Песок

Часть IX. Земля — омега

Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.

Я нашел приют в тесном сознании малолетней дурочки и был обречен раствориться в нем. Мои руки превратились в черные неловкие клешни. Потные ладошки, пальцы с обгрызенными ногтями.

Я был великим человеком, но уже плохо помню об этом. Остались только инициалы — МБХ, но скоро и они потеряют смысл. Я не держу зла, что мне придется стать кем-то другим. Я даже рад, что внесу искорку смысла в чье — то затуманенное, обморочное существование. Хоть на миг.

Сколько я пробыл на Омеге? Гоню от себя вздорную мысль — девять месяцев, семь дней. Реинкарнация, почкование неувядающего духа — слишком легкие объяснения для Омеги.

На другие я не способен, потому что даже побывав там, перепрыгнув через голову, я остаюсь человеком. Как и всякий человек, я не знаю, откуда появился и не имею ни малейшего представления, куда уйду.

Вы думаете, сценарий Вашей судьбы уже утвержден?

Хранитель очнулся там же, где отключился — на вершине косогора. Рядом никого не было — ни доктора Гоши, ни братьев Покрышкиных.

«Было бы неплохо, если бы я проспал все самое главное, — решил Вильгельм и пристально оглядел вереницы холмиков, — Одному Богу известно, в чье сознание забрели и запутались там ушлепки. Навсегда запутались. В эти сутки тысяча детей, убогих, насмерть напуганных станут не теми, кем значились до этой ночи».

У Вильгельма не повернулся бы язык сказать, что они станут более счастливыми. У симбиоза истосковавшихся, отказавшихся от себя, не развивших душевных качеств немного шансов испытать сложносочиненную радость от своего существования.

Хранитель не удивился открывшемуся пейзажу — скорее обрадовался. Предстоящая битва должна пройти в более скромных, чем в прошлый раз интерьерах.

И вновь он уверился в своей правоте — только нейтральная конструкция Омеги имеет право на жизнь. Если бы не самонадеянные эксперименты с Земли, можно было добиться гармонии. Значит, теперь надо сделать так, чтобы здешние мечтатели больше не нарушили процесс саморазвития территории. У Вильгельма имелся план, как действовать дальше.

Орсини решил — прятаться в замке смертельно опасно. Он может рассыпаться песком, обрушиться в море. Море вокруг растаяло как мираж, превратилось в простирающийся к горизонту архипелаг луж. Они выглядели черными дымящимися кляксами на серой поверхности песка, покрывающего все вокруг, переваливающегося за горизонт. Между кляксами важно прогуливались чайки. Они довольно крякали и совали клювы в горячую воду.

Море высохло или его впитал песок?

Бывший священник подхватил автомат и спустился на деревянную пристань. Зыбучие пески тянулись во все стороны от замка. Необходимо найти способ найти и обезвредить тех, кто остался на Омеге ради Омеги. Но сначала добраться до них.

Луиджи двинулся вокруг замка. Доски под ногами предательски заскрипели.

Над горизонтом взошло чуть пополневшее, но все еще равнодушное солнце. За исключением солнца и поблескивающего архипелага луж, все остальное — поселок, березки, дома, красные скалы на пределе досягаемости взгляда стали настолько бутафорскими, что казалось, их вот — вот вынесут за кулисы.

Замок выглядел отцветшим и высохшим — обителью не пестрых диснеевских кукол, а дурехи — Белоснежки, проигравшей все битвы и не имеющей шансы проснуться.

Ветер обрел неприятную сухость. Наконец, Орсини обнаружил узенькую каменную гряду, которая тянулась от пристани к пляжу.

«Как жила или холка дракона», — подумал Орсини, ловко спрыгнул на камни и пошел к берегу. Омега дала ему шанс вернуться на поле боя.

Ляпа пробиралась по теперь уже окончательно безжизненным тропинкам поселка. Она с удовольствие шаркала ногами, чтобы побольнее сделать крупному красному песку. Ее не покидало ощущение, что песок покрылся белым налетом, на нем словно мох налип. Кое — где на тропках встречались ямы — их выкапывали для того, чтобы засыпать близлежащих ушлепков.

Ноги вынесли на окраину и привели к бараку, откуда люди, возомнившие себя всем и вся, не смогли уйти самостоятельно.

Девушка нащупала выключатель. Псевдодемиурги сидели на своих местах. Сначала Ляпа подумала — это одежда на них порыжела. Но присмотревшись, поняла — они голые. Точнее это уже не люди, а статуи из песка.

Сидящие в бараке стали песочными скульптурами. Каждая морщина, каждый волосок вылеплены идеально. Омега изобретательна, талантлива и играет по — крупному.

Ляпа знала — как только она выйдет отсюда, и шум ее шагов в этом бараке стихнет, песчаные скульптуры осыплются. Легкий ветерок будет гонять песчинки по полу, выравнивая поверхность.

Омеге больше не нужны фантазии сомневающихся в своей силе существ. Она устала ждать действий и превращается теперь в неплотную рассыпающуюся на песчинки форму. Ей необходимо придать новую устойчивую конструкцию. Будет ли она нейтральной? Ляпа решит это, когда окончательно победит.

ПИФ не сомневался — что бы ни произошло дальше, больше он не увидит поселок. Поэтому с особым интересом отнесся к его архитектуре и топографии, которым не успел уделить внимания в день прибытия.

Дома в поселке стали кособокими, пьяными словно какие — то гиганты шалили, аккуратно сдвигая кирпичные кладки. За сутки строения постарели на сотни, возможно и сотни тысяч лет. Часы или минуты отделяют их от того, чтобы осыпаться песком.

Пожелтевшие березки качали гривами. Опавшие листья, подгоняемые ветром, застревали в густой зеленой шевелюре боярышников. Откуда бы ни дул ветер, он приносил пестрый урожай. Новые цвета будоражили, лихорадили воображение. Нет ничего краше и тревожнее осенних полутонов. Хотелось думать о чем — то отжившем и перерождающемся.

В данный момент эволюционирующие растения и пять задержавшихся здесь ушлепков стали самым турбулентным явлением на Омеге.

Уходить из вымершего поселка не хотелось, но когда сквозь заросли мелькнула серая гладь высохшего моря, ПИФ уверенно вывернул к пляжу. Там должно окончательно выясниться, что Омега принадлежит ему.

