Ось

ГЛАВА 15

Не сказав больше ничего — ни по-марсиански, ни по-английски, — Айзек погрузился в сон. Разбудить его было невозможно. Четвертые по-прежнему дежурили у его постели, но не могли понять, что с ним происходит и как ему помочь. Впрочем, физически его состояние как будто бы не внушало опасений.

Сейчас с ним сидела Сьюлин Муа. По щелочным пескам за окном тянулись закатные тени. Айзек спал уже два дня. С утра — как часто бывало в это время года — над горами разразилась недолгая гроза, с молниями и громом, но почти без дождя. К вечеру гроза прекратилась, прояснившееся небо сияло чистейшей бирюзой. Воздух пах свежо и терпко. Но мальчик все не просыпался.

От короткого дождя в песках на западе расцвели веретенообразные растения. Кто знает, может, там в пустыне ожило и еще что-то. Вроде зрячей розы Айзека.

Внешне Сьюлин выглядела как всегда спокойной. На самом деле ее охватывал ужас.

Айзек разговаривал голосом Эша.

Не то ли это, что в старину называли «страх и трепет»? Гипотетики — не боги в том смысле, в каком она понимала это простое, хотя и странно растяжимое слово. Но они могущественны и непостижимы, как боги. Ей не верилось, что они обладают сознанием и волей. Даже само слово «они» — ошибка терминологии, грубый антропоморфизм. Но когда «они» являют себя, естественное человеческое желание — сжаться, спрятаться, как у кролика при виде лисы, у лисы — при виде охотника.

«Второй раз в жизни, — думала Сьюлин. — Это мой личный крест — видеть это повторно».

Грудь Айзека вздымалась и опадала в такт его дыханию. Сьюлин то и дело задремывала, иногда проваливалась в сон — мгновенный и глубокий, — как бывало с ней только в детстве. Ей снилась тогда другая пустыня, где горизонт — совсем близко, а небо — темно-синее. Там тоже были скалы и песок. Из песка росло множество ярких трубчатых и угловатых растений, словно материализовавшиеся горячечные видения. И там тоже был мальчик. Не Айзек — тот, другой… первый. Более хрупкий, с более темной кожей, но с такими же странными глазами в золотых крапинках. Он лежал там, где упал, потеряв силы от истощения, и хотя рядом со Сьюлин было множество взрослых, она первой подбежала к нему.

Мальчик открыл глаза. Больше ему ничто не повиновалось: его туловище, руки и ноги обвивали сплетающиеся не то веревки, не то лианы. Эти безумные растения пригвоздили его к земле, а некоторые проросли сквозь его тело.

Он должен был быть мертв. Никто не выживет, если его проткнуть насквозь, как шашлык.

Но мальчик открыл глаза и прошептал: «Сьюлин…»

Она проснулась, сидя на стуле возле кровати Айзека и вспотев от сухого жаркого воздуха. В дверях стояла миссис Рэбка и смотрела на нее.

— У нас собрание в столовой, — сказала она. — Нам бы хотелось, чтобы вы тоже присутствовали, мисс Муа.

— Хорошо. Я приду.

— С Айзеком все по-прежнему?

— Да, — сказала Сьюлин, добавив про себя: пока по-прежнему.

Это не была кома — просто сон, но очень глубокий и длившийся много дней. Однажды вечером Айзек проснулся. Рядом не было никого.

Он чувствовал себя… странно.

Его чувства обострились. Ум работал не просто ясно, а яснее, чем когда-либо. Восприятие стало более четким и сфокусированным: ему казалось, что он мог бы, если б захотел, сосчитать все пылинки в воздухе, хотя комнату освещала только маленькая лампа возле кровати.

Ему нестерпимо хотелось на запад. Он чувствовал зов того, что там — вдали. Это нельзя было описать никакими словами из тех, что он прежде знал. Исполненность, окрыленность? Любовь? Жажда? Он был чему-то очень нужен. А это что-то — ему.

Он не собирался опять уходить из поселка. Не сейчас. Его первый, инстинктивный поход на запад не привел ни к чему, не считая встречи с розой, — и не было смысла повторять это, пока он не окрепнет. Лишь бы только выбраться из тесных стен комнаты. Вдохнуть воздух пустыни, почувствовать его кожей.

Он встал, оделся, сошел вниз по лестнице мимо запертых дверей столовой, где взрослые вели церемонную беседу, и вышел во двор. У ворот выставили охрану — видимо, чтобы не дать ему снова уйти. Поэтому он направился в огороженный сад.

