Пересекающий время. Книга вторая: Адоня, посвященный герметик.

* * *

Эстебан больше никак не проявлял себя, но Адоня чувствовала приближение грозы. И внутренне она уже была готова, когда утром третьего дня Лиента ударом ноги распахнул дверь ее комнатушки, и дубовое творило хрястнуло о стену. Чуть побледнев, Адоня поднялась ему навстречу. Он с ненавистью впился глазами в ее глаза, желваки бугрились на скулах.

– Какая ты тварь! – четко и раздельно произнес он. – Чем помешал тебе старик?

Адоня отшатнулась.

– Консэль?! Что с ним?!

– Да, именно так – чистота и невинность! Как искусно твое притворство!

– Ради Бога – он жив?

– Замолчи! Или я забуду, что ты женщина! – вдруг голос Лиенты сломался, наполнился тоской.

– Чем он так досадил тебе, глупый, выживший из ума старик?.. И он еще защищал тебя!

Адоня увидела, как влажно блеснули глаза Лиенты, и это болью отозвалось в сердце: Лиента, вождя лугар, не умел плакать… Что же сделали с ним такое?..

– Люто! – проговорила она и до боли закусила губу, умолкла, потому что любое ее слово сейчас – масло в огонь гнева Яссона Гондвика.

– Моя вина, – проговорил он. – Теперь я вижу, что совсем не зря предупреждали меня… Да, так именно ты и действуешь – не получилось у тебя со мной, так ты по-другому придумала – взялась за тех, кто мне дорог, чтоб совсем один остался! Почему так поздно я понял, почему не выгнал прочь? Прости меня, старик, на моей совести твоя смерть.

Он схватил Адоню за руку и вышвырнул из комнаты.

– Убирайся! И если ты сейчас попытаешься сказать хоть одно слово, я велю забить тебя камнями.

Адоня не видела дороги от застилавших глаза слез, кусала губы, чтобы не расплакаться. Не ожидала она, что следующей мишенью станет Консэль, уверена была, что выполняет негласно заключенный договор с Эстебаном, и старику ничто не грозит. И вдруг этот удар под вздох, так, что и не продохнуть.

– Эй! – услышала она голос в темном переходе, и из тени выступил Эстебан.

Слезы Адони моментально просохли – он ведь пришел полюбоваться на ее слабость.

– Ты что, не собиралась попрощаться со мной? Мне будет тебя не хватать, честное слово! – Веселый, бесшабашный взгляд легко отбил две молнии Адониных глаз.

– Люто… – проговорила она. – Зачем так люто? Неужто за то лишь, что в замке за тобой подчистила?

Он с выжидательной улыбкой молча смотрел на нее, не торопился отвечать. Потом беспечно махнул рукой:

– А зачем мне причина? Заскучал по тебе, вот и напомнил. А заодно и проверить хотел, хватит ли у тебя силы, чтоб и старика прикрыть? И прямо скажу – не на высоте ты оказалась. А теперь еще и совесть мучает, да? – в его голосе звучало почти искреннее сочувствие.

– Что ты с ним сделал?

– Я? – изумился Эстебан. – Ты и вправду подумала, что старикана я прихлопнул? Фи-и! Об кого руки марать! Старик свалился с лестницы, пока до низу долетел, успел с душой расстаться. А это была милосердная смерть, правда? Да, пожалуй, не стану я отказываться от своего участия, хотя дельце это мой актив не особо украсит. Старик на неприятности давно напрашивался, торопился сунуть нос куда не следует, а ноги за любопытным носом уже не поспевали, он ведь ста-а-аренький был, надо было тебе все же пожалеть его. Ты думаешь, он правду говорил, когда обещал не лезть ни в свое дело? Врал, разумеется. Но тебе удобно было поверить ему. Нет, не пожалела ты его. – Эстебан лицемерно вздохнул. – Жаль, он хорошим слугой был, только уж очень хотелось глупому старику разузнать, где та игла, на конце которой моя смерть запрятана.

Он вдруг подошел, взял Адоню за руки, участливо заглянул в глаза.

