Перебежчик

Глава 14 В которой строятся сложные планы и планируются сложности, но это уже не имеет значения

Виктор Николаевич Ершов всегда жил для чего-то или для кого-то. Иначе он просто не мог. Цель должна иметься у каждого. Так он считал. Искренне в это верил. Цель, которая придает жизни смысл.

Сначала это была Родина и ее светлое будущее. Советский союз. Страна, которую они, простые люди, создали своими рабочими, мозолистыми руками из руин старой империи.

Когда пришел враг, Виктор Николаевич, ни капли не сомневаясь, взял оружие в руки и пошёл на фронт. Ему исполнился 41 год и он искренне верил, что прожил достойную жизнь, поэтому, умереть за правое дело — правильно. Неправильно будет остаться в стороне.

Так же решил и его сын. В то время Алеше исполнился двадцать один и Алеша был полон огромного желания защитить родной дом от врага.

Жена Виктора Николаевича погибла в первые же дни войны. Так вышло, что в июне 1941 она поехала к двоюродной сестре. Сестра жила в Бресте и как раз только вышла замуж. Но… Война не выбирала, кому жить, а кому умереть.

Виктор Николаевич узнал о гибели жены почти сразу. Хотя, до последнего надеялся, а вдруг… «Вдруг» не случилось.

Поэтому все годы войны он совершенно не думал о том, как сложится после. Честно говоря, был уверен «после» ему вообще уже не светит. К тому же, как можно вообще переживать о себе, если Родина оказалась в такой беде.

Узнав о капитуляции Германии, Виктор Николаевич даже как-то не поверил. Не в победу. В нее, в родную, он как раз верил с самого первого дня. Знал, иначе просто не может быть. Не поверил в то, что радостный день настал, а он жив. Столько товарищей погибло. Столько друзей.

Особенно данный факт выглядел удивительным из-за того, что с 1943 года, практически с самого начала образования СМЕРШа, Виктор Николаевич посвятил себя самой опасной и сложной борьбе с врагом. Средняя жизнь сотрудника контрразведки колебалась в пределах семи-восьми месяцев и Ершов каждый день жил, как последний. А поди ж ты, дошел до самой победы. Несколько ранений можно не брать в расчёт. Это так, ерунда.

Потом был парад Победы и вернувшийся живым сын, который привез с собой молодую жену. Оба они горели Идеей. Именно так, с большой буквы. Оба хотели приносить стране максимальную пользу. Тем более сейчас, когда внешний враг уже не столь явно проявляет себя.

После окончания войны стало понятно, союзники вовсе не такие уж союзники, а очень даже наоборот. Они спят и видят, как бы навредить Советскому Союзу, который после кровопролитной борьбы был сильно измотан.

Сын, как и отец, выбрал службу в контрразведке. А потом появилась внучка. Незапланированно как-то появилась. Когда невестка заикнулась, будто сейчас им ребенок, вроде, ни к чему, Ершов с такой силой долбанул кулаком по столу, что тарелки с картошкой, сваренной «в мундире», и квашеной капустой, подлетели вверх.

— Только попробуй, — Виктор Николаевич уставился на жену сына. — Только попробуй, Васька, я тебя собственноручно придушу. Поняла? И тебя!

Зыркнул он на сына, который собрался было кинуться на защиту супруги. Вообще невестку звали красивым именем Василиса, но и сам Ершов, и Алеша обращались к ней коротким — Вася.

— Люди о детях мечтают. Сколько малых погибло. Сколько в печах сволочи эти сожгли. А вы хотите своими руками? Убью. Обоих. Ясно? На кой черт мне такая родня?

Ершов поднялся из-за стола, за которым они ужинали, и ушел в спальню. Через семь месяцев родилась Саша. Александра. Назвали ее в честь жены Виктора Николаевича.

А потом сложилась та сама непредвиденная ситуация. Саше было три года, когда встал вопрос о срочной замене одного из членов группы. Более того, замена должна подходить не только по возрасту и специфике предстоящих задач, но и по наличию жены. Требовалась семейная пара.

— Ты с ума сошёл?

Это была первая реакция Виктора Николаевича на заявление сына, что он готов отправится в составе группы за границу.

— У вас дитё! Вы на хрена ее рожали?

— Ты, бать, определись, мы рожали или ты грозился Ваську ночью придушить.

И Виктор Николаевич присел. Пусть очень маленькая, но доля правды в этом есть. Если бы он тогда не встал в позу, скорее всего, Василиса взяла бы грех на душу.

