Ось

ГЛАВА 25

Третье, и самое тяжелое, выпадение пепла случилось, когда они добрались до окраин владений нефтяных концессий — пустующего «краешка Нигде».

Об этом предупреждали в передачах, которые с переменным успехом ловил приемник доктора Двали. В Порт-Магеллане осадков выпало сравнительно немного. Зато на западе они осыпались густыми волнами, словно что-то притягивало их именно сюда.

К тому времени, как появились первые сообщения об этом, опасность была видна уже невооруженным глазом. Машина мчалась по шоссе. Впереди и позади горизонт выглядел одинаково плоским. Оборачиваясь назад, Лиза видела, как в небе над ним вскипают сине-черные облака.

— Надо опять искать где-то укрытие, — сказал Турк.

На юго-западе виднелись серебристо-черные силуэты буровых вышек «Арамко». Судя по всему, весь персонал с буровых был уже эвакуирован, и некоторые из вышек даже казались слегка накренившимися — хотя, возможно, это был всего лишь оптический обман. Турк все же опасался, что они могут охраняться, причем не только дистанционно, с помощью автоматики, но и вооруженными людьми.

По счастью, им и не обязательно было искать укрытие там. Буровые всегда обрастали кругом сомнительных заведений. Изгои делали свой бизнес на таких же изгоях: бары, стриптиз-клубы, порнуха… Но где-то неподалеку должна была находиться также более солидная инфраструктура — в том числе, общежития нефтяников. Две машины неслись наперегонки с черным облаком, надвигающимся с востока. Впереди показалась дорога, отходящая вбок от шоссе. Въезд на нее закрывали ворота, но сейчас они были распахнуты. За воротами располагался торговый центр — с продуктовым магазином, универмагом, газетным киоском — и стоял ряд основательных бетонных строений, похожих на ящики и служивших общежитиями из непритязательных одно- и двухкомнатных номеров для персонала буровых.

Турк сидел в головной машине вместе с Лизой и доктором Двали. Он оглянулся и увидел, что вторая машина заезжает на стоянку торгового центра. Двали тоже развернулся и затормозил вслед за ней у магазина.

— У нас нет еды, — сказала Диана.

— У нас нет времени, — отрезал Двали. — Пора прятаться.

— Например, вон в том доме? Я бы предложила вам пока взломать дверь или сделать еще что-то, чтобы мы мог ли в него попасть. А мы присоединимся к вам, как только раздобудем еду.

Двали такое предложение явно не нравилось, но Турку оно показалось вполне резонным. У них практически не оставалось самых необходимых припасов, а пылевая буря может запереть их в укрытии неизвестно на какой срок.

Только побыстрее, — мрачно согласился Двали.

Безвестные проектировщики этих рабочих бараков даже не пытались как-то скрасить казенный характер своих построек. Снаружи здания окружал голый растрескавшийся асфальт. По соседству с парковкой находился теннисный корт, огороженный рваной рабицей. Дверь, к которой подошел Турк, представляла собой пустотелую стальную коробку, выкрашенную в стандартный желтый цвет. Не было сомнений, что по ней не один год стучали и били ногами пьяные вдрызг нефтяники. Дверь была заперта, но замок оказался хлипким — хватило пары ударов по нему монтировкой. Двали с тревогой посматривал то на Турка, то на приближающееся облако. Свет таял на глазах, солнечный диск сужался и становился все мутнее.

Турк управился с дверью и шагнул в темноту, за ним Двали, потом Лиза.

— Вот черт! — воскликнула Лиза. — Ну тут и вонь!

Надо было спешить. В холле было множество дверей.

Они заглядывали то в одну, то в другую. За дверями оказывались крошечные номера, больше похожие на клетки, с маленькими окошками под потолком и совмещенными санузлами. Повсюду — оставленная гнить еда или несмытые унитазы. Наконец нашлись три сравнительно чистые комнаты, две по соседству и одна напротив, — прежние обитатели которых не оставили по себе следов вопиющего свинства. Лиза рванулась было к окошку, чтобы его открыть, но Двали остановил ее: «Нельзя, там пыль. Что поделаешь, придется потерпеть вонь».

Электричества не было. Свет продолжал таять. Турк и Двали выгрузили все из багажника машины. Только что был полдень, и вдруг наступили грязные сумерки. Пепел повалил с неба, как снег.

— Где же они? — сказал Двали.

— Сходить за ними? — предложил Турк.

— Не надо. Они знают, где нас искать.

Диана и Сьюлин оставили миссис Рэбка в машине наблюдать за Айзеком, а сами отправились чем-то поживиться в магазине. Его и так уже почти дочиста разворовали, но им удалось найти в подсобке несколько коробок с консервированными супами — не самая аппетитная на свете вещь, но продержаться поможет, если пепельная буря затянется надолго. Они затолкали пару коробок в багажник, и тут небо стало темнеть.

— Еще бы одну, — сказала Диана, глядя на черное облако. — Нам надо срочно прятаться.

На пустые прилавки и стены магазина падал рассеянный свет. Часть прилавков уже рухнула после предыдущего землетрясения. Диана и Сьюлин подхватили каждая по коробке и устремились к двери, топча ногами битое стекло и мусор.

Едва они выбрались на улицу, как раздался крик Айзека. Диана тут же выронила коробку, и банки со всем их содержимым рухнули на асфальт. Подбежав, она распахнула дверцу машины и обернулась к Сьюлин:

— Помогите мне!

Мальчик орал, казалось, прерываясь только, чтобы подышать. У Дианы промелькнула мысль: такие ужасные крики сами по себе опасны, не могут легкие ребенка издавать таких звуков. Айзек метался и бился в истерике. Она схватила его за руки и крепко держала их, это оказалось не так-то просто. Миссис Рэбка тем временем пыталась вставить карточку-ключ в узкую прорезь и завести машину.

— Я не знаю, чего он орет! Я не могу его успокоить!

Теперь все зависело от того, сумеют ли они добраться до укрытия.

— Ну поезжайте же! — крикнула Диана.

— Не могу! Она не заводится!

Буря обрушилась со всей силой. Это были уже не те прежние, внушающие ужас облака пыли, а сплошной её поток, налетевший из пустыни, за считанные секунды настигший их и накрывший с головой. Как только посыпалась пыль, Диана лишилась голоса.

Она задыхалась, ее чуть не рвало. Айзек тоже замолк, едва вдохнул пыль. Свет совсем померк, а воздух сделался непроницаемо темным и плотным. Диана с трудом выплюнула эту гадость, залепившую горло, и прокричала:

— Его надо туда!

Слышала ли ее миссис Рэбка? Слышала ли Сьюлин? Сьюлин услышала. Едва различимой тенью она приблизилась к Диане, помогла ей вытащить мальчика из машины и перенести в магазин, а миссис Рэбка следовала сзади, цепляясь за нее.

Магазин был не лучшим убежищем. Небеса словно прорвало, и пыль валилась непрерывно. Диане и Сьюлин удалось кое-как подхватить Айзека под руки и довести до подсобки. Он и сам изо всех сил старался им помочь. Они захлопнули за собой дверь, и все погрузились в кромешную тьму. Им ничего не оставалось, как только ждать, пока пепел осядет, чтобы можно было хотя бы дышать. Ничего подобного никто из них не ожидал. А у Дианы пронеслось в голове: «Неужели после всех этих лет именно здесь придется умереть?»

ГЛАВА 26

С той самой минуты, как обрушилась буря, Двали, Турку и Лизе стало ясно, что женщины-Четвертые и Айзек не успеют к ним присоединиться.

Потому что «буря» была нисколько уже не книжным словом и не походила на те сравнительно невинные выпадения пепла, не более страшные, чем снегопады ранней осенью в Вермонте, или на диковинный космический феномен, который к утру развеется сам собой. Если бы такое случилось в Порт-Магеллане, город оказался бы отрезанным от внешнего мира не на один месяц. Это походило на самое настоящее наводнение, даже потоп. Они находились на полностью обезлюдевшем Дальнем Западе, став здесь единственными очевидцами случившегося. Помощи было ждать неоткуда.

Более всего угнетала темнота. Когда группа разделилась, у них осталось всего два аккумуляторных фонарика, находившихся в машине Двали. Оба были полностью заряжены и, если верить производителю, этого должно было хватить на сотню часов работы, но и их света едва доставало, чтобы высветить крохотный кусочек пространства. Турк и доктор Двали настояли, что необходимо обойти все три этажа здания и проверить, не раскрыты ли где окна. Это само по себе было непростой и рискованной задачей. Завывание ветра напоминало о том, насколько они одиноки в этом заброшенном здании. Пепел все равно проникал внутрь через невидимые щели и дыры, сыпался в лестничные пролеты. Частицы его мерцали в свете фонариков, а его запахом пропитывалось все — одежда, тела.

В результате они укрылись в комнате на третьем этаже. В ней было окно, позволявшее наблюдать за тем, что творилось снаружи (если утро наступит, подумала Лиза, если солнце еще раз покажется им). Турк достал перочинный ножик, вскрыл им банку говяжьей тушенки и разложил ее по пластиковым тарелкам, которые обнаружил в кухонном буфете.

Судя по тому, что тут творилось, подумала Лиза, нефтяники больше всего походили на зеленых первокурсников. Сердитых, подавленных первокурсников. Об этом свидетельствовали разбросанные повсюду пустые бутылки, горы тряпья по углам, рваные страницы журналов с Самыми Большими Сиськами На Свете.

Двали беспокоился об Айзеке. Жалел, что «его с нами нет», волновался, не отразится ли новое выпадение пепла на его «коммуникативных способностях». Лизе казалось, он способен говорить об этом часами, что начинало уже попахивать безумием. Наконец она не выдержала и сказала:

— Если вы так о нем заботитесь, почему же вы так и не дали ему фамилию?

