Падальщик

Глава 27

Город праздновал. С размахом, от души, с настоящим, искренним весельем. Катались с ледяных горок, водили хороводы, пели песни, жгли чучело, ели блины. Настоящий праздник для северян — проводы зимы. День, как по заказу, выдался тёплый и солнечный, даже ветер был слабым, хотя обычно в заливе пробирал насквозь. Николай ласково прижал к себе одной рукой жену, второй чуть качнул коляску, в которой лежал ребёнок. Счастливо улыбнулся. Они выжили. В очередной раз. Позади самые трудные и страшные годы, когда ложась спать, не знал, проснёшься ли. Нашествие змеелюдов. Перерождение. Познание Истины. И — Великое Обновление…

Планета оживала. Пусть рушились старые города-муравейники, набитые людьми, словно сельди в бочке. Крошился асфальт, исчертивший поверхность полей и лесов, ржавели провода и металлические конструкции, но… Это не страшно. Ничуть. Построим новые. Свои. Когда придёт время. Главное — что народ сыт, здоров, чист душой и сердцем. С Новой Земли идут продукты и товары для обмена. Храм очищает Землю от последствий господства нагов. Стирает их духовную отраву. Пусть медленно, зато надёжно и верно. Рождаются дети. Передаются знания новому поколению. А оно — удивительно. Мальчишки и девчонки быстро взрослеют, набираются ума, способны на такие вещи, которые до чумы казались сказками. А их способности, как ариев, просто потрясают. Теперь мамы не бегут разыскивать своих загулявших детей за околицу села и на окраины города — вполне может статься, что их непутёвые детишки шастают где-то за тысячи километров или сотни парсеков. Бродить по Старым дорогам для них столь же естественно, как для их родителей до чумы сесть на автобус и поехать в соседнюю деревню. Или просканировать человека на предмет определения процентной составляющей змеелюда не требует от них ни малейших усилий. Да и Сила у них немереная. Любой из детей способен при помощи своего пси раскрошить немаленькую скалу в порошок. Сказывается близость к Храму. И, конечно, то, что древнее сооружение удалось восстановить — неслыханное счастье. Как же быстро обыденным стало то, что до чумы было невероятным и незнаемым… Иногда возникал вопрос, действительно ли такие вот мутации происходят из-за Храма, или это последствия чумы? Но ответа пока никто не знал. Да и армия очень не рекомендовала задаваться подобным вопросом. Для воинов Храм — всё. А сила их — безмерна и вечна. Так сказал Михаил, когда на попытку надавить на его подчинённых городской староста получил быстрый и, надо сказать, жёсткий отпор…

— Есть вождь. Его слово — закон. Есть Руки вождя. Есть его Пальцы. Есть его Клыки. Двести клыков имеет Дракон. И не может быть их больше или меньше. У небесного владыки одна голова. И в ней находятся клыки. И подчиняются голове. Так и воины слушаются лишь своего вождя. Никто другой не может отдавать им приказ…

Так ему заявил практически каждый, и поначалу Николаю было очень обидно, ведь это — его бывшие люди. Но… Когда островитянин выздоровел после своей непонятной болезни и явился к нему в гости, городской староста забыл все свои обиды, приняв как должное то, что происходит теперь. Михаил не покушался на его власть, просто оградил от желания подчинить остальных выживших воле северян. И если честно признаться, то такое вот, мягко говоря, подленькое желание у Николая возникало. Он и сам не понимал, откуда оно взялось, но вот было же? Было. О, вот и сам вождь! Лёгок на помине… На плечах — сын. Смотрит внимательно вокруг своими разноцветными глазами. Не в том смысле, что у него один глаз серый, а другой — карий или голубой. Они у него разноцветные потому, что радужка, словно солнечный спектр, полосатая… Как посмотрит, так ощущение, будто тебя рентгеном просвечивают… Слева от мужа жена. Олеся. Она последнее время тоже изменилась. Уже далеко не та забитая молодуха, которой была, когда впервые встретились. Появилась некая грация, хищная уверенность, взгляд тоже острый, внимательный. И её дочь. Ирина… Вот уж кто ещё та зверюга… Растёт… Если бы не внимательный взгляд Михаила — передёрнул бы плечами под курткой, но удержался. А когда четвёрка подошла поближе, ушли куда-то тайные обиды, недовольство и плохие мысли. Обрадовался искренне, от всего сердца. Шагнул навстречу, обнял брата. Крепко. От души. В ответ тоже стиснул так, что на миг показалось, будто кости сейчас затрещат и лопнут, но тут же отпустило. Зато обдало такой искренней радостью от встречи, словно окатило тёплой водой…

— Гуляешь?

