7. У могилы Камлота

Отдышавшись, я закончил работу, которую начали мы с Камлотом перед тем, как тарго напал на нас. Если мне удастся отыскать город, я по крайней мере принесу что-то, оправдывающее наши усилия и жертвы.

Но что делать с Камлотом? Мысль оставить тело здесь была мне невыносима. Даже за то краткое время, которое мы были знакомы с Камлотом, я успел полюбить его и привык считать его другом. Его семья приняла меня как своего. Самое малое, что я могу сделать — это принести им его тело. Я, конечно, понимал, что это будет совсем нелегко, но это нужно было сделать.

К счастью, я достаточно силен, и к тому же, в гравитационном поле Венеры было немного легче передвигаться, чем на Земле. Это давало мне некоторое преимущество — примерно двадцать фунтов из веса мертвого тела, которое я должен был нести, и несколько больше из моего собственного веса, так как я тяжелее Камлота.

Взвалить тело Камлота себе на спину и привязать там при помощи шнура от его копья оказалось даже легче, чем я предполагал. Я предварительно прикрепил его оружие к телу нитями тарела, которые заполняли мою сумку, ибо я не был знаком со всеми обычаями страны и не знал в точности, что требуется от меня в таком крайнем случае. Я предпочел принять все возможные меры.

Переживания последующих десяти — двенадцати часов — это кошмар, который мне хотелось бы забыть. Контакт с обнаженным мертвым телом моего товарища был сам по себе достаточно печален, но чувство полной потери ориентации и бессмысленности в этом странном мире подавляло еще больше. Проходили часы, в течение которых я все спускался и спускался, изредка останавливаясь для краткого отдыха. Казалось, мертвое тело становилось все тяжелее. При жизни Камлот весил бы около ста восьмидесяти фунтов на Земле — почти сто шестьдесят на Венере. Но к тому времени, как тьма сгустилась в мрачном лесу, я мог бы поклясться, что он весил тонну.

Я так утомился, что мне пришлось двигаться очень медленно, тщательно проверяя каждое место, куда я собирался поставить ногу, прежде чем перенести на нее вес своего тела и груза. Я не мог доверять усталым мышцам, а неверный шаг или слабость руки отправили бы меня прямиком в вечность. Смерть все время была со мной рядом.

Мне казалось, что я спустился уже на несколько тысяч футов, но я не видел никаких признаков города. Несколько раз я видел, как поодаль на деревьях кто-то движется и дважды слышал ужасный вопль тарго. Если один из этих чудовищных пауков нападет на меня… Я старался об этом не думать. Вместо этого я старался занять свои мысли воспоминаниями о моих земных друзьях. Я мысленно рисовал картины моих детских дней в Индии, где меня учил старый Чанд Каби. Я вспоминал старину Джимми Уэлша и стайку девушек, которыми увлекался (некоторыми даже всерьез).

Это напомнило мне великолепную девушку в саду джонга, и воспоминания об остальных поблекли. Кем она была? Какие странные предписания возбраняли ей видеться и говорить со мной? Она сказала, что ненавидит меня, но она также слушала, как я сказал, что люблю ее. Теперь, когда я обдумал это, мои слова звучали довольно глупо. Как мог я любить девушку с первого взгляда, который на нее бросил; девушку, о которой я не знал абсолютно ничего, даже ее возраста и имени? Нелепо, но так оно и было. Я любил безымянную красавицу из маленького сада.

Возможно, я чересчур углубился в эти мысли и стал неосторожен. Не знаю. Во всяком случае, мой ум был занят именно ими, когда через некоторое время после наступления ночи я оступился. Я лихорадочно хватался за все вокруг в поисках поддержки, но общий вес меня и трупа победил, и я вместе со своим мертвым товарищем полетел вниз в темноту. Я почувствовал холодное дыхание смерти на своей щеке.

Мы не улетели далеко. Внезапно нас остановило что-то мягкое, поддавшееся под нашим весом, затем оно выпрямилось, вибрируя, как страховочная сетка, которую используют воздушные акробаты. В слабом, но всепроникающем свете амторианской ночи я увидел то, что уже предполагал: я упал в сеть одного из свирепых амторианских пауков!

