Отряд ликвидации

Глава третья Лавры славы

+++ Цель в неведении и действует без раздумий. Они полностью доверяют нам. +++

+++ Опасайтесь недооценивать их. Они должны остаться в неведении относительно наших планов. +++

— Ваши дополнительные тренировки начинаются сей же час, — провозглашает Полковник, пока мы грузимся в шаттл, когда шли по мостику, вокруг посадочной площадки выл ветер.

— В мое отсутствие вся полнота власти переходит к лейтенанту Кейджу. Вы должны в точности исполнять то, что он прикажет. Ваши жизни будут зависеть от поддерживаемой вами дисциплины и обучения всему, чему вы сможете научить друг друга.

Интерьер шаттла намного лучше по сравнению с тем, к чему я привык. Вместо длинных деревянных скамеек в главном отсеке индивидуальные кресла, вдоль центрального прохода шесть рядов по три кресла с каждой стороны. Они обиты черной кожей, похожие на подушки подголовники, толстые ремни безопасности с позолоченными застежками, в общем, эти богатые кресла явно для комфорта более важных слуг Империума, чем мы. И все же, в данный момент они наши, я сажусь в одно из них в самом конце, наслаждаюсь ощущениями после пяти месяцев кандалов, прибитых к стенам. К моему удивлению, ко мне подходит Полковник и садится рядом.

— Ты понимаешь свое положение, Кейдж? — спрашивает он, пристегивая себя ремнями безопасности.

— Думаю да, сэр, — отвечаю я после секундного размышления, — я должен превратить эту кучку отбросов в боевой отряд.

— Я имею в виду другое, что я только один раз предлагаю последний шанс, — говорит Шеффер, — и ты уже его потратил. В этот раз никакого тебе прощения.

Я что-то такое подозревал, но все равно услышать такое прямолинейное начало, словно удар по голове. Значит, вот как. Нет прощения и нет конца сражениям за исключением смерти.

Я удивлен своими собственными чувствами, когда понимаю, что необыкновенно спокоен. У меня вообще причудливое ощущение отстраненности, как будто кто-то другой контролирует мою жизнь. Это действительно странное ощущение, его сложно объяснить. Я всю свою жизнь сражался против всего. Дрался, чтобы свалить из ульев Олимпа. Дрался со скуки на Стигии, и все завершилось Последним Шансом. Я воевал два с половиной года, чтобы сбежать от Полковника и смерти, я был уверен, что она меня ждет. Я сражался с ощущением вины и депрессией от того, что остался единственным выжившим в Коританоруме, и увы, этот бой проиграл. А последние шесть месяцев дрался, чтобы свалить из тюрьмы и против всё возрастающего безумия, которое из-за всех этих сражений начало заполнять мою голову.

В последний раз я осознал вот что: даже если я свободен, то все равно буду драться. Я просто не умею ничего другого. Если хотите, такова моя судьба, таково предназначение. Возможно, в планах Императора мне отведена роль бойца, до тех пор, пока не умру. Может быть, это все, что я могу предложить Ему.

Именно это открытие поразило меня, удивило, почему-то это мне раньше в голову не приходило. Вот почему я здесь, вот почему Полковник выбрал меня и почему я выжил, когда тысячи других умерли. Я сражаюсь. Вот что я делаю. Возможно, у меня был шанс изменить все это, но Полковник сделал все так, что этого никогда не случится, он заставил меня пройти через два с половиной года постоянной кровавой бани и сражений. Я превратился в его создание. Теперь я действительно ублюдок по нему.

— Я понимаю, сэр, — говорю я Шефферу, глядя на сидение перед собой. О да, я точно понимаю, что он сделал со мной, во что он меня превратил. Как я и говорил, учитывая, что я все мог изменить. Но теперь мой последний шанс — попытаться выжить, а не жить нормальной жизнью. Благодаря Шефферу это существование теперь единственное, что мне осталось.

— Хорошо, — коротко отвечает он и откидывает голову на спинку.

— Только есть кое-что еще, Полковник, — говорю я сквозь сжатые губы.

Он смотрит на меня, скосив глаза.

— Я ненавижу вас за то, что вы сделали со мной. И однажды я убью вас за это.

— Но не сегодня, Кейдж, — отвечает он мне с мрачной ухмылкой, — не сегодня…

— Нет, сэр, не сегодня, — соглашаюсь я, тоже откидывая голову. Закрываю глаза, и пока мой разум уплывает в сон, представляю, как мои руки сжимают его горло.

ДНЕВНОЙ цикл начинается с того, что в моей комнате включаются светополосы. Я вскакиваю со своей койки и быстро одеваюсь, натягиваю новую униформу. Пройдя через дверь, что соединяет мою комнатушку со спальней группы, я вижу, что большинство из них все еще спит, только Строниберг смотрит на меня.

— Поднимайтесь, вы, ленивые, толстые, никчемные куски сточного дерьма! — ору я на них, прохожу вдоль комнаты и пинаю их койки. — вы вроде как солдаты, а не дети!

— Отвали, солдатик, — рычит Стрелли, вскакивает со своей кровати и встает на ноги передо мной, — ты, может быть, и думаешь что главный, раз Полковник так сказал, но еще раз толкнешь меня и я выбью [censored] из тебя всю дурь, — я слышу, как сзади ко мне подходит Трост, слегка разворачиваюсь и делаю шаг назад, чтобы держать его и пилота на виду.

— Я согласен с флотским, — хрипло говорит Трост, его мертвые глаза смотрят на меня, — ты знаешь, скольких я убил? Да я даже не моргну, добавляя тебя в список.

Я ничего не говорю, сохраняю безразличное выражение лица. Я смотрю на других. Морк игнорирует меня, стоя спиной ко мне, он натягивает свои арестантские обноски. Таня сидит на краешке своей койки, болтает ногами, она явно не с ними, но и не встанет на мою сторону. Квидлон выглядит несколько смущенным, его глаза бегают между мной, Стрелли и Тростом, пытается решить на какой он стороне. Если у него есть хоть капелька разума, он примкнет ко мне. Айл все еще лежит на кровати, закинув руки за голову, тупо смотрит в потолок и притворяется, что ничего не происходит.

Я наконец-то перевожу взгляд обратно на Стрелли.

— Думаю, вам тут немного не хватает дисциплины, — говорю я ему, скрестив руки на груди.

— И что ты сделаешь? — насмехается он. — Наденешь на нас ошейники с взрывчаткой?

— Мне они не понадобятся, — тихо отвечаю я. Он фыркает, и ровно через мгновение мой кулак врезается в его лицо. Вылетает выбитый зуб, Стрелли падает на одну из металлических стоек кровати. Словно молния я разворачиваюсь к Тросту, который стоит с ошеломленным выражением лица, оно меняется на агонию, когда мой ботинок врезается ему пах, он кулем падает на пол.

— Можно было обойтись и без этого, — говорю я им всем, пока Трост корчится на полу, а Стрелли поднимается на ноги и пятится от меня. — Теперь вы штрафники "Последнего шанса". А это означает, что вы самые худшие отбросы в галактике. И вы еще пожалеете о том, что не сдохли. И так же это означает, что если вы попробуете перечить мне, я порву вас на маленькие кусочки, а их выкину в воздушный шлюз. И если кто-то из вас думает, что может грохнуть меня, тогда, пожалуйста, валяйте. Но уж будьте добры, сделайте все хорошо, потому что если я выживу, то вам крупно не повезет.

— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — спрашиваю я Строниберга, поднимая свой нож к его лицу. Сегодня первый день настоящих тренировок на борту "Лавров славы". Превосходное судно, это уж точно. Специально построенное для штурмовиков, как проинформировал меня Полковник, "Лавры славы" имеют на борту все, что можно пожелать. В данный момент мы стоим в одном из тренировочных ангаров. На корабле их четырнадцать, каждый из них построен так, чтобы представлять различные боевые условия, а обслуживает их настоящая армия техножрецов. Тут есть и джунглевый ангар, городской, пустынный, ночного мира, различные стрельбища, тренировочные квадранты, в одном из них есть даже пляж. На самом деле я еще не видел их всех, так что мне вроде как любопытно посмотреть, как они организовали джунгли на космическом корабле. Они сделали деревья из досок? Но лучше всего тут оружейная, со всем этим добром можно целый улей захватить, там покоится такой набор смертоносного вооружения, что у меня аж руки зудят, заполучить его. Но это будет позже, а сейчас мы начинаем с основ.

— Это нож, — прямо отвечаю я, он тупо смотрит в ответ.

— Какое у меня звание, рядовой Строниберг? — дребезжу я.

— Вы лейтенант, — быстро отвечает он, — то есть, вы — лейтенант, сэр.

— Так-то лучше, — говорю я, делая шаг назад и размахивая перед ним ножом.

— Что это такое?

— Это нож, сэр, — резко отвечает он.

— Неправильно! — рявкаю я.

— Что это такое?

— Я не понимаю, сэр… — в замешательстве отвечает он, глядя на остальных собравшихся вокруг меня. Мы стоим в ангаре для упражнений, огромное открытое пространство для бега, тренировок ближнего боя, лазанья по канату и все такое. И мы в середине зала, а остальные вокруг меня. Я поднимаю нож над головой и медленно поворачиваюсь, глядя на каждого из них.

— Вы можете мне сказать, что это такое? — спрашиваю я их, вращая нож меж пальцев.

— Это боевой нож стандартной модели, выполненный по шаблону Церватес, сэр, — отвечает Квидлон, — стандартное боевое вооружение ближнего боя для многих полков Имперской Гвардии, выкованное на мире-кузнице Церватес.

— Это все, умник? — спрашиваю я, насмешливо гладя на нож. — Я подозреваю, что ты можешь рассказать мне много интересных вещей об этом ноже, не так ли?

— Об этом конкретном ноже, сэр, или об этом типе ножей? — невинно спрашивает он.

— Что? — отвечаю я, заводясь. — Кровь Императоры, ты слишком много думаешь, Квидлон.

Я делаю паузу, дабы снова собраться с мыслями, закрываю глаза и пытаюсь изгнать Квидлона из головы. Глубоко вдохнув, я открываю глаза и снова осматриваю окружающих. Некоторые из них обмениваются взглядами друг с другом. Тросту скучно, он стоит, скрестив руки, и пялится в потолок.

— В руках я держу не нож, — рявкаю я на них, мой голос звенит, отражаясь от дальних переборок тренировочного ангара, — в своих руках я держу оружие. Единственное назначение оружия — калечить и убивать. Это смерть воина.

Теперь они смотрят на меня более заинтересованно, заинтригованы, куда я дальше поведу речь.

— Эй, Трост, для чего нужно оружие? — рявкаю я на саботажника, который все еще осматривает зал.

— Ммм? — он смотрит на меня. — Назначение оружия — калечить и убивать. Сэр.

Его голос спокоен, лишен эмоций, а выражение лица сложно определить.

— О чем, мать твою, ты таком интересном размышляешь, если считаешь, что можешь игнорировать меня, рядовой Трост? — ору я на него, бросаю нож и иду к нему. — Тебе со мной скучно, Трост?

— Я рассчитываю, сколько термических зарядов необходимо, чтобы взорвать одну из этих переборок, — отвечает он, наконец-то глядя на меня.

— Да ты у нас настоящий подрывник, да? — говорю я, наседая на Троста. Он фыркает в ответ. Мой кулак врезается в его челюсть еще даже до того, как он осознает, что я взмахнул рукой, удар сшибает его с ног. Он пытается предотвратить следующий удар, размахивая руками, тогда я хватаю его левое запястье обеими руками и выворачиваю вперед, утыкаю его носом в пол. Ставлю на его плечо ногу и выворачиваю руку, сустав выстреливает, словно пробка из бутылки, Трост ругается сквозь сжатые губы.

— Твои термические заряды не особо помогли, не так ли, подрывник? Теперь попытайся установить хоть одну бомбу, — я отступаю, позволяя его вывихнутой руке упасть на пол. Издавая стоны и бросая на меня убийственные взгляды, он помогает себе здоровой рукой и встает на колени.

— Строниберг, разберись с этим, — говорю я хирургу, указываю на Троста, который баюкает свое поврежденное плечо, его лицо искажено от боли.

— Будет больно, — предупреждает медик Троста, сильно стискивает его руку и дергает. С отчетливым щелчком сустав встает на место, мужчина вопит от боли.

— Именно так, и все будут внимательно слушать то, что я говорю, всем понятно? — спрашивая я отважившихся встретиться с моим взглядом. Строниберг помогает Тросту встать на ноги, после чего снова занимает свое место в кругу.

— Мне до фрага, выживете вы или нет, в этом будьте уверены. Меня волнует только собственное выживание, и это означает, что я должен положиться на отребье вроде вас. Если Полковник посчитает, что кто-то из вас не подчиняется, он и глазом не моргнет — выпустит болт в любого из вас, так что лучше вам проявить заинтересованность. Слушаете меня, и мы все остаемся живы. Игнорируете меня, и нас всех отфракают.

Айл поднимает руку, и я киваю ему, разрешая обратиться.

— Да кто вы нахрен такой, сэр? — спрашивает он.

— Я человек, которого Полковник протащил через десяток различных кругов ада, и выжил после этого, — медленно отвечаю я, жестами показывая остальным собраться передо мной, чтобы мне не приходилось постоянно поворачиваться, — я человек, который помог Полковнику убить три миллиона душ. Я единственный выживший из четырех тысяч, погибших на поле боя. Я убивал спящих. Я стрелял в них. Тыкал ножом. Сражался с ними. Да я даже голыми руками забивал людей до смерти. Я сражался с тиранидами и орками, маршировал по иссушающим пустыням и промерзлым пустошам. Я почти умер шесть раз. Несколько раз меня пытались убить мои собственные бойцы. Я дрался с такими тварями, о существовании которых вы даже не подозреваете. И я убил их всех.

Каждое слово было правдой, и они видят это по моим глазам, даже Трост, который впервые проявляет признак хоть какой-то эмоции — какой-то отблеск уважения.