Двали посмотрел на нее искоса.

— Мы воспитывали его всей общиной. Миссис Рэбка дала ему имя Айзек, этого нам показалось достаточно.

— Айзек Гипотетиков, — сказал Турк. — Чем не фамилия? Учитывая родство.

— Не вижу тут ничего смешного, — ответил Двали. Но Лиза добилась чего хотела: он наконец замолчал.

Пепел падал гуще, чем когда-то в Порт-Магеллане и в Басти. Наводя фонарик на окно, Лиза видела перед собой искрящуюся серую стену, за которой уже ничего нельзя было различить. Даже не хотелось думать, что на этом месте может взойти.

Прошло немало времени, прежде чем за захлопнутой дверью в подсобке продуктового магазина пепел осел, и воздух стал пригоден для дыхания. Конечно, относительно пригоден. Все же в какой-то момент Диана почувствовала, что боль в груди отпускает, сухость в горле уже не так нестерпима, и голова перестает кружиться.

Сколько продлилась буря? Сколько времени они уже пробыли здесь? Она даже приблизительно не могла сказать. Не было ни дневного света, ни света вообще. Они не успели достать из машины фонарики или прихватить что-то, что могло бы пригодиться в такой ситуации. Единственное, что напоследок удалось, это разыскать — на ощупь и по памяти — в тесных закромах магазина то, что могло помочь очистить горло от пыли: запас газировки в пластиковых бутылках. Она была теплой, пенилась на языке и, смешиваясь с частицами пепла, имела привкус горелой шерсти. Но, если выпить ее достаточно, можно было уже хотя бы разговаривать.

Три женщины поочередно склонялись над Айзеком. Он лежал на бетонном полу и шумно дышал. «Он сейчас как оселок, которым нас всех проверяют на подлинность», — подумала Диана. Ему тоже удалось сделать несколько крошечных глотков из бутылки, но у него опять начиналась лихорадка. От высокой температуры его тело буквально исходило жаром. С того самого времени как посыпался пе пел, он молчал. Или был не в силах говорить.

«Мы тут — как три ведьмы из „Макбета“, — подумала Диана. — А он — наш кипящий котел, в который мы заглядываем».

— Айзек, — повторяла миссис Рэбка. — Айзек, ты меня слышишь?

Айзек откликнулся легкой дрожью, которую можно было понять как «да».

Диана прекрасно понимала, что сейчас им всем может прийти конец. Ее, конечно, страшила предстоящая боль, как и угнетала здешняя обстановка. Но она была Четвертой. Все они здесь были Четвертыми, даже Айзек в какой то мере. Все примерно одинаково относились к смерти. В конце концов, она прожила очень долго. Она помнила еще мир до Спина, Землю, которой потом не стало, но которую сохранила ее детская память в ту последнюю ночь: дом, поляна, звездное небо. Тогда она верила в Бога. Бога, который, любя мир, наделяет его смыслом.

Бог исчез. Даже такой, наверное, какого представлял себе безумный доктор Двали, когда задумал сотворить Айзека. Для нее все это уже в прошлом, эта болезненная вера в искупление. Она жила с этим… жила этим. В этом отношении она мало чем отличалась от своего брата Джейсона. А мания Джейсона немногим отличалась от мании Двали. С той только разницей, что он пожертвовал собой, а не чужим ребенком.

Айзек начал дышать спокойнее, и тело его слегка расслабилось. Диана гадала, как на него подействовало последнее выпадение пепла. Разумеется, речь могла идти о связи между мальчиком и всей этой «машинерией» — тем полуживым, что находится в пепле, возрождается, прорастает из него. Но что это такое? Какова его цель? Зачем это нужно?..

Голова у нее все еще слегка кружилась. Кажется, она умудрилась проговорить все это вслух.

— Ни за чем, — ответила Сьюлин Муа. Голос ее превратился в какое-то карканье. — В этом нет смысла, это ничего не значит! Доктор Двали не желает этого признавать, но все это ерунда. Гипотетики — сеть самовоспроизводящихся машин. В этом мы все более или менее уверены. Но это не разум, Диана. Они не могут говорить с Айзеком. По крайней мере не на «ты», как мы с тобой.

— Ну вы загнули, — сказала из другого угла невидимая миссис Рэбка. — Вы ошибаетесь. Вы слышали голос ребенка, которого давно нет на свете. Это вы называете — «не могут говорить»?..

Марсианка промолчала. «Ну и странная беседа в темноте, подумала Диана, — и сколько же в нас „четвертости“!» Если б она сама не была Четвертой, что бы она сейчас ощущала? Наверное, только всеобъемлющий страх. Страх и клаустрофобию — от размеренного стука пепла о крышу (хотя все давно понимали, что никакой это не пепел), от чего вполне могли вскоре обрушиться балки и перекрытия магазина.

— Он говорит, что он помнит Эша, — сказала Сьюлин. — Но память — свойство машин также. Возьмите любой мобильник — у него больше памяти, чем у многих млекопитающих. Я полагаю, что первые машины гипотетиков были посланы во Вселенную с целью сбора информации. Они, наверное, и до сих пор это делают все более и более изощренными способами. Машины убили Эша, и им стали доступны его воспоминания. Он превратился в информацию, а Айзек — в приемник.

— То есть Айзек превратится в информацию?! — переспросила миссис Рэбка.

Голос ее вдруг сделался таким тихим, что Диане подумалось: «Вот наконец раскрылось ее сердце». Миссис Рэбка уже знала, что ее сын умрет, что другого исхода после соприкосновения с гипотетиками просто не может быть, но часть ее ума все еще сопротивлялась этой правде.

— А может, он помнит и Лоутона? — сказала Сьюлин, — вы ведь об этом, Диана, хотели спросить?

Чертова ведьма с Марса с ее проницательностью! Не даром ее даже собственная планета своей не признала. Свой народ, свои Четвертые. Но хуже было, что она и правда, попала в точку. Это действительно был тот вопрос, который Диана никак не решалась задать.

— Может, лучше не надо? — испугалась Диана.

— Здесь нет доктора Двали, он нам не помешает. Он хотел оставить откровения Айзека для себя одного. Но сейчас его здесь нет.

— Ну и что с того? — спросила Диана, почти в панике.

— Айзек! — позвала Сьюлин.

— Прекратите! — выкрикнула миссис Рэбка.

— Айзек, ты меня слышишь?

Миссис Рэбка опять крикнула: «Хватит!», но тут едва слышно отозвался Айзек: «Да».

— Айзек, — спросила Сьюлин. — Ты помнишь Джейсона Лоутона?

Хоть бы он сказал «нет», взмолилась Диана.

— Да, — ответил Айзек.

— Что бы он сказал, если бы он был сейчас здесь?

Айзек прочистил горло. Голос его звучал как-то сыро и сдавленно:

— Он бы сказал: «Привет, Диана». Он бы сказал…

— Не надо, пожалуйста! — воскликнула Диана. — До вольно…

— Он сказал бы: «Диана, берегись. Это сейчас произойдет. Последнее…»

Что произойдет, они не успели даже переспросить. Оно уже началось.

Удары исходили из самой глубины земли, из меловых толщ. Здание содрогалось, полы ходили ходуном, ни о чем думать было уже невозможно, и этому не предвиделось конца.

ГЛАВА 27

Один Айзек видел, что происходит.

Он много чего видел, но мало что мог объяснить даже самым близким людям — миссис Рэбка и Сьюлин Муа.

Например, он видел себя. И яснее, чем когда-либо, несмотря на то что в разгромленной подсобке магазина царила темень. Не собственное тело, конечно, а присутствие гипотетиков в себе, выглядевшее чем-то вроде серебряной пряжи. Она слилась с его нервной системой, пустив в теле тонкие корневища своих волокон, которые сплетались и превращались в мерцающий столб, — это был его собственный позвоночник. Если б кто-то увидел его таким, каким он видел себя сам, этот кто-то, наверное, ужаснулся бы. Да и сугубо человеческая часть Айзека этому ужасалась. Но ее голос постепенно слабел и угасал, а другой, противоположный, наоборот, внушал ему: «Ты прекрасен, как электрический ток, как салют».

Трех женщин вокруг себя — миссис Рэбка, Сьюлин и Диану — он видел тоже перед собой, но их свечение было намного слабее. Айзек догадывался: это из-за курса Четвертых, благодаря которому в них просочилось немножко — совсем немножко — той жизни, что была в гипотетиках. Они выглядели расплывчато, как фонари в тумане, тогда как он себе казался сияющим прожектором.

Еще он видел, как падает пепел за окном. Для него это был звездный танец, где каждая звездочка сияет своим светом и теряется в общем сиянии. Но, какими бы яркими они ни были, он видел и то, что за ними, — особенно на западе.

Бесплотно-хрупкие машины гипотетиков падали не по случайным траекториям. Эти траектории сходились в том месте, где из толщи пустынных пород прорастало и поднималось что-то совсем древнее. Оно лениво ворочалось, как сонный бегемот, и опрокидывало буровые вышки, ломало насосы и трубы. Земля тряслась. Оно шевелилось снова и снова, по мере того как падал пепел, словно откликаясь на какие-то неведомые сигналы и оживая.

Вот оно заворочалось опять, как свирепый зверь. Земля уже не дрожала. Она ревела. Айзек-человек ничего не видел и не слышал, зато другая его часть внимала стону сдавленной до предела и надломившейся скалы, на которой стоял дом, слышала грохот осыпающихся стен. Айзек снова ощутил в горле едкий воздух, дышать стало трудно и больно. Но это не имело значения для той его части, что умела видеть.

Это машина, проносилось у него в голове. Огромная машина, рывками поднимающаяся из-под земли в темной пустыне в сотне или больше миль к западу. Это машина — но она живая. Машина, но живая. Эти понятия не исключают друг друга. Голос в нем — тот, что прежде был голосом Джейсона Лоутона, — произнес: «Живая клетка ведь тоже белковая машина». То, что падает с неба, и то, что встает из-под земли, — тоже жизнь, только иначе устроенная.

