Перебежчик

Ревик глянул на свои ноги, заметив, что он босой.

Но это не будет играть роли, даже если они покинут пещеры.

В Памире почти наступило лето.

Внутри этих стен легко было забыть об одежде и даже временах года.

Пусть пещеры оставались прохладными и в самые жаркие летние месяцы, и в заснеженные зимы, но они в любое время года не бывали слишком жаркими или слишком холодными. Ревик отмечал смену времён года только тогда, когда решал выходить, чтобы подышать свежим воздухом или дать себе нормальную физическую нагрузку, которой он никогда не получал внутри пещер. С благословения монахов он минимум раз в месяц несколько дней проводил в глуши. В эти периоды он тоже медитировал, взбирался на горы даже в разгар зимы, даже вопреки переменам климата, которые делали зимы более суровыми, вопреки лесным пожарам и засухам в других частях мира.

Думая об этом теперь, Ревик слегка тоскливо вздохнул.

Может, ему пора на очередную вылазку.

Было бы здорово сейчас находиться там, где реки и водопады полны, а растения бурлят новой жизнью под солнцем поздней весны.

Он следовал за более низеньким мужчиной по поворотам и изгибам туннеля, пока до него не дошло, что они идут в общие зоны, которые часто использовались как импровизированные приёмные, когда не были заполнены общающимися монахами.

Когда Тулани сделал последний поворот перед тем, как стены пещеры раскрылись в более просторное помещение, Ревик осознал, что монах привёл его в наименее используемую из этих комнат. Это была огромная, древняя по ощущениям пещера, которая раньше служила залом для медитации, пока они не перенесли это в меньшие участки пещер.

Ревик с неким изумлением скользил взглядом по каменным стенам, вспомнив, что это одно из его любимых мест во всем Памире. Что-то в остатках света, цеплявшегося к этим стенам, притягивало его, открывало его свет. Тут было что-то знакомое, не совсем успокаивающее, но окутывающее его ощущением…

Ну, семьи.

Он чувствовал здесь ощущение семьи… будто здесь ему самое место.

Такого он никогда не испытывал за пределами этих стен.

Его глаза остановились на выцветшей фреске, которую кто-то давным-давно нарисовал на почерневшем от огня очаге, наверное, за тысячу лет до его рождения.

Он осознал, что смотрит на фигуру выше всех остальных.

Она была вся в белом. В одной руке сжимала пронизанный молнией посох.

Одна её босая ступня покоилась на Земле, вторая — в небесах. Посох извергал золотистый и белый свет в небеса, формируя арку соединённого света, тянувшегося от Земли до мерцающего, глубокого золотистого моря, окружённого тёмно-синими облаками.

Фигура была одета во всё белое.

Она в одиночестве стояла на фоне ночного неба.

«Она держит свет между обоими мирами…» — пробормотал разум Ревика.

Посмотрев вниз, он увидел мужчину, стоявшего там и смотревшего на ту же фреску.

Пока Ревик подмечал его униформу разведчика, чёрные бронированные брюки и органический жилет, мужчина-видящий повернулся, и его зелёные глаза раскрылись шире при виде Ревика.

Затем он расплылся в улыбке.

Ревик просто стоял там, испытывая шок и глядя на Даледжема.

Прошло более двух лет с тех пор, как он видел этого видящего.

Прежде чем он сумел оправиться, Даледжем подошёл прямиком к нему и обнял обеими руками, одну из них крепко положив на талию Ревика. Другой он стиснул его спину, сжимая сначала плечо, потом затылок.

— Gaos, — голос Даледжема прозвучал хрипло. Старший видящий отпустил его ровно настолько, чтобы посмотреть на него. — Gaos. Ты выглядишь совершенно иначе, брат. Совершенно иначе, бл*дь. Твой свет… он ещё прекраснее, чем я помню. Ты прямо-таки светишься, брат. Поистине, я почти не узнал тебя…

Его слова оборвались, а потом Даледжем открыто изучал его глазами и светом, продолжая проводить сканирование разведчика по всему aleimi-телу Ревика.