Гоша бродил среди бугорков песка. Какая-то картина не могла вспомниться. Верещагин? «Панихида по павшим воинам»?

Ушлепки спали. Лица их побледнели до синевы. Доктор не сомневался — большинство из них уже на Земле. Он даже допускал кощунственную мысль — если им не удалось проникнуть в чужое сознание, если они с боем не прорвались в голову какого-нибудь бедолаги, заставив забыть все и вся… у них есть шанс незаметно вернуться в самих себя. Отыскать, найти уютное место и, не потревожив запутанную информационную паутину, кошкой свернуться в укромном уголке. И никогда не рассказывать об Омеге — забытом страшном сне.

«Что может быть проще — внушить самому себе, что этот пыльный заброшенный шкаф в голове — всего лишь сны? Не смотри вглубь, не пытайся отыскать в себе Омегу!».

Доктор был в растерянности от собственной хладнокровной уверенности в победе.

«Возможно, спокойствие это хорошо. К самому главному делу своей жизни следует подойти без эмоций».

Как должны измениться люди, чтобы жизнь наладилась?

Я очнулся на дне огромного бассейна.

«Где такой отыскали? Арендовали Олимпийский, чтобы отмыть меня от крови?».

Сверху бил яркий свет, белый кафель благодарно блистал. По всей видимости, меня искупали, переодели, забинтовали как мумию. Возможно, и переливание сделали — душа во мне ощущала себя вполне живой.

Я лежал на непросохшем полу. Подмокшие бинты щекотали спину. Приподнялся на локтях, рядом оказалась кафельная стенка, по которой я заполз выше и принял сидячее положение.

В пяти метрах от меня стояла нарядная пестрая фигура — доктор Гоша повторно представал передо мной без своего ослепительного халата. Черная рубашка, красные иероглифы и драконы, хаотично разбросанные по ней, аккуратная медная борода.

«Надо учесть, что когда он передевается, то сразу пытается меня прикончить».

Слева, на стартовой тумбе, сидел убористый, сухощавый субъект. Я не смог рассмотреть в руке у него пистолет, однако не сомневался — этот тип с оружием. Иначе не ясна его роль в складывающейся мизансцене.

Мой рюкзак (открытый) валялся у ног доктора Гоши. На противоположной стене бассейна я рассмотрел бутылочки, которые наполнил песком и битым стеклом, плюс ту, что вытащил из румынской куклы. Выставлены рядком, через равные промежутки — четыре места, словно мишени в тире.

— Ты в меня стрелял?

— Упаси Бог. О’Хели никак не может успокоиться. Снайперов натравил. Извини, я тебя спас.

— Ты сволочь и предатель, — отрезал я.

— Извини за Коллекцию, — сказал он, хотя, прежде всего, я негодовал из-за покушений (вчерашних?) на мою персону. — Я поддался минутной слабости. Решил — мы заигрались с Омегой. Никто из сычей не хотел нести ответственность. Все были в ужасе от предположений, что же еще приключиться с нашими разумами и телами. С Землей. Насчет тебя, ПИФ, у меня сработала интуиция. Хочешь, верь, хочешь, нет. Я был практически уверен — до поры до времени тебе ничего не грозит. Имелись основания.

— Ты меня притащил сюда делиться этими основаниями? И горилку с собой взял, чтобы я не сопротивлялся и слушал?

— А ты не хочешь разобраться? — Гоша подошел к противоположному краю бассейна, взял одну из склянок.

— Я хочу набить тебе морду.

— Возможно, когда ты выслушаешь все — это желание окрепнет.

Вы бывали стопроцентно уверены в своей удаче?

Даже, когда они сошлись на том самом месте, где ПИФ первый и последний раз обнимал Ляпу, ничего в лицах не дрогнуло. Не осталось ни сомнений, ни опасений — чистая как слеза уверенность в собственной победе.

Доктор Гоша старался изображать некую человеческую суетливости и разговорчивость, делал вид, что как и прежде, искрит, но глаза оставались пусты.

— Думаю — у всех нас имелись мотивы перекантоваться здесь. Наверное, есть основания удерживаться на Омеге и впредь.

Они пристально огляделись. Каждый пришел с тем, что заранее припас или прихватил по дороге.

В руках у ПИФа багор. Он воткнул его в песок и небрежно раскачивался на нем.

Ляпа пришла со своим топором. Она держала его на плече как заправский дровосек.

У Луиджи закинут за спину АКМ.

Вильгельм крутит в руках древнюю пищаль или ружье — наверное, именно таким крокодилом гайдуки пугали несговорчивых купцов.

Гоша выглядел миролюбивей всех — за поясом обыкновенный столовый нож, ноги притоптывают по песку словно примериваясь, как бы пуститься в пляс.

Доктор взял на себя роль арбитра в непростом переговорном процессе:

— Несмотря на то, что мы настроены столь решительно и сурово, — он говорил по — русски. — Давайте не использовать во вред друг другу дисбаланс в вооружении.

Кивнул только Луиджи.

— Никто не будет великодушен, чтобы не мозолить глаза и отправиться куда — нибудь подальше от заливных лугов Омеги? — без особой надежды спросил Гоша.

Желающих не нашлось. Вильгельм глухо заухал:

— Еще несколько часов и заливных лугов Омеги не останется. У каждого из нас есть предложение, как разрешить наши противоречия.

— Кровью, — буркнул ПИФ. — Сегодня Земля не откликнется, даже если мы здесь трижды перережем друг другу горло.

— Ох, уж это рязанское остроумие, — взвился Гоша. — Мы и без него знаем, что кровью. Но детали ты, Иван Владимирович, наверное, не потрудился сгенерировать.

— Ты потрудился! Ты сгенерировал и обыграл эту ситуацию еще до того, как присутствующие здесь узнали об Омеге. Ты специально подвел нас к этой дуэли. Поставил раком.

ПИФ постарался вложить в упрек все недовольство происходящим.

— Ты переоцениваешь мою предусмотрительность, ПИФ. Уважаемый Вильгельм старше меня вдесятеро. Увы, сегодня я импровизирую. И еще килотонны увы вдогонку — это происходит не в той ситуации и обстоятельствах, в которых мне хотелось.

Луиджи передвинул ремень, так чтобы АКМ очутился у правой руки. Дуло пока смотрело в колени Хранителя, но и эта почти незаметная эволюция положений взволновала тех, кто пришел сражаться за Омегу.

Как Вы наносите вред планете?

