Перекрёстки Эгредеума

ЭПИЛОГ

Безмятежный океан нежился в сладкой полудрёме, баюкая на оранжевых волнах розоватые отражения безлунного ещё неба.

Ласковый ветерок вздыхал над песчаным берегом сонной Апсары, над пустынным пляжем и крошечным дощатым причалом, где одинокая фигура задумчиво болтала ногами в воде. «И кому не спится в такую рань», — думал ветер, с любопытством заглядывая в отрешённое загорелое лицо, изумлённо изучал обрамляющие его длинные, не по возрасту седые пряди, а, заскучав, осторожно подкрадывался к приютившейся у причала хижине и с тихим перезвоном перебирал украшенные ракушками и камнями нити занавеси над входом.

Заигравшись, ветер не сразу замечал беспокойное шевеление под тростниковой крышей, а, заслышав ворчливое бормотание, виновато пятился к океану и, поскользнувшись на солнечных бликах, нырял в дремотные воды серебристой рыбкой.

— Мам, ну он снова ноет, я не могу.

— Спи, Дара, дочка, спи…

— Но Амади не спит! Или ему что-то снится опять.

— Эйк… поди глянь… Ты где? Эйкундайо!

Одинокая фигура спешила на зов — на звонкий даже со сна голос любимой зеленовласой певуньи, и, беспокойно влетая в хижину, привычно путалась в занавесках, в темноте спотыкалась о деревянный порожек и едва не смахивала со стены испуганную лютню, что от такого переполоха вздрагивала с тихим стоном.

— Папа рано встаёт или поздно ложится? — смешливо пищало из-за полога у окна.

— Он перепутал день с ночью, — вздыхала Аэндара, уткнувшись носом в подушку.

Эйкундайо пробирался к окну, стараясь больше ни на что не наткнуться в тесном полумраке, и, склонившись над детской кроваткой, спрашивал полушёпотом у белобрысого малыша:

— Ну что, Амади? Опять не спится? Давай сказку.

— Давай, — так же тихо отвечал мальчик с улыбкой, — про принцессу в башне.

— Да ну, — качал головой Эйкундайо, — после неё ведь плохие сны, разве нет?

Амади только выжидающе улыбался и, не дождавшись, начинал лепетать — шёпотом, всё тише, постепенно убаюкивая сам себя:

— …в тёмном замке, в чёрной башне… там, где нет ни дня, ни ночи…

— И где нахватался только? — бормотала бесшумно подкравшаяся Аэндара.

Эйкундайо вздрагивал — так и не привык за все эти годы, а растрёпанная аюгави, зевая, приговаривала ласково:

— …тихо дремлет мир вчерашний, там, где всякий спать захочет. Спи, спи, сынок. Принцесса спит — и ты спи.

— Может, у него галахийский режим дня? Ну, знаешь, память рода, — шептал Эйкундайо Аэндаре, когда они отходили на цыпочках от затихшего малыша.

— Ага, скажешь тоже, может, ещё дар общения с духами приплетёшь?

— Она не спит, — уже из-за порога грёз вздыхал Амади, прежде чем нырнуть вглубь предрассветного забытья, — никогда не спит.

Когда Хранитель открыл глаза, всё вокруг было залито ослепительным тёплым светом. Он поморщился, прикрывая глаза рукой, попробовал подняться, но рухнул без сил на что-то мягкое.

— Наконец-то ты проснулся! — радостно воскликнул женский голос, будто бы знакомый, но давно позабытый. Что-то в его звучании отдалось вспышкой тупой ноющей боли в груди.

Чьи-то руки, маленькие и тёплые, нежно гладили его по лицу.

— Где я? — прохрипел он, всё ещё не в силах разглядеть ничего, кроме пляшущих разноцветных огней перед глазами.

— Ты не помнишь? — это был самый добрый и ласковый голос, который ему доводилось слышать за все бесчисленные жизни.

Одно из мельтешащих бледных пятен постепенно стало приобретать форму нависшего над ним лица, дрожащего и расплывающегося, остальные медленно принимали смутные очертания комнаты.

— Ты дома. Три дня назад аюгави тебя нашли на болотах, к юго-западу от города. Тебя лихорадило, и ты нёс какую-то чушь про демонов и войну. Наверное, сбился с дороги и надышался пыльцой жёлтой ряски, она сейчас в цвету. Не нужно было отпускать тебя одного…

— Куда отпускать? — сдавленно вымолвил ничего не понимающий Хранитель, безуспешно силясь сфокусировать взгляд на обладательнице чудесного голоса.

