Паутина. Книга первая «Геныч»

Глава 10. «Главное — не потерять себя!»

* * *

Пашке Анохину очень хотелось попасть в одну часть с Будниковым. Рядом с ним Пашка чувствовал себя более уверенно. И надо же так случится, его желание сбылось. Если бы он только знал, чем все это лично для него закончится!..

Они прибыли в расположение части небольшой группой. Всего десять человек. Их высадили из автобуса у небольшого одноэтажного здания в котором находился штаб. Об этом свидетельствовала небольшая табличка-вывеска, закрепленная на стене у самого входа. Старший сержант, рассказывавший им по пути свежие армейские анекдоты, неожиданно сделался серьезным, поправил ремень и шапку, велел им всем никуда не расходиться и исчез в здании.

— Побежал докладывать! — прокомментировал высокий смуглый парень с пышной шевелюрой, похожий на цыгана. — А нам опять чего-то ждать. Как все это надоело! Когда уже начнется настоящая служба?..

Утром в крепости новобранцев разделили на группы, погрузили в машины, крытые тентом, и отправили дальше. Покормить конечно же не догадались. Впрочем этот вопрос уже никого не волновал. Каждый надеялся скоро очутиться в своей части, где наконец-то все его мытарства закончатся. И то сказать — давно пора! Их всех в последние дни испытывали на прочность и теперь призывники находились на грани физического и морального истощения.

Ну что же — мечтать не вредно! Только до полного завершения всех испытаний было еще далеко. Сначала их доставили на тот же самый железнодорожный вокзал. Правда, в этот раз везли в кузове грузовика. Это, несомненно, был прогресс!.. Посадили в электричку с включенным отоплением и мягкими удобными сиденьями. Это уже было верхом блаженства! Пашка расслабился, прислонился к плечу Геныча и мгновенно уснул.

Проснувшись, долго не мог понять: что, собственно, происходит? Он только что так сладко спал, видел хороший сон, а его почему-то будят. Почему Генычу непременно хочется, чтобы он встал и куда-то пошел? Ему и тут хорошо!..

— Вставай! — теребил его Будников. — Мы уже приехали.

— Что? — удивился Пашка. — Так скоро?.. Мы уже прибыли в часть?

— Да нет. Какой ты однако быстрый! Пока что я знаю лишь одно: мы в Ереване и нам нужно немедленно покинуть вагон. Все ребята давно уже сошли, ждут только нас...

Пашка плохо помнил, как очутился на привокзальной площади. Влекомый Будниковым, он все еще продолжал дремать, надеясь досмотреть свой сон. Скользнул вялым равнодушным взглядом по шпилю здания вокзала. Проходя мимо бронзового всадника с обнаженным клинком, на мгновение остановился:

— А это еще кто? Петр Первый?.. Мы что, в Ленинграде находимся?

— Ну это вряд ли? — усмехнулся Будников. — Это Армения, у них тут свои герои. Пора уже тебе, братишка, проснуться.

— А-а!.. А я-то думаю, чё это он с мечом?..

Группа в пятьдесят человек, прибывшая в Ереван, остановилась на площади рядом с вокзалом. Новобранцев еще раз проверили по списку. А потом началось долгое изнурительное ожидание: когда их уж начнут развозить по местам прохождения службы?.. Новобранцы вынуждены были стоять — им даже некуда было присесть. Заходить в здание вокзала не разрешали. Если нужно в туалет, то только строго по очереди в сопровождении сержантов. Оставалось только терпеть и глазеть на памятник Давиду Сасунскому, тому самому всаднику, которого Пашка спросонья принял за Петра Первого... Да еще на толпу снующих мимо пассажиров. Здесь, в отличие от Ленинакана, на них никто не обращал внимания. Никому они здесь не были нужны!... И только спустя три часа за новобранцами начали прибывать армейские грузовики. Их стали рассаживать прямо в открытые кузова. Пашке с Генычем в этом смысле повезло больше — за их группой приехали на автобусе.

