Пираты Венеры

9. Солдаты свободы

Постоянное общение приводит к некоторой camaraderie даже между врагами. Шли дни, и ненависть и презрение, которые, казалось, простые солдаты питали к нам, когда мы только появились на борту корабля, сменились почти дружеской фамильярностью, словно они обнаружили, что мы не такие уж плохие ребята. Со своей стороны я нашел много хороших черт в этих простых, невежественных людях. То, что они были обмануты бесчестными лидерами, было почти самое худшее из того, что можно о них сказать. Большинство из них было мягкими и щедрыми, но невежество делало их простаками, их эмоции легко возбуждались правдоподобными аргументами, которые не произвели бы впечатления на просвещенные умы.

Естественно, я лучше познакомился со своими товарищами по заключению, чем со стражей, и вскоре наши отношения приобрели дружескую окраску. На них очень сильное впечатление произвели мои светлые волосы и голубые глаза, что было причиной расспросов о моем происхождении. Поскольку я отвечал на их вопросы правдиво, они весьма заинтересовались моей историей, и каждый вечер после завершения дневной работы меня осаждали с просьбами рассказать таинственном далеком мире, откуда я прибыл. В отличие от высокообразованных вепайян, они верили всему, что я рассказывал — в результате скоро я стал в их глазах героем. Я стал бы для них богом, если бы у них была любая концепция божества какого бы то ни было вида.

В свою очередь я расспрашивал их и открыл, не без удивления, что они вовсе не были довольны своей судьбой. Те из них, кто раньше были свободными людьми, давно уже пришли к выводу, что променяли эту свободу и свое положение наемных работников на государственное рабство, которое больше нельзя было скрыть под номинальным равенством.

Среди заключенных было трое, у которых были индивидуальные черты, особенно меня привлекающие. Одного звали Гамфор. Это был большой неуклюжий детина, который в старые дни, при джонгах, был крестьянином. Он был необычно умен, и, хотя принимал участие в революции, сейчас был резок в своих разоблачениях тористов. Тем не менее, он был осторожен и шептался со мной по секрету.

Другим был Кирон, солдат, симпатичный атлетического телосложения парень, который служил в армии джонга, но участвовал в восстании вместе с другими во время революции. Сейчас он нес наказание за нарушение субординации по отношению к офицеру, который до продвижения по службе был незначительным правительственным чиновником.

Третий был рабом. Его звали Зог. То, чего ему не хватало в отношении ума, он восполнял силой и хорошим характером. Он убил ударившего его офицера, и его везли обратно в Тору для суда и казни. Зог гордился тем, что он теперь свободный человек, хотя и признал, что энтузиазм его был уменьшен фактом, что все прочие — тоже свободные люди, и сознанием того, что когда он был рабом, у него было больше свободы, чем теперь у него же, свободного.

— Тогда, — пояснил он, — у меня был один хозяин, а теперь у меня их столько же, сколько в стране правительственных служащих, шпионов и солдатов, и никто из них обо мне не заботится. А мой старый хозяин был ко мне добр и заботился о моем благополучии.

— Ты хочешь быть совершенно свободным? — спросил я его, потому что у меня в голове начинал потихоньку созревать план.

К моему удивлению он сказал:

— Нет. Я бы лучше был рабом.

— Но ты хотел бы сам выбирать себе хозяина, ведь правда? — настаивал я.

— Разумеется, — ответил он. — Если бы только я нашел такого, который был бы добр ко мне и защищал меня от тористов.

— А если бы ты мог сейчас бежать от них, ты бы сделал это?

— Конечно. Но что ты имеешь в виду? Я не могу бежать от них.

— Без посторонней помощи нет, — согласился я, — но если другие к тебе присоединятся, ты попытаешься?

— Почему нет? Они везут меня обратно в Тору, чтобы убить. Я не могу попасть в худшее положение, что бы я ни делал. Но почему ты задаешь все эти вопросы?

— Если мы соберем достаточно людей, которые к нам присоединятся, не останется причин, по которым нам трудно было бы освободиться, — сказал я ему. — Когда ты будешь свободен, ты сможешь оставаться свободным или выбрать хозяина по своему усмотрению.

Я внимательно наблюдал за его реакцией.

— Ты хочешь сделать еще одну революцию? — спросил он. — Она потерпит поражение. Другие уже пробовали, но всегда терпели поражение.

— Не революцию, — успокоил я его, — а только мятеж, чтобы освободиться.

— Но как мы можем это сделать?

— Небольшому количеству людей нетрудно будет захватить этот корабль, — предположил я. — Дисциплина здесь плохая; ночная стража малочисленна; они так уверены в себе, что мы их можем захватить совершенно врасплох.

