Перекрестки Берии

секретарь райкома ВКП(б) и председатель райисполкома получали от 3 до 5 литров, секретари райкома партии и заместители председателя

райисполкома по 2-3 литра и зав. отделами по 1-2 литра.

Немного? А если в этом участвовали десятки человек и продолжалось годами? Откуда возьмется дополнительная продукция? И тут начиналась наиболее серьезная часть, подпадающая под статьи уголовного кодекса. Создавались неучтенные излишки. Для этого занижалась крахмальность сырья, завышалась влажность и сорность. Принималось в переработку сырье от частных лиц. Огромное количество картофеля и зерна списывалось на потери и гниение.

Частично так и было, поскольку хранилось сырье не по правилам, но на практике все было сложнее. Немало творилось и прямых махинаций, когда путем подделки документов создавались огромные излишки. Написать увеличенную сорность или влажность зерна. В результате по бумагам от 10 до 20% продукта исчезало. Фактически резервы продукции переправлялись на водочные заводы, откуда через базы и магазины спирт распродавался, а деньги присваивались.

После месяца трудов голова гудела, но благодаря парочке настоящих профессионалов, работающих с ним рядом и объясняющих непонятное, со временем разобрался в схемах. Ничуть не удивили признания ответственных работников, о том, что такое происходит повсеместно в СССР. Тем более и итог тоже оказался вполне предсказуемый. Руководителям региональных партийных и советских организаций доклады о происходящем были хуже горькой редьки. Они сами получали бесплатно или по госцене сверх любых нормативов и заинтересованы в сохранении такой практики и в дальнейшем.

Под следствие попали 'стрелочники' и даже им серьезный срок не грозил. Разматывать клубок злоупотреблений под давлением начальства никто особо не стремился. Бесплатный спирт получали помимо партийцев начальство МГБ и прокуратуры и лишиться живительного источника не стремилась. К тому же и им могли предъявить претензии. Зачем дело раздувать? Причастным начальникам 'поставили на вид'. Инженер, конюх и парочка экспедиторов получили от 3 до 6 лет. Директора завода даже с должности не сняли. Казалось бы, на этом можно закрывать дело и забыть о неприятностях навсегда.

- Новость в другом, - сказал Воронович. - Мой прямой начальник подполковник Студилин дал указания разоблачить вредительскую группу троцкистов, свивших гнездо в партийном руководстве.

Человек напротив непроизвольно подался вперед.

- Не просто хозяйственное дело, а политическое. Полкана крайне интересуют связи расхитителей и заговорщиков в ЦК Эстонии. Он явно не сам придумал заговор и выполняет заказ. Намеки достаточно ясные. Министр МГБ республики решил сильно отличиться, обнаружив, что не просто так покрывали воров, а с дальним умыслом. Не бытовое разложение, а сознательное вредительство и инструкции американских империалистов. Тут пахнет уже не выговором, а процессом, когда начнут пачками забирать. Пока еще в Москву не доложили, выбивая нужные показания из арестованного директора и парочки секретарей райкомов. Их тихо забрали и колют во Внутренней тюрьме МГБ. Мне туда доступа нет и подробности неизвестны. Но долго это не продолжится. Тогда спецсообщение пойдет куда положено и если там одобрят, любые возражения будут считаться клеветой на честное имя работников МГБ. У вас еще есть время связаться с, - Иван ткнул в потолок, - и попытаться остановить. Но его осталось совсем мало.

Он назвал десяток имен, о которых знал, что на них хотят получить сведения об участие в подпольной троцкистской группе.

- Почему? - спросил после длинного молчания Кедров, нечто для себя просчитав. - Почему вы обратились ко мне?

- За мной много чего есть, - сказал Воронович, - и кровь, и ошибки, приводящие к крови. Но никогда сознательно не заставлял врать арестованного, чтоб дополнительный орденок получить. Меня учили расследовать, а не шить липу. Тем более такую. Вор должен сидеть и это правильно, но за то, что он совершил, а не из-за желания генерал-майора стать генерал-лейтенантом и пойти на повышение, раскрыв козни империализма. Стоит начать и полетят головы. Причастных и посторонних. И уж точно не агентов разведки, а вполне лояльных советской власти. Как там Ленин говорил: история оценивает нас не по нашим желаниям и стремлениям, а по результатам наших действий. Хотите верьте, хотите нет, - он усмехнулся, - я за главенство закона. Можете передать Елене Васильевне, поймаю второй раз - сядет. Конкретно за взятку, а не попытку морально разложить члена ЦК. Будьте здоровы, - поставив пустую кружку на столик, пошел к выходу.

Может и не стоило последнего говорить, но не сдержался. Прокурор, отпускающий преступников за такую ерунду, как кусок сала, не имеет права находиться на этой должности. Ее не прощает даже голод. Как раз, на данной должности получает неплохо и деньгами, и продуктами. И она гораздо гаже тех работников спиртового завода. Их преступления спровоцированы вынужденостью хозяйственного управления, когда начальству не откажешь. А Елена Васильевна руководствовалась исключительно корыстью. Ко всему еще имеет покровителя и может не бояться последствий. Конечно, на практике необходимость потрафить вышестоящим и личный прагматический расчет частично переплетаются. Жизнь вечно сложнее элементарной схемы и в мотивах людей присутствует много всякого. И все ж работник юстиции должен получить максимальный срок, не смотря на должность любовника-покровителя.

- Где ты ходишь? - возмущенно потребовал уже капитан Кангаспуу. - Через пять минут все должны быть на собрании.

- А в чем дело? - вяло поинтересовался Воронович, закуривая.

- Еще и выхлоп от тебя!

- Дальше фронта не пошлют, - все тем же тоном сообщил Иван.

Настроение у него было паршивое. Рассуждая про чужие грехи он, попутно, совершил самое настоящее должностное нарушение, вкупе с разглашение секретной информации и злоупотреблением служебным положением. И это по минимуму. При желании можно навешать и 58-ю. Навскидку 1, 11 и 14й пункты. Но в этом смысле он не страдал угрызениями совести. Сделал все правильно, прекрасно зная о вероятных последствиях. Вряд ли Кедров станет его покрывать, загреми всерьез. Не сват и не брат. Плохо другое. В итоге это может коснуться Ирки и других знакомых. Любой контакт, например, с Борисом и кое-кем из партизан он регулярно переписывался, может попасть под контрреволюционные связи или подобную белиберду. Вряд ли кому станет легче, если ничего против власти не злоумышлял.

- Ты что, обиделся про награды? - спросил совсем другим тоном Эдуард.

Чуть не всем в отделе за операцию по обезвреживанию вражеской агентуры прилетели ордена Красного Знамени, лично Кангаспуу повышение в звании, но хоть ранение получил. А Вороновичу шиш. Студилин не простил излишней самостоятельности и неуважения. Смотрелось, конечно, не очень. Остальные по очереди норовили сказать нечто утешительное или выпить, поставив бутылку. Даже Кабалов ощущал неловкость. Еще и поэтому постарались максимально меньше встречаться, загнав на спиртзавод.

- Чхать я хотел на орден, - искренне сказал Иван. - Если б получал за каждого убитого немца или предателя, ходил бы обвешанный с головы до ног и звеня не хуже сигнализации.

- Тогда?

- Ты знаешь, чем занимаюсь?

- Хищениями, - он недоумевал.

- И чем дальше я этим занимаюсь, тем страшнее. Предприятия существуют в каком-то абсурде. Можно сажать любого. Суворов когда-то высказался про интенданта, мол через пару лет каждого вешай - не ошибешься. Ничего не изменилось. И это не шутка! Нигде и никогда не выполняются правила при производстве. Воруют не из алчности, хотя не без этого, а из-за хозяйственной необходимостью, когда взаимные услуги обеспечивают относительную стабильность работы предприятия. Любую мелочь приходится выписывать согласно планам и существующим фондам. Причем на складе есть, грубо говоря двадцать тонн, а три предприятия просят сорок. Кому дать? У кого отношения с начальством лучше. А что это означает? Номенклатурные работники получали на предприятиях и в хозяйствах, расположенных на подконтрольных им территориях, строительные материалы, промтовары и продукты, а в обмен были готовы оказывать покровительство своим подопечным.

Воронович плюнул раздражено.

- Система, блин. Спирт, мясо, рыба, сахар, мануфактура. Откуда она берется, с неба? Значит кто-то не получит. Еще в 45м Постановление СНК СССР запретило предприятиям, учреждениям и организациям проводить банкеты за счет государственных средств. Как делали, так и продолжают.

Только средства на них проводятся по иным статьям расходов. И кто потом ответит? Не начальник. Очередной 'стрелочник'. Все знают, всех устраивает, все молчат. В прошлом году кто-то перепутал и цистерна с бензином пришла на завод, ее не заказывающий. Вернули? Нет, безусловно. Горкому отпускают бесплатно, а тот делает вид, что не понимает откуда берется горючее. Ну и продают, естественно. А ведь кому-то она принадлежит. Везде одно и тоже! Сто кило в качестве взятки наверх, триста растащили. Работникам двадцать и все молчат, довольные.

- Времена меняются, а люди нет. Люди только приспосабливаются, - сказал Эдуард.

Наедине он стал заметно разговорчивее.

- К чему? - с горечью произнес Воронович. - К вечной нехватке всего необходимого? Ты знаешь, что творится в деревнях?

Списывали сырье для производства не только прямо на заводе. Хранили продукты в неприспособленных помещениях, а то и просто под открытым небом. Транспорта не хватает. В результате зерно и картошка гниют. Лучше б раздали работникам, больше пользы. Так нет. Либо пропадет, но никому не достанется, либо украдут. Скорее всего, одно другому нисколько не мешает. И ведь толку сажать никакого. Везде одно и тоже и с ехидцей спрашивают, где нарушена инструкция? Все согласно бумагам. А что вывоз не организован, так на телеге много не увезешь, а грузовиков опять не дали. Потому что бензин не завезли, отвечают на МТС. И вот та пропавшая цистерна как раз идет на эти срочные нужды. Хоть часть спасти. А это прямая уголовщина.

- Мы опоздаем на собрание, - отрезал эстонец. Он явно не хотел обсуждать подобные вещи. Тем более и услышать могут.

И не зря. На днях в республиканской прессе появились статьи и срыве государственных поставок зерна из-за противодействия несознательных элементов и буржуазных вредителей. Очень смахивает на очередную компанию по ускоренной коллективизации. А недовольных в лагерь. Вот и собрание не только для их отдела.

- Идем!

В зале, на первый взгляд, никто б их отсутствия не обнаружил. Согнали весь личный состав, включая секретарш и прочий подсобный люд. Сидячих мест уже не найти, в проходах стоят. На второй, обнаружились бдящие у входа люди, старательно отмечающие каждого пришедшего в списках. Даже требовали показать удостоверение. Видимо, чтоб посторонние не просочились. Такого и на партсобраниях не увидеть. Нечто очень серьезное затевается.

Опа! На сцене присутствует в числе партийных работников все тот же Кедров. Причем не в костюме, а френче партработника. Что значит, не пешком шел. То-то ботиночки не заляпанные. Вот тебе и просьба без сопровождения прийти. Будто не в курсе, что любой шофер обязан стучать и непременно доложит о странном зигзаге. Вот на такой ерунде и палятся разведчики. Кто-то не пожелал лишний квартал-другой ножками прошагать. Козел. Хорошо еще там, лично его, Вороновича, никто не знает. Обычно он по пивным не бродит, разве встречается с кем-то.

- Товарищи офицеры! - рявкнул начальник управления.

В зале и сидящие встали. Министр МГБ Кумм прошел к переносной трибуне, вечному атрибуту массовых собраний. Наверняка нечто такое же происходило в соседнем здании, где размещалось МВД. Система общая, а структуры, включая и снабжение, далеко не одинаковы.

- Садитесь.

Длинная пауза, в течение которой перебирает бессмысленно бумажки.

- Постановлением совета министров СССР и центрального комитета ВКП(б) - без всякой раскачки начал внезапно читать, - решено с завтрашнего дня начать проведение денежной реформы...

В зале раздалось дружное гудение множества голосов. Слухи о готовящемся ходили с недавних пор достаточно повторяющиеся. Кто-то наверху или в финансовых органах не удержал язык за зубами. Такие вещи не совершаются по велению левой пятки вдруг и прямо сейчас. Подготовка не могла не идти. И нечто просочилось. В магазинах последние пару дней сметали с полок все подряд. Антикварные и ювелирные и вовсе закрылись. Раскупили вплоть до последней дряни.

- Молчать! - рявкнул начальник Управления.

Командный голос позволял перекрыть любой шум на поле боя. Охотно верилось, что байки про то, как он на фронте командовал орудиями и не нуждался в телефоне, правдивы. Понятно, не все время. Он все ж в СМЕРШе на уровне армии подвизался. Но случай такой имел место.

... как известно, - продолжал между тем вещать министр, - в период Отечественной войны на временно захваченной советской территории немецкие и другие оккупанты выпускали в большом количестве фальшивые деньги в рублях, что еще больше увеличило излишек денег в стране и засорило наше денежное обращение.

Цифры могли знать разве специалисты, но любому нормальному человеку и без того ясно, что цены подскочили по сравнению с довоенными в разы. И дело тут явно не в происках фашистов. Просто выпуск обычных товаров мирного назначения заметно снизился. Тут и необходимость перехода на снабжение для фронта и разрушенные предприятия. Даже вывезенные на восток заводы не могли сразу переключиться на обычную продукцию.

- ...теперь требуются специальные мероприятия по укреплению советского рубля.

Понятно, зачем собрали. Всегда найдется куча недовольных и нужно удержать людей от излишне энергичных действий.

- Эта реформа будет произведена на следующих основах.

Во-первых. Обмен ныне обращающихся и находящихся на руках наличных денег на новые деньги будет производиться с ограничением

Теперь в помещении наступила мертвая тишина. Каждому интересно услышать, как о нем заботится государство. Особенно, у кого реально имеются кругленькие суммы. Худо-бедно, но не он один получил жирный кусок после войны. На фронте многим некуда было тратить денежный оклад. Обычно переводили родным, но далеко не все и не всегда. В результате иной лейтенант мог десятки тысяч при увольнении в запас иметь. Что уж говорить о генералах с полковниками. Особенно, успевших побывать в оккупационных войсках. Там платили еще и марках. Как это бывает, Иван помнил по 40му году. Тогда советские рубли меняли на местные деньги в Прибалтике и Украине в соотношении один к десяти. Внезапно свалившееся на голову богатство заставляло покупать массу ненужных офицерам вещей. Анекдоты про ночные рубашки вместо платьев с тех времен пошли. И не случайно. Тоже магазины обчистили полностью, а что делать с галстуком или шляпой не знали. На форму не нацепишь. Но дешево!

