Плачущий колодец

Аукционный зал старинной и знаменитой Лондонской книготорговой фирмы, безусловно, служит излюбленным местом встреч библиофилов, библиотекарей и букинистов не только в время торгов, но и (пожалуй, даже в большей степени) когда на обозрение выставляются книги, намечающиеся к продаже. Вот на такой выставке новых поступлений и было положено начало череде примечательных событий, каковые несколько месяцев назад подробно описал для меня человек, которого они главным образом и затронули, а именно мистер Джеймс Дейтон, магистр свободных искусств, член Фарадеевского общества и т. д. и т. п., ранее проживавший в Тринити-холл, а в последнее время обосновавшийся в имении Ренком, графство Уорикшир.

Весной прошлого года ему случилось приехать в Лондон по делам, связанным преимущественно с покупкой мебели для дома в Ренкоме, строительство которого только что завершилось. Возможно, вы испытаете разочарование, узнав, что действие происходит отнюдь не в старинном особняке, но тут уж я ничего поделать не могу. Конечно, прежде в усадьбе существовал старый хозяйский дом но красотой он не отличался и особого интереса не вызывал. А хоть бы и вызывал: трудно предположить, что красота или общее внимание уберегли бы его от пожара, обратившего усадьбу в пепел за пару лет до описываемых мною событий. Рад заметить, что все, что имелось в доме ценного, удалось вынести, а сама постройка была застрахована. Таким образом, мистер Дантон получил основание и возможность с легким сердцем взяться за строительство нового, более красивого и уютного жилища для себя и составлявшей всю его семью тетушки.

Будучи в Лондоне, располагая временем и оказавшись неподалеку от уже упоминавшегося мною аукционного зала, мистер Дентон решил заглянуть туда на часок в надежде отыскать среди выставленных, как он знал, для предпродажного ознакомления манускриптов из прославленного собрания Томаса что-нибудь относящееся к истории или топографии той части Уорикшира, где лежали его земли.

Соответственно этому намерению, он купил каталог и поднялся в аукционный зал, где книги обычно стояли в застекленных шкафах, но некоторые экземпляры были разложены на длинных столах. Среди при шедших взглянуть на книги ему встретилось немало знакомых. Обменявшись кое с кем кивками, он сел и принялся перелистывать каталог, отмечая интересные пункты. Ему удалось продвинуться весьма основательно, просмотрев около двухсот ни пятисот предлагаемых лотов (это при том, что то и дело приходилось вставать, брать с полки тот или иной томик и, пробежавшись взглядом, ставить обратно), когда на его плечо легла чья-то рука и он поднял глаза. Перед ним стоял один из тех носивших фланелевые рубашки умников с бородками клинышком, которыми, похоже, изобиловала последняя четверть девятнадцатого века.

Повторение всего состоявшегося между этими; джентльменами разговора отнюдь не входит в мои намерения: ограничусь лишь констатацией того, что касался он, главным образом, общих знакомых, как то: недавно женившегося и поселившегося в Челси и племянника приятеля мистера Дейтона, состояния здоровья недужной, но в последнее время чувствовавшей себя получше тетушки приятеля мистера Дентона, а также фарфоровой безделушки, купленной приятелем мистера Дентона несколько месяцев назад гораздо дешевле ее истинной стоимости. Из всего этого вы можете справедливо заключить, что разговор, в основном, представлял собой монолог. Впрочем, через некоторое время, видимо вспомнив, что в аукционные залы приходят с определенными целями, помянутый приятель спросил:

— А что ты, собственно говоря, здесь ищешь? По-моему, на сей раз не предлагается ничего интересного.

— Да вот, отвечал мистер Дейтон, надеялся найти какие-нибудь материалы по Уорикширу, но в каталоге вообще нет такого раздела.

— Раздела нет, кивнул приятель, но знаешь, что-то связанное с Уорикширом я, кажется, видел. Дневник какого-то малого, как же бишь его… Дрейтон? Поттер? Пойнтер?… то ли на «Д» то ли на «П»… он принялся быстро переворачивать страницы. — О, нашел. Точно, Пойнтер, лот 486. Это может тебя заинтересовать. Ну, а мне пора. До свиданья; и не пропадай, заглядывай. Может, зайдешь сегодня, около четырех мы будем музицировать? Ну смотри, тогда в следующий твой приезд. До встречи.