...И вот из здания штаба вышел сурового вида майор с артиллерийскими эмблемами на погонах. Майор приказал им построиться в одну шеренгу и стал знакомиться с каждым лично. Потом торжественно сообщил, что служба их отныне будет проходить в гаубичном дивизионе. А он — начальник штаба этого дивизиона.

Майор прохаживался перед ними, демонстрируя свою великолепную выправку, и рассказывал о славной истории воинской части, в которую им посчастливилось попасть. Оказывается, в годы войны эта часть с достоинством прошла все испытания. Её гаубицы калибра сто двадцать два миллиметра образца 1938 года осуществляли огневую поддержку наших войск при форсировании Днепра, участвовали в боях за Варшаву и Берлин. Они и сейчас стоят на вооружении. В отличие от обычной пушки, гаубица обладает большой разрушительной силой и относится к разряду дальнобойной артиллерии. Наводчик, управляющий орудием, не видит цель — он работает по расчетам корректировщика, который передает данные по рации... Он рассказывал так самозабвенно и интересно, что Пашка заслушался. Он уже представлял себя наводчиком этой гаубицы, когда майор неожиданно подошел к нему и спросил:

— А ты, сынок, почему такой худой? Каши что ли в детстве мало ел?

Раздался смех. Пашка действительно выглядел на фоне других ребят, мягко сказать, невзрачно. Особенно это было заметно, когда он находился рядом с Генычем. Не наделила Пашку природа широкими плечами и крутыми бицепсами. Если что и привлекало в нем, так это глаза. Они были живые, подвижные, в них всегда горел огонек... От неожиданности Пашка захлопал ресницами и что-то невнятное промямлил. Майор на смех не обратил внимания. Он добро и как-то по-отечески похлопал его по плечу:

— А хочешь, мы пошлем тебя на курсы поваров? Глядишь, отъешься, наберешь вес. В артиллерии нужны крепкие ребята.

Пашка покраснел и замотал головой.

— Нет, не хочу!

Майор посмотрел на него с удивлением. Такое в его практике случилось впервые. Обычно, если кому-то предоставлялась возможность хоть как-то отлынить от службы, он непременно старался этим воспользоваться. Не та нынче пошла молодежь, каждый старается словчить, выбрать что-то полегче. А этот молодец! Хороший солдат из него должен получиться!

— Ну, как знаешь! — майор пожал плечами и обратился к остальным призывникам: — Ну что, ребята? Есть среди вас такие, кто хочет? Нам все равно нужно кого-то послать. У кого есть желание, пусть поднимет руку.

Все переглянулись, руку поднял один человек.

— Фамилия? — спросил майор.

— Призывник Сырбу.

— Молдаванин что ли?

— Так точно! Из Кишинева я.

Майор достал блокнот, записал фамилию, затем объявил:

— Значит так, товарищи призывники. Сейчас вы пойдете в столовую! Там вас покормят. Потом попадете в распоряжение старшины карантина, получите обмундирование. Дальше: стрижка, баня и все остальное... Все понятно?

— Так точно!

— Тогда строем в столовую! Нале-во!.. Раз, два!..

Глядя им вслед, майор усмехнулся. Даже не спросили, где находится столовая. Ничего! Ребята толковые, разберутся!

Группа бодро зашагала по плацу...

— А куда идем? — спросил кто-то.

— В столовую.

— Это понятно! Только где она, эта столовая?

Группа замедлила шаг... А действительно, где?

— Осмелюсь предположить, — сказал новобранец Сырбу, показывая на небольшое строение, находящееся в пятидесяти метрах от них, — она там, на бугре! Видите одноэтажное здание? Там еще труба дымится. Это наверное обед готовят.

— Ну что же, очень грамотно подмечено. Если труба, да еще и дым оттуда валит... Молодец, Сырбу, хорошим поваром будешь! Пошли, ребята!

В столовой их встретили довольно прохладно.

— А, новобранцы, мать вашу!.. — хмуро проворчал младший сержант, дежурный по кухне. — Ну, проходите. Садитесь все за один стол. Да не шастайте тут без дела! Видите — все полы уже помыты.