Я попытался подползти к краю, где можно было схватиться за ветку и попытаться вытащить нас из паутины, но каждое движение запутывало меня еще сильнее. Положение было достаточно скверным, но мгновением позже оно стало бесконечно хуже, ибо, взглянув вверх, я увидел на дальнем конце паутины огромное отвратительное тело тарго.

Я выхватил меч и грозно висел, как марионетка, в перекрестьи нитей паутины, а жестокий арахноид медленно двигался ко мне. Помню, что мне было интересно, ощущает ли запутавшаяся в паутине муха такую же безнадежность? Или те душевные муки, которые охватили меня, когда я понял тщетность моих слабых усилий избежать этой смертельной ловушки и свирепого монстра, который приближается, чтобы пожрать меня. Но у меня были, по крайней мере, некоторые преимущества, которыми не обладает ни одна муха. У меня был меч. И мозг, хоть и скверно, а все же рассуждающий. Очевидно, я был все же не столь беззащитен, как бедная муха.

Тарго подползал все ближе. Он не издавал ни звука. Я полагаю, что он был удовлетворен тем, что я не могу бежать, и не видел резона в том, чтобы парализовывать меня страхом. С расстояния десяти футов он бросился, двигаясь с невероятной быстротой на своих восьми волосатых ногах. Я встретил его острием меча.

Мой удар не был искусным, а ловким он быть не мог по ряду внешних причин. Только счастливая случайность помогла тому, что острие меча пронзило маленький мозг твари. Когда она рухнула безжизненной рядом со мной, я едва поверил своим глазам. Я был спасен!

Немедленно я стал разрезать нити тарела, которые опутывали меня. Через четыре-пять минут я был свободен и спустился на ветку ниже. Сердце все еще билось учащенно, я был слаб от перенапряжения. Четверть часа я отдыхал, затем продолжил казавшийся бесконечным спуск с вершин этого ужасного леса.

Какие другие опасности ожидали меня, я не мог даже представить. Я знал, что в этих гигантских зарослях есть иные животные. Эти мощные сети, способные выдержать быка, были сплетены не для людей. Вчера я мельком видел громадных птиц, которые могли оказаться такой же смертельной угрозой, как и тарго. Но сейчас я боялся не их, а ночных охотников, которые крадутся по любому лесу во мраке и очень хотят есть.

Я спускался все ниже и ниже, чувствуя, что каждый следующий миг может стать последним в испытании моей выносливости. Стычка с тарго отняла значительную часть моей силы, уже и без того истощенной переживаниями дня, однако я не мог, не смел остановиться. Но как долго я еще смогу принуждать себя двигаться дальше, пока не рухну, окончательно обессилев?

Я почти достиг предела своей выносливости, когда мои ноги коснулись прочной поверхности. Сначала я не мог поверить в это, но трижды посмотрев вниз и оглядевшись вокруг, я убедился, что на самом деле добрался до земли.

После месяца, проведенного на Венере, я наконец поставил ногу на ее поверхность!

Я не видел ничего или почти ничего, заслуживающего внимания; только огромные стволы деревьев, куда бы я не бросил взгляд. Под моими ногами лежал толстый ковер упавших листьев, мертвых и побелевших.

Я разрезал веревки, которыми мертвое тело Камлота было привязано к моей спине, и опустил несчастного моего товарища на землю. Затем я растянулся рядом с ним и немедленно заснул.

Когда я проснулся, было уже светло. Я осмотрелся, но не увидел ничего, кроме покрывала побелевших листьев, распростершегося между стволами деревьев такого, с позволения сказать, диаметра, что я не решаюсь назвать размеры некоторых из них, поскольку это бросит тень неправдоподобия на всю историю моих приключений на Венере.

Но поистине у них должны были быть огромные основания и длинные корни, чтобы поддерживать их невероятную высоту, так как многие их них возвышались более чем на шесть тысяч футов над поверхностью земли, и их высочайшие верхушки были вечно окутаны непреходящим туманом внутреннего слоя облаков.

