Усевшись за стол в ожидании завтрака, Александр взялся за прессу. Русские газеты продолжали описывать завершившийся грандиозный перелёт, снова и снова муссировали невероятную демонстрацию парашютов, которые никто доселе не воспринимал всерьёз. Много рассуждали о развитии авиации, рассуждали о термине «самолёт». Чаще всего, в качестве близкого аналога вспоминали сказочный ковер-самолёт. Образ челнока, перелетающего туда-сюда в ткацком станке, тоже объявили красивой аналогией, и вообще, слово самолёт наше, русское, родное. А аэропланы, все эти ужасные, угловатые и ребристые Блерио, Фарманы и Таубе, нам чужды, да и по сравнению с прекрасными, почти живыми на вид самолётами господина Павича, — не более, чем детские рисунки на фоне работ академических мастеров.
Александр посмеялся, читая эту чушь, но для себя отметил, что лидерство нужно постоянно подтверждать. Задел у него неплохой, теперь нужно воспользоваться этим преимуществом лидера, отбиваясь от нападок нехороших конкурентов.
Под русскую прессу незаметно проскочила овсяная каша, следом — какао с вкуснейшими слойками и что-то ещё, сразу забытое. Иностранная пресса поступала с запозданием — всё же расстояния немалые. Немцы оживлённо обсуждали актуальный фрагмент перелёта Новороссийск — Ростов-на-Дону — Царицын — Казань — Ярославль, но далеко не на первых полосах. Французы упоминали о перелёте в небольших статьях на четвёртых страницах, а англичане вообще только в разделе курьёзов.
— Это вы молодцы. — ехидно заметил Александр — Если дело дойдёт до психологической войны, такое отношение ещё вам аукнется. Ох, как оно вам отрыгнётся!
В столовую вошла домоправительница с маленьким подносом:
— Александр Вениаминович, посыльный передал письмо для вас.
В узком длинном конверте была короткая записка: «А. В., если вам интересны подробности происшествия в Твери, приезжайте ко мне. Поручик Рысаков обещает приехать к 11 поутру и сообщить некоторые доселе неизвестные детали. И. К.».
До скромного жилища князя Ивана Константиновича, учитывая, что автомобиль следовало вызвать из гаража, Александр доехал вовремя, одновременно с коляской жандармского поручика. У парадной, уже распахнутой швейцаром, они оказались одновременно, и Александр приветливо улыбнулся:
— Если не ошибаюсь, поручик Рысаков?
— Да, это я. — жандарм остановился и повернулся к Александру — Вы меня знаете, господин Павич?
— Не имею чести, но мне назначил встречу князь Иван Константинович, а ваше имя он упомянул в записке. Если не возражаете, мы можем познакомиться.
— Что же, это было бы недурно. Вас я знаю по долгу службы. Представлюсь: поручик Отдельного корпуса жандармов, Рысаков Иван Иванович.
— Очень приятно, Иван Иванович! — Александр протянул руку для рукопожатия.
— Взаимно. — поручик ответил на рукопожатие — Но как быть с общественным неприятием «синих мундиров»?
— Знаете, Иван Иванович, я дожил до первой седины, и считаю, что имею право и на собственное мнение, и на собственную позицию, и на свободу от диктата дураков.
— Резонно. Однако нас ждёт князь.
Ливрейный слуга провёл их к кабинету, где уже находились оба брата — Иван и Игорь Константиновичи.
— Располагайтесь, господа. — предложил князь Иван после положенных формальностей, а когда все устроились в креслах добавил — Вы пришли с какими-то сведениями о происшествии в Твери?
— Так точно. Сразу скажу, что заказчик диверсии не выявлен, но имеются веские подозрения в отношении некоторых важных лиц, в том числе, ваших родственников, простите великодушно за столь неприятные слова.
— Рассказывайте, что вам известно.