— Но все это неважно, — продолжаю я, прохаживаясь туда-сюда перед ними, и глядя на каждого по очереди. — Я лейтенант Кейдж, ваш офицер-инструктор. Я сделаю все, что, мля, захочу, и с любым, с кем, мля, захочу, когда и как, мать вашу, захочу. И во всем огромном царстве Императора нет ничего, чтобы вы могли сделать или сказать, дабы остановить меня. Это будет худшим, самым худшим временем в вашей жизни. Но, как и говорил Полковник, если вы хотите заполучить прощение не посмертно, и уйти свободным, тогда вам нужно слушать то, что я говорю и делать в точности то, что я вам прикажу. И если один из вас оплошает, я вздрючу вас всех.

Я оставляю их на некоторое время поразмышлять над этой речью, подбираю нож и иду к дальнему концу тренировочного зала. Я улыбаюсь сам себе. Как я однажды и говорил, из меня вышел бы отличный инструктор, если бы не мой мерзкий темперамент. И вот я тут выясняю, что мой паршивый нрав, оказывается, лучшее оружие в арсенале. Ну и знание о том, что моя собственная жизнь зависит от тренировок этих дубоголовых на радость Полковнику.

Я оглядываюсь на них и слышу, что они переговариваются меж собой. Предстоит еще долгий путь, прежде чем они станут боевой командой, но их сплотит взаимная ненависть ко мне. Ну, в любом случае я так планирую. Со мной это сработало. Моя ненависть к Полковнику и ко всему, что он представляет собой, наполняет меня решимостью выжить. Я на самом деле дам им возможность выступить против меня, чтобы доказать, насколько они на самом деле слабы. Я сломаю каждого из них и соберу вместе, и честно говоря, я буду наслаждаться каждой минутой. Почему? Потому что кроме настоящего сражения, в моей жизни осталась только одна вещь, которая приносит удовольствие.

Стою на месте, играюсь ножом в руках и смотрю на них. Они все ветераны, они считают себя особенными. Это иллюзия. Я видел новобранцев, которые шли в бой с честью, в то время как ветеранов кампаний разрывало на части или они ломались и плакали. Их время службы для меня ничего не значит, мне плевать насколько они хорошо думают о себе, плевать, на что они способны по их мнению. Я видел людей, которые подходили к границам своей вменяемости и выносливости. Я был одним из таких. Полковник сказал, что у меня примерно два месяца для работы с ними. Два месяца, чтобы превратить их в боевую силу, которую он хотел бы повести в сражение.

И это странно. Почему тогда Полковник доверил это мне? Зачем тогда он запихивал меня в Винкуларум с остальными, чтобы потом снова вытащить, словно старый меч, что отец передает сыну? Такая тенденция появилась, когда он поставил меня во главе, как раз перед Ложной Надеждой и ужасом бога-растения. Но, даже возвращаясь назад, у него было на уме что-то такое? Уверен — он знал, что я буду снова сражаться за него, если переживу Коританорум. И тот факт, что он так быстро поймал меня, доказывает это.

Мысленно я даю себе пощечину. Все эти мысли и размышления — синдром заключения, что мы оставили позади. И у меня нет времени околачивать груши и размышлять. Мне нужно работать. Я осознаю, что тоже собираюсь тренироваться вместе с ними. Шесть месяцев в камере отточили мою философию, но никоим образом не помогли в боевой подготовке. Лениво перекидывая нож из руки в руку, возвращаюсь к группе.

— Каково назначение солдата? — выкрикиваю я по мере приближения. Они пожимают плечами и мотают головой.

— Следовать приказам и сражаться за Императора, сэр? — предполагает Айл, он поднял руку как ученик.

— Очень близко, — соглашаюсь я, глядя на нож, после чего перевожу взгляд на него, — назначение солдата — убивать для Императора. Любой дурак может драться, но настоящие солдаты убивают. Они убивают любого, кого приказали, и каждый раз, когда приказали. Сражения не выигрываются драками, они выигрываются убийствами. Враг, который может драться с тобой — не проблема. Враг, который может убить тебя — вот угроза. Кто из вас претендует на то, что он солдат?

— Я убил больше человек, чем можно сосчитать. Сэр. — Трост делает шаг вперед. — Согласно вашим рассуждениям, это делает меня солдатом.

— Как ты убил их? — спрашиваю я, нож вращается вокруг своей оси, стоя рукояткой на моем указательном пальце.

— Ты зарезал кого-нибудь из них?

— Нет, я никогда не резал человека, — признается он, — я использовал взрывчатку, газ и яд. Если бы мне пришлось драться лицом к лицу, это бы означало, что я раскрыт, и мое задание провалилось. А я никогда не срывал миссии.

— Ну, я уверен, что те три адмирала высоко ценили тебя, пока сдыхали, — усмехаюсь я.

— Миссия все равно была завершена. Обычно позволительно иметь несколько сопутствующих смертей, — хладнокровно заявляет он. Я фокусирую свое внимание на Стрелли и указываю на него ножом:

— А ты солдат, летный мальчик? — спрашиваю я. Он открывает свой рот, дабы ответить, но в этот момент я стремительно разворачиваюсь и швыряю нож в левую ступню Троста, пришпиливаю ее к полу. Он визжит и падает на пол. Схватившись за нож обеими руками, он выдергивает его и с лязгом роняет на пол в лужицу крови.

— Подрывник, ты снова забыл добавить "сэр", если так будет продолжаться дальше, я сделаю с тобой кое-что похуже! — рычу я на Троста.

— Ну, Стрелли? — спрашиваю я, оборачиваясь обратно к пилоту. — Ты солдат?

— По вашему определению — нет, сэр, — отвечает он мне, глядя как на полу, обхватив руками кровоточащую ступню, корчится Трост, — я летал на шаттлах и истребителях, я никогда не дрался лицом к лицу с врагом.

— А теперь ты хочешь стать солдатом, летный мальчик? — бросаю я вызов.

— Не с вами, сэр, — дерзко улыбаясь, отвечает он, — вы порежете меня на кусочки.

— Да, порежу, — с мрачной улыбкой уверяю я его.

— Сэр? — я слышу, как справа от меня подал голос Строниберг. Я не поворачиваюсь, уже знаю, что он собирается спросить.

— Никого нельзя лечить, пока я не прикажу, — отвечаю я, все еще глядя на Стрелли. Слышу рык и топот ног, после чего резко уклоняюсь влево. Трост опускает нож мне в голову, но я ловлю лезвие на левое предплечье и отражаю выпад. Пока он валится, потеряв равновесие, я правой ногой бью его под левое колено, подцепляю ногу, и он врезается в пол.

— На твоем месте, я бы подождал, пока не научу тебя подобающим образом обращаться с ножом, прежде чем снова пытаться, — говорю я ему, вытаскивая клинок из его залитых кровью пальцев. Остальные пристально смотрят на меня. Точнее на мою руку. Кровь капает с кончиков пальцев на чистый деревянный настил пола. Я осматриваю рану. Неглубокая, всего лишь порезало кожу.

— Сегодня пролилось больше крови, чем вы увидите в последующие два месяца, с вами я буду чуть осторожнее, — говорю я им с ухмылкой, — а на сегодня теории достаточно. Теперь я собираюсь показать вам, как солдат использует нож.

Я ПРОВЕЛ остаток недели, обучая их ножевому бою. Нормальному ножевому бою, в стиле улья, включая все грязные приемы, что я так тяжело постигал за прошедшие годы. Мы все получили достаточно синяков и порезов, но я не позволял никому уходить в лазарет до конца дня. Каждое утро после завтрака я читал им проповедь, что такое быть солдатом. В один день — насчет того, как следовать приказам. В следующий — о сути победы. Я рассказал им о работе в команде и доверии. В остальное время я потчевал их рассказами о том, как использовать страх в виде оружия.

В моей учебе не было какого-то плана, я просто рассказывал им все, что приходило на ум вечером перед тренировками, пока я лежал на своей маленькой койке в офицерской комнате, смежной с их общей спальной. И все, что я рассказывал, было истинной правдой, но найти слова, чтобы объяснить это им — было сложно. Как можно научить их чему-то, что я понял сам для себя?

У меня не было сомнений, что сказанное мной было столь же важно, как и ножевой бой, снайперская стрельба, выживание в глуши, техники маскировки, ориентирование и все остальное, чем им можно было набить голову, но я никак пока не мог подобрать слова. Сижу на своей койке в конце первой недели и пытаюсь собрать все воедино, понять, что конкретно им нужно знать, если они собираются выжить. В моей собственной маленькой комнатушке только койка и маленький шкафчик, я чувствую себя так, словно поменял одну камеру на другую. Из-за двери я слышу смех, и мое сердце ухает. В этот раз я не один из них. Я офицер не только в звании. И не могу просто так усесться с ними и травить байки. Они мне не друзья.

И вот я сгорбился и желаю больше всего на свете, чтобы Гаппо или Франкс все еще оставались в живых. А еще лучше, чтобы Лори не летала пеплом по Тифон Прайм. Сейчас это все уже кажется мне нереальным, как будто все было сном или что-то в этом духе, а я только что проснулся в этой кровати, наполовину помня произошедшее. Почему я оказался единственным выжившим? Что во мне есть такого, что я могу передать остальным, дабы они, возможно, тоже выжили?

И вместе с этим мне в голову приходит ответ, и я почти ударяюсь головой в стену, когда вскакиваю. Это больше чем простая решимость, больше чем мастерство и удача. Вы можете сказать, что у каждого своя судьба, но я думаю, что рассуждать так — неправильно. Вопрос не в том, почему я выжил, а в том, почему они нет. Потому что они по-настоящему не хотели. Не так сильно, как я. Я еще ни разу искренне не думал, что умру. Никогда на самом деле не верил, что кто-либо может убить меня. За исключением, пожалуй, тиранид, но даже им этого не удалось.

Император помогает тем, кто помогает сам себе, говорил мне один старик. Все, что я так усиленно обдумывал, начало складываться. Вопрос не в том, чтобы создать команду, обучить солдат, повысить их навыки. Дело в том, чтобы дать каждому из них нерушимую веру в себя, подобную моей. Считаю, что сегодня ночь откровений, потому что именно в этом я нахожу ответ, почему Полковник прошел через самые кровавые сражения в галактике и не получил ни царапины. Потому что у него веры в себя даже еще больше, чем у меня. Она защищает его почти как щит. Единственная проблема остается в том, как мне убедить остальных создать себе собственные щиты, заставить их думать, что они неуязвимы?

В моей голове начинает формироваться план.

СЛЕДУЮЩИМ утром я появляюсь в столовой со стопкой серо-черной униформы в руках. Пока остальные валялись в кроватях прошлой ночью, я сгонял в кладовую со специальным запросом. Зал столовой около тридцати метров в длину, пятнадцать в ширину, тут шесть огромных столов, двумя рядами вдоль стен. Голый некрашеный металл стен отполирован и чист, результат вчерашнего командного труда, только после этого я позволил им отужинать.

Потому что дисциплина это не только спокойствие под обстрелом, или подчинение приказам, но и еще способность исполнять монотонную паршивую работу и все еще оставаться настороже. Ну, как стоять в карауле или убираться в столовой.

— Стройся! — ору я, и они вскакивают на ноги, расслабленно занимают свои места рядом с длинной скамьей.

— Этим утром я покажу вам кое-что другое, — провозглашаю я и кладу униформу на край стола, — вам не стать настоящим солдатом, пока вы думаете не как настоящий солдат. Вы не начнете думать как настоящий солдат, пока не поймете, что означает быть настоящим солдатом. Вы не поймете всего этого, пока вы думаете, что являетесь кем-то другим. Логический вывод из сказанного: пока вы считаете себя кем-то другим, то никогда не станете настоящим солдатом.

Они ошеломленно смотрят на меня. Я не ожидал, что они поймут, потому что мне самому в голову это пришло только вчера ночью. Я смотрю на именную табличку на нагрудном кармане первой униформы.

— Кто ты? — спрашиваю я, указывая на Страдински.

— Таня Страдински, сэр, — отвечает она, вытянувшись по струнке.

— Нет, не верно, — говорю я ей, качая головой, и забираю верхнюю униформу.

— Кто ты?

Прежде чем ответить, она думает секунду:

— Рядовая Страдински, 13-ый Штрафной Легион "Последний шанс", сэр, — выпаливает она и смотрит с триумфом в глазах.

— Хорошая попытка, но все еще неверно, — говорю я и смотрю на остальных, — настоящий солдат не знает об этом, из-за своего имени.

— Ты, — говорю я, указываю на Морка, — как настоящему солдату узнать, кто он такой?

— Я не знаю, сэр, — гавкает он в ответ и вытягивается.

— Кто-нибудь может мне сказать, откуда истинный воин знает, что он настоящий солдат? — пока я говорю, я обвожу их взглядом.

— Только осознав свое предназначение в глазах Императора, лейтенант Кейдж! — словно удар грома, раздается голос сзади меня, привлекая все наше внимание. Полковник широкими шагами подходит ко мне, его взгляд прикован к униформе за моим плечом.

— Я прав, лейтенант Кейдж?

— Да, Полковник, — отвечаю я.

Его ледяные голубые глаза встречаются с моими и на секунду задерживаются. Он одобряюще кивает.

— Продолжайте, лейтенант Кейдж, — говорит он мне, отходя обратно на пару шагов. У себя в голове я стараюсь игнорировать его присутствие, проигрываю последнюю минуту, чтобы найти место в маленьком воображаемом сценарии, что я набросал вчера ночью вместо сна.

— Настоящий солдат не знает, что его так называют, откуда он родом или даже за кого сражается, — говорю я им, ко мне снова возвращаются слова. Я ощущаю на себе взгляд Полковник, и моя глотка моментально пересыхает. Я прячу свою неловкость, маня к себе Таню пальцем, потом продолжаю:

— Настоящий солдат знает о себе только по своим деяниям!

Я разворачиваюсь к Страдински и вручаю ей униформу.

— Ты больше не Таня Страдински и не рядовая Страдински, — говорю я ей, — так кто ты?