То огромное, что взламывало землю на западе, напоминало Арку, судя по тем изображениям, что Айзеку доводилось видеть. Это было гигантское полукольцо из той же материи, что и пепел, только уплотненной и по-другому структурированной, чье молекулярное строение опровергало все законы природы. У Айзека не было слов для ее описания, но память Джейсона Лоутона подсказала ему слова: «сильные и слабые взаимодействия». Арка завораживающе мерцала, как радуга, переливаясь оттенками, которым нет названий. Это была Арка, предназначенная для перехода, но она не вела ни на какую другую планету.

И сейчас через нее проходило нечто. За ней зияла чернота, в которой ничего не мог различить даже Айзек, а над ней поднимались к звездам сияющие облака.

Толчки следовали один за другим, не переставая. В кромешной темноте это вызывало непереносимый ужас. Первые секунды Диане как-то удавалось еще с ним справляться, мысли ее все еще крутились вокруг брата Джейсона. А потом здание начало рушиться.

Поняла она это по неожиданному удару и резкой боли в шее и правом плече. Она не успела даже сообразить, что это, и потеряла сознание. Пришла она в себя от боли и тошноты. Она задыхалась, чуточку воздуха ей удалось поймать ртом, но совсем чуть-чуть.

— Не двигайтесь, — услышала она чей-то гортанный голос.

Кто это, миссис Рэбка? Нет, наверно, Сьюлин Муа. Диана попыталась ответить ей, но не смогла из-за спазмов в бронхах. Она попробовала сесть, или хотя бы повернуться на бок, чтобы не вытошнило на себя. Но оказалось, что левая половина ее тела размозжена, мертва и ни на что не годна.

— На вас обрушилось полпотолка, — сказала Сьюлин Муа.

Диана подавилась тошнотой и ее едва не вырвало. К счастью, спазм отпустил и земля тоже успокоилась — толчков больше не было. Она собралась было оценить свои телесные повреждения, но ее ум был слишком для этого затуманен, а тело нуждалось хотя бы в глотке свежего воздуха. Ей было больно. И страшно. Не смерть как таковая ее страшила, а то, как она приходит к ней. Кто и почему решил, что ее жизнь должна оборваться сейчас, вот здесь, под завалами.

Она снова подумала о Джейсоне. Откуда эти мысли о Джейсоне? Потом вспомнила о Тайлере, своем покойном муже. Но думать ей стало совсем трудно, и она снова потеряла сознание.

Айзек понимал, что Диане очень плохо. Это было видно даже в темноте, по ее угасающему внутреннему сиянию. По сравнению со Сьюлин Диана выглядела задутой свечой.

Но ему сейчас было сложно думать о ней. Его завораживал тот невидимый пейзаж, что представал его глазам. Завораживал — потому что он сам был частью его, он им становился. Но… это могло подождать. Теперь, когда из молекул машин гипотетиков, из магмы пород и гранита, из памяти, на западе собралась новая Арка, — можно было позволить себе передышку. Серое одеяло пыли, покрывшее землю на много-много миль вокруг, готовилось к новой стадии перехода. На это потребуется время, и ему надо было только подождать.

Миссис Рэбка и Сьюлин Муа были поражены, когда он вдруг пополз по рухнувшим балкам, обломкам гипсокартонных стен вентиляции и монтажной пены туда, где лежала Диана. Ее придавила огромная балка. Легкие Айзека тоже с трудом выносили затхлый воздух, а рот был полон пыли, но он хотя бы мог дышать, а Диане это явно давалось с трудом. Он подполз к ней и сказал, что его тоже что-то стукнуло по голове. Он стал гладить ее по волосам, как это делала с ним миссис Рэбка, когда он болел. Но над левым ухом Дианы в том месте, которого коснулась его рука, оказался липкий провал. Он отдернул руку, почувствовав, что измазался чем-то клейким.

Тайлер Дюпре умер в один из дней нескончаемого экваторианского августа.

Диана отправилась с ним просто погулять на крутой холм на побережье, чтобы посидеть на самой его вершине и полюбоваться лесом — его темно-зеленым покровом, скатывающимся по склонам к берегу моря.

Оба они были уже немолоды по любым меркам. Большую часть своей затянувшейся жизни они прожили, уже будучи Четвертыми. Тайлер периодически жаловался па усталость, но все равно исправно выезжал к пациентам. В основном это были молодые рабочие, трудившиеся на кладбище кораблей, где травматизм не был редкостью, или жители деревень минангкабау, среди которых они с Дианой поселились. В тот день он сказал, что чувствует себя отлично. Он настоял на дальней прогулке, о которой говорил, что это «самые большие каникулы, какие он может себе позволить». Диана отправилась с ним наслаждаться прохладой в тени деревьев, понежиться на солнце на горном лугу, но бдительности при этом не теряла.

Дело в том, что у Четвертых обмен веществ происходит гораздо интенсивнее, чем у обычных людей, хотя и сбалансирован идеально. Четвертые выдерживают любые перегрузки, но, как и у всего живого, запас их жизненных сил не безграничен. Жизнь нельзя продлевать бесконечно, у всего есть свой срок. С Четвертыми обычно бывало так, что если они умирают, то делают это сразу.

Так вышло и с Тайлером.

Диана думала впоследствии: могла бы и догадаться, что это он имел в виду и зачем затеял такую далекую прогулку. Они пришли в одно местечко, которое он очень любил, но ему редко удавалось побывать там. Вниз сбегала широкая полоса гранита, сквозь которую прорастали горные травы. Они расстелили на земле одеяло, и Диана достала из рюкзака все, что припасла для такого случая: австралийское вино, свежий хлеб из булочной в Порт-Магеллане и холодный ростбиф — нечто противоположное рациону минангкабау, которого им приходилось придерживаться. Но Тайлер не был голоден. Он лег на спину, положив голову на бугорок, поросший мхом. Последнее время он казался Диане каким-то эльфом — исхудавшим, с кожей, к которой не пристает загар даже под таким солнцем.

— Я, пожалуй, посплю, — сказал он.

Палило августовское солнце и пахло скалами, водой, сырой землей. Тогда Диана и поняла, что он умирает.

Ее охватил какой-то атавистический порыв — спасти его. Ведь когда она болела и думала, что умрет, чтобы спасти ее, он провез ее чуть ли не через все континентальные Штаты. И ей бы сейчас надо было его куда-то увезти.

Но она понимала, что это бесполезно. Лечение средствами Четвертых помогает только раз.

Поздно уже горевать.

Она опустилась перед ним на колени и стала гладить его по голове.

— Могу я тебе сейчас чем-то помочь?

— Мне здесь хорошо, — сказал Тайлер.

Она лежала рядом и обнимала его. Слишком поздно, все слишком быстро. Солнце садилось, пора было возвращаться домой.

Но вернуться домой могла только Диана.

Мне здесь хорошо.

Кто это сейчас говорил с ней в темноте? Ее брат Джейсон, который умер столько лет назад? Или же этот странный мальчик Айзек, чей голос так похож на голос брата.

— Я помню о тебе, Диана. Если ты действительно хочешь, я могу тебе помочь.

Она поняла, что он ей предлагает. Гипотетики хранили ее брата в своей неповоротливой памяти, обнимающей биллионы лет. Она помнила его другой памятью — и что ей до биллионов лет? Зачем стремиться туда, где брат?..

Она попробовала повернуться к Айзеку, но не смогла. Набрала воздуха в грудь и прошептала:

— Нет, не надо.

ГЛАВА 28

Когда началось новое землетрясение, Турк спал. Они с Лизой и доктором Двали расстелили на бетонном полу матрасы, легли спать и попытались уснуть. В какой-то момент Лиза перебралась в темноте к Турку. На обоих была грязная одежда, которую они не снимали много дней, но оба уже не обращали на это никакого внимания. Она обняла его сзади и прижалась коленями к его коленям. Ее теплое дыхание щекотало его шею и шевелило волоски на ней. И вдруг пол выгнулся, как живой, и воздух наполнился оглушительным грохотом. Турк едва различил в нем крик Лизы, и то только потому, что она кричала ему прямо в ухо. Он рывком повернулся на бок и тоже обнял ее. Они лежали, вцепившись друг в друга. Грохот нарастал немыслимым крещендо. Окошко, которое они совсем недавно закрывали с таким тщанием, выскочило из проема целиком и разбилось. Ничего не оставалось, как только лежать обнявшись и не давать друг другу скатиться по полу, наклонившемуся и вставшему дыбом, словно машина над обрывом.

Так они и лежали, пока все не кончилось. Сколько времени это длилось, Турк не мог бы сказать. Вечность средних размеров. В ушах у него звенело, а тело ныло от ушибов. Он наконец вдохнул полной грудью и спросил Лизу, в порядке ли она. Лизе хватило дыхания, чтобы ответить, что да.

— А вы, доктор Двали?

Тот отозвался не сразу:

— Ноге больно. А в остальном, кажется, ничего.

Хотя пол уже не трясся, у Турка продолжало шуметь в ушах, голова кружилась. Постепенно к нему возвращалось самообладание. Он подумал: а вдруг будут еще толчки?

— Не попробовать ли нам выбраться отсюда?

Двали был против. Пока пепел падает — нельзя.

Турк освободился из объятий Лизы и пополз наугад по усыпанному обломками полу. Он искал фонарик, который, перед тем как уснуть, сунул под матрас. Фонарик нашелся под той стеной, в которой еще недавно было окно. Луч фонарика высветил столбы пыли и царивший в комнате разгром. Сама комната не пострадала, кажется. Лиза свернулась на матрасе, бледная, как привидение, а Двали, такой же бледный, сидел в углу. Под левой ногой его расплывалось пятно крови — что-то острое свалилось на него, но, кажется, не причинило серьезного вреда.

