Первый поход

Глава 3 ПОСЛУШНИЦА Июль 856 г. Мерсия

Огромные темно-серые волны с грохотом вламывались в корабль. Стонал корпус, и непривычно голые, щегольски висевшие щиты давно смыло в море; надстройки на носу и корме трещали под ударами волн, словно готовы были вот-вот развалиться.

— Ничего! Наш кнорр — крепкий кораблик, — отплевываясь от соленой воды, крикнул на ухо Трэлю Адальстан, толстенький купец из Фризии, которого, казалось, ничуть не занимали ни волны, ни ветер, ни брызги. Вместе с выразившим готовность помочь вольноотпущенником они держали рулевое весло, привязанные к надстройке прочными канатами из сыромятной кожи. — Это разве шторм? Вот… — Кнорр резко ушел вниз, ухнув в раскрывшуюся черную бездну. — …Не так давно — так это был шторм! — переведя дыхание, словно ни в чем не бывало продолжал беседу купец, когда корабль, скрипя всеми своими частями, выбрался на крутую спину волны, готовясь опять рухнуть вниз. — Все корабли Ютландца разбросало от Англии до Фризии — потом еле… — Уххх! — собрались.

Сердце Трэля проваливалось в пятки с каждым подобным уханьем с волны вниз, спирало дыхание, и волны заливали корабль. Было очень страшно, но юноша не подавал виду — и тем заслужил благоволение Адальстана, который был на своем корабле за кормчего. Тот все не унимался — что и говорить, любил поболтать этот фриз:

— Говорят, это сердятся… — Ухх! — морские боги. Я, правда, уже кинул им в жертву несколько монет, да и ты… — У-у-ух!!! — Тьфу! Да и ты, я видел, что-то бросал, а вот твои… — У-у-ух!!! — попутчики что-то не очень озаботились.

— Это их дело, дядюшка Адальстан! — крикнул в ответ Трэль, из последних сил старательно удерживая весло. Держать было трудно — вдвоем еле управлялись, но, как сказал Адальстан, — если бросить руль, ветер неминуемо перевернет кнорр бортом к волне, и тогда…

— Тогда можешь прощаться с жизнью, парень! Так что держись.

Вокруг выло, грохотало, визжало, и огромные водяные валы — не синие и даже не серые, а какие-то пурпурно-черные — с грохотом проваливались в разверзшуюся бездну, куда, несомненно, увлекли бы и корабль, если б не мужество рулевых и команды. Да и пассажиры, проблевавшись несколько раз, теперь проворно вычерпывали воду, а куда им было деваться? Даже ненавистный Трэлю Ирландец, надо признать, орудовал небольшим тазиком — или большим блюдом — не за страх, а за совесть, то и дело покрикивая на рыжего парня по имени Вазг, которого в обычное время почему-то побаивался. Трэль машинально отметил эту странность еще в первые дни плавания. Эх, если б он еще знал тот древний язык, на котором перекрикивались Вазг с Ирландцем, да еще смог бы расслышать кое-что из-за шума волн…

— Давай, Форгайл, давай, друид, не филонь, работай! — озлобленно кричал Ирландец. — Или отправимся прямиком к Морриган. Да брось ты кружку, идиот! На вон, возьми блюдо… Да работай же, иначе, клянусь всеми богами, тресну по морде…

— Пойми, Конхобар… — оправдываясь, стонал друид. — Мое тело сейчас — это тело ребенка…

— А плевать на это хотели морские боги! — злорадно хохотал Ирландец, упиваясь неожиданно представившейся возможностью всласть поиздеваться над Черным друидом. Конхобар сейчас совсем не боялся его, ибо то, что происходило сейчас вокруг, было во много раз страшнее всех будущих козней друида. Да и будет ли оно — это будущее? Глядя на огромные волны, с грохотом несущие кораблик в пучину, Ирландец все сильней сомневался в этом. — Что ж ты не молишь древних богов, Форгайл? — отплевываясь от волн, продолжал издеваться Ирландец. — Или нет уже сил?

Друид в образе рыжего мальчика лишь злобно шипел в ответ. А Конхобар Ирландец не унимался, доставал Черного друида Форгайла все сильнее, словно выбрасывал на него весь свой страх, копившийся столь долгое время. Друид лишь скрипел зубами, но блюдо не бросал — все вычерпывал воду, с опаской посматривая на младшего жреца, неожиданно вышедшего из повиновения. Попробуй-ка пофилонь! Ладно — в морду даст, но ведь и за борт выкинуть может, с него станется.

Улучив минутку, рыжий друид бочком протиснулся мимо двух моряков, с руганью пытающихся увернуться от сломанной мачты, и нырнул в спасительное нутро трюма. Тут тоже хватало и воды и работы, да зато не было поблизости Конхобара. А ведь как все хорошо начиналось!

