Перекрестья

1

Новости пришли к утру.

Проснувшись, Джек подключился к каналу Эн-би-си. Он и сам толком не знал, чем объяснить выбор. Может, потому, что Брейди был частым гостем на этом канале. К тому же звучала его любимая мелодия — кто был тем гением, который придумал запускать радиопрограмму на телевидении? — но так или иначе, немного подождав, он увидел физиономию Брейди.

Точнее, показывали его фотографию, и голос диктора сообщал, как все шокированы — шокированы! — известием, что Лютер Брейди арестован за убийство. Затем в прямом эфире пошла картинка от дома предварительного заключения для мужчин в Бронксе, где Брейди провел ночь. Симпатичная блондинка-ведущая стояла на обочине, а за ее спиной кричали и размахивали плакатами около сотни возмущенных пикетчиков.

Отпустив несколько вступительных замечаний, она вытащила на экран какую-то молодую женщину. Джек узнал неизменно веселую Кристи из храма. Но сегодня на лице ее не было веселья. Она стояла в своем сером мундирчике с высоким воротником и шитьем на лацканах; по щекам струились слезы, пока она бормотала о вопиющей несправедливости развязанной травли. Если такого восхитительного человека, как Лютер Брейди, который облагодетельствовал так много людей по всему миру, обвиняют в убийстве, то это просто... просто несправедливо!

— Куда справедливее, чем ты можешь себе представить, моя дорогая, — пробормотал Джек.

Далее блондинка-репортерша выхватила из толпы еще одно знакомое лицо — плакатного арийского мальчика Атоора. Но если Кристи была опечалена, то по контрасту с ней Атоор пылал гневом. Его гладко выбритые щеки рдели багровым румянцем, когда он обвинял полицию, окружного прокурора, да и город, как таковой.

— Это охота на ведьм! Это религиозное преследование! Мы все знаем, что так называемые старые религии крепко окопались в этом городе и, конечно, решили, что очевидная популярность дорментализма может угрожать их положению. Поэтому они сфабриковали обвинения против главы нашей церкви и бросили его в тюрьму. Что дальше? Сжечь его на костре?

Джек зааплодировал:

— Хорошо сказано, юноша! Очень убедительно! Но с костром давайте помедлим.

Если копы в штате Пенсильвания получают свою зарплату недаром, то довольно скоро они вывалят на крышу храма дорменталистов кучу дерьма.

Раздумывая над этим, он направился к Джиа. Через час малыша ждало очередное ультразвуковое просвечивание.

2

— Не могу в это поверить! — сказал Лютер.

Положение его с каждым часом ухудшалось.

В освобождении под залог отказано... удар судейского молотка, последовавший за этими жуткими словами, продолжал звучать в голове Лютера, как и стук захлопнувшейся за ним двери.

Артур Файиман. адвокат по уголовным делам, которого ему посоветовал Барри, отнюдь не выглядел обеспокоенным. Он был настолько неуместен в этой грязной и душной комнате для свиданий, как картина Моне на свалке. Пиджак его был дороже, чем у Барри, а «ролекс» элегантнее. Учитывая его почасовой гонорар, он мог позволить себе и то и другое.

Лютер же чувствовал себя вывалянным в грязи.

И униженным... когда его в наручниках — в наручниках! — привели в зал суда в Бронксе, а потом вывели из него, и ему пришлось идти сквозь строй репортеров и операторов с камерами.

— Не волнуйтесь. Мы подадим апелляцию на отказ в освобождении под залог.

Лютер попытался сдержать душившую его ярость — но без особого успеха.

— Все это хорошо и здорово. Вы прекрасно все это излагаете, а тем временем сидеть за решеткой приходится все же мне. Каждый день — каждый час, — что я сижу тут взаперти, не в состоянии реабилитироваться в глазах общества, лишь ухудшает положение моей церкви. И общественности известна только одна сторона этой истории. Я должен обрести свободу, чтобы рассказать прессе о другой ее стороне.

Файнман поерзал на стуле. У него был великолепный загар и серебряная грива, зачесанная назад так, что она падала на воротник.