— Что нам теперь делать? — спросила Лиза.

— Ждать до рассвета, — сказал Двали. — И молиться, чтобы это не повторилось опять.

«Если только будет рассвет, — подумал Турк. — Если эти бесплодные и богом забытые земли когда-нибудь еще увидят что-то похожее на солнце».

— Не хотелось бы выглядеть циничной, — сказала Лиза, — но я хочу писать. Чертовски хочу.

Турк посветил фонариком в сторону ванной.

— Стульчак там. Только я бы не советовал смывать. И двери вообще нет.

— Тогда, значит, надо отнестись к делу проще, — сказала Лиза и завернулась в одеяло.

Турк подумал, насколько бы он мог относиться ко всему проще… если бы не любил ее так.

— Кажется, светает, — сказала Лиза через час или чуть позже.

Осторожно ступая по битому стеклу, Турк подошел к оконному проему.

Пепел перестал падать. Турк ожидал увидеть землю, покрытую толстым слоем убийственной пыли, но увидел островки нанесенных ветром хлопьев. Даже воздух казался посвежевшим, без примеси серы, от которого уже отвыкли их легкие.

Свет, на который Лиза обратила его внимание, стал особенно заметным, как только выключили фонарик. Но до рассвета было еще далеко, небо оставалось темным, и этот свет исходил не с неба, а снизу. От улиц маленького поселка нефтяников, от рухнувших крыш, от песков — словом, от всего, на что выпал пепел.

Турк позвал Лизу и доктора Двали взглянуть на это. Ему самому вспомнилось, как иногда ночью в море за кормой тянулся светящийся след, возникавший от мерцания взбаламученных люминесцентных водорослей. Глядеть на это ему всегда было не по себе. Но сейчас свечение было сплошным и ровным. То ли сама пустыня, то ли космическая пыль, покрывшая ее, фосфоресцировала и переливалась всеми красками — от рубиново-красной и ярко-желтой до искрящейся синей. Краски мерцали, перетекая друг в друга, как северное сияние.

— Что вы думаете об этом, доктор Двали? — спросила Лиза.

По лицу Двали бежали разноцветные огни. Он ответил, часто дыша:

— Я думаю, мы сейчас ближе, чем кто-либо когда-либо, к тому, чтобы увидеть гипотетиков воочию.

— И что они тут делают?.. — спросил Турк.

Но на это не было ответа даже у доктора Двали.

С наступлением рассвета выяснилось, насколько им повезло.

Большая часть северного крыла здания обрушилась. Коридоры заканчивались грудами обломков или обрывались в никуда. Если б они поселились слева, а не справа от холла, они были бы давно погребены под завалами.

Как только достаточно рассвело, они спустились вниз по лестнице. Здание не выдержало бы еще одного удара. «Нам необходимо найти Айзека», — заявил Двали.

Но Турк не очень представлял, как им это осуществить, потому что с наступлением утра также выяснилось, что местность изменилась до неузнаваемости. Там, где была пустыня, стоял лес. Или нечто напоминавшее лес.

С большим трудом одолев лестничные марши в уцелевшей части здания, они добрались до двери. Двали заметно хромал, но на предложения остановиться и передохнуть отвечал неизменно отказом. Им надо обязательно, твердил он, найти Айзека — и остальных. «Остальные», как подозревала Лиза, были в его голове чем-то вроде сноски мелким шрифтом. Для него имел значение только Айзек — Айзек и триумфальное появление гипотетиков, чем бы оно ни обернулось.

— Ну давайте же, открывайте, — поторапливал Двали, указывая на дверь.

Турк и Лиза были вполне согласны с ним, что лучшее из того, что сейчас можно сделать, — это попытаться найти торговый центр, где они оставили Айзека и женщин. Но найти его будет не так-то просто. Когда Лиза на рассвете выглянула в окно, то увидела совершенно изменившийся ландшафт, ничем не напоминавший вчерашний. Земля сплошь поросла неким подобием деревьев, если могут быть деревья из блестящих труб и радужных шаров, похожих на мячи. И у Лизы вырвался тот же самый глупый, безответный вопрос:

— Зачем?Для чего все это? Почему здесь, и почему сейчас?..

— Возможно, мы скоро это поймем, — отозвался Двали.

Судя по уже имеющемуся опыту, размышлял Турк, растения гипотетиков не обращают внимания на людей. Кроме, конечно, Айзека, — но он не совсем человек. Будет ли так и на этот раз?

Он слегка приоткрыл дверь. В нее ничего не врывалось, и он решился выглянуть наружу.

Его лицо обдала приятная прохлада. Серный запах исчез. Как и сам пепел. Он превратился в лес, раскрашенный безумцем. «Цветы», которые они видели в Басти, на его фоне выглядели бы засохшими нарциссами. А здесь был сад в самом разгаре лета. Так сказать, гипотетический Эдем.

Он распахнул дверь целиком. Из-за его спины выглядывали Лиза и доктор Двали.

Из пыли поднялся частокол стволов, увешанных шаровидными плодами вместо листьев. Стволы трупно-синих оттенков и высотой двадцать — тридцать футов росли так тесно, что между ними едва можно было протиснуться. Шары, составлявшие их кроны, были самых разных размеров: одни — величиной с толстостенный аквариум для золотой рыбки, другие — как детские надувные мячи, были и такие, что попавший в них человек легко мог бы распрямиться в полный рост. Они соприкасались друг с другом, чуть сминаясь в местах соприкосновения и образуя почти сплошную прозрачную массу. Сквозь нее едва проникал слабый и переливающийся всеми оттенками радуги свет.

Турк осторожно шагнул вперед. С того места, где он стоял, был виден весь ряд рабочих бараков, вплоть до северного крыла того из них, где они ночевали. Три этажа его были смяты в лепешку, остался один фундамент. «Хвала Господу, что мы не оказались там — подумал Турк. — И помоги, Господи, Айзеку и женщинам — хоть бы они тоже успели вчера где-нибудь укрыться!»

Стволы диковинных деревьев — Турк называл их про себя «стволами», хотя с тем же успехом их можно было счесть фонарными столбами, — проросли из-под земли. В тех местах, где была мостовая, они попросту взломали ее и поднялись ввысь. Турк не мог решить, куда им двигаться: на расстоянии сорока — пятидесяти ярдов все расплывалось, со всех сторон виднелся только мерцающий голубоватый туман. Найти магазин, возле которого они в последний раз видели Айзека и женщин можно было разве что по компасу или по оставленным вчера следам, если они могли сохраниться.

— За счет чего они растут? — спросила Лиза полушепотом. — Здесь же нет воды.

— Я думаю, здесь ее побольше, чем в тех местах, где они растут обычно, — предположил Турк.

— Либо они живут за счет каких-то автокаталитических процессов принципиально другого обмена веществ, не требующего воды, — сказал Двали. — За ними — биллион лет эволюции в куда более жестких природных условиях.

Если эти существа можно назвать видом или расой, подумал Турк, и если за ними биллион лет эволюции, — то они куда древнее человеческой расы.

В полном молчании они шли по лесу гипотетиков. А вот сам лес не молчал. Внизу не ощущалось никакого ветра, но ветер слышался. Радужные шары, венчающие трубчатые стволы, время от времени вдруг сталкивались, издавая звуки, напоминающие удары резинового молоточка по ксилофону. Под ногами тоже все время что-то менялось. Тонкие синие трубки, похожие на корневища, внезапно приходили в движение и скользили между деревьями со стремительностью и силой, очень напоминающей удар хлыста, так что, не переступив вовремя такой «корень», можно было запросто и ногу сломать. Турк дважды замечал над головой порхающие объекты, похожие на бумажные листы. Они то притрагивались к шарам и улетали, то проникали внутрь них. Вроде той штуки, что напала на Айзека в Басти, приняв его за одного из «своих» — или не приняв, а узнав?..

Лиза шла вплотную вслед за Турком. Он слышал, как у нее перехватывало дыхание всякий раз, когда что-то трещало под ногами или пролетало над головой в сумрачном, колеблющемся освещении. Ему было горько сознавать, что это он виноват в ее страхе и всем том, что еще предстоит ей вынести, пока они не выберутся отсюда. Он обернулся к ней и сказал:

— Прости, что я втянул тебя во все это…

Она не дала ему докончить:

— Ты правда думаешь, что ты в ответе за все, что произошло?

— Во всяком случае, за то, что взял тебя с собой в этот идиотский вояж на запад…

— Я здесь по собственному выбору.

Это было правдой. И все-таки… «Она здесь из-за меня», — думал Турк. Этот неверный колеблющийся свет словно вызывал к жизни тени прошлого. В его памяти теснились любимые женщины, оставленные им или оставившие его, друзья, ставшие врагами, и другие — искалеченные или убитые в драках, погибшие в море. «Все мосты мои сгорели. И за мной дорога слез», — вспомнилась ему строчка из песни. Он не желал Лизе чего-то такого. Не хотел, чтобы она не могла вернуться к другой жизни — такой, которую еще могла бы себе устроить, в которой возможны покой, семейное тепло, есть шанс на что-то более достойное, чем то, что он способен ей предложить, проводя дни и ночи в полетах, месяцы на койках в трюмах вонючих танкеров, неся в себе тяжелый груз горестных воспоминаний. Она ждала от него того, чего он не мог ей дать, постепенно разочаровываясь в нем и ожесточаясь.

Он должен найти способ, как вызволить ее из этих джунглей. А затем — лишь бы у него хватило на это мужества, даже пусть кто-то назовет это жестокостью — оставить ее.

Это и есть долгожданный выход на связь, полагал Аврам Двали.

