса вцепилась в ее волосы, натянув до боли.

Латима сама не поняла, как оказалась на коленях, ее глаза, не отрываясь, следили затем, как руки мужчины развязывали шнуровку брюк. Она восхитилась длиной его напряженного жезла, который скользнул грубой лаской по кромке ее губ, высунула язычок, растерев на губах соленую каплю нектара, прошлась по длине ствола порхающим движением. Но стоило только ее неистовому любовнику расслабиться и запрокинуть голову, как девушка вскочила на ноги. Поразительно, как Аларикс успел совладать с собой, вновь сжав ладони на ее талии и швырнув на постель.

Тело отозвалось мимолетной болью, но сейчас это не имело никакого значения. Улыбка жаркого предвкушения не сходила с уст Латимы, она послушно ожидала, когда он сбросит свое облачение и приблизится к ней. От прикосновения его горячего тела внутри разливались потоки сладострастной лавы, грубый поцелуй сводил с ума своим неистовым желанием. Но едва напряженный жезл мужчины толкнулся внутрь нее, Лучезарная с победным криком вцепилась в его широкие плечи, принуждая перевернуться на спину, и тут же оседлала его бедра, принимая вглубь себя напряженный член. Фланигус протестующе дернулся, но девушка соблазнительно задвигала бедрами, принимая глубже отрывистые толчки, ощущая, как мимолетную боль от глубокого проникновения вытесняет нега приближающегося оргазма. Быстро. Сильно. Неистово.

Один взгляд в глаза, которые из серых стали черными — и чувственные спирали подхватили, унося с собой в свободный полет. Сладкие судороги еще не затихли, как император Спаркалии исторгся в ее глубины с неистовым криком покоренного хищника.

Латима медленно сползла с его тела, восстанавливая сбившееся дыхание. На ее устах играла улыбка довольной тигрицы, а в крови бурлил запредельный восторг. Она даже вскрикнула от возмущения и неожиданности, когда Фланигус грубо перевернул ее на живот, подтянув к себе за бедра, и снова пронзил своим копьем Антала. Пульсирующие стеночки пещеры Криспиды обхватили напряженное орудие страсти, принимая в себя до запредельной глубины. Сильные пальцы мужчины сжимали ее бедра, насаживая на себя, даруя сладкую пытку восторга, оставляя на коже белые отметины, которые совсем скоро нальются красным. Пульсирующая бездна страсти затягивала их в свой омут с каждым толчком и движением бедер сладкой отдачей, стирая все границы, соединяя двух таких непохожих друг на друга людей в единый абсолют. Хотя, наверное, у них сейчас было куда больше общего, чем могло показаться ранее — страсть объединила их посильнее любых печатей на дипломатических соглашениях. Аларикс наклонился, накрыв тело девушки своим, его зубы, несмотря на неистовый пожар страсти, прикусили женское плечико практически нежно. Этого оказалось достаточно, и новая вспышка освобождения согнула пополам тело Латимы в потрясающем оргазме.

В ушах шумело, перед глазами плясали темные пятна, когда Лучезарная обмякла в его сильных руках. Аларикс не спешил и успокоился лишь тогда, когда очередной оргазм вновь выбил почву из-под ног величественной гостьи. Девушка попыталась в привычной ей манере выскользнуть из кольца его рук, но объятия мужчины вдруг стали иными — нежными, крепкими…словно ей угрожала опасность, и он был тем, кто мог укрыть и уберечь ее от этого, заслонив собственным телом. Горячие губы мужчины скользнули по ее щеке легким поцелуем, и она с удивлением услышала его хриплый смех.

— А ваша Криспида не выбирает, кого пронзить стрелами, и кажется, у нее твоя решимость, Лучезарная!..