Ревик почти гадал, осознаёт ли другой мужчина, что делает это.

Зеленоглазый видящий всё ещё держал его руки, крепче сжимая и улыбаясь, а по его лицу покатились слёзы.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Ревик.

Слова прозвучали неуклюже.

Ревик вздрогнул от этой неуклюжести, но не мог придумать, как смягчить фразу.

Он смотрел в эти светлые зелёные глаза с фиолетовыми ободками, чувствуя странную смесь боли и счастья при виде его здесь. Часть с болью поразила его, сдавила грудь, пока он стоял и смотрел в лицо Даледжема, наблюдая, как разведчик тоже смотрит на него.

— Gaos, — повторил Даледжем, вытирая глаза. — Я так рад видеть тебя, брат.

Ревик почувствовал, как та боль в его груди усиливается.

Он наблюдал, как другой мужчина плачет, подавлял те части себя, которые тоже хотели заплакать.

Внезапно вспомнив, где он, Ревик осмотрелся по сторонам и осознал, что Тулани уже оставил их наедине.

— И что я здесь делаю? — переспросил Даледжем, и в его голосе зазвучало слабое веселье, когда он легонько тряхнул Ревика за руки. — Я скучал по тебе, чёрт возьми. Как ты думаешь, бл*дь, что я тут делаю? Я безумно скучал по тебе. Я хотел увидеть тебя, брат, поскольку теперь я завершил обучение в своём новом ордене. Мне дали небольшой отдых перед началом нового задания.

Ревик старался вновь обрести почву под ногами.

Его грудь так сильно болела. Он покачал головой, стараясь отсоединиться от света другого.

— Нет. Я не могу это сделать, Даледжем… нет.

— Брат, — другой видящий поймал его за руки, притягивая его обратно. — Брат… пожалуйста. Позволь мне повидаться с тобой. Я не могу остаться надолго. Просто позволь мне повидаться с тобой. Дай хотя бы попрощаться с тобой в этот раз. Дай нам расстаться друзьями, чёрт возьми!

Ревик покачал головой, борясь с тем чувством закрытия в сердце.

Он не чувствовал такого с тех пор, как покинул Бразилию.

Он не закрывался так от кого-либо… уже месяцами.

Он так сильно старался.

Он говорил себе, что добился такого большого прогресса.

И всё же вот он снова там же, что и все эти месяцы назад, когда впервые прибыл сюда, пребывая в чёртовом раздрае ненависти к себе и поломанного света.

Сейчас он вообще не мог смотреть на Даледжема.

В то же время он не особо ему сопротивлялся.

В итоге он на напряжённых ногах последовал за ним, когда Даледжем повёл его к выцветшему дивану прямо под нарисованной фреской. Даледжем усадил его, затем устроился на подушках рядом, притягивая его ближе и согревая свет Ревика своим.

Затем Ревик почувствовал на себе руки другого мужчины, прикасающиеся, ласкающие его кожу, и невольно вздрогнул, отстраняясь.

— Джем… нет, — сказал Ревик. — Я же сказал нет, — прорычал он, сердито глядя на него.

— Не называй меня так.

— Иди нахер.

— Боги, брат… я не хочу ссориться, — его зелёные глаза наполнились слезами, пока он ласкал лицо Ревика одной рукой. — Ты ушёл тем утром. Ты ушёл, брат. Прежде, чем я сумел объяснить. Прежде, чем я успел тебе что-то рассказать. Я искал тебя всюду перед отъездом. Я звал тебя. Я так сильно хотел поговорить с тобой об этом, о том, почему я так сделал…

— Я знаю, почему ты так сделал, — сказал Ревик. — Ты сделал это, потому что она Мост… а я нет.