Вечером, сразу после отплытия, на палубе кнорра встретились нос к носу все трое: Ирландец, бывший раб Трэль и рыжий мальчишка Вазг — пока еще Конхобар принимал его за мальчишку. Кнорр слишком маленький корабль, чтобы делать вид, что не замечаешь других, пришлось общаться. Первым, как более наглый, приветствовал остальных Ирландец.

— Ого, кого я вижу? — низко склонился он в шутовском поклоне. — Господин Трэль, видно, собрался-таки вернуться на далекую родину? — Не в бровь, а в глаз — угадал Конхобар и деланно посетовал: — Кто же остался нырять?

— Не твое дело, — резонно пробурчал Трэль, а что ему еще оставалось делать?

— Конечно, не мое, — согласно кивнул Ирландец. — Только если ты поверил во-он тому узкобородому ромейскому пройдохе, значит, остался таким же тупым, каким и был раньше. Доставит он тебя на родину, как же! Вон глаза-то — так и зыркают… Да и, сказать по секрету, хозяин Адальстан проболтался как-то, что ромей очень любит мальчиков. Так что вы смотрите оба… Хе-хе… — Ирландец издевательски расхохотался. — А ты, рыжий? — обернулся он к третьему пассажиру кнорра. — Что, в усадьбе не всем собакам хвосты пооткручивал? В неведомые земли потянуло? Интересно, знает ли об этом хозяйка Гудрун? — Ирландец тут же отвернулся и презрительно сплюнул за борт, что, по всем поверьям, ну никак нельзя было делать, да только плевал он теперь на поверья. В суме и зашитые в пояс лежали сокровища, которых должно было хватить на безбедную жизнь хоть в Ирландии, хоть в Англии, да где угодно. Да еще волшебный камень Лиа Фаль! Вот уж никогда не получит его глупый друид Форгайл…

Рыжий Вазг, утерев пот, встал рядом и деловито осведомился:

— Ну и где камень?

Подсмотрел, сука! Или проболтался кто…

Камень пришлось, конечно, отдать. Себе дороже спорить с друидом. Хотя, конечно, не такой уж он и страшный в новом теле, но… Споет друид глам-дицин — песнь поношения, — и враз покроется все тело страшными кровавыми струпьями, так и сгниешь заживо. Знавал Конхобар подобных певцов-филидов, что сидели у домов зажиточных крестьян в Коннахте и в Лейнстере. Песен они там не пели, только грозились — и никогда не оставались без обильной еды или выпивки. Правда, говорят, пару филидов крестьяне все-таки побили камнями. Ну, туда им и дорога. Снова, как прежде, всколыхнулся, заворочался в душе Конхобара древний первобытный страх. Страх перед волшебной силой друида. Только теперь примешалось к этому страху еще и острое чувство сильнейшей досады. Ну надо же! Ну опять он. Да что ж такое, никуда от этого друида не деться! Всю жизнь ведь ломает, собака, все планы. И вот, до глубины души прочувствовав это — вроде б вся жизнь была впереди, и на тебе — уже не первый день ощущал Конхобар, что страх перед Черным друидом становился в душе его гораздо слабее, чем раньше. Может, его пересилила досада, а может, и другое. В прежнем-то, волчьем, облике был Форгайл не в пример страшнее. Огромный клыкастый зверюга с дикими пронзительными глазами. Тут любой увидит — умрет от ужаса. А сейчас что? Рыжий тщедушный пацан. Соплей перешибить можно. Какой уж тут ужас — смех один. Нет, явно перемудрил друид с новым своим телом, впрочем, был ли у него выбор?

Ладно, еще поборемся. Отдав друиду камень, Конхобар постарался пореже с ним разговаривать. Больше общался с командой да задирал Трэля.

Так и продолжалось все это до шторма. Буря налетела внезапно — прямо, можно сказать, с чистого неба. Только что весело светило солнце — и вот, на тебе! Адальстан хмурился и тогда, подозрительно оглядывая сиреневые тучки далеко у линии горизонта. Когда исчезли чайки, нахмурился еще больше — приказал спускать парус и привязывать к палубе все, что можно привязать. Мачту вот, правда, опустить уже не успели… Да и пес с ней, сломалась и сломалась. Правда, пару человек команды все-таки пришибла, зараза…

Где-то впереди, среди бушующей со всех сторон стихии, неожиданно возник берег. Он быстро приближался — так, что очень скоро стали видны черные камни. О камни со страшным шумом и брызгами разбивались набегавшие волны.

— Эй, на руле! — обернувшись к корме, дико заорал Ирландец. — Вы там что, ослепли? Нас сносит на берег.

— Можешь прыгать, — тут же откликнулся Адальстан, видно, расслышал-таки. — А мы погодим, верно, парень? — Он ободряюще подмигнул Трэлю. — Там за мысом река. Вот в нее-то мы и войдем.