— Начну с того, что наши осведомители из Боевого крыла партии социалистов-революционеров утверждают, что в их среде не возникало и самой мысли об устройстве теракта на перелёте. Имя Борис Ашкенази им также неизвестно. Источники в других партиях пребывают в полном неведении относительно происшествия. Далее всё намного интереснее. Когда злоумышленника этапировали в Петербург, на перроне вокзала к полицейским подошли два офицера, представившиеся штабс-капитаном Девятовым и поручиком Красновым. Они вручили полицейским должным образом оформленный приказ о передаче арестованного в ведение тринадцатого отдела Главного Штаба. Полицейские подчинились, но, заподозрив неладное, отправились в полицейское управление Петербурга, где доложили о произошедшем. На телефонный запрос в Главный Штаб был получен ответ, что отдела с таким номером в ГШ нет и никогда не было, а о Девятове и Краснове им ничего не известно, и в списках сотрудников ГШ такие офицеры не значатся. С этого момента дело перешло в ведение следственной группы Отдельного корпуса жандармов. Срочно проведённая экспертиза установила несколько любопытных деталей. В частности, по некоторым особенностям оттиска удалось определить изготовителя печати, которой был заверен фальшивый приказ. Мастер, изготовивший печать, нисколько не запирался, ведь его вины нет. Он показал официально оформленный заказ, и получателем по бумагам значился камердинер великого князя Дмитрия Павловича, британский подданный Сэмюэл Джэклин. Но это ещё не всё. Достоверно установлено, что документы, изъятые у фальшивого Бориса Ашкенази, изготовлены по французской методе. Не буду вдаваться в детали, но доказательства неопровержимы.
— Какая-то невероятно запутанная интрига. — недоуменно сказал князь Игорь — Выходит диверсию планировали англичане, французы и наш родственник?
— Сложность в том, что причастность англичан и французов только предположительна, да и интерес великого князя совершенно недоказуем. На прямой вопрос мы непременно услышим, что негодник Сэм просто захотел пошалить, скажем, организуя особенную вечеринку для избранных.
— Именно так и будет — согласился князь Иван — но подумаем, cui prodest? Кому выгодна авария, может, и со смертельным исходом? У меня есть подозрение, что каким-то образом хотели повредить все самолёты.
— В мешке, который принёс незадачливый диверсант, находился сахар. — подал голос поручик — Как меня проконсультировали механики, сахар, будучи добавлен в бензин, засоряет шланги и портит карбюратор. Произойдёт это не сразу, так что один или несколько самолётов, а в худшем случае даже все, могли упасть во время длительного перелёта. Особенно это опасно над морем, но и падение в лес или в заснеженный овраг тоже чревато смертью или тяжёлым увечьем. А кому это выгодно? Франция ведь ранее поставляла в Россию свои аэропланы, и доходы с продаж были весьма велики. Теперь уже французы стали охотно покупать русские самолёты, и я слышал, что в обиходе принято русское слово самолёт для обозначения именно наших, совершенных с технической точки зрения, аппаратов. Англичане давно и методично работают над усугублением технической отсталости России. Мы для них природный враг, с коим они ведут вечную войну, и здесь все средства хороши. Я слышал, что и премьер Палмерстон как-то сказал: «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет». А тут каверза сделана безо всякой войны, причём она способна дискредитировать русское воздухоплавание, да ещё убив при этом конструктора, вырвавшегося вперёд в технической гонке? Это же прекрасно! Погибнет кто-то из кровных родственников правящего Дома? Ещё лучше! Тогда и самолёты выставлены в чёрном свете, и автор пойдёт на каторгу.
— А где здесь место Дмитрия Павловича?
— Позвольте сказать вам наедине?
— Я полностью доверяю Александру Вениаминовичу. Кроме того я считаю, что ему следует знать всё, чтобы найти выход из крайне неприятной ситуации. Говорите.
— Слушаюсь. Дело в том, что вас не любят почти все великие князья. В чём причина неприязни — я не знаю, да это в данном случае и неважно. Пока вы ездили по монастырям и всё сильнее погружались в религиозную жизнь, они были довольны и даже поощряли вас к тому. Но когда вы увлеклись авиацией, причём настолько успешно, что стали необыкновенно популярны в образованном обществе и простом народе, одновременно обретая финансовую независимость, у кого-то возникла мысль притормозить вас.