Даледжем уставился на него. Затем его зелёные глаза переполнились болью.

— Нет, брат, — сказал он, качая головой. — Я сделал это потому, что Кали попросила поступить так, как ощущалось для меня правильным. Она попросила меня посмотреть высоко в моём свете. Она попросила спросить ту высшую, более ясную часть себя, ту часть, что любит безусловно… и она побудила меня сделать то, чего хотела от меня эта часть. Она заставила меня спросить, что ощущалось правильным для тебя. Она заставила меня спросить, что ощущалось правильным для меня. Она заставила меня спросить, что ощущалось правильным для мира. Все три ответа были одинаковыми.

Лаская подбородок Ревика, видящий пожал плечами… плечами, которые сделались ещё более мускулистыми, чем Ревик помнил по тому времени в джунглях.

— …Как только я сделал это, — сказал Даледжем. — Как только я увидел, что она права, что те высшие части меня согласны с ней, я не мог сделать другой выбор.

— Не мог? — горько повторил Ревик.

— Нет, — Даледжем нахмурился. — А ты мог бы? Если бы ты любил меня?

Ревик нахмурился, стиснув зубы.

Прежде чем он успел придумать ответ, Даледжем поцеловал его, прислоняясь к его груди, языком и губами уговаривая его рот открыться. Ревик осознал, что целует его в ответ, отдаётся этому неосознанно, и вот уже он стискивал руками длинные волосы мужчины, терялся в его свете, притягивал Даледжема, чтобы сильнее открыть этот свет.

Когда Даледжем подчинился, Ревик издал непроизвольный стон.

Он снова поцеловал другого видящего, крепко обнимая его, хотя понимал, что может причинять ему боль.

Когда они оторвались друг от друга, они оба тяжело дышали.

Ладонь Даледжема опустилась на пах Ревика. Он посмотрел в лицо Ревика, те зелёные глаза остекленели, и он ахнул, когда Ревик вжался эрекцией в его ладонь.

Пальцы Ревика сжались, обхватывая лицо Даледжема ладонями.

— Объясни, — рыкнул Ревик, глядя на него. — Ты сказал, что тем утром хотел мне всё объяснить. Так объясни. Говори, бл*дь, Даледжем. Что это всё такое? Это видение «правильности» разрыва со мной?

Видящий закрыл глаза.

Затем, наклонившись ближе, Даледжем прижался лицом к лицу Ревика. После небольшой паузы старший видящий поцеловал его в шею. Он издал низкий звук, когда свет Ревика открылся, и посмотрел на него.

— Брат, ты понимаешь. Я знаю, что ты понимаешь. Поэтому ты так разозлился на меня той ночью. Именно так ты узнал… ещё до того, как я что-то тебе сказал. Поэтому мне не пришлось ничего тебе говорить. Ты понял в тот же момент, что и я… может, даже раньше.

— Я понял? — прорычал Ревик. — Что именно я понял, Даледжем?

— Я служу Мосту.

Ревик стиснул челюсти.

— И что? — он отпустил лицо Даледжема, резко откинувшись на спинку дивана. — Ты хочешь бл*дскую медаль? Свой комплект ангельских крылышек?

— Ты понимаешь, — сказал Даледжем, мягко прищёлкнув языком. — Я знаю, что ты понимаешь.

Ревик осознал, что его взгляд скользит вверх.

Он уставился на фигуру в белом вверху фрески и почувствовал, как его челюсти сжимаются.

— Значит, Кали сумела нас разлучить, — он повернулся, сердито посмотрев на другого видящего. — Ты это понимаешь, верно? Что их целью могло быть отлучение тебя от меня?

Даледжем покачал головой.

— Я так не думаю, брат. Она плакала, когда я сказал ей. Она плакала, когда я сказал о своих чувствах к тебе. Они оба казались удивлёнными, она и её муж.