Младший сержант находился в дурном настроении: "Эти новобранцы совсем задолбали! Вот уже месяц, как он регулярно, через сутки назначается сюда дежурным. И каждый раз одно и то же: Стоит убраться в зале, как появляются эти... Опять натопчут, намусорят!.. Он крикнул в маленькое окошко, ведущее на кухню:

— Эй, Ахмет, что там от завтрака осталось? Партизаны пришли!

Потом он поманил пальцем Анохина. Пашка с удивлением уставился на дежурного:

— Что такое?

— Разговорчики!.. А ну-ка бегом сюда на полусогнутых... Салабон!.. Я сам что ли буду за вас жратву таскать? Неси на стол миски, ложки, хлеб... И пулей назад — за кашей... Потом в этом же окне вам чай подадут. Все понятно?

— Понятно.

— Тогда выполняй!.. Извиняйте, хлопцы, кроме каши ничего нет. Обед еще не готов.

— Черт возьми, это месиво невозможно есть! — Цыганистый парень бросил ложку на стол, демонстративно отодвинул от себя миску с кашей. — Она же совсем сухая! Если ты, Сырбу, будешь тоже нас так кормить, то до дембеля точно не доживешь. Это я тебе обещаю.

— А что вы все: Сырбу да Сырбу? — обиделся будущий повар. — У меня имя есть. Меня Андреем зовут. А вот насчет каши ничего не могу сказать. Наверное не все от меня будет зависеть.

— А от кого же? Ты говори, да не заговаривайся!

— От разного. В первую очередь от продуктов...

— Да ладно, ребята, — подал голос Пашка Анохин, — что вы к парню пристали! Он же пока не повар и вместе с нами давится этой гадостью. А ты, Андрей, все же постарайся. Потом, когда из учебки вернешься. А то действительно от такой пищи никто из нас до дембеля не дотянет!

— А ты сам-то чего от учебки отказался? - спросил Будников.

— А я, — ответил Пашка, — сюда приехал не кашу варить... Пойду-ка принесу чай. Похоже, надо заканчивать с едой. Вон стоит бравый военный и пристально на нас смотрит. Что-то мне подсказывает, не случайно это!

И в самом деле! Метрах в пяти от них стоял сержант-сверхсрочник и молча наблюдал, посмеиваясь в свои усы. Он дождался, когда ребята допьют чай, и решительно направился в их сторону.

— Ну что, партизаны, поели? — грозно спросил он. — Тогда разрешите представиться. С этой минуты я для вас и папа, и мама, и царь, и бог, и святой дух — на весь ближайший месяц! И буду я из вас делать настоящих воинов... Вернее, попытаюсь. Так что выходите строиться — служба началась!

* * *

Служба в карантине особо не напрягала. Служба как служба. Старшина Екименко, обещавший сделать из них настоящих воинов, оказался неплохим человеком. С шуткам-прибаутками он вводил необстрелянных ребят в суровый мир армейской действительности. Было трудно поначалу раздеваться по команде "отбой" за сорок пять секунд, а потом за минуту снова одеваться. Да так, чтобы каждая пуговица на гимнастерке была застегнута; каждая нога аккуратно и плотно завернута в портянку и удобно сидела в сапоге. Старшина за этим очень строго следил. Он все замечал своим острым профессиональным взглядом. Если кто-то откровенно халтурил, он выводил его из строя и заставлял снимать сапог...

— А шо цэ такэ? — спрашивал он, показывая на портянку. — Я же как объяснял! Шоб ни одной складочки не було!.. А если война? Если прямо сразу в бой? Ты как в атаку побежишь?

— Мы же артиллеристы, мы в атаку не ходим! — раздавался голос из задней шеренги. Старшина грозно поводил усами, словно принюхивался:

— Это кто там самый умный? Выдь из строя, я хочу на тэбэ подывиться. Шо ты там за спинами ховаешься? Думаешь, я твой голос не узнал? Рядовой Капустин, два шага вперед!.. Я оценил твою шутку, Капустин. И то, что ты вступился за своего товарища, тоже заслуживает вознаграждения! Объявляю вам обоим по два наряда вне очереди!.. Что нужно ответить?.. Не слышу!..