— Но Дмитрий Павлович… — потрясённо выдохнул Игорь — зачем это надо ему?
— Когда меня назначили в следственную группу, я был ознакомлен с некоторыми конфиденциальными сведениями. К примеру, известно, что Дмитрий Павлович хотел прокатиться на аэроплане, но дело даже не дошло до взлёта: когда он сел в кресло пассажира и только был запущен мотор, случилась неприятность.
— Какая?
— У Дмитрия Павловича началась истерика. Кстати сказать, такая же истерика у него произошла во время публичного прыжка группы парашютистов. Как мне шепнули, он только представил, что прыгнул с высоты в семьсот метров, и ему стало дурно.
— Что вы скажете, Александр Вениаминович, обо всём этом? — спросил князь Иван.
— Я полагаю, что доводы Ивана Ивановича весомы, а выводы убедительны. Одного не пойму: почему попытка вредительства была только одна?
— Не одна. — покачал головой поручик — Но мои коллеги сумели вас уберечь. О подробностях я расскажу лет через двадцать, а ранее не имею права.
Александр внимательно следил за реакцией собеседников и заметил, что лица братьев-князей стали задумчивы, а в глазах отразилось нечто грозное.
Мелькнуло, и растаяло как туман над лугом.
Письмо от Сталина, вместе с другими важными бумагами из-за границы, доставил жандармский унтер-офицер.
Так уж сложилось почти без участия Александра, вокруг него стала формироваться круг совсем не оппозиционных и далеко не радикальных деятелей. Так, знакомство с генералом Юденичем продолжилось в виде переписки на вполне служебные темы — «Полярная звезда» предоставила ему пару «Ласточек», пару «Стрижей» и одну «Агату» для войсковых испытаний. Самолёты активно использовались для связи, разведки, и даже для поисковых работ, когда в лесу заблудились дети, их сумели найти наблюдатели с самолёта. После перевода на Кавказ Юденич и самолёты забрал с собой.Ныне они помогают топографам уточнять и дополнять карты грядущего театра боевых действий. И теперь в переписке он обсуждал с Александром варианты применения авиации в современной войне. Были в письмах строки о внутреннем и международном положении России и о других вещах. То, что нельзя было доверить почте, привозили офицеры связи и командированные, приезжающие в столицу. Постепенно у Александра побывало несколько десятков старших офицеров и три генерала, не только «кавказцев», но и генштабистов. Кроме всего прочего, у всех имелась неприязнь к самой мысли о войне с Германией. Нет, они не были германофилами, или, спаси боже, пацифистами, наоборот, но союзников по Антанте они почитали куда более серьёзными врагами России чем Тройственный союз.
Случай свёл его с князьями Иваном и Игорем Кирилловичами, и через них, пусть скупо и неполно, он узнавал о настроениях в высшем слое, где шла свирепая подковёрная борьба всех против всех и каждого против Николая Второго. Все его презирали, все мечтали его немножко подвинуть, но Царскосельский суслик был ловок и везуч. Он и сам манипулировал драгоценными родственниками как ловкая гадалка своей колодой и хрустальным шаром. Все, кому было интересно знали, что Николаем и мамаша рулила, и жена давала жару, но на нейтрализацию хотелок великих князей у него квалификации хватало. Не хватало сил на остальную Россию, но это была беда самой России, а не многочисленного семейства Романовых.
Однажды Александр встретился на нейтральной территории с московским губернатором, Владимиром Федоровичем Джунковским. Этот человек имел давние связи в Отдельном корпусе жандармов и сумел наладить помощь жандармов в самых разных делах. Новых встреч не было — опасно, но темы для обсуждений имелись, так что теперь вся связь шла через трёх офицеров, и никаких подозрения со стороны врагов возникнуть не должно. Надо сказать, что многие жандармские офицеры имели значительно лучшее образование и развитие чем армейские, они ясно видели, что в стране назревает грандиозный взрыв, но предотвратить его не имели возможности.