– Ну что, плохо тебе? Поверь, не хотел я ему зла, защищался только. Прости. Меньше всего я хочу враждовать с тобой. Я не хотел, чтобы все так получилось. Выслушай меня. Ты спрашивала, чего я хочу. Любви хочу. Твоей. Все, что прежде было – так, марку перед тобой держать пытался, хотел "выглядеть"… Глупо… То все пустое, Адоня. Я люблю тебя, голову потерял.

– Ты чудовище, черный Эстебан. И нет для тебя ничего святого. Зачем понадобилась эта очередная ложь?

– Придет время, и ты поверишь. Моя любовь ни перед чем не остановится. Если надо будет убивать, значит, я буду убивать, а количество значения не имеет. Мы достойны друг друга, и я буду стремиться к тебе, как к самой желанной награде. Все остальные – пыль на моем пути.

– За твоим многословием короткая мысль – Консэль, это только начало. Это я должна понять? Ты решил шантажировать меня?

– Нет же, нет! Правду тебе говорю – хочу одного только – любви твоей. У ног твоих лягу рабом покорным… А все то – оттого, что наоборот… Черное ты во мне будишь, дьявола… и я не могу устоять перед ним, пока он вдоволь не натешится… Спаси меня, от себя самого спаси!

– Отпусти Лиенту, тогда я стану с тобой говорить.

– Ты сама виновата в том, что он здесь оказался. Мне только ты одна нужна была, и я вызвал тебя в свой мир, как иначе я мог бы соединиться с тобой? Нет моей вины в том, что все так получилось.

– Хорошо, пусть моя вина. Но дай мне ее исправить, пусть он уходит.

– Только если ты поклянешься, что останешься со мной и будешь верной спутницей моей. Поклянешься клятвой, которую не посмеешь нарушить – жизнью Андрея Графа.

– Разве ты не слышал? Я сказала – отпусти Лиенту, тогда я буду говорить с тобой.

– И все? Нет, этого слишком мало. Нет моей вины и в том, что твой соплеменник, который, кстати, немало добавил к твоим страданиям, – не виноват я, что он и Яссон Гондвик стали два в одном. А Гондвик мне нужен. Я говорил, что он – это мое будущее. Я готов принести Вселенную к твоим ногам, а ты требуешь от меня стать нищим. Нет, этого не будет. Я буду делать то, что считаю лучшим для нас обоих, даже против твоей воли. Все равно, придет время, когда ты оценишь мой подвиг во имя тебя и отдашь мне свою любовь. Иначе не может быть, потому что слишком люблю тебя.

– Все ложь, Эстебан. Черная, гадкая ложь. Любовь не завоевывают ни красивыми словами, ни угрозами. Я это знаю ни с чужих слов.

Эстебан презрительно скривил губы:

– Твой Граф научил тебя любви? А почему ты не хочешь испытать мою? Хотя бы для того, чтобы сравнить. Может быть, боишься в нем разочароваться?

– Ты не можешь никого любить, потому что слишком любишь себя. Я еще не знаю, какую цель ты преследуешь, но ведет тебя совсем не любовь.

– Адоня, не надо быть против меня, я не камешек, который ты играючи отшвырнешь с пути. Я – глыба, и ты больно об меня ушибешься. Назад тебе ходу нет. И соплеменника твоего я не отпущу хотя бы потому, что он держит тебя здесь получше всякого якоря. Живой или мертвой, но ты останешься со мной.

– Мертвой? – усмехнулась Адоня. – Ты забыл, что я не Консэль?

– А если я сейчас вот так положу руки и чуть сожму их?..

Подобно сполоху молнии сверкнуло между ними и отшвырнуло Эстебана, ударило о стену.

– Я слишком зла сегодня на тебя, поостерегись. Помнишь, я предупреждала тебя о Консэле? Я – помню.

– Постой, куда ты? Зла, так вот я – отведи душу, легче станет.

Адоня усмехнулась:

– Нет, зло – твоя стихия. Лишь низкий слушается того, что нашептывает зло.

Она круто повернулась и пошла к выходу.