Воздух был свеж, и сад предстал перед Айзеком во всей своей красе. Он шел между растениями по дорожке, вымощенной садовником Раджем. Суккуленты распахнули свои цветы, закрывающиеся в светлое время суток, — даже в слабом лунном сиянии они выглядели радужно-яркими. Под ногами, там, где пепел смыло дождем, шебуршали какие-то мелкие существа. Айзек нагнулся и потрогал ладонью почву. В ней ощущался накопленный задень жар.

Звезды над головой светились, как хрусталь. Айзек дол го смотрел на них. Это были символы, реющие за предела ми человеческого понимания, буквы, из которых слагались слова, из которых слагались предложения. И он уже почти понимал этот язык.

Айзек ощутил вибрацию, когда трогал землю сада. Снова взглянув под ноги, он увидел вдруг, как земля вздулась и пришла в движение. Червь? Нет, это был не червь. Это было нечто, никогда им не виданное. Оно медленно проступало из-под земли, как мясистый, поигрывающий суставами палец. Что-то вроде корня, но для настоящего корня растущее слишком быстро. Оно тянулось к руке Айзека, словно чуя ее тепло.

Он не испугался. Нет, разумеется, испугался, еще как. Человеческое его существо просто-таки замерло от ужаса. Айзеку захотелось отшатнуться и бежать — назад, в спасительный покой комнаты. Но над этим человеческим существом возвышалось теперь и обнимало его новое, бесстрашное и доверчивое ощущение себя. Нового Айзека этот бледно-зеленый палец не только не пугал — он был ему знаком. Айзек словно уже видел его когда-то, хотя и понятия не имел, что это такое.

Он позволил пальцу дотронуться до себя. Тот медленно обвился вокруг его запястья. Айзека это наполняло удивительной силой, и сам корень, казалось, тоже наполнялся силой от него. Он опять взглянул на небо, на сверкающие звезды. Каждая из них — солнце. Теперь у каждой было как бы знакомое лицо, свои цвет, вес, расстояние и идентичность. У них не было имен, но к чему имена? Он и так знал их все наперечет.

И, как принюхивающийся зверек, он снова оглянулся на запад.

Входя в столовую, Сьюлин отчетливо понимала две вещи.

Во-первых, здесь успели уже многое обсудить без нее, так что сейчас ее вызывали не для дискуссии, а для допроса.

Во-вторых, всеми владело одно чувство — даже не грусти, а скорби, словно все понимали, что прежняя жизнь подходит к концу. В этом можно было не сомневаться. Общине оставалось жить считанные дни. Она была создана с единственной целью — создать и вырастить Айзека. И эта история так или иначе должна была вот-вот закончиться…

Все или почти все эти люди, думала Сьюлин, родились до Спина. Как и большинство земных Четвертых, они были выходцами из академической среды, хотя в поселке жили также техники, помогающие обслуживать криоинкубаторы, механик, садовник. Они не походили на тех Четвертых, среди которых выросла Сьюлин… и все же это были Четвертые. От них так и несло «четвертостью». Та же преувеличенная серьезность, гипертрофированное чувство собственной значимости, неспособность взглянуть на себя со стороны.

Разумеется, собрание возглавлял Аврам Двали. Он пригласил Сьюлин сесть в кресло так, чтобы все могли ее видеть.

— Нам бы хотелось, чтобы вы дали объяснение некоторым вещам, мисс Муа, пока ситуация не стала критической.

Сьюлин сидела подчеркнуто прямо.

— Разумеется. Буду рада помочь чем смогу.

Миссис Рэбка, сидевшая за ближним столом по правую руку от доктора Двали, посмотрела на нее откровенно скептически:

— Хотелось бы верить. Как вы знаете, когда мы взяли на себя задачу воспитать Айзека тринадцать лет назад, мы столкнулись с определенным сопротивлением…

— Воспитать, миссис Рэбка? Или — создать?

Миссис Рэбка проигнорировала ее замечание.

— …сопротивлением со стороны других общин Четвертых. Мы действовали согласно своим убеждениям, но эти убеждения разделяют далеко не все. К сожалению, мы меньшинство. Меньшинство среди меньшинства. Мы так же знали о вашем присутствии на Земле и в Экватории, мисс Муа, и о миссии, возложенной на вас марсианскими Четвертыми, хотя до сих пор не знаем, в чем заключается эта миссия. Мы понимали, что рано или поздно вы нас найдете, и были готовы к диалогу с вами — честному и открытому. Мы очень уважаем вашу принадлежность к общине, гораздо более древней, чем наша.