— Я все еще не знаю, сэр, — сконфужено отвечает она, ища взглядом подсказки или поддержки у других.

— Что написано на плашке? — мягко спрашиваю я, указываю на униформу в ее руках.

— Тут написано "Снайпер", сэр, — отвечает она, взглянув вниз.

— Кто ты? — снова я вопрошаю твердым голосом.

— "Снайпер", сэр? — нерешительно отвечает она.

— Почему ты спрашиваешь меня? — говорю я, в моих словах сквозит презрение. — Разве я могу знать это лучше тебя?

Несколько секунд она стоит на месте и смотрит на меня, затем на униформу и опять на меня. Ее челюсть сжимается, а в глазах появляется сталь, когда она осознает истину.

— Я "Снайпер", сэр! — она не может скрыть горечь в тоне, ее имя — постоянное напоминание о вине, которую она ощущает.

— Встать в строй, Снайпер! — приказываю я ей и беру следующую униформу. Я по очереди вызываю одного за другим, отдаю одежду и отправляю обратно. Они снова стоят шеренгой, каждый держит свою униформу перед собой, я иду к другому концу стола. Уголком глаза я все еще могу видеть Полковника, он наблюдает за всем, изучает меня и остальных штрафников "Последнего шанса".

— Перекличка! — рявкаю я, глядя на Стрелли слева в шеренге.

— Летун, сэр! — орет он.

— Подрывник, сэр! — орет следующим Трост.

— Снайпер, сэр! — снова произносит Страдински.

— Герой, сэр! — образцово, как на плацу, орет Морк.

— Мозги, сэр! — отвечает Квидлон.

— Глаза, сэр! — гаркает Айл.

— Сшиватель, сэр! — Строниберг завершает перекличку.

— С этого момента, это ваши имена, — хрипло говорю я им, — И мы будем все время пользоваться ими. Каждый раз, когда вы его произнесете или услышите, вы будете знать, кто вы такие на самом деле. Любой нарушивший это правило будет мною наказан. Все ясно?

— Да, сэр! — рявкает хор. Я почти распускаю их, чтобы подготовиться к утренней тренировке, когда вмешивается Полковник:

— А как тебя зовут? — спрашивает он.

— Меня… Как меня зовут, сэр? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Я разворачиваюсь и смотрю прямо на него:

— Я еще не придумал себе имя.

Он вроде бы секунду размышляет, затем уголки его губ слегка приподнимаются:

— А ты — "Последний Шанс", — говорит он мне и кивает. Когда он широкими шагами покидает столовую, то оглядывается на меня:

— Впредь я хотел бы видеть тебя в униформе.

ТРЕНИРОВКИ продолжаются еще две недели, пока я работаю со штрафниками "Последнего Шанса" над стрельбой и физической подготовкой. Практически уже все превратилось в рутину, так что на вторую неделю я переговорил с офицерами корабля и поменял цикл смены дня и ночи в наших залах. Иногда день будет длиться двадцать четыре часа, после дам пару часов на сон, а иногда полдня. Хотя в данный момент меня больше всего беспокоит их бдительность, мне нужно, чтобы они были словно на иголках, когда мы прибудем туда, куда бы ни направлялись. Так что я организовал для них небольшой тест.

В середине двадцать первой ночи на борту, я прокрался к ним в комнату. В комнате слышалось тяжелое дыхание и храп, штрафники "Последнего Шанса" отдыхали, после того как целый день пробегали с тяжелыми ранцами. В моих руках маленькие полоски пергамента, которые используют, чтобы маркировать трупы, на них я нацарапал "Ты был убит, когда спал". Первая койка Троста, изогнувшись и отвернувшись к стене, он руками плотно прижимает к себе одеяло. Едва дыша, я склоняюсь над ним и кладу кусочек бумаги рядом с ним на подушку. Строниберг раскинулся на спине, одеяло на бердах, рот открыт, его дыхание прерывает свист из носа. Я кладу полоску пергамента ему на горло. Продолжаю идти по спальне, в тусклом ночном освещении легко скольжу от одной койки к другой. Остается только Морк, вот он, скорее всего, проснется, в эту секунду раздавшееся бормотание заставляет меня замереть. Задержав дыхание, я стою на месте и пару секунд пытаюсь найти источник шума. Он слева от меня, и я осторожно подхожу к бормочущему. Это Страдински, разговаривает во сне. Она беспокойна, ее донимает кошмар.

Удовлетворенный тем, что она спит, я крадусь обратно к койке Морка и запихиваю пергамент под оделяло. Затем я отхожу обратно к двери в мою комнату и жду утра.

Для меня все прошло слишком легко и это беспокоит. Мне нужно понять, как наказать их, чтобы они навсегда запомнили, что не стоит быть такими расслабленными. Хотя слишком сурово с ними нельзя, кому взбредет в голову выставлять охрану на своем же собственном корабле? Нужно что-то быстрое и четкое. Если это их нечему не научит, я вернусь с кое-чем посерьезнее.

Я сижу и смотрю на них. Такие тихие. Такие уязвимые. Два с половиной года делить камеру размером с зал с сотнями убийц, воров и насильников научили меня неглубокому сну. Я слушаю их медленное дыхание, представляя, как в их легких пузырилась бы кровь, будь я настоящим врагом. Я слышу, как Страдински всхлипывает, а потом переворачивается. Разбираю стоящий шум: дыхание, бормотание Тани, легкий храп Строниберга, и звуки корабля вокруг нас. Стены слегка гудят, в энергопроводах под полом бежит плазма. Я слышу слабое "клац-клац-клац", тяжелой, отдаленной машинерии. В коридорах снаружи по металлическому настилу палубы лязгают ботинки патрулирующей охраны. От грома снарядов, треска лазганов и разрывов гранат, к чему я привык, путь к спокойствию долог. Я фокусируюсь на звуке, выбирая различные шумы из музыки корабля, дабы не заснуть.

Первым просыпается Строниберг, его бессонница, вызванная синдромом отмены, поднимает его всего лишь через пару часов после полуночи. Я наблюдаю за ним из темноты, он садится на койке, он удивлен клочку бумаги, что падает ему на колени. Он поднимает его и поворачивает к слабому свету приглушенных светосфер на потолке, пытается разглядеть, что там нацарапано. Он спускает ноги с кровати и садится на край. Ни один мой мускул не двигается, я просто смотрю на него. Он, должно быть, заметил меня краешком глаза, потому что резко разворачивается в мою сторону, на его лице тревога. Я указательным пальцем прижимаю губы, призывая его к тишине, и затем указываю на его кровать. Он понимает жест и снова ложится обратно, скомкав пергамент в руке.

Остальные просыпаются только когда, моргнув, включается свет дневного цикла, после восьмичасового сна. Друг за другом они просыпаются, раздаются смущенные восклицания, некоторые просто чешут в затылке, найдя свои похоронные бирки.

— Стройся! — ору я, вскакивая на ноги. Они слетают и выкарабкиваются из своих постелей, и становятся перед своими койками.

— Вот теперь я возглавляю отделение мертвецов, — насмешливо говорю я им, прохаживаясь вдоль спальни, — а это полностью и бесповоротно фракает все задание, не так ли?

Никто из них не отвечает, они все смотрят строго перед собой и не встречаются со мной взглядом, пока я прохожу мимо них. Я снова медленно иду обратно, дразню их неизвестностью, усиливаю их беспокойство. Снова остановившись у двери, я разворачиваюсь на месте и смотрю им в глаза, держа руки за спиной.

— В следующий раз я возьму нож, — предупреждаю я их, угрожая каждым произнесенным словом, — и даже думать не буду, порежу. Что касается досадного представления этой ночью, я подсказал вам: вы все мертвы, и как мы все хорошо знаем, трупы не едят, так что сегодня вам не положено никакой еды, кроме боевого рациона воды. Есть какие-нибудь вопросы?

Таня делает шаг вперед, на ее лице отражается беспокойство.

— Да, Снайпер? — говорю я.

— Вы всю ночь сидели здесь, Последний Шанс? — встревожено спрашивает она.

— Почти всю ночь, Снайпер, — отвечаю я ей с улыбкой, — это тебя беспокоит? Ты не доверяешь своему лейтенанту-инструктору, Снайпер?

— Я доверяю своему лейтенанту-инструктору, Последний Шанс! — быстро отвечает она.

— Тогда ты идиотка, Снайпер, — рычу я на нее и марширую через комнату к ней. Она вздрагивает, когда я останавливаюсь напротив нее.

— Во всей темной галактике Императора я не доверяю ни одной персоне, за исключением самого себя. Я здесь не для того, чтобы любезничать с тобой, Снайпер. И не для того, чтобы приглядывать за вами, — я разворачиваюсь к остальным и ору на них. — Моя задача убедиться, что когда придет время, вы сами за себя постоите, и за меня, и за всех остальных в отделении!

Я снова разворачиваюсь к ней:

— Я по своей прихоти могу разорвать тебя на части, Снайпер, так что никогда не доверяй мне, если только я не попрошу. Это ясно?

— Нет, Последний Шанс, не ясно, — отвечает Квидлон, выходя вперед, — если мы не можем доверять вам, то, как же нам поверить, когда вы скажете доверять, если вы можете соврать?

— В точности мои мысли, Мозги, — говорю я ему с усмешкой, — а теперь, всем заняться уборкой! Завтрак проведете в оружейной, выполняя обслуживание. Я присоединюсь к вам в обычное время для сегодняшнего нового приключения. А тем временем, мне кажется, что в офицерской кухне найдется кусочек свежего мяса, которым я буду наслаждаться.

Они разбежались готовиться. Я разворачиваюсь, чтобы уйти, когда до меня кое-что доходит.

— Ах да, вот еще, — говорю я им, они останавливают свои приготовления, — если хоть один из вас сможет навесить на меня бирку, вы все заслужите один день отдыха. Однако, если кто-то попытается и лажанется, последует еще один день без еды. Мне кажется это справедливым, а вам?

— Да, Последний Шанс! — орут они в унисон.

— Хорошо. Тогда скоро увидимся, — отвечаю я им, и ухожу, насвистывая бойкий мотивчик, которому пару лет назад научил меня мой покойный товарищ Пол. Не хочу утомлять вас паршивыми стихами, но необходимо сказать, что песенка называется "Пять дочерей висельника".

ЧЕРЕЗ два дня они все выглядят изнуренными. Насколько я могу судить, никто из них вообще не спал. Я подозреваю, что у них всех тревожные сны о том, как я крадусь к ним с ножом. Ну и хорошо, в этом весь смысл. Этим утром я подслушал, как они обсуждали ночное дежурство. Интересно посмотреть на это в реальности, учитывая различную длину ночных циклов, что я установил. Я решил дать им еще одну неделю, прежде чем снова предприму вылазку. Это покажет, смогут ли они ночь за ночью нести стражу, или же снова впадут в ложное ощущение безопасности.

Кажется, самое время начать какие-нибудь тренировки на формирование сплоченного отряда. На двадцать шестой день после завтрака я веду их в тренировочный ангар номер шесть. Мы облачены в полную боевую выкладку, следующие несколько дней мы проведем не снимая ее. Я снабдил каждого лазганом, штатным оружием Имперской Гвардии, а так же ножами, боеприпасами на сотню выстрелов, рационами, фляжками с водой, скатками и всем остальным. Еще я выдал им новую униформу, с обычной коричнево-зеленой раскраской. На сей раз, на ней нет плашек, которые напоминали бы им их имена. На этой почве пока что никто из них еще не оплошал, но я жду такого момента. Потому что они начали уставать. День ото дня их утомляет нерегулярный сон, и я постоянно ору на них, жестоко понукаю и безжалостно гоняю.

Это для их же пользы. Если они не могут совладать с тренировками, то, как во имя Императора, они собираются выжить в настоящем сражении? Как я и говорил, их прошлое для меня ничего не значит, все их предыдущие достижения не считаются. Здесь, на этом задании, они будут доказывать свою нужность Полковнику. Ну и мне, соответственно. Я так много вложил в них самого себя.

И теперь тренировки стали для меня утомительными. Но я как-то сомневаюсь, что они оценят мои усилия, затраченные для их пользы.

Если уж на то пошло, я начал ощущать за них ответственность, причем такую, которую не чувствовал по отношению к кому-либо раньше. Я сказал самому себе, что если они позволят себя убить, если они облажаются, и задание погорит как фотонная сигнальная ракета, то в конечном итоге, это будет их виной. Но внутри себя я знаю, что это не стопроцентная истина. Я знаю, что если что-то упущу, если что-то приму как должное, если хоть на секунду отпущу вожжи, то подведу их, и Полковника в том числе.

Как бы то ни было, мы все наряжены в боевое обмундирование, и направляемся в тренировочный ангар. Мы проходим пару воздушных шлюзов, за которыми приглядывают техножрецы в белых рясах, чья работа заключается в поддержке стабильной окружающей среды в каждом из ангаров. В конце открываются огромные двойные двери.

Это восхитительно. С одной стороны двери металлический решетчатый настил. А с другой, ступеньки ведут к покатым холмам и полям. Я вижу маленькую быстросборную ферму в сотни метров от меня слева, из дымохода лениво сочится дымок. По широкому лестничному пролету мы спускаемся на траву, оглядывая в изумлении, словно новички в борделе. С лязгом за нами захлопываются двери.

Предполагаю, что на стенах нарисовано изображение, потому что ландшафт аграрного мира тянется так далеко, насколько я могу видеть. Над нашими головами пронзительно синее небо украшают пухлые облака. Не веря своим глазам, я моргаю, когда замечаю, что облака уплывают через потолок.

— Последний Шанс… — от благоговения Айл шепчет, — колдовство бога машин.

Он смотрит куда-то за мою спину, и я разворачиваюсь, чтобы увидеть это. Двери исчезли, так же как и ступеньки. Вдаль до самого горизонта во всех направлениях тянутся холмы. А в отдалении я могу разглядеть фиолетовые склоны горной гряды, увенчанной снежными шапками. Остальные бормочут с подозрениями и сжимаются от открытого неба над головой.