— Окружному прокурору удалось убедить судью, что вы можете сбежать.

— Это была ваша работа — разубедить его. 51 не собираюсь сбегать. Я невиновен, и это будет доказано в суде.

Риск побега... окружной прокурор из Бронкса аргументировал свою точку зрения тем, что поскольку дорменталистская церковь имеет отделения по всему миру, то ее глава может найти убежите у своих преданных сторонников. Файнман, возражая, говорил, что у Лютера никогда не было конфликтов с законом, что у него тесные связи с этим городом, даже предлагал, что Лютер сдаст свой паспорт после того, как внесет два миллиона долларов залога. Но судья принял сторону прокурора.

Лютер не сомневался, что кто-то наверху дергает ниточки заговора против него.

— Об этом побеспокоимся позже. Первым делом, я хочу, чтобы вы оставались здесь, пока я буду готовить нашу апелляцию, — сказал адвокат.

— Что значит «оставался здесь»? Я хочу, чтобы вы вытащили меня отсюда!

— Это значит, что, пока я вас не вытащу, вам лучше сидеть здесь, а не в Рикерсе.

У Лютера сжалось сердце. Рикерс-Айленд... там обитают самые жестокие преступники.

— Нет... они не могут.

Файнман покачал головой:

— Если вы не в состоянии внести залог или, как в вашем случае, в нем отказано, именно туда вас и отправят.

— Вы не можете им этого позволить!

— Я буду делать все, что в моих силах.

— То есть надо понимать, что вы не столько сделаете, сколько будете стараться.

Файнман наклонился к нему:

— Мистер Брейди, я хочу быть с вами совершенно откровенным.

Тревожное ощущение пронзило Лютера — в словах адвоката не было ничего хорошего, — но он не должен показывать своих страхов.

— Надеюсь на это.

— Против вас выдвинуты очень весомые обвинения. Во всяком случае, мои контакты в окружной прокуратуре сообщили, что обсуждается вопрос: не потребовать ли для вас смертной казни?

Лютер зажмурил глаза и начал бормотать мантру, которая помогла ему пережить бесконечную ночь в этом бетонном загоне. Не может быть... этого просто не может быть!

— Но прежде чем окружной прокурор согласится на это, — сказал Файнман, — вам, возможно, будет предложена сделка.

Лютер открыл глаза:

— Сделка?

— Да. Вы согласитесь с менее серьезным обвинением, чтобы...

— И признаю, что убил человека, которого никогда не встречал и о котором услышал только после его смерти? Нет, ни за что! Никаких сделок!

Сделка означала тюрьму, в которой ему придется провести многие, если не все оставшиеся годы. Тюрьма означала, что дело всей его жизни, Опус Омега, останется незавершенным. Или, что еще хуже, его закончит кто-то другой... и кому-то другому достанется вся слава, которую заслужил Лютер.

Нет. Это невозможно себе представить.

— Они еще пожалеют! — подавив страх, вскипел гневом Лютер. — Я выведу на улицы перед судом и перед тюрьмой тысячи — десятки тысяч! — людей. От их голосов содрогнутся стены и...

Файнман поднял руку:

— Я бы не торопился с протестами. Пока окружной прокурор не упоминал об этих фотографиях. Если вы слишком ощутимо надавите на него, он может пустить их в ход. Просто назло вам.

— Нет... нет!

— Послушайте, мистер Брейди. Я уже занялся личностью погибшего, поручив раскопать все и вся, что о нем только известно. И должен сказать вам, что буквально через несколько часов до меня дошли осторожные слухи, что он занимался шантажом. А это играет на руку окружному прокурору.

— Разве это не играет на руку и нам тоже? Если человек был шантажистом, то, значит, у него были враги. Мы можем...

— Но ваш пистолет опознали как орудие убийства, и на нем есть отпечатки пальцев жертвы. Скорее всего, есть и его кровь. И на фотографиях, найденных в его доме, вы.

У Лютера не осталось никаких доводов.

— Я не убивал его! — завопил он. — Вы меня слышите? Не делал я этого! Должен быть какой-то способ доказать!