— Спасибо на добром слове, — ответила Сьюлин, так же с нескрываемым скептицизмом.

— Но мы надеемся, что вы будете с нами так же откровенны, как и мы с вами.

— Если у вас есть вопросы, пожалуйста, задавайте. 51 слушаю.

— Правда ли, что та процедура, с помощью которой мы создали Айзека, применяется не впервые?

— Да, — подтвердила Сьюлин. — Правда.

— А правда ли, что вы были свидетелем этих событий и имеете к ним некоторую причастность?

На этот раз она ответила не так быстро.

— Это так.

Для земных Четвертых ее биография не была секретом.

— Вы не могли бы рассказать подробнее?

— Если я не хотела раньше говорить об этом, то по сугубо личным причинам. Это очень неприятные воспоминания для меня.

— И все же, — сказала миссис Рэбка.

Сьюлин прикрыла глаза. Ей не хотелось воскрешать это в памяти. Невольные воспоминания и так навещали ее слишком часто. Но, как ни тяжело ей было признавать это, миссис Рэбка была права. Время пришло.

Мальчик.

Мальчик в пустыне. В марсианской пустыне.

Он умер в сухой южной провинции Бар Ки, недалеко от станции биологических исследований, где родился и прожил всю свою жизнь.

Сьюлин было тогда столько же, сколько и ему: двенадцать. Она родилась не в Бар Ки, но никакого другого дома, кроме станции, не помнила. Ее жизнь до Бар Ки была для нее всего лишь историей, рассказанной воспитателями. О девочке Сьюлин, которая жила с родителями на берегу реки Пайа. Вся ее семья погибла во время наводнения, а девочку — ту Сьюлин, которой она не помнила, — удалось вытащить из заградительного фильтра плотины тремя милями ниже по течению. Она была настолько искалечена, что ее можно было спасти только радикальным биотехническим вмешательством.

Ткани Сьюлин пришлось восстанавливать с помощью той же самой процедуры, что продлевала марсианам жизнь — курса четвертого возраста.

Лечение оказалось достаточно успешным. Мозг и тело Сьюлин регенерировали на основе ее ДНК-профиля. По понятным причинам, она не помнила ничего из своей жизни до катастрофы. Ее излечение было для нее словно вторым рождением. Сьюлин заново узнавала мир так, как узнают его младенцы. Ей пришлось повторно учиться говорить, и она ползала, пока у нее наконец не стали получаться первые — вернее сказать, вторые, — уверенные шаги.

Но у курса был и побочный эффект (отчего он крайне редко использовался в лечебных целях). Как и всем, он даровал ей долголетие ценой нарушения естественного развития организма. К подростковому возрасту у всех марсианских детей появлялись глубокие морщины, делавшие марсиан столь непохожими на землян. Но у Сьюлин они не появились. По марсианским представлениям, она осталась бесполой, с карикатурно гладкой кожей — смешное* дитя-переросток. Глядя на себя в зеркало, даже и сейчас, Сьюлин не могла не думать о себе как о чем-то розовом и бесформенном: куколка, поводящая уродливыми зачатка ми конечностей. Чтобы избавить ее от унижений, те же Четвертые со станции Бар Ки, что спасли ей жизнь, взяли ее на воспитание. На станции у нее была добрая сотня родителей, заботливых и терпеливых, а бесплодные холмы Бар Ки стали ее детской площадкой.

Кроме нее, на станции был еще один ребенок — Эш. У него не было фамилии, только имя.

Эш был создан для установления связи с гипотетиками. По мнению Сьюлин, удачнее медиатора было трудно придумать: ему с трудом давалось элементарное общение с окружающими. Общество Сьюлин ему нравилось, но даже с ней он редко обменивался больше чем парой слов. Содержали Эша отдельно от нее, и ей позволялось видеться с ним только в определенные часы.

И тем не менее он был ее другом. Для нее не имело значения, что его нервная система якобы способна воспринимать сигналы каких-то непонятных существ, как и для него не имело значения, что Сьюлин — розовая и гладкая, как новорожденный младенец. Их необычность делала их похожими, и им было легко друг с другом.

Взрослые поощряли их дружбу. Их совсем не радовало, что Эш все время молчит, да и в остальном производи! совсем не то впечатление, какое, по их мнению, должен был бы производить будущий медиатор, — впечатление удручающе-нормальной смышлености. Эш был прилежным, но не любопытным. Специально для него взрослые оборудовали несколько классов. На уроках он сидел, глядя в потолок, в пределах нормы воспринимал информацию, но, казалось, все это нисколько его не трогало. Галактика состоит из звезд, а камни — из атомов, но, похоже, для него одно от другого ничем не отличалось, и он не удивился бы, если ему сказали, что все наоборот. «Общался» ли он с гипотетиками, или они с ним, — никто не мог сказать наверняка. Он упорно отказывался говорить на эти темы.