— Праздник же! Сам-то…

— Да, понимаешь, у беременных свои причуды. Пристала вот…

Ласково прижал к себе Олесю, и Николай едва сдержался, чтобы не охнуть от изумления:

— Да ты что?! И кого ждёте? Когда?

Вместо мужа ответила женщина:

— Третий месяц уже. Миша хочет мальчика, а я — девочку. Вот чтобы не обидно никому не было — двойня у нас…

— Ну брат, ты герой!

Мужчина неожиданно застенчиво улыбнулся, коснувшись пушистой шапки светлых волос у супруги:

— Это она у меня героиня…

— Новость так новость! Обрадовал!

— Мы все рады. Ратибор ждёт не дождётся, когда у него брат будет. Ирина — сестрёнку.

— Тогда чего не переселяешься? С народом-то веселее будет. Так и собираешься отшельничать?

— Да… Понимаешь, у меня там Алтарь. За ним же нужно кому-то присматривать… А дети — тем остров не препятствие. Старые дороги…

Вздохнул довольно. А ведь и верно — как только из головы вылетело? А Михаил на Лану взглянул, улыбнулся, руку на плечо Николаю положил:

— Ну а ты чего молчишь?

— По какому поводу?

— Так ведь и у тебя тоже прибавление семейства намечается.

— Что?!

Всмотрелся в жену, а та взгляд потупила. Только головой кивнула смущённо. Брат рассмеялся:

— Ха, а тебе ещё не сказали? Ну прости. Не знал…

А в голове эхом отдалась мысль:

«Пойдём в сторонку. Дело есть. Срочное. Отлагательства не терпит. А дамы пусть покалякают…»

Снял с плеч сына, поставил на ноги. Посмотрел малышу в глаза, тот только кивнул. Сунул свою ручонку сестре, осторожно поковылял вместе с ней к большой горке…

— Девочки, мы тут на пару минут отойдём в сторонку…

Ну тем не до мужчин. В кои-то веки встретились, надо потрещать о своём, о женском. Тем более у каждой пузико… Двое отошли к столу торговца, взяли по порции румяных поджаристых блинов, облюбовали себе местечко. Со стороны кажется, будто мужчины наслаждаются выпечкой. А на деле… Безмолвный разговор идёт между двумя людьми, главными на Севере, да и, пожалуй, на самой Земле сейчас…

— Случилось чего?

— Случилось. Только не нервничай. Справились с нагами, управимся и с этим.

— Не тяни, выкладывай…

— Уцелел один наг. Затаился. Прикинулся своим.

— Да ты что… Кто?!

Короткая, почти незаметная пауза… Видимо, не горел желанием вождь открывать тайну… Но раз сам эту тему завёл, то… И верно:

— Волк перед гибелью успел обрюхатить одну из пленниц-рабынь. Но ей удалось сбежать от герцога. Наг даже не стал искать девчонку. И всё бы ничего, да… Понимаешь, рабыня оказалась не простая. Очень даже не простая… Словом, родила она. И ребёнок её — силы немереной. Ужасающей. Так что…

— А как же вы?!

— Да… Говорю же — сила у неё огромная. Мы всей Пастью с ней не справимся. Не по зубам она нам, Коля. Если папочка у девчонки ещё так-сяк был — мы его стёрли в порошок, и даже не почесались, то вот дочка у Волка ещё та зверюга…

— Дочка?! Что она может? Сколько ей сейчас?

— На полгода младше моего Ратибора.

— Тогда чего ты тянешь? Прихлопнуть её, пока мелкая…

На лице собеседника отразилась досада:

— Я же тебе сказал, Коля, что сила у неё всю нашу превосходит! Мы даже найти её не можем! Прячется.

— Прячется?! Но она же ещё совсем сопля! Сколько ей? Полтора годика, получается. И вы не можете её найти?

— Инстинкт. Чувствует нас, вот и прячется.

— И что думаешь делать?

— Ничего.

— С ума сошёл?!

— Слушай, Николай… Это лучше ты скажи, как нам найти змеелюдку, если она этого не хочет, но зато может с лёгкостью нейтрализовать всю нашу Силу?

— Прости. Но что нам тогда делать?

