Пароль «Аврора»

Бункер. 22 дня после возвращения. Кирилл

…И – раз!.. И – два!.. И – три!.. Давай-давай, не ленись. Ишь, как тебя скрючило!.. И – семь! И – восемь!

Кирилл выбрался на стадион позавчера. Заживающие раны еще побаливали, но просиживать сутки напролет под землей стало невыносимо. После встречи с Шелдоном он внезапно понял, что тело жаждет привычной нагрузки. Позавчера до смерти напугал Олега, неожиданно поднявшись и принявшись делать посреди комнаты наклоны и приседания. Олег даже собирался к Григорию Алексеевичу бежать, решив, что у друга детства «помутнение в мозгах»… Но, конечно, никуда не побежал.

Не так давно Кирилл осознал удивительный факт: Олег, про которого Любовь Леонидовна не уставала рассказывать всем желающим слушать, что «малыш еще не нашел себя», был обыкновенным лентяем. Искать себя он предпочитал, играя в игры и поглощая сериалы, электронная библиотека Бункера хранила, казалось, весь колоссальный объем развлечений, созданный человечеством.

Когда-то Кирилла объяснение Любови Леонидовны устраивало. В былые времена он нередко прикрывал Олега, рассказывая воспитательнице, что друг активно занят «поиском себя» – читает с планшета познавательную литературу. Олег, узнав, что Любовь Леонидовну удалось провести, довольно хихикал и снова припадал к планшету. Кирилл тогда только диву давался – как ему не надоест? И как Олег еще не лопнул от такого количества выпрошенных в столовой вкусностей.

Когда Олег с Дашей пришли навестить Кирилла, впервые без Любови Леонидовны, Олег первым делом поведал, что досмотрел «Стрелу и меч». А теперь смотрит «Адских вурдалаков», уже седьмой сезон. И что в «Битве легенд» дошел аж до одиннадцатого уровня. У него уйма оружия и прочих полезных в игре предметов. А Даша скромно рассказала, что посаженная еще при Кирилле новая устойчивая к засухам пшеница отлично прижилась. После дождей Елена Викторовна собирается передать Герману семена.

Кирилл смотрел на друзей и отвлеченно думал, что в поисках себя Олегу здорово помогла бы хорошая порка. А еще, Лара рассказывала, у Германа было принято оставлять лентяев без обеда. Ночь-другую поголодаешь – небось, как миленький прибежишь и будешь спрашивать, чего бы такого полезного сделать. А про Дашу подумал, что когда, отвечая на вопрос Лары, красивая ли она, сказал «да» – был, пожалуй, не так уж неправ. Хотя, конечно, смотря, на чей вкус. Джек характеризовал подобное строение у девушек как «взять-то не за что». И даже, – невесело усмехаясь, думал Кирилл, – если вдруг отыщется желающий «взять», вряд ли Даша поймет, что ему нужно. Скорее всего, сочтет происходящее неслыханным для себя оскорблением и расплачется.

Вот странно: Олеся, например, выдающимися формами тоже не отличалась, но гибкостью и изяществом фигуры напоминала молодую упругую ветку. А узкоплечая, сутулая Даша была похожа на цветок нарцисс, стараниями Елены Викторовны выращенный в бункерной оранжерее – болезненно-бледный, хрупкий до прозрачности, с печально поникшей головой.

Разговаривать с друзьями Кириллу было неожиданно не о чем. А они – Кирилл не сразу это осознал – как и прочие бункерные жители, за исключением, пожалуй, Григория Алексеевича, смотрели на него почему-то настороженно. В Бункере никак не могли привыкнуть к потемневшей, как у адаптов, коже вернувшегося домой «малыша», к его посветлевшим глазам, краткости речи и быстрым движениям.

Сам Кирилл был уверен, что внешние изменения – не что иное, как побочное действие нижегородского порошка, с Вадимом Александровичем и Еленой Викторовной спорил об этом до хрипоты. Однако переубедить наставников так и не сумел и теперь занимался подведением под сей факт теоретической базы в гордом одиночестве.