Глаза Зога загорелись.

— Если мы преуспеем, многие из команды перейдут на нашу сторону, — сказал он. — почти все они несчастливы; почти все ненавидят своих офицеров. Думаю, что заключенные присоединятся к нам все до одного, но ты должен быть осторожен из-за шпионов, они везде. Это самая большая опасность, с которой тебе придется столкнуться. Вне всякого сомнения, по крайней мере один шпион есть среди нас, заключенных.

— Что ты скажешь про Гамфора? — спросил я. — Он в порядке?

— Ты можешь положиться на Гамфора, — заверил меня Зог. — Он говорит немного, но в его глазах я читаю ненависть к тористам.

— А Кирон?

— Это именно тот человек, который тебе нужен! — воскликнул Зог. — Он презирает власть, и ему наплевать, кто об этом знает — вот почему он в тюрьме. Это не первое его преступление, и ходят слухи, что он будет казнен за измену.

— Но я думал, что он только препирался с офицером и отказывался подчиниться ему, — сказал я.

— Это и есть государственная измена, в случае, если хотят избавиться от человека, — пояснил Зог. — Ты можешь положиться на Кирона. Хочешь, чтобы я с ним поговорил обо всем этом?

— Нет, — сказал я, — Я сам поговорю с ним и с Гамфором. Если что-то пойдет не так, прежде чем мы будем готовы к удару, если шпион пронюхает о нашем заговоре, ты не будешь втянут.

— Мне-то все равно! — воскликнул он. — Они могут убить меня лишь за одну провинность, и мне все равно, за какую именно меня убьют.

— И все-таки я сам поговорю с ними. Если они присоединятся к нам, тогда вместе решим, как подступиться к остальным.

Во время разговора Зог и я работали, драя щетками палубу, и возможность поговорить с Гамфором и Кироном предоставилась не раньше ночи. Оба отнеслись к плану с энтузиазмом, но ни один не счел, что у этого плана большие шансы на успех. Однако каждый из них заверил меня в поддержке. Мы нашли Зога и вчетвером полночи обсуждали детали. Мы отодвинулись в дальний угол помещения, служившего нам тюрьмой, и говорили шепотом, приблизив друг к другу головы.

Следующие несколько дней мы провели, набирая добровольцев — очень щекотливое занятие, так как все в один голос утверждали, что среди нас заведомо есть шпион. Каждого нового человека нужно было прозондировать окольными хитрыми способами, и было решено, что этой работой займутся Гамфор и Кирон. Я был исключен из вербовочной коллегии ввиду недостаточности моего знания надежд, амбиций и обид этих людей, их психологии. Зог исключался, потому что работа требовала гораздо большего ума, чем тот, которым он располагал.

Гамфор предупредил Кирона, чтобы тот не разглашал наш план ни одному заключенному, который чересчур открыто признавался в своей ненависти к тористам.

— Это старый трюк, которым пользуются шпионы, чтобы убаюкать подозрения тех, кого они подозревают в изменнических мыслях, и соблазнить их признаться своем отступничестве. Выбирай тех людей, о которых тебе доподлинно известно, что они недовольны, все время молчаливы и подавлены, — посоветовал он.

Я немного беспокоился, сможем ли мы управлять кораблем, если добьемся успеха и захватим его. Я обсудил этот вопрос с Гамфором и Кироном. То, что я узнал от них, если и не давало существенного успокоения, то, по крайней мере, проливало некоторый свет на мучавшие меня вопросы.

Амториане уже изобрели компас, подобный нашему. Кирон сказал, что это устройство всегда указывает на центр Амтор — то есть, на центр мифической круглой области, называемой Страбол, или Жаркая Страна. Для амторианских мореплавателей не существовало ни солнца, ни луны, ни звезд, так что они ориентировались исключительно по расчетам. Но они изобрели инструменты небывалой точности, способные определить сушу на больших расстояниях, точно вычислить это расстояние и направление к ней. Другие инструменты служили для определения скорости, пройденного пути и дрейфа. Был также измеритель глубины, посредством коего они могли записывать результаты зондирования дна в радиусе мили от корабля. Все их инструменты для измерения расстояний используют для достижения своих целей радиоактивность различных элементов.

Однако из-за их совершенно неверных карт ценность этих инструментов сильно снижается, потому что, вне зависимости от того, какой курс прокладывают капитаны и штурманы (если он только не лежит строго на север), корабли, движущиеся по прямой, всегда отклоняются к антарктическим областям. Амторианские моряки могут знать, что впереди лежит суша, и на каком расстоянии она находится, но никогда не могут быть уверены, какой именно это берег — разве только если путешествие было коротким и хорошо знакомым. По этой причине они курсируют в пределах видимости суши всегда, когда это возможно.

