Парламентер

МАРИЯ ПОМОРОВА

Колонисты отстроили для Качина и его исследовательской группы отдельный особняк, но Иван Сергеевич никак не мог решиться на переезд со своей хрупкой лабораторией. Он не находил в себе сил оторваться от работы хотя бы на день. Его не подгоняли, ведь от результатов работы его команды зависели здоровье и жизнь колонистов Онтарии.

Власов тоже не перебирался в благоустроенное жилье и обретался во времянке. Скорее всего, ему было безразлично, какая обстановка его окружает. Главное, чтобы ничего не отвлекало от работы. Я обязана была отчитаться перед ним за выполнение задания, и в половине шестого утра я отправилась к нему. Я с удовольствием посмотрела на себя в зеркало. Знала, бессонные ночи не отражаются на моем лице. Какие глаза, какие брови! Что ему не хватает?! После вторичного фиаско я чувствовала себя подавленной, уверенность в себе поколебалась. Во время службы на "Стремительном", где женщин в экипаже было всего пятеро, я привыкла к мужскому вниманию. Оно не проявлялось явно, но я его ощущала постоянно и не обращала на это внимания. Я никогда не задумывалась, насколько оно способствует уверенности в себе. Теперь эта уверенность изрядно пошатнулась.

На улице светало. На строившейся дороге рычали два экскаватора и бульдозер, громко разговаривали рабочие — бывшие вояки-астронавты. Облака надо мной разошлись, и в образовавшейся небесной полынье густо засверкали яркие звезды, крупные, как грецкие орехи. Почему-то вспомнилось, как пару лет назад Матвей силой тащил меня в шлюзовой тамбур, чтобы запереть меня там и открыть шлюз наружу. Именно тогда я впервые перешла в иной режим существования. На Матвея, правда, надулась на целых четыре месяца.

Матвей сидел над компьютером и бессовестно гонял чертей по виртуальным подвалам.

— Заходи, опаленыш, — сказал он мне. — На столе чай и свежие булки. Завтракай.

— Спасибо, — ответила я, ухватила булку и с наслаждением вонзила в нее зубы. Чай себе наливать поленилась, отхлебнула из большой Матвеевой кружки. Чай был крепкий и сладкий. Матвей сказал:

— Скоро на Онтарию прибудет Адамсон с женой и со свитой.

— С женой? Это хорошо.

— Женой займешься ты. Ты хорошо знаешь, что ей следует показывать, а чего не следует. Задавай ей больше вопросов — о Земле, о Содружестве, о ее семье и ее дельфинах, о чем угодно. Больше будет говорить — меньше задаст вопросов.

Я не садилась, ходила из угла в угол. Матвей поднял голову:

— Что-то не так?

— Почему так плохо быть человеком? — спросила я в тоске.

— Почему плохо? — удивился Матвей.

— Он улетает. Насовсем. Он не вернется. Я дважды села на одну и ту же мель.

Матвей усмехнулся и ответил:

— Возможно, ты еще не раз сядешь на мель. А скорее всего, будешь садить на мель мужчин.

— Он улетит на Землю, на которой я так и не побывала.

Матвей оставил компьютер и повернулся ко мне. Мощная табуретка заскрипела под его грузной тушей. В барак бесшумно влетела летучая мышь. Я потушила верхний свет. Мышь уцепилась за стену под потолком.

— Наохотилась, наелась местных фруктов, будет теперь спать до вечера, — ласково улыбнулся мне Матвей. — Никаких забот, она тут от меня не зависит.

— Пожалей меня, — попросила я.

Матвей вздохнул, мягко привлек меня к себе, взял за лицо обеими руками и заглянул мне в глаза. Его глаза я видела сквозь черные очки и удивлялась, почему они должны приводить людей в ужас. Его глаза улыбались, и мне захотелось раствориться в нем, как в планете-океане.

— Тебе сейчас нелегко, — произнес он. — Это пройдет.

— И я забуду?

— Нет, не забудешь. Просто перестанет болеть. Все через это проходят.

— Даже ты?

— Даже я.

Он задумался чему-то своему, потаенному.

— Почему ты послал парламентером именно меня, а, Василич?

— Раньше ты была Наблюдателем. Теперь ты Участник.

— Трудно.

— Верно. Тебе хочется обратно в Океан, Афродита?

— Нет, не хочется. Только совсем чуть-чуть.

— Значит, быть человеком не так уж плохо.

Матвей молча повернулся к монитору, вошел в общую сеть Онтарии.

— Смотри, — сказал он мне и повернул монитор ко мне.

На фоне слабо светящихся звезд медленно поворачивалось военное судно. Крупный линейный корабль в зловещем молчании демонстрировал торпедные отсеки, бортовые установки и башни базук и пушек разного калибра. Шесть солнечных батарей вполовину развернулись навстречу безвестной звезде, словно мокрые крылья летучей мыши. Поля батарей зримо ощущались в потоке солнечного ветра.

— Прямо как новогодняя елка, — с уважением сказала я.

— Во всей красе. А маскировка — по последнему слову техники, — лениво заметил Власов. — Ни дать, ни взять — мирный торговец, каких в космосе хоть пруд пруди.

Я испытала неведомое мне доселе чувство — чувство узнавания.

— "Пепел Марса", — с изумлением прошептала я. Снаружи "Пепел Марса" я видела только замаскированным, но все-таки я узнала его.

— Он самый. Ребята во главе с Прыгуновым угнали его, когда его перегоняли с орбитального ремзавода Земли в район Кардабая. Заявили, что у них с "Пеплом" счеты. Флибустьеры, мать их. Даже совета не спросили.

— Я его сильно повредила?

Власов глянул на меня исподлобья.

— Одиннадцать погибших, семнадцать пострадавших, — невпопад, как мне показалось, ответил он. — Девять детей остались сиротами.

Матвей смотрел на меня в упор, и я слегка ему удивилась. Наконец он перевел взгляд на "Пепел Марса".

— Думал тебе подарок сделать, — невесело проворчал он. — Передумал.

— Почему?

— Маленькая еще для таких подарков. Когда поймешь, почему, станешь хозяйкой "Пепла".

— Шутишь?

— Ничуть.

Потом мы долго сидели и молчали, в словах мы не нуждались. Стены времянки равномерно содрогались — колонисты забивали сваи. Рычали бульдозеры, пронзительно скрипел кран. Сегодня снова целый день будут промозглая морось и липкая грязь по самые уши. Скоро грязи не станет, а поселок огласится детскими голосами. Почему-то при мысли о детях на Онтарии у меня потеплело в груди. Девять детей остались сиротами… Что-то тут не так. Я беспокойно заерзала на табуретке.

Онтария строилась.

2002 г.