Как сказал — так и вышло. Поднявшись в последний раз на спине огромной волны, кнорр, повинуясь рулевому веслу, легко скользнул вниз и, чуть чиркнув килем о подводный камень, можно сказать, влетел в дельту реки. По инерции чуть проплыл по течению, свернул за излучину — и на спокойной воде встал на якорь. Словно и не было никакого шторма.

— Возблагодарим же богов! — радостно возопил кто-то.

— Не богов, чучело, — презрительно скривился Ирландец. — Благодарить надо кормчего. Ну и того дурня, что ему помогал — или мешал, не знаю, — рулить вон тем здоровым веслищем.

— Что это за земля? — оправившись от шока, деловито осведомился ромей. — Кажется, не совсем похоже на Эссекс.

— Ты прав, Михаил, — согласно кивнул фриз. — Нас отнесло к северу. Это Мерсия.

— Мерсия?! — Ромей в ужасе закатил глаза. — Но здесь же…

— Не кричи так, — обеспокоенно закрутил головой Адальстан. — Распугаешь команду. Ты хотел сказать, здесь же даны? Да, именно так. Но, хоть убей, не пойму, чем они отличаются от нашего покровителя Рюрика Ютландца? Вообще же, ты прав, — внезапно посерьезнел он. — И хорошо б нам отсюда выбраться поскорее. Но пока не утихнет шторм…

— Похоже, нам уже ничего не поможет, кроме молитвы, — вдруг перебил его Михаил, кивая на середину реки. — Драккары данов!

Они, конечно, предпочли сдаться. Ну что такое потрепанный штормом кнорр с командой из двадцати человек и тремя пассажирами против трех боевых кораблей с тремя сотнями хорошо вооруженных профессиональных воинов? Адальстан даже и рыпаться не пытался. Улыбнулся да приветственно помахал рукою. Ну, даны. Ну, ограбят. Первый раз, что ли?

— Двенадцатую часть можешь оставить себе, — после того, как кнорр был обобран буквально до нитки, милостиво разрешил предводитель данов — высокий черноусый викинг с такими белыми волосами, каких не было, пожалуй, и у Фриддлейва Красавчика. Адальстан бросился к нему со словами благодарности. Не столько за возвращенную часть товара, сколько за то, что не убили и не взяли в рабство, а ведь вполне могли бы. — Не благодари, не надо, — скривился датский хевдинг. — Мы же не разбойники, мы честные викинги. Понимать надо!

— Да уж, честные, — пробурчал себе под нос Ирландец. — Таких разбойников еще поискать — наищешься.

Обобрали всех качественно — какие там, к троллям лесным, сокровища в поясах — их выпотрошили в первую очередь, — спокойно, профессионально, с полным знанием предмета. Ирландец бы, конечно, возмутился, но счел более благоразумным промолчать. Что же касается Трэля — так у него и брать было нечего, монеты он уже давно отдал кормчему.

— Хорошо некоторым, — глядя на него, кривился Конхобар. — Гол, как рыбина. Умеют же люди устраиваться! Интересно, а где наш рыжий? — внезапно забеспокоился он. — Ты, случайно, не видал его?

Трэль пожал плечами. Делать ему больше нечего, как только следить за всякими рыжими.

— Может, его волной смыло? — с затаенной надеждой расспрашивал всех Ирландец. — Или даны по башке стукнули?

Поискали. Не было нигде на кнорре рыжего Вазга. Не было, естественно, и камня, про который пока знал только прощелыга Конхобар. И, зная о том, хмурился. Еще бы… С таким камнем может друид делов наделать. И еще вопрос, будет ли он лояльно относиться к нему, Конхобару. Всенепременно захочет наказать. Ух, сволочина!

— Эй, Адальстан, чего там вопит этот датский ярл?

— Предлагает пойти в деревню и выпить!

— Да ну?

— Говорит, у них там сегодня какой-то праздник.

— Так тогда идем?

— Всенепременно!

Эх, знать бы, куда подевался рыжий!

А рыжий в это время спокойно сидел в камышах, любуясь суматохой на кнорре, презрительно ухмылялся и думал. Камень теперь был при нем. Осталось добраться с ним до Ирландии, до священного холма Тары, а уж там… Да, и теперь вполне свободно можно избавиться от надоевшего детского тела! С камнем это проще простого. Вот только кого выбрать? Местный крестьянин? Нет, он, кроме проблем своей деревни, ничего не знает и знать не хочет. Тем более куда-то там путешествовать — уж слишком крестьянину это затруднительно. Да и подозрительно тоже. Тогда — викинг? Вон тот, беловолосый хевдинг. Нет, тоже опасно. Столько людей будет вокруг… конечно, с камнем пройдет и это… но к чему лишний раз рисковать, хватит уже, отрисковался. Вспомнив шторм, рыжий Форгайл-Вазг передернул плечами. Хорошо бы попался какой-нибудь средней руки купец… или странник. Да, да, именно странник. Вон, слышно, как бьют колокола. Монастырь поклонников распятого бога? Скорее всего. А где монастырь, там и паломники. В конце концов, можно и в нынешнем своем виде раздобыть рясу… да уж больно несолидно это рыжее тело. Не вызывает оно никакого трепета, никакого желания склониться в угодливом низком поклоне, вообще, если и вызывает какое-то желание — так это влепить хорошую затрещину или оттаскать за ухо. Нет, надо искать новое тело.