— Есть, два наряда вне очереди!

— Молодцы! Становитесь в строй!.. Я же не зря вас мучаю, хлопцы. Объясняю еще раз для самых непонятливых: С такой портянкой уже через пять минут ногу натрешь. И неважно, где ты служишь. В артиллерии или пехоте. С такой ногой ты не боец, потому-что ходить уже не сможешь.

Старшина Екименко был строг, но справедлив. Спорить с ним — себе дороже! Вот и приходилось каждый вечер перед сном раз по десять ложиться-вставать! Все это у ребят, изрядно вымотавшихся за день, отнимало последние силы. И потом, когда эта вечерняя процедура заканчивалась, каждый из них моментально засыпал крепким сном.

Пашка Анохин вообще не понимал, как можно ухитриться за сорок пять секунд добежать до своей кровати, раздеться, аккуратно сложить свою одежду на стуле, успеть лечь, да и еще укрыться одеялом. И очень удивлялся, как легко это делал Геныч. Он пожалуй единственный в карантине с самого начала все успевал, хотя, казалось, не очень-то и спешил. Все тяготы армейской службы его совсем не изнуряли. Наоборот! Он получал от этого удовольствие. В минуты отдыха, когда остальные ребята устраивали себе длительные перекуры, он шел к гимнастическим снарядам и активно разминался. Его тренированное тело постоянно требовало физической нагрузки, и если для кого-то занятия на перекладине и брусьях были в тягость, ему это придавало дополнительные силы. Пашке иногда приходила в голову просветленная мысль: уж не в этом ли кроется секрет удивительной работоспособности его друга. И тогда он тоже вставал и вместе с ним шел тренироваться.

В общем, служба не напрягала. Напрягало другое. В конце тяжелого рабочего дня перед отбоем солдату полагается личное свободное время. Где-то часа два с половиной. В это время он может подшить чистый подворотничок, написать письмо любимой девушке, наконец, просто отдохнуть. Именно в это время новобранцы из карантина подвергались насилию со стороны старослужащих. Те считали своим долгом нанести визит в карантинное отделение, чтобы поучить уму-разуму "зеленых салабонов" и где-то даже использовать их в своих личных интересах. Например, заставить постирать им гимнастерку или портянки. Ну в самом деле, не дембелю же этим заниматься?

В число интересов солдат последнего года службы также входило новое обмундирование новичков. Тут все понятно! У дембеля его личная верхняя одежда за три года совсем пообтерлась. А ему скоро домой ехать!.. Не в этом же!.. В старой шапке и дырявой шинели домой не поедешь. Да и ремень уже потерял свой товарный вид. Вот и заходили "деды" на территорию карантина чтобы обменять все это на новое обмундирование. Салабону без разницы, он и в старом походит. Поэтому обмен всегда происходил "добровольный" по обоюдному согласию. А как же иначе?.. Будешь сопротивляться?.. Так за это можно и по башке схлопотать, чтобы другим неповадно было!.. Повторялась та же ситуация что и в крепости. Кажется, большие армейские начальники когда-то этот вопрос до конца не продумали. Дедовщина, которая начала расцветать в армии в шестидесятые годы, зарождалась не на пустом месте — её к этому принуждали обстоятельства. (примечание: Указ о сокращении срока службы до двух лет вышел только в 1968-м году. До этого военнослужащие сухопутных войск срочной службы служили три года.)