— Думаешь, из-за того, что ты весь противоречивый, то убиваешь людей, то спасаешь — земляне перестанут стареть? — у меня возникло желание броситься вперед, сбить Гошу с ног, разбить о кафель оставшиеся бутылки. Они отработали свое. Тем, кто не успел или не смог вернуться, наверняка, Омега больше по душе.

Доктор Гоша покачал голову и проникновенно выдохнул:

— Нелегко нести ответственность за весь шарик.

— Клоун, — крикнул я. Макака на стартовой тумбе испуганно подскочила. — Идиот ненормальный!

— Не дразнись. Ты тоже хорош! Убиение себя на глазах страждущих. Интуитивное, но и логическое объяснимое желание порадеть за наш любимый шарик.

Я прошипел еще несколько ругательств. Потом набрался сил и встал на ноги. Держаться на своих двоих было непросто, но я решил — не буду скатываться на пол, продержусь, сколько смогу. Мне казалось — иероглифы и драконы на Гошиной рубашке начали неторопливо перемещаться друг за другом.

— Мумифицированный ты мой, не надо агрессии. Разобьем мы и эти бутылочки, не бойся. Люди начнут стареть еще медленнее. Не год за день, а год — за неделю. Думаешь, их устроит такая несправедливость?

— У тебя есть другой вариант?

— Скорее другой подход к проблеме. Мне осточертели насквозь продуманные цепочки. Омега чудовищно влияет на Землю. Мы размыкаем катастрофический симбиоз Земля/Омега. что-то, где-то отсохнет, и все пойдет по — старому — тихо и счастливо. Наивные! Омега сама разберется, влиять — не влиять. Не переиграть.

— Мне надоели эти бредни. Хочу уйти и никогда больше не слышать этих слов — Альфа, Омега, переменные поля. Хватит!

— Увы, еще раз увы и увы на бис — ты втянут по самое не балуйся. Остались финальные титры. Ты ведь жаждешь узнать, почему вдруг стал неуязвим? Или ты успел догадаться?

— Есть пара идеек, — я не сознался в том, что уже месяц ломаю голову над механизмами чуда, происходящего со мной и Вселенной вокруг меня.

Три Ваших заветных желания?

— Слушайте, братцы. Дурацкий спор. Словно собрались сталкеры и решают, какую бы форму придать Золотому Шару. Нет нужды выяснять это — Омеги хватит на всех! Поверьте, мы договоримся. Первое — мы можем объясняться по — русски. Даже уважаемый Вильгельм. Второе — мы все в той или иной степени славяне. Хранитель наполовину чех-х-х. У Орсини матушка полячка, — ПИФ понимал — Гоша пытается играть на национальных чувствах только для того, чтобы оттянуть начало схватки. — Мы быстро разберемся, какие желания загадывать.

— Есть мнение, что не все желания одинаково приемлемы здесь, — Орсини говорил на русском чуть запинаясь. Воистину и без чудес к этому таинственному языку становятся причастны самые широкие слои европейцев. — Я не буду мириться с тем, что будет воображать подобный тебе субъект.

Дуло его автомата поднялось немного выше.

«И сомневаться не стоило, — подумал ПИФ, — Орсини — агент влияния. Ватикан? Масоны? Сдается мне «кембриджская группа» — осиное гнездо, в которое подселились все ведущие разведки».

Вильгельм утробно заурчал:

— Доктор Гоша очень некрасиво ошибается. На Омеге не следует загадывать никаких желаний.

ПИФ иронично засмеялся:

— Итак, противоречия по-прежнему неразрешимы. Мы не договоримся. Следующий ход, доктор.

— Мое предложение многогранно как инициативы зеленых. Пусть Омега сама выберет, кто должен остаться. Тянем жребий.

— Нам что пулю в лоб пускать по жребию?

— Вовсе нет, — возмутился Гоша. — Я предлагаю более гуманный вариант. Кто проиграет, пусть уходит в сторону солнца. Не зря же оно вчера вылупилось.

— Здесь пески такие прожорливые, что…, — начал было ПИФ.

— Это как раз дополнительный аргумент, чтобы проверить лояльность Омеги к проигравшему.

— И что за жребий? — спросила Ляпа. Она побледнела настолько, что казалось — ее лицо сливается с серым фоном песков. Красная бабочка на виске тревожно порхала между тоненькой шеей и растрепанными волосами. Изумленные глаза не маскировали страх.

— Песок, моя ненаглядная. Как мы решили с тобой когда — то очень давно, песок — всему голова, — Гоша попытался улыбнуться. — Тот, кому он достанется, уходит. Все просто.

Желающих спорить или предложить что-то свое не нашлось. Остро чувствовалось — время нынешней Омеги истончается. Полоска Земли под ногами хрупкая. Под нею может оказаться бесконечно — вечная пустота. Такая как та, из которой они выбрались на Омегу. Та, в которой они могут навсегда остаться наедине с самими собой.

Гоша вытащил из кармана брюк пять гильз АКМ, отошел к ближайшему холмику, из которого торчала спящая голова ушлепка, и именно там зачерпнул песок.

Потом жестом фокусника выхватил из внутреннего кармана пиджака веер купюр по сто тысяч долларов, помахал ими перед дуэлянтами.

«Впервые вижу на Омеге деньги, — подумал ПИФ. — Как же хорошо было без них».

Доктор Гоша засыпал щепотку песка в дульце одной из гильз, разорвал банкноту и аккуратно утрамбовал получившийся пыж внутрь. Потом на мгновение задумался, порвал еще несколько купюр, затолкал половинки банкнот в оставшиеся гильзы, взвесил их в руке, удовлетворенно кивнул и пробормотал:

— Какой бы феноменальной интуицией мы не обладали, Президент Вудро Вильсон[43] легко ее заблокирует.

Гоша забросил жребии в котелок, упавший вчера с головы кого — то из торчков. Право тянуть первой предоставили Ляпе. Она стремительно опустила топор в песок рядом с ботинками Орсини (тот даже не вздрогнул) и выхватила из котелка гильзу.

«Только не она», — попросил ПИФ и протянул руку за своим жребием.

Потом они долго извлекали половинки Вудро Вильсона из патронов. Гоша требовательно протягивал ладонь каждому, кто распотрошил свой жребий. Песчинки выпали из гильзы, доставшейся Хранителю.