Файнман продолжил хранить невозмутимое спокойствие.

— Есть такой способ. Нам нужен человек... да кто угодно, кто может поручиться, что во время убийства вы находились в другом месте!

— Мой пропуск на платную дорогу! Можно доказать, что в ночь убийства я ездил в хижину и вернулся!

Файнман покачал головой:

— Это лишь докажет, что путешествие совершил ваш пропуск, но не вы лично. Мне нужен человек, живой человек, который в эту ночь видел вас далеко от места преступления.

Лютер подумал о Петровиче. Нельзя ли заставить его дать показания, что в ту ночь Лютер был в хижине?

— Такой человек есть. Его зовут Бренцис Петрович. В воскресенье вечером он... м-м-м... кое-что доставил в хижину.

— Могу ли я спросить, что именно? — осведомился Файнман.

Лютер отвел глаза:

— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос.

3

— В чем дело? — спросила Джиа. — Сегодня ты сам не свой.

Ее беспокоило настроение Джека. Явился он не просто уставшим, а совершенно вымотанным, но ничего не хотел рассказывать. Вчера она тоже утаила, как чуть не попала под машину: рядом крутилась Вики, и Джиа не хотела пугать ее. И, учитывая настроение Джека, может, в самом деле не стоило откровенничать.

Он, обмякнув, расположился в большом кресле перед телевизором. По кабельному каналу шла сводка новостей. Джек устало улыбнулся:

— Хочешь сказать, что нынче я не похож на светского льва?

— Ты никогда не вел светскую жизнь и не бывал в этой роли, просто сейчас у тебя такой вид, словно ты за сотню миль отсюда. И я знаю, что это значит.

— Вовсе не то, что ты думаешь.

Ей уже доводилось видеть его в таком состоянии, и конечно же она все понимала.

— Одно из твоих наладочных дел пошло не лучшим образом, да?

Джек выпрямился в кресле и придвинулся поближе. Когда Джиа оказалась в пределах досягаемости, он взял ее за руку, притянул к себе на колени, обнял и уткнулся носом ей в шею.

— В данный момент я не занимаюсь никакими ремонтными работами.

Его дыхание щекотало Джиа, так что она отклонилась и посмотрела на Джека:

— А мне помнится, что ты упоминал о каких-то двух.

— Так и было. Но они завершены. Просто для одного из моих клиентов ситуация разрешилась не лучшим образом.

У Джека был какой-то мрачный тон. В прошлом году они договорились, что он будет давать ей лишь общее описание того, чем занимается. Он не считал, что должен сообщать имена или приводить подробности, которые люди ему доверяли. И Джиа это устраивало. Знание деталей доставляло бы ей беспокойство.

Что касается последних дел, она знала лишь, что одно имело отношение к какому-то шантажисту, а второе — к пропавшему сыну.

— С ним все в порядке?

— Давай не будем говорить на эту тему. Она закрыта.

Если это в самом деле так, подумала Джиа, почему у тебя такой вид? Но она знала, что вопросов лучше не задавать.

— Ну что ж, тогда я сообщу тебе, что у нас будет здоровый, крепкий ребенок.

Этим утром ультразвуковое исследование показало, по словам доктора Иглтон, «совершенно нормальный двадцатинедельный утробный плод».

Утробный плод? Она вспомнила, как у нее мелькнула мысль: «Это не плод. Это мой ребенок».

Джек крепче обхватил ее.

— Смотреть, как он шевелится, как сосет свой пальчик... это здорово, не так ли? Господи, да это просто потрясающе.

— Он? Да они сами еще не знают пол малыша.

— Да. но я-то знаю. Я...

Она почувствовала, как Джек напрягся. Не выпуская ее, он потянулся за пультом ТВ. Когда звук усилился, она услышала сообщение о женщине, погребенной в бетоне.

«...подтвердилось, что останки принадлежат пропавшей нью-йоркской журналистке Джейми Грант. По предварительным данным, ее заживо закатали в бетон».

— О господи! — воскликнула Джиа. — Какой ужас!