- ... В-четвертых. При проведении денежной реформы заработная плата рабочих и служащих, а также доходы крестьян от государственных заготовок и другие трудовые доходы всех слоев населения не затрагиваются реформой и будут выплачиваться в новых деньгах в прежних размерах...

Воронович опустил голову, чтоб глаз не видно было. Хотелось не то плакать, не то смеяться. Он своими глазами видел положение в Эстонии. Здесь еще не провели коллективизацию, но засуха 46 года с неурожаем всерьез ударила по населению. На предприятиях с января 47г срезали нормы, выдаваемые по карточкам. Объясняли закончившейся войной, будто после нее кушать не нужно. Не зря даже прокурорша брала не золотом, а салом.

Судя по письмам и спецсообщениям на Украине, в Белоруссии, бывшей Пруссии и многих областях РСФСР положение крайне тяжелое. Собственно это коснулось и Европы в немалой степени, вплоть до Франции, но в западные зоны продукты поставляли американцы и его то мало трогало происходящее в Венгриях и Италиях. А вот повышение цен в сентябре 46г вдвое на хлеб в государственных магазинах больно ударило по многим и так не сильно жировавшим гражданам. И поставки в братские Румынию с Болгарией с прочими Югославиями и Албаниями, на фоне натурального голода, не очень радовали. По слухам, на Западной Украине, где местные националисты не позволяли создать колхозы, кушали досыта. Но вот появившихся там в немалом количестве бессарабских голодающих, готовых работать за миску кукурузы, УПА убивала пачками. Чужие могут быть советскими агентами. Возможно какой-то процент и являлся сексотами, но резали не за это, а по одному подозрению. Если так смотреть, то здешние эстонцы тихие и милые.

Хуже всего, в доброй трети колхозов в СССР деньгами не платили. Или давали какой-то мизер. Получали продуктами по числу трудодней. А государству требовалось сдать по плану, не взирая на неурожай и лишь потом делить остатки. Даже сквозь цензуру прорывался ужас, творящийся местами. Когда всерьез на планерке обсуждают какой срок давать при людоедстве, лишних вопросов задавать нежелательно в принципе. Себе дороже. Но случаи были и попали в сводку. Как и запрет писать в диагнозе истощение от голода. Можно дистрофия.

Ему лично приходилось бегать и ловить не реальных врагов советской власти, а хищения продуктов и сопротивление при сдаче хлеба и картошки. Ну и чтоб еще лучше себя почувствовали, в феврале-мае 47го производилось фактически принудительное размещение очередного облигационного госзайма среди населения. Официально добровольные, на практике очень даже принудительные.

В газетах советский народ всегда встречал с огромным подъемом и воодушевлением изъятие минимум месячной зарплаты год, вычитаемой прямо в бухгалтерии. Еще и непременные 'стахановцы', подписывающиеся на большую, чем просят сумму. А ты следуй примеру, иначе начальство может сделать неприятные выводы. Замечательная причина для агитации против советской власти. Говорят, скоро за не выработку минимума трудодней отдадут команду сажать и выселять в отдалённые районы.

- Одновременно с проведением денежной реформы, то есть с 16 декабря 1947 года, - когда народ в зале, загомонивший после окончания фразы успокоили, продолжил министр, - отменить карточную систему снабжения продовольственными и промышленными товарами.

Ага, подумал Воронович без радости. Дождались. Еще 16 сентября, 'с целью сближения' были изменены существовавшие цены: пайковые (по которым распределялись 'карточные' товары: хлеб, мука, крупы, мясо, масло, рыба, сахар, соль) резко повысились (в 2-3 раза), коммерческие же - снижались. Но не так резво. В итоге у кого деньги были остались в выигрыше. Прочим стало заметно паршивее.

- Господи, - пробормотал Эдуард на эстонском, явно не сознавая, что произносит вслух, - что сейчас начнется в стране!

Ну, да. Товаров то не добавится от отмены карточек. Только прежде обеспечивали всех, пусть и по-разному. В том же сентябре урезали нормы выдачи для горожан, прежде всего иждивенцев и детей, а некоторые категории и вовсе сняли с пайка. Практически всех рабочих и служащих предприятий местной промышленности, подсобных хозяйств, МТС и совхозов (колхозники прав на карточки вовсе не имели).

А теперь покупай. Очереди не исчезнут, зато у кого больше денег получит преимущество. А остальным лапу сосать?

- ... отменить высокие цены по коммерческой торговле и ввести единые сниженные государственные розничные цены на продовольствие и промтовары.

Ну слава богу, не все идиоты. Предусмотрели.

- ... Единые цены на хлеб и крупу устанавливаются на более низком уровне, чем нынешние пайковые цены, причем пайковые цены на хлеб снижаются в среднем на 12%, на крупу - на 10%, а по сравнению с нынешними коммерческими ценами снижаются более, чем в два с половиной раза.

Это при параллельном отсутствии денег на руках. Зарплата в начале месяца.

- ... В-четвертых. Единые цены на другие продовольственные товары в основном сохраняются на уровне действующих пайковых цен.

В основном? Хотелось матерно ругаться. То есть не в основном повысятся. А как же, большую часть проблем государство берет на себя, но и народ должен почувствовать важность момента.

- ... В-пятых. Единые цены на промышленные товары устанавливаются на несколько повышенном уровне по сравнению с низкими пайковыми ценами, а по сравнению с коммерческими ценами снижаются в среднем более, чем в три раза.

Только кто из работяг приобретал нечто в коммерческих магазинах? Тут совсем иные средства потребны. Зато на колхозном рынке цены, наверняка, подскочат.

- Итак, - сказал Кумм, впервые подняв голову от зачитываемого документа. Наша задача обеспечить гладкое проведение реформ. Никаких эксцессов не должно случится! - судя по ударению, он собирался спрашивать с сотрудников за любое происшествие максимально придирчиво. - Поэтому личный состав переходит с этого момента на казарменное положение...

1948г.

Иван молча извлек из кухонного шкафчика бутылку водки, налил полный стакан и выпил, как воду. Ирья, точно также, ни слова не говоря, протянула небольшой кусок засохшего хлеба, закусить. Он кивнул и принялся энергично жевать, искоса глядя на ополовиненный сосуд с беленькой.

- С некоторых пор я жена официальная, - заявила, когда он уселся на стул и взялся за бутылку. - Имею право быть стервой. Начинать скандалить?

Мужчина изобразил широкий жест, предлагая стул напротив и поставив для нее стакан.

- Праздную, - сообщил с непонятной интонацией и принялся наливать в оба по очереди.

Похоже крепко собрался отмечать, решила Ирья и начала сооружать на столе нечто из двух тарелок, сковородки с жареной картошкой и трески. Ничем получше порадовать не имела. С деньгами, как всегда, туго. Точнее, гораздо хуже, чем прежде. Хлеб стал дешевле. Чуть-чуть. Зато практически все остальные продукты заметно подорожали. Стоимость ниже предреформенных коммерческих и выше государственных. Зарплата при этом не изменилась. И если прежде в МГБ частенько 'выбрасывали' для своих нечто дефицитное по приемлемой стоимости, то теперь с этим стало совсем плохо. А чтоб дополнительно порадовать, товарищ Сталин параллельно отменил денежные выплаты по орденам и медалям (в том числе боевым) и право бесплатного проезда награжденных на всех видах транспорта.

Не только это. Упразднялись льготы по уплате сельхозналога для семей погибших на фронте и получивших инвалидность в ходе боевых действий, причём несвоевременная выплата налога грозила крупным штрафом или конфискацией скота. Их, слава богу, эти страсти не касались, но жить стало заметно труднее. Вот водка подешевела, на счастье выпивохам. К счастью, Иван не особо пил. В праздник мог себе позволить, но никогда до слета с нарезки. Впрочем, было подозрение, что иногда он дома не появляется крепко поддав с товарищами по работе. На горячем не ловила и похмелиться не просил. А мужчинам иногда и расслабиться надо.

- И с чего сегодня такая радость? - вручая вилку своему герою, поинтересовалась.

- Самому не ясно, ликовать или страдать.

- Так сложно? - чокаясь, грамм пятьдесят налил ей не больше, жадюга, спросила Ирья.

- Мне скоро тридцать, - невнятно объяснил Иван, выпив свою порцию и жуя крепкими челюстями рыбу.

Вот тоже странность. Сидел по лесам, вечно жрал всякую ерунду, стреляли в него, штыками кололи, тифом болел, а здоровье, как у быка. И зубы все свои, кроме бокового, неизвестно в какой драке выбитого. А у нее дырки. И в поликлинике очередь, да еще и за материалы нужно оплатить. Одно слово, медицина бесплатная.

- Стрелять научили, командовать умею. Все. Получается пол жизни фьють, - он свистнул, - не профессии, не настоящих умений. Нет, руками я могу кое-что. Красить, штукатурить, плотничать, кирпичи класть. Даже печку сложить. Но все на уровне подмастерья. Взрослый человек, блин.

- Тебя уволили? - с замиранием сердца, спросила.

Это было б прекрасно. Если кому и требуется бегающий по лесам с автоматом муж, то точно не ей. А работа... Что-нибудь обязательно найдется. Здоровый, руки на месте, голова тоже.

- Не совсем так. Хм... А и правда, - сам себе сообщил, - с кем поделиться, как не с женой. Нажраться в стельку совершенно не тянет. Так, напряжение снять.

На этот раз он набулькал себе гораздо меньше. Но и ее стакан не забыл.

- Не настолько тоскливо, чтоб водку пивом запивать, - прокомментировал выпивку без тоста. - У нас в республике новый нарком госбезопасности. Москаленко Валентин Иванович.

Государственные 'внутренние и спецорганы' большая деревня. Еще не успел приехать, а кое-что о предыдущем пути стало известно. Нарком внутренних дел Чечено-Ингушской АССР, участвовавший в тамошней депортации. Потом назначен начальником отдела оперативного управления Главного управления по делам военнопленных и интернированных. Снова повышение. Начальник МГБ Читинской области. Теперь пошел на республиканский уровень. Нынешний пост подразумевает членство в Бюро ЦК компартии Эстонии. Хорошо идет карьера. И есть весомое подозрение, что нынешнее назначение не случайно, а с подачи самого Вороновича. Прежнее дело о троцкистах теперь закроют. По крайней мере Студилина снял сходу. Похоже приехал с твердой установкой кого гнобить.

- Новая метла по-новому метет, - объяснил вслух. - Раз уж прибыл, обязан нагнать страха на подчиненных, чтоб старались. Наш отдел разогнали со страшной силой. Начальника на Камчатку. Остальных по здешним районам.

Вслух это не звучало, но сразу три начальника районной милиции и один республиканский из МГБ попались на нарушениях во время проведения денежной реформы. А были еще заместители, повторяющие 'подвиги' старших. В основном оформляли сберкнижки задним числом или меняли крупные суммы. Теперь на 'укрепление' кидали новых работников и в отделе сядут привезенные Москаленко. В здешней обстановке они не в зуб ногой, зато прекрасно знают благодаря кому поднялись и чьи приказы выполнять не задумываясь.

Может и не так плохо. Нарушений была масса и прежние работники вросли в систему, стараясь не сориться с партийным начальством. А там, на самом высшем уровне, вели себя ничуть не лучше прочих корыстолюбивых граждан. Тем более, попробуй откажи, когда прямо дают указания задним числом оформлять покупки, отдавая сдачу новыми купюрами или оплачивают всевозможные сборы, налоги и займы старыми денежными знаками.

- А меня, - подвел итог, - в милицию.

- Куда? - переспросила Ирья, от неожиданности автоматически выпив и отдышавшись. Она уже настроилась на переезд в глухую деревню и тоскливо размышляла чем там станет заниматься.

- Закусывай, - подкидывая ей в тарелку куски картошки, заботливо посоветовал.

- Куда?

- В нашу Таллинскую рабоче-крестьянскую милицию старшим оперуполномоченным. То ли повышение, то ли понижение, сам не понимаю. Прежде был обычный опер, однако в более престижном главке. Должность зам отдела, зато власти против прежнего много меньше. От сих до сих и куча требовательных начальников. Работы теперь только прибавится. К тому же я до сих пор не особо говорю на эстонском.

И вот это назначение, когда остальных со страшной силой дрючили, а также похвала за спиртовое дело, наводила на определенные мысли. Лучше б Москалено не выделял так явно. Хотя, был еще и Эдуард, вообще оставшийся в родном отделе. Так что совсем уж выделения из ряда вон не случилось. Между, прочим, очередная причина глубоко задуматься. Так ли уж прост капитан Кангаспуу. И может здесь совсем иная связь.

- Ваня, - сказала Ирья со счастливой улыбкой, - чтоб у нас всегда были такие неприятности. Когда тебе на новое место службы?

- Завтра бумаги на перевод оформляю.

И в этом есть нехороший момент, о котором говорить не хочется. Далеко не все в курсе были, что он женился. Ни гостей, ни свидетелей, ни свадьбы. Зашли, печать поставили. С этим просто. Но теперь придется заполнять анкету в отделе кадров в милиции. Ведомство одно, управления разные. Не просто так личное дело передают, а еще раз все проверяют и заполняют. Тут уж не сделаешь вид, что забыл сообщить. Но ведь в МВД к сомнительным родственникам спокойней относятся. Давно умерли и бог с ними. За себя он не боялся. А вот Иркой могут заинтересоваться.

- Вот и заканчивай грусть-печаль топить, - сказала она. - Доедай и спать. Прямо с утра подниму и вместе набросаем основные тезисы.

- Чего?

- Ну как, - удивилась. - Знакомиться с личным составом вновь назначенный командир должен?

Он кивнул, озадаченный.