Приятель ушел. Мистер Дейтон взглянул на часы и понял, что если хочет успеть получить багаж и сесть на поезд, то может уделить дневнику лишь несколько минут. Впрочем, за эти минуты он выяснил, что дневник состоит из четырех пухлых переплетенных томов, содержит записи начиная с 1710 г. и имеет множество самых разнообразных вставок. Похоже, он стоил того, чтобы оставить доверенность на его приобретение за сумму, не превышающую двадцати пяти фунтов, что, благодаря появлению в зале обычного аукционного агента мистер Дентона, удалось сделать буквально за мгновение до ухода.

В тот вечер он вернулся к своей тетушке в ее временное жилище — маленький домик, являвшийся частью вдовьего наследства и находившийся всего в нескольких сотнях ярдов от Ренкома, и на следующий день они продолжили длившуюся уже не одну неделю дискуссию относительно обустройства нового дома. Мистер Дентон представил родственнице полный отчет о результатах посещения города — но коврах, и о стульях, и о шкафах для одежды, и о фарфоре для спален…

— Чудесно, — сказала тетушка, ознакомившись со списком заказов, — но я не вижу здесь набивного ситца. Разве ты не заглядывал в…?

Топнув с досады но полу (а по чему еще, интересно, мог бы он топнуть?) мистер Дентон воскликнул:

— Боже мой, как раз об этом-то я и позабыл! И Прошу прощения. Я как раз направлялся гуда, но путь пролегал мимо «Робинса», вот и…

— «Робинс»! всплеснула руками тетушка. Значит, скоро мы опять получим тяжеленную пачку никчемных старых книг, причем за безумные деньги. Ты уж не обессудь, Джеймс, но мне кажется, коль скоро я иду на все эти безумные хлопоты ради тебя, ты мог бы постараться не забыть пару пустяков, о которых я особо просила тебя позаботиться. Не для себя ведь стараюсь. Не знаю, уж не думаешь ли ты, будто мне доставляет удовольствие заниматься обустройством? Уверяю тебя, вовсе нет. Ты и вообразить не можешь, сколько мне приходится размышлять, тревожиться, колебаться, а от тебя только и требуется зайти в магазин и сделать заказ.

— О тетушка! — издал Дентон покаянный стон.

— Да, да, дорогой, не хочу быть резкой, но тебе необходимо знать, как досадна подобная забывчивость. Я Вдвойне досадна, поскольку из-за этого настоящее обустройство задержится бог весть насколько, поскольку завтра приезжают Симпсоны, и ты не сможешь их оставить. А в субботу, сам знаешь, к нам приедут друзья поиграть в теннис… Да, ты сам говорил, что их надо пригласить, но приглашения-то пришлось писать мне. Это просто нелепо, нельзя себя так вести. Мы должны быть любезны с соседями, ты ведь не хочешь, чтобы нас сочли неотесанными медведями. Так, на чем я остановилась? Да, так или иначе, теперь ты не сможешь съездить в город до самого четверга, а пока не будет улажен вопрос с набивным ситцем, мы не сможем толком заняться всем остальным.

Мистер Дентон рискнул заметить, что зато с краской и обоями все в порядке, но тетушка никоим образом не была склонна воспринять этот довод: в тот момент она не была настроена соглашаться с ним в чем бы то ни было. Однако через некоторое время ее суровость несколько поколебалась: подаваемые племянником образцы и ценники эта строгая особа рассматривала не без удовольствия, а в нескольких случаях снизошла даже до одобрения.

Что же до самого мистера Дентона, то его несколько угнетало сознание неисполненного долга, вкупе с перспективой провести день за игрой в лаун-теннис, полагая, что если в августе это является неизбежным злом, то уж в мае-то можно бы было и отвертеться. Правда, настроение ему несколько улучшило полученное в пятницу утром извещение о том, что все четыре присмотренных им тома рукописного дневника Пойнтера удалось приобрести всего за 12 фунтов 10 шиллингов, и что уже завтра можно ожидать получения покупки.

С утра в субботу он был занят тем, что возил мистера и миссис Симпсон на автомобильную прогулку, потом принимал и развлекал соседей, поэтому вскрыть посылку удалось, лишь когда гости улеглись спать. Только тогда стало ясно, что им действительно приобретен дневник Уильяма Пойнтера, сквайра из Экрингтона (что было не так уж далеко от его собственного прихода) того самого Пойнтера, состоявшего одно время в Оксфордском кружке любителей древностей, душой которого являлся Томас Грин, но, что было обычным эпизодом в жизни этого незаурядного человека, впоследствии с ним рассорившегося. По этой причине, помимо хроники повседневных событий и всего прочего, в дневнике содержались описания монет, книг и других предметов старины из собрания Грина, а также черновики имеющих отношение к данной примечательной коллекции писем. Скудная информация, содержавшаяся в каталоге, не могла дать мистеру Дентону даже приблизительного представления о том, сколь интересным окажется его приобретение, а в результате он засиделся за чтением первого из четырех томов до непозволительно позднего часа.