* * *

Но было насилие совсем другого толка. И это насилие угнетало больше всего. А многих ребят откровенно ломало! Речь идет о психологическом давлении со стороны лиц кавказской национальности, которых в этой части было подавляющее большинство. Есть такое расхожее понятие: "Лица кавказской национальности". И неважно кто ты: грузин, армянин или аварец. Много народностей проживает на Кавказе. И все они подпадают под это определение. Вроде бы! Кавказцы всегда славились своим гостеприимством, Геныч об этом много слышал и читал в книгах. В этой воинской части все выглядело по-другому. Здесь они смотрели на прибывших из России совсем не дружелюбно! Все знают: кавказцы — народ горячий! Им свойственно мгновенно воспламеняться по любому поводу и проявлять при этом удивительную жестокость. Как оказалось, им свойственно еще враждебно-пренебрежительное отношение к русским.

Удивительное дело! Проживая в России, они это враждебное отношение не показывают. Здесь же, находясь на своей территории, относятся крайне агрессивно. Считают своим долгом оскорбить, унизить. Пользуясь численным преимуществом, навязывают свои взгляды и традиции. Особенно ярко это проявляется у молодежи.

Будников никогда раньше не имел дела с кавказцами. Как-то так случилось, что вездесущие люди кавказской национальности, заполонившие все российские рынки, не дошли до Замежья. И Геныч впервые столкнулся с ними вплотную только здесь, на территории воинской части. Первые впечатления были не из приятных.

В тот день они, все десять человек, постриженные под "ноль" и переодетые в новое воинское обмундирование, стояли у входа в казарму и решали задачу, поставленную перед ними старшиной Екименко. Требовалось за полчаса, пока он отсутствует, всем привести в порядок свои пыльные сапоги, чтобы они блестели, как котовы яйца! И никак иначе! Старшина сделал акцент именно на этой фразе: "Как котовы яйца!". Сам исчез, предоставляя новичкам решать проблему самостоятельно. Стали думать. Щетка нашлась, правда, одна... Но если шустро и по очереди, то успеют... Не было сапожного крема!.. Знающему человеку решить эту проблему несложно. В пяти минутах ходьбы отсюда находится магазин военторга, где было все, что нужно солдату. В том числе и сапожный крем. Но они-то этого не знали, а старшина им не сказал. То ли забыл, то ли хотел понаблюдать, как ребята смогут выкрутиться из этой непростой ситуации. И тогда проблему взялся решить Пашка Анохин. В казарме находятся двое дневальных, с которыми он уже успел завести дружеские отношения. Эти ребята служат не первый день, сапожный крем у них наверняка найдется.

Короче говоря, он убежал за кремом. А из казармы вышел ефрейтор весьма неординарной наружности. Прежде всего он был огромного роста, где-то под два метра, и очень широк в плечах. Гимнастерка и брюки галифе были тщательно подогнаны на его ладной атлетической фигуре. Довершали это великолепие сапоги, начищенные просто до зеркального блеска!

Великан являлся ярким представителем лиц кавказской национальности. Жгучий брюнет с выдающимся носом и орлиным взором. Когда он сдвигал брови, выглядело грозно! Не каждый осмелится перечить такому. Он был весьма доволен собой. На новобранцев поглядывал искоса, с презрением, как на людей низшей расы. Геныч сразу почувствовал: от этого красавца можно ожидать неприятностей. Слишком откровенно он проявляет свои намерения.

В это время появился Пашка. В руке он держал баночку с кремом, его глаза просто светились от счастья.

— Ну все, пацаны, полдела, считай, сделано. Крем у нас есть! Где щетка?

Ему подали щетку. Пашка поставил ногу на приступок, даже успел открыть баночку... Не тут-то было!

— Дай щетку сюда! — сказал великан и протянул руку.

— Зачем? — не понял Пашка.

— Сапоги буду чистить. Грязные... не видишь?

Пашка посмотрел на его идеально-чистые сапоги, но спорить не стал. Кавказец взял щетку и легкими движениями начал наводить блеск. Делал он это долго и очень старательно! Потом так же долго рассматривал свою работу... Снова наводил блеск и снова рассматривал... Щетку держал высоко, на излете. Наконец отдал её. Но не Пашке, ловко увернувшись от его рывка, а новобранцу Сырбу, небрежно поманив его пальцем. Тот словно загипнотизированный подошел...