В результате путешествия, которые могли бы быть короткими, становятся гораздо длиннее. Другим результатом является то, что размах амторианских морских исследований сильно ограничен. Я думаю, даже в южной умеренной зоне существуют огромные области, которые не были открыты ни вепайянами, ни тористами. А о существовании северного полушария они и не подозревают. На картах, которые мне показывал Данус, значительные области не были помечены ничем, кроме единственного слова «джорам» — океан.

И все же, несмотря ни на что (а может быть, и благодаря этому), я верил, что мы справимся с управлением кораблем ничуть не хуже его теперешних офицеров. Кирон был со мной согласен.

— По крайней мере, мы примерно знаем направление, где находится Тора, — заметил он. — Все что нам остается сделать, это плыть в другом направлении.

По мере того, как наши планы созревали, мы все больше убеждались в осуществимости предприятия. К нам присоединилось уже двадцать заключенных, пятеро из них — вепайяне. Эту небольшую группу мы организовали в тайное общество с ежедневно менявшимися паролями, знаками и рукопожатием, которое было последним напоминанием о братстве в моем колледже в дни учебы. Мы также приняли название группы. Мы назвали себя Солдатами свободы. Я был избран вукором, или капитаном. Гамфор, Кирон, Зог и Хонан были моими старшими лейтенантами, хотя я предупредил, что, если мы успешно захватим корабли, вторым командиром после меня будет Камлот.

Наш план действий был разработан в деталях. Каждый человек точно знал, что от него потребуется. Одни должны были обезоружить дозорных, другие — отправиться в каюты офицеров, чтобы отобрать их оружие и ключи. Затем мы столкнемся с командой и предоставим тем, кто захочет присоединиться к нам, возможность сделать это.

Что же касается тех, кто не захочет… здесь я столкнулся с серьезной проблемой. Почти все Солдаты свободы хотели уничтожить тех, кто не присоединится к нам, и в самом деле, альтернативы вроде бы не было. Я все же надеялся, что смогу найти более гуманный способ, как с ними поступить.

Среди заключенных был один человек, который у всех нас вызывал подозрения. У него было злое лицо, но это было не единственной и даже не главной причиной наших подозрений. Он ежедневно устраивал образцово-показательные выступления о продажности и глупости тористских лидеров. Его было приятно слушать, но трудно было понять, почему его до сих не упрятали в карцер, тем более, что он не слишком скрывался, кладя охулки на правительство и партию. Мы внимательно наблюдали за ним, избегая его, когда возможно; и каждый член нашей группы был предупрежден, что с ним нужно разговаривать очень осторожно.

Этот человек, которого звали Энус, постоянно выискивал кого-нибудь из нашей группы и втягивал их в разговоры, которые мгновенно переводил на тему торизма и своей к нему ненависти. Он непрестанно спрашивал каждого из нас о других, всегда клевеща, что такой-то и такой-то наверняка шпион. Но, разумеется, мы ожидали чего-то вроде этого и заранее к этому подготовились. Этот тип мог подозревать нас сколько ему угодно. Пока у него не было против нас доказательств, я не видел, как он может нам повредить. Мне, воспитанному на Александре Дюма и Анне Радклиф, все это вообще казалось дурной пародией или игрой в солдатики. Каждые полчаса мне приходилось убеждать себя, что дело обстоит немножко серьезнее, и на карту, в общем-то, поставлены моя собственная жизнь и моя свобода.

Однажды Кирон подошел ко мне, изо всех сил скрывая волнение. Это было в конце дня, и нам только что раздали вечернюю пищу — сушеную рыбу и черствый хлеб темного цвета, сделанный из муки грубого помола.

— У меня новости, Карсон, — прошептал он.

— Давай отойдем в угол и станем есть, — предложил я, и мы отошли вместе, смеясь и обсуждая события дня обычным тоном. Когда мы уселись на полу, чтобы съесть нашу скудную пищу, к нам присоединился Зог.

— Придвинься ближе, Зог, — велел Кирон. — Я должен сказать вам кое-что, чего не должен слышать никто, кроме Солдата свободы.

Он сказал не «Солдат свободы», а «кунг, кунг, кунг». Это амторианские буквы — первые буквы названия нашего общества. Когда я впервые услышал эту аббревиатуру, я невольно усмехнулся некоторому совпадению с хорошо известными страницами земной истории. «Кунг-кунг-кунг»… Честное слово, мне не хватало только белого балахона, чтобы сражаться с коммунизмом на Венере по всем правилам!

— Когда я буду говорить, — предостерег нас Кирон, — вы должны часто смеяться, как будто я рассказываю смешную историю, тогда, быть может, никто не заподозрит, что это не совсем так.