В воскресенье, уже побывав в церкви, тетушка зашла в его кабинет, собираясь что-то сказать, но тут ее внимание привлекли лежавшие на столе четыре переплетенных тома.

— Это что такое? — с подозрением спросила она. — Никак опять новые книги? Надо думать, это из-за них ты позабыл о моем вощеном ситце. Я так и думала! Безобразие, просто безобразие! И сколько, хотелось бы знать, ты за них заплатил? Больше десяти фунтов?! Ну, Джеймс, это уж слишком. Если у тебя завелись лишние деньги для покупки всякого мусора, то я не вижу никаких оснований, почему бы тебе не сделать взнос — и приличный — в фонд нашей Лиги противниц вивисекции. Да, Джеймс, решительно никаких оснований, и я очень рассержусь, если… Чьи, говоришь, это дневники? Старого мистера Пойнтера из Экрингтона? Хм, возможно старые бумаги, относящиеся к землям, что у нас по соседству, довольно любопытны, но десять фунтов!..

Взяв со стола первый попавшийся — не тот, который читал племянник, — том, она наугад открыла его и тут же, с криком отвращения, швырнула на пол, поскольку оттуда выпала уховертка. Мистер Дэнтон, подавив рвавшееся с языка крепкое выражение, поднял том со словами:

— Бедная, ни в чем не повинная рукопись. По-моему, тетушка, вы слишком суровы к покойному мистеру Пойнтеру.

— Ты так думаешь, дорогой? Что ж, прошу прощения, но тебе известно, до чего я не переношу этих мерзких тварей. Надеюсь, ничего не порвалось дай-ка взгляну? Так и есть, все в порядке, но тут что-то есть. Интересно! Джеймс, отцепи эту штуковину и дай мне на нее посмотреть.

«Этой штуковиной» оказался лоскуток материи, размером как раз в страницу, к которой он и был пришпилен старомодной булавкой. Отсоединив тряпицу, Джеймс вручил ее тетушке, тогда как книгу и булавку бережно вернул на стол. Что за материя оказалась в книге, я судить не берусь, однако же нанесенный на нее рисунок привел тетушку в полнейшее восхищение. Совершенно очарованная, она прикладывала его к стенке и заставляла Джеймса делать то же самое, чтобы получить возможность отступить и полюбоваться им с расстояния. За рассмотрением находки со всех возможных позиций последовали самые восторженные похвалы вкусу старого мистера Пойнтера, которому пришла в голову счастливая мысль сохранить в своем дневнике столь замечательный образчик материи.

— Прекрасный узор! — твердила она. — И, к тому же весьма своеобразный. Обрати внимание на эти струящиеся линии. Правда же, очень похоже на волосы. А эти ленты, завязанные бантиком через определенные интервалы… Такая смена цветов приятна для глаза. Да, интересно.

— Я как раз собирался сказать, — почтительно вставил мистер Дентон, — что было бы интересно узнать, во сколько может обойтись копирование этого рисунка для наших штор или занавесок.

— О чем ты, Джеймс? Как его можно скопировать?

— Ну, о технических тонкостях судить не возьмусь, однако, по-моему, это печатный рисунок, с которого можно сделать деревянное или металлическое клише.

— Джеймс, какая замечательная идея! Знаешь, я уже едва ли не рада тому, что в среду ты забыл о набивном ситце. Во всяком случае, если ты сделаешь для меня копию этого действительно прелестного старинного узора, можешь рассчитывать на мое прошение. Ни у кого из знакомых ничего подобного не будет. Но мне пора идти… надо же, я совершенно забыла, что хотела сказать. Но не важно, это может подождать.

После ухода тетушки Джеймс Дентон посвятил несколько минут пристальному изучению рисунка, который почти не успел рассмотреть, и, признаться, не понял, что в нем могло вызвать такое восхищение. Он не видел в узоре особой красоты и своеобразия, хотя — и находил его вполне пригодным для штор. Имевшийся фрагмент являлся неполным, однако позволял предположить, что служившие основным элементом рисунка вертикальные линии должны были сходиться вместе где-то наверху. И — тут тетушка не ошиблась они и впрямь струились, подобно длинным, слегка волнистым, распущенным волосам. Ну что ж, — решил он, сейчас первым делом следует заглянуть в справочник и выяснить, какая фирма возьмется за такого рода заказ. Не стану утомлять читателя перечислением названий и имен владельцев, скажу лишь, что мистер Дентон составил список и выделил день, чтобы обойти отмеченные адреса.