В этом у него не было уже никаких сомнений. Их окружали гипотетики — маленькая, но важная часть сети, составляющей их огромный непостижимый разум. Как заявила в одной из дискуссий эта догматичка марсианка — все это процесс не более сознательный, чем образование спор плаунов или икры береговых улиток. Можно как угодно на него смотреть, но все равно это всего лишь эволюция, и разума в ней столько же, сколько в морских приливах. Но она ошибалась. Он чувствовал это. Он не имел ни малейшего представления, как именно эти организмы растут, каким образом они добывают себе питание из этой выжженной земли. Но во всем, что происходило вокруг, он видел выход на связь. Растения вырастали не в случайном порядке, а повинуясь исходящим откуда-то сигналам.

Он смотрел на чащу леса. Сгрудившиеся шары все время меняли оттенки, и ему казалось, что цвет каждого изменяется в зависимости от изменений цвета его ближайших соседей. Безусловно, это происходило не хаотично, а по каким-то законам. Бегущие узоры наполняли лес, словно стаи невидимых птиц. Это явно была коммуникация — в том же смысле, в каком клетки человеческого мозга взаимодействуют друг с другом, порождая в совокупности феномен сознания. Быть может, сейчас они не через чащу леса пробираются, а через физическую архитектуру какой-то огромной мысли — мысли, которой ему никогда не постичь.

Но, может, это удастся Айзеку. Если только мальчик жив и если наконец понял назначение того дара, которым наградил его Аврам Двали.

ГЛАВА 29

Воздух полуразрушенной подсобки становился все горячее. Пыль в воздухе почти не чувствовалась — видимо, осела наземь, — но в каморке стояла невыносимая духота. «Рано или поздно, — думала Сьюлин, — нам придется отсюда выбираться. И лучше бы пораньше, но что делать с Дианой?» Сьюлин старалась отогнать от себя эти мысли.

Она проползла еще раз по всему периметру помещения, нащупывая руками, что бы могло пригодиться — ка кой-нибудь острый камень или арматуру. Ничего не нашла.

Она уже начинала верить, что придется ей умереть и этом жутком месте на этой жуткой планете, преследуемой духом Эша. Эша, в которого вселились, что называется, гипотетики.

В них она не верила в том смысле, в каком верил в них Аврам Двали, считая просто сетью самовоспроизводящихся машин. Какой-то давно угасшей цивилизации понадобилось когда-то засеять свой ближний космос этими машинами. Возможно, это повторялось неоднократно за прошедшие миллионы лет. В итоге образовалась сеть самовоспроизводящихся механизмов, и начался процесс ее эволюции в межзвездном пространстве. Процесс, отличающийся от органической эволюции в деталях, но не в самом принципе. Органическая эволюция тоже порой порождает странное, сложное, непонятное. И даже такие инженерно продуманные решения, как барьер Спина, окруживший Землю и Марс, или Арки, соединяющие планеты, находящиеся на огромном расстоянии друг от друга, — в конечном счете не больше свидетельствуют об участии разума в их создании, чем коралловые рифы или термитник.

Периодичность выпадения пепла и те безумные артефакты, которые из него вырастают, сами по себе это доказывают. Растениям свойственны тропизмы, заставляющие их определенным образом реагировать на свет, тепло, влагу. У Эша с Айзеком попросту развилась обостренная и болезненная чувствительность к чужим тропизмам. Эш не мог быть никаким коммуникатором — по той простой причине, что не с кем вступать в коммуникацию.

Эволюция в конечном счете приводит к появлению сознания. Сьюлин полагала, что и долгая межзвездная эволюция гипотетических машин тоже может порождать сознание, но очень ограниченное и нестойкое. Такое сознание если и существует, то является не целью процесса эволюции, а его побочным продуктом. Подобный разум ничем не управляет. «Гипотетиков» — таких, какими их представляет себе доктор Двали — не существует и никогда не существовало.

И все же ей не давал покоя тот очевидный факт, что Айзек помнит Эша, умершего за много лет до рождения Айзека. Пусть Эш растворился в сетевой памяти гипотетиков, но разве можно вызвать его оттуда волевым усилием? И кому или чему принадлежат эти воспоминания?..

— Сьюлин…

Это была миссис Рэбка, ни на минуту не отлучавшаяся от Айзека. Голос ее доносился словно издали из кромешной темноты их запечатанной гробницы.

— Да?

Вы слышите это?

Сьюлин отвлеклась от своих мыслей и прислушалась.

Что-то скребется и звуки «тук-тук-тук», словно кто-то стучит по камню. Звуки становились отчетливее и громче.

— Кто-то пытается нас откопать. Это доктор Двали! — воскликнула миссис Рэбка. — Они нас нашли и хотят спасти!

Тук. Бух. Тук.

«Очень похоже», — подумала Сьюлин.

Но тут Айзек вдруг сказал громко и с поразительной ясностью:

— Нет, миссис Рэбка. Это не люди, которые хотят нас спасти. Это вообще не люди. Это они.

Сьюлин подалась в темноте туда, откуда слышался голос Айзека. Поборов ужас, спросила:

— Айзек… неужели тебе правда известно, что происходит?..

— Да, — ответил он недрогнувшим голосом. — Я их вижу.

— Кого? Гипотетиков?

Он помедлил с ответом.

— Можете и так их называть.

— Айзек, объясни мне, пожалуйста. Ты ведь принимаешь участие в этом сейчас, не так ли? Но с Эшем так не было. Ты мог бы это как-то объяснить?..

Какое-то время слышно было только это «тук-бух-бух» в стены их темницы.

Потом Айзек начал говорить.

ГЛАВА 30

Турк вел их за собой, пробираясь через инопланетный лес, прежде бывший поселком нефтяников, ориентируясь по растресканным остаткам мостовых и тротуаров. Ему удалось найти стоянку возле торгового центра по белым линиям на взломанном асфальте. Где-то рядом должен был находиться магазин, в котором они оставили Диану, Сьюлин Муа, миссис Рэбка и Айзека. Если только он уцелел. На разрушенном асфальте стоянки, по которому сейчас ступал Турк, деревья росли особенно густо, Свет под ними был совсем тусклым, хотя уже приближался полдень. Стоянку загромождали преграды из обломков досок, битой черепицы, искореженных алюминиевых листов. В сумраке за ними виднелся прямоугольный стальной скелет торгового центра. Кое-где продольные и поперечные балки были перекручены, словно корни деревьев.

— Надо бы пробраться туда, к южной части здания, — сказал Турк. Продуктовый магазин находился (вернее, еще мог находиться) там. Может, там еще что-то уцелело.

Призрачный лес, думала Лиза. Разве такое возможно?..

Она поймала себя на том, что вспоминает строчки из книжки, которую когда-то читал ей отец. И сказка, и сама книжка почти забылись, кроме этой строчки, что произносил отец нараспев: и вот они вступили в сумрачный лес. Да, они вступили в сумрачный лес. Лес, в котором гнездятся птицы, похожие на рваную бумагу. Лес, откуда (это было в той же книжке) им следует бежать. Но это легче сказать, чем сделать. В этом лесу водились волки, если не кто-то похуже. И она не знала дороги домой. Ей хотелось выбраться из темноты, ухватиться за руку отца, больше чем когда-либо.

В отчаянии Лиза принималась бранить себя, уже материнским голосом: «Элизабет, не будь дурой! Соберись. Веди себя правильно, детка».

Именно это она сейчас и пыталась делать, пробираясь по кучам, усыпанного штукатуркой металлолома. И тут Турк увидел вдруг машину, которую вела миссис Рэбка, перед тем, как они разделились. Лиза тотчас узнала ее по огромным шинам на стальных колесах. Машину трудно было не заметить: она лежала на боку. Ее опрокинул похожий на жезл ствол, проросший сквозь асфальт. Она была так же бесполезна сейчас, как любая машина здесь, пока лес не засохнет и не осыпется на землю, во что верилось пока с трудом. «Если нам и удастся выбраться отсюда, — думала Лиза, — то только на своих двоих». Невеселая перспектива. Но у всего этого была и хорошая сторона: в машине не было никого — ни Айзека, ни женщин. Значит, они успели где-то спрятаться и, возможно, уцелели.

— Продуктовый магазин должен быть где-то тут, — сказал Турк.

Двали, забыв об осторожности, пробежал немного вперед — туда, где среди странной растительности смутно виднелись обломки фасада центра. Эту часть здания землетрясение не пощадило, и если женщины с мальчиком попытались укрыться тут, то скорее всего их уже не было в живых. Это было настолько ясно, что никому не хотелось произнести это вслух. Двали предложил немедленно приступить к раскопкам. Более бессмысленной затеи нельзя было придумать: они втроем — на многие тонны руин.

— Давайте сперва обойдем вокруг, — сказал Турк. — По моему ощущению, разрушения с той стороны не так велики.

Двали застыл в нерешительности, опустив плечи, на развалинах. Впервые Лиза испытала к нему что-то вроде сочувствия. Всю ночь и утро ее воображение рисовало Айзека и женщин в каком-то надежном укрытии. Группа снова воссоединится, после чего они с Турком отправятся дальше, к спасительной бухте на западном берегу, пусть даже чокнутые Четвертые решат остаться в этой Стране Безумия. Таков был ее оптимистический сценарий. Но теперь ей уже не верилось, что он сбудется. Сказка может окончиться трагически. Из сумрачного леса может не оказаться выхода. «Что, если, — думала она, — для Айзека и женщин сказка уже закончилась?»

Сзади здание на первый взгляд выглядело лучше, чем спереди, но только потому, что бетонные платформы для разгрузки товаров устояли во время землетрясения. Все остальное вокруг представляло собой груды развалин. У Лизы заныло сердце, а доктор Двали едва не плакал.

И только Турк с мрачной решимостью продолжал обходить завал по краю. Вдруг он обернулся, сделал знак всем остановиться и тихо спросил:

— Слышите?