Через Шварцшильда Александр держал довольно тесную связь с министром Тимашевым, а он, в свою очередь, сформировал некий аналог клуба государственных деятелей, мечтавших если не разорвать, то хотя бы ослабить зависимость России от Франции и Англии, но пока не имели решимости. На предстоящую войну против Германии этот кружок смотрел также весьма неодобрительно.
Имелась весьма многочисленная, но разобщённая группа русских промышленников, выступающих против засилья французов и англичан, с ними Александр общался через председателя совета директоров «Полярной звезды», Полосатикова.
А через Ивана Ивановича Патрушева, который на поверку оказался не главным редактором «Крымского вестника», а всего лишь выпускающим редактором, но кому интересны такие мелочи(?) имелся рычаг влияния на известных газетчиков. Этот человек имел обширнейшие связи в журналистском сообществе России, знал всех сколько-нибудь значимых репортёров, был в курсе этой малопочтенной, но очень влиятельной банки со скорпионами.
С лидерами политических партий России Александр общался лично, хотя и убедился, что эта публика ничем не отличается от мудозвонов и горлопанов, считающихся политическими лидерами в двадцать первом веке. Поэтому он и завёл контакт не с ними, а с двумя почти никому не известными революционерами, которые способны на невозможное — Сталиным и Лениным.
Насколько помнил Александр, подобная форма пока окончательно не сложившейся организации разнородных общественных групп называлось сетевой структурой, и считалась малоуязвимой для наблюдения и противодействия государственных служб.
Во что выльется эта чреда встреч, бесед и обсуждений, Александр даже не пытался предугадать, он просто хотел устроиться в этой жизни и по возможности помочь России сохранить миллионы своих дочерей и сынов. Получится ли это? Скорее всего, нет: слишком много накопилось противоречий, слишком много недовольства, а заинтересована в сложившемся положении вещей маленькая группка влиятельных людей, которых можно сравнить с накипью, забившей клапан сброса избыточного давления на работающем котле высокого давления. Котёл пока незыблем, но сколько он продержится неизвестно.
В своём письме Иосиф Виссарионович писал, что в тесном кругу: он, Ленин и Киров, обсуждают саму невероятную возможность «революции сверху» в стране с нищим населением занятым аграрным трудом, с полумёртвой промышленностью и с правящим классом, не знающим о действительном положении вещей в подконтрольной державе. В процессе дискуссий возникло несколько идей, но вот беда: кто будет их воплощать в жизнь? Для «революции сверху» нужна жёсткая вертикаль исполнительной власти и крепкая дубина полицейского аппарата. А где их взять? В сфере государственного управления царит разброд, а полиция разделена чуть ли не на десяток практически независимых служб. Ни там, ни тут нет признанного центра, и ситуация усугубляется метаниями самого царя. Даже армия, вернее, старшее офицерство и генералитет недовольны происходящим и при неблагоприятном течении дел неминуемо ударятся в комплоты и измену. Владимир Ильич признал дискуссию «забавной, но плодотворной игрой ума» и пообещал написать меморандум по сему поводу. А Иосиф Виссарионович обещал прислать этот труд Александру.
Поезд Nord-Express пришел на Варшавский вокзал строго по расписанию. Александр заранее занял точку, перед которой остановится дверь салон-вагона — место любезно указал ему дежурный по перрону.
Вот поезд замедлил ход, вот он плавно, почти незаметно остановился, да так, что наверное даже вода в стаканах не покачнулась. Дверь распахнулась, из неё выскочил осанистый проводник, протёр тряпочкой перила, установил мостик от порога до перрона и почтительно отступил в сторону. Александр сделал шаг вперёд и подал руку счастливо улыбающейся Агате. Он и сам сейчас сиял ярче новомодной лампочки в сто свечей, наполненной инертным газом.
— Наконец-то я тебя дождался, родная моя! — тихонько сказал он. Сказал бы и в полный голос, да горло сжал спазм.