- А там наверняка все местные. Сходу их ошарашишь речью на эстонском. Потом иначе относиться станут. Хоть и не здешний, а уважение проявил. Построить по стойке смирно всегда успеешь.

- А если не все? - подумав, произнес с сомнением.

- Тогда выучишь еще один вариант.

- Да?

- Я в тебя верю, - проникновенно заявила Ирья. - Немножко стараний и на трезвую голову всех поразишь нестандартным заходом.

Здание, где размещался уголовный розыск находилось в центре, но с виду производило не особо выгодное впечатление. Облупленные стены снаружи, ободранные полы, по которым шаркала усердно шваброй существо в синем халате поверх телогрейки и с замотанным платком лицом. Красивее от ее трудов не становилось, хотя, возможно и чище. Но это он погорячился. Не успела протереть, как очередной тип в форменной милицейской шинели и грязных сапогах промчался по неотложному делу, оставляя следы. Вытереть подошвы перед входом ему и в голову не пришло. Как никто не догадался поставить снаружи мусорную урну. Торчащие там курильщики при виде Вороновича временно замолчали, не переставая стряхивать пепел на усеянный окурками грязный снег. Это раздражало. У серьезного учреждения должны были убирать не для вида.

В проходной имелся турникет и окошко, к которому тянулась очередь из двух человек. Для особо тупых таблички: 'Вход' и 'sissepaas'. Тут же проходили наскоро показав удостоверение работники. У него такого пока не имелось. В отделе кадров, находящемся в соседнем подъезде пообещали выдать вечером. Пока фотографию подклеят, заполнят и печать поставят пойдет несколько часов. Сидеть под дверями очень не хотелось. Ждать дома тоже.

Пока милиционер занят с другими, уставился на доску на стене, с графиком дежурств. Рядом висела стенгазета с новогодними шутками, хотя скоро конец февраля. Кажется, здесь политика-воспитательная часть в зачаточном состоянии. И это хорошо. Бесконечные собрания в МГБ, ничуть не требуемые для работы мешали жить. Хорошо еще иногда можно отговориться срочным поручением, но достаточно часто приходится сидеть и слушать очередные речи парторга. Полковничье звание и соответствующие привилегии заставляли стараться, вплоть до требования вести конспекты программных указаний и статей Ленина-Сталина.

- По какому пофоду? - спросил белобрысый дежурный устало. Глаза у него были красные, как у кролика.

- К полковнику Тумме, - и продемонстрировал старое удостоверение.

- Твести отиннатцатый кабинет, - мельком глянув, сообщил. - Второй этаж в конце коридора.

Коротко и ясно. О цели даже не спросил, но система одна, так что ничего удивительного. На самом деле, в объяснениях не нуждался. По делу Мурина ходил сюда несколько дней, разбираясь с пропавшими женщинами.

В коридорах торчали и ходили люди во множестве. В форме, без оной и явно по вызову. Такие стояли с сразу читаемым терпеливым ожиданием в глазах, покорно дожидаясь вызова. Поставить скамейки никто не догадался. Однажды мимо провели человека с расквашенной мордой под конвоем. Вот этот на ходу посвистывал, изображая беззаботность.

На верхнем этаже стало посвободнее. Видимо сюда с улицы не часто ходили. У ничем не отличающейся от остальных двери, даже табличка отсутствовала, мысленно перекрестился на удачу и постучал. Неразборчивый возглас изнутри принял за приглашение.

- Разрешите?

Человек в кабинете больше всего был похож на ушлого хуторянина. Крепкий с хитрым взглядом и красной физиономией крепко пьющего пролетария.

- В чем дело? - на эстонском потребовал полковник. - Почему без разрешения входишь?

- Капитан Воронович, - становясь по стойке смирно, - представляюсь по поводу назначения старшим оперуполномоченным.

По такому случаю он был в форме. Правда, награды решил не надевать и пришел хоть и практически новом, поскольку носил исключительно по праздникам, но не парадном.

- А, - после паузы, сказал Тумме. - Помню.

Неизвестно что подразумевал, возможно все ту же историю с убийцей.

- Был приказ, - он принялся перебирать бумаги на столе с видом мученика. У Студилина имелась секретарша, не смотря на более низкое звание и должность. Да и кабинет побольше размером. Похоже, все-таки понижение, по всем параметрам.

Полковник нашел нечто, пробежал глазами и хмыкнул.

- Ну что ж, будем работать вместе.

Удивительно, но на обоих языках говорил с заметным акцентом. Оказывается и такое случается. Видать из приехавших после установления советской власти, а не местный.

- Наша задача, - тоном политрука произнес новый начальник, - охранять труд и мирную жизнь советских граждан. И не важно, насколько серьезное происшествие. Задача угрозыска найти и обезвредить преступников. Их накажут по советскому закону!

Воронович осознал, насколько он влип. Официально звучало тебя переводят 'на усиление', причем ему припомнили доклад о паршивом уровне работы в милиции. Давай, отвечай за свои слова. В недрах МВД бывших работников НКВД ненавидели. И за прошлое, когда сажали и вычищали пачками, и за нынешнее подчиненное состояние. Про него наверняка пойдет слушок, что прислан для контроля. В переводе, следить за происходящим в отделе. Ладно еще отыграться попытаются, давно не мальчик и кое-что повидал, но если все станут разговаривать в подобном тоне, он точно не выдержит.

- В нашей работе не существует маленьких и больших, важных и не интересных случаев. Все должно расследоваться максимально быстро и тщательно. Ведь что нам говорил товарищ Дзержинский? Холодный ум, горячее сердце и чистые руки!

Там не про голову было? - подумал Воронович, воздерживаясь от исправления ошибки начальника. Какая разница. По смыслу ничуть не отличается от висевшей на стене в любом юридическом учреждении цитаты.

- Нашим операм приходится заниматься всеми категориями уголовных дел. Кражи, хулиганство, грабежи, даже ДТП и пожары. Людей нет, а ваши, - с внезапно прорвавшимся негодованием, - ручки пачкать не желают. Пройдем, - выдержав паузу и убедившись в отсутствии реплик, приказным тоном позвал полковник.

Далеко они не ходили. Буквально до соседней двери, причем распахнул ее Тумме ногой. Комната намного больше и в ней пять столов. Три заняты. Двоим сидящим чуток за двадцать и оба в старой форме без погон, как ходят нынче через одного. Служили в армии, причем не офицеры. Потом в милицию пошли. Скорее всего, местные. Внешность соответствующая, звание лейтенантское, больше не положено. Третий был примечательной личностью. С ним познакомился еще в сорок седьмом. Яллак Ааду работал по уголовному миру всю жизнь и прекрасно его знал. Ему уже за семьдесят и служил в криминальной полиции при царизме, затем при Эстонской республике, при советской власти до прихода немцев в милиции. Видать проверку прошел, поскольку не трогали. Неизвестно по какой причине оказался на корабле при эвакуации и остался в Ленинграде на время блокады в тамошних правоохранительных органах, в качестве мобилизованного. Поскольку с нацистами не сотрудничал, а совсем наоборот, при возвращении в родные места был принят моментально на службу, несмотря на возраст. Опытных работников в 45м не имелось совсем.

- Где Лембит? - недовольно потребовал полковник на эстонском.

- Со вчерашнего пожара отсыпается, - ответил один из молодых.

Похоже слова в кабинете раньше оказались не банальной оговоркой.

- А кто работать станет? А, - произнес, переходя на русский, - это капитан Воронович. Новый старший опер отдела. Прошу любить и жаловать, а также всячески помогать на первых порах. Ясно?

- Так точно, - нестройно ответили в три голоса.

Видимо Тумме посчитал задачу выполненной. Повернулся и вышел. Следом за ним, переглянувшись, отправились двое молодых. Якобы курить, хотя в кабинете и без того дым висит. До сих пор не стеснялись. Наверняка решили обменяться впечатлениями без его ушей.

- Заместитель и старший оперуполномоченный, - сказал, высохший до состояния мумии старик с цепкими глазами, - это прекрасно. Вот это будет твой стол, показал на угловой. На, - и он кинул на стол папку, - послезавтра сроки подходят, а у меня куча других.

Воронович открыл картонную обложку. Внутри оказалось всего парочка бумаг. Два протокола и анонимка. Комсомолка Тынупярту, - о господи, язык сломаешь, - сообщалось в доносе, нагулялась с парнями до брюха. Но рожать не стала, а сделала криминальный аборт.

Еще в 36м подобного рода операции были запрещены, кроме как по медицинским показателям. Ну, была милая оговорка про тяжелое положение, но для этого требовалось решение специальной комиссии. Это занимало время и они ходили с поверками, после чего все в курсе. Или из-за изнасилования. Еще лучше, чтоб соседи знали. Практически невозможно получить разрешение, не дав взятку. Проще уж заплатить за избавление нежелательного ребенка. Тише и спокойней.

Фактически, кроме штрафа, таким ничего не грозило. А вот врачу могли дать три года. Найти не так просто. Риск большой. Обращались к кому угодно от повитух до бабок. В результате молодые дурищи неоднократно гибли или получали внутренние необратимые повреждения. Потом и хотят рожать, да не получается. Но было еще худшее. Рожали, а потом убивали или просто выкидывали младенцев. А это уже статья. Не приходилось прежде таким заниматься, но слышал, поскольку по статистике каждое четвертое убийство именно младенцев. Не звери какие. Обычные бабы. Денег на аборт не нашли или поздно спохватились. А ребенок им без надобности. В общежитии запрещено или того пуще, в одной комнате вшестером живут. Только орущей по ночам добавки на жилплощадь и не хватает до полного счастья.

Комсомолка Тынупярту отрицать совсем даже не пыталась. Умная. Проверить раз плюнуть. Найдутся, готовые заложить. Один или одна уже исполнили долг, написав куда следует. Можно не сомневаться или отвергнутый парень, или соседка по общаге. Вот с этими он бы с удовольствием побеседовал. Найти не особо сложно. Образцы почерка у ближайших связей изъять под удобным предлогом простейший вариант. Но в дальнейшем уперлась. Короткая послевоенная любовь, когда парней почти нет. Не удивительно, если морячок с базы. Потом то ли не выпускают в увольнительную, то ли в походе по океанам и волнам. А время идет и живот растет. Вот и пошла избавляться.

Первый допрос уперто трындит 'упала случайно'. Всерьез надавить, куда денется. Это ж не ученые урки в полной отрицаловке или бандиты из леса, которым терять нечего и все одно дадут четвертной , раз уж высшую меру отменили. Эта не из тех. Зарыдает, если наорать и пообещать семь бочек арестантов и все выложит. И выгонят ее из комсомола после этого, а на работе станут показывать пальцами и всякое мужское отребье цепляться. Кому это надо? Мне? Государству? Dura lex sed lex, - как говорил когда-то лектор. Закон суров, но это закон.

В идеале так, начиная писать повестку, подумал Иван. А в жизни посмотрю на нее лично. Если не отпетая курва, а нормальная девчонка так и запишем - случайность. Но абортмахера должна сдать. Не под протокол, лично мне. А там будет видно. Может и имеет смысл посадить мастера, но не портить жизнь Фриде Тынупярт. Вряд ли вторично сделает такую глупость. Попугаю всерьез на прощанье, чтоб запомнила и про анонимку скажу. Пусть думает и лишний раз языком перед подругами не метет.

- Ты энтот... слетофатель? - потребовала без стука ворвавшаяся женщина.

- Я, а в чем дело?

- Ма эй саа ару, - 'не понимаю', ответила она.

Лицо у нее было крестьянское, обветренное и с морщинами, хотя возрастом не особо старше тридцати. А вот одежда неуловимо городская. Воронович и сам бы не смог объяснить разницу. За редким исключением никто слякотной зимой в красивых шубках не разгуливал. В основном это жены больших начальников и офицеров в серьезных званиях. Все остальные сливались в одну серую массу. Но нечто внутри четко различало двух баб в похожих ватниках. По обуви, платью и рукам. Крестьянки значительно быстрее старели, хотя работа, к примеру, на консервном заводе тоже не самая приятная. Таких сразу узнаешь по вечным порезам на пальцах.

- Jah, - да.

Тут она затрещала на эстонском со страшной скоростью и смысл полностью исчез.

- Aeglaselt, - попросил, размышляя будет это по-ихнему 'медленно' или 'вяло'.

Теперь принялась говорить громко, как с глухим. Воронович покосился на Яллака. Тот изображал бурную деятельность, нечто чиркая в бумагах. Помогать явно не собирался. Просить его желание напрочь пропало. Начал переспрашивать и уточнять. Через несколько минут дошло о чем речь.

- Нет, - сказал на эстонском, - стараясь употреблять максимально простые слова. - Не ко мне. Бельем с улицы уголовный розыск не занимается. К участковому.

Последнее слово он произнес, естественно, на русском.

- Где он находится? - спросил старика Ааду.

- Список телефонов и адресов на столе под стеклом, - буркнул тот, не поднимая головы.

- Почему нет? - хватаясь за сердце, совсем по театральному, вскричала. - Разфе не софетская гражтанка? - и это на вполне приличном русском.

Тут до Вороновича начало нечто доходить. Она не могла сюда попасть мимо дежурного. И Яллак себя странно ведет. И где-то он ее уже видел. Не вспоминается, но точно не впервой. Подколоть решили?

- Говори, - сказал на эстонском, доставая из ящика бланк протокола.

- Что?

- Как было. Все. Полно.

Хотел сказать подробно, но не вспомнил слово. Ничего, поняла и принялась стрелять очередями. Не вслушиваясь, старательно писал. Когда, наконец, замолчала, спросил анкетные данные и заполнил соответствующие графы. Подсунул на подпись.

- Замечательно, - сказал на русском, забирая. - Первый день на работе, а уже раскрыл кучу преступлений. Три убийства, восемнадцать краж и два изнасилования. Ничего, - участливо улыбнулся, - наш советский суд учтет добровольное признание.

- Что? - переспросила она, бледнея. - Какие насилофания?

Яллак вскочил с места и выдернул у него итог допроса. Проглядел на скорую руку тамошнюю бредятину, где она описывала, как в течение часа творила ужасные преступления прямо в здании горкома партии. Ухмыльнулся.

- Подпись-то есть, - сказал Иван. - Чего еще надо. Я тоже шутки люблю.