Джек промолчал. Его взгляд не отрывался от экрана. Казалось, он под гипнозом.

"Символы, отлитые на бетонной колонне, полностью соответствовали тем. которые находили по всему свету в храмах дорменталистской церкви, а форма для отливки колонны была найдена в Нью-Джерси, на складе фирмы по производству бетона, принадлежащей члену Высшего Совета данной церкви.

Мисс Грант была уважаемым журналистом и бесстрашным критиком дорменталистской церкви. Ей убийство потрясло мир журналистики. Мы скорбим о ее кончине".

— Подожди минуту. — Джиа внимательно посмотрела на Джека. — Всего минуту. Разве ты не говорил, что сын, которого ты ищешь, — дорменталист?

Джек продолжал смотреть на экран.

— Неужто я это сказал?

— Да, сказал. Я пом...

Он сжал ее в медвежьих объятиях.

— Секундочку. Посмотри, что это там за уголовник.

Повернувшись, она как раз успела увидеть смутно

знакомое лицо мужчины, которого вели к полицейской машине.

«Кроме того, как нам рассказали, — может, это случайное совпадение, а может, и нет, — Лютер Брейди, глава дорменталистской церкви, подозревается в убийстве бывшего полицейского из Бронкса. Ему отказано в праве освобождения под залог».

Джиа повернулась к Джеку:

— Ты имеешь к этому какое-то отношение?

И в первый раз за утро она увидела его счастливую улыбку.

4

— Боюсь, я принес вам плохие новости, — сказал Файнман, обращаясь к Лютеру Брейди. который сидел уткнувшись в стол.

Лютер поднял голову, но не произнес ни слова.

Значит, они нашли тело Грант. Но как? В новостях сказали, что власти Пенсильвании действовали, исходя из полученной информации. От кого?

Это мог быть только кто-то со стороны...

Однако теперь ничего не имело смысла.

Лютер посмотрел на Файнмана, как всегда элегантного.

— Какие еще плохие новости?

— Похоже, мистера Петровича найти не удастся. Мой расследователь выяснил, что он уехал в своем фургоне и не вернулся. Фургон был найден в нижнем части Манхэттена. В полицейском рапорте упоминались пятна крови на переднем сиденье. Петрович исчез без следа.

Лютер снова опустил голову. Каких бед ему еще ждать?

В любом случае Петрович вряд ли стал бы давать показания. Человек с таким послужным списком, скорее всего, за милю обходит полицейский участок.

— Я закинул удочку... относительно сделки о частичном признании вины, — сказал Файнман.

— Я не буду...

— Не торопитесь отказываться, мистер Брейди. Подумайте как следует. Вы знаете, что делается за этими стенами. Ваша церковь горит со всех сторон. Похоже, весь мир считает, что ваша организация убила эту женщину-репортера, чтобы заставить ее замолчать. Что никоим образом не идет вам на пользу.

Лютеру хотелось схватить Файнмана за шелковый галстук и гаркнуть ему в лицо: «Да, я принимал участие в убийстве этой суки Грант, основное участие, да и ко всему прочему имел отношение, но только не к этой истории. Тут я совершенно невинен».

Но он ничего не сказал.

Файнман не отставал:

— Вы должны осознать — если окружной прокурор сделает публичное сообщение, что он требует смертной казни, то вы потеряете все шансы на договоренность. Он уже не сможет отступить с этой позиции и лишится всякой возможности пойти вам навстречу, потому что в таком случае его ждут серьезные политические неприятности.

Лютер не видел выхода. Заключив сделку, он потеряет свободу, но сохранит жизнь. При любом исходе свобода ему не светила, а в худшем случае его ждала смерть. Лютер решил, что лучше уж она, чем провести остаток жизни за решеткой.

— Никаких сделок. — Он вскинул голову и в упор посмотрел на Файнмана. — Невиновный человек не вступает ни в какие сделки.

По крайней мере до тех пор, пока фотографии не выплыли на поверхность. И он молился, чтобы те силы, которые до сих пор вели его, и дальше не позволяли бы им появиться на свет.