— Теперь я от тебя никуда не уеду! — тоже срывающимся голосом шепнула Агата.
Она бы бросилась на шею своему Алексу, но для её положения это было невообразимо.
— Счастлив слышать. Но в таком случае, как честный человек я обязан на тебе жениться. Примешь ли ты мою руку и сердце?
— И ты спрашиваешь? Я бы за тебя пошла и на том гаврском пароходике, а ты всё не звал и не звал. Я согласна, Алекс!
Они стояли в полушаге друг от друга, и не было для них всего остального мира. Сколько длилось это мгновение? Века и эоны, если мерять по их времени. Наконец Александр шагнул к Агате, поцеловал ей руку и повёл к своему автомобилю. Вещи и прислугу заберёт автобус, ожидающий на стоянке. Расторопные парни в форменных пальто «Полярной звезды» уже принялись таскать сундуки и баулы, но Агата и Александр их не видели, им вообще не было дела до окружающего мира.
Водитель быстро домчал их к дому в начале Каменноостровского проспекта. Это здание Александр купил осенью, и оно было подготовлено для проживания к приезду Агаты.
— Вот твой дом, милая Агата! — объявил он, когда машина, свернув в переулок, въехала во двор двухэтажного особняка в стиле модерн, с витражными окнами, причудливой крышей и стенами, украшенными мозаичными панно.
— Ах, какая прелесть! — захлопала она в ладоши — А это рождественская ель? Оно наряжено к вашему Рождеству?
— Мы, русские, называем его просто ёлка. Хочешь надеть на неё звезду?
— Как же я это сделаю, ведь вершина высоко?
— Нет ничего проще!
И Александр подал условный знак. Из гаража выехал автомобиль, в котором любой наш современник признал бы автовышку, что используют электрики для ремонта проводов. Вдвоём они забрались в люльку, где уже была приготовлена восьмиконечная звезда. Машинист плавно их поднял и подвёл к вершине ели. Вдвоём они осторожно, чтобы не повредить почку роста на вершине живого дерева, надели украшение и тихонько поплыли вниз.
— Я как в волшебной сказке. — шепчет Агата.
— А завтра ты станешь доброй волшебницей, и будешь дарить детям подарки. Согласна?
— С тобой — на что угодно!
Александр пригласил на рождественский утренник руководящий и инженерный состав «Полярной звезды» вместе с детьми и внуками. Явилось тридцать взрослых и чуть менее пятидесяти детей в возрасте от трёх до пятнадцати лет. Гостей встречали Дед Мороз, Снегурочка, зайчики, белочки, лисички и медвежата — это работали артисты театра, подряженные домоправителем.
Сценарий мероприятия написал режиссёр театра, а Александр, внеся кое-какие изменения и дополнения, его одобрил. Ему было легко направлять процесс — в своём детстве он побывал на несметном количестве утренников, посвящённых разным праздникам, вот и предлагал режиссёру всевозможные сюжетные ходы, а тот только успевал записывать: для него-то подобные вещи были внове.
Играл оркестр, на маленькой сцене певцы попеременно пели детские новогодние песни: как современные, так и принесённые из будущего. Новогодних и просто весёлых песенок Александр записал почти два десятка, а музыканты отрепетировали.
Сначала гостей поздравили Дед Мороз и Снегурочка, потом перед публикой разыграли театрализованное представление, поставленное по шаблонам из будущего, затем детей пригласили на праздничный обед в зимнем саду, где их продолжили веселить аниматоры, а взрослых пригласили к столу на втором этаже.
Александр с Агатой периодически обходили гостей: проверяли всё ли благополучно, не возникло ли каких неудобств, нет ли грустных лиц, а если такие появились, то выясняли причину и стремились исправить положение. Во время очередного прохода их остановила стайка девочек. Старшенькая, свежая и нарядная, сделала книксен и, чуть волнуясь, проговорила:
— Александр Вениаминович, мы знаем, что вы автор многих прекрасных песен. Не могли бы вы исполнить и для нас? — и девочка порозовела ещё сильнее.
