Первый литературный конкурс по мотивам игры S.T.A.L.K.E.R.

Алифанов (Alifanov_2)
Снорк.

За выстрел до вдоха

За год до потопа

Отыщется выход

Послышится топот

Умчит меня бледный, хохочущий конь…

…И дни мои – ночи. И свет мой – огонь.

***

Года согнутся в дуги,

Черед наступит дням –

И снидут с неба пруги,

Подобные коням.

***

Тишину разорвет сигнал.

Грохот берцев, ночная муть…

Как в начале любых начал,

Я кевлар опущу на грудь.

Вороненый ствол – сонный бес,

Патронташа скалится пасть…

…На груди – ярко-алый крест,

Чтоб вернее могли попасть.

***

Облака в небе синем – как невинные души.

Спит в тени, под осиной, многотонная туша.

Сталь, чугун и резина… Тварь в чешуях потертых

В трупном смраде бензина, притворяется мертвой.

Притворяется камнем, безобидной будыгой,

Улеглась – и ни шага, затаилась – ни скрипа…

…Только что это? Белым по чешуйчатой корке

Нарисованы мелом три корявых шестерки.

***

Сеньора, купите ветер!

Всего лишь за десять песо.

Я дам вам к нему в придачу

Прохладу ночного леса,

Крик выпи над сонной гладью

Залитых луной излучин,

Прибрежных дубов распятья,

Скрипичный дуэт уключин,

Дурманно-пьяные травы,

Что мягче перин лебяжьих,

И может быть, даже сердце,

Что бьется в груди бродяжьей.

А утром – зарю вполнеба, пылающую пожаром…

Сеньора, купите ветер!

А лучше – возьмите даром…

***

Отверженному племени

Нельзя прожить без знамени

Без кованого стремени,

Без яростного пламени

Чтоб стать лишенным имени,

Не надо много времени.

Лишь кистенем по темени

И в землю вместо семени.

…Льет дождь – осколки бремени

Из облачного вымени

Да слышится "in nomini"

В густой межзвездной темени…

***

Когда умрет последняя война

И будет побежден последний враг

На наши серебристые тела

Опустится хрустальный саркофаг.

Вновь зеленью покроются холмы,

Сожженные огнем ракетных дюз,

И в мире будем помнить только мы,

Как давит плечи пулемета груз.

***

Мы никогда не повышаем тон,

В вечерних барах дремлем вместе с вами…

…А по ночам хохочет бледный конь

И мы бежим сквозь атомное пламя.

Плюются кровью дымные ключи.

Там, за холмами, под проклятым флагом

Тяжелый строй чугунной саранчи

Форсирует бездонные овраги.

Все ближе смертный холод их бортов

И номера – корявые шестерки,

А страх уже согнал по сто потов

В кольчуги, латы, робы, гимнастерки…

Ну что ж… Мы принимаем этот бой.

Так было сотни раз – и до, и после.

И закрываем чей-то тыл – собой.

А под ногами – пепел, сталь и кости.

Нет, имя нам – отнюдь не легион,

И легкие разъело серным чадом,

Но с нами – наши мертвые. Заслон,

Который не сметешь булыжным градом.

Слепят глаза лучи звезды Полынь

Зеленым, нереальным, трупным светом,

И неба зелень – зелень, а не синь

Вдруг станет…

…занавеской и рассветом.

Эй, врач и поп! Проваливайте прочь!

К чему медикаменты и иконы

Тому, кто вместо сна проводит ночь

На выжженных полях Армагеддона?