Чтобы дать представление о размерах некоторых из этих лесных монстров, я могу сказать, что обошел вокруг ствола одного из них и насчитал более тысячи шагов. Это дает при грубом подсчете тысячу футов в диаметре, — и таких было много. Дерево десяти футов в диаметре казалось тоненькой хрупкой веточкой: и это на той самой Венере, где не может быть растительности!

Те немногие знания физики, которыми я обладал, и слабое знакомство с биологией подсказывали, что деревья такой высоты существовать не могут. Вероятно, на Венере действовали особые условия и неведомые мне силы адаптации, которые позволяли существовать тому, что казалось невозможным.

Я попытался вычислить эти силы в земных терминах и пришел к некоторым заключениям, которые дают возможные объяснения данного феномена. Вертикальное осмотическое давление прямо связано с силой тяготения, тогда меньшая гравитация Венеры делает возможным рост более высоких деревьев, а то, что их верхушки постоянно находятся в облаках, позволяет им построить цикл получения гидрокарбонатов — или карбогидратов? — из обильного водяного пара, если принять, что в атмосфере Венеры имеется требуемое количество углекислоты для стабилизации этого фотосинтетического процесса.

Признаюсь, однако, что в тот момент я не очень интересовался этими захватывающими рассуждениями. Мне нужно было подумать о себе и о несчастном Камлоте. Как я должен был поступить с телом моего друга? Я сделал все, что мог, чтобы доставить его к его семье, и потерпел неудачу. Теперь я сомневался, что мне когда-либо удастся их отыскать. Оставался единственный выход: я должен похоронить его.

Приняв решение, я стал разгребать листья, чтобы добраться до грунта и вырыть могилу. Мне пришлось убрать слой листьев и перегноя толщиной около фута; под ним была мягкая, жирная почва, которую я легко разрыхлял острием меча и выбирал руками. Мне понадобилось немного времени, чтобы вырыть пристойную могилу: она была шести футов длиной, два фута шириной и три фута в глубину. Я набрал недавно упавших листьев и выстлал ими дно могилы, потом набрал еще, чтобы укрыть ими Камлота, когда я опущу его в место последнего упокоения.

Работая, я пытался вспомнить заупокойную службу. Я хотел, чтобы Камлот был похоронен по всем правилам и настолько достойно, насколько это в моих силах. Я думал: интересно, что подумает Бог на сей счет, но я не сомневался, что он примет эту первую амторианскую душу, отправленную в небытие согласно христианскому обряду, и встретит ее с распростертыми объятиями.

Наклонившись и обхватив тело, чтобы опустить в могилу, я с изумлением обнаружил, что оно теплое. Это придавало делу совершенно новый оборот. Человек, мертвый уже восемнадцать часов, должен быть холодным. Неужели Камлот жив? Я прижал ухо к его груди и расслышал слабое биение сердца. Никогда до сих пор мне не доводилось испытать такое облегчение и радость. Я чувствовал себя, как заново рожденный к новой молодости, новым надеждам, новым стремлениям. До сих пор я не отдавал себе отчета в глубине моего одиночества.

Но на кой черт тогда я копал могилу?

И кстати, почему Камлот не умер? И как мне следовало возвращать его к жизни? Я решил, что сначала следует понять первое, и лишь затем браться за второе. Я вновь осмотрел его тело. На груди пониже ключицы были две глубокие раны. Они почти не кровоточили и были обесцвечены, с зеленоватым оттенком, что я заметил только сейчас. Быть может, это не имело значения само по себе, но подсказало мне объяснение состоянию Камлота. Зеленоватый оттенок навел меня на мысль о яде, и тотчас я вспомнил, что существует много разных пауков, парализующих жертвы впрыскиванием яда, который поддерживает их в полуживом состоянии, пока паук не пожелает жертву сожрать. Тарго парализовал Камлота!

Первой моей мыслью было стимулировать кровообращение и дыхание, и с этой целью я массировал его тело и применял меры первой помощи, предназначенные для спасения захлебнувшихся. Не знаю, что из этого помогло (наверное, все понемногу), но, как бы то ни было, после длительных усилий я был вознагражден свидетельствами возвращающейся жизни. Камлот вздохнул, его веки затрепетали. Еще несколько минут спустя (на протяжении которых я почти исчерпал свои силы) он открыл глаза и посмотрел на меня.