Споры в Бункере в последнее время не прекращались. Начать хотя бы с того, что теорию Бориса Вадим Александрович посчитал «псевдонаучной ересью» и категорически настаивал на том, чтобы Кирилл прекратил тратить время и силы на «ерунду», то есть, воссоздание в Бункере нижегородского чудо-порошка. Равно как и на проверку выкладок «выжившего из ума старика». Пришлось побеспокоить Сергея Евгеньевича. Тот, услышав рассказ об омском долгожителе, задумался.

– А как фамилия этого Бориса?

Кирилл недоуменно пожал плечами:

– Не знаю. Он не говорил.

Сергей Евгеньевич огорченно поцокал языком. А Кирилл в который раз подумал, сколь многое о жизни на поверхности бункерным жителям неизвестно. Там, наверху, давно привыкли обходиться без фамилий. Не так много осталось на земле людей, чтобы использовать, помимо имени или прозвища, дополнительный идентификатор. К тому же, девяносто процентов населения составляла сейчас молодежь – люди, бывшие в день, когда все случилось, крохами, едва научившимися говорить. Мало кто из них мог похвастаться тем, что помнит свою фамилию.

– Борис… Борис… – Сергей Евгеньевич потянулся к ноутбуку. Развернул на мониторе новостную ленту шестнадцатилетней давности. – Новосибирск, говоришь… – Он неторопливо пролистывал новости.

В день, когда все случилось, их поток замер навсегда. Но до тех пор мощная бункерная система обрабатывала всю поступающую информацию: сортировала, архивировала, сохраняла… Предусмотрительности создателей Бункера можно было бы петь дифирамбы бесконечно.

– Так… – На экране замелькали заголовки. – Юбилей НГУ. Выступления… Доклады… Вот, нашел! Гости. – Сергей Евгеньевич повернул монитор к Кириллу. – Смотри – «Борис Мещерский, самый титулованный выпускник Новосибирского Университета, отложил в этот день все свои дела для того, чтобы почтить визитом альма-матер…» Он?

Кирилл вглядывался в фотографию моложавого, буйноволосого, пышущего здоровьем мужчины. «Титулованный выпускник» стоял на трибуне в конференц-зале университета. Держал в руке микрофон и вдохновенно ораторствовал. На седого, согбенного старика, тяжело опирающегося на палку, он походил примерно так же, как сам Кирилл на Сергея Евгеньевича.

– Н-нет… Не похож. Хотя… – Кирилл пощелкал клавишами, открывая другие снимки.

Фотографий было много, мировая знаменитость привычно позировала с профессорами, студентами, в окружении журналистов. И с одной из картинок прямо на Кирилла вдруг взглянули знакомые глаза.

Вокруг них еще не было морщин. Кожа мужчины не покрылась пигментными пятнами, не похудело лицо, не сложились в горькую складку губы. На дне глаз не затаились тщательно скрываемые боль и усталость. Но теперь Кирилл уже не сомневался, что перед ним Борис.

«Great Boris», – прочитал он мельком в каком-то заголовке. Ну ни фига себе…

– Да, – уже с уверенностью подтвердил Кирилл. – Это он. Только очень постарел, поэтому я не сразу узнал.

***

– … Ну и что, что сам Мещерский? – продолжал, тем не менее, настаивать на своей правоте Вадим. – Мещерский, как известно, занимался квантовой физикой! Какое это имеет отношение к человеческому организму?

– Я, если помнишь, тоже отнюдь не физиолог. – Сергею Евгеньевичу нелегко было говорить. Сердечный приступ, спровоцированный внезапным возвращением Кирилла, старика здорово подкосил. Он быстро уставал, легко расстраивался, и обитатели Бункера старались лишний раз главу не тревожить, руководство внутренними делами как-то незаметно перешло к Вадиму. – Так же, как не физиологи мы с тобой, Лена и прочие, здесь собравшиеся…

– Разумеется. Но мы – химики! Согласитесь, что наша специальность к устройству человеческого организма ближе на порядок.