“Да, сегодня – жди…” – в который раз процедил сквозь зубы наш лейтенантик. Мне очень захотелось попросить его: “Заткнись, не капай на нервы!” Потом передумал. Хоть он на четыре года младше, зато офицер! А я – рядовой. Рядовые не говорят командирам “заткнись” и знают, что “сапоги – это лицо солдата”, а “портянки должны стоять у табурета”…

Темнело. Сквозь бойницы в наш блокпост просачивались далекие звуки Зоны. Говорят, некоторые особо отчаянные сталкеры осмеливаются ночевать на Ее территории. Или это вранье, или у них мозги совсем расплавились от облучения… Мне вот не по себе даже здесь – в километре от Ее настоящей границы. Ученые могут сколько угодно объяснять, что в Зоне не бывает зимы из-за излучений, испарений и другой дребедени. Мы-то знаем – Ей просто не нужна зима, потому что зимой, под сугробами, не будет видно Ее приманок-артефактов, не пойдут в Ее пасть ослепленные жадностью люди…

А ведь на гражданке я считал себя крутым парнем, которого уже ничем не напугаешь после десятка дискотечных драк и успешно законченного юрфака. Считал, и продолжал бы считать – если бы в тот злополучный день я остался на квартире у подруги, а не поперся навещать маму, у которой уже сидело двое серых дяденек с дубинками… Хотел бы я знать, как в военкомате определяют, когда и где появится конкретный уклонист. Может, у них тоже специальные детекторы, как у сталкеров – для поиска аномалий?

Протяжный вой разнесся над вечерним лесом, и лейтенантик за моей спиной клацнул зубами. Хорошо, что наш блокпост поставили на лысом пригорке, а не вплотную к опушке – так хотя бы увидим издали, если что-то появится из-за деревьев. Успеем врезать из пулемета Максима (это не модель так называется – пулеметчика нашего Максимкой зовут), гранат накидаем… А то на посту номер 13, говорят, не успели даже выстрела сделать – полегли все. Я там потом был, видел на бетоне ярко-красные силуэты человеческих тел. При мне их оттереть пытались – бесполезно, кровь будто пропитала бетон. Ладно, нечего об этом вспоминать, к ночи-то…

Тоскливый звук превратился в целый хор завываний. “Слепые псы смерть всегда чуют”, – со знанием дела отметил наш молокосос-командир. А, чтоб его! Ну почему на этот пост не могли направить старшину Марченко? Он, я слышал, и на Кавказе был, еще до здешней Катастрофы… Изранен весь – железный мужик! А что он старшина до сих пор – так мы знаем, за какое такое “несоответствие” его не повышают. Сам со складов не ворует, и начальству мешает – а им чужая принципиальность всегда поперек горла. Вот бы нам сюда кого – сразу бы все повеселели!

“Опа!” Нет, это не лейтенант голос подает. Это Саня, наш слухач – то есть “оператор систем слежения и связи”. Что там еще на наши головы?

Псы не зря выли, – ткнул Саня пальцем в монитор. – Радиационный фон не только не повышается – он понижается! Похоже на готовящийся выброс… Судя по площади, на которой изменяется мощность излучений, именно сейчас мы можем стать свидетелями редкого явления!

Тон у Сани был настолько безрадостный, что я почти знал, что он имеет в виду. “Расширение?” – спросил я одними губами, чувствуя, как внутри все холодеет. “Слухач” кивнул. Ой мама… мамочка… Расширение Зоны. Уж лучше бы стая мутантов – от них хоть отбиться можно! А что если нас не заденет? Ребята вокруг зашептали – кто матерился, кто вспоминал молитву, кто просил прощения у какой-то Нади… В призрачном свете переносного фонаря их лица казались восковыми. Я, наверное, выглядел не лучше.

Когда? – спросил я, пытаясь стряхнуть оцепенение.

Минут через десять-двадцать, – пожал плечами слухач, нервно улыбаясь. – Есть хорошие новости: если выброс до нас и дотянется, то только самым краешком.