Гоша наигранно счастливо залепетал:

— Хороший шанс. Вы столько лет с Омегой на ты. Прекрасный результат. Сейчас Вы ее снова оседлаете. Найдете свой Арарат. Потом мы разделим территорию на удельные княжества. Начнем все заново. Все будут удовлетворены и счастливы.

Вильгельм не слушал. Он спустился к четкой линии, пролегающей между пляжем и зыбучим песком. Метров двадцать казалось — Хранитель идет вполне спокойно. Очевидные усилия, с которыми он вытягивает из песка ноги — следствие накопившейся усталости. Вильгельм ни разу не обернулся. Несколько раз он падал, откатывался от взрытой в песке ямы, поднимался, шел дальше.

Когда удаляющаяся фигурка в очередной раз увязла по пояс, ПИФ все еще не верил. Наверняка сейчас Хранитель усядется на песок, выдернет увязшие ноги, полежит, отдохнет и двинется к солнцу. Этот человечище обязательно дойдет туда, куда запланировал. Омега должна преподнести очередное чудо. Она создана ради чудес, поэтому Хранитель должен как минимум пройти по высохшему морю аки посуху.

ПИФ закричал и бросился на помощь. Уровень песка приближался к груди Хранителя. ПИФ помнил мучительную беспомощность, когда его затягивало внутрь Омеги. Когда жизнь, с которой он и без того не знал, что делать, стремительно выдыхалась на глазах людей. В тот день он надеялся найти на Омеге друзей и единомышленников.

Надо было пробежать пятьдесят метров.

Многие знания — многие печали?

Я и не ожидал, что доктор Гоша выложит мне все как на духу. Он как всегда начал издалека. Не поскупился — назвал фамилии акционеров кембриджской группы, приближенных политиков, пересказал одиссею многолетних экспериментов. Все это воспринималось без интереса. Я уселся на пол и начал отрывать бинты с ног.

— Пробраться на Омегу становилось проще с каждым часом. Попасть туда можно было сотней разных способов. Прослушивая Баха, уставившись в телевизор. Часть населения рано или поздно обнаружила бы отзывчивую территорию, где нет спутниковых тарелок, правительств, бомб. Зоны Альфа и Омега перестали бы оставаться невероятным и чудесным искривлением в пространстве. Операция, которую мы начинали как изучение Омеги и продолжили как попытку управления ею, пришлось заканчивать под спешным лозунгом — «не доставайся же никому».

Я отодрал бинты с правой ноги.

— Мы понимали — в мире пакость и несуразица явно от того, что кембриджская и ей подобные группы переборщили с волонтерскими атаками. Связь с Омегой крепчает, количество вольнодумцев на ней растет, миграция принимает необратимый характер. Земля перестанет быть приютом человечества. Омега — капитанской рубкой Бога. Но мы работали как зачарованные. Считали глобальные изменения удачей. Хотели еще шаг сделать. Потом еще — вдруг получиться, вдруг срастется, и мы сможем оседлать лед и пламя, бурю и натиск. И все исправить — все косяки развития цивилизации. Дериативы и национальную нетерпимость. Когда грянуло по-настоящему, пришлось действовать оперативно. Мы на долгие годы теряем Омегу. Но тут как говорится — и хочется, и колется. С одной стороны необходимо спасать Землю — семь миллиардов частью никчемных существ, потрепанную флору и фауну. С другой стороны необходимо сохранить Омегу — для себя, для тебя, для потомков, для всех больных на голову сталкеров. Омега — чудо. Чудесами я также как и ты не разбрасываюсь.

Я отвлекся от бинтов и заинтересованно спросил:

— И что же ты выбрал, осел? Аристотеля или Буридана?

— ПИФ, душа моя, я как всегда перехитрил всех и вся. Даже себя! Я решил спасти и Землю, и Омегу.

Я не стал просить Гошу, чтобы он перестал называть меня ПИФом.

Ваш рейтинг достойных места на Ковчеге?

Выстрелы раздались, когда ПИФ проскакал метров тридцать. К этому моменту из серой грязи песка торчала только голова Хранителя. Голова отплевывалась, хрипела и ругалась. В интонациях тонущего не проскользнуло ни одной нотки испуга или ужаса. Вильгельм воспринимал погружение в недра Омеги как само собой разумеющееся.

ПИФ обернулся и вовремя свалился в горячую лужу. Над головой просвистели пули. На мгновение зрение обрело панорамные возможности — Иван Владимирович одновременно увидел или почувствовал, как…

В рот Вильгельма заползает темная дымящаяся жижа.

Луиджи, поливая окрестности огнем из Калашникова, падает на песок: в горле у него торчит столовый нож.

Свободной рукой священник хватается за воздух, потом выдергивает лезвие из раны; это последняя глупость в его жизни.

Чуть ниже по косогору лежит Ляпа.

На груди у нее расплываются две красные точки.

Через мгновение они сливаются в одно огромное красное пятно.

В сознании ПИФа фотографически отпечатываются два образа — уходящая в песок голова Хранителя, которому еще можно помочь и расплывающаяся кровь на груди Ляпы.

Обе картины одинаково мучительны и предполагают неизбежную смерть героев.

ПИФ бросился к девушке. Даже мертвая она была интереснее живого Хранителя.

В каких случаях Ваши интуиция и разум конфликтуют?

— Акционеры потребовали заморозить всю работу. Договорились с конкурентами, которые знали об Омеге, оборвать все нити, сжечь и съесть результаты исследований. Теперь эта тема табу в сто первой степени. Я тоже какое — то время изображал праведный гнев и руководил зачистками. Потом сам отправился в зону Альфа. У меня осталась одна надежда, точнее четыре. На тебя, на Ляпу, на Орсини, на себя любимого. Мы не позволим Омеге кануть в тартарары. Моя интуиции, основанная на двадцатилетних исследованиях, подсказывает — Омега сохранится. Пусть не так близко, как раньше.

Несмотря на все коварство доктора Гоши, мне вдруг стало спокойно от того, что далеко и одновременно близко отсюда, в невообразимом нигде, у моего информационного двойника появился хоть какой-то соратник.

Я сорвал последний бинт с ног — ни них не было ни единой раны, и принялся за левую руку. Пока я боялся прикоснуться к шее или животу, боялся, что сниму бинты и увижу внутри себя пустоту.

Вы смогли бы принять всю тяжесть переживаний Ваших близких?