Геныч молча наблюдал за кавказцем, едва сдерживая свое раздражение. Краем глаза заметил в казарме за оконным стеклом две неясные фигуры. За ними наблюдали! А между тем будущий повар со щеткой в руке стоял в растерянности. Он просто не знал, как ему теперь поступать. Потом все же решился и взял у Анохина крем... И снова кавказец протянул руку:

— Дай!

— Может, хватит! — не выдержал Геныч.

— Ара, что ты сказал! — грозно сдвинул брови великан. — Не видишь, у меня пыль на сапоге?

Геныч подошел поближе:

— Где пыль? Покажи!

— Вот пыль! — великан выставил вперед блестящий сапог.

Геныч посмотрел внимательно и наступил на носок. Сапог сразу же потерял всю свою привлекательность.

— Может, так будет лучше?

Лицо кавказца налилось кровью. Выпучив глаза, он закричал:

— Ара, ты что сделал?.. Я тебя...

Дальше пошла длинная тирада на армянском языке, смысл которой Будников не уловил. Но понял — это что-то очень неприличное! Чтобы прекратить непонятный монолог, он резко ударил пяткой по подъему выставленной ноги. Гигант рухнул на колени, как подкошенный, и взвыл:

— Нога... нога сломал!.. Сука!

"Вот это уже совсем другое дело! — удовлетворенно подумал Геныч и отступил назад. — Продолжай в том же духе, впредь ругайся только по-русски. А то ведь не поймешь ни черта, что вы там имеете ввиду?" Из казармы вылетели два кавказца. Те самые, что стояли у окна. Один из них, с тонкими усиками на холеном лице, опустился рядом с великаном и поднял на Будникова глаза:

— Что с ним? Почему он упал?

— Не знаю, — ответил Будников, — поскользнулся наверное.

— Как он мог поскользнуться? Здесь не скользко!

Будников только пожал плечами, мол мне-то откуда это знать... Кавказец недоверчиво посмотрел на него, но смолчал. Долго слушал сбивчивый рассказ поверженного великана, постоянно прерываемый стонами, и бросал в сторону Геныча недобрые взгляды. Геныч терпеливо ждал. Раз пошла такая пьянка, он будет биться до конца!.. Но, обошлось. То ли кавказцы решили не поднимать шума, то ли просто банально испугались. Они подняли своего травмированного земляка и с большим трудом уволокли его в казарму.

Вечером в помещение карантина вошла группа молодых кавказцев в гражданской одежде. Впереди шел человек в шерстяном спортивном костюме и кожаных мягких ботинках. Его легкая расслабленная походка указывала на то, что этот человек в серьезной схватке может быть очень опасен. И, безусловно, среди вошедших он был главным. Рядом с ним шел солдат-армянин с тонкими усиками. Увидев Будникова, он указал на него пальцем. Человек в спортивном костюме подошел почти вплотную:

— Кто ты? Как тебя зовут?

Будников сидел на кровати и пришивал к гимнастерке белый подворотничок. Не прекращая своего занятия, он тихо ответил:

— Геныч.

— А меня зовут Сурен. Слышал про меня?

— Нет, не слышал. У тебя ко мне дело? Или ты просто так решил познакомиться?

— Смелый, да?.. Короче, вставай, пошли!

Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел к выходу. Но, пройдя несколько шагов, остановился. Сурен не понимал, почему этот русский все еще сидит? Он привык, что его всегда слушались. И если он что-то говорил, реагировали тотчас же! Потому-что боялись. А этот сидит и в ус не дует. Заторможенный, что ли?

В соседней части несколько месяцев назад был случай. Там тоже появился такой же борзый, из русских. Тоже проявлял неуважение, когда с ним разговаривал армянин... Однажды этот русский получил увольнительную в Ереван. Обратно в часть он уже не вернулся. Его выкинули из автобуса на Аванском шоссе прямо под колеса идущего вслед автомобиля. Спуск на Аванском шоссе очень крутой — автомобиль не успел затормозить... Тогда это дело замяли, представили, как несчастный случай. Но он-то знает, как все было на самом деле... С этим русским такого не случится. Сурен не кровожадный, он просто сломает этому глупцу челюсть! А хорошие люди в госпитале постараются, чтобы эта челюсть криво срослась. Русскому ни к чему иметь красивое лицо!.. Сурен окликнул Геныча:

— Эй! Ты глухой, да?.. Я сказал, пошли!