Осторожно выбравшись из камышей, рыжий пацан, не привлекая особого внимания местных жителей, быстро направился к монастырю. Путь его пересекала дорога, и рыжий, не дойдя до деревни, свернул на нее, машинально отметив, что здесь совсем недавно была хорошая сеча — вдоль дороги и рядом, в лугах, валялись уже освобожденные от доспехов и оружия трупы. Некоторые из них казались знакомыми. Пройдя по дороге мили две, рыжий нашел то, что искал. У копны свежего сена, в тенечке, сидели, развернув между собою тряпицу с нехитрой трапезой, два монаха. Пожилой — невысокого роста, полненький, с толстым добродушным лицом и лысиной, обрамленной венчиком седых волос, и молодой парень — тощий и длинный, с вытянутым, каким-то лошадиным, лицом. Стараясь не шуметь, рыжий обошел копну сзади и достал из-за пазухи камень…

В психиатрической клинике доктора Нортигейма, что близ норвежского города Тронхейма, дернулась закатанная в смирительную рубашку девица. В темно-синих глазах ее вспыхнули, подобно газовой сварке, фиолетовые искры. Двое санитаров — волонтеров из гражданской службы, — разговаривая, прошли мимо палаты, в которой находилась девушка. Один — молодой вислогубый парень, стриженный под ноль, с серьгой в левом ухе — глянул в решетчатое оконце двери.

— Задергалась что-то наша Магн, видно, не очень-то помогают уколы, — догнав напарника, быстро сказал он. — А красивая ведь девка, жаль — сумасшедшая. Я б такой…

— Говорят, она пела в какой-то группе, — обернулся другой санитар — более старший, обросший бородой и волосами так, словно вернулись вдруг веселые времена хиппи. — Я, правда, не слышал… Но говорят, неплохо пела. Да ну ее, Свен, пошли-ка лучше выпьем пивка.

— Ты же знаешь, я не пью, — покачал головой Свен.

— Как хочешь, — пожал плечами «хиппи». — Тогда я один. Посмотришь там все?

— Само собой, можешь не беспокоиться.

Заверив напарника в лучших намерениях, вислогубый Свен быстро обошел коридор и вновь очутился у запертой палаты Магн.

Его коллега «хиппи» достал из холодильника несколько банок пива и, блаженно вытянув ноги, растянулся перед телевизором в пустом полутемном холле. Начиналась его любимая музыкальная передача. С легким уклоном в ретро. В ревущие семидесятые.

Свен хорошо изучил привычки напарника. Знал — от пива и ящика его сейчас не оторвешь, даже если очень захочешь.

А несчастная девушка, сумасшедшая Магн, жрица Магн дуль Бресал, чувствовала волшебное излучение камня. Его все-таки взяли человечьи руки. Там, в далеком прошлом и ее настоящем. Магн не знала, кто отыскал камень, только чувствовала какое-то зло. И еще знала четко — нужно немедленно вернуться обратно. Иначе… этот сверкающий кристалл, волшебный Лиа Фаль, символ Ирландии, будет служить злу. Такого не должно было случиться. В общем-то, Магн давно ожидала чего-то подобного и готовилась — вскрыла в коридоре электрический щит — для проникновения обратно в прошлое: кроме внутренней энергии ей нужна была и внешняя. А розеток в палатах не полагалось. Там, у щита, ее и застукали санитары — закатали в смирительную рубашку, и если б не сосед — сумасшедший электрик, бывший в клинике на хорошем счету, — полетела б к чертям вся затея. Тот вечерком просунул-таки провода в палату Магн. Вон они висят, с аккуратно срезанной на концах изоляцией, прямо над койкой, покачиваются, словно жало змеи. Девушка попыталась подняться — куда там, — а ведь рядом, ведь всего-то чуть-чуть… Может быть, ударить ногами в стенку? Да, от сотрясения, возможно, они и свалятся… а может, и не свалятся. Но санитары сюда прибегут — вмиг. Значит…

Внезапно Магн насторожилась. В замке двери с той стороны кто-то копался. Словно бы вставлял ключ дрожащими от нетерпенья руками…

А сидящий внизу, в холле, второй санитар, попивая пивко, смотрел телевизор.

Ключ в замке повернулся, дверь медленно приоткрылась, и внутрь палаты просунулась вислогубая похотливая морда…

Затем он пролез и сам. Захлопнул дверь и уселся верхом на койке Магн.