Внезапно ПИФа озарило ее эмоциями, о которых раньше он только догадывался. Магия Омеги все еще не выдохлась. Ляпа раскрылась — он почувствовал ее целиком так же как раньше других ушлепков. Как на ладони увидел и ненависть, и любовь, и тоску. Они как испуганные зверки забились у него в груди. Сколько бы он не прожил, они будут также болезненно суетиться внутри — словно ему вживили второе, прыгающее по всей груди сердце.

У Омеги и Ляпы происходила одна агония на двоих. Казалось, вместе с девушкой выцветает песок, на котором она лежала.

«Нужные слова. Где все мои нужные слова? Я копил их долгие пять лет».

— Дружок, — он опустился перед ней на колени, доктор Гоша отвернулся. — Я не видел дальше своего носа. Ты оказалась такой…

ПИФ не мог подобрать слов. Он одновременно хотел сказать — «ранимой», «хрупкой», «нуждающейся во мне», «несчастной». Люди, которые умирают или держат в руках смерть, не произносят длинных прочувственных речей. Ни на Земле, ни на Омеге.

Он приподнял ее, положил себе на колени. По ногам тоненькими струйками потекла кровь — она стремилась быстрее впитаться в песок.

— Не нянчи меня как неродную. Обними покрепче. Это тело пустышка — не надо его жалеть, — ПИФ послушался. Его пропитанная кровью одежда наполнилось свежей кровью.

— Я видела этот ужас. И здесь, и там. Когда в руке весь клубок, намного лучше понимаешь, как неразрешимы противоречия. Лучший способ их преодолеть — сделать ничего не значащими пустяками. Омега подсказала мне, как устроить так, чтобы все, чем мы живем, потеряло значение, — он подумал, Ляпа заговаривается.

— Такая уж моя судьба — жить в неустроенном теле. На Земле, на Омеге. Я не хотела, чтобы все это переплелось во мне. Но ты же знаешь — с жизнью и смертью Омега играет по — крупному. Одно тело умирает, другое остается. Уверена везде, где я буду, навсегда запомнится произошедшее здесь. Я буду любить только тебя, ПИФ. Потому что ты настоящий. Потому что победил самого себя.

Потом они одновременно шептали истории о том, как часто хотели открыться друг другу, как неловко это не получалось. Как не угадывали, как, испугавшись, молчали. На Земле такое случается часто — люди говорят или очень мало, скрывая самое важное, или болтают без умолку, чтобы не сказать ни слова о самом главном.

ПИФ упал лбом в песок и шептал. Даже когда тело Ляпы безжизненно обмякло в руках, ему казалось — она ему отвечает. Сердце ее перестало биться, но ПИФ продолжал падать в бездну открывшихся ему чувств. Ему предстояло жить с ними ровно столько, сколько отмерит Омега.

Он не знал, сколько времени прошло, когда доктор Гоша дернул его за плечо:

— Ее больше нет на Омеге. Ты переплюнул всех своих двойников — Ляпа навсегда останется твоей. Помимо песка она собрала себе Коллекцию Покрышкиных.

Кому Вы готовы помочь своей кровью?

— Самое невероятное, ПИФ, — я чувствую, что не только прошел на Омегу, но уже и дорвался до управления Вселенной. Возможно, это своеобразная мания, когда ты считаешь, что контролируешь все и вся. Следует присвоить ей название. Как тебе — вторая стадия заболевания Омегой?

— Хоть сто первая, — я подцепил ногтем бинт на животе и стал не спеша откручивать.

— Невероятнее невероятного то, что я не доверяю своему ушлепку тонкий процесс управления ойкуменой.

Я настороженно поднял голову. До кожи оставалось несколько оборотов бинта.

— Понимаешь, я боюсь сам за себя. Доктор Гоша, который безусловно оправдывает изобретателей Сахарова и Калашникова, боится сделать бо-бо какой-нибудь прихотливой струнке мироздания. Непостижимо! И поэтому…

Доктор Гоша схватил одну из склянок и шваркнул ее о кафель. У меня зазвенело в ушах.

Доктор схватил оставшиеся бутылочки, пересек отделявшее нас расстояние.

Он наклонился, всучил мне одну из них.

— Ты же сам хотел. Нет? — доктор был удивлен. — Считай, что оказываю тебе честь. Решай, достойны ли мы влиять оттуда (с характерной безуминкой в глазах он ткнул в потолок) на течение жизни.

— Нет, — я бросил склянку в сторону бойца на тумбе. — Да и Земля нам явно не по зубам.

— Ну что ж, позволь мне решить за Ляпу. Думаю — она тоже не особенно мне доверяет, — третья бутылка разбилась вдребезги. — Не знаю, надолго ли, но мы еще более ограничили связь с Омегой.

Доктор протянул мне последнюю бутылочку. Часов двадцать назад я набирал в нее перемешанный со стеклом песок. Руки мои были в крови, поэтому внутрь иногда закатывались пропитанные кровью комочки песка.

Яркий неприятный свет, заполнивший внушительное пространство пятидесятиметрового бассейна, позволил увидеть — как много в склянке красный сгусточков. Удивительно, почему кровь до сих пор не высохла, не смешалась с остальным песком?

Конечно, я не доверял своему ушлепку. Ведь он — это не я.

«Никто не достоин управлять нами. Даже мы сами», — я размахнул и освободил последний оставшийся от Коллекции Ляпы песок.

Вас пугает истинная правда, затаившаяся за сценой?

— Ты догадался, что весь этот шурум-бурум из-за тебя? — они сидели на выцветшем песке. Им казалось — пространство за спиной (поселок, поле, усеянное могилками ушлепков, осунувшаяся пожелтевшая растительность) подкрадывается сзади, сжимается, отступает от темноты, наваливающейся из глубины Омеги.

— С чего это? — не понял ПИФ.

— Дурак ты, Иван Владимирович, и таблетки принимать не хочешь. из-за тебя это все. из-за тебя жизнь. из-за тебя смерть.

ПИФу показалось, что он где-то уже слышал это выражение.

— Элементарная отгадка. Ты ее знаешь. Просто боишься произнести.

— Произнеси ты.

— Ляпа, — сказал Гоша и отвернулся, чтобы ПИФ не видел его лица.

— Ляпа?