Больше всего он оживал, оставаясь наедине со Сьюлин.

Несколько раз в неделю им разрешалось уйти со станции и погулять в пустыне. За ними, разумеется, наблюдали — неподалеку всегда был кто-нибудь из взрослых, — но по сравнению с замкнутым пространством станции это казалось настоящей свободой. В Бар Ки было сухо, как в пустыне, но после скудных весенних дождей среди камней иногда образовывались лужи, и Сьюлин приводили в восторг крошечные существа, снующие в этих быстро исчезающих озерцах. Это были маленькие рыбки, которые одевались в панцирь и впадали в спячку, как только вода высыхала, возвращаясь к жизни, словно семена, только в сезон дождей. Ей нравилось набирать в ладони воду, кишащую жизнью существ, а Эш с изумлением смотрел на то, как мальки, трепыхаясь, проскальзывают между ее пальцев.

Эш никогда ни о чем не спрашивал, но она делала вид, будто он спрашивает. Для всех остальных на станции она была ученицей, все требовали от нее внимания, и только для Эша она была учительницей, а он для нее — молчаливо внимающей аудиторией. Она часто объясняла ему то, что сама узнала всего только день или час назад.

«Люди не всегда жили на Марсе, — говорила она ему, когда они бродили среди горячих и пыльных скал. — Много столетий назад их предки прибыли с Земли — планеты, которая ближе к Солнцу. Землю с Марса увидеть нельзя, потому что гипотетики окружили ее светонепроницаемой оболочкой, — но мы-то знаем, что она на месте, и у нее есть Луна — спутник, вращающийся вокруг нее».

О гипотетиках (которых марсиане называли «аб-ашкен» — словом, образованным из корней слов «могучий» и «далекий») она вначале упоминала с осторожностью, и с зная, как отнесется к этому Эш. Она знала, что он сам немножко гипотетик, и боялась ненароком его как-то обидеть. Но это слово не вызывало у него никакой реакции, кроме привычного безразличия. Так что Сьюлин могла без опаски читать ему лекции, фантазировать и мечтать. Ничто не захватывало ее так, как существование гипотетиков, уже в те годы.

«Они живут в межзвездном пространстве, так далеко от нас, что невозможно и представить, — рассказывала она. Эш, естественно, в ответ молчал. — Это не столько организмы, сколько сложные механизмы, но они способны расти и размножаться. Мы не можем найти никакого разумного объяснения их действиям. Миллионы лет назад, они заключили Землю в пузырь, внутри которого время течет несравненно медленнее, но никто не знает зачем. Никто и никогда не вступал с ними в контакт, разве что, может быть, ты. Никто никогда их не видел. Но иногда с неба падают их останки, и из-за этого случаются всякие странные вещи…»

«Иногда»?.. На общину доктора Двали эта новость про извела ошеломляющее впечатление.

Двали откашлялся и сказал:

— В Марсианских Архивах нет ни слова о подобных событиях.

— Нет, — согласилась Сьюлин. — И во время экспедиции на Землю мы тоже об этом не упоминали. Даже для Марса это событие нечастое, оно случается раз в двести-триста лет.

— Случается — что? — спросила миссис Рэбка. — Простите, я что-то не пойму.

— Гипотетики, миссис Рэбка, это подобие экосистемы. Они созревают, цветут и умирают. Без всякой цели, просто чтобы этот цикл повторялся снова и снова.

— Вы хотите сказать, — переспросил доктор Двали, — машины гипотетиков цветут и умирают?

— Не вижу тут особенной разницы. У нас нет никаких доказательств, что эти самовоспроизводящиеся машины управляются чем-то помимо сетевых алгоритмов и случайностей эволюции. Их останки блуждают по Солнечной системе, и время от времени весь этот мусор притягивается гравитационным полем одной из планет.

— Почему они никогда не падали на Землю?