— Я все-таки сделаю тебя, красавица… — горя от желания, прошептал он, разрывая смирительную рубашку. Вот показались ноги — стройные, красивые, смуглые; рука санитара скользнула чуть вверх — никакого белья на пациентке не было, — затем поднялась еще выше, к пупку… снова скользнула вниз… И опять вверх, на этот раз нащупав горячие, напряженные соски… Девушка застонала… и призывно улыбнулась.

— А, так ты и сама хочешь? — снимая штаны, обрадовался санитар. — Знать бы раньше… Но развязывать тебе руки я, пожалуй, не буду…

И в следующую секунду тела санитара и пациентки слились в любовном экстазе. Они любили друг друга яростно, страстно, раскачиваясь с такой силой, что скрипела, угрожая развалиться, кровать. Свен рычал от наслаждения, нижняя губа его еще больше отвисла, словно у представителей имперского дома Габсбургов.

— Еще… Еще… Еще… — извиваясь всем телом, страстно шептала Магн, желая лишь одного — чтобы напитанные электрическим током провода сомкнулись на шее любовника. — Еще! Еще!

И наконец это произошло! Посыпались искры, и тело любвеобильного санитара задергалось в страшных конвульсиях. Глаза его вылезли на лоб, запахло паленым мясом, а тишину клиники прорезал ужасающий вопль, тут же и затихший…

А коллега несчастного спокойно смотрел себе телевизор. Группа «КИСС» с мельнбурнским симфоническим оркестром исполняла свой старый хит «Рок-н-ролл олл найт». Зал, конечно, подпевал. Подпевал и накушавшийся пивка санитар. Где там услышать какой-то крик?

Лишь уже далеко за полночь, после концерта, «хиппи» вдруг заводил носом. Явственно пахло паленым. Черт! Только пожара и не хватало. Бегом поднявшись на второй этаж, санитар сразу увидел приоткрытую дверь одной из палат. Именно оттуда и несло дымом. Подбежал, распахнул дверь… И теперь закричал сам!

На койке со спущенными штанами валялся его мертвый напарник, вислогубый Свен. А пациентки, сумасшедшей девчонки Магн, нигде не было!

Хельги летел по узкому коридору, со всех сторон навстречу ему летели яркие зеленые светлячки, а где-то впереди, не так уж и далеко, сверкало… Непонятно что сверкало. А когда ярл долетел наконец до выхода из этого светлячкового коридора, то оказалось вдруг, что и сверкания-то никакого нет — один потолок — ослепительно белый, каких просто не может быть, и огромное — почти во всю стену — окно из бесцветного стекла — такое стекло Хельги видел в храмах распятого бога, но только это было гораздо лучше — прозрачное, словно бы невидимое. И сам он лежал на мягком ложе, укрытый покрывалом, тонким, словно льняная туника… И не мог шевельнуться! Скосив глаза, заметил сбоку, на маленьком столике, какие-то странные вещи. Тоже вроде бы как стекло, только цветное, живое, мерцающее. Да, странное место. Не очень-то похоже на чертоги Одина, как их представляли себе викинги. Дверь. Да, тут была и дверь, естественно, тоже белая… Вот она открылась безо всякого скрипа. Вошла светловолосая женщина в светло-зеленом одеянии и таком же колпаке, посмотрела на лежащего… и вскрикнула.

«А может быть, это и есть Валгалла», — подумал молодой ярл, теряя сознание.

Опять тот же сон! Игорь Акимцев усмехнулся самому себе. Сон вновь касался древних времен — судя по мокрому земляному полу, на котором он лежал в куче прелой соломы, по стенам из скользкого камня. Где-то наверху, под самым потолком, имелось маленькое, с ладонь, оконце — скорее, бойница, — сквозь которое и проникала в темницу — а как еще назвать? — полоска тусклого дневного света. Все было реальным и жутким в этой своей реальности. Игорь чувствовал, что озяб, что солома отвратительно пахнет, что жутко болит — прямо не повернуть — шея, вот тут, слева. Игорь чуть приподнялся, потрогал левой рукой рану — и, закричав от нестерпимой боли, снова упал на солому… и свет померк в глазах его.

«Ага! Похоже, я все-таки пока не в Валгалле». Открыв глаза, Хельги ощупал взглядом темницу. Низкий потолок, маленькое оконце, солома — пусть прелая, но довольно мягкая, прохладно и не очень сыро — условия вполне приемлемые. — интересно, где это он? Наверное, в монастырском подвале… или нет, скорее всего — в башне. О, боги, как болит шея! Ярл осторожно покрутил головой… вроде бы вертится. Потрогав рукой рану, поднял пальцы к глазам… ага — наконечник стрелы явно вытащили. И даже смазали рану целебной дурно пахнущей мазью. Так что, похоже, еще поживем. Вот только кому он вдруг стал нужен живым? Ну, это, положим, ясно. Если данам — то для выкупа, наверняка догадались по оружию и одежде, что он человек не простой. Какому-нибудь местному тану — для того же самого, а вот если монастырским жрецам… как их там называют? Монахам. Монахам-то он для чего сдался? Тоже для выкупа? Или захотят принести пленника в жертву распятому богу?