— Она же призналась тебе. Чудак, ты и этого не понял?! — несмотря на зверское выражение на лице ПИФа, доктор не сразу начал историю, — Ляпа выпала в лотерею, когда мне стукнуло двадцать три. Ей в ту пору еще восьми не исполнилось. Я изучал детские психозы. Девочка была безнадежной аутистской. Почти без шансов на социализацию. Когда Ляпа стала стремительно поправляться — она стала для меня источником информации, гораздо более содержательным, чем знакомая тебе пуэрториканка Лэсси. Ляпа — первый известный мне и неподражаемый экземпляр человека, в сознание которого прошло существо с Омеги. Я же говорил — мы выявили три случая возвращения с Омеги. Сознание Ляпы — гибрид маленькой недалекой девочки и ушлепка по имени Стивен, легендарного волонтера кембриджской группы. Его записи, результаты погружений Ляпы в гипнотическое состояние я не открыл ни ФСБ, ни капиталистам. Девочка всегда оставалась только моей находкой. Ее судьба — очень грустный пример неустроенной жизни, тоски, боли, ненависти ко всему и вся и прежде всего к самой себе. Она постоянно мечтала о переустройстве нашего мира. Но в отличие от простых смертных она верила, что может легко организовать это переустройство. Я наблюдал ее до восемнадцати лет. Как нейропсихолог, как друг семьи. Надеюсь — не из-за меня она возненавидела всех причастных к медицине эскулапов. Эта маленькая испуганная девочка, в которую проползло нечто ей непонятное, соединилось с ней, изменило ее жизнь, эта бестолковая аутистка выросла в красивую даму. Почти такую же умную как я. Дама вернулась на Омегу и поставила Землю раком.

ПИФ ошарашено смотрел на Гошу. Доктор встал, приложил козырек руки к глазам и внимательно осмотрел горизонт:

— Несмотря на то, что Стивен давно растворился в Ляпе, Омега узнала ту ее часть, которая уже страдала здесь. Дальше тело техники. Все это время Омега жаждала откликнуться на любой призыв робких существ ее населяющих. Но эти пигмеи скромничали, не желали воспользоваться. И тут появилась Она. Конечно, Омега приняла ее как родную. Она не забывает своих, поэтому Ляпе легко удалось перевернуть с ног на уши наши далеко неидеальные миры. По малейшему колебанию искореженной ляпиной души Омега сотрясала и сотрясала Землю. Твоя подруга не была изощрена или злонамеренна, просто в ней сидело и возможно еще сидит очень много злых мыслей о том, как несовершенна Земля, как ей требуются изменения, чтобы она опомнилась от своего некрасивого сна. Человечество должно стать другим. Неважно каким. Добрым, злым, богатым, черным, узкоглазым. Другим! Евангелие от Ляпы.

ПИФ поежился, оглянулся назад. Доктор Гоша продолжил:

— Как бы Ляпа ни ненавидела все вокруг, включая себя и меня, тебя — то она любила сильнее. Как бы она ни манипулировала материями — главным для нее оставалось, чтобы ты, идиот, был жив и счастлив.

— Почему она не заставила Омегу оживить себя?

Доктор пожал плечами:

— Видимо Синицына увидела, что очень неловка в управлении и решила передать Омегу в более надёжные руки.

ПИФ вложил в бросок все силы. Он повалил Гошу и воткнул локоть в горло противника. Доктор захрипел.

— Ученый говоришь, — ПИФ подхватил из песка ножик, который Гоша мастерски метнул в Луиджи. — Он первый начал? Или ты превентивно решил его обезвредить? Только не ври, физик — шизик.

— У меня и в мыслях не было, что она не использует свое бездонное могущество. Не обезопасит себя, — обиженно кряхтя Гоша, не обращая внимания на занесенный над ним нож. — Гадом буду, Покрышкин!

— Никогда не называй меня так, — рявкнул ПИФ.

— Когда Луиджи рванул ствол вверх, я уже забыл, с какого боку нож висит. Я на Вильгельма во все глаза втыкал. Пастор мигом бы срезал обоих. Я успел упасть. Ляпа первая на линии огня стояла. Судьба — рулетка, Иван Владимирович. Ничто в жизни так не воодушевляет, как то, что в тебя стреляли и промахнулись. Черчилль. Видишь, я тоже кое-чему научился у тебя.

— Заткнись! Значит, ты из положения лежа нож метал?! Кругом подлость и обман. В каком ты звании, профессор?

— Майор.

— Наш или буржуйский?

— Наш, — попробовал улыбнуться Гоша. ПИФ сильнее вдавил его голову в песок. Чтобы улыбка на бородатом лице погасла.

— Сволочь, — сплюнул ПИФ. — Надоело. Ты лжешь. Ты вынудил Орсини стрелять! Обманул своей безмятежностью. И, конечно, под огонь попала Ляпа. Ты же ловкач, счастливчик, Черчилля читал, — ПИФ захлебывался словами. Он ослабил хватку. — Теперь ты можешь по — честному разыграть Омегу. Ляпа со своим всесилием, со своей любовью ко мне не помешает. Гениально, доктор!

— Ты против честности, дорогуша?

— Против безжалостной честности, — ПИФ встал, отряхнулся от песка, легонько пнул Гошу и, спотыкаясь, вдоль серой линии высохшего прибоя отправился с места бойни.

Доктор вновь подумал: «Правильные пацаны так не поступают», и потянул к себе АКМ.

— Эээ. Э! — закричал он в спину ПИФу. — Спор еще не закончен.

— Пошел ты, — ПИФ не обернулся.

— В принципе, если ты попросишь, я могу пристрелить тебя. Из жалости, милосердия, сострадания. Ты же знаешь, спецслужбы давно практикуют все эти варианты. Выбирай любой. Выбирай!

ПИФ обернулся. Дуло калаша смотрело ему в живот.

— Нас тут двое осталось. Тебе не одиноко будет одному вечность коротать? Ты же сам предложил разделить Омегу.

— В тот момент эта идея должна была успокоить разгоряченных ожиданием демиургов и заставить их действовать честно, — доктор Гоша подмигнул. — Пока вы прощались с Ляпой, бездушная сволочь Гоша заготовил нам по гильзе. Тяни жребий.

— Иначе стреляешь? — ПИФ поднял с земли топор, понимая, что выглядит столь же нелепо как краснокожий дикарь, готовый броситься на мушкет.

— Я устал ждать, ПИФ. Я пятнадцать лет в проекте. Пять из них тайком работаю на себя. Давай все решим сейчас. Раз и навсегда. Хочешь дуэль, хочешь жребий. Только учти — я очень неплохо обращаюсь с любым оружием.