Когда стало понятно, что Алеша от своей идеи отказываться не собирается, Виктор Николаевич решил, черт с ним. Но тогда эту группу он подготовит так, чтоб ни одна сволочь никогда не смогла их раскрыть. В принципе, судьба нелегалов всегда складывается по-разному. Кто-то до конца жизни в этом котле варится, а кто-то… а кто-то может за ум взяться и вернуться на родину, к дочери, спустя время, когда перебесится.

В общем, сцепив зубы, Ершов взял в группу сына и невестку. Тем более, это был его первый опыт подобного плана. Он привык ловить врага, а не своих ловцов воспитывать. Враг хитёр. Враг такие лица иной раз показывает, такие маски носит, что и не подумаешь.

В 1950 году группа «ушла». А потом все покатилось под откос. Началось с того самого доноса Рюмина. И ведь никогда этот человек Виктору Николаевичу не нравился. Сколько раз Ершов говорил Абакумову, гниль Рюмин, а не человек.

Когда за Ершовым пришли, он, честно говоря, думал, что не вернется уже. Поэтому соседке, Фенечке, с которой они были знакомы давно и которая после отъезда сына и невестки помогала Ершова с внучкой, он успел рассказать, где лежат Сашины документы, где деньги, где драгоценности, оставшиеся девчонке от Васьки. Васька, она поповской дочкой была. Ее Алеша в свое время от смерти спас. У фашистов почти из-под носа увел. Отец Василисин помогал партизанам. За что его и расстреляли враги.

Но на Лубянке с Виктором Николаевичем сначала захотели поговорить. Сам Рюмин и захотел. «Разговор» у них вышел знатный. Ершов думал, после этого «разговора» в себя не придет. Думал, от внутренностей один фарш остался. Но ничего, отживел.

Конечно, когда Виктор Николаевич слышал все, в чем обвиняли Абакумова, он просто смеялся. Действительно смеялся. Прямо в рожу «кровавому карлику», который требовал, чтоб Ершов подтвердил определенную информацию.

— Государственная измена? Сионистский заговор в министерстве? — Ершов сплюнул кровью на пол, а потом все с тем же смешком сказал Рюмину. — Ты дурак, Миша. Идиот. Какой, на хер заговор? Абакумов — офицер. Он врага пачками укладывал во время войны. Штабелями. Пока ты, сука, жопу свою уберечь пытался. Так что, Миша, иди к черту.

Рюмина это бесило ужасно. Он буквально исходился слюной от злости. Тем более, по коротким разговорам и обрывкам фраз, Виктор Николаевич понял, Абакумов тоже не собирается в этой ереси признаваться. Бывшего министра посадили в Лефортово, вместе с женой и четырехмесячным сыном. Но он один черт стоял на своем и покаяния писать не собирался.

— Чего ты уперся? — бесился Рюмин. — Согласись и все. Показания дай. Тебе он кто? Отец родной? Или что? Его все равно расстреляют.

— Он — мой боевой товарищ. Тебе, Миша, этого не понять. А насчет расстреляют… это же и ребёнку понятно. Испугались Маленков с Берией влияния Абакумова. А вождь наш… он уже не такой зоркий глаз имеет. Верит всему, что говорят близкие люди. Да и вообще… война-то она многое показала. Настоящий героев показала. Только знаешь что, Миша. Ты сейчас в роли орудия выступаешь. Тобой, как метлой, мусор выметают. Заодно не только мусор. Только потом не плачь, когда и твое время придёт. Обычно, чьими руками кровавые дела делаются, без этих рук и остаётся. Никому не нужны «грязные» исполнители. Это — напоминание о том, что было сделано. Так что, Миша, думаю, через годик-два ты на моем месте сидеть будешь.

Через несколько дней «бесед» Ершов точно решил, ему уже не выйти. И вдруг пришел человек из второго главного управления. Виктор Николаевич знал его хорошо. Служили вместе. Начал расспрашивать. Про ту самую группу. Мол, отправлял их Ершов. Но распоряжение по формированию именно этой, специальной группы, исходило от Абакумова.

Вот тогда Виктору Николаевичу стало страшно. Он понял, к чему дело идёт. Здесь ни от кого они не смогли добиться признаний. Сам Абакумов, несмотря ни на что, категорически не соглашается со всем, что ему «вешают».

А группа, она за границей. Их имена знает только Ершов. Изначально такое было условие. О наличие группы в курсе были только сам Абакумов и чертов Рюмин. Но вот если, к примеру, подтвердится, что группа «ушла» вовсе не для того, чтоб ради интересов страны трудиться, а на самом деле все ее участники — двойные агенты, то тут Абакумову точно придет мандец. При таком раскладе, и госизмена, и предательство, и сотрудничество с врагами припишут. А уж обустроить все так, чтоб факты появились — проще простого.