- Иди, Дагмар, - сказал старик, разрывая протокол и кидая в мусорную корзину. - Юмор у него такой, профессиональный. А этим молодым идиотам скажи, что они тебе должны.

Ха, подумал Воронович, старательно держа каменное лицо. Прямо в точку. А мог бы и сам навечно записаться в идиоты, если б ошибся и реально за краденым прибежала.

- Чего стребовать, сама придумаешь.

Характерно, что все это прозвучало на русском. Все она прекрасно понимает. Иван уже открыл рот, сказать нечто язвительное в спину женщине, но тут зазвонил телефон.

- На выезд, - сказал, положив трубку Яллак, забирая портфель. - Кажись покойник в квартире.

Воронович служебные бумаги носил в офицерской планшетке, как и большинство остальных. А этот, не иначе по древней привычке таскает старье. Натурально, кожзаменитель снаружи до тканевой основы протерся. Антиквариат.

Старик повел наружу совсем не тем путем, которым поднимался утром Иван. Почему вдвоем отправляются, если полно дел, уточнять не стал. Очередная проверка. Мог б и одного погнать. Видимо заопасался повторения шутки юмора.

'Черный' ход имел выход во двор. Оба работника отдела обнаружились внизу, как и пол сотни возбужденных людей в погонах и без. Небольшая стайка девушек явно из машбюро примчалась. Они стояли у грузовика, с которого по соответствующим спискам раздавали картошку и бдительно отслеживали очередь. Не до нужд трудящихся, понял Воронович. Осуждать было сложно. Хотя правительство очень заботилось о народе, но хлеб в магазинах куда-то с отменой карточной системы исчез. Очереди за ним собирались у многих магазинов с ночи и открытие заведений сопровождалось жуткой давкой. Прежде он был прикреплен к спецмагазину, однако подозревал, что с переводом в милицию лафа закончилась. А когда в очереди стоять, не представлял. Оказывается, здесь тоже имеется забота о сотрудниках. Не так плохо.

Постановление об отмене карточной системы обещало много чего, а реально, как и предполагал, цены оказались заметно ниже прежних коммерческих, но в целом выше пайковых. На хлеб и муку снизились на 12%, на крупу, макароны и пиво - на 10%. Зато если цена 1 кг чёрного хлеба по карточкам была 1 руб., то после их отмены выросла до 3 руб. 40 коп. 1 кг мяса вырос с 14 до 30 руб., сахара - с 5,5 до 15 руб., сливочного масла - с 28 до 66 руб., литр молока - с 2,5 до 8 руб. Спасало питание в столовой МГБ. Там было дешево, но теперь вряд ли пустят.

Старик перекинулся парой слов с остальными, объяснив куда направляются с Вороновичем.

- Мой мешок не забудьте, пока пашу за вас, - отдал указание. - А на тебя, - уже Ивану, заглянув в список, - извини не предусмотрено. Приказ с сегодня, а это прежнее.

- А мы не на машине? - поняв, что Яллак топает дальше, не собираясь идти к дежурному, осторожно спросил.

- С транспортом у доблестной милиции проблемы. Можешь попробовать выбить мотоцикл, как старший. За отделом два числится. В городе еще ладно, но когда труп на окраине, гораздо удобнее любой машины. Только с бензином вечные проблемы. Предпочитаю пешком ходить, а не выпрашивать постоянно.

Уточнять не в толщине ли кошелька дело не хотелось. Есть люди, по поводу и без повода жалующиеся на безденежье. А есть иная категория - удавятся, но не сознаются в бедности. Раньше у работников МГБ, а значит и у милиционеров, было право бесплатного проезда на общественном транспорте. Теперь льготу отменили, параллельно вдвое повысив тарифы. Не так много, но здесь чуть, там еще немножко. На электричество тоже в худшую сторону расценки пошли, а по городу ходили упорные слухи о предстоящем скачке за коммунальные услуги и жилье. Случись такое, наверняка за отдельный дом и отсутствие подселенных соседей придется крупно расплачиваться.

- Ты на Дагмар зла не держи, - сказал ему неожиданно старик уже у подъезда дома с покойником. -Этим остолопам лишь бы посмеяться, а она баба хорошая, только сильно простая. Я думаю, - он покрутил пальцем у виска, - слегка того.

- В смысле?

- Еще в прежние времена в прислуги нанялась. Потом советы пришли, - Воронович отметил знакомое выражение. Ни один коммунист так бы не выразился, - хозяев выслали. Из дома ее выселили. Нашла какую-то халупу на окраине со старухой и ухаживала за ней пока та не померла. Без платы, за койку. А пока бабки не стало, детей стала собирать без родителей. У нее сегодня больше десятка и кого только нет.

Тут он резко заткнулся. Додумать не особо сложно. Откуда беспризорники? Родители сосланные, убитые в войну немцами, после лесными братьями и потерявшиеся при эвакуации Таллина в 41м и отходе вермахта. Многие с ними ушли, но бардак творился огромный. И как кормить такую ораву? На зарплату уборщицы много не купишь. Разве с собственного огорода, самой не доедая. Проще сдать в детдом. Не удивительно, что считает ненормальной.

Идти, собственно, пришлось недалеко. Нужный дом находился в центре. Очень приличная с виду и внутри четырехэтажка с царскими колонами и лепниной. По крайней мере, именно так, представлял особняки аристократов. Внутри жили как начальники среднего уровня, так и имелись коммуналки на первом этаже. Но всерьез загадить внутри не успели. Или кто-то следил за порядком.

- Запах я почувствовал, - нервно говорил здешний дворник, дыша перегаром. Откуда взялся татарин в здешних местах было достаточно странно, но хоть не требовалось напрягаться для понимания при беседе, как с аборигенами. - Воняет из-за двери мертвечиной. Вот, участковому сказал нашему. На то ведь и поставлен бдить за обстановкой.

Он говорил нервно и многословно, нервничая. Никаких причин для этого вроде не было и тянуло положив руку на плечо и проникновенно глядя в глаза изречь: 'Мы все знаем, покайся'. Скорее всего, тут бы и раскололся. На тему спертого имущества жильцов или домохозяйства. Продал и выпил.

Милиционер в форме кивнул.

- Та. Я зфонил, согласно инструкции.

Вторую часть он произнес очень чисто. Не иначе вызубрил старательно. Особенно по части не лезть самому в сомнительных случаях. Пусть, кому положено, разбираются.

- А кто там живет?

Воронович принюхался. Попахивало, но вряд ли покойником. Уж этот запашок ни с чем не спутаешь. Хотя, если сквозь плотно закрытую дверь прошло, внутри противогаз понадобится.

- Ну, как, - опять подал голос татарин, не дожидаясь пока тормознутый участковый соизволит очнуться. - Прописан генерал-лейтенант Филатов с семьей. Тока оне в Германии. Оккупанты.

В смысле служит в администрации оккупационной советской зоны. Хотя мы и не дошли до настоящего Рейха, Пруссия не в счет, свой кусок получили, согласно союзным обязательствам. И в Берлине тоже. Только там до сих пор запустенье и сплошные развалины после взрывов атомных бомб. На тот момент еще не ясно было что с Японией и ссориться американцы не хотели. Самое козырное место Фатерланд, по нынешним временам.

- Ключа нет?

- Откуда?

- Ломайте, - нетерпеливо сказал Яллак.

Участковый, не двигаясь, посмотрел на дворника. Тут, пыхтя, вставил приготовленный заранее ломик в щель и нажал. Сделанная на совесть дверь гордо устояла. После применения мата и совместного рывка замок выдержал. Зато сорвали петлю. Из проема потянуло ядреным запахом гнили.

- Ноотма! - скомандовал старик, назвав фамилию участкового.

Милиционер тяжко вздохнул, посмотрел с обидой и лишь затем двинулся внутрь на приличной скорости, зажимая нос пальцами. Даже снаружи теперь от запаха слезились глаза и задерживаться ему очень не хотелось. Хлопнуло окно и почти сразу выскочил наружу.

- Нет никого, - доложил.

- Покурите, пока выветрится, - предложил Яллак. - А ты, - опять участковому, - за понятыми. Проверь квартиры и тащи сюда двух граждан.

Трупа, действительно, не оказалось. Зато обнаружилось огромное количество испорченной еды. Неизвестно каким местом думал генерал и думал ли вообще, но уехать на годы, оставив в квартире бидоны с маслом, коробки с яичным порошком, консервы ящиками, а не отдать если не в часть, так хоть знакомым, надо быть тем жлобом. Почти все пришлось выкинуть. Благо имелся дворник и кому таскать эту гадость нашлось.

Протокол сел писать Воронович. Старик прошелся по комнатам и испарился, не желая нюхать. А молодому положено трудится. Записал причины вторжения, количество отправленного в мусор добра и понятых по всей форме. Потом пришлось ждать пока врежут новый замок. Оставлять в таком виде дверь было нельзя. Даже при беглом взгляде обнаружилось помимо продуктов пять заграничных приемников, какие-то закрытые ящики, множество отрезов материи, 6 аккордеонов, 4 пишущих машинки, несколько ковров и множество женских и мужских костюмов, обуви, шляп. Наверняка и нечто более ценное имелось, но никому этим заниматься не хотелось. Запашок убавился, но все равно сидеть в помещении неприятно.

Описывать в доход государства причин не имелось, однако если кто-то, вроде того же дворника поживится, потом не обнаружится. Вряд ли генерал имел в голове полный перечень награбленного имущества. А даже если да, жаловаться из-за парочки вещей не станет. А то могут задать неудобные вопросы. В общем, убедились, что ничего портящегося больше не имеется, причем так и тянуло прихватить парочку импортных бутылок со спиртным, но нельзя. Слишком много свидетелей. Вставили дверь, опечатали и ушли. На пол дороги своевременно вернувшийся Яллак вздохнул и сказал:

- В Ленинграде мы таких расстреливали. У людей за кусок хлеба дорогущие вещи меняли, спекулянты.

Иван промолчал. Чтоб он не сказал, восприниматься будет через службу в МГБ. Еще заподозрят в провоцировании. Это, у человека, просто старая боль проклюнулась. На самом деле, не обязательно мародер. После войны военнослужащим из оккупационной группы войск разрешили отправлять посылки домой с тамошними шмотками. В зависимости от звания и размер отправлений варьировался. Солдатам мелочь. Отрез ткани, духи, часы или ботинки. Генералы могли и мебель с машиной домой послать отдельным вагоном. Это и не скрывалось, тем более и союзники вели себя точно также. Потому и нравилось жить в поверженной Германии многим. Там платили денежное довольствие оккупационными марками и потратить их дома все равно нельзя. А когда после войны старшие возраста демобилизовали, то выдавали единовременно за каждый год службы месячный оклад.

Возле 'дежурки' их ждало столпотворение. Трое милиционеров в форме и без висели на огромном мужике, который энергично сопротивлялся попыткам надеть наручники. Еще один страж порядка вяло пытался подняться позади драки. С виду тип был за два метра и поперек ничуть не уже. Такой вполне мог танк на скаку остановить. Отшвыривая пытающихся задержать, он упорно двигался в сторону выхода, где маячила свобода. Прямо на оказавшихся на пути Вороновича с напарником. Изображать шлагбаум было абсолютно бесполезно. Он бы просто снес, не останавливаясь. Стоило попасть под удар кулака, размером с пушечное ядро и нокаут обеспечен. При этом, мужик явно не пытался кого-то искалечить или прибить. Отпихивал от себя с силой и бил открытой ладонью. Правда, любому и этого бы хватило, о чем красноречиво поведал сержант с повязкой дежурного, улетевший через турникет.

Драться Иван не стал. Можно было поймать на болевой, выкрутив руку, но удержать такую тушу вряд ли сумел. Шагнул чуть вбок, пропуская удар и поймал гиганта за палец, выкручивая до хруста. Совсем не по-мужски человек взвизгнул и попытался вырвать руку. Получать в ухо Вороновичу не улыбалось, потому резко нажал, ломая кость. Гора охнула и закатив глаза осела на пол, оставив в полном недоумении противника. С подобным ему сталкиваться не приходилось. Безусловно, не притворялся. Коршунами налетели разозленные милиционеры и надев, наконец, наручники, поволокли затихшего куда-то по коридору, награждая пинками. Дежурный отряхнулся и извиняющимся тоном сообщил:

- Ёёбнут.

Он отнюдь не ругался. На республиканском наречии слово вполне безобидно и означает пьяного .

- Неплохо справился, - сказал круглолицый, коротко стриженый крепыш в штатском, неизвестно когда появившийся. В свалке он точно не участвовал и протянул руку, - майор Лембит Олев Робертович.

- Капитан Воронович Иван Иванович, - пожимая, ответил.

Если делает вид, что не помнит, как приходил в прошлый раз и рылся в документах, так тому и быть. У обоих воспоминания не из лучших и начальник отдела предлагает писать с чистого листа.

- Я тебя помню, - опровергая мысль, заверил майор. - С того дела. Как убийцу девушек звали, Мортин?

- Мурин.

- Ошиблись тогда, надо признать. Наши бандиты люди простые, бесхитростные. В подворотне по башке или белье крали, тут хозяйка и наскочила. С перепугу и двинули сильнее нужного. Но в том своя опасность. Рутина.

На русском он говорил практически свободно. Значит из советских эстонцев, присланных на усиление. На глаз возраст под сорок, в отличие от Яллака русскую школу до революции заканчивать не мог. Тогда уточнять не стал, особо не трогало, хотя для местных такие тонкости имели немалое значение. Приезжих эстонцев они не любили почище советских.

- Привыкаешь к простейшим стандартным ситуациям и нечто хитрое можешь и не заметить. Постороннему иной раз гораздо лучше видно.

Он не извинялся, просто констатировал факт.

- Эстонский, говорят, понимаешь.

- Я-то сказать нечто могу, но когда быстро трещат, перестаю смысл улавливать, - на всякий случай уточнил Воронович.

- Вопрос практики, - усмехнулся Олев. - У тебя ее будет очень много. Научишься, раз уже начал. Что там было? - уже к Яллаку.

Тот коротко объяснил, причем они продолжали говорить между собой на русском. Пока не ясно, так принято в отделе или ради него, чтоб не стоял болваном.