— Да, колдовство, самая могущественная техномагия, — соглашаясь, тихо произношу я, в благоговении и ужасе от природы нашего окружения.

— Это невероятно… — выдыхает Квидлон, падает на колени и пальцами проводит по траве, — да она как настоящая, даже пахнет как настоящая.

Я замечаю, что он прав. В воздухе витает запах агро-мира. И даже откуда-то слева дует легкий бриз. Свежий воздух на корабле, где он постоянно прогоняется через огромные очистительные машины и вдыхается и выдыхается миллионы и миллионы раз, покуда не становится почти густым от возраста. Я, конечно, ожидал увидеть что-то особенное, после того как Полковник сказал, что таких кораблей всего пара десятков во всем Флоте, но ничего такого экстраординарного как это. Его могущественные союзники выполнили для него тяжелую работенку.

— Она настоящая, — зловеще говорю я, по мне пробегает внезапная дрожь неестественного страха, — я думаю, ее тут растят техножрецы.

Голос на задворках моего разума говорит, что это неправильно. На борту кораблей не должно быть деревьев и лужаек. На кораблях должны быть двигатели и пушки, и их должны строить из металла, а не земли. В этот момент громко начинает трубить голос, кажется, что он витает в самом воздухе, но это мгновенно разрушает всю иллюзию.

— Это уоррент-офицер Кемпбелл, — говорит нам голос с небес, — техножрец Алмарекс будет следить за вашей тренировкой в шестом ангаре. Если понадобится связаться с ним, настройте комм-оборудование на корабельную частоту семьдесят три. Когда понадобится выйти, вернитесь к точке входа и передайте сигнал на корабельной частоте семьдесят четыре, двери откроются. Ох, да, предупреждаю. Наши климатические регуляторы предсказывают ливень почти всю ночь, так что установите хороший лагерь. Удачной тренировки.

— Ливень? — Таня нервно смеется. — Мы попадем под ливень на борту космического корабля? Это впервые.

— Ну, хотя бы фауны нет, — продолжает Квидлон, озираясь вокруг.

— Мозги, чего тут нет? — спрашивает Трост, который сидит на своем рюкзаке и перебрасывает из руки в руку гранату.

— Нет фауны, — повторяет про себя Квидлон, и смотрит в небеса.

— Мозги говорит, что тут нет зверей, — объясняет Строниберг, присаживаясь рядом с бывшим агентом Оффицио Сабаторум, — нет птиц, зверей, насекомых. Только растительность.

— А почему бы ему именно так и не сказать? — жалуется Трост, отрывает пучок травы и позволяет ему просыпаться сквозь пальцы.

— Ладно, всем хватит, мечты о рае закончились! — рявкаю я на них. — Мы тут пришли поработать, а не отдыхать. Летун, у тебя карта, найди, где мы.

Стрелли снимает свой рюкзак и начинает в нем рыться в поисках карты, что вручил мне один из техножрецов, когда мы подходили к входу в ангар.

— Кровь Императора, Летун, — Айл ругается на Стрелли, забирает у него рюкзак и вываливает содержимое на землю. Он находит карту и злобно размахивает ей перед носом пилота:

— На кой хрен тебе дали карту, если ты не можешь ее найти?

— Что ж, тогда карта на тебе, Глаза, — огрызается Стрелли, собирая вместе свои пожитки и запихивая их обратно.

— Карта у Летуна, — говорю я им, вытаскивая ее из рук Айла и вручая Стрелли.

— Последний Шанс, почему? — спрашивает Айл. — Я разведчик, вы же помните. Я могу найти любой закуток с закрытыми глазами.

— Вот почему тебе не нужно учиться пользоваться картой, тупой ты орочий сын! — ору я на него и отталкиваю обратно к рюкзаку. Бросаю взгляд на других:

— Вот поэтому Летун сейчас отвечает за карту! Когда Глаза убьют, кто еще будет знать, что делать и куда идти?

— Последний Шанс, вы имеете в виду "если убьют"? — обороняясь, говорит Айл.

Я разворачиваюсь и пинаю его ногой в грудь, он отлетает:

— Ты пока что ведешь себя так, Глаза, что скорее "когда", а не "если", — фыркаю я, — если все закончили спорить, тогда идем дальше. Итак, наше задание на сегодня захватить и попытаться удержать ферму.

Я указываю на кучку зданий примерно в полукилометре от нас.

— Вся эта зона потенциально враждебна. Мы ждем в этом месте подкрепление к вечеру, поэтому к этому времени мы должны остаться в живых. В течение всего дня будут появляться цели, и за нашей тренировкой будут следить техножрецы. Этим вечером мы поставим лагерь и сделаем полный разбор полетов. А теперь, Летун, показывай мне карту.

Остальные собираются вокруг, когда я раскладываю ее на траве. Она говорит нам, что ферма расположена в неглубоком овраге меж двух холмов. Хотя мы не знаем насколько точна карта, но, кажется, там рядом есть дорога или что-то в этом духе, и ведет она, насколько я понимаю, на север.

— Как бы ты атаковал, Подрывник? — я подталкиваю Троста рукой.

— Дождался бы наступления темноты, затем бы подкрался, Последний Шанс, — говорит он мне, — я соорудил бы кое-что из гранат всего отделения, и разметал бы это место в щепки.

— Великолепно, тогда мы будет защищать груду трухи, — подсказывает Стрелли, — ты приказы-то слушай, фрагоголовый. Захватить и удержать, а не взорвать это место к чертям.

— Ха, да приказы тупые, — фыркает Трост, отходя от группы.

— Подрывник, Летун прав, — говорю я, встаю и отдаю карту ему обратно. — Когда мы поймем, что нас нужно сделать, у нас появится план и все остальные должны его придерживаться. Может быть, вы и привыкли работать в одиночку, но если не хотите получить меж глаз из болт-пистолета, то лучше вам начинать работать в команде.

— Так что бы вы сделали, Последний Шанс? — спрашивает Страдински, она присаживается на корточки и смотрит на карту, после чего переводит взгляд на меня.

— Тупоголовые, я сначала хочу услышать, что предлагаете вы, прежде чем получите шанс понаделать дырок в моем плане, — говорю я им, стягиваю рюкзак и присаживаюсь на него.

— Давай, Снайпер, послушаем, что скажешь.

Мы около часа обсуждаем различные способы взять ферму. Мы обсудили атаку в лоб, атаку с флангов, различные диверсии, залповый огонь и пол десятка других различных путей вышибить потенциального врага. Время шло, и я позволил им все сильнее и сильнее погрузиться в задачу. Вскоре они пришли к хорошим наметкам и ловушкам без моего вмешательства или понуканий.

Я позволил им считать, что им дозволено высказаться, хотя с самого начала уже знал, как мы поступим. Это лучший способ вышибить их из привычной системы, прежде чем я начну отдавать им приказы. К счастью, к этому времени они уже кое-чему научились, в том числе и подчиняться приказам старшего. Один из них отвлекает меня от размышлений.

— Что такое? — спрашиваю я, оглядываясь. — Кто-то что-то говорил?

— Я спрашиваю, какое подкрепление нам ожидать, Последний Шанс, — спрашивает меня Квидлон, — ну, понимаете, поддержка с воздуха, артиллерию, танки, вот о чем речь.

Я просто ржу в голос. Я смеюсь, пока не багровею. Они смотрят на меня как на безумного, что по ним, так возможно недалеко от истины.

— Хрен с маслом вы получите, Мозги, — говорю я, ухмыляясь как [Отзывчивый], — вот и все. Никаких самолетов. Танков. Артиллерии. Только мы ввосьмером, с нашими лазганами и фраггранатами, ну и с мозгами.

Я сдерживаю себя и становлюсь серьезным:

— Я тренирую вас для настоящего задания, когда все что у нас есть — это мы. Забудьте о поддержке, или о том, что у вас ее нет, так рассуждают только мертвецы. Настоящий солдат думает о себе сам и о том, что он может сделать, не ожидая ни от кого помощи. Ну, так что, вы пришли к соглашению насчет плана?

— Последний Шанс, мы считаем, что может сработать только одна стратегия, — торжественно заявляет мне Строниберг.

— Хорошо, забудьте ее, — говорю я им.

Мои слова встречены возражениями и замешательством, и они пытаются в любом случае донести до меня свои мысли, возражая, что план сработает. Трост обиженно машет руками и злобно топает ногой.

— Да к фрагу ваш план, я тут главный, — резко высказываюсь я, откидывая в сторону руку Строниберга, что он положил мне на плечо, споря, — я никогда не говорил, что мы используем ваш план для настоящей атаки, я просто спросил, как бы вы атаковали. А теперь, завалите хлебальники и слушайте, что я скажу. Если мы не возьмем ферму, сегодня вечером никто не ест, а мы будем снова пытаться завтра, понятно?

Они мрачно отвечают, как дети, которым только что запретили играть. Упорные.

— Вот вам мой план. Если кто-то из вас откажется выполнять приказы, для всех вас кончится все очень печально, — говорю я им. Они собираются вокруг карты, и я указываю на различные места:

— Подрывник, Глаза, Герой и я проникаем на ферму и крадемся в это здание. — я указываю на строение, похожее на амбар, примерно в двадцати метрах от главного здания. — Если мы столкнемся с любым сопротивлением, мы быстро и тихо его подавляем, используя только ножи.

Я смотрю на них и подчеркиваю свои слова. Если бы это было настоящее сражение, любой шум, возможно, свалил бы на нас ушат дерьма, до того как мы бы начали.

— Снайпер и Сшиватель займут позицию на возвышенности, — я указываю на склон с востока от объекта, — найдите какое-нибудь хорошее укрытие с гибкой огневой точкой. Ваша задача подавить огонь из фермы, когда начнется штурм и прикрыть наши спины, когда мы пойдем внутрь. Умрем — ваша вина.

Они оба серьезно кивают, понимая важность своей роли.

— На самом деле единственный способ взять здание — войти внутрь и зачистить его, комнату за комнатой. Однако это будет бесполезно, если к ним за нашими спинами прибудет подкрепление, ну или нас окружат, до того как мы сможем обеспечить хоть какую-то оборону.

— Вы двое, — говорю я, гляда на Стрелли и Квидлона, — выдвигаетесь на эту позицию, когда остальные дают залп.

— Лезете на крышу этой постройки, — я указываю на огромное здание перед нами, слева от того, что мы собираемся штурмовать, — и обеспечиваете нам огонь прикрытия на объекте, когда мы идем внутрь. Как только мы вошли, готовитесь как можно быстрее покинуть свою позицию и идти за нами по моему крику.

Квидлон внимательно изучает карту, его лоб слегка морщится, когда он хмурится.

— Ты хочешь что-то сказать, Мозги? — спрашиваю я, глядя на него.

— Атака сконцентрирована с юга и восток, Последний Шанс, — указывает он, рисуя пальцем вокруг фермы дугу, — нам нечем прикрыть вас с севера и запада.

— Мы не можем расходиться слишком далеко, — терпеливо отвечаю я, — любая слабость штурмового отряда, и мы рискуем тем, что нас вышибут оттуда. Одного человека на возвышенности не хватит, чтобы обеспечить поддержку, к тому же он не сможет даже себе прикрыть спину. Вот почему вы идете в здание вместе с нами.

— Главная дорога идет с юго-запада, — я провожу по карте свои ножом вдоль всей ее длины, — таким образом, мы все столкнемся здесь. Объект сам по себе защищает нас от контратаки с противоположного направления, потому что врагу придется так же зайти с противоположного конца здания, что автоматически приведет его к нам, или обежать круг к нашему входу и попасть в перекрестный огонь. Ваш, парни, и команды на возвышенности.

— Последний шанс, вы говорите, что враг обежит и окружит, но разве тут мишени не просто выскакивают откуда-то, как в тире? — спрашивает Трост.

— Вот что я вам скажу на это, — отрезаю я, — во-первых, вся зона усыпана мишенями, так что техножрецы могут поднимать их и опускать последовательно, чтобы имитировать движение. Во-вторых, и что более важно, это сражение. Не думайте что это просто упражнение, что-то, чтобы скоротать время. Когда мы пойдем на задание, то будем сражаться с настоящими ублюдками, которые захотят нас убить, и я не хочу чтобы кто-то из вас действовал по шаблону, в котором враг находится в одном месте. Солдат, который слишком долго сидит на месте — мертвый солдат, и бесполезный для меня и Императора, ну или легкая цель, если он на другой стороне.

— Это верно, — соглашается Страдински, — первое правило снайпера: сделал выстрел — сваливай.

— Что ж, спасибо за поддержку, Снайпер, — кисло произношу я, после чего возвращаюсь к плану, — все должно быть четко по расписанию, каждому нужно действовать именно тогда, когда я скажу и исполнять все в точности. Глаза идет первым и производит разведку, после чего докладывает мне. Тогда мы вносим коррективы и после этого вы выполняете свои приказы, чтобы не случилось. Это ясно?

Они все кивают, хотя Квидлон и Трост, кажется, сомневаются.

— Как только мы тихо войдем, Сшиватель и Снайпер выходят на позицию, — продолжаю я, — даю вам полчаса добраться туда. Оттуда вы сможете увидеть всю картинку в целом, по крайней мере, если появитесь в правильном месте. Снайпер, как ты только подниметесь, покажи Сшивателю несколько хороших мест, чтобы обосноваться там.

— Я выберу несколько, Последний Шанс, не беспокойтесь, — уверяет она меня, ее тонкие губы улыбаются мне.

— Ставлю, что так оно и будет, — соглашаюсь я, вспоминая ее послужной список, — когда увидите, что все на позициях, открывайте огонь по зданию.

— Прикрывающий отряд на сарае, — я смотрю на Стрелли и Квидлона, — открывает огонь только когда начинает стрелять штурмовая группа. Стреляйте по другим частям здания, в стороне от нас. Когда мы зайдем внутрь, слезайте с крыши и как можно быстрее бегом к нам. Всем остальным — даже не вздумайте стрелять в ферму, как только мы все войдем внутрь, держите местность. Если кто-нибудь попадет в меня, я вернусь призраком и буду шляться за вами по пятам до конца ваших жалких жизней и сделаю ее еще более невыносимой, чем сейчас.