Ершов понял, надо что-то делать. Он, конечно, был уверен, что выдержит все. Лично он. Но сомневался в своем организме. Способы заставить человека говорить, даже если он умеет пережить боль, точно имеются. Это Ершов хорошо знал.

Поэтому Виктор Николаевич начал торговаться. На шару, нагло, просто от безысходности. Потому как за пределами Лубянки, в их небольшой квартире, осталась девочка, которая ни в чем не виновата. И если родители выбрали свою Идею, а не девочку, то Виктор Николаевич так поступать не собирается.

— Я вам все равно ничего не скажу. Хоть режьте. И вы сами это понимаете. А вот если башкой подумаете, то сообразите. Пять нелегалов. Внедрились максимально глубоко. Годков так через десять эта группа будет иметь небывалую ценность. А знаю их только я. Отпустите, дадите спокойно внучку растить, так я вам, как только Сашке восемнадцать исполнится, всю информацию отдам. Но только при таком раскладе. Иначе — никак.

В общем, наверное, судьба решила, не время еще Виктору Николаевичу помирать. Он смог договориться.

Вернулся домой. От всех дел, само собой, отошёл. Занимался только внучкой. Пенсию ему, какую-никакую оформили. Подрабатывал опять же. И ждал. Ждал, пока девчонка вырастет. Только знал наверняка, его не оставят в покое. И Сашку не оставят. А значит, до того, как она станет взрослой, надо ее подготовить к тому, что неизменно случится.

К счастью, в стране начались глобальные перемены, благодаря которым о Ершове немного подзабыли. Не совсем, конечно. Он всегда чувствовал — присматривают. Поэтому Сашку воспитывал и готовил так, чтоб никто не мог догадаться, что на самом деле он задумал.

Началось все заново в 1965. Сначала явился старый знакомый — подполковник, которого Ершов знал еще по СМЕРШу. Сейчас этот человек занимал соответствующую должность в Комитете Государственной безопасности и никак, по идее, в жизни Виктора Николаевича лично появиться не мог. Но появился.

— Я давно не у дел, — сказал ему Ершов, после того, как выслушал просьбу старого товарища. Хотя… это даже была не просьба. Это была целая операция, сроком на очень долгое время. Или на очень короткое. Смотря насколько прав подполковник.

— Вить, я все понимаю. Правда, понимаю. И если откажешь, тоже пойму. Но, черт… две причины. И обе они важные. Максим Беляев… Помнишь такого? Приходил к тебе побеседовать по моей же просьбе.

— Помню.

Виктор Николаевич и правда помнил. Было что-то в этом парне неправильное. Вроде бы сообразительный, делу предан, вел себя, как положено. Однако после ухода Беляева у Виктора Николаевича еще долго оставалось послевкусие опасности. Такое редко с ним бывало и очень давно. Еще во времена службы в контрразведке.

— Ты понимаешь, не пойму, в чем подвох, но он точно есть. Старается, служит на совесть. Молодец, одним словом. А вот… предчувствие у меня хреновое. Биография там такая еще… Пацан через концлагерь прошёл, чудом остался жив. Отец — герой. Отца его и сам знаешь лично. Но вот иногда у меня зубы сводит от того, насколько Беляев молодец. Не могу даже объяснить. Однако это — вторая причина. Не главная. Скорее, из первой вытекает. А первая… мразь какая-то снюхалась с американцами. И мразь, ты знаешь, не из мелких. Чин не маленький. Я что хочу предложить… Мы снова тот слух о списке агентов запустим. Подзабылась история, но мы напомним. И посмотрим. Этот человек непременно попытается что-то предпринять. Однозначно попытается. Посмотрим, кто. Посмотрим, как.

— Ты кого-то конкретного подозреваешь, — Ершов не задавал вопрос, он и так знал, старый товарищ пришел, уже имея почву для подозрений. Иначе вообще бы не пришел.

— Да, — подполковник поморщился. — Но мои сомнения сейчас к делу не пришьёшь. Вот в чем проблема. Дима Поляков. Помнишь такого? Он дал возможность разведгруппе Селявина из-под огня выйти. Спас ребят, можно сказать.

— Помню, — Ершов кивнул. — На память не жалуюсь.

— Ну, вот… — Полковник вздохнул. — Ты представь, только четыре года назад сорок семь разведчиков ГРУ и КГБ кто-то слил. А через год еще почти половину. А я как Диму-то заподозрил… Мария Доброва…

— Маша… Понял, да.