Сначала его взгляд ничего не выражал и я подумал, что, возможно, его мозг пострадал от яда. Затем в его глазах появилось озадаченное, вопросительное выражение и, наконец, узнавание. Я был свидетелем воскресения.

— Что случилось? — прошептал он. И тут же. — А, я помню. Тарго схватил меня.

Я помог ему сесть. Он осмотрелся.

— Где мы? — спросил он.

— На поверхности земли, — ответил я, — но где именно на поверхности, я не знаю.

— Ты спас меня от тарго, — сказал он. — Ты убил его? Ну разумеется, иначе ты бы не смог отобрать меня у него. Расскажи мне.

Я кратко рассказал ему обо всем.

— Я пытался отнести тебя обратно в город, но заблудился. Я не представляю, где он находится.

— Что это? — спросил он, указывая на яму.

— Твоя могила, — ответил я. — Я думал, что ты мертв.

— И ты нес мертвое тело полдня и полночи. Но почему?

— Я знаком не со всеми обычаями твоего народа, — ответил я, — но твоя семья была добра ко мне. Самое меньшее, что я мог сделать — это принести обратно твое тело. Кроме того, я не мог бросить друга на растерзание зверям и птицам.

— Я этого не забуду, — тихо сказал Камлот. Он попытался встать, но мне пришлось поддержать его. — Скоро со мной будет все в порядке, — обнадежил он меня, — мне нужно только немного поразмяться. Действие яда тарго проходит примерно через двадцать четыре часа, даже если ничего не делать. То, что ты делал, помогло ему пройти быстрее, а несколько упражнений развеют его влияние окончательно.

Он смотрел по сторонам, словно пытаясь сориентироваться, и тут его взгляд упал на оружие, которое я собирался похоронить вместе с ним и которое лежало рядом с могилой.

— Ты даже это принес! — воскликнул он. — Ты джонг среди друзей!

Опоясавшись мечом, он взял копье, и мы пошли по лесу, отыскивая знак, который укажет нам, что мы находимся в месте ниже города. Камлот объяснил, что деревья, расположенные на основных тропах, ведущих к месту под городом, помечены секретным, не вызывающим подозрений образом, равно как и определенные ветки, ведущие вверх — непосредственно к городу на деревьях.

— Мы очень редко спускаемся на поверхность Амтор, — сказал он. — Иногда торговые отряды спускаются и отправляются на берег встретить корабли тех немногих народов, с которыми мы поддерживаем тайную торговлю. Проклятие торизма распространилось широко, и из тех народов, что нам известны, лишь немногие не подверглись его жестокой и эгоистичной тирании. Еще время от времени мы спускаемся поохотиться на басто ради его шкуры и мяса.

— Кто такой басто? — поинтересовался я.

— Это большое всеядное животное с мощными челюстями, вооруженными вдобавок к остальным зубам, еще четырьмя огромными клыками. На голове у него два тяжелых рога. Его высота до плеча — в рост высокого мужчины. Мне случалось убивать басто весом тридцать шесть сотен тоб.

Тоб — это амторианская единица веса, равная трети английского фунта; любой вес измеряется в тобах или их десятичных производных, так как в системах мер и весов амторианцы используют только десятичную систему. Это кажется мне куда более практичным, нежели земная коллекция гранов, граммов, унций, фунтов, тонн и других обозначений, распространенных в использовании среди различных наций нашей планеты.

По описанию Камлота я представил себе басто как громадного борова с рогами (или же буйвола с челюстями и зубами хищника), и рассудил, что двенадцать сотен фунтов веса делают его наводящей ужас бестией. Я спросил, с каким оружием они охотятся на это животное.

— Одни предпочитают стрелы, другие копья, — ответило Камлот. — И всегда не мешает, чтобы неподалеку было дерево с низко растущими ветками, — добавил он, усмехаясь.

— Они воинственны? — спросил я.