— Вот я и говорю — ничего. Есть вариант, что она просто до совершеннолетия не доживёт… Есть такой, что помрёт сама, либо её прихлопнут. Ну и последний — что найдём. И тогда…

Положил руку на бок, где висел большой тесак в изукрашенных бисером ножнах… Перед ними остановилась молодая женщина к изукрашенной вышивкой шубке, кокетливо улыбнулась:

— Молодые люди, не угостите?

Мужчины переглянулись:

— Вы — новенькая у нас? Раньше никогда не встречались?

Та вновь улыбнулась:

— Нет. Вряд ли мы раньше виделись…

— Странно. Чем-то ваше лицо нам знакомо.

— Может быть.

Улыбка висела на её лице, как приклеенная, и Николай невольно насторожился, но та не могла нести никакой угрозы. Слишком уж какая-то домашняя. Может, кто из своих привёл в гости? Между тем красавица чуть наклонилась, рассматривая тарелки с блинами, принюхалась, потом её улыбка стала ещё шире:

— Какая вкуснятина! У кого брали?

Михаил вытянул руку, указывая, и вдруг начал заваливаться на бок… Николай ахнул от неожиданности, попытался вскочить, но было уже слишком поздно — улыбка красотки вдруг стала хищной, и она так же молниеносно, как и перед этим, выбросила вперёд голую ладонь, касаясь щеки городского старосты… Словно огненная стрела пронзила тело мужчины, тело выгнуло от невыносимой боли, попытался вскочить, позвать на помощь, но ни руки, ни ноги его не слушались. Женщина наклонилась к нему и злобно прошипела прямо в лицо:

— Захотели убить мою дочь?! Не выйдет…

Кое-как горожанину удалось сфокусировать глаза на лежащем в снегу Михаиле, и… Отпечаток голой ладони на теле. Рука чужачки оказалась страшным оружием: она прожгла одежду, коснулась кожи брата, впрыснув в организм яд, который убил мгновенно… А на площади, где только что веселились люди, вспыхивали один за другим порталы, из которых вываливались вооружённые люди в чёрных доспехах, сразу начинавшие убивать всех и каждого… Четверо мгновенно подскочили к женщине, застыли перед той.

— Взять его. Он — жертва.

Головы послушно склонились…

— Дороги заблокированы?

Головы вновь склонились, и женщина хищно осклабилась, глядя на парализованного старосту:

— Ну вот и всё. Сейчас мы зачистим это проклятое место, потом уничтожим все следы ариев на этой планете, а затем начнём править, как положено истинным нагам.

Николай пытался возразить, обругать, но тщетно — ни одна мышца не слушалась… Он мог только бессильно смотреть, как неизвестные воины рубят только что праздновавших горожан, как гибнут Клыки Вождя один за другим, не могущие воспользоваться своей силой. Как упала Лана, пронзённая копьём… Как его ребёнка вытащили из коляски, подбросили в воздух и подставили под падающее тело меч… Рухнула на землю Олеся, которую пронзили сразу два кривых клинка… Забилась на снегу Иришка, которой секироносец снёс своим жутким оружием правую ногу. Недолго. Следующим ударом громадный воин разрубил тело подростка надвое… И вдруг полыхнула вспышка — кто-то всё же сумел пробить блокаду и открыть путь к спасению. Немногие уцелевшие бросились к светящемуся окну, но змеелюдка что-то матерно прошипела, выбросив вперёд свою ядовитую руку, и портал угас. Зато победно зашипели голоса нападавших, добивающих своих жертв… На Николая наложил оковы. На ноги. На руки. На шею надели тяжеленные колодки…

— Госпожа, что будем делать с этим отродьем?

— Кто смог уйти?!

Женщина, казалось, готова была взорваться от ненависти и злобы…

— Не знаю, госпожа. Воины говорят, что какой-то пацан, совсем мелкий. Ещё и на ногах-то толком не стоял, но портал открыл.

— Проклятье! Бездари! Ничего не смогли толком сделать! Вас надул какой-то ребёнок!

Но вдруг лицо её стало задумчивым…

— Или не какой-то?

— Госпожа, что делать с этим?