- Ну и к лучшему, - подвел итог Лембит. - Не хватало нам еще мертвого генерала или его родственника. Нет, - отмахнулся на попытку отдать протокол. - Сам дело закроешь. Все бумажки официально оформить. Ааду, подскажешь. Знаешь? Ну, да. Наши порядки, в этом смысле не отличаются. Должен уметь. Сейчас в столовую. Обед, - демонстративно поглядел на часы, - по расписанию.

- У меня...

- Уже поставлен на довольствие, - извлекая из кармана талоны, заверил правильный начальник.

Нельзя сказать, чтобы здесь кормили на убой. В жиденьком супе плавали две макаронины и нечто вроде капусты. Мясо в нем отсутствовало, как данность, однако на поверхности наблюдались следы жира. На второе размазанная до состояния кашицы картошка и солидный кусок соленой рыбы. На третье клюквенный морс. Рассчитывать на биточки и антрекоты было несколько опрометчиво, а поскольку все-таки имелось чем набить желудок и досталось практически бесплатно, уже жирный плюс снабженцам МВД. Любопытно, старшие офицеры здесь же питались. По прежнему месту работы у них отдельный зал имелся. Но там и выбор заметно больше.

Во время обеда они не обсуждали дела. Возможно из-за присутствия Вороновича. Он все равно не в курсе. А может не принято за едой. В детдоме им твердили регулярно: 'Когда я ем, то глух и нем'. С тех пор немало крови утекло, но некоторые привычки Иван так и не изжил окончательно. Например, все быстро съесть, пока команда на выход не прозвучала. Ирья смеялась, что он боится, чтоб не выдернули из подноса тарелку. Конечно, нет. Пайка дело святое и отобрать ее у нормального солдата все равно, что у сторожевого пса кость. Сразу в рожу получишь, на рефлексах.

Привычка. Какой смысл изображать правила этикета, если он все равно не умеет пользоваться вилкой и ножом. Ему это абсолютно не мешало, тем более не чавкал и не сморкался в занавески в богатых домах. В основном, за отсутствием таких семей среди знакомых. К генералам и членам ЦК его пока не пускали.

- Я уже хотел в столовку бежать. Вызов, - сообщил один из лейтенантов, вскакивая при виде начальства. - Кавторанга избили прямо на пороге. Улица 22 июля дом три, квартира семь. Каратов Дмитрий Владимирович. Политотдел Балтийского флота. В больницу увезли.

- Ну, - непонятно оживляясь, произнес Лембит, разворачиваясь к Вороновичу, - вот тебе, Иван Иванович, и первое настоящее дело c явными врагами. Разберись.

- Есть, - ответил послушно капитан, в душе недоумевая.

Позвонили в дежурку, понятно. Но там обязаны были спихнуть по назначению. Мы причем? Пусть МГБ ищет националистов, нападающих на политработников. Хотя, нечто странное в происшествии имелось. Что значит избили? Приличный враг советской власти обязан хотя бы ножом пырнуть оккупанта, если не застрелить. К тому же самый центр города, полно патрулей, а дом за флотскими. Там чужой виден на фоне их черных бушлатов, как белая ворона.

- Зачем про врагов сказал? - неприязненно спросил Яллак, когда дверь за капитаном закрылась.

- А чего я такого сказал? - 'удивился' Лембит. - Я человек прямой, чего думаю, то и говорю.

- Ты прямой?

- А вот посмотрим, чего стоит.

Воронович в коридоре налетел на уборщицу, снова нечто старательно тершую. Совершенно бессмысленное занятие при ходящем туда-сюда количестве народу. Женщина обернулась и признал ту самую Дагмар, с 'краденым' бельем. Она покраснела, как девочка от смущения.

- Изфините, - сказала, - прафда, ничего плохого не хотела.

- Все нормально, - отмахнулся на ходу. - Работай спокойно.

Три остановки на трамвае, потом выяснить где лежит пострадавший. В здешнем приемном покое не особо торопились. До палаты не доехал, выписать тоже не успели.

- А вот, - показала молоденькая медсестричка на сидящего в коридоре человека со странной нашлепкой на лице. Почему-то тот был в пижаме с веселенькой расцветкой из желтеньких цветочков на синем фоне. Без сомнения, не больничная. Прямо из дома. - Денек-другой побудет для контроля, а то наличествует сотрясение мозга. Еще на рентгене обнаружился перелом ключицы.

- Всерьез били?

- Скорее со злостью. У нас иногда привозят, так сразу видно - профессионал. Бац и человек без сознания. Бери спокойно кошелек. Или ножом ударили и шить бесполезно, даже если пара минут прошла. Насмерть бьют. Или режут до крови, но чтоб напугать. Визгу много, а опасности нет. А здесь, будто на базаре поймали с кошельком. Попинали в запале, могли и забить, но как бы, без умысла.

- Люда! - крикнул нетерпеливо мужской голос. - Вы мне нужны!

- Сейчас! Так я пойду, доктор зовет?

- Конечно. Спасибо за помощь.

Иван подсел к покосившемуся на него хмуро человеку. Один глаз у того заплыл, да и на морде следы наблюдаются. А нос, судя по всему, сломан. Это не страшно. Иным боксерам по несколько раз ломали. Приятного мало, однако умирают от таких ударов крайне редко.

Если мысленно убрать синяки, приятный на вид мужчина под сорок. Не размазня какая, крепкий и не мог не воевать. Пусть в политотделе, но легко представить с орденами.

- Капитан Воронович, - представился, демонстрируя удостоверение. - Расскажите Дмитрий Владимирович, что произошло.

- Да не знаю я ничего, - глядя перед собой, буркнул тот.

- Как это было, способны вспомнить? - терпеливо продолжил Иван. - Вы вышли внести мусор?

- Какой мусор?

- Ну не в политотдел же в таком виде направлялись?

- Никуда я не собирался.

- И? - не дождавшись продолжения нажал.

- В дверь позвонили. Открыл. Сразу в морду получил. Все.

- И кто это был?

- Не знаю!

- Один или больше?

- Ничего не помню!

- Совсем ничего?

Молчание.

- Как одет был человек, в форме или штатском? Какого роста, видели ли раньше?

- Не помню, - после долго молчания, ответил он. - Что вы ко мне привязались! Ничего не знаю! У меня сотрясение, вот! Оставьте в покое!

Это прозвучало на грани истерики и совсем не стыковалось с первым впечатлением.

- Зря вы так, - с сожалением уронил Иван, - всегда лучше честно со следователем говорить. Он тоже человек и способен понять, если кто оступился случайно.

Не дождавшись покаяния от насупившегося, поднялся и двинулся на выход. Никакими буржуазными националистами здесь не пахло. Не стал бы кавторанг такое скрывать. Чего ради? Очень смахивает на сведение счетов между своими. Прекрасно знает, кто на него набросился и сдавать не хочет. А это сужает круг до достаточно узкого. Вариантов имелось несколько и требовалось поговорить с соседями и родственниками. К сослуживцам в последнюю очередь. На базу придется выписывать пропуск и объяснять флотскому начальству причину. А там, обычное поведение, примутся товарища всячески выгораживать. Даже не от большой любви. ЧП никому не на пользу.

Через четыре часа, изрядно уставший от беготни и повторяющихся разговоров он слушал женские рыдания. В какой-то книжке он в детстве читал, что мужчины якобы теряются от слез слабого пола. Стоит разнюниться и теряешь соображение. Хочется утешать и гладить по плечику, лишь бы успокоилась. Автора он не помнил и нисколько по данному поводу не страдал. Слезы не производили на него ни малейшего впечатления. И не из черствости. Просто приходилось и прежде сталкиваться. Поток воды, а сама врет напропалую. По личному опыту, самые опасные дети, а потом женщины. Первые еще не испытали на собственной шкуре настоящую боль и привыкли к послаблению по возрасту. Их бы в армию мобилизовывать лет в 12-15 (раньше автомат не удержат) прекрасные бойцы получились бы. Жестокие, не боящиеся смерти и легко внушаемые. Они не думают о смерти или родственниках - главное выполнить задачу.

А от слабого пола не ждешь подлянки и непременно вляпаешься. На хуторах такие могли отравы в молоко подсыпать или ножом ударить. Эти, как раз, за близких бились. Их понять проще, но доверять словам или слезам, извините.

Ольга Симакова еще раз хлюпнула покрасневшим носом и взяв предложенный платок, принялась вытирать потекшую тушь. Красится в советской стране было не особо принято, однако прямого запрета не существовало. Некоторые дамы, особенно в западных областях и начальственные жены использовали всевозможные приемы для украшения. Ирка однажды продемонстрировала, как правильно наносить боевую раскраску. Откровенно говоря, ничего он не уловил помимо помады. Здесь чуточку подкрасить, там подмазать. Ничего яркого, как бывает у девиц свободного поведения.

Результат всерьез впечатлил. Она умудрилась нечто такое подчеркнуть, что сразу захотелось срочно стереть, а то все мужики приставать станут. Ирья и без того красивая. Вечно на нее посматривают. Причем ничуть не похожа на артистку вроде Орловой или Серовой. Совсем другой тип. Скандинавский. Но при этом он уверен, что если и найдет кого получше, то не станет прятаться по углам. Есть в ней, при всем огромном количестве ехидства и сознательного отстранения от советских порядков честность.

- Ну пьет Николай, - хлюпая симпатичным вздернутым носиком, прохныкала Ольга. - До войны совсем другой человек был. А теперь вечно под мухой и это, - глянула искоса, - иногда совсем ничего не получается по мужской части. Чем больше надирается, - а вот это уже злость в голосе, - тем меньше выходит. И дергается от этого. Ревнует ко всем столбам.

- То есть с товарищем Каратовым вы не встречались? - уточнил Иван. Ему совсем другую версию изложили, причем сразу две бабы. Соседи - лучшие друзья милиции. Даже не в коммуналке всегда готовы доложить, про поведение подозрительных лиц.

- Дима так красиво ухаживал, - со вздохом призналась. - Цветы дарил, подарки.

А муж ну совсем-совсем без причины ревновал. Пока не выдержал и не пришел с разборками. Или кавторанг ляпнул чего обидное на претензии, или кровь взыграла у капитан-лейтенанта Симакова. И понеслось. Все лучше, чем подумалось сначала. На прошлой неделе прямо на улице остановил двух работников с 'железки' с очень характерными свертками. Оказалось, ружья, однако не армейские. Охотничьи. Старинные, красиво оформленные. Позолота и все такое. Даже с виду стоят немало. На вопрос где взяли, стоят и мнутся. Ну куда денутся, когда МГБ с подозрением смотрит. Показали. Стоит на запасных путях открытый вагон, а внутри навалом таких стволов. Буквально, не фигурально. Кучей свалены до потолка. Иные от тяжести погнулись и теперь разве не выброс. Привезли из Германии в качестве трофеев неизвестно зачем. Охотникам такие без надобности. Стоят сильно дорого. На подарки начальству? Зачем сотнями тащить, да еще таким паршивым образом? И ведь, реально, должны до черта стоить. Клейма какие-то, даты аж 19 века. Ну и что прикажешь делать? Дал пинка для профилактики сильно умным рабочим, не сажать же, если на той станции еще и не то найти можно. Десятки эшелонов каждый день и временами стоят плотными рядами. Тут и охрана не поможет, за каждым вагоном не уследишь. Всех в тюрьму отправлять, работать некому станет. Привел железнодорожное начальство и заставил опечатать и часового поставить. Потом Студилину доложил по всей форме о недостатках на товарной станции. Вот и сейчас подумал, два морячка не поделили нечто ворованное. Стали отношения выяснять. Ан все проще.

- Где его можно найти?

- Если не на службе, - она еле заметно дернула плечиком, - то дома сидит.

Как поведали все видящие кумушки из соседних квартир, вылетела с утра, как ошпаренная. И сейчас сидела в столовке для офицерского состава, хотя давно все закончила. Не очень-то рвется возвращаться. Видать скандал начался под родной крышей и только потом выплеснулся наружу кулаками. Идти-то не далеко. Ровно на один этаж спуститься.

- Где ж еще?

В пивнушке, например. Или у приятеля.

- Пойдемте, - строго сказал Воронович.

- Зачем? - опять глаза набухли слезами.

- Чтоб дверь не ломал, если его нет. А то вдруг повесился.

- А? - она даже забыла про рыдания, часто заморгав от растерянности. - Николай?

- И правильно, - 'согласился' Иван. - Зачем себя жизни лишать? Я б бабу застрелил, чтоб сразу все проблемы решить, - и оскалился.

Женщина шарахнулась в угол, приняв идею всерьез. Кажется, он излишне много общается с Иркой. Заразила свой вечной иронией. И с утра с 'признанием' и сейчас. Или у него начинается профессиональная деформация? Врачи шутят насчет покойников, а он с подследственными. Так мертвые не обделаются с подобного юмора и жаловаться начальству не станут. А, плевать. Главное дело раскрыто. Бумажки написать, в папку подшить, в архив сдать. Все б так быстро и легко прокатывало.

- И что мне будет? - спросил капитан-лейтенант, обнаруженный по месту жительства. Он и не думал запираться и сразу во всем покаялся. На удивление почти трезв. Только что пришел со стоянки торпедных катеров. Служба прежде всего. Ответственный дурак. Лучше б развелся.

- Заявление пиши на имя начальника милиции.

Симаков послушно взял бумагу и принялся черкать под диктовку.

- Я такой-то, узнав о блядстве жены сгоряча набросился на ее любовника такого то числа в таком то месте, в чем чистосердечно раскаиваюсь и добровольно сообщаю. Надеюсь, товарищ Каратов не пострадал серьезно и зла на меня не держит. Число. Подпись.

Воронович перечитал, остался доволен и спрятал в карман бумагу.

- Сейчас оденешься и рысью побежишь в больницу извиняться.

Капитан-лейтенант дернулся.

- Именно так. Ладно, вместе пойдем. Пусть тоже выдаст бумагу, что не имеет претензий. Все равно никто не поверит, что сам упал. А потом оформлю на пару суток за мелкое хулиганство. Посидишь. Подумаешь на трезвую голову, как жить дальше. Честно говорю, дальше от меня ничего не зависит. Мои командиры твоим непременно отпишут. Какие меры примут, видно будет. Сейчас не карьера главная, а не сесть всерьез.

В кабинете не было никого. Хорошо ключ в дежурке оставили. Не успел начать писать, как ворвался старик.