Она почему-то рассмеялась.

— Только не говори, что не помнишь, как сделал мне предложение!

Хранитель резко вздохнул и закашлялся от неожиданности, а голос его собеседницы снова зазвенел смехом.

— Тогда, на балу, — с нотками упрёка продолжила она, — ты пообещал, что подаришь мне на свадьбу нечто прекрасное — вот и гадай, что. А на следующий же день отправился в Варагнию. Словно мне нужен этот дурацкий подарок, а не ты!

Лицо говорившей склонилось к нему, и тёплые губы коснулись лба. По телу пробежала волна необъяснимого трепета. Когда она отстранилась, Хранитель зажмурился и резко открыл глаза. Расплывающееся окружение пошатнулось и вдруг встало на место, обретая чёткие формы.

Оранжевый солнечный свет струился через окно у резного изголовья кровати. Стены комнаты украшали старинные гобелены с облачёнными в золотые доспехи воинами в голубых плащах. Сердце снова заныло в страшном и восторженно-мучительном предчувствии. Он нерешительно перевёл взгляд на сидевшую с краю кровати фигуру.

Бессчётные тысячи лет на чужой планете в круговерти бесконечных возрождений не смогли изгладить из его памяти чарующий образ златовласой воительницы, снова и снова являвшейся ему в предсонных видениях. Но каждый раз её прекрасный лик искажался гримасой боли, и ясные голубые глаза захлёстывали потоки крови. Хранитель содрогнулся и, не веря своим глазам, схватил девушку за руку, боясь, что она растает как дым.

— Эвментара! — впервые за целую вечность он с наслаждением ощутил сладостное звучание столь дорогого сердцу имени, и, приподнявшись на кровати, в первый раз за все бесчисленные жизни слился с возлюбленной в головокружительно долгом поцелуе.

Потом они сидели, обнявшись и держась за руки, Эвментара что-то весело щебетала, смеясь и гладя Хранителя по голове, а он не сводил с неё благоговейного взгляда. Опьянённый счастьем, не в силах в него поверить, он потихоньку начал припоминать…

День рождения Эвментары, торжественная речь короля Ингрида, вельможи в праздничных светлых нарядах… Но в тот день на балу он так и не поговорил с возлюбленной, потому что задержался в библиотеке. Он стоял на балконе, прижимая к себе безутешную девочку в чёрном ингавианском наряде…

— Эмпирика! — внезапно вскрикнул он. — Где она?

— Кто? — прекрасная воительница вздрогнула от неожиданности, выпустив его руку.

— Эмпирика, младшая дочь короля Ингрида. Твоя сестра. Что с ней?

Эвментара уставилась на него с неподдельным изумлением, вскинув брови и раскрыв рот.

— Так, я зову целителя, — наконец сказала она, помотав головой, и выбежала из комнаты.

Выспавшись после приёма какого-то сладкого зелья, Хранитель с разрешения лекаря покинул свои покои и спустился в просторный коридор с высокими расписными потолками. Всё было до боли знакомым и вместе с тем каким-то необычным, неуловимо неточным — он не мог понять, чем отличается теперешняя обстановка от убранства того агранисского дворца, в котором он обитал множество жизней назад. Придворные вельможи и слуги, встречавшиеся ему на пути, почтительно приветствовали его, и он узнавал их лица, но не мог вспомнить имён.

Хранитель вышел на террасу, укрытую густым переплетением тонких ветвей крацитовых деревьев с медовыми цветами, источающими томный аромат, от которого с непривычки закружилась голова. Он закрыл глаза, опершись на мраморные перила. Внезапно знакомая рука опустилась на плечо.

— Ну, дружище, ты нас всех напугал, — с доброй усмешкой сказал король.

Хранитель едва удержался, чтобы не броситься к нему с распростёртыми объятиями. Сколько раз он с горечью вспоминал, как держал на руках искалеченное безжизненное тело друга, и вот теперь Ингрид стоял перед ним, живой и невредимый, с весёлыми искорками в светящихся глазах. В самые чёрные часы отчаяния он мысленно обращался к тому, кто был ему почти братом, и память о нём и о данной ему клятве придавала Хранителю сил жить дальше. Ему столько всего хотелось сказать, но не мог подобрать слов, и лишь молча смотрел на короля широко раскрытыми глазами, которые вдруг предательски защипало, так что он вынужден был отвернуться, скрывая подступившие слёзы.

— Что с Ир-Седеком? — спросил он первое, что пришло в голову, лишь бы отвлечься.