— Не стрелять в здание, как только вы окажитесь внутри, я запомню, — отвечает Квидлон и нервно кивает.

— Расслабься, Мозг, — говорю я ему, — я прошел через такое кровавое месиво и расчлененку, что тебе и не снилось, так что я знаю что делаю. А теперь, вы все мне перескажите план.

Я заставляю их повторить его три раза, и прежде всего, вдалбливаю важность атаковать по приказу. Далее они мне рассказывают о своей собственной роли, я указываю на каждого по очереди, затем они снова повторяют, но в этот раз я опрашиваю в произвольном порядке. Удовлетворенный тем, что они поняли свою роль, я отсылаю их собирать свое снаряжение.

Мы выдвигаемся одновременно, по моим подсчетам сейчас примерно середина полудня. На самом деле я забыл спросить, сколько тут длится день. Тем не менее, я не обладаю полной информацией по нашему настоящему заданию, так что немного гибкости и способности адаптироваться нам не помешает. Я имею в виду, что Полковник и инквизитор Ориель планировали атаку на Коританорум годами, и все равно с определенного момента нам пришлось поступать по-своему. Насколько я знаю, нас могут выкинуть в такой кавардак, что мы будем вынуждены импровизировать с самого начала. Хотя от этой группы в данный момент ожидать такого не стоит. Я скорее сейчас обучаю их, как следовать приказам дословно и как вдолбить им в головы план, не тратя на его обсуждение часы.

Все уже выстроились со своим снаряжением, я закидываю себе за плечо ранец и присоединяюсь к ним.

— Хорошо, выдвигаемся одной линией, десять шагов друг от друга, Глаза идет впереди всех на тридцать шагов, — говорю я им, махнув разведчику лазганом, — все остальные настороже и молчат в тряпочку, я не знаю, что за сюрпризы припрятаны для нас в этом ангаре. Видите врага — падаете мордой в грязь и машете остальным. Не стрелять, пока я не отдам приказ. Я хочу, чтобы все шло дисциплинированно и спокойно, никаких бешеных перестрелок пока я не прикажу.

— Да, Последний Шанс, — хором отзываются они.

— Ладно, тогда вперед, — отдаю я приказ, и мы шлепаем по полю.

ЭТОТ МАРШ по тренировочному ангару вызывает воспоминания. И не особо мне приятные. Пока половина моего разума осматривает окружающие лужайки, остальная блуждает, вспоминая лица всех товарищей, которые остались истекать кровью на десятках полей сражений. Я смотрю на остальных перед собой, которые уже разошлись веером впереди, и думаю о том, сколько из них умрет. И затем размышляю о том, сколько из них умрет по моей вине. Я выбрал их. Выдернул из камер и приставил пушку к голове, если уж на то пошло. Я так же тренирую их, учу всему, что необходимо знать о выживании. Если я не справлюсь, если они умрут, то какая-то часть вины ляжет на меня, не так ли? Все эти тела, все эти мертвые лица, которые преследуют меня во снах, они умерли не по моей вине, в этом я уверен. Это не я их привел туда, и не я нес за них ответственность. Но эти штрафники Последнего Шанса — они моя команда. Выбранные мной, тренированные мной, и я поведу их на задание, когда придет время.

Этот тяжкий груз свалился на меня, и мои руки начали дрожать. Я встречал такие ужасы клинком к клинку и пушкой к пушке, что вам и не снилось даже в худших кошмарах, и даже глазом не моргнул, а теперь трясусь как новобранец перед своей первой настоящей перестрелкой. Я немного отстаю так, чтобы другие не заметили, вытаскиваю карту из кармана на брюках кое-что проверить. Бумага дрожит в руках, и я ощущаю, как колотится сердце. Что-то не так. Это не должно происходить со мной, ведь я убил такое количество людей, которых некоторые даже не встречали за всю свою жизнь. Так почему меня охватил такой приступ паники в Императором проклятом тренировочном ангаре?

— Эй, отдыхаем пару минут, пока я кое-что проверю, — выкрикиваю я всем, когда первый — Айл, подходит к холму, к которому мы продвигаемся. Они падают на траву, а я немного отхожу в сторону, вниз в неглубокий овраг и кидаю свое оружие на землю. Перед глазами начинают вспыхивать точки, и в данную секунду дрожит уже все мое тело. Я тяжело сажусь, мои ноги почти подкашиваются подо мной. Лямки ранца сильно сжимают грудь, и я скидываю их, позволяя рюкзаку упасть позади меня. Кажется, что каждый мускул в моем теле свело спазмом. Сжимаю и разжимаю кулаки, и не могу остановиться. «Это не просто нервы!» — ору я сам себе. Я подхватил какую-то чуму, возможно в этой забытой Императором тюрьме. Мое дыхание хриплое, голова плывет. Передо мной появляется размытая фигура, и за шипением и грохотом в ушах я едва слышу какой-то разговор. Так же вызывает смутный интерес, почему за ними небо?

— С вами все в порядке, сэр? — я неясно распознаю голос Тани.

— Меня зовут Последний Шанс, — нечленораздельно мычу я, стараясь сфокусироваться на ее лице, поскольку оно колеблется из стороны в сторону, — сегодня вечером никто не получит свой рацион.

Я чувствую, как кто-то крепко хватает меня за плечи, и его лицо заслонят обзор. От неожиданности я дергаюсь назад.

— Держите его ровно, — бросает Строниберг, и мои ноги и руки зажимают, пришпиливая меня к траве. Я чувствую во рту какой-то металлический привкус и кляп. Слева от меня раздается взрыв, и я слышу чей-то крик. Это вроде бы Квидлон, или может быть Франкс.

Все вокруг такое смутное. Мои глаза играют со мной в игры. Вот сейчас я лежу в поле на траве, а в следующую секунду в каком-то разрушенном здании, и визжащие вокруг меня пули разносят это место на части. Я испытываю головокружение, и прилив отчаяния подпитывает мой гнев, угрожая разорвать меня изнутри.

— Открой рот, Кейдж, открой рот! — орет на меня Строниберг, я ощущаю, как его пальцы схватили мою челюсть, и осознаю, что зубы крепко сжаты.

— Кровь Долана, кто-нибудь, да заберите уже у него нож, пока он еще сильнее не поранился! — кричит он на остальных, которых я вижу вокруг себя вспышками на фоне темного, разрушенного города. Один из них вытаскивает нож из скрюченных пальцев моей правой руки. Я даже не осознаю, что сжимал его. Что-то влажное сочится по моему горлу и груди, и я пытаюсь пощупать, но мои руки крепко прижаты.

— О чем он, мать вашу, кричит? — я слышу, как вопрошает Стрелли. Не понимаю, о чем он говорит, потому что не слышу никаких криков. Я пытаюсь сесть и осмотреться, кто это может кричать. Ради Императора, мы вроде бы как в пылу сражения, и если кто-то издает такой ужасный шум, то они чертовски пожалеют, когда мне станет чуточку лучше. Я чувствую, как мое лицо пронзает такая острая боль, что выступают слезы, в ушах раздается какой-то звон.

— Ну, все лучше и лучше! — я слышу, как орет Трост. О чем он говорит? Мне всего лишь немного нездоровится и все. Им нужно просто дать мне немного пространства, и все будет хорошо. Я пытаюсь смахнуть их с себя, чтобы вздохнуть. Что-то тяжелое давит мне на грудь, прижимая к земле. Я пытаюсь скинуть это, но резкая боль в ноге отвлекает меня.

Внезапно меня покидают силы. Я ощущаю, как они ускользают, утекают прямо через пальцы рук и ног, мое тело растягивается. Меня накрывает волна паники, поскольку я больше не чувствую ударов своего сердца, и через мгновение все погружается во тьму.

КОГДА Я ОТКРЫВАЮ глаза, передо мной творится какое-то безумие. Прямо над моим лицом десяток стеклянных линз, щелкают какие-то трубки, яркий свет практически слепит меня. Крохотные цепи и шестеренки ритмично вращаются туда-сюда, их сопровождает гулкое гудение. Маленькие кронштейны беспорядочно дергаются, прокачивая темно-зеленую жидкость через путаницу прозрачных трубок. В ноздри бьет смесь запахов мыла и масла, вместе с характерным ароматом крови.

Я пытаюсь повернуть голову, но не могу. Я чувствую, что вокруг моего лица что-то жесткое и холодное, словно под подбородком бруски прижимают мои щеки ко лбу. Медленно возвращаются ощущения, и я чувствую, что связан. Бросив взгляд под подбородок, я вижу тяжелые металлические зажимы на груди и ногах, которые закрыты серьезными такими замками. Я чувствую, что мои руки и глотка проткнуты в десятке мест. Возвращаю свое внимание к аппарату вокруг головы, вижу шнуры и провода, которые исчезают в мешанине машинерии. Мои уши улавливают тихое повизгивание плохо смазанной шестеренки где-то внутри этого механизма.

Я пытаюсь открыть рот, чтобы сказать, но челюсть не двигается, так что у меня получается только что-то среднее между мычанием и рыком. Свет в машине мигает и отключается, и я остаюсь погруженным в ослепительно желтое сияние. С треском аппарат отъезжает от моего лица, его линзы и рычаги складываются, и убираются в небольшой куб, который исчезает из виду у меня над головой. Я вижу потолок и дальнюю кирпичную стену, раскрашенную светло-серым.

Слышу, как справа от меня отпирается дверь и закрывается, и в поле зрении возникает техножрец. На нем светло-зеленая ряса с темными пятнами, очень похожими на кровь. Вокруг шеи серебряная цепочка, с висящей на ней тяжелой эмблемой шестеренки и черепа. Его лицо старое и морщинистое. Сильно морщинистое, прям как мятая рубашка. Разнообразный набор трубок и проводов, уходящей за плечи, торчит из его шеи и головы. В руках он держит что-то похожее на оружие, только вместо дула — игла.

— Моя звуковая речь воспринимается тобой? — спрашивает он. Его голос похож на хриплый шепот, — моргни, если подтверждаешь.

Несколько секунд пытаюсь понять, что он спрашивает, слышу ли я его. Я один раз моргаю — да.

— Ты меня видишь? — далее спрашивает он, двигаясь к левой стороне кровати, к которой я привязан. Еще раз моргаю. Я слышу, как дверь снова открылась и закрылась и вижу, что к другой стороне от меня подходит Строниберг. Он обменивается взглядом с техножрецом, тот один раз кивает. Он снова обращает свое внимание ко мне, его темно-коричневые глаза изучают меня.

— Так значит это ментальное, а не физическое, — говорит Строниберг, скорее для себя, чем для меня или техножреца. Он все еще не смотрит мне в глаза, вместо этого изучает кучу бумаг, прикрепленных к изножью постели. Мой мозг начинает работать, когда ко мне возвращается разум. Какого черта я лежу тут беспомощный как младенец? Что за дерьмо со мной приключилось? Что имеет в виду Строниберг — "ментальное, а не физическое"? Я схватил дозу какого-то излучения? Меня всего лишь немного потряхивало, и кружилась голова, ничего серьезного. Я собираюсь спросить его, какого фрага тут происходит, но получается всего лишь бессмысленное бормотание сквозь зубы.

Хотя это привлекает его внимание, и он становится слева от меня.

— Не нужно пытаться говорить, Кейдж, — по-доброму увещевает он, — ради твоей собственной безопасности тебя привязали. Ну и ради нашей. Ты на самом деле отличный боец.

Моргаю один раз. Да, я такой.

— Никто на борту полностью не понимает, что произошло с тобой. На борту корабля нет никого, кто бы обладал углубленными знаниями о безумии, — продолжает он, разворачивается и подтягивает к себе стул, прежде чем усесться. Я едва вижу его уголком глаза.

— Ты подвергся воздействию какого-то боевого газа, ведущего к саморазрушению. Ты понимаешь, о чем я говорю, Кейдж?

Не моргаю. Для меня его слова словно мерзкая речь орка. Нихрена не понимаю. Секунду он кусает губу, явно раздумывает, подбирает слова.

— Хорошо, начну с самого простого, — со вздохом говорит он, — ты безумен, Кейдж.

Я пытаюсь рассмеяться, но челюсть и горло прижаты так, что вместо этого я кашляю. Когда оправляюсь, злобно хмурюсь Стронибергу.

— Годы упорных сражений позволили опасному количеству различных нехороших испарений накопиться в определенных частях твоего мозга, затрагивающих твое ментальное состояние, — продолжает объяснять он, терпеливо и медленно, — в тренировочном ангаре что-то послужило толчком, чтобы часть этих испарений попало в организм, это и начало разрушать твою трезвость ума, сознание и самосохранение. Ты понимаешь, о чем я?

Не моргаю. Я никогда особо не разбирался в медицине, и все эти безумные разговоры о каких-то испарениях, жрущих мой мозг, для меня звучат как дерьмо грокса. Я говорю о том, что ощущал, как мои мозги плавились.

— Твои симптомы в тренировочном ангаре говорят о серьезном боевом психозе, отсюда и твоя попытка самоубийства, — говорит он мне.

Попытка самоубийства? О чем он, мать его, говорит? Да я никогда даже не думал лишать себя жизни, ни разу за все эти длинные месяцы и годы сражений и одиночества в камере. Самоубийство для слабаков, для тех, кто ничего не значит. Я никогда не убью себя! Император, да за кого солдата он меня держит?

— Ты пытался перерезать себе горло, — подтверждает он, видя неверие в моих глазах, — к счастью, сводящие с ума испарения так же затронули твою способность контролировать мышцы, именно поэтому ты всего лишь располосовал себе челюсть. Ты разрезал сухожилие, вот почему нам пришлось зажать твою челюсть, пока мышцы снова не срастутся.

Возникает вспышка воспоминания, ощущение металлического привкуса крови во рту во время приступа. Я сжимаю зубы.