- Уже вернулся? На мотоцикле ездить умеешь?

- Да.

- Тогда поехали пока не стемнело.

- А доложить о результатах?

- Потом. У нас рабочий день границ не имеет. Ночью напишешь.

- Что случилось-то? - без особой охоты следуя за ним, спросил Воронович.

- Авария. Три покойника.

- И почему уголовный розыск этим занимается?

- Мы всем занимаемся. Особенно при наличии трупов.

Мотоцикл оказался трофейным BMW с коляской. Практически новый и не покоцанный. Иван давно мечтал о таком, но купить не реально. То есть везли из оккупационных зон, да все больше для себя и большие начальники. Впрочем, денег у него не имелось. Жена похвастаться заработками не могла, библиотекарше платят сущие слезы, а иногда хотелось порадовать новым платьем или еще какой приятной ерундой. Полученная за прошлое сидение в лесах при демобилизации солидная сумма быстро таяла. Не до подобных приобретений. И, слава богу, как оказалось. Считай, бесплатно заполучил.

Ехать пришлось минут сорок на полной скорости. С какой стати городская милиция должна разбираться с происшествиями на дорогах так далеко? Хм... А кто должен в такой ситуации? Уголовка ближайшего населенного пункта в лице тамошнего неграмотного участкового? Так местами их и вовсе нет. А чем ОРУД заниматься должен? В такие моменты чувствуешь себя дурнем, на которого могут свалить чужие проблемы. Надо б поинтересоваться распределением обязанностей.

Причины, по которым они сюда мчались стали понятны с первого взгляда. Легковушка, из числа на которых ездит начальство вылетела от удара на обочину и перевернулась. С виду она стала похожа на гармошку. Не так давно им навстречу проехала знакомая труповозка из морга, а Яллак определено выразился насчет итога ДТП. Смотреть там не на кого и спасать тоже. Проезжающие машинально притормаживали, но не останавливались. Сердитый милиционер начинал махать рукой, чтоб уматывали. В помощи он не нуждался.

Возле стоящего криво грузовика с разбитым радиатором сидел с понурым видом знакомый лейтенант из комендатуры Пярну.

- Что случилось, Кравец? - когда тот поднял мутный взгляд на подошедших.

- Сбоку выскочил, - равнодушным тоном ответил тот, показав на проселочную дорогу, пересекающуюся с основным шоссе.

Как нарочно растут деревья и ничего из-за них не видно. Водитель просто обязан был остановиться прежде начала движения.

- А чего сам грузовик вел?

- Комбат попросил, - все также спокойно, ответил старый знакомый. - а мне на вокзал надо, невесту встречать. Она ждет.

Кажется, он не очень соображал с кем говорит.

- Все будет нормально.

Яллак поманил за собой Вороновича и когда отошли подальше, сквозь зубы произнес:

- Ты знаешь, что бывает, когда гибнет второй секретарь обкома на пустом месте?

- Догадываюсь. Наказать немедленно виноватых.

- Поэтому ничего не обещай никогда и никому. А сейчас мы с тобой все тщательно зарисуем, измерим до сантиметра и составим протокол, чтоб придраться не к чему было. Суд не наше дело, а вот что пойдет туда и на основании чего рисуется статья, зависит от нас с тобой, понимаешь?

- Да.

- Вот и постарайся сделать все правильно. Чтоб комар носу не подточил. Кстати, так надо делать всегда и не только для начальства. Чтоб совесть была чиста и потом врать не начали на следствии, когда от шока отойдут. Рисуй схему с положением машин. Не забудь про деревья, мешающие обзору. А мы с товарищем, - ткнул пальцем в участкового, - замерим длину тормозного следа.

- Яллак, в МГБ есть криминалист Костиков...

- Я в курсе. Он и на ментов работает. Не так много в Таллине экспертов.

- Я к тому, что пусть попробует определить не пьяные ли были? Там до сих пор пахнет, аж бензин и кровь перешибает, но может разлилось.

- Соображаешь, - кивнул старик. - Сработаемся. Кстати, поздравляю с первым рабочим днем в качестве сотрудника рабоче-крестьянской милиции. Считай кончился, - он кивнул на садящееся солнце.

- И каждый раз так?

Хорошо Ирка привычная и не ждет ровно к четырем. Но спать не ложится и это плохо. А быстро они не закончат.

- Ну, не всегда, - усмехаясь, - Бывает хуже. Это ж у тебя сегодня была бытовуха обычная, без тяжких телесных и убийств, которые за час не раскроешь. Работай, капитан, иначе до утра не управимся.

1949г.

Знакомое тарахтение мотоцикла заставило Ирью довольно улыбнуться. Сегодня муж вернулся рано, еще только темнеть начало. Не часто он ее баловал, вечно занятый на работе. Зато, когда появлялся, могли отправиться погулять или даже в кино с театром. Уж что-что, а билет заранее приобретать не требовалось. Для него всегда находился, стоило показать удостоверение. При этом смотрел он исключительно трофейные фильмы, а на спектакль пошел один-единственный раз и долго потом плевался. Нельзя сказать ей понравилось, но уж больно демонстративно отказывался. Надеюсь не про новую породу яйценосных кур , ехидно поинтересовался как-то, обнаружив томик пьес на столе.

А вот книг ее муж не читал. Ну, если не считать уголовных кодексов и тому подобной специальной литературы. С военных повестей откровенно ругался, считая социалистический реализм полным враньем, не имеющим отношения к реальности. Классику и вовсе считал ненужной. Какой смысл терять время на страдания Анны Карениной или похождения Дон Кихота? - спрашивал недоумевающе. К нашей жизни это не имеет отношения.

Все ее попытки подсунуть хорошую литературу обычно кончались ничем. Но все ж Иван читал, но очень странно. Стоило Жданову осудить писателей и моментально проснулся интерес к их творчеству. Ахматову бросил на середине, с Зощенко хмыкал. 'Уже сатиру запрещают', пробурчал недовольно. А про 'На краю Ойкумены' высказался вполне определенно: 'Я не историк и не вижу вранья. Может потому и интересно'.

Она поднялась, невольно держась за спину. Ходить стало уже тяжело, живот серьезно мешал. Ноги тоже к вечеру опухали, но в целом беременность протекала замечательно. Почти не тошнило и перестало без причины портиться настроение. А то иногда до слез на пустом месте. Врач говорил - это случается у женщин в положении. Супруг оказался на редкость терпелив и в упор не замечал таких вещей. Правда, ему легче. Он дома не сидит и постоянно не сталкивается.

Дверь резко распахнулась и Иван влетел на полной скорости.

- Чемоданчик на месте? - спросил не здороваясь. Заранее приготовили для больницы кое-что. Бельишко, халатик, платье, кой-чего по мелочи. Заодно там лежали документы. - Одевайся! - и проскочил в дом. Через минуту вернулся, поставил груз на пол и принялся осторожно помогать одеваться. Помог застегнуться и надел ей на голову шапку-ушанку.

- Март месяц на дворе, - с недоумением возразила.

- Пригодится, - впихивая в карман заодно и беретик, - невнятно сказал.

- Я обычно не задаю лишних вопросов, - сказала Ирья, когда запихнул в другой карман ее пальто весомую пачку денег.

Еще вчера они считали, как дожить до конца месяца. Его капиталы, выплаченные за прошлые подвиги, давно растаяли, а взяток принципиальный начальник не брал. Разве иногда нечто съестное приносил. Не сильно часто. А тут еще ребенку много чего требовалось. Может последнее понижение цен от 1 марта кому радость и принесло, но удешевление часов, патефонов цемента, сена и телевизоров (!) на 25-30% их не особо касалось, за отсутствием возможности купить, что по прежней, что по новой цене. Падение цены на четверть у алкоголя способствовал увеличению у Ивана работы. Пить стали сильнее и прибавилось не просто валяющихся на улицах, но и преступлений с несчастными случаями. Продовольственные товары лишь на несколько процентов меньше стали стоить. И то, далеко не все.

- Откуда деньги? И я ведь пока не рожаю.

- Время сейчас самое неподходящее, - пробурчал Иван, помогая пройти и поддерживая. Повесил замок на дверь, - да деваться некуда. Петух жареный клюнул. Надо дергать на рывок.

- Хотя б по-русски скажи!

Ирья совершено свободно говорила на трех языках, но далеко не все специфические обороты понимала. Не с тем контингентом прежде общалась.

- В январе вышло секретное постановление Совета Министров СССР о депортации, - объяснил еле слышно на ухо. - Лето 41-го помнишь?

Она взглянула на мужа с забившимся сердцем. Такое не забудешь. Кстати, почему к ней не пришли до сих пор не понимает. Видать очень вовремя отец умер и где-то там в толстых гроссбухах НКВД строчку с разочарованием вычеркнули. А теперь и до нее дошла очередь.

- Официально забирать будут кулаков, бандитов, националистов и членов их семей. Лишить опоры 'лесных братьев'. Фактически грести не желающих вступать в колхоз и всяких подозрительных.

Воронович не первый день сидел на измене, услышав о готовящемся. До милиции подробности не доводили, а срывать с места жену перед самыми родами было страшно. Но сегодня ему вроде бы случайно сказал Кангаспуу о специфической категории попавших в список, столкнувшись в коридоре. Недобитых беляков окончательно выселяют. Но таких после первой высылки осталось немного и заодно уцелевших членов семей эмигрантов из прежней России. Не все люди сволочи, иные добро помнят.

- Заглянуть в утвержденный на самом верху перечень имен не в моей власти, - усаживая в коляску, говорил тихо. - Да там их тысячи, а исправлять задним числом никак. Запрещено. Печать поставили - все.

- Никак срок подошел? - воскликнула, высовываясь из-за забора соседка. Хорошая баба, но сильно говорливая. Вот и хорошо, когда поинтересуются кому положено, будет чего доложить.

- Да, Мина, - подтвердил Воронович. - Пока вроде ничего страшного, но в больницу. Пусть полежит, там лучше присмотрят.

Он поставил жене на колени чемоданчик и залез в седло, ударив ногой по стартеру. Двигатель взревел, а Воронович еще и добавил газ. Выслушивать неуместные пожелания настроения не имелось. Даже если они искренние.

- Я так понимаю, - сказала Ирья, - туда мы не едем.

Он молча кивнул.

- А куда?

- Не на ходу, - добавляя газ, ответил муж.

Они выскочили на окраину и подрулили к стоящему на обочине грузовику с какими-то ящиками в кузове.

- Мы так не договаривались, - возмущенно сказал маленький чернявый человечек в старой шинели без погон. - Она ж на сносях!

- А беременная не человек? - помогая вылезти Ирье, холодно спросил Иван.

- Растрясет в дороге, а мне отвечать?

- Хочешь по статье ответить? - негромко удивился Воронович.

Экспедитор, потому что водитель, с интересом посматривал со своего окна, тяжко вздохнул.

- Садитесь в кабину, мадам.

- Нет, - испуганно возразила она. - Я лучше в кузове, а то укачает.

Прислушивающийся водитель быстро закивал. Ему явно не хотелось нюхать рвоту.

- Там есть скамейка.

- Прощайтесь уже, - пробурчал чернявый.

Иван закинул чемодан в кузов, подсадил жену и забрался сам.

- Запомни, - сказал, убедившись, что его не могут услышать. Окошка сзади в кабине было забито фанеркой. - Ты не ты. Акцента нет, так что никто удивляться не станет. В чемодане лежат документы на имя Светланы Ивановны Гусевой.

Она была одна из пропавших по тому самому делу многократного женского убийства. Тело так и не опознали, а бумаги остались в гостинице и были сданы персоналом в милицию. Уже тогда могли б почесаться и всерьез искать. Может быть не погибли бы остальные.

Все необходимое Воронович просто спер из вещдоков. Точнее сразу не оформил, а потом уже и не важно стало. И так приговор к вышке, без сомнений, корячился. Валялись в сейфе на погибшую и еще парочку девушек всякие справки и направления, пока не прибрал уже с определенной целью. Слишком хорошо он знал родную власть и собственную женщину отдавать на съедение не собирался.

- Что?

- Тебе нужно спрятаться от всесоюзного розыска. Помолчи и дослушай. В паспорте краткая справка по биографии. Пока едешь - выучишь. Потом порви или сожги.

- И давно ты готовился? - ошеломлено спросила Ирья.

Ее муж предстал в очень неожиданном свете. Правильный работник органов и честный партиец внезапно оказался сомнительным типом, делающим липовые документы. Приятно грело, что для нее старался. И наводила ужас простейшая мысль: за такое вполне может загреметь надолго в лагерь. А то и расстрельная статья. В отличие от Ивана уголовный кодекс не читала, о чем остро пожалела. И ведь явно заранее задумался о неприятной ситуации. Проще было не жениться.

- Не со вчера, - не моргнув глазом, признался. - Документы чистые, легенда нормальная. Если все пойдет, как задумано, никакая милиция не прицепится. Главное хорошо запомни кто ты и откуда, и ни ногой по тем адресам. И никаких эстонцев ты сроду не видела, кроме парочки в Ленинграде до войны!

Ей тоже срок положен? При любом варианте нельзя сознаваться откуда документы. И его подведешь, и себя не спасешь. Нашла на улице? Кто поверит в эту ерунду!

- Как далеко я уеду с таким пузом? - машинально положив руку на живот, спросила жалобным тоном, от которого самой стало противно. Но ей было по-настоящему страшно.

- Ты предпочитаешь рожать в тюрьме, - жестко спросил Иван, - а затем ехать по этапу с грудничком и с пропавшим молоком? Ну, прости, - обнимая и прижимая к себе, смотреть в испуганные глаза он не мог и чувствовал себя последней сволочью, отправляя одну. В последнее время она подурнела, ноги стали опухать и было жаль отправлять в неизвестность, понимая насколько неожиданно и тяжело. Но так у нее хороший шанс пересидеть очередную компанию. Постановление касается Прибалтики и слегка пограничных районов РСФСР, где эстонцы тоже есть и нередко помогают бандитам. Как закончится очередная компания, можно тихо уволиться и податься за ней. На прежнем месте никто не в курсе, кроме Эдика, о женитьбе. У нее на работе анкету по настоятельному совету не исправляла, никому не говорила, а он год не появлялся. Что мужчина есть, в курсе, но мало ли офицеров на свете. Если ковыряться специально не станут, можно соскочить. Слава богу, систему он прекрасно знал изнутри и как ее обмануть тоже. А вот если уйти внезапно, его станут искать всерьез. Требовалось переждать.