— Ир-Менехет пишет, недавно пришёл в себя, но очень слаб. Она боится… Да и как тут не бояться, — Ингрид вздохнул. — Я отправил к ней нового лекаря, Сан Ансанио. Молодой, но очень толковый. Будем надеяться…

После изысканного обеда в пиршественном зале, устроенного в его честь, Хранитель с королём Ингридом и приближенными отправился гулять в жёлтые крацитовые сады. Златовласые принцессы с придворными спустились на нижнюю террасу, а друзья остались вдвоём на мраморном балконе, чтобы обсудить предстоящую свадьбу.

Король был в восторге от того, что лучший друг и названный брат наконец-то официально станет частью семьи. Он признался Хранителю, что давно заметил, как тот неровно дышит к его старшей дочери, и с надеждой ждал, когда наступит этот момент. Они вспоминали былые дни боевой славы, и цветущую молодость, и счастливое детство в Варагнии, где они играли и веселились на берегу реки… Но Хранитель никак не мог отделаться от ощущения, что за этой задушевной беседой он позабыл нечто важное, о чём ему нужно срочно спросить короля. Должно быть, проклятое зелье затуманило разум… Страшная мысль грянула в памяти, словно гром.

— Что случилось? — встревожился король, заметив, как друг переменился в лице.

— Почему никто не ответит мне? — в сердцах воскликнул Хранитель. — Никто и слушать не хочет… Никто не говорит, что стало с демонами и куда делась твоя дочь. Закончилась ли война?..

Целитель предупреждал, что болезнь не отступит сразу. Ядовитая болотная пыльца будет ещё несколько дней напоминать о себе кратковременными приступами помрачения рассудка. Остаётся только ждать, успокаивая страждущего сонным зельем и окружая его заботой и любовью семьи.

Король был готов ждать хоть целую вечность, однако надеялся, что к свадьбе всё пройдёт. Он взглянул на друга пронзительно-голубыми глазами и произнёс со вздохом:

— Последняя, так сказать, война закончилась подавлением галахийского мятежа, когда мы оба лежали в пелёнках. А никаких демонов и вовсе не было.

— А что с Эмпирикой?

Ингрид покачал головой:

— У меня четыре дочери, и ни одну из них так не зовут.

Вскоре Хранитель обнаружил, что в том мире, где он оказался, ничего не знают не только об Эмпирике, но и об Игнавии. На всех картах место таинственного острова занимал океан.

А на обратной стороне Эгредеума покоился невзрачный Тёмный материк. Оледенелый, безжизненный, пустой — но совершенно заурядный, без намёка на когти и прочие необъяснимые метаморфозы. К тому же недавние экспедиции наконец-то нашли способ провести к нему рат-уббианские провода. А значит, скоро там загорится мост и, стало быть, свет.

Хранитель целыми днями изучал старинные книги или бродил в порту среди прибывающих со всех сторон света моряков, спрашивая об Игнавии, и Эмпирике, и Чиатуме с настойчивостью помешанного, но все только недоуменно пожимали плечами или крутили пальцем у виска. Он разговаривал с учёными мудрецами из Совета Эгидиумов, но те качали головами и рекомендовали обратиться к мастеру-целителю.

А по ночам в тревожном полусне он вместе с Эмпирикой возвращался в гибельную чёрную башню Аш-Таше, или бежал с ней по коридорам рушащегося дворца, или искал её в одной из бесчисленных жизней на чужой планете, или обнаруживал себя на кухне странного жилища посреди неприглядно серого города, где Мария Станиславовна в очередной раз пыталась накормить его горячими бутербродами…

Ему бы радоваться, что он вернулся домой, и все, кого он знал и любил, живы, да только не мог он примириться с чудовищной мыслью о том, что Эмпирики нет — не мог взять в толк, как можно жить в мире, где её даже никогда не существовало.

Он постоянно чувствовал мучительную пустоту в душе, словно из неё безвозвратно и жестоко вырвали какую-то часть.

Не в силах больше выносить эту свербящую тяжесть в груди, Хранитель наконец отправился к мастеру-целителю. Миновав просторные больничные помещения и несколько садовых террас, где гуляли страждущие в светло-зелёных одеждах, вдыхая ароматы диковинных целебных цветов, он поднялся в янтарную башню и без стука вошёл в лабораторию знаменитого старого лекаря, отдыхавшего от праведных трудов на решетчатом балконе с бокалом жёлтого пенистого напитка.