Да, это уже было кое-что. Может, еще и отсидимся… Впрочем, покинуть пост никто и так не решился бы. И дело тут не в “положено – не положено”. Перед выбросом из Зоны часто выскакивают целые орды тамошней живности, от крыс до мутировавших лошадей… Я не соглашусь встретиться с этими тварями в чистом поле, даже если мне пообещают немедленное увольнение в случае спасения. Здесь, за бетоном, чувствуешь хоть какую-то защиту…

Темный горизонт над Зоной стал медленно разгораться опаловым заревом. Перед прошлым выбросом было то же самое – но тогда мы знали, что находимся в безопасности. А сейчас… “Командуй костюмы, осел”, – толкнул кто-то нашего лейтенанта, наплевав на субординацию. Тот очнулся и засуетился: “Да-да, надевайте, надевайте быстрее!” Похоже, нужная команда напрочь вылетела у него из головы. Но мы и так хватаем свои СЗК – “специальные защитные”, натягиваем на себя плотную ткань, воняющую резиной и потом, напяливаем противогазы… Быстро, очень быстро, раза в два быстрее, чем на “генеральских” учениях. Ну, вроде порядок. Автомат – заряжен, гранаты готовы… Оружие нам, возможно, и не понадобится – все равно с ним гораздо спокойнее.

Минута, – бубнит сквозь фильтр Саня. В СЗК нет встроенной радиосвязи, да и на кой она сдалась при выбросе, с его-то помехами… – Сорок секунд. Твою мать, опять вся аппаратура погорит. Тридцать секунд. Двадцать. Пятнадцать. Десять. Пять…

Зона оборвала Санин счет грубо и недвусмысленно. Мелкая дрожь пробежала по земляному полу, в который все мы уже втискивались, зажмуривая глаза. Вибрация становилась все сильнее, переходя в крупные толчки. Пискнуло что-то в Санином оборудовании, вновь напомнил о себе слепой пес… И по стенам блокпоста ударили пули. “Какой дурак ?..” – вскочил я, подтаскивая автомат – и увидел сквозь бойницу: со стороны Зоны к нам бежала сгорбленная человеческая фигура. Она что-то орала – то ли угрожающе, то ли предостерегающе – и раз за разом давила на спуск. “Выыыыы!” – разобрал я в этом безумном реве. – “Ыыы! Брооос! Спаа! Ввыыы – тоооже!”

“Он что – предупреждает нас о выбросе?” – ошалел я, не зная, нужно ли стрелять в мотающееся туда-сюда тело. Во вспышках, разбивающих тьму, я рассмотрел противогаз, армейский рюкзак за спиной. Маска противогаза была разорвана, рот человека зиял огромной дырой… Ствол СВД, возникший прямо над моим ухом, заставил вскрикнуть от неожиданности. Серега, наш снайпер, еще раз всмотрелся в упавшее тело сквозь оптический прицел и проорал так, что услышали все, несмотря на резину, зажимавшую уши: “Снорк!”

Новый прыжок взбесившейся земли вышиб из-под меня ноги. Кажется, я разбил себе нос краем фильтра. “Снорк, снорк, снорк, – переваривал я свалившуюся на меня жуть. – Человек, которого Зона изуродовала, лишила разума и послала убивать. Он и пытался нас убить – но одновременно хотел что-то объяснить. Что? Почему?”

Трясущийся мир потерял цвета. Наверное, это излучения как-то влияют на нервы или сетчатку… И на голову – она так болит… Что-то обжигающее и одновременно леденящее хлынуло в тело, наполняя пыткой каждую клеточку. Сдавило дыхание. Земля вновь заплясала, все быстрее и быстрее – и на вершине этой убийственной тряски белое пламя полыхнуло в мозгу. “Оргазм у Нее, проклятой, что ли?” – была последняя мысль.

…Я открыл глаза. Было светло. Тошнило – и одновременно дико хотелось жрать. Все наши лежали вповалку, все девять, и никто не шевелился. Я встал, пересиливая боль в мышцах – такая бывает на следующее утро после особо сложного марш-броска с полосой препятствий… С трудом перевернул ближайшее тело – какое-то податливое, словно мешок с песком. Это Максим – сквозь стекла видны безжизненные выпученные глаза. Не дышит… А вот Серега, вцепился в свою винтовку мертвой хваткой. Мертвой, ха-ха… Точнее не скажешь. Славка скрючился возле разбитого монитора, под головой – застывшая лужа крови. С ним тоже все ясно… Тело лейтенантика лежало возле выхода. Кажется, он был младше не только меня – всех нас…

Так я обошел каждого – я, единственный живой. Потом стал ощупывать себя. Переломов, кажется не было, костюм тоже не пострадал. Разве что маску противогаза я порвал в бреду – видимо, чтобы легче дышалось. Может, потому и выжил?