До Спина Земля существовала в системе куда более молодой, чем теперь. Пять биллионов лет назад гипотетики только-только обосновались в пределах пояса Койпера[18]. Если их машины иногда и залетали на Землю, то только в исключительных случаях. В истории Земли достаточно упоминаний о блуждающих огнях, НЛО и тому подобном, чтобы предположить, что такие случаи были, хотя никому не приходило в голову рассматривать это гак. Потом появилась Спин-оболочка, сама по себе исключающая попадание на Землю любых космических тел. И теперь у Земли остается некая защитная мембрана, без которой она бы давно сгорела от избыточной радиации. У Марса — к счастью или несчастью — нет такой защиты. Марсиане — не туристы, не дикари, попавшие в будущее из каменного века. На Марсе все, начиная с самых первых поселенцев, тысячелетиями знали о существовании гипотетиков и о том, что Солнечная система, в сущности, их собственность.

— Вы думаете, что пепел, который падал на нас, хриплым и недружелюбным голосом спросила миссис Рэбка, — того же происхождения?

— Думаю, да. Как и растения в пустыне. Логично пред положить, что и данная солнечная система уже очень дан но обжита гипотетиками. Метеоритные дожди тоже, по всей вероятности, состоят из их останков, а не из межпланетной трухи. Пепел — всего лишь крайний, экстраординарный случай, возможно, следствие какой-то эпидемии Как если бы Экватория прошла сквозь облако из…

— Отшелушившихся клеток, — докончил доктор Двали.

— Нуда, что-то вроде того. Может быть, клеток, может, погибших, но не обязательно омертвелых целиком В них может сохраняться какой-то остаточный метаболизм. — «Отсюда роза с глазом и прочие нежизнеспособные „цветы“».

— На Марсе, конечно же, изучали эти останки.

— Разумеется, — сказала Сьюлин. — Не просто изучали, а выращивали. Многое в нашей биоинженерии создано в результате этих исследований. Даже то активное вещество, которое лежит в основе курса Четвертого возраста, восходит к прототипу, полученному из культур гипотетиков. Большая часть наших препаратов так или иначе создана с применением этих технологий. Потому матери ал и выращивается в условиях сверхнизких температур, на поминающих условия дальнего космоса.

— А тот мальчик с Марса — и Айзек, как я понимаю, тоже…

— Тот препарат, который вводился им, гораздо ближе по составу к исходной материи, из которой состоят устройства гипотетиков. А вы думали, это чисто человеческое изобретение? Очередной образчик с выставки достижений передовой марсианской биоинженерии? Отчасти да, конечно. Но в основе своей это нечто гораздо большее Нечто нечеловеческое и, по существу, неподконтрольное.

— И тем не менее Ван Нго Вен привез коллекцию этих культур на Землю.

— Если бы Ван обнаружил на Земле ту древнейшую и мудрую цивилизацию, которую мы все ожидали там найти, — я уверена, он бы не стал скрывать происхождения препаратов. Но, к несчастью, он увидел там нечто совсем другое. Он поделился многими нашими секретами с Джейсоном Лоутоном, который опрометчиво поставил эксперимент на себе и распространил эти секреты среди тех, кому он доверял, а те, в свою очередь, оказались еще менее благоразумными.

Сьюлин понимала, в какой шок ее слова повергают слушателей. Ван Нго Вен, Джейсон Лоутон — для земных Четвертых эти имена звучали как имена святых. А они являлись простыми смертными. Как все — боялись, сомневались, хитрили, ошибались и раскаивались.

— И все же, — сказал наконец доктор Двали, — почему вы с нами не поделились всей этой информацией?

— Потому что это касалось только Четвертых!.. — Сьюлин сама удивилась, откуда у нее взялся такой пыл. — Вы не понимаете. Это — не цуре… — Она затруднялась подобрать точный аналог этому марсианскому слову. — Это неправильно. Не должно — делиться этим с неизмененными людьми. Есть вещи, которые обычным людям знать не надо. Они имеют смысл только для тех, кто жил и будет жить еще очень долго. Долголетие — это бремя. Принимая его, вместе с ним принимаешь и другое бремя — знания. И я бы поделилась этим с вами, доктор Двали, если б вы тогда, до начала вашего проекта, так далеко не спрятались от всех.

Но люди, к которым она сейчас обращалась, — рожденные в джунглях Земли дикари — вряд ли способны были се понять. Даже сама их «четвертость» была другой. Последнее достояние жизни, дарованные десятилетия, для них означали только желанную прибавку к жизненному сроку. На Марсе Четвертые ритуально отделялись от остальною населения. Вступая в Четвертый возраст — если только это не происходило в силу каких-то чрезвычайных обстоятельств, как со Сьюлин, — человек принимал его ограничения и соглашался жить в соответствии с его аскетическими традициями. Земные Четвертые пытались освоить некоторые из этих традиций, а Двали так и вовсе основам самую настоящую общину пустынников. Но все это было не то… они не понимали всей тяжести посвящения. Не понимали, что значит знать.