— Ты ищешь исцеления, дитя? — спросил старец в длинных одеждах и тюрбане, подслеповато щурясь на вошедшего.

— Нет, — помедлив, ответил Хранитель.

— Тогда что же ты хочешь? — мастер-целитель подался в его сторону.

— Найти Врата, ведущие в другой мир, — выпалил тот, собравшись с духом.

— Вот как, — протянул лекарь, не сводя с собеседника проницательного взора.

Глаза Хранителя лихорадочно блестели.

— Скажи, можно ли попасть в мир, который не существует? Который видится мне во снах? Туда, где осталось всё, ради чего я снова и снова умирал на чужой планете?..

Мастер-целитель молчал, задумчиво прищурившись.

— Я слышал твою историю, Хранитель, — наконец молвил он. — Бедный мальчик из древнего рода Теотекри, черноволосых мудрецов с ясными глазами, охранявших галахийские рубежи. Сирота, после гибели своей семьи взятый на воспитание самим королём. И будущий принц-консорт, чьим детям предначертано править Эгредеумом. Ты действительно хочешь отказаться от всего, что у тебя есть, ради призрачной иллюзии, болезненного воспоминания о том, чего никогда не было?

Хранитель в замешательстве молча глядел на старца, не зная, что ответить. Тот пристально за ним наблюдал, не сводя глаз.

— Но эта пустота в душе, — отчаянно взмолился страждущий, — словно вырвали моё сердце… Она пожирает меня изнутри.

Мастер-целитель, покачав головой со вздохом, направился к огромному шкафу с множеством разноцветных склянок, странных приборов и сосудов различных форм и размеров. Покопавшись на нескольких полках, он наконец вернулся к Хранителю и поднял раскрытую ладонь, на которой лежал маленький тёмно-пурпурный пузырёк.

— Это снадобье успокоит твою душу, навсегда избавив от тягостных воспоминаний и дурных снов, — сказал лекарь и добавил, видя сомнение и нерешительность на лице страдальца: — Иными словами, оно без следа вытравит из памяти всё, что сводит тебя с ума.

Хранитель протянул руку, но отдёрнул в последний момент, так и не взяв предложенное лекарство.

— Или, — выждав, молвил старец, раскрывая вторую ладонь с точно таким же пузырьком, — я могу дать тебе зелье, которое позволит покинуть этот мир, но неизвестно, что встретит тебя за его пределами и сможешь ли ты найти то, что ищешь.

— Смогу, — выдохнул Хранитель, — всегда находил.

Он снова протянул руку, и, помедлив, взял оба пузырька.

Хранитель стоял на балконе библиотеки, склонившись над мраморными перилами и глядя на два совершенно одинаковых пузырька: справа — лекарство, избавляющее от воспоминаний, слева — таинственное зелье, отверзающее Врата миров. Он поочерёдно брал их в руки, рассматривал искрящуюся внутри жидкость и ставил на перила, не решаясь сделать выбор.

Он вспоминал, как на этом самом месте прижимал к груди плачущую принцессу, опасаясь, как бы она не бросилась вниз, и рука тянулась к волшебному зелью, но тут же в памяти всплывал образ прекрасной Эвментары, потерянной и вновь обретённой. Он думал об Ингриде, видя перед собой пронзительно-ясные глаза друга, и решительно хватал целебное снадобье, но в последний момент сомнения снова одолевали Хранителя, и он продолжал метаться в противоречиях.

Внезапно его окликнула возлюбленная, неслышно подкравшаяся сзади. От неожиданности он чуть не выронил пузырёк и в спешке не глядя поставил его на перила, поворачиваясь к Эвментаре и закрывая спиной предмет своих терзаний.

— Что делаешь? — спросила она, весело чмокнув его в щёку. — Отец нас ждёт в тронном зале.

— Да, — рассеянно молвил Хранитель, обнимая воительницу и силясь изобразить на лице подобие улыбки, — я уже иду. Собираюсь… с мыслями.

— Даю тебе две минуты, — Эвментара окинула его взглядом, полным обожания, и, отрывисто поцеловав в губы, выбежала из библиотеки.

Сердце Хранителя бешено колотилось. Дальше медлить нельзя.

Он повернулся к перилам и, глядя на злополучные пузырьки, с ужасом понял, что уже не знает, где таинственное зелье, а где — лекарство.

Не думая, он схватил один из них и, сорвав пробку, осушил залпом, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Второй пузырёк, размахнувшись, он бросил в океан — дремлющий океан, расцвеченный ласковыми лучами вечного предзакатного солнца.