– Вот именно, – перебил Кирилл, – что химики! Привыкшие судить со своей колокольни. То есть, с точки зрения фундаментальной науки. А для физиков – не вы ли сами рассказывали? – такое понятие, как фундаментальная наука, по определению никогда не существовало. Эти люди готовы были рассматривать любые, самые дикие предположения – и делать самые неожиданные выводы. Возможно, именно поэтому Борис… – Кирилл покосился в монитор. – Эдуардович и сумел создать теорию, противоречащую всему, доселе известному? На том простом основании, что мир, который теперь окружает нас, точно так же противоречит всем известным доселе биологическим законам? Вспомните, вы ведь сами поражались тому, насколько избирательно омертвение детородных клеток. Женские – живы-здоровы, как будто ничего не случилось. А мужские безнадежно мертвы. При том, что организмы животных обоего пола функционируют в точности как раньше, ничего не изменилось!

Вадим вздохнул.

– Кирюша. Не надо напоминать о прописных истинах! Разумеется, мы об этом знаем. Мало того – тебе рассказывали, что в первые годы после катастрофы мы искали хранилища генетического материала в Москве. Но раскопать ничего не удалось, город был уничтожен пожаром. В одной из экспедиций погиб Михаил Натанович…

Кирилл кивнул.

– Да. Я знаю. Знаю, что, если бы вы нашли уцелевшее хранилище, это стало бы выходом. Я понимаю, что вы боролись, но ничего, кроме расплавленных пепелищ, не нашли… Вадим Александрович, я не об этом! Я пытаюсь объяснить, что Борис, в отличие от нас, не скован в рассуждениях никакими рамками. Он думает нелогично – и вот результат.

– Это не результат, а посмешище! Мы работаем над созданием вакцины уже пятнадцать лет. А твой знаменитый Мещерский едва успел с этим вопросом ознакомиться – и немедленно выдвинул теорию, опровергающую нашу, и не имеющую под собой никаких оснований.

– Ваша теория оснований тоже не имеет.

Вадим нахмурился.

– Хочу напомнить, что твоя миссия была организована с целью получения необходимых веществ для реализации моей – моей, подчеркну! – теории. Ты рисковал ради нее жизнью, а теперь отказываешься работать дальше?

– Я не сказал, что отказываюсь работать. Я предлагаю сменить направление.

– На основании бреда полусумасшедшего старика?

– На основании предположений, которые сделал ученый с мировым именем! – отрезал Кирилл. – И на том основании, что я, несмотря на ожоги, все еще жив. Это ли не свидетельство того, что препарат, который получили в Нижнем, работает?

– Ты просто-напросто адаптировался за время похода.

Тут уж Кирилл едва не рассмеялся Вадиму в лицо.

– До того, как подстрелили, адаптированным не был. А потом, мухой – бац, и адаптировался? Так, что ли?

– Кирюша. – Вадим смотрел печально. Как на лабораторное животное, которое вот-вот издохнет. – У меня нет желания дальше с тобой спорить. Тем более, в таком тоне – общение с адаптами крайне пагубно сказалось как на твоей речи, так и на поведении в целом. Кроме того, Сергей Евгеньевич устал. По-моему, давно пора избавить его от дискуссий.

Сергей Евгеньевич попытался улыбнуться.

– Не спеши хоронить! Пока еще держусь. – Но выглядел действительно неважно. На лбу проступила испарина, дышал старик тяжело, то и дело прикладываясь к кислородной маске. Было заметно, что спор его и впрямь утомил и расстроил. – Кирюша, в самом деле… Мы столько лет занимаемся вакциной. Бросать исследования сейчас, когда у нас наконец-то есть все необходимые вещества, по меньшей мере, неразумно. Во-первых. А во-вторых, твое поведение и впрямь оставляет желать лучшего. Будь добр, извинись.