Чего им не хватало, это как раз того ужасающе нейтрального монашества марсианских Четвертых, которое Сьюлин так ненавидела в своих воспитателях. На Марсе Четвертые словно ходили по незримым коридорам какого-то древ него лабиринта. Они утратили всю радость жизни, променян ее на замшелый авторитет. И все же это было лучше здешней анархии и вседозволенности. Долголетие землян всего лишь бессмысленно продлевало все земные пороки.

— Ну а что было дальше с мальчиком? — спросил док тор Двали, впечатленный ее горячностью. — Расскажите нам, пожалуйста, мисс Муа.

То, что случилось с Эшем, было одновременно простым и страшным.

Все тоже началось с того, что на Марс стал осыпаться пепел гипотетиков, пришедший из дальних областей Солнечной системы.

Это не было такой уж неожиданностью. Марсианские астрономы определили траекторию движения пылевого облака за несколько дней до того, как оно должно было показаться. Все с волнением ожидали предстоящего события. Сьюлин удостоилась разрешения подняться по крутым ступенькам на стену станции Бар Ки (во время послед ней войны, пятьсот лет назад, Бар Ки была крепостью), чтобы посмотреть на огненный дождь.

В жизни того поколения, к которому принадлежали ее воспитатели, как и в жизни их отцов и дедов, пепел не падал ни разу, так что Сьюлин была далеко не единственной, кто взобрался на крепостную стену ради этого зрелища. Станция была обращена тылом к хребтам гор Омод, а спереди расстилалась безлюдная, таинственно чернеющая равнина, на которой не было ни дорог, ни поселений. На эту пустыню и должна была выпасть большая часть пыли. Небо прошили огненные траектории падающих звезд, и Сьюлин зачарованно смотрела на них до тех пор, пока ее не стало клонить ко сну. Кто-то из взрослых положил ей руку на плечо и отвел в спальню.

Эш тоже стоял на стене, глядя на зеленые и золотые сполохи падающих обломков, но никак на это не реагировал.

Когда Сьюлин легла в кровать, ей расхотелось спать. Она лежала с открытыми глазами и размышляла об увиденном. О прахе машин аб-ашкен, питающихся льдом и камнем, живущих и умирающих долгими тысячелетиями в пустых холодных пространствах вдали от солнца. Прахе, который превращается в звездопад. Иногда, как она знала, им удавалось сохранить в себе достаточно жизненной силы, чтобы породить здесь другую, скоротечную жизнь. В учебнике по марсоведению рассказывалось о странных растениях полумеханической природы, быстро гибнущих от жары и едкого для них марсианского воздуха. Вырастут ли они теперь? Удастся ли ей на них посмотреть?.. Астрономы говорили, что предполагаемый эпицентр выпадения пепла находится южнее, не так уж далеко от станции Бар Ки. Сьюлин, с ее страстью к гипотетикам, не терпелось это увидеть.

Ровно того же, видимо, хотел и Эш.

На следующее утро на станции поднялся нешуточный переполох. Эш был возбужден, впервые с младенческих лет плакал, и одна из воспитательниц видела даже, как он бьется головой о стену спальни, причем о стену, обращенную на юг. Какая-то невидимая сила взорвала его обычное сонное безразличие.

Сьюлин хотела увидеть Эша — настаивала, чтобы ей дали с ним увидеться, как только узнала об этом, — но ее долгое время не пускали к нему. К мальчику позвали врачей. Эша лихорадило, то он проваливался надолго в беспробудный сон, а когда просыпался, тотчас требовал, чтобы ему разрешили уйти в пустыню.

Он перестал есть, и когда Сьюлин наконец позволили войти к нему в комнату, она с трудом узнала его. Эш всегда был круглолицым, щекастым и казался маленьким для своего возраста. Теперь он выглядел костлявым, а из глубоко ввалившихся глазниц взирали глаза со странными золотыми блестками.

Она спросила «что с тобой?», не ожидая ответа, но ее поразил его ответ:

— Я хочу пойти и увидеть их.

— Что? Кого? Кого ты хочешь увидеть

— ?Аб-ашкен.

Это и так звучало странно, а из-за робкого голоса мальчика прозвучало еще странней. Сьюлин почувствовала, как у нее пробежал холодок по коже, от поясницы до макушки.

— Каким образом ты хочешь их увидеть?