— С огромным удовольствием!
Он вышел на сцену к роялю и объявил:
— Старинная, очень печальная баллада под названием «Бабушка пирата». Кому страшно слушать, могут спрятаться под стол.
Лился сумрак голубой
В паруса фрегата…
Собирала на разбой
Бабушка пирата.
Пистолеты уложила
И для золота мешок.
А еще, конечно, мыло,
И зубной порошок.
С этого места дети начали хихикать, а потом и хохотать — песенка для этого времени довольно необычная и смешная:
— Дорогой кормилец наш,
Сокол одноглазый,
Ты смотри на абордаж
Попусту не лазай.
Без нужды не посещай
Злачные притоны.
Зря сирот не обижай,
Береги патроны,
К Агате подошла её личная служанка и бегло переводила песню, так что графиня смеялась вместе со всеми.
— Слушай, если это все
Так тебе знакомо,
Ты давай сама езжай,
А я останусь дома!
Завершил Александр и собрался вставать, но раздался девичий голосок:
— Ещё, Александр Вениаминович!
— Просим, просим! — подхватили дети.
И он запел:
Не шумите!
А разве мы шумели?
Ну, Андрюша стучал еле-еле
Молотком по железной трубе.
Я тихонько играл на губе.
Восемь пятых размер соблюдая,
Таня хлопала дверью сарая,
Саша камнем водил по стеклу,
Коля бил по кастрюле в углу
Кирпичом!
Но не громко и редко
Не шумите! — сказала соседка.
А никто и не думал шуметь
Вася пел, ведь нельзя же не петь.
А что голос у Васьки скрипучий,
Так зато мы и сгрудились кучей.
Кто стучал, кто гремел, кто гудел,
Чтобы он не смущался и пел.
Пой, Вася!
Александр встал и объявил:
— Дорогие ребята, брошюрки с текстами и нотами песен, прозвучавших сегодня, вы получите вместе с подарками, которые вас ожидают.
Александру пришлось на время отвлечься от праздника:
В кабинете состоялось небольшое совещание, вернее знакомство и постановка задачи. Один из сотрудников отдела кадров «Полярной звезды» оказался удачливым «охотником за головами», и вот он привёл на собеседование двух кандидатов на должность руководителей серьёзного проекта. Ими оказались два учёных: один пожилой, а другой помоложе.
— Александр Вениаминович, вы просили разыскать вам специалистов, занимающихся криогенной техникой, но, простите великодушно, таковых в России я не обнаружил. Зато нашлись учёные, которые заинтересовались самой постановкой вопроса. Представляю вам доктора физики Владимира Александровича Михельсона, профессора Московского университета и преподавателя Петроградского политехнического института Кирпичёва Михаила Викторовича.
Пока шёл рассказ, Александр внимательно смотрел на гостей, и увиденное ему понравилось. Во-первых, он в студенчестве что-то слышал об этих учёных, правда они работали в смежных областях науки и техники. Во-вторых, бегло просмотренные перед встречей документы в досье, собранном на учёных, прекрасно рекомендовали их. И в-третьих, внутренний голос подсказывал, что этим людям можно доверить большое дело: они не подведут.
Познакомились, разместились у письменного стола, и Александр начал свою речь:
— Господа, русская металлургия задыхается от недостатка стали, сельское хозяйство жестоко страдает без удобрений, промышленности требуются инертные газы. Эти проблемы можно решить, создав машину для сжижения атмосферного воздуха, и получения из него кислорода, азота, водорода, гелия…
— Мы знаем об исследованиях Пауля Гейландта, развивающего идеи предшественников. — величаво кивнул Михельсон
— Великолепно! Значит, ваша работа, если вы возьмётесь за неё, будет базироваться на прочном основании. — подхватил Александр — Я хочу предложить вам идею детандера, основанного на другом принципе: не поршневого, а турбинного. Мне представляется, что в таком случае детандер станет намного производительнее. Вот мои наброски и эскизы, прошу ознакомиться, и, если решите, что овчинка стоит выделки, то используйте.