При попытке стащить противогаз меня ждал сюрприз: что-то такое произошло с резиной, что она накрепко прилипла к коже. После пары рывков я, шипя от боли, решил: пусть этим займутся врачи, когда меня отсюда вытащат. Если вытащат… А если не вытащат – так не все ли равно, в маске подыхать или без?

Осторожно выглянув наружу, я обнаружил кое-что еще: наш пригорок престал быть пригорком: покосившийся блокпост просел в яму. Вместо леса виднелся сплошной бурелом – ни одно дерево не выдержало прошлой ночи. Но сколько сейчас времени? И расширилась ли Зона? Борясь с собственным телом, я дошел до трупа лейтенанта, разорвал СЗК – ткань стала не прочней пластилина – и отыскал на его запястье остановившиеся механические часы. Они показывали число, которое должно было наступить послезавтра. Я опешил. Сбой? Или я пролежал здесь не день и не два? Но сколько же?

Далекий шорох шагов заставил меня взять автомат. Несколько человек – не военных – шли мимо блокпоста, косясь в сторону укрепления. “Меня не заметили”, – понял я. Это были сталкеры. Те самые сталкеры, от которых мы должны были защищать Зону… или их от Зоны… да неважно! Главное, что они не должны, не могут быть здесь, у меня приказ – чтобы никто и ничто! И вот из-за таких, как они, погибли наши ребята, а теперь загибаюсь и я… Как хочется дать по ним очередь из автомата! И я не возьму СВД, не трону пулемет, хотя это было бы и надежнее – они не мои, они принадлежат ребятам. У меня есть мой “Калаш”, и по уставу я не могу расставаться с ним.

…Боже, что это такое? О чем я думаю? И почему во рту нет зубов? А, понятно – выбил при падении. И все из-за вот этих! В ярости вскочил во весь рост и хлестнул свинцом этих скотов, этих нарушителей, жадных мародеров. Двое из них рухнули навзничь, остальные просто упали, откатываясь в разные стороны – ничего, я и вас еще достану. Их автоматы заговорили одновременно, но я уже был под защитой бетонных глыб. Нет, сталкеров надо не убить – я должен не уничтожать их, а “предотвращать проникновение”. Их надо предупредить об опасности и потребовать, чтобы они убирались с охраняемой территории! Я запрокинул голову и закричал, что было сил:

Эыыы! Выыы! Зооона – опааааснооо! Покиииньте!

Да, трудно сказать что-то внятное без зубов и с резиной, облепившей всю рожу. Но стрелять-то я могу в любом состоянии. Так, один вжался в землю за бугорком – вот мы его короткой очередью пугнем, чтоб головы не поднимал! Второй уполз за поваленное дерево – ничего, ногу все равно видно. Ага, зацепило? Не будешь нарушать границы охраняемых территорий! Поваляйся, похнычь, хапуга, мародер… А где у нас третий? Проклятье!

Третий успел проскочить к самой стене блокпоста. Теперь не достать. Из автомата не достать. А гранатой? Я нашарил рубчатый чугунный корпус, с наслаждением выдернул кольцо и выбросил увесистый кусок смерти в бойницу. Ну, кто победил?

Граната – моя граната! – влетела обратно. Ударившись о край амбразуры, она подпрыгнула, мягко упала на утоптанную землю пола – и огонь брызнул мне в лицо. Всего лишь огонь и металл, жалкое подобие той ночной тряски, которую я пережил… Но я падаю, падаю, улетаю… Мамочка, как одиноко…

…Я уже не слышал ни выстрела в лоб, ни удара сапогом под ребра, ни далекого-далекого удивленного голоса, без конца твердящего одно и то же бессмысленное слово: “Снорк… снорк… снорк…”