— Очень. Когда на сцене появляется басто, человек столь же часто становится преследуемым, как и преследователем. Но сейчас мы с тобой не охотимся на басто. Больше всего я сейчас хотел бы найти знак, который указал бы мне, где мы находимся.

Мы двигались по лесу, разыскивая скрытые дорожные знаки вепайян, которые Камлот описал мне, равно как и места, в которых они обычно расположены. Знак представляет собой длинный острый гвоздь с плоской шляпкой, на которой выбит рельефный номер. Эти гвозди забиваются в деревья на одинаковой высоте от грунта. Их трудно найти, но так и нужно, чтобы враги вепайян не нашли и не убрали их, или же не использовали в поисках городов вепайян.

Никому, кроме самих вепайян, эти знаки ничего бы не сказали, а посвященному каждый гвоздь рассказывает целую историю. Вкратце он сообщает ему, где именно тот находится на острове, являющемся владениями джонга Минтепа. Каждый гвоздь установлен специальной топографической партией, и его точное местоположение обозначено на карте острова вместе с номером на шляпке гвоздя. Прежде чем вепайянину разрешают спускаться на землю в одиночку, он должен запомнить расположение каждого гвоздя-знака на Вепайе. Камлот знал их все. Он сказал, что если мы найдем хотя бы один гвоздь, он тотчас будет знать направление и расстояние до соседних знаков, наше точное местоположение на острове и относительное положение города. Но он признал, что нам, быть может, придется немало пройти, прежде чем мы найдем хотя бы один гвоздь.

Лес был монотонным и неизменным. В нем были деревья нескольких видов, некоторые с ветками, которые волочились по земле, другие — лишенные ветвей на протяжении сотен футов, от облаков до корней, от которых они устремляются вверх, прямые, как корабельные мачты, без единой ветки, насколько хватает глаз. Камлот рассказал мне, что листва этих деревьев растет единым огромным пучком высоко в облаках.

Я спросил его, бывал ли он когда-нибудь там наверху, и он сказал, что взбирался, как он полагает, на верхушку самого высокого дерева, но при этом чуть не замерз насмерть.

— Мы пополняем наши запасы воды из деревьев, — сказал он. — Они пьют водяной пар из облаков и вытягивают воду из земли. А вот эти, серо-лиловые, не похожи на другие деревья. Их полая сердцевина переносит влагу из облаков к корням, откуда та поднимается снова в виде растительного сока, который переносит питательные вещества вверх от почвы. Сделав надрез на этом дереве в любом месте, можно получить обильный запас холодной чистой воды — природа позаботилась…

— Что движется к нам, Камлот? — прервал я его. — Слышишь?

Он внимательно прислушался.

— Да, — ответил он. — Лучше будет взобраться на дерево, по крайней мере, пока мы не увидим, что это такое.

Он взобрался на ветки ближайшего дерева, я последовал за ним. Мы ждали. Я явственно слышал, как что-то движется через лес в нашем направлении. Мягкий ковер листьев под ним скрадывал звуки, слышалось только шуршание. Оно приближалось и приближалось, очевидно, двигаясь лениво и медленно. Вдруг огромная голова показалась из-за ствола дерева неподалеку от нас.

— Басто, — прошептал Камлот, но я по его описанию уже определил, кто это.

Животное выглядело так, как он описывал, только гораздо внушительнее. Верхняя часть головы над глазами напоминала голову американского бизона, с такими же короткими мощными рогами. Голова и лоб были покрыты густой курчавой шерстью, глаза были маленькие, с красными веками. Его шкура была голубоватой, примерно такой же плотности, как у слона, но поросшая редким волосом, за исключением головы и кончика хвоста. В холке животное было выше всего, к крестцу его корпус внезапно и резко понижался. Из-за грудной клетки невероятного объема передние лапы казались короткими, мощными; заканчивались они широкими трехпалыми то ли ладонями, то ли ступнями. Задние лапы выглядели длиннее, а их подошвы — меньше. Три четверти веса зверя приходились на передние лапы. Поэтому корпусом он походил на опустившуюся на все четыре конечности гориллу. Морда была похожа на морду борова, только шире и снабжена тяжелыми кривыми клыками.