— Сегодня я работал в оружейной корабля, чистил пистолеты, — начал он. — Солдат, который охранял меня — мой старый друг, мы с ним вместе служили в армии джонга. Он мне как брат. Любой из нас отдаст за другого жизнь. Мы вспоминали старые времена под знаменами джонга и сравнивали те дни с этими, а особенно — офицеров старого режима с нынешними. Как я, как любой старый солдат, он ненавидит своих офицеров, так что нам было о чем поговорить.

Вдруг совершенно неожиданно он спросил меня: «Что это за слухи ходят о заговоре среди заключенных?»

Я чуть не упал, но не подал вида, ибо есть времена, когда человек не может доверять даже собственному брату. «Что ты слышал?» — спросил я.

«Я подслушал, как один офицер разговаривал с другим», — сказал он. — «Они говорили, что человек по имени Энус доложил об этом капитану, и что капитан велел Энусу узнать имена всех участников заговора и выяснить их планы, если он сможет.»

«И что сказал Энус?» — спросил я своего друга.

«Он сказал, что если капитан даст ему бутыль вина, то он полагает, что ему удастся напоить одного из заговорщиков и вытянуть из него сведения. Капитан дал ему бутыль вина. Это было сегодня.»

Мой друг посмотрел на меня очень внимательно и сказал: «Кирон, мы с тобой больше, чем братья. Если я могу помочь тебе, ты только скажи.»

Я знал, что это так и, видя, как мы близки к разоблачению, я решил довериться ему и принять его помощь. Я рассказал ему все. Надеюсь, ты не сочтешь, что я действовал неверно, Карсон.

— Никоим образом, — уверил я его. — Нам пришлось открыть наши планы и другим людям, которых мы почти не знаем, и которым доверяем гораздо меньше, чем ты своему другу. Что он сказал, когда услышал твой рассказ?

— Он сказал, что поможет нам, и что, когда мы восстанем, он присоединится к нам. Он пообещал еще, что многие другие солдаты поступят так же. Но самое важное, что он сделал — он дал мне ключ от оружейной.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Тогда я не вижу, почему бы нам не восстать немедленно.

— Сегодня ночью? — жадно спросил Зог.

— Сегодня ночью! — ответил я. — Передайте Гамфору и Хонану, а потом — всем остальным Солдатам свободы.

Мы рассмеялись от всего сердца, как будто один из нас отпустил удачную шутку, и Кирон с Зогом покинули меня, чтобы познакомить Гамфора и Хонана с нашим планом.

Однако на Венере, как и на Земле, самые хорошо задуманные планы, как говорится, идут вразнос. С тех пор, как мы покинули гавань Вепайи, каждую ночь люк нашей скверно проветриваемой тюрьмы оставался открытым, чтобы мы могли хоть как-то дышать, а один из дозорных стоял на страже рядом, следя, чтобы никто не выбрался наружу.

Но сегодня люк был закрыт.

— Вот что наделал Энус, — проворчал Кирон.

— Тогда нам придется поднять восстание днем, — прошептал я, — но мы уже не успеем предупредить всех сейчас. Здесь, внизу, так тихо, что нас наверняка услышит кто-нибудь чужой, если мы попытаемся передать весть.

— Значит, завтра, — сказал Кирон.

Этой ночью я долго не мог заснуть, так как был преисполнен опасений за всю нашу затею. Теперь было очевидно, что капитан многое подозревает. И хотя он не знает подробностей того, что мы замышляем, ему известно, что готовится какая-то заваруха, и он не станет рисковать.

Пока я лежал без сна, пытаясь составить план на завтра, я слышал, как кто-то крадется по комнате, а время от времени до меня доносился шепот. Я мог только строить догадки, кто это, и стараться угадать, чем он занят. Я вспомнил о бутылке вина, которая должна была быть у Энуса, и мне пришло в голову, что, может, он пытается устроить вечеринку. Но голоса были слишком уж приглушенными, чтобы послужить поддержкой этой версии. Пьяные люди не могут говорить так тихо, даже в тюрьме.

Я услышал сдавленный крик, шум, похожий на краткую потасовку, а затем комнату вновь окутала тишина.

— Кому-то приснился плохой сон, — сказал я себе и заснул.

Наконец, пришло утро. Люк был открыт, пропуская немного света, чтобы развеять мрак нашей тюрьмы. Моряк опустил нам корзину с пищей — нашим скудным завтраком. Мы, как обычно, собрались вокруг корзины, каждый взял свою долю и удалился, чтобы ее съесть. Внезапно из дальнего угла раздался крик.

— Посмотрите сюда! — кричал один из заключенных. — Энус убит!