— Ну, она в Бронксе последние годы салон красоты открыла. Сам понимаешь… В общем, есть информация, будто Машу перевербовали. И главное, мы ее никак разыскать не можем. То есть, испарилась она. Нет ее, вроде, нигде. Последним, кто с ней работал, был Поляков. Так вот… Я Машу знаю. Она не могла. Глупо звучит для подполковника КГБ, чай не бабка, которая на кофейной гуще гадает, но я уверен в своих сомнениях и предчувствиях. А судя по тому, что Доброву вообще нигде не удаётся найти, думаю, она в последний момент сделала правильный выбор. Поняла, что ее вычислили и… не знаю. Может, яд, может, еще что-то. Но перевербовать… нет, исключено. Зато, сам Поляков эту версию активно поддерживает. Мол, да, Доброва переметнулась на сторону врага.

— Думаешь на самом деле, это он крот?

— Думаю. Но, похоже, в этих мыслях меня сейчас не поддержат. Нужны факты. Весомые, настоящие. Если опять всплывет твое имя и список… Волна пойдет. Эта волна нам всех, кто нужен, на берег выкинет.

Виктор Николаевич думал несколько дней. Усиленно думал. А потом снова встретился с подполковником и сказал, что согласен. Взамен на возможность вывезти из Штатов двоих людей и жить дальше спокойно. Естественно, особо никому Ершов не верил. Даже подполковнику. Опыт имеется уже, предать любой может. Но зато эта операция и поиск крота позволят Виктору Николаевичу свои дела провернуть так, как ему хочется. Так, как им с Сашкой надо.

Не прошло недели после встречи с подполковником, а волна, как и говорил старый товарищ, пошла. Видимо, информацию, куда надо, запустили.

Столько лет Ершов был никому не нужен, а тут снова — гость. Дима Поляков. Тот самый.

А ведь, если бы подполковник ошибался, не было бы у Димы причины приходить. Тем более, с Ершовым все прежние товарищи постарались контакты разорвать. Потому как в 1951 году выйти оттуда, где он был, мог лишь только предатель. Ну, и опять же, зачем ставить себя под удар дружбой с таким человеком, который в деле Абакумова засветился.

А вот Дима взял и пришел. Посидели они, поговорили. Дима много рассуждал. О том, как его маленький сын умер. Как его в этом несчастье Родина бросила. Как Хрущев позорит своими закидонами Советский Союз. А еще Дима настойчиво возмущался, мол, что ж с самим Виктором Николаевичем так хреново поступили. Верой и правдой служил человек. Ну, и все в таком ключе.

Поляков допил чай, погостил еще часик, а потом распрощался и вышел за дверь. Со словами, мол, Виктор Николаевич, в любое время приходи. Помогу всем, что понадобится.

— Завербовали, суки… — с недоверием высказался Ершов, глядя на закрывшуюся за гостем дверь.

Хотя, Поляков по всем параметрам был человеком, которого никак, вообще никак зацепить невозможно. Крепкий, надежный, со всех сторон.

— Слушай… Он за идею продался. Не за деньги. И это очень плохо, — сказал Ершов подполковнику. — Ему поперёк горла новый курс встал. Понимаешь сам, о чем я. Уверен, Поляков свято верит, будто правильный выбор сделал. Он от души работает на врага. По желанию. Так что, не все просто. Было бы за деньги, быстро решил бы ты эту проблему. А так… Будет до последнего упираться. Если тебе требуются факты, придётся постараться. Ему список нужен до зубовного скрежета. По роже понял. Думаю, он уже и своим хозяевам отчитался. Поэтому… Действовать будем, как я скажу. Думал всю ночь. Планировал. Примерял и так, и этак. Наскоком ничего не выйдет. И я теперь под прицелом. Ладно бы только сам. Сашка тоже пострадать может. Но ее они тронут, если я в отказную пойду. А вот, если меня не станет… Тут другой расклад получается. Уверен, через несколько дней ко мне придут. Затягивать не станут. Поэтому… План такой. Для начала помру я. Во время «беседы» и помру. Ну, и еще, смотри… Сашка будет думать, что одна осталась. Я последние годы беспокойство чувствовал. Подготовил кое-что. Так пускай она по моей заготовке дальше действует. Ты ей не мешай. Сашка и будет приманкой. Но поставь к ней человека. Беляева своего. Вот Максима и поставь. Двух зайцев убьем. Насколько дело затянется, пока неясно. Беляев будет за Сашкой по городам бегать и ничего плохого сделать не сможет. Уж поверь, Сашка ему лишнего времени на глупости не оставит. А крот твой… Думаю, справимся. Если устраивают тебя вот такие мои мысли, давай детально решать.

Подполковник буквально секунду молча смотрел в одну точку, а потом подвинулся ближе к Виктору Николаевичу.