— Решим, кому достанется Омега? Ты думаешь, она еще способна творить чудеса?

— Капитанская рубка Бога — весьма достойный артефакт. Даже если корабль на мели. Не правда ли?

Душевные или телесные раны могут стать украшением?

Под бинтами не оказалось ран. Несколько шрамов. Даже у земляного червя увечья, подобные тем, которые я нанес себе, не затянулись бы столь быстро:

— Ты обещал рассказать, почему со мной происходит это, — я ткнул в покраснение на животе — на этом месте должна была быть рваная рана.

— Ляпа — единственный известный мне пример, когда человек, приютивший ушлепка, вернулся на Омегу. Беспрецедентный и последний эксперимент твоего покорного слуги. Омега не могла не узнать эту девочку и, вероятно, откликнулась на движения ее души. Думаю, ее трепыхания мы и наблюдали весь этот бесконечный месяц. Апокалипсис за апокалипсисом. Очищающая, иссушающая, очень женская ненависть к самой себе. Без предела, как поет наш Дельфин. Женская ненависть — страшная, беспощадная штука для всех, кроме того, кого любит женщина.

Насколько я мог судить по ощущениям — на горле у меня лишь маленький шрам.

— Никогда не подозревал, что такая ненависть может оказаться не только разрушительной, но и созидательной, — Гоша забросил на плечо мой рюкзак, — Ляпа заставила пережить себя и других то, что больше всего угнетало бы ее. Неспособность понимать друг друга, возможность узнавания чужих мыслей, катастрофическая чувствительность кожи и прочие прелести. Страхи — ужасы одного человека стали страхами — ужасами всего человечества. Айда. Пора линять отсюда.

В каких случая жертва жизнью оправдана?

— Я с удовольствием потерплю тебя, — ПИФ еще раз попробовал отговорить доктора. — Даже на Омеге смерть это… смерть.

Почти искренне матерясь, Гоша потрошил свою гильзу. ПИФ свою даже не тронул. Песка там не было — Омега ко всему прочего инерционна и быстро не откажется от тех, кого принялась защищать.

Иван Владимирович с тоской смотрел на мертвые тела Ляпы и Луиджи. Он надеялся — Омега позаботится и о них.

— Дурак ты, ПИФ! Так ничего и не понял. Как только ты допустишь, что какой-то сценарий событий возможен, Омега тут же подкидывает новый, который ни ты, ни я, никто другой и вообразить не в силах. Если ты ранен или убит, возможно, ты становишься ближе к Богу. Но только не к Омеге. Омега — это когда ты ранен или убит настолько, что и на Земле, и в раю, и в аду тебе делать нечего. Это перелет. Выход за все возможные варианты. Феерия креатива, — Гоша с грустью окинул простирающуюся перед ним унылую равнину. Она становилась все более неприютна и бедна красками. — Феерия креатива, при этом ничего похожего на многоликую Пандору. Не вздумай помогать мне.

ПИФ преградил дорогу к зыбучим пескам. Гоша усмехнулся:

— Не обольщайся. Если я играю по — честному, это не значит, что не дам тебе в морду. Сильно.

Доктор Гоша обошел ПИФа и обернулся:

— Не надейся на помощь, Покрышкин. Мы давно оставлены Создателем. Чтобы искать какой-то свой путь. Пусть даже полубессознательно искать. Возможно, Бог даже не обратил внимание на человечество. На развитие белковых тел во Вселенной. Всего лишь мелкие нюансы Творения, нет? Побочные следствия жизнедеятельности Омеги? Мы должны вырасти и самостоятельно ответить на проклятые вопросы. Совершить непостижный подвиг жизни без посторонней помощи. Прощай!

Он обернулся еще раз:

— Возможно Бог в пятидесяти километрах отсюда. Выращивает какой-нибудь чудесный сад и не заметил, что где-то неподалеку непонятные существа устроили войнушку. А я пойду и расскажу.

Доктор сбежал с косогора и резво пошел по дну моря, недовольно выдергивая вязнущие ноги. Он прошел намного дальше, чем Вильгельм — проваливался, бодро выкарабкивался, шагал дальше. Его фигурка стала серой от налипшего к одежде песка.

Новорожденное солнце стремительно крепло. Теперь оно занимало треть горизонта. Оно не слепило глаз. Смотреть на него оказалось приятно. Увлекшись игрой кровавых полутонов, ПИФ пропустил, когда Гоша, в очередной раз выкарабкиваясь, перестал сопротивляться песку.

Покрышкин увидел, как доктор, затянутый в Омегу по пояс, извивается и бьет руками по дымящейся земле. Иван Владимирович закрыл глаза. Добежать до Гоши он все равно не успевал.

Проморгавшись, ПИФ вцепился взглядом в поверхность высыхающего моря и не смог разглядеть фигурки друга на ней. Может быть, пока он молился за него, Гоша успел уйти за горизонт?

ПИФ обернулся назад. Листья берез потемнели, став серыми огрызками. Он вернулся к вершине косогора, заглянул в лица уснувшим ушлепкам. Почти все они (точнее их невесомое сознание) должны были протиснуться на Землю, неизвестно как повлияв на принявших их землян.

Тела же прежних хозяев, пережившие отделение информационных двойников, остались неизменными — прежний вес, прежнее количество лейкоцитов в крови, те же хвори и несовершенства. Природа не терпит умножения сущностей.

Прощаясь ПИФ, кивнул холмикам и спустился к морю. Если раньше лужи пересыхали через каждые несколько метров, то теперь он не увидел ни одной.

Вы верите, что можете исчезнуть без следа?

Доктор Гоша подтянулся на руках, достал из-за бортика пакет, швырнул его мне. В пакете оказалась одежда. Весьма своевременно — я голым сидел на влажном, холодном кафеле, который вместе со словами Гоши выхолаживал меня изнутри.

— Ты жив и здоров только потому, что в иссушающей ненависти Ляпы к самой себе, ко всему миру, было единственное пятно — любовь к тебе, — доктор Гоша замолчал, подошел к горилке, отдал указания. — Все, что я тебе рассказал — просто версии. Но в жизни обычно приходиться довольствоваться самыми зыбкими объяснениями. Других не имеется. Доказательства съели бобры. Бобры добры. Козлы злы.

Я одевался, покачиваясь, не попадая в штанины и рукава. Охранник на стартовой тумбе внимательно следил за мной.