— Там, в пустыне, — сказал Эш.

— Там ничего нет!

— Есть. Аб-ашкен.

Потом он опять расплакался, и Сьюлин пришлось уйти. Сиделка, постоянно находившаяся при нем, вышла за ней в коридор и сказала:

— Он каждый день теперь просится в пустыню. Но я впервые от него слышу про аб-ашкен.

Правда ли они там — эти гипотетики, аб-ашкен? Или хотя бы какие-то их следы или останки?

Сьюлин спросила об этом одного из воспитателей — сухонького старичка, который, до того как стать Четвертым, преподавал астрономию.

— Да, на юге что-то происходит, — ответил он и показал ей серию аэрофотоснимков, сделанных в течение последних дней.

На снимках пустыня не слишком отличалась от ландшафта за воротами станции Бар Ки: те же песок, пыль, скалы. Но на широком косогоре вырос целый лес предметов настолько неестественных, что их трудно было описать, — полуоформленных или абсурдно недоразвитых, как показалось Сьюлин. Трубки, окрашенные в яркие цвета, серебристые шестиугольные зеркала, пустотелые шары — многие из этих предметов срастались друг с другом, образуя что-то вроде огромного членистоногого насекомого.

— Наверное, туда он и хочет, — предположила Сьюлин.

— Может быть. Но мы не можем ему этого позволить. Сама понимаешь, насколько это опасно.

— Ему опасно оставаться здесь! Он выглядит так, словно он при смерти!

Воспитатель пожал плечами:

— Это решать не нам с тобой.

Может, он был и прав. Но Сьюлин не на шутку испугалась за Эша. Друг он был или нет, но других друзей у нее не было. Нельзя, чтобы его держали взаперти, как пленника. Сьюлин жаждала освободить его. Она всерьез обдумывала план, как проникнуть к нему в комнату и вывести его наружу. Но коридоры станции никогда не пустовали, а при Эше постоянно кто-то дежурил.

Теперь ей редко позволяли навещать его. Ее жизнь опустела без его молчаливого присутствия. Иногда, проходя мимо его двери, она вздрагивала, слыша его плач или крик.

Бесконечные жаркие дни текли друг за другом. Все оставалось по-прежнему. Ее учитель говорил, что там, в пустыне, растения аб-ашкен уже отцвели и начали вянуть из-за своей неприспособленности к здешним природным условиям. Но тревога Эша становилась все сильней и сильней.

— Эти растения действительно представляли какую-то опасность для людей? — спросил Двали.

— Для людей — нет, никакой. Это вообще не живые организмы, а некое подобие жизни, не более того.

«Все равно что оранжерейные цветы посадить в пустыне», — подумала Сьюлин.

Последний раз она видела Эша в живых день спустя.

С утра Сьюлин отправилась прогуляться по тем местам, где они обычно ходили вместе. Воспитатель, присматривавший за ней, тактично держался поодаль, понимая, что Сьюлин переживает, и ей лучше сейчас побыть одной.

Как и все эти дни, было очень жарко. Скалы отбрасывали на песок длинные тени. Сьюлин бесцельно бродила неподалеку от ворот, ни о чем толком не думая — вернее, стараясь изо всех сил не думать об Эше, — и тут она увидела его. Это было словно пугающий мираж. Эш сидел на корточках за большим валуном и смотрел на юг.

Как он здесь очутился?.. Сьюлин оглянулась на своего сопровождающего. Пожилой Четвертый присел передохнуть в тени южной стены станции. Старик не заметил Эша, а Сьюлин, разумеется, не сделала ничего такого, чтобы ом заподозрил неладное.

Она медленно подошла поближе к камню, стараясь не ускорять шаг и не привлекать к себе внимания. Эш жалобно посмотрел на нее из своего укрытия.

Она нагнулась, словно разглядывая кусок сланца или какое-то насекомое, и прошептала:

— Как ты оттуда выбрался?

— Не говори им, — попросил Эш.

— Разумеется, не скажу! Ни за что! Но как…

— Все ушли. Я украл плащ, — добавил он, приподымая руки. На нем было внушительных размеров белое одеяние, принадлежавшее кому-то из взрослых. — Перелез через северную стену, где она соединяется со скалой, и спустился вниз.

— Но что ты здесь делаешь? Через пару часов стемнеет.

— Я делаю то, что должен.

— А что ты будешь есть и пить?

— Я могу не есть и не пить.

— Нет, не можешь. — Она настояла, чтобы он взял ее бутылку с водой, которую она всегда брала с собой, выходя в пустыню, и плитку прессованной муки, прибереженную ею для себя.