- Все будет нормально, - максимально уверенно заявил, не чувствуя убежденности в собственных словах. - Главное сейчас не попасть под каток. Они тебя посадят на поезд за пределами республики. А потом я по своим каналам постараюсь уладить. Как только смогу, дам знать.

- Куда?

- Я буду знать где тебя искать, не волнуйся. Но быстро весточки не жди. За неделю такие дела не делаются. И за две тоже.

- Ну долго еще? - спросил недовольно водитель, высовываясь из кабины. - У меня график.

- Все. Езжай. И имя с фамилией не перепутай!

Ирья проморгалась от слез не скоро. Ребенок, будто понимая, не мешал. Наконец по-простому вытерла нос рукавом и полезла в чемоданчик. Паспорт нашелся на имя Гусевой. Настоящий отсутствовал, но фотография та же, что и в прежнем. Правда новая личность была слегка моложе, согласно свидетельству о рождении. Подумав, признала правильность. Вдруг обыскивать станут, как объяснить наличие второго. Школу заканчивала Светлана в Ленинграде. Справка об эвакуации. Потом обнаружились диплом педагогического факультета и направление в город Псков. Учительницей русского языка. Не немецкого, что было бы логично.

Краткая биография сообщала недостающие подробности. Родители померли в блокаду. Дом разбомбили. Очень перекликалось с ее настоящей жизнью, а значит и запомнить легко. Главное четко знать ключевые моменты. Прежний адрес, имена родителей. Жила в общежитии, потом комиссия по распределению заявила, надо ехать в провинцию.

Интересно, Иван все это сам рисовал? Не похоже. Опыта у нее определять фальшивки не имеется и явных подчисток не было. Но уж больно похоже на реальную биографию. А значит Светлана претензии предъявлять не будет и про потерю заявлять тоже. Кто-то из зарезанных на улице... Ребенок недовольно толкнул ногой, реагируя на волнение.

- Все, Алек, - согласилась. Почему-то была уверена в мальчике. Живя в этой стране назвать Альбертом было б неразумно. Потому сошлись на Александре. Достаточно нейтрально и отца мать иногда звала Алеком, так что память останется. И не только по первым буквам. Говорить этого Ивану не стала. Не потому что обидится. Просто это ее. Личное. - Я больше не стану по пустякам нервничать. Веришь?

Судя по дальнейшему отсутствию пихания, успокоился. Еще раз мысленно повторила необходимое и убедившись - запомнила, порвала бумажку. Сидела и просто смотрела на хорошо знакомый холмистый пейзаж. Южная Эстония красивейшее место. До войны она состояла в Ко́дутютред, то есть дочерях родины. Организация скаутов, нечто напоминающее советских пионеров, но немалое количество времени уделяющая разнообразным физическим упражнениям. Например, ходили в походы с ночевкой или ездили на велосипедах по стране, знакомясь с достопримечательностями. Конечно, это делалось и для патриотического воспитания, но записывать всех членов в антисоветчики, как и состоящих в Ка́йтселийте нельзя. Все люди разные. Даже коммунисты, как выяснилось, не одинаковы. Наверняка же кто-то намекнул Ивану из причастных к депортациям, иначе б не засуетился.

Это началось 25 марта. К вызовам в любое время он давно притерпелся и ничему не удивлялся. Происшествия обычно случаются по ночам, частенько по выходным, а в праздники он дома и вовсе не появлялся. Хорошо еще когда 'пьяный попал под поезд' или 'выпив, стали выяснять отношения'. С бытовухой разбираться самое милое дело. Прямо на глазах свидетелей жена пырнула ножом и потом сидела до приезда наряда, рыдая. Или убил соседа и пошел спать, настолько 'косой', что не соображал, что сделал. В таких случаях можно спокойно спихнуть оформление на подчиненных.

Гораздо хуже, когда в подворотне дали местному комсоргу железной трубой по башке, а политработника военно-морской базы отделали до полусмерти прямо на пороге квартиры. Сразу политическую подкладку начинают искать, устраивая нервотрепку и требуя результат прямо вот к утру. В первом случае оказался обычный грабеж, во втором еще лучше - муж любовницы постарался. Был бы пострадавший не офицер из самой паршивой категории, погрозил бы пальцем и закрыл дело. По любым понятиям мужик прав, но с флота его выперли.

Так что работа нервная, постоянные дежурства, включая ночные. Бесконечные звонки. Когда в дежурке сидишь, ощущение, весь город на ушах стоит. Постоянно звонят. Не обязательно грабеж или убийство, но в сто сорокатысячном портовом городе ежедневно случаются несчастные случаи, кражи, драки и даже самоубийства. И на любое происшествие надо писать кучу бумаг, проверять прежние, не подошел ли срок следствия к концу - а это крайне важно, ну и отвечать перед начальством всех уровней за любую неприятность, будто сам обязан пресечь лично.

Притом такая жизнь ему первоначально нравилась. Новый опыт и реально полезным делом занимаешься. Поиску преступников он профессионально обучался с 41го, только профиль изменился. Если прежде были шпионы, диверсанты и предатели, то теперь обычные урки и масса хозяйственных и бытовых нарушений. Иногда сложно сказать где проходит грань между сознательным и случайным преступлением. Тут уж приходится слушаться инстинктов.

Следствие очень хорошо учит жизни. Быстро понимаешь, что все врут и не обязательно из злодейских побуждений. В рабочее время к бабе ходит и не хочет, чтоб жена узнала, к примеру, или пивной сидел, а супруге втирал про партсобрание. Но быстро, почти безошибочно определять учишься, что люди из себя представляют. А через год все повторяется уже в привычной колее. Преступления чаще всего типовые и не так много мотивов.

Да еще и регулярно выходят постановления об усилении борьбы с тем или этим и сразу идет накат сверху. Покажи показатели. Слава богу, его отдел по убийствам и тяжким физическим, а мелочевкой лишь попутно, занимается, когда требуется усиление. Правда, приходится много чаще за город в помощь оперативной группе МГБ, но уже на подхвате и в оцеплении, а не в первых рядах.

Так что ничего удивительно в самом вызове не было. А вот место, куда приказали явиться достаточно не типичное - кинотеатр, бывший 'Гранд-Марина'. Многие его и сейчас так называют. На удивление сохранился после всех катаклизмов практически в первозданном виде. Кресла, безусловно, пообтерлись, позолота на стенах тоже. Но само здание снаружи и внутри неплохо смотрится.

Задним числом сообразил, в любом другом месте просто не хватило бы объема всех вместить. Собрали чуть не весь, а возможно и весь партийно-хозяйственный актив, добавив милицию и комсомольских активистов. Прямо со сцены Кумм (говорящая фамилия) зачитал указ о депортации враждебных элементов и инструкцию. Очень гуманно, скажем откровенно, написанную. В 41м глав семей-мужчин отделяли и сразу срок. Сейчас всех вместе в ссылку. К тому же вместо ста килограмм вещей разрешалось взять полторы тонны.

Потом всех присутствующих разбили на тройки-четвертки и дали список из парочки семей, которых нужно было отконвоировать на товарную станцию Копли. Все было обставлено очень четко и заранее распределено кто с кем и кого брать. Уклониться в последний момент - признать себя скрывающимся врагом. Возможно никто и не сомневался, но дураков искать причину не участвовать, не обнаружилось. А тройки создавались не просто так. Один партийный из горкома-райкома, комсомолец из молодых и милиционер. Иногда добавляли кого-то из моряков для демонстрации силы. Но и так все с оружием и поскольку из разных организаций не ясно кто стукнет моментально. Понятно же, доверия никакого, все следят друг за другом. Лучше всего действовать по инструкции от сих до сих.

В шесть утра Воронович уже стучал в первую дверь. Никто не знает, как унести трем женщинам, из которых одна пожилая, а вторая с трехлетним ребенком столько добра? А собрать в течение часа, когда тебя подняли на рассвете и ничего не соображаешь? Нет, может в деревне и можно погрузить в телегу, но городским откуда транспорт срочно взять, если их не выпускают? Мечутся, как курицы, не соображая, что взять в первую очередь. Уж точно не красивое платье. Хотя, может его продать можно, но сейчас они думают не о том. Если вообще способны размышлять. Неприятно. Сиди здесь какой бывший, служивший у немцев, и цеди с ненавистью ругательства, было б много проще. А эти помрут бессмысленно.

Только и остается, как сквозь зубы советовать взять швейную машинку и теплые вещи, включая ватник с валенками. Хоть зимой не замерзнут в степи Казахстана. Благодарности он не ждал. Не за что говорить спасибо, если вышвыривают из родного дома навсегда. Такая занятная формулировка у указа. Высылка навечно.

- Давай! - орал охранник, больше для остальных, чем по делу. - Шевелись, чухонская немощь!

Женщины с натугой толкали тележку с флягами. Доходили до очередного вагона, оттуда передавали ведро. Его наполняли и шли дальше. Потом цикл повторялся. Воронович молча смотрел. Он сознательно не поставил на работу мужчин. Меньше шансов на эксцесс. Да и наполнить из колонки не так сложно. Но потом можно на законных основаниях выдать трудившимся бабам сухой паек. У городских и еды-то особо не имелось. Станут с ними остальные делиться или нет неизвестно.

Отправление эшелонов пошло уже после обеда. Таллин справился достаточно быстро. На станции проверяли специальные семейные карточки, вычеркивая прибывших и проверяя соответствие. Мало ли, может в запарке прихватили кого не того или подмена со стороны врагов народа. Очень важного для них человека спрятали. Дважды, на удивление такое происходило. Но здесь, скорее, глупость исполнителей. Не проверяя документы забрали трех в одной квартире. А что один в списках не значился даже не удосужились проверить. Еще несколько пытались бежать в пути. Двоих застрелили, один сумел удрать, парочку задержали. Из вагона уже не сдернуть. Конвойные с собаками и двери закрывают при заполнении.

Но вот провинция затягивала выполнение приказа. К вечеру еще не прибыло и трети намеченного. Расстояние и сборы не позволяли в срок организовать все по инструкции. Воронович в деревню не поехал, но ему пришлось налаживать снабжение едой и водой сидящих под арестом в вагонах. Двое суток без отдыха и сна на ногах и бесконечная беготня. Начальников много, а ответственность сверх инструкции брать не хотят. Если что, они разрешения на поставки воды не давали.

- Капитан Воронович? - спросил из-за спины спокойный голос.

- Я, - обернувшись, подтвердил.

Лицо смутно знакомое, где-то видел и совсем недавно. Не иначе в кинотеатре или прямо здесь, на товарной. Одет в ладно сидящий штатский пиджак, похоже специально на него шили. Ткань импортная, но не похож на трофейный.

- Пройдемте с нами.

За спиной у него торчали двое с сержантскими погонами и мордами поперек себя шире. Вот этих он знал, хотя и не лично. Приходилось сталкиваться. Кажется, дождался.

- С кем это с вами? - спросил брюзгливо, чисто для проформы.

Чужие нынче здесь не ходят, да и эти, из тюрьмы, не случайны. Видать совсем некого привлечь для задержания. Все в разгоне. Сопротивляться? Какой смысл. Пока еще есть возможность выскочить. Слишком долго представлял себе, как это произойдет и думал позже. Поневоле напрягся.

'Гражданский' продемонстрировал удостоверение быстрым смазанным движением. Так делают, когда не хотят, чтоб фамилию и звание запомнил. А это дает нечто хорошее. Чего стесняться, когда сажать собираются.

- Необходимо допросить в качестве свидетеля, - ответил 'штатский', заметно напрягаясь и отслеживая движения капитана.

Ого, подумал тот, узнавая позу. А не из кабинетных. Умеет. Зачем тогда врет по-глупому? Такое пройдет разве с первый раз попавшим в жернова. Сам их крутил и прекрасно знаю порядки.

- Август! - окликнул Воронович своего лейтенанта. - Проследишь, чтоб хлеб им дали, когда закончат.

- Есть! - ответил тот в некоторой растерянности. Не иначе все понял.

- Ну пойдемте. По какому хоть делу?

- На месте объяснят.

Привезли, как и ожидалось не в обычную, а внутреннюю тюрьму МГБ. Причем, как только закрылись ворота, стесняться перестали. Тщательный обыск, забрали оружие и только после этого провели в хорошо знакомый кабинет. Сам в нем неоднократно допрашивал подследственных. Ничего с тех пор не изменилось. Выходящее во внутренний двор окно закрыто решеткой. Письменный стол, в углу железный сейф, некогда покрашенный защитной краской. С тех пор много воды утекло и краска местами облупилась. Вполне в стиле стен, которые тоже в проплешинах от ободранной штукатурки.

За столом сидел майор, рядом на стуле капитан. Оба незнакомые, что очень странно. Видать приехали с Москаленко. С переводом в милицию он практически перестал общаться с бывшими коллегами и об изменениях не в курсе. Не из обиды, просто времени нет. Да и не настолько друзья, чтоб встречаться по праздникам и обмениваться байками. Секретность, ага. Одного Эдика уважал из прежних.

Воронович, повинуясь небрежному жесту, автоматически сел на табурет в углу.

- Начальник следственного отдела майор Пряхин, - сказал старший по званию, после длинной паузы. Глаза умные и жесткие. Очень хорошо знакомые. Каждый день в зеркале видит такие же.

Воронович молча ждал. Ему приходилось бывать с обеих сторон стола и как себя вести прекрасно знал. Сами все объяснят и ничего подыгрывать. Все равно не поверят в наивность, начни болтать об ошибке. Меня ж пригласили свидетелем, так?

- Капитан Черняк, - показал на второго.

Что-то здесь было не так. Сразу оба присланы внезапно? Причем хорошо знакомого прежнего начальника отдела, Виктора Ивановича Никеева сняли и он не услышал? Плохо. С тем можно было нормально говорить и подляну б своему из системы без приказа не кинул. Чтоб не говорили, если работника НКВД сразу не расстреляли, он и после чисток 30х всплывал. Посаженные, при Берии в войну, практически все амнистированы и получили немалые должности на фронте вместо штрафбата. Еще и на это был расчет. Теперь все поворачивается нехорошей стороной.