Два первых визита не принесли успеха, но порой удача выпадает на нечетные числа. Числившаяся в его перечне третьей фирма в Бермондси выполняла подобные работы и, судя по представленным образцам продукции, успешно. «Наш мистер Каттел» (как называли в мастерской своего хозяина) похоже искренне заинтересовался заказом.

— Трудно представить, сэр, — сказал он, — сколько удивительных образцов такого рода старинных тканей еще можно отыскать по нашим сельским усадьбам, где они пылятся в полном небрежении, подвергаясь опасности и вовсе быть выброшенными, как мусор. Как там у Шекспира «никчемные безделки»? Да, сэр, я часто говорю, что у него найдется слово на любой случай. Я имею в виду Шекспира, сэр, хотя за точность своей цитаты не поручусь. Был тут у меня на днях огорчительный случай, когда один джентльмен — причем титулованный! — обмолвился, что писал на эту тему, а я возьми да процитируй что-то насчет Геркулеса и окрашенной ткани. Боже, видели б вы, какой он поднял шум! Но что касается заказа, который вы столь любезно нам доверили, то мы возьмемся за него с воодушевлением и приложим все наше умение. Как мне случилось сказать всего несколько недель назад другому достойному клиенту, «что сделал один человек, то сумеет повторить и другой», доказательство чему, сэр, если все пойдет хорошо, мы надеемся предъявить вам примерно через месяц… Мистер Хиггинс, запишите адрес джентльмена.

Примерно таково было общее содержание первой беседы мистера Каттела с мистером Дейтоном. Около месяца спустя, получив извещение о готовности некоторых образцов для просмотра, заказчик явился снова и, похоже, имел все основания быть удовлетворенным тем, как воспроизвели рисунок. Он был выполнен в соответствии с уже упоминавшимся мною предполагаемым первоначальным замыслом так, что вверху вертикальные линии соединялись. Оставалось лишь доработать до полного совпадения с оригиналом цветовую гамму. Мистер Каттел высказал на сей счет некоторые соображения технического характера, которыми я не стану вас утомлять. Кроме того, между ним и заказчиком состоялся следующий разговор:

— Стало быть, сэр, вы требуете не помещать этот узор в каталог с тем, чтобы подобную ткань могли иметь только вы, или кто-то из ваших знакомых по вашему разрешению. Будет исполнено. Понимаю, это сделает ваши шторы уникальными и придаст убранству дома особый шарм, не так ли? Как говорится, «принадлежащее всем не принадлежит никому».

— А как вы полагаете, разреши я свободно копировать рисунок, он пользовался бы спросом? — поинтересовался Дентон.

— По моему разумению, сэр, — Каттел задумчиво почесал бородку, — едва ли. Да, едва ли. Он не очень-то привлекает, скажем, совсем не понравился тому мастеру, который делал клише. Верно я говорю, мистер Хиггинс?

— Что, работа оказалась слишком трудной?

— Я бы так не сказал, сэр. Дело, скорее, в том, что художественные натуры а наши мастера, сэр, все до единого подлинные художники, в широком смысле этого слова, склонны испытывать странные и не вполне объяснимые симпатии или антипатии, чему данный случай может служить примером. Несколько раз я приходил взглянуть, как продвигается дело и видел, что работа ему явно не по душе, хотя причина такой неприязни к этому весьма изысканному узору так и осталась для меня непонятной. По-видимому, — тут Каттел взглянул Дентону прямо в глаза, — этот человек почувствовал в узоре что-то зловещее.

— Правда? Он так и сказал? Я так ничего подобного в нем не вижу.

— Я тоже, сэр. «Послушай, Гатвик, — сказал я ему, можешь ты толком объяснить, в чем причина твоего нелепого, иначе это и не назовешь, предубеждения?» Но нет, никаких внятных объяснений не последовало и мне оставалось лишь как сейчас пожать плечами и cui bono.[70] Но с этим ничего поделать нельзя, так что обсудим лучше ход исполнения заказа.

Приведение в полное соответствие с подлинником всех цветовых оттенков фона, каймы и узлов на лентах оказалось самой продолжительной частью работы, потребовавшей изготовления ряда пробных образцов и неоднократной доставки оригинала в мастерскую для дополнительной сверки. А поскольку конец августа и начало сентября Дентоны провели вдали от своего имения, то, с учетом всех этих задержек, количество ткани, достаточное на шторы для четырех спален было изготовлено лишь к октябрю.