— Тогда может, это была не она, — прорычал Ревик. — Я заметил, что Балидор и Вэш также не хотели видеть меня в Адипане, как только тебя забрали.

— Ревик… gaos. Нет, — Даледжем помассировал бедро Ревика, нахмурившись. Он покачал головой. — Нет. Ты знаешь, что это неправда. И ты сам так не думаешь. На самом деле нет.

— Тогда что правда? — прорычал Ревик.

До него дошло, что это, возможно, единственный настоящий вопрос из всего, что он спросил у другого мужчины. В его сердце зародилась боль, пока он пытался найти ответ на этот вопрос в своём свете.

— Каково моё предназначение, Даледжем? Какова моя правда? Что та высшая часть меня считает «правильным» для мира и всех в нём?

Даледжем посмотрел на него, и его зелёные глаза сделались печальными.

— Ты же знаешь, что я не могу сказать тебе это, брат. Но если ты останешься здесь, тебе всё станет ясно. Уверен, именно поэтому Вэш…

— Ты этого не знаешь, — Ревик сглотнул, уставившись в лицо другого мужчины. — Что я здесь делаю, Даледжем? Потому что всё ощущается так, будто меня отталкивают на обочину, чёрт возьми, прячут туда подальше… и это делает не только Кали. Или Вэш. Или Галейт.

Наблюдая за встревоженным выражением, проступившим на лице другого видящего, Ревик покачал головой и резко прищёлкнул языком.

— Ты и это не можешь мне сказать? А что-то ты можешь мне сказать, Даледжем?

— Прости, брат, — мягко ответил Даледжем. — Мне хотелось бы иметь такую возможность. Мне бы очень сильно этого хотелось… но я не могу. Правда не могу. Я могу лишь сказать, что ты здесь не забыт. У них есть для тебя работа, очень важная. Для этого ты нужен им здесь. По крайней мере, пока что.

Ревик постарался подумать над его словами.

Он чувствовал там правду.

Он также чувствовал Даледжема и понимал, что он говорит искренне.

Он силился услышать эту правду объективно, не теми своими частями, которые хотели наорать на Даледжема, или среагировать излишне остро, или услышать его слова в такой манере, которая приведёт к ссоре.

Но смутность формулировок была слишком сильной.

В итоге неспособность разума Ревика понять точный смысл за этой смутностью вызвал очередной прилив раздражения и интенсивного горя. Оттолкнув эти чувства, он посмотрел на Даледжема, стараясь не реагировать на печаль в его глазах.

— Кто просил о тебе? — спросил Ревик, сжимая челюсти. — Кто именно?

Даледжем пожал плечами, приподняв ладонь над коленом.

— Я не знаю, брат, — ответил он, вздыхая. — Кто знает хоть что-нибудь с этими существами? Кали лишь сказала, что знает — это должен быть я. Она видела меня с её дочерью… защищающим её… возможно, в одном из её пророческих видений. Она не могла рисковать жизнью своей дочери и отсылать меня. Даже ради тебя, брат.

Ревик сидел и старался думать.

Он чувствовал ту часть себя, что до сих пор хотела злиться, винить кого-нибудь. Но злиться даже сейчас было больно. Может, особенно сейчас, потому что он уже чувствовал, что Даледжем не останется.

Когда он поднял взгляд в следующий раз, видящий вытирал слёзы с лица.

— Всего лишь на одну ночь, брат, — сказал он. — Они дали мне отгул, чтобы повидаться с тобой, но я не могу отсутствовать долго… и не могу вмешиваться в твою работу здесь, — он поколебался, затем сказал: — Скорее всего, я не смогу вернуться. Они предупреждали меня об этом. Я не могу сообщить тебе подробности, брат. Мне хотелось бы… я знаю лишь то, что мы уйдём в укрытие, и узы между тобой и Мостом на данном этапе не могут быть очевидными. Это будет опасно для вас обоих.

Ревик кивнул, глядя на каменный пол под фреской.