Так заканчивался каждый спор – обвинением Кирилла в перенятых у адаптов отвратительных манерах и появившейся ужасной привычке не слушать старших. Войдя сюда с твердым намерением объявить Сергею Евгеньевичу и Вадиму о том, что собирается продолжать эксперимент, невольно начатый Ларой, сейчас Кирилл понял, что ничего не скажет.

Слишком постарел за те полгода, что он отсутствовал, Сергей Евгеньевич. И слишком уверился за это время в своей непогрешимости Вадим.

Кирилла не будут слушать. То есть, не оборвут беседу по-адаптски, с четким указанием адреса, по которому следует отправиться, а вежливо покивают и снисходительно поулыбаются. Но результат будет тем же. Наставники снова заведут старую пластинку: мы занимаемся вакциной уже пятнадцать лет.

Тот Сергей Евгеньевич, каким он был до ухода Кирилла из Бункера, возможно, прислушался бы и Вадима заставил прислушаться. А лежащий на кровати усталый, чуть живой старик этого сделать попросту не сможет. Слишком мало у него осталось сил, и слишком неблагодарное занятие – спорить с Вадимом. Если продолжать сейчас настаивать на своей правоте, Сергей Евгеньевич расстроится еще больше. И неизвестно, как это самое «еще больше» старику аукнется…

Нет. Так нельзя. В конце концов, если он прав, рано или поздно правота станет очевидной. Очевидной настолько, что возразить уже никто не сможет! А если нет, беспокоить Сергея Евгеньевича тем более незачем. И Кирилл промолчал.

***

С друзьями детства отношения тоже не складывались.

Не успел Кирилл вернуться в комнату, которую с младенчества делил с Олегом, и расположиться за столом, как друг решил над ним «пошутить». Раньше такое частенько практиковал – подбегал к занятому чем-нибудь увлекательным Кириллу, откатывал от стола любимое кресло на колесиках и принимался крутить, с отвратительным хохотом слушая, как истязаемый пискляво просит «отстать». Соскочить с кресла и справиться с толстяком в прежней жизни Кириллу не удавалось, Олег был намного тяжелее и, казалось, гораздо сильнее.

В этот раз Олег попытался проделать прежний фокус – Кирилл почувствовал, как кресло откатывается от стола. Стало смешно.

Он спрыгнул с сиденья. Посмотрел в удивленные глаза Олега и, решив закрепить воспитательный эффект, аккуратно, чтобы не сильно ударился, уронил приятеля подсечкой на пол.

Глаза у Олега расширились еще больше. Зашедшая в комнату вместе с ним Даша испуганно взвизгнула:

– Что ты делаешь?! Не смей! Я сейчас Любовь Леонидовну позову!

Кирилл с трудом удержался от смеха – в прежней жизни Даша пищала ровно то же самое, только обращалась к Олегу. Ну и такой напуганной, пожалуй, не выглядела.

– Всё, – пообещал он, – больше не буду. Вставай, что ли? – протянул руку распластавшемуся на полу Олег.

– Ты… меня ударил?! – Олег не пытался встать. Смотрел на Кирилла выпученными от изумления глазами. – Эти… твои адапты… Научили тебя бить людей?

Кирилл вдруг понял, что должен был испытывать Рэд, отвечая в начале похода на его собственные несуразные вопросы.

– Научили. Только я тебя не бил.

Рассказывая Кириллу – кажется, что бесконечно давно – об основах рукопашного боя, Олеся сразу посоветовала забыть все, что видел на экране. В кино, объяснила она, бои постановочные. Главная их задача – зрелищность, чтобы наблюдателям было интересно следить за дракой. В реальном бою все происходит гораздо быстрее. В реальном бою, как ни странно это звучит, не нужно драться. А нужно убивать – если, конечно, не планируешь захватить соперника живым. И бить так, чтобы после твоего удара противник не поднялся. Потому что самого тебя тоже щадить не будут.