— Хочешь, верь, хочешь, нет, я считаю — Ляпа спасла этот мир. Увы, и, увы, на посошок, он просто не мог оставаться таким, каким был.

Мобильник в кармане Гоши уже не первый раз выдавал тревожные сигналы. Периодически он доставал его и читал смс — ки.

— Мне очень жаль разочаровывать тебя, Покрышкин. Очень весомая часть твоей судьбы — просто производная моей жажды познания. Вторая составляющая — неустроенность девушки, в которую тебя угораздило влюбиться. Впрочем, каждый изучив свою судьбу, может сделать вывод, что она производная чего — то или кого — то. Но не каждый может похвастаться участием в спасении мира. Сначала я поставил на Ляпу, потом на Омегу, потом на тебя, Иван Владимирович. Надеюсь, что выиграл по всем ставкам. За мной охотятся как минимум две солидные конторы. Мне не светит ничего радужного. Скорее наоборот. Но я счастлив — потому что Омега уцелела.

Доктор Гоша вытряхнул из рюкзака остатки песка.

— Где она? — прошептал я. У меня не осталось сил, чтобы куда-то идти. Гоша догадался, о ком я спрашиваю:

— Иван Владимирович, есть по меньшей мере семь точек перехода на Омегу. Думаю, рано или поздно, Ляпа появится в одной из них. Притяжение. По логике развития избитых любовных комбинаций, Вы должны встретиться. Даже если тысячи километров навсегда отделят вас друг от друга.

— На Омеге? — я задал вопрос, на который знал ответ.

— Или где-то поблизости от нее, — доктор Гоша уже выпрыгнул из бассейна и собирал вещи, которые валялись на лавке. Издалека на нас надвигался вой сирен. Я уверен — в мире остались высокопоставленные особи, желающие уничтожить Омегу. Или управлять ею. Или наблюдать издалека.

Слишком много «или», чтобы участвовать в этой игре.

А Вы бы разбили горячий камень?

Огромная тень непонятного происхождения подползала к поселку ровным безразличным пятном. Казалось, у нее есть острие, и на острие тысячи жалящих ртов. Сожранное ими выглядело уже безжизненным рельефом.

ПИФ был абсолютно уверен — Омеги в этой тени не осталось. Когда он уйдет отсюда, дома поселка заполыхают, пожухнет трава, все истончится, потеряет цвет, потом рассыпится как прогоревший листок бумаги, не выдержит под напором даже самого легкого ветерка…

— Смелее! Ты первый человек, который отказался от шанса выбраться отсюда, — напомнил он себе. — Ты первый человек, который осмелился стать Богом. Мы с Ляпой маленькие бациллы, которым удалось расшевелить мироздание.

ПИФ вступил на зыбучий песок. Песок высох, окреп, оказался твердым как асфальт или обветренная земля казахстанских степей. Иногда под тяжестью тела засохшая корка трескалась под ногами — под нею оказывался настоящий песок пустыни. Рассыпчатый и мягкий. Новый песок. Великолепный проводник в любую часть Вселенной.

Иван Владимирович оценил расстояние до заката (или восхода): «Теперь мое место здесь. На Земле вряд ли осталось что-то интересное».

Как и предупреждала Ляпа — он уходил в сторону солнца. Один. Печальная участь всех настоящих героев. Все, что остается за спиной исчезнет как морок. Так же как и в первый день на Омеге исчезла вся его прошлая жизнь. Так же как в первый день он будет идти пока силы не оставят его.

«Я не найду счастья даже за тысячи миль от места его произрастания. Там, где расположен эпицентр чуда, счастье избыточно».

В небе Омеги появился объем и глубина. Вдруг стало понятно, что солнце висит над горизонтом очень — очень далеко. Значит, идти еще очень и очень долго.

«Мои руки чисты. У меня не осталось привязанностей. Человечество — фуфло. Вместо него пора придумывать что-то другое», — этим и собирался заняться ПИФ в ближайшую вечность.

Так необычно, когда остаешься один на один с целым послушным миром. Не ждешь от него неожиданностей, тревожных изменений. ПИФ мог бы придумать, какой угодно образ Капитанской рубки, но ему очень долго казалось — все приливающие в голову фантазии уже воплощались здесь. Нужно сочинить то, чего никогда не случалось ни в одном из миров. Тогда он получит право на жизнь, право вернуться.

А пока он все еще похож на песок. Бесформенный, чуткий для любого воздействия, податливый. Поэтому на Омеге все как в начале времен.

Как предсказуемо — недотепа взял волшебную палочку и не воспользовался.

Диагноз любому Божеству, даже если это Божество любовь, — всесилие и бессилие.

Чью жизнь Вы бы прожили вместо своей?

— Что ты теперь будешь делать? — спросил я Гошу. Доктор забрасывал в Газель ящики с продуктами и мурлыкал под нос песенку старую песенку «Алисы». Его молчаливый охранник прикрывал погрузку.

Гоша отбывал на неопределенное поселение в глубинку («да — да, есть у меня неисследованные белые пятна на морде Родины»).

— Что по — твоему стал бы делать Александр Великий, если бы двадцать последних лет его жизни, двадцать лет великих завоеваний оказались сном. Он проснулся, а битва при Херонее еще впереди?

ПИФ покачал головой.

— Он начал бы все сначала, — жизнерадостно ответил доктор. — Я постараюсь выскользнуть из редакции журнала «Хочу всё знать», сменить вечный поиск Омеги, Бога и себя во всем этом на что-то более содержательное. Земледелие, например.

Гоша обернулся:

— Пойми, ПИФ, я не хочу возвращаться к этим вечно ищущим, вновь становиться одним из них, с вечным зудом по всему телу, неудовлетворенностью и несбыточными надеждами. Я уже нашел.

— Ты уверен, что Омегу выиграл ты? О чем говорит твоя неподражаемая интуиция?

Гоша грустно улыбнулся:

— Омегу выиграл ты. Она досталась тебе, ПИФ. К сожалению, я не могу оспаривать ее решений. Мне вполне достаточно того, что она есть.

Все последующие мгновения жизни мне казалось, что Гоша наблюдает за мною из тени, которая постепенно сгущается до состояния полнейшего мрака.

В отличие от доктора, я не хотел жить с такой щербинкой — не дошедшим до чуда, с вечным желанием вернуться и исправить. Увольте!