Это он тоже знал.

Он не знал, откуда ему известно, но он наконец-то перестал задавать себе этот вопрос.

Это было бессмысленно.

Тем самым, он ощутил, как что-то в груди расслабилось, и он издал невесёлый смешок.

Он посмотрел на замысловатую фреску пантеона видящих, изображённую на камне.

Тулани, возможно, выбрал эту комнату намеренно. На самом деле, когда Ревик подумал об этом, он всё сильнее и сильнее уверялся, что монах привёл его сюда с неким намерением… хотя бы потому, что монахи Памира редко делали что-либо без сознательного намерения.

Зная Тулани, он посчитал бы это одолжением, средством напомнить Ревику о более широкой перспективе, окружавшей его значительно меньшие проблемы. Тулани посчитал бы это маленьким толчком сквозь боль, чтобы увидеть правду вещей.

Правду жизни. Правду Даледжема.

Правду о роли самого Ревика во всём этом.

Когда он подумал об этом, на глаза навернулись слёзы, но он взял ладонь Даледжема.

Поднеся её к губам, он поцеловал его ладонь, притягивая видящего ближе и обнимая его. Он ощутил немедленное облегчение Даледжема, почти парализующее ощущение благодарности, когда Даледжем обвился вокруг Ревика светом и телом.

Долгое время они просто целовались, полулёжа вместе на старом диване. Затем они просто обнимали друг друга, погрузившись в света друг друга, лаская друг друга через одежду.

— Я скучал по тебе, — пробормотал Ревик, опустив голову на макушку другого мужчины. Он целовал его волосы, притягивал ближе, прямо с бронёй и всем, к себе на колени.

Из другого видящего исходила боль.

Боль и столько любви, что Ревик прикрыл глаза, кусая язык и открываясь для всего этого. Затем он гладил Даледжема по волосам и спине, сильнее открывая свой свет и чувствуя, как видящий вздыхает, сжимая его руку и плечо.

Долгое время они не говорили ни слова.

Пока они лежали там, Ревик осознал, что его взгляд снова поднимается по той каменной стене.

Его глаза на секунду задержались на втором, более мягком образе женщины в белом, той, что находилась ближе к низу изображения Земли. Возле неё сквозь звёзды плыл Драконий Бог, и его хвост обвивался вокруг Черепахи. Эта более мягкая женщина в белом покоилась в их свете, но не смотрела на них. И её улыбка не адресовалась Дракону или Черепахе. Между ладоней она держала тот заряженный свет, но он был мягче, чем молнии фигуры выше.

Внутри этого светящегося круга Ревик видел едва заметное изображение золотистого океана.

Рядом с ней сидел улыбающийся мальчик, и его глаза были наполнены радостью, пока он играл в звёздном небе.

Меж его ладоней сияло сине-белое солнце.

Это ему улыбалась женщина в белом.

Только к нему был прикован её взгляд.

Ревик почувствовал, как на его глаза вновь наворачиваются слёзы, пока он отслеживал эти линии, видел, как мальчик смеётся, держа в руках свет обоих миров. Золотистый океан всё ещё манит на фоне, померкший и тёмный, буквально как царапина на камне, но Ревик помнит и его, и не только по строкам, прочтённым в священных книгах.

Он помнит, каково там.

Теперь это для него реально.

Среди того клубящегося пламени, рассекая тот свет и тьму, в ночном небе мягко светится идеальный белый меч.

Конец

¹Если переводить словосочетание rock’n’roll дословно, получится что-то вроде «качаться и перекатываться», «качайся и катайся».

²Paint It Black — дословно «Окрась это черным» или «Нарисуй это черным».

³«Насвистывать в темноте» — это своего рода кодовое обозначение любой деятельности, которую кто-либо делает, чтобы отвлечься, не накручивать себя, не нагнетать атмосферу, не бояться и пр. То есть, это необязательно именно свист.