***

… «Вот, смотри – черта. – Олеся чиркнула по песку каблуком. – Пока ты ее не перешагнул, ты человек. А перешагнёшь – станешь зверем. Там, за чертой, словами не говорят! Там только страх и злость. Там тебя никто не защитит! Никто не поймёт и даже слушать не будет. Здесь ты еще можешь говорить, а там сможешь только убегать или драться… Давай».

«Что?» – опешил Кирилл.

«Перешагивай! – Олеся не шутила. Смотрела сосредоточенно, без тени улыбки. – Это рассказать нельзя, надо почувствовать. – Она шагнула через черту. Замерла. – Смотри на меня».

Кирилл смотрел во все глаза. На то, как подогнулись в коленях Олесины ноги.

«Видишь? Теперь я себя легко защищу, от головы до колен. А пока стояла прямо, как человек, так низко не дотягивалась. Руки. – Олеся согнула их в локтях. – Прямые – сломают, а вот так – хрен получится. Голова. – Наклонила шею. – Я лоб подставляю, видишь? Самое твердое место. Кто ударит, себе же костяшки переломает. А горло, самое уязвимое место, подбородком прикрыто… Что стоишь? Шагай!»

Кирилл шагнул через черту.

Ты – не человек.

Ты – зверь.

Ноги. Руки. Наклонить голову…

Он старался лишь копировать то, что показывала Олеся, когда вдруг почувствовал, что тело всё знает само. Без разума.

Кисти нужно стиснуть в кулаки, надежнее спрятать пальцы – так их не сломают. Зубы – сжать, тогда челюсть не свернут. Руки сами выдвинулись вперед, прикрывая грудь и живот. Теперь его так просто не обойдешь – чтобы нанести удар, нужно сначала обмануть, отвести внимание…

Тело будто бы давным-давно это знало. И сейчас просто вспомнило, как нужно действовать в минуту опасности.

«Молодец, – услышал Кирилл. – Всё. Шагай назад».

Он не сразу вспомнил, куда это – назад. Вспомнив, шагнул за черту.

«Всё, – повторила Олеся. – Здесь ты – опять человек. Отдыхай».

«Что это было?!»

«А ты не понял?..»

До Владимира уроки Олеси оставались для Кирилла теорией. Ему еще не приходилось биться врукопашную, сражения с Дикими ограничивались перестрелками. И возле Владимира, кстати, поначалу тоже все шло неплохо.

Отряд бесшумно пробирался по лесу, обходя засаду стороной и стараясь издавать как можно меньше звуков. Они прошли уже едва ли не половину пути, и Кирилл начал верить в то, что миновать Толяновых бойцов удастся. Но тут вдруг из-под куста выпорхнули две крупные, потревоженные шагами птицы – то ли куропатки, то ли рябчики, Кирилл так и не научился различать. Лошадь, которую вел в поводу Гарри – птицы вспорхнули прямо перед ней, – взбрыкнула и заржала. До того громко, что стало ясно: план номер один провалился.

– Валим! – скомандовал Рэд. – План два!

«План два» означал: таиться дальше бессмысленно. Главное теперь – не тишина, а скорость.

Едва услышав команду, Кирилл, как и остальные, бросился бежать. Они очень старались двигаться быстро. Но вокруг был мокрый лес, под ногами – палая листва и скользкие ветки. Бежать приходилось с оглядкой. А у тех, кто кинулся наперерез с дороги, очевидно, было указание взять бункерного живым. Потому что человек, метнувшийся к Кириллу, не стрелял.

Кириллу мешал рюкзак на спине, но, тем не менее, сбить противника с ног он сумел. Сумел, согласно Олесиной логике, плохо – враг, извернувшись, поднялся. Выхватил нож. Кирилл действовал машинально, как на тренировке, такое они с Олесей отрабатывали не раз – выбил нож ногой, а кулаком ударил врага в челюсть. И на сей раз ударил правильно, больше парень не встал. Но тут набросились сзади – хорошо, что, падая, Кирилл успеть выхватить пистолет. Нового противника застрелил, почти в упор. Вскочив, бросился бежать на помощь Олесе, та отстреливалась сразу от двух бойцов.