— А вот пришел наш обед, — заметил Камлот обычным тоном.

Басто, услышав голос моего товарища, остановился и стал оглядываться.

— У них очень вкусное мясо, — добавил Камлот, — а мы давно не ели. Нет ничего лучше куска мяса басто, поджаренного на костре.

У меня потекли слюнки.

— Ну, давай, — с этими словами я стал слезать с дерева, с копьем наготове в руке.

— Вернись! — вскричал Камлот. — Ты не знаешь, что делаешь.

Басто обнаружил нас и приближался, издавая звук, который заставил бы даже взрослого льва устыдиться своего лучшего рева. Не знаю, как описать это — как рык или как мычание. Звук начинался хриплым глухим ворчанием, а затем усиливался, пока не начинал сотрясать почву.

— Похоже, он рассержен, — заметил я. — Но если мы собираемся его съесть, то нужно для начала убить его. А как мы его убьем, не слезая с дерева?

— Я не собираюсь оставаться на дереве, — ответил Камлот, — а вот ты останешься. Ты ничего не знаешь о том, как охотятся на этих зверей, и, скорее всего, не только будешь убит сам, но и меня втянешь в неприятности. Оставайся здесь. Басто не тарго, с ним я справлюсь в одиночку.

Этот план меня вовсе не устраивал, но мне пришлось признать преимущество знаний Камлота обо всем амторианском, его превосходящий опыт, и согласиться с его требованиями. Все же я оставался наготове, чтобы помочь ему, если это потребуется.

К моему удивлению он уронил копье на землю, а взамен взял тонкую ветку с листьями, которую срезал с дерева. Он слез с дерева не прямо перед носом зверя, а перебрался на другую сторону дерева перед тем, как спуститься к ревущему монстру. Перед этим он попросил меня отвлекать внимание басто, что я и делал, неприятно покрикивая и тряся ветку дерева.

И вот я, к своему ужасу, увидел Камлота на открытом месте, в дюжине шагов позади животного, вооруженного только мечом и веткой с листьями, которую он держал в левой руке. Его копье лежало на земле неподалеку от разъяренного зверя. Положение Камлота казалось совершенно безнадежным. Если басто заметит его прежде, чем он успеет достигнуть безопасности другого дерева… Поняв это, я удвоил усилия по отвлечению внимания зверя, но Камлот крикнул, чтобы я перестал.

Я решил, что он, верно, сошел с ума, и не послушался бы его, если бы его голос не привлек внимание басто. Тем самым были сведены на нет все мои попытки удержать внимание басто на себе. В тот миг, когда Камлот позвал меня, огромная голова тяжеловесно повернулась в его направлении, и маленькие дикие глазки без труда обнаружили его. Зверь развернулся и мгновение стоял, разглядывая безрассудного маленького человечка, затем затрусил к нему.

Я не стал больше ждать, а спрыгнул на землю, намереваясь атаковать зверя сзади. То, что случилось потом, произошло так быстро, что закончилось за то же время, которое займет рассказ об этом. Бросившись вдогонку, я увидел, как могучий басто наклоняет голову и бросается прямо на моего товарища, который стоял неподвижно со своим жалким мечом в руке и веткой в другой. Внезапно, в тот самый миг, когда я подумал, что зверь сейчас поднимет его на рога, Камлот взмахнул покрытой листьями веткой перед его мордой, и легко уклонился в сторону, одновременно погрузив отточенное острие меча в переднюю часть левого плеча зверя, пока сталь не оказалась в огромном корпусе по самую рукоять.

Басто замер, его четыре ноги разъехались. Мгновение басто покачивался, затем свалился на землю к ногам Камлота. Возглас восхищение уже был у меня на губах, но тут я случайно глянул вверх. Я не знаю, что привлекло мое внимание, возможно, предупреждение того неслышимого голоса, который мы иногда называем шестым чувством. То, что я увидел, заставило меня мгновенно забыть и басто, и подвиг Камлота.

— Боже мой! — воскликнул я по-английски, а затем по амториански. — Смотри, Камлот! Кто это?

Загрузка...