Поэтому, увидев Консэля, поджидавшего ее в галерее, Адоня решила, что хитрить со стариком нет надобности, ему надо сказать все так, как оно есть.
– Консэль, ты должен выполнить мою просьбу.
– Говори. Разумеется, я рад помочь тебе.
– Мне надо, чтобы ты держался от меня подальше.
Старик взглянул на нее с недоумением.
– Я не ослышался? В этом будет состоять моя помощь?
– Ты не ослышался, Консэль.
– Позволено ли будет спросить, отчего я впал в немилость?
– В немилость? Ты ведь думаешь одно, а спросил другое, мой милый Консэль. – Адоня вздохнула, помолчала. Потом проговорила: – Опасно тебе со мной рядом.
– А-а, вот оно как… Тебя, девчонку, под такой бедой оставить, а мне отойти? Зря ты про меня так… Я и не слышал никакой твоей просьбы.
– Тогда это не просьба – приказ. И я не девчонка, если меня позвали для дела, которое я делаю здесь. – Помедлив, Адоня тихо сказала: – Он предупредил, чтобы я не искала себе союзников, иначе им – тебе, то есть – не поздоровится. И он ни перед чем не остановится.
– Как он предупредить смог? Неужто виделась с ним?
– Он поджидал меня, когда я в замок возвращалась.
– Вот ведь в какое дело втравили тебя. Что же – грозил?
– Нет, союз предлагал. Сулил блага всевозможные.
– Вот это хорошо! Очень хорошо!
– Консэль, я ведь не об этом говорю с тобой. Ты уязвимый. Я стану беспокоиться о тебе, я должна буду и тебя взять под защиту. Но у меня уже есть Яссон Гондвик. Если он, негодяй этот, сосредоточит удар на одном из вас… я могу не успеть. Не ставь меня перед таким жестоким выбором.
– Тут и говорить не о чем. Не беспокойся. Это я сперва не понял, как дела обстоят. Я сделаю все, как ты скажешь, не сомневайся даже. Нешто я тебе мешать стану? Нет уж, ты о господине бароне позаботься, а я сам про себя подумаю. Только Адоня, девочка, это ведь не из-за угрозы поганца того. Неужто думаешь, что угроза такая испугала бы меня, если бы не господин Яссон? Что он сделает мне? Убьет? Экая беда! Ты знаешь, какой я старый? Ну, помру годом раньше или позже, велика ли разница? От меня уж в замке и проку никакого нет. А вот если бы перед концом своим я доброе дело сотворил, вот бы славно было!
– Не мешайся в это, Консэль, я прошу тебя. Избавь меня от бесполезными упреков самой себе, что погубила тебя, не уберегла.
– Да, я сказал уже. Лишних хлопот тебе не доставлю. Буду сидеть в своей норке, как старая, благоразумная мышь. Несладко тебе? – Старик вдруг погладил ее по голове шершавой ладонью. – Сладишь ты с ним, верь моим словам, это я тебе верно говорю. Ишь, как заюлил, – мира запросил, значит? Видно не надеется на силу свою окаянную?
После этого разговора прошло еще два дня. Адоня многое успела сделать. Она очистила Рекинхольмский замок от накопившейся в нем черноты. Эта грязь душила все живое в замке, обволакивала невидимой вязкой, липучей пеленой, злом входила в мысли и слова; притягивала болезни, ссоры, несчастья, становилась причиной их. Чернота, как ядом пропитывала воду и пищу, люди вдыхали ее вместе с зараженным воздухом, и она селилась в их сердцах, убивала в них любовь… Теперь ничего этого больше не было, замок стал теплым.