- По поводу чего меня сюда доставили? - спросил Воронович.

- Сначала стандартные ответы для анкеты, - сказал Черняк.

Воронович привычно отвечал, внимательно слушая. Не нравился ему капитан. Такой корректный и вежливый. Непременно гадость отмочит, когда не ждешь. Сам нередко баловался: усыпляешь бдительность ничего не значащими вопросиками и в общей куче подсовываешь неожиданный.

- Что вы знаете о подпольной организации русских националистов, несогласных с политикой Центрального Комитета ВКП(б)? - все тем же абсолютно лишенным интонации голосом, спросил капитан.

Только готовность к такому заставила не вылупиться в изумлении с криком: 'Что'? Вот такого он точно не ожидал. Вся обдуманная защита неуместна абсолютно.

- Ничего не знаю, - так же спокойно сообщил Воронович. - В первый раз слышу.

В голове между тем стремительно прокручивалось недавнее. Борьба с космополитами, идеологические указания по поводу литературных журналов, фактический обрыв связей с заграницей и выпячивание роли русских изобретателей по поводу и без повода. Иногда до смешного доходило. Паровоз с парашютом тоже русское изобретение. Жданов умер в конце августа прошлого года, но компания продолжается и без него. Но Иван Иванович Воронович то к этому причем? Ни за, ни против официально не выступал. А неофициально с эстонцами в отделе такие вещи обсуждать глупо. А русских у него только он сам. Не считать же недавно присланного Амбарцумяна русаком, даже если тот родился в Рязани.

- Вам знаком генерал-лейтенант Кубаткин?

Это был начальник Ленинградского управление Госбезопасности. По уровню он соответствовал прибалтийским республиканским начальникам, а фактически стоял выше. Якобы обмен опытом, а на самом деле какие-то трения в высших кругах. Ленинградский порт пытался перетянуть на себя вывоз из немецкой оккупационной зоны. Железная дорога за малой пропускной способностью не справлялась с потоком грузов. Раздевали фрицев качественно, причем вопреки договоренностям о репарациях с бывшими союзниками в Потсдаме. Оно и понятно, нам нужно восстанавливать порушенное хозяйство и не стеснялись.

Неизвестно насколько генерал-лейтенант толковый начальник, но в Таллине основном пил и проверял склады с трофейным добром, не забывая барахло отложить для подарков. Но не тот уровень, чтоб с замначальника отдела уголовки общаться.

- Так точно. Приезжал в Таллин в связи с делом о спирте. Поздоровался за руку и похвалил.

Там присутствовало два десятка человек и глупо отрицать. Но куда поворачивает допрос Вороновичу нравилось все меньше.

- За что же? - это спросил майор.

- За примерную службу.

По крайней мере так написано в приказе.

- После чего перевели в милицию с повышением.

- Ну и что? - изобразил непонимание. - В одной системе работаем, а требовалось укреплять отдел.

- Или расставлял лично обязанных людей на ключевые посты.

- Русский националист в Эстонии?

- Откуда вы знаете, про его членство в подпольной организации?

Ох, надо ж было так сглупить. Теперь это придурок радостно думает подловил на оговорке.

- Вы сами сказали.

- Я ничего такого не произносил!

- Я очень хорошо понимаю намеки. И, честное слово, не понимаю, о чем речь.

- О попытке создания Российской коммунистической партии в противовес всесоюзной и захватить власть.

Что-то там в верхах сильно изменилось после смерти Жданова. Теперь русских взялись гнобить. Но я-то причем?!

- Вот же сволочи! - сказал искренне, подразумевая сразу и тех, и этих. Абсолютно лишние эти сложности. Своих замечательно хватает, чтоб чужие грехи на шею вешать.

- Когда вам поставили задание завербовать Кубаткина?

- Кто поставил? - в полном недоумении переспросил Воронович.

- Отвечай на вопросы! - резко переходя на 'ты' и уже не сдерживаясь, заорал следователь.

- Задания мне ставят на планерке. О других не ведаю.

Он уже осознал, что залетел и крепко. Но не понимал причин странного ареста. В СССР ничего не делается просто так, особенно в органах. Но сверху не спускали команду на ловлю русских националистов. О таком он бы знал. И даже догадывался о дате вербовки. Варшава. Американцы с англичанами. А может и поляки. Потому дальнейший цирк не особо волновал. Это все для проформы. Реально опасного ничего у них нет, что совсем не отменяет весомый срок.

Капитан Черняк еще побушевал, меча угрозы и требуя сознаться сразу в работе на вражескую разведку и подкопе под интернационализм. Пряхин молча наблюдал, не вмешиваясь. Потом зачитал постановление об аресте.

Теперь уже никто не изображал случайность. Отправили во внутреннюю тюрьму. Правильный обыск с отбиранием ремня и заглядыванием даже в задницу. Осмотр тела для описания особых примет: родинок, шрамов, татуировок. Если первого и третьего не имелось, то следов от ранений огнестрельных и холодным оружием хватало. Три ранения, одно тяжелое, не считая не оставивших внешних следов тифа и сломанной руки.

Остригли налысо и сфотографировали. Затем 'сыграл на баяне'. То есть специалист с помощью валика наносит на стекло тонкий слой краски. Все десять пальцев осторожно поворачиваются и таким образом весь получается оттиск подушечки, боковых сторон и верхней части у ногтя. Потом посадили в одиночку. Очень логично, чтоб не пересекался с подельниками. Под потолком маленькое окошко, света чуть-чуть. Вместо солнца электрическая лампочка. Ее никогда не выключают и первое время здорово мешает, тем более, укрываться с головой запрещено. На стене в деревянной рамочке 'Правила внутреннего распорядка'. Сплошные нельзя. Лежать днем, спать на кровати и сидя и так далее. Каждые пять минут 'волчок' с грохотом открывается и надзиратель кричит:

- Не спать! Запрещено!

И так до самого отбоя.

Сигнал на него подается громким воплем:

- Лоооожись спать!

Не успел рухнуть на койку, как заскрежетал замок и в распахнутую дверь надзиратель спросил, будто сидело не меньше десятка заключенных:

- Кто на букву 'В':

- Я! - послушно ответил Иван, неплохо зная порядки и без прочитанных 'Правил'.

- Фамилия?

- Воронович.

- На допрос. Одевайся.

Опять в кабинете сидели сразу двое.

- Где твоя жена? - сходу спросил Пряхин.

- Откуда мне знать? - чувствуя злое торжество, не зря целую операцию организовал по уходу, удивился Воронович. Пусть все пошло неправильно, но из-под удара Ирку четко вывел. И шантажировать его нечем. - Третий день на казарменном положении. Фашистов в эшелоны трамбуем.

- Ты мне дурочку не валяй! В больницу повез еще 24го, но так и не привез!

- Что? Беременную бабу в акушерском потеряли? Это что ж делается?!

- Да он издевается, - доверительным тоном сказал Черняк начальнику. - До сих пор не понимает, во что вляпался.

- Да, не понимаю. Жена-то, чем не угодила? К русским националистам отнести нельзя. Эстонка. Зачем вам сдалась?

- Какая она к чертовой матери эстонка! - рявкнул Пряхин. - Кто родители? Отец, - извлекая какую-то бумагу из папки, провозгласил торжественно, - Альберт Иоганович Соокаск. Сын православного священника, - многозначительный взгляд.

Ну да, православных частенько записывали русскими. Главное при царизме не происхождение, а вероисповедование. Но с такой фамилией сложно заподозрить в приезде из Тамбова. Соо - болото. Каск - береза.

- Окончил Виленское пехотное юнкерское училище, Николаевскую академию Генерального штаба. Служил офицером в царской армии, на 16 год подполковник.

- Она говорила давно умер от ран, полученных на империалистической войне.

- О да, скончался своевременно, иначе бы сами расстреляли!

Вошедший в раж капитан неизвестно кому погрозил кулаком.

- Только сначала поддержал корниловский мятеж и после поражения бежал в Эстонию. Служил в местных войсках и участвовал в наступлении на колыбель нашей революции Петроград!

Он задохнулся и налил себе из графина в стакан, жадно выпив.

- Вот же гад, - прокомментировал в паузе Воронович. - Если б я знал!

Интересно, специально копали или в связи с депортацией всех подряд шерстили. Про участие в походе 19го года Ирка ничего не говорила даже ему и в анкетах не писала. Впрочем, при желании, такие вещи установить не особо сложно. Архивы в 40м никто не жег. Прежние офицеры пошли в территориальные корпуса. Кто до революции звания получил не могли не участвовать в гражданской и прекрасно знали русский язык.

- Мать, - с каким-то садистским блеском в глазах, словно упиваясь, продолжал Черняк, - потомственная дворянка Мещерская Аглая Родионовна. Тоже неизвестно?

- Имя знаю. Происхождение... Ну, да виноват. Но вы ж поймите, красивая и породу видно. Я ж детдомовский. Подзаборный. А тут голубая кровь - самый смак. Да и в общежитие обрыдло кантоваться. А повалять дворяночку...

- Молчать! - заорал Пряхин. - Ты нас за идиотов держишь? Когда она будет сидеть здесь, запоешь, как миленький!

- Да сажайте дуру! Мне-то что!

Они переглянулись.

- Продолжайте, - сказал майор и вышел.

В течение трех следующих часов Черняк вопросов не задавал. Что-то читал в деле, точнее нескольких, явно четыре папки наклепать не успели бы. Делал выписки и с умным видом нечто заполнял. На Вороновича он внимания не обращал. Тот тоже не интересовался, когда к сути перейдем. На курсах им и такое втолковывали, когда подследственный от непонятности происходящего нервничает и сам норовит начать говорить. На практике, такой ерундой не страдал. Ему обычно требовалось по-быстрому расколоть очередного фашистика о соратниках. Затягивать нельзя, почуют и снимутся с прежнего места. В милиции, тем более. Там сроки на исполнения существуют и начальство звереет, если вовремя на сплавишь в суд. Так что мариновать можно разве до первого допроса. Потом колоть надо и максимально быстро. Этому торопиться, похоже, некуда.

Довольно долго Воронович перебирал в уме партизан отряда. Живых и мертвых. Буквально повзводно. Имена, фамилии, клички. Самых первых он помнил прекрасно, но выживших среди них почти не имелось. Чем позже и больше их становилось, тем сложнее. Но тоже занятие. Хватило надолго. Потом невольно задремал и дернулся от крика:

- Не спать на допросе!

Говорить об отсутствии вопросов бессмысленно. Пока идет первичная обработка.

Отпустил следователь в тюрьму уже на рассвете. Но стоило лечь на койку и надзиратель потребовал подниматься.

- Я только от следователя, - заявил, уже догадываясь об ответе. Так и вышло.

- Записка-разрешение от него спать днем есть?

- Нет.

- Значит, не заслужил! Подъем!

Допрашивали теперь и днем, и ночью. Причем никакой конкретики. Тот требовали разоружиться перед партией, то обещали снисхождение, если покается и сдаст других членов организации. У Вороновича было четкое ощущение, что сценария изначально не существовало. Кто-то в очередной раз попытался бежать быстрее паровоза. Лично он под руку подвернулся, а не был запланирован в качестве резидента и подпольщика. Легче от этого не было. Придешь в камеру утром, едва уснешь - голос надзирателя:

- Подъем!

Это натуральная пытка. Три-пять дней и дуреешь, не сознавая себя. Готов подписать и согласиться с чем угодно. Даже пытать не требуется. Хотя, чем такое издевательство лучше сапог тюремщиков? Он это прекрасно понимал и боролся исключительно на самолюбии. Стоит начать говорить и найдут к чему прицепиться. Потому лишь 'да', 'нет', 'не знаю', 'не помню'. Ирку до сих пор не предъявили и даже протокола с ее подписью не показали. Значит ушла чисто и еще одно дело в жизни сделал правильно.

Однажды сорвался и на любые вопросы принялся отвечать красочной матерщиной на нескольких языках, поминая Черняка во всех видах и многословно рассказывая о его сексуальных предпочтениях. На реплику 'Твою маму верблюд имел' капитан неожиданно взбесился. Наверное, задел в нем нечто из детства. Набросился с кулаками, а когда получил ответку в зубы, на шум в кабинет ворвались надзиратели. Крайне потом жалел, что всерьез не попытался прибить. Чисто машинально ответил. Хоть не зря пострадал бы.

Ему надели наручники и вчетвером принялись избивать. Настоящий герой непременно обязан сопротивляться. Но с закованными руками против нескольких громил только себе хуже сделаешь. Эту науку он проходил прежде, правда, на себе в первый раз. Даже в фильтрационном лагере не били. Но что делать хорошо знал по рассказам. Свернуться в комок, подтянуть ноги к животу. Насколько возможно, защитить ногами промежность и живот, руками. Руками - сердце и печень, ладонями рук - лицо, пальцами - виски. И как можно глубже втянуть голову в плечи. Могут сломать руки или ноги, но убить вряд ли. А попасть в больничку не самый плохой вариант в такой ситуации.

Правда его отправили не лечиться, а в карцер. Когда от удара в затылок потерял сознание, облили из ведра холодной водой и убедившись в вялом шевелении отправили на десять суток строгого за оскорбление официального лица. Идти сам Воронович не мог и его волокли по коридору до двери. Это была не привычная одиночка, а каменный мешок два метра на три. Окошко без стекла и круглый год задувает. Хорошо весна и дождь не идет. А то зимой на полу иней, а летом натуральная духовка. Единственная пища - 200 граммов хлеба и кружка воды в сутки. Полагалась еще миска баланды - через два дня на третий. Но ее, как правило, не давали.

Зато выспался. Первые дни валялся в забытьи, но потом организм взял вверх над слабостью и, несмотря на боли, в теле принялся регулярно делать зарядку, благо времени навалом. И спать, спать, спать. Никаких матрацев не положено и даже нары отсутствуют. Зато пол прохладный. Вряд ли ему хотели сделать такой роскошный подарок, но почему-то забыли. При вечно светящейся лампочке недолго и счет дням потерять. Время определялось по доставке пайки. Но явно где-то ошибся, считая, что пошли девятые сутки. Наверное, в первые дни, когда от боли и недосыпа плохо соображал.