На праздник Симона и Иуды тетушка с племянником после кратковременной отлучки вернулись в имение и, найдя все готовым, были весьма удовлетворены результатом. Новые шторы выглядели великолепно и гармонировали со всей остальной обстановкой. Одеваясь к обеду в задрапированной новой тканью комнате, Дентон в очередной раз поздравил себя с со счастливой забывчивостью, которая сначала помешала ему выполнить тетушкино поручение, но зато потом даровала возможность исправить эту оплошность. Рисунок, так он высказался за обедом, был и успокаивающе неброским и отнюдь не скучным. Тетушка в спальне которой, к слову, новых штор не имелось, всецело с ним согласилась.

На следующее утро за завтраком он снова выразил удовлетворение, но на сей раз более сдержанно, и добавил:

— Об одном я, пожалуй, даже сожалею: зря мы распорядились соединить наверху вертикальные линии. Пожалуй, стоило оставить все как на лоскутке.

— А? — не поняла тетушка.

— Дело в том, что они не давали мне читать в постели: все время притягивали мой взгляд. То и дело я ловил себя на том, что смотрю на них. Создавалось впечатление, будто кто-то выглядывает из складок штор то в одном, то в другом месте, и мне кажется, все это из-за соединяющихся вверху линий. Ну а так все было хорошо, не считая ветра.

— А мне ночь показалась совершенно спокойной.

— Ну не знаю: возможно ветер дул только с моей стороны дома, но был довольно силен. Шумел без умолку и шевелил занавески.

В тот вечер в гости к Джеймсу Дейтону приехал его приятель, холостой джентльмен, которому на ночь отвели спальню на том же этаже, где находилась хозяйская, но в конце длинного, перегороженного, во избежание шума и сквозняков, обитой красным сукном дверью коридора.

Тетушка отправилась спать первой, мужчины разошлись по комнатам после одиннадцати. Джеймс Дентон, не чувствуя желания спать, сел в кресло, взялся за книгу, да так незаметно и задремал. Проснувшись, он первым делом подумал, что забыл захватить с собой обычно ночевавшего в его комнате коричневого спаниэля, но свесив случайно руку с подлокотника, почувствовал прикосновение шерсти и, потянувшись, погладил нечто округлое и мохнатое. Отсутствие ответного движения побудило его взглянуть в ту сторону, и навстречу ему поднялось нечто странное. Как он вспоминал позднее, с виду неизвестное существо более всего походило на крадущегося по полу на четвереньках человека со смутно различимой фигурой и лицом оно оказалось всего в нескольких дюймах от лица Дентона, — черты которого были полностью скрыты под волосами. От неведомой твари исходило столь явное ощущение угрозы, что хозяин спальни вскочил с кресла и, слыша словно со стороны собственные испуганные возгласы, пустился наутек. То был, безусловно, благоразумный поступок, однако налетев на перегораживавшую коридор дверь, Дентон, позабыв со страху, в какую сторону она открывается, принялся томиться в нее изо всех сил. Дверь не подавалась, а между тем он почувствовал, как кто-то прикасается сначала легонько, а потом уже пытается схватить его сзади. С каждым мгновением хватка становилась сильнее, словно рука (если не нечто худшее) делалась все более материальной под воздействием усугубляющейся ярости преследователя. Но в самый отчаянный миг он все же сумел распахнуть дверь тут же захлопнул ее за собой и влетел в комнату друга. Вот, пожалуй, и все, что нам следует знать относительно этого эпизода.

Может показаться любопытным, что за все время, истекшее с момента приобретения дневника Пойнтера, Джеймс не искал каких-либо объяснений факту наличия в нем пришпиленного к странице клочка материи. Правда, дневник он прочел от корки до корки, но не встретив даже упоминания об этой ткани, на том и успокоился. Однако уезжая из Рэнкома, может быть, навсегда (после пережитого ужаса, который я попытался облечь в слова, желание уехать представляется вполне естественным), он захватил дневник с собой и, остановившись на побережье, скрупулезно исследовал ту часть подшивки, где был найден лоскуток. Его подозрения подтвердились: два или три листа бумаги оказались склеившимися, но на просвет было видно, что с обратной стороны они исписаны. Клей рассохся от времени, гак что разлепить их удалось без труда. Найденная внутри, помеченная 1707 годом запись имела непосредственное отношение к узору на ткани. Привожу ее ниже:

Деньги, потраченные на изготовление штор, можно было считать выброшенными на ветер, а когда обо всем этом прослышал мистер Каттел, то у него нашлась подходящая на сей случай цитата из Шекспира. Возможно, вы ее узнаете. Она начинается словами: «Есть многое на свете…»