Лиза замерла. Она слышала ставший уже почти привычным трепет леса — по верхушкам деревьев пробегал ветер, светящиеся шары продолжали свою игру на ксилофоне. Но откуда-то доносилось еще что-то. Совсем тихо. Что-то вроде поскребывания или рытья.

— Они живы! — сказал Двали. — Должны быть живы!

— Давайте не будем спешить с заключениями, — ответил Турк. — Идите за мной. И постарайтесь не шуметь.

Двали был Четвертым, и ему не составило труда подавить свой порыв воодушевления. Все трое шли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Турк пытался определить, откуда исходит звук. По мере того, как с каждым шагом рытье и поскребывание становилось все явственней, Лизин оптимизм угасал. Было в этих звуках что-то не то. Их механический ритм и монотонность говорили о том, что вряд ли они были делом рук человеческих…

Турк снова сделал жест остановиться и кивком головы предложил им посмотреть вперед.

В одном из разрушенных отсеков здания что-то происходило. Как и заподозрила Лиза, эти звуки могли принадлежать гипотетикам. Здесь росла целая стена тех растений, что Двали называл «глядящими розами». Их глаза глядели из бутонов в сторону развалин. Обступившие их деревья покрыли всю землю густой сетью подвижных корней — местами крупных и заостренных на конце, местами плоских и заточенных по краю, как саперная лопатка. Это-то скопище корней и производило шум. «Сюр какой-то», — содрогнулась Лиза. Впечатление усугублялось тем, что руины состояли не только из бетона, стали и пластика. В них попадались также раздавленные коробки с крупой, консервы в банках, молочные пакеты. Лиза своими глазами видела, как чернильного цвета отросток обвился вокруг большой суповой кастрюли, ободрав красно-белую наклейку на ней, затем приподнял так, чтобы ближайшая «глядящая роза» могла ее изучить, после чего передал кастрюлю другому щупальцу, оно третьему и так далее, пока, наконец, кастрюля не пополнила свалку уже рассмотренного мусора.

Все это происходило с такой нелепой методичностью, что Лизе хотелось расхохотаться. Но вместо этого она стояла как завороженная, не в силах оторваться от этого зрелища. Если глядящие розы и знали об их присутствии, то не подавали виду. Раскопки шли своим чередом. Мусор разгребался, пробовался на ощупь, оглядывался, просеивался…

Лиза едва не закричала от неожиданности, когда Турк положил руку ей на плечо.

— Нам лучше отойти отсюда, — прошептал он.

Это показалось ей прекрасной мыслью, до которой она сама ни за что бы не додумалась.

Неужели уже близится закат? Лиза потеряла свои часы где-то по пути или в бараке нефтяников. Одна мысль о надвигающейся ночи ее ужасала.

Они не сразу решились заговорить. И то шепотом, как если бы глядящие розы могли их подслушать (может, и могли, впрочем).

— Жаль, что эти звуки оказались не тем, что мы думали… — сказал Турк доктору Двали.

Но у того по-прежнему в глазах светилась надежда.

— Да разве вы не понимаете, что это означает? Означает, что они живы под завалом. По крайней мере Айзек жив!

Понятное дело, что гипотетики искали именно Айзека. Пусть эти растения и не способны ничего чувствовать — ни поодиночке, ни сообща, — но они откуда-то знают, что камни и мусор преграждают дорогу к чему-то родственному им.

Они ищут Айзека. Но что они сделают с ним, когда найдут?..

— Нам остается только ждать, — сказал Двали. — Остановиться где-то здесь и ждать, пока они его откопают, и мальчик сможет оттуда выбраться.

«Да, выбраться на свою голову», — подумала Лиза.

ГЛАВА 31

Лежа в полной темноте на полу разрушенного магазина, Айзек отчаянно старался ухватиться мыслями за то, что оставалось в нем от него самого.

Сквозь завалы, окружающие его, он видел светоносный лес, огромные поля света, а посреди них — то невыразимо прекрасное, поднявшееся из расколотых толщ песчаников, с самого дна пустыни, то, чему память Джейсона Лоутона подобрала название «темпоральная Арка». Десять тысяч лет она провела в своем беспробудном сне, сдавленная скалами. Она звала его оттуда, куда указывала стрелка компаса, совмещаясь с буквой «W». Теперь она разорвала свои оковы, освободилась от тяжести земли, стала огромной и могущественной, и если б Айзек только мог вырваться из своего заточения, он бы тотчас устремился к ней.

— Айзек…

Голос марсианки доносился словно из немыслимой дали. Айзек пытался не обращать на него внимания.

Он видел Арку Времен. Но видел и другое. Например, как ни печально, тело Дианы Дюпре. Она умерла. Но то, что было не совсем человеческого в ней — ее «четвертость», — все еще теплилось в ее теле и пыталось его восстановить, хотя, конечно, это было уже невозможно. Свеча ее жизни догорела, превратившись в лужицу воска, где плавал угасший фитилек. Та часть Айзека, что была Джейсоном Лоутоном, переполнялась от этого скорбью.

Эти чужие памяти — принадлежавшие Джейсону, Эшу — поселились в его сознании и зажили собственной жизнью настолько, что он боялся потерять в них самого себя. Он погружался в воспоминания, и воспоминаниям не было конца, но только малая их часть принадлежала ему самому. Даже само слово «я» заключало в себе то две, то три сущности. Я жил на Марсе. Я жил на Земле. Я живу в Экватории. Все эти утверждения были одинаково истинными.

К тому же ему не хотелось как-то подавлять эти борющиеся друг с другом памяти. Насколько это его пугало, настолько же и обнадеживало. С кем, как не с Джейсоном и Эшем, он сможет вступить в вихрь Арки Времен?

— Айзек, неужели тебе правда известно, что происходит?..

Да, известно. По крайней мере отчасти.

— Тогда объясни мне, пожалуйста… — Он узнал голос Сьюлин Муа. Она дружила с Эшем и дружила с Айзеком.

Объяснить мог только Джейсон Лоутон. Айзек повернулся к Сьюлин, нашел в темноте ее руку — как это сделали бы Эш или Айзек — и заговорил голосом Лоутона:

«Это своего рода подпрограмма… в сезонном цикле гипотетиков…» Он почувствовал точность этого слова: сезоны внутри эпох, приливы-отливы вселенского океана жизни. «В системах, которые… можно охарактеризовать как зрелые солнечные системы… структуры гипотетиков наращивают массу, аккумулируют информацию, размножаются, пока в какой-то критический момент самые старые из существующих экземпляров не запускают нечто вроде процесса образования спор… какая-то часть сети приносит себя в жертву памяти… внешне это выглядит, как превращение их в облака пыли и пепла… эти облака движутся по эллиптическим орбитам вокруг планет, на которые они осядут…»

— Они должны были сесть именно здесь? — спросила Сьюлин.

— Здесь, — то ли ответил вслух, то ли подумал Айзек. — На этой скалистой планете, которую они сделали сперва пригодной для существования потенциальной цивилизации, а затем и доступной для заселения.

— То есть они знают нас? — отрывисто спросила Сьюлин.

Айзека поставил в тупик ее вопрос. Но память Джейсона Лоутона подсказала ответ на него:

«Сеть накапливает информацию, объем которой исчисляется световыми годами и столетиями. Но некоторые биологические цивилизации живут так долго, что становятся восприимчивыми к ней. И, да, они заинтересованы в этих цивилизациях, поскольку те создают новые поколения машин, чтобы быть понятыми и принятыми…»

— Или сожранными! — докончила за него Сьюлин.

«Ну, в каком-то смысле, и так. И эти цивилизации порождают еще кое-что, что интересует сеть».

— Что?

«Руины, — ответил голос Лоутона. — Они порождают руины».

Снаружи, за бетонными стенами и их обломками, разыгрывался недоступный человеческим глазам и все ускоряющийся балет памяти.

«То, что сейчас происходит, — продолжал голос Лоутона, — я бы назвал вспоминанием. Десять тысяч лет эти машины методично накапливали и распределяли между собой знание. Физически это знание сконцентрировано сейчас в светящихся сферах, образующих покров леса гипотетиков снаружи них. Оно должно быть сверено и отправлено дальше, сквозь Арку Времен. Эта Арка — нечто вроде рта, который должен вдохнуть в себя память обо всем: орбитах, климатах, эволюции планет, миллионах пересекающихся траекторий ледяных комет, на которых растут, развиваются и накапливают свою массу очередные поколения машин гипотетиков, это также сигналы из всех уголков галактики, которые предстоит обработать и отправить в будущее…»

— Что за память? — продолжала допытываться Сьюлин Муа. — И чья это память? Айзек… чем является то, что помнит все?

Чем оно является, он и сам не мог видеть даже «гипотетическим» зрением. На этот вопрос марсианки не нашлось ответа и в памяти Лоутона. Просто здесь и сейчас происходило самое обычное для сети явление. Обычное для разума… кого?., кого?.. Диана, неужели это и правда растет где-то там, среди звезд? То, во что тебе раньше так хотелось верить!..

— Айзек! Ты меня слышишь?

Но он не слышал. Он вернулся уже в бездну собственных мыслей.

Из того, что Айзек помнит Джейсона, следовало и обратное: Джейсон помнит Айзека. Его взрослые представления о жизни накладывались на детское восприятие Айзека, и это двойное зрение причиняло мальчику огромное неудобство и страдания.

Его жизнь представала перед ним словно в кривом зеркале. Например, миссис Рэбка. Он считал ее самым близким человеком и доверял ей всегда. Но стоило взглянуть на нее глазами Джейсона, как она становилась холодной, отчужденной — и никакой не матерью ему. Для Айзека она не подлежала ничьему суду. Для Джейсона она была олицетворением аморальности и безрассудства.