Геныч продолжал подшивать. Тогда Сурен вернулся и стал с интересом его рассматривать. Их взгляды встретились.

— Эй! Ты что молчишь?

— Я жду, когда ты скажешь, куда пойдем и зачем?

— Пойдем на плац, поговорим... Если не пойдешь, мы будем убивать тебя прямо здесь!

"Боже, как страшно! Я уже весь дрожу!" — Геныч вздохнул и отложил гимнастерку.

— Нет уж, тогда лучше на плац. Там умирать веселей.

Они вышли из казармы под испуганные взгляды новобранцев. Прошлись по плацу, остановились у площадки со спортивными гимнастическими снарядами.

— Все, дальше не пойдем! — Геныч повернулся к Сурену. — Здесь будет в самый раз!.. Ну, рассказывай, чего ты хочешь?

— А ты смелый, — начал Сурен, — я таких уважаю! Скажи, где ты научился так драться?

— Ошибаешься, уважаемый, я не дрался. Ваш товарищ наверное сам оступился.

— Опять шутишь? Между прочим Арсена не так-то просто завалить. А ты ему еще и ногу сломал!.. Я не оправдываю Арсена, он сам виноват. Довыёживался!.. Но ты ударил армянина, а такое здесь не прощают! Знаешь, что за это с тобой могут сделать?

— Понятия не имею. Послушай, Сурен, ты что, пугать меня сюда привел?

Сурен замялся. Серьезный разговор заходил в тупик, ситуация выходила из под контроля. Он не умел складно говорить, ему проще было набить кому-то морду. Это его стихия! Здесь он мастер! Но так хотелось перед дракой красиво завершить диалог, чтобы увидеть в глазах русского страх. Или хотя бы растерянность. Но этот русский совсем его не боится?!

— Ты или дурак, или слишком смелый! — наконец сказал он. — Вот что я тебе предлагаю. Мы будем драться один на один. Если ты победишь, твоя взяла! Мы оставим тебя в покое. Но если проиграешь, я щадить тебя не буду. Согласен?

— А что мне остается делать? — развел руками Геныч. — Я просто вынужден согласиться!

Кавказцы встали полукругом, заслонив место поединка. Они не хотели, чтобы в казармах видели предстоящую расправу над этим русским. Сурен обещал: наказание будет жестоким! Это для всех должно послужить серьезным предупреждением. Отныне больше никто не осмелится поднять руку на армянина!..

Сурен вышел вперед, пританцовывая и разминая ноги. "Вот для чего он ботинки надел, — догадался Геныч и впился глазами в лицо своего противника. — Ноги будут его основным оружием!.. Что такое?.. В подошве правого ботинка под кожей вставлена металлическая пластинка?.. Маваши!.. Он отрабатывал этот удар последние пять месяцев и теперь полностью уверен, что с первого же раза проломит мне челюсть!.. Что он там изучал?.. Карате?.. Ну ничего! Давай, потанцуем!"

Между тем Сурен сблизился и нанес пробный удар. Промахнулся и получил встречный — в область сердца. Кроткий такой удар, незаметный!.. Геныч увидел удивленные глаза кавказца, в которых мелькнул первый страх. Снова ботинок Сурена пронзил воздух, и снова встречный удар в то же место. Сурен почувствовал себя плохо: еще один такой промах, и он не выдержит... Почему он никак не может попасть в этого русского?

— Может, хватит? — спросил Геныч. — Умрешь ведь!

— Не хватит! — прорычал Сурен и ринулся вперед. Но ноги подкосились, он упал на колени... Кавказцы находились в прострации, они не поняли, что произошло? Встречных ударов в область сердца никто из них не заметил.

* * *