В одного Кирилл выстрелил на бегу. Парень упал, но, похоже, был ранен, а второй нападающий, едва обернувшись на нового врага, получил пулю из снайперки.

Олеся побежала, увлекая за собой лошадь, Кирилл старался не отставать. Скоро их догнала Лара. Олеся передала ей поводья и метнулась к ближайшему дереву, поудобнее прилаживая винтовку.

Попрощаться с Олесей Кирилл не успел. Джека и Гарри он тоже больше не увидел – только слышал вдали уверенные выстрелы и перепрыгнул на бегу через тело, пробитое знакомой стрелой.

***

Рассказать эту историю, как и большинство других, Олегу с Дашей Кирилл не сумел. Даже пытаться не стал. Слишком многое – для того, чтобы понять – нужно было испытать на собственной шкуре.

Ни Олег, ни Даша не видели связанного Рэда на полу в туалете. Их не дергали за вывернутые руки подручные Толяна. Они не прятались в темноте разрушенного коттеджа, ожидая нападения, не отстреливались от озверевшей, догоняющей дрезину толпы. В них не швыряли гранаты и смертоносные звездочки, не приставляли к виску пистолет. Им не приходилось голодать, кричать от боли, произносить ритуальные слова над убитыми друзьями, брести по раскисшей от дождей дороге…

– Ты очень изменился, – с укором сказала Кириллу Даша. – Вставай, Олежка.

За ее руку Олег взялся. С натужным пыхтением принялся подниматься. Кирилл, пожав плечами – не хочешь как хочешь, была бы честь предложена, – отошел и вернулся за стол.

Надо сказать, что шутки Олега на этом прекратились. И Кирилл был бы доволен преподанным уроком, если бы не поселившийся с тех пор в глазах Олега и Даши затаенный страх.

Поначалу Кирилла это страшно огорчало. Потом, поняв, что поделать ничего не может, он смирился. Подумывал, не перебраться ли от раздражающего бездельем Олега в другую комнату, но в итоге махнул рукой. Пыхтящий за планшетом сосед ему не так уж и мешал. А объяснять, зачем вдруг понадобилось переселение, пришлось бы долго.

Кирилл на многое махнул рукой. Разговаривая, помимо Олега и Даши, с Вадимом, Сергеем Евгеньевичем, Любовью Леонидовной, он не раз пытался объяснить, какие замечательные люди – его новые друзья. Как он сблизился с ними и как гордится этим. Но натыкался лишь на недоуменные взгляды.

«Кирюша, мальчик мой… Я понимаю, вы многое пережили вместе. Но ведь они – адапты!» И этим словом все было сказано. Когда Кирилл понял, что никого в Бункере не интересует судьба Джека, Олеси и Гарри, оставшихся прикрывать бегство, стало очень горько. Объяснить людям, защищенным от любой мыслимой опасности двухметровым бетонным потолком и пятьюдесятью метрами земной поверхности, каково это – остаться втроем против двух десятков бойцов, Кирилл не мог. И что чувствуешь, понимая, что сделано это было ради тебя, ради того, чтобы ты уцелел и доставил по назначению реактивы, тоже не мог.

Он пытался утешиться тем, что вспоминал расстановку сил – ту, в которой остались Джек, Олеся и Гарри. И уверял себя, что шансы отбиться у друзей были. Вооружение у Толяновых головорезов паршивое, основные силы, видимо, на главной дороге сосредоточились. Автоматных очередей Кирилл не слышал. А противостоять тесакам, ножам и пистолетам адаптам не привыкать. Выберутся ребята! Должны выбраться… Тем не менее, кошки на сердце скребли. В прошлую субботу посланников Германа, привозивших в Бункер продукты, Кирилл дожидался, едва ли не считая часы. А, едва успев попрощаться с Шелдоном, снова начал ждать.