Солдат вновь показал шипастой перчаткой на закованного Николая. Змеелюдка словно опомнилась, смерила парализованного пленника презрительным взглядом, скривилась в улыбке:

— Это же жертва…

Николай по-прежнему не мог пошевелиться. Да и все силы, что были раньше в нём, куда-то бесследно исчезли. Что произошло? Почему враги так легко смогли убить Мишку? Почему расправились с Клыками почти без потерь? Почему воины не применили Силу?.. И десятки, если не сотни подобных же вопросов закрутились в его голове… Руки подняли мужчину в воздух, поднесли к ряду маленьких тел, разложенных на снегу в одну шеренгу. Глава врагов снова стащила с руки перчатку, потом положила ему ладонь на лоб, другой рукой сделав знак своим подчинённым, и мужчину понесли вдоль аллеи мёртвых тел… Вот и конец. Они собрали всех убитых… Всех, кто жил в городе… Змеелюдка вновь зашипела:

— Здесь его нет! Ищите пацана! Ищите! А этого…

На мгновение задумалась, потом вдруг усмехнулась жуткой улыбкой:

— Котёл!

Радостные крики её воинов раздались далеко в застывшем воздухе… Вспыхнула паутина портала… Ещё миг, и они оказались неизвестно где. Николай был готов поклясться, что это — не Земля…

…На Дальних Землях с необычным треском вспыхнул портал, и из него вывалился крошечный мальчик двух лет. Упал на траву, скривился от боли, захныкал… Потом поднялся, упрямо закусил нижнюю губу, зашагал к виднеющемуся внизу посёлку, залитому огнями. Ему было страшно. Очень страшно. Злые люди убили маму и папу, сестрёнку. Всех остальных. Испугавшись, он сделал что-то такое, что засветилось в воздухе. А злой человек занёс над ним своё страшное оружие, обагрённое кровью. И тогда мальчик успел уклониться, одновременно падая в появившийся свет… До огоньков было далеко. И на небе, как назло, ни одной звезды… Вдруг послышалось жаркое дыхание, затем вспыхнули два жёлтых огня, и сразу же рядом ещё одна такая же пара. Ратибор вздрогнул, потом упрямо шагнул вперёд, но его ножки подкосились. Да и кровь также медленно сочилась по его правому плечику — тот злой, в чёрном, всё-таки сумел дотянуться до ребёнка самым краешком своей секиры… Малыш едва слышно всхлипнул, а потом повалился в густую траву. Он не видел, как из темноты возник большой старый пёс, склонился над его тельцем, и тут же рядом возникла такая же старая овчарка, только самка. Тщательно обнюхала мальчишку, потом ухватила за воротник курточки, затащила на спину своему самцу… Собаки спешили изо всех сил. Одна везла малыша, истекающего кровью. Вторая поддерживала его пастью, время от времени отвлекаясь лишь на то, чтобы лизнуть кровоточащее плечико. Вот псы вбежали в деревню, промчались по улице, взбежали на высокое крыльцо, заскреблись в двери. Послышались шаги, деревянные створки распахнулись, и на пороге появилась средних лет женщина в белом халате, увидев залитого кровью малыша, всплеснула руками, охнула, тут же подхватила его на руки, внесла внутрь здания. Через мгновение мальчик уже лежал на большом деревянном столе, и ловкие руки аккуратно снимали с него одежду. Обнажилась рана, и женщина вновь охнула, на этот раз от вида неслыханной жестокости — поднять руку на двухлетнего малыша…

— Анна, что за срочность такая?

В помещение вошёл пожилой мужчина, недовольно бурча себе под нос, но при виде распростёртого мальчика всё недовольство мгновенно испарилось, и тут же последовали короткие распоряжения:

— Готовь операционную, вызови вторую медсестру. И… Сообщи о случившемся председателю.

Женщина мгновенно исчезла из комнаты, а врач склонился над лежащим без сознания малышом, вытащил из кармана узкий длинный фонарик, осветил рану, покачал головой, пробормотал себе под нос:

— Секира. Вне всякого сомнения. Значит…

Положил ладонь на лоб ребёнка, на мгновение прикрыл глаза, вздрогнул от отвращения. Его глаза вдруг полыхнули странным светом, и доктор выругался на незнакомом языке, который никто уже не слышал в этом мире уже несколько миллионов лет:

— Проклятье Эхава! Жрица чёрной чешуи!

Но за дверями приёмного покоя уже слышались торопливые шаги, и доктор мгновенно стал прежним пожилым ворчливым стариком. В помещение буквально влетела молодая девушка лет шестнадцати:

— Что случилось, Василий Кузьмич?

— Не видишь? Это Ратибор, сын вождя.