— Я думаю, мы остановили процесс, пока твой мозг не был слишком сильно поврежден, и биологис Алантракс, — он показывает в сторону другого человека, который все еще бесстрастно взирает на меня, словно на какой-то интересный экземпляр, — смог провести операцию и высвободить отравляющие вещества, пока они не убили тебя.

Операция? Что во имя Императора этот демон крови сделал со мной? Я полагаю, что выражение моего лица отразило то, о чем я думал, так как Строниберг положил ладонь на мою руку, полагаю, пытаясь успокоить меня. Я раздраженно щелкаю пальцами, одной из немногих частей тела, коими я еще на самом деле мог шевелить.

— Это довольно стандартная процедура, хотя не совсем общепринятая, — он пытается уверить меня, — биологис Алантракс раньше несколько раз проделывал такое, и практически пятьдесят процентов пациентов полностью восстанавливались. Просто на некоторое время у тебя сняли часть черепа, сделали разрез в затронутых областях, чтобы убрать отравляющее вещество и затем прирастили кость обратно.

"Ты воткнул нож мне в голову!" — хотелось закричать мне. Ради Императора, ты, ублюдок, воткнул мне нож в голову! Да я скорее бы выбрал безумие, чем позволить этим пилам по кости раскромсать меня на кусочки. Я пытаюсь подняться, но путы совершенно не позволяют двигаться. Лицо резко заболело, я сжимаю зубы и рычу на Строниберга. Да прокляни их Император, я не для того спустился в ад вместе с Полковником и вернулся обратно, чтобы сдохнуть на операционном столе под скальпелем зазнавшегося техножреца, у которого намного большего общего с инструментом, чем с человеком.

Как Полковник мог позволить им сотворить такое со мной? Он ведь не мог поверить в эту путаную ерунду. О чем, черт его побери, он думал, позволяя положить меня под нож? Матерь Долана, да я видел, как гораздо больше бойцов подохло от рук этих кретинов, чем от пуль и клинков. Я видел, как мужчины умирали в агонии от гниения ран, нанесенных им этими кровавыми мясниками-садистами.

— Тебе нужно оставаться спокойным, Кейдж, — говорит мне Строниберг, вставая, и на его лице проступает обеспокоенность, — тебе нужно позволить своему телу исцелиться.

Он бросает взгляд на Алантракса, после чего тот делает шаг вперед со своей игольной пушкой. Я пытаюсь выплюнуть ругательство в сторону этой проклятой Императором парочки, когда он протыкает мне предплечье и нажимает на спусковой крючок. Как и раньше, меня мягко клонит в сон.

Я ПРОВЕЛ всю следующую неделю в лазарете, прикрученный к этому столу. Что еще хуже, мы видимо перешли в варп, потому что мои кошмары вернулись. Будучи накачанным по уши колдовским варевом Алантракса, меня снова стали изводить сны с мертвецами из прошлого, точно так же, как и в последний раз. Мужчины и женщины с оторванными конечностями, с наполовину отрезанными головами, с распоротыми животами, бесцельно бродили вокруг моей койки, обвиняюще глядя на меня. Я чувствовал, словно оказался в кошмаре наяву, крепко связанный этими существа, что все бродили и бродили вокруг меня. Все это время у изножья кровати стояли двое маленьких детей, которых я видел в Коританоруме, и просто смотрели на меня. Их взгляд говорил сам за себя. Ты убил нас, читалось в их глазах. Ты сжег нас.

Я хотел закричать на них, чтобы они оставили меня в покое, и что я просто исполнял приказ, что это они виноваты, а не я, но зажим на челюсти не давал мне этого сделать. Полковник ни разу не навестил меня. По крайней мере, пока я не спал.

Вся эта неделя пролетела так, как будто я умер и попал в ад.

КОГДА Я СНОВА возвращаюсь к ним, в глазах всей команды подозрение и страх.

Совсем скоро приглушат свет. Когда я вхожу в спальню, они валяются на своих койках и судачат. Пока я стою там, никто не произносит ни слова, я ощущаю их взгляды. Я сурово смотрю на Строниберга, в его глазах нет даже намека на вину.

Ощущаю себя пришельцем, настолько чувствуется их враждебность.

— Завтра возобновятся тренировки, — говорю я им. Никто не отвечает. В этом нет их вины, я бы тоже не знал, что сказать. Я разворачиваюсь и шагаю к двери в мою каморку.

— Простите меня, Последний Шанс, — я слышу, как выпаливает Квидлон позади меня, — Полковник Шеффер сказал, что завтра после завтрака мы должны собраться в зале для брифингов.

— Полковник? — спрашиваю я, разворачиваясь.

— Он продолжил наши тренировки пока вы были… — Айл оставил остальное недосказанным. Привязаны к кровати в путах, потому что превращались в неистовствующего лунатика и пытались убить самого себя или кого-то другого — вот что он не сказал.

— И что Полковник Шеффер сказал насчет меня? — внезапно обеспокоено спрашиваю я. Что станет со мной, если Полковник снова взял прямое управление над тренировками? Я ощущаю, как меня начинает заполнять ужасающее ощущение провала. Он не может отправить меня обратно в тюрьму, потому что пока что мы движемся в варпе. Но на борту "Лавров Славы" должна быть гауптвахта, и он вполне может упечь меня туда на все время. Ну, или возможно он завершит мое существование, пробьет мне голову болтом, в качестве примера для остальных. В ответ они качают головой или пожимают плечами.

— Ничего, Последний Шанс, — отвечает мне Таня, — он ничего не сказал насчет вас.

— Очень хорошо, — отвечаю я, стараясь сохранить голос спокойным, — я хочу, чтобы вы все завтра были настороже, пришло время сконцентрироваться на задаче и дисциплине.

Я ухожу в свою комнату. Слышу, как они снова начали болтать, и я почти закрываю дверь, когда мне в голову приходит одна мысль. Высовываю голову за дверь.

— А у Шеффера есть имя? — спрашиваю я их. — Типа тех, что я дал вам?

Они с полуулыбками обмениваются взглядами.

— Да, Последний Шанс, есть, — отвечает мне Квидлон, — Он сказал, что он — Полковник.

Характерно, думаю я про себя, киваю и закрываю дверь. В закрывающий зазор доносится отрывок слов Троста.

— … сегодня нам нужно выставить двойную стражу, — говорит он остальным. — Пока я сплю, не хочу, чтобы этот псих оказался где-то поблизости.

Сначала я порываюсь открыть дверь и вбить этого болтливого придурка в палубу за такие слова, но затем быстро остываю. Сажусь на свою койку и не могу остановить наползающую на лицо улыбку. Я считаю, что это один из уроков, которые они никогда не забудут. Ложусь на койку и закрываю глаза, и жду, когда снова придет сон и кошмары.

РАНО СЛЕДУЮЩИМ утром Полковник присылает за мной охранника. Я спешно одеваюсь и следую за ним в комнату Шеффера. Он ждет меня там, несмотря на ранний час. Полковник безукоризненно одет, начисто выбрит, а в глаза ясность. Охранник без слов закрывает за мной дверь.

Полковник смотрит на меня, пристально и очень долго смотрит, не моргает, а его взор сдирает слой за слоем с моей души. Я начинаю беспокоиться. Круглый шрам сбоку головы безумно чешется, но его взгляд помогает мне оставаться вытянутым по струнке.

— Еще одна ошибка, Кейдж, — медленно произносит он, — и я покончу с тобой.

Я ничего не говорю. Тут нечего сказать.

— Я буду как никогда раньше присматривать за тобой, — предупреждает он меня, его глаза не двигаются, — я не потерплю ни малейшей ошибки, ни единственного намека, что твое лечение было безуспешным. Я ясно выразился, Кейдж?

— Совершенно, сэр, — быстро отвечаю я, а мои кишки от ужаса сжимаются. Вот теперь начнется настоящее давление.

КОМНАТА для брифингов представляет собой половину амфитеатра. Все тридцать метров ширины заняты сотней скамеек на ступеньках, и все это опускается к полукруглому полу с похожей возвышенностью. На ней стоит стол, покрытый какой-то комковатой тканью. Когда мы входим, Полковник своим присутствием, кажется, заполняет всю комнату. Пока мы спускаемся к нижним скамьям, все наше внимание приковано к нему. Остальные рядом со мной вытягиваются по стойке смирно напротив своих мест. Полковник взмахом руки разрешает нам сесть и начинает ходить туда-сюда.

— До сего момента вас готовили вслепую, — говорит он нам, изучая своими ледяными глазами шеренгу, — теперь мы начинаем готовиться к заданию серьезно. Наша задача уничтожить командира чужаков, который причинил слугам Императора достаточно страданий, так же, как и своим собственным правителям. С их помощью мы проникнем на базу и убьем его.

Он сдергивает покрывало со стола и открывает масштабную модель причудливого здания. За свою жизнь я еще не видел более странного строения. Если я правильно рассчитал масштаб, исходя из размеров деталей вроде дверей или окон, это здоровенный купол, возможно достаточно большой, дабы вместить в себя небольшой город. Полковник снимает купол и отставляет его в сторону, открывается внутреннее расположение, которое разбито на множество огромных залов. Он подзывает нас посмотреть поближе. Залы странным образом походят на тренировочные ангары. В некоторых из них внутри небольшие модельки деревьев из джунглей, в некоторых подобие пляжа, другие представляют собой предместья Имперского города.

— Вот обитель нашей цели, — объясняет Полковник, — этот чужак происходит из расы, которая сама себя называет тау. У него непроизносимое языческое имя. Как уверили меня лексисты-переводчики, приблизительно оно звучит как "Командующий Пресветлый Меч". В это время Пресветлый Меч фактически правит одним из миров тау, всего в паре недель перелета от системы Саркасса, что еще во владениях Империума. На протяжении нескольких лет, Пресветлый меч очень агрессивно рассылал флотилии колонистов в глушь вокруг системы Саркасса. Мы полагаем, что он намеревается захватить эту систему в следующие два или три месяца. Его вышестоящие, правители так называемой Империи Тау, очень мудро решили избежать кровавой и дорогостоящей войны с нашими силами и согласились на этот совместный удар.

Он делает паузу, дабы в наших головах в полной мере улеглась значимость сказанного. Эти чужаки, тау, помогают нам убить одного из своих собственных командующих. Или они по-настоящему напуганы тем, что мы сделаем с их маленькой империей, если Пресветлый Меч воплотит свой безумный план, или они на самом деле не знают, что такое преданность своему собственному народу.

— Простите, Полковник? — Квидлон слегка поднимает руку. — Почему эти тау отправляют на задание нас, вместо того, чтобы просто отстранить командующего Пресветлого Меча или тайно ликвидировать его самим?

Полковник ждет секунду, возможно, его разум переваривает манеру Квидлона выстреливать слова.

— В отличие от нашего великого Империума, у тау нет Императора, чтобы сплотить их, — объясняет Полковник, сжав губы от отвращения, — насколько мы можем судить, они безбожники и поклоняются странной концепции, которую сами тау называют "высшим благом". Их империя, возможно, держится на гармонии между всеми аспектами, вместо высшего самопожертвования, которого требует от нас Император.

— И как вы можете понять, без такой направляющей руки, их империя очень хрупка. Любой намек, что их ложное "высшее благо" не работает, подорвет сами устои общества.

Они не могут признать перед своими гражданами, что один из командующих, в сущности, отступник. Одновременно, по тем же причинам, они не могут пойти на риск разоблачения попытки устранения командующего. Исходя из этого, мы подготовили отговорку, которая позволяет нам, посторонним, убить Пресветлого Меча, действуя как ренегаты, а не слуги Империума. Мы можем показать им официальные записи и представить доказательства, если это потребуется, которые говорят о том, что вы военные преступники.

— Это еще одна причина, по которой я использую отребье, как вы. Полуправда всегда лучше, чем откровенная ложь. Все это вместе означает, что против наших сил не будут приняты никакие ответные меры. Никакие ниточки не ведут к правительству тау или к лояльным слугам Империума.

— Очень хитро, — бормочу я, не осознавая, что произношу мысль вслух, пока меня не протыкает злобный взгляд Полковника.

— Ты хочешь что-то сказать, Последний Шанс? — презрительно спрашивает он, уперев руки в бока.

— Да, Полковник, — отвечаю я, вытягиваясь и глядя ему прямо в глаза, — чужаки убивают чужаков, это я переживу. Мы убиваем чужаков, это я тоже понимаю. Но чужаки, помогающие нам убивать чужаков, вызывают подозрения. Кроме того, Полковник, мне все это слишком сильно напоминает Коританорум. Все эти внутренние распри, я имею в виду.

— Поверь мне, когда я говорю, что все это задание было досконально изучено со всех сторон мною и другими, — возражает он, глядя на всех нас, — мы были бы глупцами, доверившись тау, уж будь уверен. Однако возможность положить конец угрозе в виде Пресветлого Меча, который, по нашим данным всецело полон решимости, да еще и способен взять Саркассу, слишком хороша, чтобы пройти мимо. Поэтому мы выполним задание, но с осторожностью.

Он снова обращает свое внимание на миниатюрное здание на столе, и мы снова приближаемся.

— Это казармы и тренировочная зона, которые тау называют это боевым куполом, — информирует он нас, наклоняясь вперед и упираясь руками в стол, — он так же служит штабом командующему Пресветлому Мечу. В данный момент он просматривает свои силы на вновь колонизированных мирах вокруг Саркассы, но он проведет смотр своих пехотинцев в этом боевом куполе, прежде чем вернется к флоту вторжения. До парада и после, он будет в недосягаемости для нас или наших союзников тау, так что нам нужно будет ударить, когда он прибудет для инспекции.

Я и пара других штрафников одобрительно киваем. Атаку, как эта, поверьте мне, а я делал такое несколько раз на Олимпе во время торговых войн, нужно делать неожиданной. Я не знаю насколько параноидальны и подозрительны тау в вопросах безопасности, но если у нас есть контакт внутри, то особых сложностей не возникнет.

— Что в этих остальных зонах, Полковник? — спрашивает Таня, указывая на разнообразные залы.