И передвинул по столу толстую папку: всё то немногое, что он помнил из курса криотехники. Знания непрофильные, за ненадобностью в течение многих лет многое утерялось, но кое-что он восстановил. Особенно хорошо получилось описать работу турбодетандера Капицы, который он видел, даже помогал в ремонте и последующей наладке.
— Нечто похожее, помнится, предлагал лорд Рэлей, однако его работы успехом не увенчились. Но я вижу, что в данном случае имеется… Я бы сказал, практическая база устройства. Скажите откровенно, господин Павич, вы видели в натуре машину, описание которой предлагаете нам?
— Признаюсь откровенно, видел. Я часто бывал в лаборатории Энтони Гровса, который задумал построить такой детандер, но совершил фатальную ошибку. Он, не найдя понимания у промышленников, не сумев взять кредит в банке, обратился к итальянским гангстерам, или как они себя именуют — мафии. И при этом он солгал, что делает машину для создания искусственных алмазов. Когда гангстеры явились взыскивать долг, они узнали, что алмазной машины никто и не думал делать, а детандер им был совершенно неинтересен. В результате Гровс был убит, его лаборатория сожжена, а все бумаги при этом погибли. По счастью, во время трагедии я был в другом городе и, узнав о происшествии, счёл за благо перебраться за океан. Особенно повезло, что мои собственные работы по созданию холодильников хранились совсем в другом месте, и их удалось спасти.
— Что же, история трагическая, но, увы, нередкая в нашем безжалостном мире. — не слишком огорченным голосом сказал Михельсон — Мой вопрос был связан именно с реалистичностью представленного вами прожекта. Теперь мы знаем, что машина была в реальности, следовательно, воссоздадим её в кратчайшее время.
Договорились, что Александр финансирует работы, а учёные собирают рабочую группу по проектированию и строительству турбодетандера.
Михельсон и Кирпичёв, весьма довольные завершившейся беседой, отправились к взрослой части гостей развлекаться, а Александра подхватила Агата.
— Ты всё-таки неисправимый американец, Алекс. — укоризненно сказала она — Даже в праздничный день ты работаешь!
— Увы, моя милая! Такова натура делового и творческого человека. Господа, с которыми я имел беседу, сумеют сделать совершенно фантастическую машину, которая даст сталь промышленности, водород воздухоплаванию и азот для удобрений крестьянских полей.
— Это прекрасно, мой милый!
— А теперь мы пойдём вручать подарки детям.
Подарки были примерно одинаковы для всех: сладости, книги по возрасту, а, кроме того — игрушки. Девочкам – большие, нарядные куклы, а мальчикам — модели четырёхмоторных самолётов, с которыми можно играть и так, а можно подвесить к потолку в своей комнате.
Когда гости разошлись, а усталая и счастливая пара, обнявшись, сидела у камина, Агата оглянулась на дверь и тихонько сказала:
— Алекс, когда я уезжала из Лондона, вернее, за неделю до отъезда, у меня случилась престранная беседа. Приехал мой сосед, Мармадьюк Робинсон, о котором я точно знаю, что он служит в разведке. Он завёл со мной длинный разговор о патриотизме, верности короне, принципах и прочих вещах, в которые и сам-то вряд ли верит. Впрочем, я ему отвечала совершенно в том же духе. Наконец, Монти перешел к сути, и я поняла, что его интересуешь именно ты и твои дела, причём все, к которым ты прикасаешься.
— Не скажу, что удивлён. — помолчав, сказал Александр — Я знаю, что разведка Британии вербует всех без исключения подданных, которые едут в интересующие их страны. Более того: эти люди умеют доставлять неприятности тем, кто отказывается работать на них.
— Что же делать? Я опасаюсь за девочек.
— А мы подумаем, что ты будешь им сообщать, при этом очень важно, чтобы картина, нарисованная тобой, совпадала с тем, о чём доносят твои служанки.