Девушка ахнула, склонилась над телом, прикрыла ладошкой рот в испуге, а доктор уже отдавал распоряжения:

— Готовь физраствор, всё для переливания, кровь первой группы, резус отрицательный, инструменты.

— Сейчас будет готово, Василий Кузьмич.

— И побыстрее, если можешь.

Сестра кивнула, умчалась, было слышно, как загудел автоклав, зазвенели перекладываемые в кювету инструменты.

— Кузьмич?

В покой вошёл средних лет мужчина, увидел малыша, залитого кровью, охнул от удивления:

— Что…

— Плохи дела, Фёдор. Похоже, наги очухались. Во всяком случае, северного края больше нет… И всех, кто там жил. Но узнаем наверняка позже. Вот прооперируем…

— Он будет жить?!

— Обижаешь, Федя…

Старый доктор был мастером своего дела. И деревенский староста только кивнул в ответ…

— Готово, Василий Кузьмич!

В покой сунулась голова медсестры, уже в зелёной хирургической пижаме и повязке. Врач кивнул, перекладывая мальчугана на каталку:

— Забирай. Начинай давать наркоз. Я сейчас…

Хорошо смазанные колёса бесшумно провернулись, а врач открыл боковую дверку, успев только сказать:

— Фёдор, жди здесь. Я скоро освобожусь, и тогда всё скажу.

Староста кивнул, осмотрелся, потом уселся на стоящий в углу стул. Оставалось только ждать…

…Операция шла долго. Почти два часа, но время летело для медиков незаметно — мальчик был очень плох. И не только потому, что рана была тяжёлой — топор не только повредил сосуды и мышцы, но и повредил ключицу, да ещё большая потеря крови. Но руки хирурга творили настоящее чудо… Наконец окровавленные перчатки полетели в таз, заваленный кусками ваты и тампонами. Доктор прислонился к стене, смахнул пот со лба:

— Забирай его в палату, Аня. И не отходи от него. Как можно больше питья когда очнётся.

Девушка кивнула, осторожно покатила каталку внутрь больницы, а доктор устало развязал завязки фартука, сбросил прорезиненную ткань на операционный стол, вышел в приёмный покой, где застыл в немом вопросе староста.

— Что…

— Будет жить.

— Хвала Старым…

— Хвала.

Машинально откликнулся старый доктор и осёкся, перехватив удивлённый взгляд, потом махнул рукой:

— Ну вас! Нахватаешься незнамо чего… Словом, вытащил я пацана. И рана тяжёлая, да ещё и отравленная. Оружие ядом пропитано было. Но самое плохое — не это. Ратибор жить будет. Но… На Северный Край напали змеелюды. Не те, что были на Земле. Другие. Непонятно откуда. Истребили всех. Никого в живых не оставили. Так что, Федя… Придётся теперь самим жить. Да ещё… Как я понял, Старые дороги приказали долго жить. Больше мы не сможем ходить где нам вздумается. Теперь будем рассчитывать только на себя. Как думаешь, выживем?

Староста почесал в затылке, потом вздохнул:

— Выживем. Нас тут, почитай, пять тыщ уже. Да ещё скоро молодёжь нарожает. С остальным тоже порядок.

И уже уверенней повторил:

— Выживем.

— Вот и хорошо. Значит, есть надежда.

— На что, Кузьмич?

Но старый врач махнул рукой:

— Не бери в голову. Это я о своём, стариковском… Кому пацана отдашь? Сирота ведь он теперь.

— Дак… Олеськиным старикам… Кому ещё?

— Дело. Остальным когда скажешь? О случившемся?

Староста вновь зачесал затылок, потом тяжело вздохнул:

— Да утром же… Чего тут тянуть… Можно пацана глянуть?

— Смысл, Федя? Он сейчас после наркоза спит. Приходи после обеда, когда очнётся.

— Хорошо, Кузьмич…

Мужчина поднялся, надел на голову кепку, вышел, кивнув на прощание. Врач остался один, поднялся со стула, подошёл к деревянному шкафчику, висящему на стене, воровато оглянулся, открыл створки, выудил на божий свет поллитровку с прозрачной жидкостью, стакан. Набулькал треть гранёного изделия, остальное тщательно закрыл, убрал. Потом махом осушил стакан, даже не скривившись, словно обычную воду. Поставил пустую ёмкость на стол, коснулся груди сжатым кулаком и вновь произнёс на давно забытом языке:

— Да будет им в Ирии[4] сладко…