— Боевой купол — это тренировочная зона, Снайпер, — отвечает он, — как и на этом корабле, каждая из этих тренировочных зон представляют собой различный тип местности. Они могут быть модифицированы, чтобы воспроизводить специфические цели и объекты предстоящей кампании. Наш первый дипломатический посланник к тау подтвердил эффективность их тактики, и мы послали агентов наблюдать за их военными комплексами. На этом судне, и аналогичных судах, мы скопировали самые похвальные и практичные стороны их тренировочных программ. Тау по какой-то причине слабо представляют себе опасность слишком сильно полагаться на технологии, поэтому Адептус Механикус не смогли скопировать самые тайные и богохульные системы, применяемые тау. Однако эти корабли представляют собой самые лучшие тренировочные комплексы, которые в данный момент мы имеем в своем распоряжении. Наши техножрецы в данный момент перестраивают три тренировочных ангара в подобие боевого купола, где планируется заманить в ловушку и убить Пресветлого Меча.

Он указывает на зону в центре боевого купола, которая похожа на своего рода узел энергетической системы, окруженный широким залом. Возможно плац или зона посадки.

— Когда новый ангар будет готов, мы начнем готовиться к заданию, — продолжает он, выпрямляясь, — а до тех пор, мы будем изучать конкретные особенности задания, используя это масштабное представление боевой зоны, и продолжим наши общие тренировки. А теперь, все внимание к плану.

ВСПЫШКИ разрывов на бледно желтых полах и стенах ослепляют своей интенсивностью, через дверь вздымается облако черного и резко пахнущего дыма, с сжатым в руках автопистолетом я сижу около прохода. Я уже делал все это десятки раз за последние две недели, ныряю в темноту, перекатываюсь через дым на другую сторону коридора.

Даю очередь по заполненному дымом коридору, прикрывая Квидлона и Страдински, они ныряют вслед за мной, направляясь к проходу в паре метров позади меня. Встав на четвереньки, я ползу к ним и по дороге опустошаю очередью магазин. По дыму туда-сюда шныряют силуэты потенциальных целей. Укрывшись в проходе, я отщелкиваю магазин и откидываю его в сторону, быстро вытаскиваю другой из подсумка на оружейном ремне и мягко вставляю на место.

Про себя начинаю отсчет.

Когда доходит до двадцати, киваю Квидлону, он достает из своего рюкзака лазерный резак и начинает прожигать бронированную дверь. Вокруг рамы разлетаются искры, падают мне на левую руку и ногу, осыпаются на пол. Ручейки расплавленного металла стекают по двери и собираются в лужицу на полу, над которой по мере остывания витает облачко. Я еще раз отсчитываю до двадцати, после чего высовываюсь из укрытия и на полуавтомате даю очередь. Еще пять секунд. Видя, как в проходе передо мной появляется Трост и несется мимо, кидаясь за Таней.

— Дверь открыта, — информирует нас Квидлон, отходит назад и резко бьет ногой, вышибая секцию металла, на месте которой остается достаточно широкий лаз, чтобы пролезть. Трост запихивает свою голову внутрь, затем изгибаясь, исчезает.

— Чисто, — орет он нам через пару секунд. Я даю еще очередь по коридору, пока Квидлон, а затем и Таня, исчезают вслед за экспертом-подрывником, после чего разворачиваюсь и ныряю туда сам. Вставая на ноги на другой стороне, я оглядываю зал в поисках целей.

— Подрывник, дымовая завеса! — рявкаю я Тросту, и он вытягивает гранату из бандольеры поперек груди, большим пальцем воспламеняет запал и кидает ее в центр плаца. Она с лязгом останавливается почти на полпути между нашей позицией и дверью в контрольную комнату станции транспорта. Мгновением позже, быстро заполняя огромное пространство, во все стороны разлетаются синеватые завитки дыма, тем самым ухудшая видимость во всех направлениях.

— Вперед, — говорю я Тане и Квидлону, выскакивая из прохода. Они лязгают по полу вслед за мной. Трост остается сзади прикрывать дырку в воротах.

— Движение, ложись! — кричит Таня и кидается на пол рядом со мной. Я падаю и перекатываюсь, замечая уголком глаз какое-то движение в дыму. Слышится резкий хлопок снайперской винтовки Страдински, за ним следует крик боли.

— Какого фрага? — я слышу крик Троста.

— С каких это пор наши цели начали кричать? — спрашивает находящийся сзади меня Квидлон. Я вскакиваю на ноги и низко пригибаясь, бегу вперед с Квидлоном по пятам.

Пока я бегу через дым, то замечаю что-то на полу, какое-то комковатое очертание. Подбегаю ближе и вижу, что это Строниберг, распростерт на полу, руки и ноги широко раскинуты. Под ним медленно растекается лужица крови. Согнувшись над ним, я замечаю в его левой щеке входное пулевое отверстие. Я разворачиваю его голову и вижу, что половина черепа раздроблена. Руками я ощущаю, как он слабо дергается. Он еще жив!

— Пппп…. по… помоги мне…, — умоляет Строниберг, его глаза широко раскрыты, а по щекам струятся слезы, смешиваясь с кровью. Он кашляет и сплевывает, пятнами крови на его тунику падают обломки зубов.

Квидлон становится на колени и возится с медпакетом, привязанным к левому бедру Строниберга.

— Все будет хорошо, Сшиватель, все будет хорошо, — говорит Квидлон, вытаскивая нож и срезая медпакет и рывком выдергивая громоздкий подсумок.

Я смотрю на другую сторону лица Строниберга, а если быть точнее, на окровавленные, изорванные останки и думаю о том, что было у него на уме, пока он стоял и наблюдал, как проклятый техножрец копается в моем мозгу своим скальпелем. Меня почти пригвоздила к месту пузырящаяся из раны кровь, и я нерешительно тянусь туда пальцем. Когда я почти дотрагиваюсь до мешанины серого мозгового вещества и темно-красной крови, кажется, Трост хватает меня за запястье и отталкивает в сторону.

— Какого фрага ты делаешь, Последний Шанс? — рычит он на меня, с ненавистью в глазах. — Да ты настоящий псих. Тебя нужно избавить от мучений!

Я отбиваю его руку и отталкиваю, резко выходя из транса. Поворачиваюсь к Стронибергу и склоняюсь над ним.

— Что нам делать, скажи, что нам делать, Сшиватель? — в отчаянье спрашивает Квидлон, рассыпая по полу бинты, шприцы, кровоостанавливающие жгуты и стиммы из медпакета. — Сшиватель, ты должен сказать мне, что делать, я даже не знаю для чего предназначены эти штуки…

— Зе… зеленый пузырек, — отвечает хирург, кровь стекает из уголка его рта, — мне нужно… выпить его…

Квидлон находит пузырек, выдергивает пробку и заливает содержимое в раскрытый рот Строниберга. Проглатывая, врач булькает и задыхается, вспененная кровь теперь так же течет из носа.

— Прокладка… и бинты, — задыхаясь, выдает дальше Строниберг, его рука хлопает по куче барахла на полу, пытаясь на ощупь найти то, о чем он говорит.

— У нас нет времени, — внезапно говорю я, встаю и оттаскиваю Квидлона.

— Что ты имеешь в виду? — хрипло бросает Трост, хватает меня за плечо и разворачивает к себе.

— У нас примерно пять минут до появления цели, — спокойно отвечаю я ему, — Квидлону нужно заблокировать поезда, а Тане нужно попасть в башню наблюдений для выстрела.

— Сшиватель умрет, если мы оставим его, — стонет Квидлон, оглядываясь на Строниберга, который пялится на меня стеклянными глазами.

— Тебе не спасти его, — говорю я, глядя на него в ответ, — пусть мясник подыхает.

Квидлон встает и замирает, Трост смотрит на меня так, словно я лично подстрелил Строниберга.

— Нам нужно прервать тренировку, — рычит он.

— Ага, как же, — рычу я в ответ, — как будто мы сможем прервать задание во время настоящей миссии. Да вы до усрачки тупые. А теперь, возвращайся прикрывать вход, пока я не пустил пулю тебе в лоб! И пусть Снайпер двигает своей задницей сюда, нам нужно идти дальше.

— Ты, — я поворачиваюсь к Квидлону, — дуй в контрольную комнату и отключай подачу энергии на транспорт.

Они стоят как статуи.

— Да прокляни все Император, — ругаюсь я, бью Троста в челюсть, он падает на колени, — пусть мне поможет Император, но если ты сейчас же не уйдешь, я сломаю каждую косточку в твоем гребаном теле!

Он, спотыкаясь, уходит, ругаясь как матрос. Квидлон колеблется секунду, после чего видит мой взгляд. Он хватает оружие с пола и бежит к входу. Дымовая завеса начинает истончаться, и я вижу, что Трост склонился и разговаривает со Страдински, которая, судя по всему, сидит на земле. Я бегу к ним и слышу конец фразы Троста.

— …. убьет тебя, если не выдвинешься, — говорит он ей, тряся за плечо. Он видит, как я приближаюсь, и со всех ног кидается к входу, на бегу скидывая с плеча свой лазган.

Скрестив ноги, Таня сидит на жестком полу, смотрит прямо перед собой, ее оружие лежит рядом.

— Встать, Снайпер! — ору я на нее. — Хватай свое оружие и за мной!

Она не двигает ни одним мускулом, даже не моргает. Я хватаю ее винтовку и кидаю ей, но та просто падает на ее ладони, которые лежат на коленях. Зарычав, я хватаю ее за тунику и поднимаю на ноги. Она стоит, слегка шатаясь, а взгляд все еще расфокусирован.

— Возьми свою винтовку, Снайпер! — говорю я ей медленно и подчеркивая каждое слово. — Это приказ, солдат!

Она не двигается. Я смотрю на нее, прямо в глаза, мое лицо чуть ли не касается ее. В глазах абсолютно пусто, она просто смотрит сквозь меня куда-то вдаль, и я могу только подозревать, что она там видит.

— Забудь про меня, — мягко говорю я ей, одновременно с этим успокаиваясь, — если это увидит Полковник, он застрелит нас обоих. Тебе понятно? Тебе нужно поднять свою винтовку.

Я беру оружие и медленно вкладываю его в ее податливые руки, потом зажимаю вокруг ружейного ложа ее пальцы. Он стоит и не шевелится, ей абсолютно всё равно все происходящее вокруг. Оружие с грохотом падает на землю, когда я отпускаю ее руки.

— Прокляни тебя Император, да приди уже в себя! — я ору на нее, после тыльной стороной ладони отвешиваю ей пощечину, от чего ее верхняя губа трескается. Она пораженно отшатывается и берет себя в руки. Я снова вижу в ее глазах жизнь, но слишком поздно. Ее ботинок врезается мне между ног, и от этого удара я падаю на землю.

— Ублюдок! — орет она, пиная меня по животу, пока я катаюсь в пыли. Кажется, вместе с ударом я слышу треск ребер.

— Я больше не хочу ни в кого стрелять! Разве ты не понимаешь? Я не убийца, я не тот настоящий солдат, о котором ты говоришь. Я никогда больше не возьму в руки оружие.

Ты не превратишь меня в убийцу!

Сжимая ребра и вздрагивая, я сажусь. Медленно встаю на ноги. Мое лицо ничего не выражает, и я долго, очень долго смотрю на Страдински. С преднамеренной медлительностью я склоняюсь и поднимаю ее снайперскую винтовку. Она смотрит на нее с ненавистью, она едва может смотреть на оружие. Дергаю затвор, вылетает гильза.

— Почему ты не сказал нам, что у нас боевая амуниция? — медленно спрашивает она, глядя на упавшую гильзу.

— А чего ты ожидала? — спокойно спрашиваю я. — Мы тут не в какие-то игры играем. И мы делаем это не ради развлечения, Снайпер.

— Не называй меня так! — рявкает она, отскакивая от меня. — Я ненавижу это имя!

— Ты та, кто ты есть, — злобно отвечаю я, — или солдат или труп, как Строниберг.

— Ты имеешь в виду Сшивателя? — кисло спрашивает она.

— Пока он был жив, он был полезен, он был Сшивателем, — говорю я, глядя через плечо на остывающее тело, — а теперь он просто бесполезный, мертвый кусок мяса.

— Я не Снайпер, меня зовут Таня Страдински, — возражает она, — делай что хочешь, но я больше не выстрелю из этой винтовки.

Я швыряю оружие ей, и она с легкостью его ловит. Ее хватка тверда и уверенна, она привыкла держать оружие, даже не раздумывая. Она смотрит на винтовку и с грохотом роняет ее на пол. Я достаю из кобуры на ремне стабберный пистолет и подношу к ее лицу. Целюсь ей прямо между глаз и кладу палец на спусковой крючок.

— Возьми свое оружие, Снайпер, — предупреждаю я ее.

Она качает головой.

— Будь ты проклята, возьми его, я не хочу убивать тебя!

— Лучше сдохнуть, — дерзко отвечает она.

— Вот как? — спрашиваю я, спускаю с боевого взвода стаббер и запихиваю обратно в кобуру. Хватаю Таню и тащу через весь зал туда, где в темно-красной луже лежит Строниберг.

— Вот как ты будешь выглядеть, и это все, что останется от тебя, — рычу я на нее.

Со слезами на глазах она пытается отвести взгляд. Я хватаю ее за волосы и силком ставлю на колени перед Стронибергом. Она начинает хныкать, когда я снова достаю стаббер и приставляю его к затылку.

— Ты действительно этого хочешь? — требуя я ответа.

— Я не могу снова стрелять, — умоляет она, глядя через плечо на меня. По ее щекам струятся слезы.

— Я не прошу тебя стрелять, Таня, — мягко говорю я, убираю оружие, — мне нужно, чтобы ты только взяла ее.

Она мгновение колеблется, размазывает руками грязь по лицу, а затем встает на ноги. Она смотрит на меня, и я киваю на винтовку. Я следую за ней, пока она идет к оружию. Она наклоняется, ее руки почти прикасаются к винтовке.