Сев на соломе и подтащив колени к груди, как когда-то в детстве, Хельги попытался вспомнить, как он здесь очутился. Память услужливо выхватывала цветные картинки… Река. Драккар. На берегу реки — селение. На него и собирались напасть… А затем — торжествующее лицо Горма с занесенной для удара секирой. Предатель! Подлый предатель. Недаром предупреждала Сельма… Ладно, что дальше? А дальше река, брызги… заросший камышами берег… и резкая боль в шее — видно, пустили стрелу, — а потом — темнота. Выходит, предатель Горм и его людишки захватили драккар. «Транин Ланги» — «Большой Журавль» — лучший из кораблей Сигурда. Конь волны, зверь пучины, скакун борта. А эти, Дирмунд Заика и Хрольв? Они погибли, в плену или тоже предатели? Пес их знает. Пока о них сказать нечего — ни хорошо, ни плохо… Другие корабли, драккар и снеккья? На них друзья, Харальд и Малыш Снорри. Они должны были обогнуть селение с моря. Успели? И что им сказал потом Горм? А может, он просто перебил их всех, внезапно напав? А не могли вернуться даны? Скорее всего, ведь он же как-то очутился в темнице. Но, может, корабли Харальда и Снорри сумели скрыться? Да, с ними же еще и Фриддлейв, а он умен и отважен, несмотря на все недостатки…

Вопросы, вопросы, вопросы…

Жутко заскрипев, наверху отворилась дверь… нет, лучше сказать — откинулся небольшой люк, сколоченный из толстых дубовых досок, и в темницу заглянула отвратительная толстая рожа в темной монашеской рясе.

— Похоже, он уже очнулся, — оглянувшись, сказала кому-то рожа и исчезла, громко хлопнув люком. Исчезла ненадолго — люк почти сразу открылся, и в темницу, чуть не придавив еле успевшего откатиться в сторону ярла, плюхнулась деревянная лестница. Четверо дюжих стражников в длинных кольчугах, вооруженные копьями и мечами, скатившись вниз, быстро связали пленника и, вытащив наверх, повели по узкому коридору, освещенному чадящими факелами. Делая вид, что вот-вот потеряет сознание, Хельги старательно запоминал дорогу — авось пригодится. Десять шагов прямо, пять влево — здесь какая-то дверь, за ней — ниша… еще коридор, лестница наверх — площадка — дверь.

Осторожно приоткрыв дверь, один из стражников заглянул внутрь и, что-то сказав, обернулся к своим, сделав повелительный жест.

Те, ни слова не говоря, быстро втащили пленника в небольшое, вытянутое в длину помещение и, крепко привязав к высокому креслу, исчезли, повинуясь взгляду сидящего напротив кресла монаха. Монах был безволос и худ, очень худ, его изможденное лицо скорее напоминало обтянутый пергаментом череп. Лишь глаза — умные, жестокие, властные — были живыми на этом мертвенно-бледном лице. Темная ряса с откинутым капюшоном придавала монаху весьма зловещий вид.

— Я — отец Этельред, настоятель этого аббатства. — Посмотрев на Хельги, монах скривил в улыбке тонкие бескровные губы. — Ты видишь, я хорошо знаю язык данов. Но ты — не дан. И твои люди — не даны. И я хочу знать — кто вы, сколько вас и откуда пришли.

— Я Хельги, ярл из Бильрест-фьорда! — откинув голову — при этом больно стукнувшись затылком о спинку кресла, гордо заявил Хельги. — Если ты хочешь выкуп — ты получишь его, если же мне суждена смерть — я умру.

— Бильрест-фьорд… — задумчиво переспросил монах. — Где это?

— Как это где? — Молодой ярл поразился невежеству настоятеля. — Ты слыхал что-нибудь о Халогаланде?

— Ах, Халогаланд, — усмехнулся отец Этельред. — Так вот вы откуда взялись. И что, вам мало Ирландии? Здесь у нас почти одни даны и геты.

— Мы свободные викинги и охотимся там, где хотим. И нет нам никаких дел до данов и гетов.

— Хорошо сказал, ярл. — Монах засмеялся противным дребезжащим смехом. Голос у него оказался приятным — бархатным, звучным, а вот смех — лучше бы и не слышать. Словно дверь заскрипела несмазанными ржавыми петлями.

— Я забыл твое имя, ярл.

— Хельги, сын Сигурда, сына Трюггви, сына Олава…

— Достаточно, достаточно, мой господин, — снова непонятно чему засмеялся монах. — Я вижу, ты знатного рода.