То же происходило в отношении доктора Двали. Для Айзека это был холодный бог, в чьем мире он жил. Для Джейсона — чудовище и маньяк.

Айзек изо всех сил старался не проникнуться ненавистью к этим людям, и даже та часть его, что была Лоутоном, сохраняла какую-то симпатию к миссис Рэбка. Она, как ни старалась это скрывать, любила Айзека — и Айзек со стыдом сознавал, как трудно ей было любить его. Он возвращал ей ее вымученное безразличие и был не способен разглядеть ни ее боли, ни ее верности.

Теперь он это понял. Она уже больше часа не произносила ни слова. Айзек перебрался к ней и сел рядом. И разглядев ее своим «гипотетическим» зрением (он сам уже стал про себя это так называть), понял, что с ней происходит.

Обломки разрушенного землетрясением здания не пощадили ее. У нее была невидимая внутренняя рана, столь серьезная, что ее «четвертость» не могла с ней справиться. У нее открылось внутреннее кровотечение. Ее окружала аура багрово-медного цвета. Она непрестанно повторяла шепотом его имя, но стук и скрежет гипотетиков — за последние пару часов заметно усилившиеся — заглушали ее шепот.

— Мама, хочешь, я возьму тебя с собой? — сказал Айзек.

Сьюлин Муа, услышавшая его слова, спросила:

— Что ты имеешь в виду?..

Мать Айзека только кивнула в ответ.

И тут завеса тьмы разорвалась. В помещение ворвался прохладный свежий воздух, и в открывшемся проломе предстал светящийся лес гипотетиков.

ГЛАВА 32

— Надо бы нам сориентироваться получше, где мы находимся, — сказала Лиза, — пока не стемнело.

Турк поглядел на нее недоуменно. Он только что закончил сооружать вместе с доктором Двали некое подобие убежища под остатками бетонных опор, неподалеку от роющих землю деревьев. Он поймал неодобрительные взгляды, которые Лиза то и дело бросала в сторону доктора Двали, и сказал:

— Да, конечно, надо бы.

Он попросил Двали поискать в куче мусора, уже отсортированной деревьями, какие-нибудь консервы, пока они с Лизой сходят на разведку. Двали посмотрел на них подозрительно — ведь он был Четвертым и сходу распознавал любую полуправду, — но только кивнул и возражать не стал.

Турк и Лиза обходили по периметру разрушенное здание, огибая завалы. Как только они отошли на достаточное расстояние, Турк спросил:

— Ты действительно хотела сходить на разведку?

Лиза созналась, что ей просто хотелось побыть без доктора Двали, хотя бы немного.

— И вот бы посмотреть на эти деревья и все вокруг сверху.

— И как ты предлагаешь это сделать?

Лиза еще утром приметила в южной части здания уцелевшую часть стены с ведущей на крышу пожарной лестницей. Турк попробовал лестницу на прочность и счел, что она вполне выдержит их обоих. Пожалуй, при соблюдении осторожности это и правда было неплохой мыслью — оглядеть местность с высоты, пока не стемнело. Они поднялись по лестнице и стали на сетчатой стальной площадке, глядя в свете угасающего дня на полог из разноцветных шаров и не веря своим глазам.

Вид с крыши походил на то, что Лиза уже видела утром из окна барака, только к концу дня лес разросся во все стороны. Особенно в западном направлении, подумала Лиза в смятении, куда смотрит Айзек, — там из-под земли поднялось нечто воистину чудовищное.

Сумрачный лес расстилался под ногами, и с высоты в нем нетрудно было разглядеть руины человеческих построек. Вытянутые в линию развалины торгового центра разрезали лес, словно опрокинувшийся поезд. Здание, в котором они ночевали, торчало над деревьями, как задранный нос корабля, выброшенного на берег. Дальше виднелись силуэты буровых вышек, нефтеперегонных колонн и резервуаров. На бывших нефтепромыслах что-то горело — вдоль горизонта тянулась неровная полоса черного дыма. Растения гипотетиков заполнили собой всю пустыню, отражая свет заходящего солнца и излучая свой собственный. (Лиза про себя сравнила это с ювелирной витриной, сияющей драгоценностями.) Сколько же вещества из пепла, воздуха и земли надо было пустить на эти деревья, чтобы они могли так вырасти! Наверное, на это пришлось бы употребить все строительные ресурсы Центральной Экватории. А тем временем на западе, в закатных лучах…

Крыша задрожала от вдруг налетевшего ветра.

— Держись! — закричал Турк, но Лиза и сама уже вцепилась мертвой хваткой в стальную балку.

На западе поднималось что-то огромное. Похожее на арку.

Лиза трижды путешествовала через Арку гипотетиков. Дважды в юности — когда она приехала в Порт-Магеллан с отцом и матерью, а назад вернулась только с матерью, — и один раз уже взрослой, сама. Та Арка, внушающая трепет, была слишком огромна, чтобы ее можно было объять взглядом. Те, кто проплывали под ней, видели только ближайшую опору, поднимающуюся из моря и теряющуюся в небе. С наступлением темноты можно было видеть еще фрагмент света, который отражался в зеркале моря, заливая его серебристым сиянием.

То, что сейчас представало их глазам, было много меньше. Арку, обрамлявшую закат, можно было увидеть всю целиком, но это только подчеркивало ее колоссальные размеры. Она поднималась в высоту миль на двадцать, если не на все пятьдесят. Свод ее терялся за облаками. При этом она выглядела изящной, даже хрупкой. Как она только выдерживала свой собственный вес? Но главное — что означало само ее появление здесь? Для чего она предназначалась?..

Ветер все сильнее раскачивал лестницу. Растрепанные волосы Турка падали ему на глаза, мешая смотреть. Лизе стало не по себе от выражения его лица. Ни разу еще с тех пор, как они познакомились, она не видела его таким растерянным, чтобы не сказать — напуганным.

— Пошли отсюда. Здесь слишком ветрено, — сказал он.

Она кивнула, соглашаясь. То, на что они смотрели, было нечеловечески прекрасным — и в то же время жутким. Что-то в нем было такое… Лиза спустилась по лестнице вслед за Турком. Они присели отдохнуть на нижней ступеньке. Над головой нависали шары. Лизе подумалось: «Мы сейчас как мышки — прячемся под большим грибом, укрылись от непогоды». Какое-то время они не разговаривали.

Потом Турк полез в карман своих грязных джинсов и достал компас. Тот самый увесистый армейский компас в помятом медном футляре, который был с ним и в тот день, когда они впервые полетели в горы. Он открыл футляр и посмотрел на чуть колеблющуюся стрелку, словно хотел проверить направление. Потом взял руку Лизы и вложил в нее компас.

— Ты что?

— Я не знаю, есть ли конец у этого чертова леса. Но если есть, тебе понадобится компас, чтобы из него выбраться.

— Почему мне? Я пойду за тобой. Возьми его обратно.

— Я хочу, чтобы он был у тебя.

— Но…

— Бери, Лиза. За все время, что мы вместе, я не дал тебе ничего. Мне хочется хоть что-нибудь дать. Так будет лучше. Бери.

С благодарностью и тревогой Лиза сжала в руке прохладный медный футляр.

— Я все думала про Двали. — Она понимала, что не стоило бы ей этого говорить. Но от изнеможения, мерцающих сумерек леса (хорошо еще не сумрачного леса) и неожиданного подарка Турка она была немного не в себе. — Вот он организовывает в пустыне свою коммуну. Сьюлин Муа говорила, что ровно это уже пытались сделать и до него, но прежде эти попытки удавалось вовремя предотвратить. Неужели он не знал об этом?

— Скорее всего знал.

— И тем не менее он не так уж скрывал свои намерения. Посвятил в свой план множество людей, включая моего отца.

— Вряд ли это от безрассудства. Скорее он искал сообщников.

— Как он сказал, у него потом изменились планы. Сперва он собирался основать поселок на западном побережье, а после ухода из университета передумал.

— Лиза, он не идиот.

— Я и не говорю, что он идиот. Я говорю, что он врал. Он никогда не собирался на западное побережье, а только хотел запутать следы — пустить преследователей по ложному следу.

— Допустим, — ответил Турк. — И что?

— То, что он подставлял всякого, кто что-то знал о его планах. Их обязательно бы схватили, понимаешь? Он знал, что за ним следит Генетическая Безопасность. Не мог не знать, что они доберутся до моего отца. Турк, он сидел со мной вот также близко, как мы сейчас сидим, и рассказывал мне о том, какой мой отец честный и принципиальный, что он никогда не выдал бы его УГБ, — чего они от него добивались, разве только под очень сильным нажимом. Двали мог бы предупредить отца сразу же, как узнал, что УГБ появилось в Порт-Магеллане. Или того раньше. Но это не входило в его планы. Отец не хотел помогать Двали принципиально, из нравственных соображений. И Двали подсунул его вместо себя, как красную тряпку.

— Он же не знал, что твоего отца убьют.

— Он должен был знать, что такое возможно. В любом случае должен был понимать, что отца станут пытать. Что, пытка лучше убийства? Предпочтительнее?.. Четвертые себе никаких других вариантов смерти и не представляют…

Она сама не знала, что делать с этими мыслями, от которых полыхала ее голова. Может, ей вообще больше не встречаться с Двали? Высказать ему прямо в лицо все, что она поняла, — или, наоборот, прикинуться дурочкой, пока они отсюда не выберутся? А дальше?.. Есть ли вообще какая-то вменяемая мораль у Четвертых? Наверное, на это могли бы ответить Диана Дюпре или Сьюлин Муа.

Если только они еще живы.

— Прислушайся, — сказал вдруг Турк. — Слышишь?

Лиза не слышала ничего, кроме постукивания и позвякивания шаров в кронах деревьев под порывами ветра. Они с Турком подошли к разгрузочной платформе и страшноватой живой изгороди гладящих роз. Звуков рытья и перебирания мусора больше не слышалось.