— Просто возьми ее, — побуждаю я ее, мой голос спокоен. Она сжимает руками дуло и поднимает ее. Стоит так секунду, держа оружие в стороне от себя, словно это ядовитая змея или что-то в этом духе. С мучительным воплем она падает на колени и прижимает винтовку к своей груди.

— Что я наделала? — вопрошает она сквозь рыдания.

— Ты убила человека, — прямолинейно отвечаю я, отворачиваясь. От ее вида меня тошнит до глубины души. За все это гребаное дерьмо, я должен чертовски хорошо отплатить Полковнику.

— Ты убила человека, — повторяю я, — вот что мы делаем.

КАК Я И ОЖИДАЛ, Полковник недоволен событиями дня. Я в его кабинете, и комната выглядит удивительно похожей на ту, которая была у него на борту "Гордости Лота". Полагаю, что у него собственная мебель, и он привез ее с собой. На стенах панели из темно-красного дерева, за его спиной книжный шкаф со стеклянной дверцей, на верхней полке кучка книг. Его простой стол и стул стоят в центре комнаты, куча бумаг аккуратно сложена у одного из углов. Сам же Шеффер ходит туда-сюда перед столом, его руки сжаты в кулаки за спиной.

— Это было простое тренировочное упражнение, Кейдж, — рычит он, даже не глядя в моем направлении, его презрение изливается ко всей вселенной, — а теперь в моем отряде мертвый медик и снайпер, которая едва может держать себя в руках, чтобы взять винтовку.

В этот момент он поворачивается ко мне, и я вижу, что он действительно очень и очень зол. Его глаза, словно осколки блестящего льда, скулы напряжены, как и все тело.

— Ладно, без Строниберга я проживу, — злобно признается он, — но Страдински? Весь план крутится вокруг ее способности выстрелить. У нее будет только один шанс, только один. Ты обещал мне, что заставишь ее сделать этот выстрел. А в результате? Падаешь посреди тренировки и пытаешься убить себя? Что случилось с Кейджем, который был со мной на Ичаре-4? Где суровый убийца, что прикрывал меня на Ложной Надежде? Где отличный солдат, который был со мной в Коританоруме? А теперь прошло несколько недель, а я собираюсь информировать свое начальство, что вся миссия под угрозой срыва?

Он прерывает свою тираду и делает глубокий вдох, после чего отворачивается от меня. Я просто стою вытянувшись и жду продолжения. Мне как-то не по себе, потому что я не знаю, что он будет делать дальше. Он на самом деле собирается отменить ликвидацию? Это его решение, или кого-то другого? А если отменит, что будет со мной и штрафниками Последнего Шанса? Что будет с ним? Все эти мысли вертятся у меня в голове, когда он разворачивается ко мне.

— Я очень разочарован в тебе, Кейдж, — торжественно произносит он, качая головой, — на самом деле сильно разочарован.

Его слова пронзают меня сильнее, чем любой нож, и все, что я могу — опустить голову от стыда, потому что у него есть право на разочарование. Я потерпел неудачу.

— ЗАБИРАЙСЯ БЫСТРЕЕ! — я ору на Страдински, стоя у основания командной башни транспорта в макете боевого купола. На моих глазах она мучительно медленно поднимается по веревке сбоку здания.

— У тебя только тридцать секунд на подъем, с самого низа и до верха. Забирайся быстрее!

Она смотрит на меня сверху вниз через плечо, после чего возобновляет свои усилия, ее усталые руки медленно тянут ее вверх, метр за метром к комнате наблюдений.

— Не понимаю, зачем это нужно, Последний Шанс, учитывая, что внутри башни есть лестницы, — говорит Квидлон, стоя рядом со мной и глядя вверх, — может быть, это подразумевается как какое-то наказание?

— Нет, это не наказание, Мозги, — отвечаю я, по-прежнему смотря на Таню, — это называется предосторожность. Если что-то пойдет не так, и ты не сможешь по какой-то причине открыть дверь в башню, я хочу иметь на этот случай запасной план. Снайпер должна быть на позиции, чтобы ни случилось со всеми остальными.

Таня всего в паре метров от верха, но серьезно замедлилась. Все что ей нужно — финальный рывок, и она уже там, но, уставшая, она просто висит на месте. Ладно, это уже ее десятый подъем за последний час, но ей нужно натренировать необходимые мышцы. С другой стороны от меня стоит Морк, который пристально смотрит на карабкающуюся фигуру.

— Она упадет, — просто констатирует он, глядя на меня уголком глаз, — мне кажется потерять снайпера в данный момент, будет очень плохо.

Он прав, веревка дико раскачивается и кажется, что у нее хватает сил только висеть на ней, без какого либо продвижения вверх.

— Подбодри ее, — говорю я Морку, скрестив руки на груди. Он достает свой лазерный пистолет и готовит его, оружие испускает короткий и высокочастотный визг пока прогреваются энергетические батареи.

— Снайпер, слушай! — орет он, оглушая меня. Да его голос может перекричать залп артиллерии в грозу!

— Я собираюсь досчитать до трех, и после чего стреляю в тебя, если ты все еще будешь болтаться там!

Она снова смотрит вниз и видит, что он повернулся к ней и поднял пистолет, приняв дуэльную позу и вытянув руку. Он стоит как скала, его внимание приковано к старающейся изо всех сил женщине.

— Один! — орет он. На последних глубинных резервах энергии Таня снова начинает мучительно подтягивать себя.

— Два! — продолжает он, оставаясь недвижимым, только целится чуть выше. Таня одной рукой хватается за край вершины здания, затем другой. Она потягивает себя к краю, а затем переваливается через него и исчезает из виду. Я разворачиваюсь к Морку и признательно киваю. Таня высовывает голову обратно из-за края и до нас доносятся ее ругательства, она злобно показывает нам кулак.

— А ты думал, что это я жестокий инструктор, — комментирую я, обращаясь к Квидлону, закидываю на плечо автоган и направляюсь к двери в башню.

— Разница в том, что я бы не выстрелил, — орет мне вслед Морк, — в отличие от вас.

Я останавливаюсь и разворачиваюсь к ним, смотрю на Квидлона, затем на Морка.

— Это правда, — соглашаюсь я и беспечно пожимаю плечами.

СТРЕЛЛИ делает ножом выпад в мою сторону, тыкая в живот. Быстрая атака снизу, но я умудряюсь отступить, использую правую руку, чтобы отбить, потом делаю шаг к нему и тыкаю пальцами в горло. Он отшатывается, удар чуть-чуть недостает, и пытается подрубить мое запястье левой рукой. Я проворачиваю запястье и хватаю его за руку, и дергаю в сторону своего поднятого колена, но он прыгает в последнюю секунду, кувыркается вперед и перекатывается на ноги.

С осторожностью глядя друг на друга, пару секунд мы стоим и пыхтим.

— Хорошо, так пойдет, — говорю я ему, отшагивая в сторону и стирая пот со лба рукавом своей туники. — Квидлон и Айл, вы следующие.

Они кружат друг против друга, ножи держат сзади, подальше от противника, пока не будут готовы ударить. Айл делает выпад влево и резко уходит вправо, но Квидлон не попадается на уловку и ловит его движение, низко пригибается и бьет ногой в левую ногу Айла. Скаут запинается, но быстро приходит в себя, чтобы отпрыгнуть в сторону, когда Квидлон кидается в его сторону. Айл впечатывает кулак в поясницу Квидлона. Удар посылает того вперед, но он превращает падение в кувырок, вскакивает на ноги и плавно делает разворот на месте. Его лицо искажено от боли. Механик перекидывает нож в левую руку и делает взмах в сторону Айла, и тот вынужден отступить на пару шагов. Квидлон немедленно следует за ним, снова перекидывая нож. Айл пытается вернуть инициативу и неуклюже тыкает ножом. Квидлон с легкостью избегает, ловит руку Айла с ножом напротив груди, после чего толкает того на свое же лезвие. Айл изумленно вскрикивает и валится в сторону, выдергивая нож из рук Квидлона. Выставив ноги перед собой, он сидит на мате, кровь стекает по его животу и заливает колени.

— Хороший удар, Мозги, а теперь прикончи его, — говорю я тихим голосом. Квидлон смотрит на меня, и на его лице смущение. Айл вытаскивает из себя нож, и скользкие от крови пальцы роняют оружие на пол.

— Последний Шанс? — спрашивает Квидлон, делая шаг в мою сторону. Я кидаю ему свой нож, который он с легкостью ловит, после чего указываю на Айла.

— Прикончи его, — говорю я и слегка киваю в сторону раненного. Все еще зажимая живот, Айл бросает на меня полный страха взгляд. Он пытается что-то сказать, но только хрипло каркает, глядя то на меня, то на Квидлона. Я вижу, что к нему пришло понимание, и в его взгляде появилась решимость.

— Вперед, Мозги, — шипит слева от меня Трост, которого обуяла жажда крови.

— Оставь его в покое! — возражает с другой стороны Таня, бросая на меня убийственный взгляд, — Не делай этого, Мозги!

— Он не сделает, — слышу, как бормочет Стрелли, его руки небрежно скрещены на груди, — у него духу не хватит.

Квидлон все еще смотрит на меня, хмурится. Он бросает взгляд на Айла, затем снова на меня. Я просто киваю. Он отворачивается и делает шаг к Айлу.

— Да я заставлю тебя сожрать эту гребаную штуку! — задыхается Айл, пытаясь встать на ноги. Надо отдать ему должное — хорошая попытка, но с такой раной он далеко не уедет. Квидлон делает быстрый шаг и пинает Айла в лицо, опрокидывая его на спину. Затем заскакивает сверху и начинает впечатывать свои массивные кулаки в нос скаута. Запыхавшийся и ошеломленный Айл ничего не может поделать, когда Квидлон с силой прижимает его голову к земле и подносит лезвие к подбородку. Квидлон закрывает ему глаза и толкает лезвие, оно проскальзывает через рот Айла и входит в мозг. Так же медленно, он достает его обратно и встает, не глядя на меня. Окровавленный клинок все еще сжат в его руке.

— Да я не верю собственным глазам, — восклицает в изумлении Стрелли, — может быть, у него есть не только Мозги.

Я смотрю на труп Айла и киваю сам себе. Он умер как настоящий солдат. Он погиб сражаясь за свою жизнь, а не умоляя пощадить его. Я это уважаю.

— Ты только что убил Глаза, подонок! — Таня вопит на Квидлона, отворачиваясь с отвращением.

— Нет, — медленно отвечает Квидлон и смотрит на нас. На его лице брызги крови. Его голос спокоен, а выражение лица нейтральное.

— Я просто подчинился приказу.

— Добро пожаловать в настоящие солдаты, Мозги, — говорю я ему, делаю шаг вперед и хлопаю по плечу.

— ЭТО, КАЖЕТСЯ, чертовски дурной способ угробить кучу людей. Простите, что я так откровенно говорю, господин, — заявляет капитан Имперской Гвардии. Он стоит вместе с инквизитором в рясе в ангаре для шаттлов транспортника Империи "Гордость Лота". Его круглая голова и широкие плечи придают ему зверский вид, но его мягкое шипение и бегающие глазки выдают тот факт, что он намного умнее, чем выглядит. Облаченный в простую униформу серо-черного камуфляжа, капитан Дестриен обладал высокой, производящей впечатление фигурой. И все же пожилой человек, с которым он говорил, казалось, обладает большим авторитетом. Черная ряса несла на себе печать Адептус Терра, духовенства Земли, но этим Дестриена было не обмануть. Он не бюрократ Администратума.

Ни один из адептов Терры не ведет себя с такой уверенностью и властностью, но без намека на помпезность или гордыню.

Нет, хотя он и предпочел другую личину, капитан всецело понимал, что разговаривает с инквизитором. Инквизитор тоже это знал.

— Я согласен, что ваш приказ в высшей степени необычный, капитан, даже можно сказать неординарный, — с улыбкой произнес инквизитор, тяжело облокотившись на свою трость, — но как бы то ни было, это ваш приказ и он был подписан вашими старшими офицерами, включая лично магистра войны Бейна.

Дестриен напрягся при упоминании Бейна, магистра войны и главнокомандующего всеми Имперскими силами в области Саркассы. Этот инквизитор не ходит вокруг да около. Он все тщательно организовал, начиная с самого верха.

— Вы правы, таковы мои приказы, и я подчинюсь, но не думайте, что мне это нравится, — пожаловался Дестриен, зная, что любой спор бесполезен, но в тоже время, желая хоть как-то выразить свой протест.

— Мы будем здесь, по меньшей мере, еще неделю. Нам нужно пополнить запасы.

— А мне кажется, что даже сейчас, уже несколько лихтеров ожидают в доке, — возразил инквизитор, лице которого играла все еще та же вежливая улыбка, — я подумал, что будет необходимо решить этот вопрос как можно быстрее, и использовал некоторые свои… связи в Департаменто Муниторум, ради вашей же пользы. Полагаю, что новая униформа и оборудование, указанное в вашем приказе, уже на борту. Проследите, чтобы во время путешествия ее раздали вашим бойцам.

— Ставлю на то, что вы и облако прибьете гвоздями к стене, а, господин? — сварливо отвечал Дестриен. Его всецело и полностью загнали в угол. Он надеялся использовать эту неделю, дабы связаться с магистром войны Бейном и попытаться спихнуть это назначение на кого-то другого, но инквизитор повсюду был на шаг впереди него.

— Да, а так же на цыпочках пройтись по нитям паутины, капитан, — ответил инквизитор, и его голос внезапно стал злобным и хриплым, а от предыдущей улыбки не осталось и следа. Он ткнул своей тростью в сторону Дестриена.

— И помните, вы не имеете права обсуждать детали своего назначения ни с кем, вообще ни с кем, пока будете на пути к цели. Как только прибудете туда, вы откроете второй конверт опечатанных приказов и выполните их буквально. Это полностью ясно?

— Буквально, господин, — тяжело повторил Дестриен.

— Хорошо, — улыбка инквизитора вернулась на его лицо с такой же легкостью, как исчезла, — а теперь, вы уже должны быть в пути. Желаю вам попутного ветра от Императора и удачи, капитан.