— Что же тогда ты держишь меня связанным?

— Если ты поклянешься не причинять окружающим зла…

— Я не даю никаких клятв нидингам, — невежливо перебил его Хельги и, неловко дернув головой, снова ударился о спинку кресла. — Впрочем, убивать тебя и твоих людей я не собираюсь, — немного помолчав, буркнул он. — По крайней мере — пока.

— Вот и отлично. — улыбнулся монах и крикнул кому-то: — Развяжите его.

Мигом подбежавшие неизвестно откуда взявшиеся люди ловко освободили Хельги от пут, и тот принялся растирать затекшие руки.

— Выпей. — Отец Этельред наполнил два кубка из принесенного кем-то кувшина. — Это красное греческое вино.

— Лучше б это была английская кровь! — тут же ответил Хельги и вздрогнул. Он и не собирался произносить ничего подобного, как-то само собой вырвалась эта диковатая фраза. Впрочем, отец Этельред не обиделся, наоборот — снова расхохотался.

Хельги отвели в небольшую комнату — она называлась келья, — предоставили мягкую постель и кувшин вина, перевязали шею чистой тряпицей. Все бы хорошо — да только заперли снаружи дверь на крепкий засов, собаки бешеные. Впрочем, об этом отец Этельред предупредил заранее. Придется, мол, поскучать до вечера, а вечером, мол, все и обговорим. Что «все» — не сказал. Вот и думай. Хотя что тут думать-то? Сумму выкупа обговаривать надо. Ох, не зря приставучий монах этакие разговоры с утра разговаривал. А пожалуй, настоятель зря надеется. Кто выкуп-то платить будет? Гудрун, что ли?

Он пришел вечером, как и обещал. Такой же страшноватый, жесткий и вместе с тем услужливо-бархатистый. То, что предложил настоятель, в принципе, не содержало в себе ничего нового, но, надо признать, оказалось для Хельги вполне неожиданным. Отец Этельред, походив некоторое время вокруг да около, вдруг, искоса посмотрев в лицо ярла белесыми, холодными, как у рыбы, глазами, предложил пленнику заняться своим прямым и любимым делом — грабежом и разбоем. Как оказалось, был у отца Этельреда трофейный кораблик — небольшой, но юркий, не стало б дело и за людьми, не было вот только предводителя с именем, которое бы многие знали — ну, хотя бы слышали — и уж никак не могли бы связать с мирной монашеской обителью. Да и людей, честно говоря, пусть бы этот предводитель сам и набирал, чего зазря давать почву слухам? А кораблика с достаточно умелым и решительным экипажем — настоятель уже все тщательно подсчитал — вполне хватило бы для захвата и потопления одиноких судов из соседних селений, что пока, составляя конкуренцию монастырю, без особой опаски занимались каботажным плаваньем у берегов аж от Нортумбрии до Эссекса, а в случае чего — отсиживались под защитой укрепленных фортов. Скрыться обычно успевали. Да и не очень-то рвались за одиночной добычей морские конунги викингов — ладно, был бы еще кнорр, а то какие-то почти плоскодонные лодчонки-циулы.

— А на этих циулах, друг мой… — вкрадчиво пояснял монах, — немало всякого добра перевозят. Надеюсь, я не предложил ничего зазорного для твоей чести, ярл? Ведь многие ваши люди нанимались к кому угодно.

— Да, но эти «кто угодно» были по меньшей мере конунгами… или, как вы их там называете, — королями.

— Поверь мне, ярл… — Отец Этельред улыбнулся так, как улыбнулась бы ядовитейшая змея, умей она улыбаться. — Здесь, в Мерсии, у меня власти побольше, чем у иного короля. К тому же я думаю, ты сразу согласишься на мое предложение, увидев корабль.

— И что у тебя за корабль, монах? Надеюсь, не сшитая из коровьих шкур карра?

— Идем, — поднимаясь со скамьи, просто ответил настоятель.

Спустившись по узкой каменной лестнице — странно, нигде не было видно стражи, — они вышли из ворот монастыря и направились к берегу реки по широкой, укатанной тележными колесами дороге. Хельги, любопытствуя, вертел головой во все стороны. Монастырь оказался не таким уж маленьким, каким казался с борта боевой ладьи. Мощные стены, колокольня, деревянный частокол на заднем дворе, тянувшийся далеко-далеко, до самого леса. Рядом с монастырем — деревня, в полдесятка домов. Именно домов, а не каких-то убогих хижин, правда, вросших в землю, но добротных, выстроенных из крепких бревен. Богатая деревня. И ни ее, ни монастырь не трогают даны?

— Мы платим им дань, — угадав вопрос, готовый сорваться с языка ярла, откровенно пояснил отец Этельред. — Довольно большую. Часть нашей добычи как раз и пойдет данам… до поры до времени.