У Лизы перехватило дыхание.

— Они перестали копать, — сказал Турк.

Раскопки закончены, значит.

ГЛАВА 33

Двали искал и подбирал в мусоре консервы, ежась от ветра. Вдруг звуки рытья прекратились, как по команде. Двали испуганно замер.

Первой его мыслью было: мальчик мертв. Айзек мертв, поэтому деревья гипотетиков прекратили раскопки. Какую-то бесконечную секунду это казалось ему не предположением, а неоспоримой истиной в траурной рамке. Но тотчас пришла другая мысль: «Они нашли его!»

Двали бросил консервы и побежал. В спешке он чуть было не наткнулся на частокол «глядящих роз». Одна из самых высоких повернулась и оглядела его своим холодным, как черная жемчужина, глазом. Двали не обратил на нее никакого внимания.

Его поразило, как много успели сделать деревья за это время. Лопатообразные корни, не торопясь, ощупывая и поочередно перекладывая предметы, сумели в конце концов обнажить уцелевшую стену. За грудой утрамбованных камней виднелся пролом, ведущий внутрь.

Двали протискивался через заросли «роз», отталкивая их мясистые стебли. Там, в этой темной келье, должен был находиться Айзек. Без сомнения, живой и сумевший заговорить с теми силами, которые Двали так возлюбил и которых так страшился с тех пор, как они завладели Землей и вырвали ее из потока времени: с гипотетиками.

Корни деревьев, закончив свои раскопки, улеглись беспорядочным сплетением у входа в погребенную комнату. Стоя перед проломом, Двали заколебался. Пролом был так узок, что в него едва можно было протиснуться. Понятно было, что это опасная затея. Полуразрушенный потолок комнаты придавливали сверху тонны обломков, и весь этот груз держался на нескольких поскрипывающих и постанывающих балках. Но Двали уже не мог остановиться.

Ветер усиливался. Он завывал среди развалин с методичностью сирены.

Двали сделал шаг в темноту и сразу сморщился от невыносимого запаха. Несомненно, здесь находились мертвые. Его сердце колотилось. «Айзек!» — закричал он. В сумеречном свете, идущем из пролома, невозможно было что-либо различить, пока глаза не привыкли к темноте. Потом стали угадываться какие-то тени.

Марсианка, Сьюлин Муа. Жива она или мертва? Жива. Она смотрела на него с пола, сидя на обломках, полными ужаса глазами. Должно быть, ее ослепил тусклый свет, неожиданно ворвавшийся в комнату. Каким же адом это было, думал Двали, провести здесь ночь и день. Сьюлин Муа поползла на коленках к выходу. Ему хотелось бы помочь ей, но все его помыслы были по-прежнему сосредоточены на одном Айзеке. Если б нашелся хоть фонарик, лампа, что угодно!

Ветер снаружи выл, как раненый пес. Под потолком покачивался наполовину отвалившийся кусок гипсокартона. Двали продвигался вглубь, стараясь не обращать внимания на разгром и зловоние.

Он обнаружил тело Дианы Дюпре. Четвертая с Восточного побережья была мертва. Как только он убедился в этом, то поспешил дальше. Потолок был низким, то и дело приходилось пригибаться. И наконец он различил в темноте Айзека — живого Айзека! Мальчик стоял на коленях перед распростертой на полу Анной Рэбка.

Айзек чуть подался в сторону, когда Двали приблизился к нему. Его глаза светились и поблескивали золотыми искорками. Даже его кожа казалась слегка светящейся. С людьми такого не бывает. Впрочем, он и не человек, напомнил сам себе Двали.

Анна Рэбка не двигалась.

— Она умерла? — спросил Двали.

— Нет, — ответил Айзек.

— Айзек, оставь ее в покое! — крикнула Сьюлин Муа из проема, откуда сочился тусклый свет гаснущего дня. — Оставь ее и выбирайся отсюда! Здесь нельзя оставаться!

Но горло настолько пересохло, что вместо приказа у нее получилась невнятная мольба.

Двали приложил пальцы к горлу Анны, чтобы нащупать пульс. Но едва коснувшись его, он понял, что пульса нет. Айзек ошибался или не хотел принимать очевидную истину.

— Нет, Айзек, — сказал он тихо, — она умерла.

— Это только ее тело, — сказал Айзек.

— Что ты имеешь в виду?

Мальчик принялся сбивчиво объяснять, приводя Двали во все большее изумление.

«Этот ветер, — думала Сьюлин, — он всех нас в конце концов доконает».

Навстречу ей спешили Лиза с Турком. Их окружал лес неземных растений, как будто лес — после долгих часов слепоты в подсобке она различала все вокруг с трудом. Странные мерцающие шары над головой, на этих… деревьях, что ли?.. Плотное скопление глядящих роз, наподобие зарослей ежевики поблизости. Некоторые из них повернули свои головы и пялились на нее бессмысленным взглядом.

Мир стал до неприличия не похож на себя.

И этот ветер — откуда он пришел? Он усиливался с каждой секундой и уже начинал перекатывать камни. Куски толя и гипсокартона взлетали в воздух и парили между деревьями, как воздушные змеи.

Она еще раз обернулась и позвала уже громче:

— Айзек!

Безумный Аврам Двали мало что значил для нее. А мальчик значил.

— Айзек, выходи же!..

Неустойчивая груда развалин шевелилась, постанывая под порывами ветра.

Двали сразу понял, что пытается сказать ему мальчик. Почти так он всегда это себе и представлял. Айзек действительно подключился к каналу связи с гипотетиками. Но Двали и присниться не могло, что он сумеет перед смертью миссис Рэбка вобрать в себя ее воспоминания. Теперь она жила в нем. Как и то марсианское дитя, Эш.

— Анна! — прошептал Двали.

Если б он мог призвать ее явиться из мальчика, как медиумы вызывают духов! Но в глазах Айзека читалось что-то другое и отчетливо враждебное. Уголки его губ опустились словно с отвращением. Именно таким в последнее время было выражение лица у Анны, когда она смотрела на Двали.

Тогда Двали решился произнести то, что казалось ему логичным и неотвратимым завершением всего пути. Он сказал:

— Возьми меня с собой.

Мальчик отшатнулся и помотал головой.

— Возьми меня с собой, Айзек. Где бы ты ни оказался, куда б ты ни шел, возьми меня с собой!

Сдавленные балки и брусья трещали, словно их придавила вся тяжесть мира. Время от времени раздавался похожий на выстрел треск ломающейся древесины.

— Нет, — тихо, но твердо сказал мальчик.

Двали сходил с ума. Оттого, что все было так близко, — и облом! Но еще и оттого, что отказавший ему голос был так похож на голос Анны.

ГЛАВА 34

Сьюлин Муа лежала на земле, под стеной глядящих цветов. Переборов свой страх перед растениями гипотетиков, Лиза оттащила ее подальше от развалин, которые продолжал разрушать ветер.

Турк наклонился над марсианкой:

— Что с остальными?

Поначалу Сьюлин ничего не могла ответить. Она беззвучно открывала рот, как рыба. Болевой шок, решила Лиза.

— Их нет, — наконец вымолвила марсианка. — Дианы нет, и Анны…

— А Айзек?

— Он жив. Там с ним Двали. Почему же они не выходят?! Это плохо кончится…

Турк постоял, глядя на развалины и крохотный проем, проделанный в стене деревьями.

Лиза схватила его за руку. Нельзя туда, в эту шаткую пещеру! Нельзя!

Он выдернул руку. Лиза навсегда запомнит чувство, испытанное ею, когда он выдернул свою руку из ее. Как все лучшие и худшие воспоминания, такое не сотрешь из памяти. Оно будет преследовать ее весь остаток жизни, долгими ночами.

Но она была не в силах остановить его. И не могла набраться мужества, чтобы последовать за ним.

В погребенной под завалом подсобке было темно. Турк едва не споткнулся о тело Дианы Дюпре. Потом он разглядел Айзека и доктора Двали, сидящих друг напротив друга перед горой камней и обвалившихся полок. Двали пытался ухватиться за мальчика, а тот шаг за шагом отползал, не желая, чтобы его касались, но и не собираясь бежать. Турк слышал умоляющий голос Двали — сквозь этот оглушительный ветер из ниоткуда, словно пытающийся сорвать с петель весь континент. Он достаточно навидался в жизни всяких невероятных вещей — и раньше это даже бодрило его, — но ничего подобного он еще не видел. Кожа мальчика светилась молочно-белым светом, а золотые глаза озаряли лицо, как свечи. Все его тело сияло, как лампа, в прорехах его рваной и грязной одежды.

— Айзек! — позвал Турк. Мальчик обернулся к нему. — Все хорошо. Можно выходить, путь свободен. Можно выходить!

Айзек взглянул на него с благодарностью.

Но тут нарастающий вой ветра перешел в утробный гудок океанского корабля, покидающего порт. Придавленный грудой развалин потолок не выдержал и начал рушиться.

Сьюлин Муа стояла, опираясь на Лизу Адамс, когда остатки здания на их глазах обрушились и осели. Облако цементной пыли и разлетевшейся штукатурки взлетело над верхушками деревьев, и его унес ветер.

— Не ходите туда, — сказала Сьюлин. — Вы уже ничем не сможете им помочь.

Лиза не сразу поняла, что та говорит. Ее вдруг покинули силы. Она снова почувствовала себя маленькой девочкой, и ее крепко обнимала за плечи Сьюлин Муа, поглаживая по спине.

«Вот он — ужасный финал», — подумала Сьюлин в преддверии развязки, после которой не останется в живых никого. Но это был еще не финал.

Поваленные ветром глядящие розы глядели все теперь в одну сторону.

— Смотрите! — сказала Сьюлин.

Деревья гипотетиков снова взялись за дело и принялись копать.