Дорога вилась меж холмов и вересковых пустошей, спускаясь в речную долину, там и сям за холмами виднелись поля с крестьянами и селения с веселыми, крытыми соломой хижинами. На клеверном лугу у реки паслись упитанные коровы. Выше по течению, громко крича, купались ребятишки, а еще выше… А еще выше к небольшим мостикам был причален корабль. Боевая ладья, небольшая и юркая. Снеккья… Хельги узнал ее с первого взгляда.

— Да, это именно тот корабль, о котором я говорил, — невозмутимо кивнул головой аббат. — Я купил его у данов. Хочешь спросить, где команда? Догадайся сам.

— Даны… — Ярл скрипнул зубами.

— Не скрою, почти все погибли, но кое-кто остался в живых и был пленен. Тебе что-нибудь говорят имена Фриддлейв и Снорри?

Хельги вздрогнул, схватив настоятеля за загривок.

— Не так сильно, ярл, — усмехнулся тот. — Без меня тебе ни за что не вызволить их. И это еще одно, что привяжет тебя ко мне, — цинично продолжил он. — Выбирай сам. Или относительная свобода, привычное дело, слава и некоторая доля богатства, да еще и возможность выкупить друзей, или долгая смерть в монастырской темнице.

— Ах, у меня, оказывается, есть выбор? — не менее цинично усмехнулся Хельги, подавляя в себе желание со всей силы треснуть кулаком в эту похожую на голый череп морду.

— Значит, считаю, договорились, — кивнул отец Этельред. — Не скрою, я рад иметь дело с таким авторитетным ярлом, как ты, Хельги, сын Сигурда. С сего дня ты полностью свободен и можешь делать все, что тебе заблагорассудится… естественно, думая о предстоящем деле. Можешь уже сейчас осмотреть корабль.

Впрочем, молодой ярл спрыгнул на борт снеккьи и без его напоминаний. Деловито осмотрел несколько небольших пробоин, уже заделанных, и заделанных неплохо, провел рукой по новой мачте, пока еще не поставленной, нахмурился… Явно сосна, да еще и смолистая, — мачту лучше делать из ясеня, к тому же предварительно подсушенного.

— Что-то не так? — тут же поинтересовался аббат. Стоя на мостках, он пристально наблюдал за ярлом. — Ах, мачта. Ну, пока будем пользоваться тем, что есть. А там — посмотрим.

Ниже по реке, на песчаном пляже, послышались крики. Какие-то женщины в черных одеждах прогоняли купающихся ребят, набирая в кадки песок. Говорят, такой песок используют для шлифовки камней, — видно, при монастыре были и мастерские.

— Послушницы, — пояснил отец Этельред. — Тут неподалеку женский монастырь.

Кто такие послушницы, Хельги не знал, но понятливо кивнул. Вероятно — жрицы.

Покинув причал, они пошли к монастырю следом за женщинами. Те несли кадки парами, продев сквозь плетеные ручки длинные палки. Шедшая последней вдруг неловко подвернула ногу, упала. Черный капюшон упал с ее головы, подул ветер, растрепав густые темно-русые волосы, коротко подстриженные до плеч. Женщина, а вернее, девушка обернулась, глаза ее вспыхнули синим… И Хельги вздрогнул, наткнувшись на этот взгляд. Он узнал девушку, являвшуюся ему во снах, в грохоте барабанов и скрежете сумасшедших волынок. Магн. Так, кажется, ее звали…

— Эта у них новенькая, — кивнул аббат. — Монахи нашли в лесу — ничего не говорит, только глазищами зыркает — похоже, вовсе потеряла разум. Бывает… Ну, да на все Божья воля.

— Как ее имя?

— А черт ее… Ой, прости, Господи! — Монах мелко и часто закрестился.

А Хельги смотрел на послушницу, не в силах оторвать взгляда…

Ночью пошел дождь, проливной, нескончаемый, сильный. Ветер задувал в неприкрытое ставнями окно кельи, и ярл проснулся от брызг. Заворочался на узком монашеском ложе… И вдруг услыхал еле слышный стук в дверь. Отворил…

Возникшая на пороге фигура медленно сняла капюшон.

Магн!

Хельги не знал, что сказать. Но Магн, по всей видимости, знала.

Подойдя ближе к ярлу, она неожиданно обвила его шею руками. Глаза ее — синие, неуловимо прекрасные глаза безумной красавицы — вдруг стали близкими и такими большими, что казалось, Хельги в них сейчас утонет. В висках гулко застучали барабаны…

Магн вдруг улыбнулась, словно обнаружила в глазах молодого ярла то, что давно искала.

— Ты… — тихо сказала она. — Тот… кто может…

Отпрянув, она некоторое время неотрывно смотрела на Хельги, а затем, сбросив монашеский балахон, нагая, снова подошла ближе. Вспышка молнии осветила на миг ее дивное молодое тело.

— Ты… — снова прошептала девушка, впиваясь губами в губы молодого ярла…