— Они хватятся меня, — сказал Эш. — Ты не скажешь им, что меня видела?

Такого долгого разговора у них с Эшем не было еще никогда. В сравнении с тем, что раньше, настоящий словесный потоп.

— Да, в смысле, нет, — ответила она. — Конечно, не скажу.

— Спасибо, Сьюлин.

Еще одна сногсшибательная новость: впервые за все годы он назвал ее по имени, может быть, вообще впервые назвал кого-то по имени. Перед ней на песке сидел, пригнувшись, не просто Эш. А Эш плюс еще кто-то.

Аб-ашкен, подумала она. Это гипотетики сейчас смотрят на нее его странными глазами.

На станции зазвонил колокол, задремавший проводник Сьюлин встревожился и позвал ее.

— Беги, — прошептала она.

Сьюлин не стала дожидаться, чтобы убедиться, последовал ли Эш ее совету. Она вернулась к станции, сделав вид, что ничего не произошло, и подошла к проводнику. Она словно онемела — словно безмолвие, в которое столько лет был погружен Эш, вошло в ее уста и лишило ее голоса.

— Чего он, собственно хотел? — спросил Двали. — Найти эти артефакты — а дальше?

— Не знаю. Наверно, для него это было чем-то вроде услышанной команды, решающего звонка. Тот же инстинкт или алгоритм, который заставляет гипотетиков соединяться в сети, обмениваться информацией, воспроизводить себе подобных. Таким же образом он мог воздействовать на Эша из-за того, что он оказался слишком близко от их устройств.

— Как и наш Айзек? — спросила миссис Рэбка.

— Может быть.

— В вашей общине тоже наверняка задавались похожими вопросами…

— Но не нашли ответа.

— Вы говорили, что мальчик умер, — сказал Двали.

— Да.

— Расскажите, пожалуйста, как.

«Стоит ли, — подумала Сьюлин, — их в это посвящать? И должна ли я снова и снова переживать это?..

Да, должна. И сегодня, и завтра, и всегда».

Сьюлин твердо решила молчать, но прошло несколько часов, уже стемнело, и Сьюлин заколебалась. Ей стало страшно за Эша: как ему там одному в ночной пустыне? Когда же на станции обнаружили его исчезновение и всех охватил ужас, она бросилась искать наставника, который казался ей добрее всех остальных. Она не знала его фамилии — все звали его просто Лохис. Он преподавал ей астрономию. Мучимая виной, рыдая, она сообщила ему, что видела Эша днем. Когда Лохис наконец понял, в чем дело, он велел ей оставаться на месте, а сам отправился собирать поисковую партию.

На рассвете со станции отправилась группа из пяти мужчин и трех женщин — хорошо знакомых с топографией пустыни и с ее превратностями. Они ехали в прицепе одного из тягачей, что были на станции. (Для Марса, бедного полезными ископаемыми, тягачи вообще-то были роскошью.) Сьюлин позволили поехать с ними — чтобы она указала место, где в последний раз видела Эша, и помогла уговорить его вернуться, если удастся все-таки его найти.

Из ближайшего города на поиски Эша выслали куда более серьезную технику — в том числе дирижабли-разведчики, способные вести съемку с большого расстояния. Но их прибытие ожидалось только на следующий день. До тех пор, сказал Лохис, придется полагаться только на собственные силы. К счастью, Эш не мог скрыть следов, и они вели на юг — к месту наибольшего скопления останков аб-ашкен.

Как только экспедиция миновала череду невысоких холмов, отделявших станцию от чашеобразной южной пустыни, Сьюлин своими глазами увидела эти умиравшие на глазах растения, состоящие из пыли. Высохшие и увядающие… вещи, другого слова Сьюлин не могла для них подобрать. Желтовато-белые раструбы высотой в два человеческих роста, нависающие над скоплением шаров, пирамид, серебристых зеркал. Все это произросло там, где нет ни земли, ни воды, и теперь умирало. Несколько распушенных завитков вроде перьев какой-то громадной птицы чуть заметно шевелились посреди этого сюрреалистического пейзажа — но может, их просто раскачивало дуновение ветерка.

Впервые Сьюлин повстречалась лицом к лицу с гипотетиками, заглянув в изменившиеся глаза Эша. И вот они снова перед ней. Ее пробил озноб, несмотря на жару. Она съежилась и прильнула к Лохису.

— Не бойся, детка, — сказал он. — Для людей это не опасно.

Она и не боялась, в общем-то. Это было какое-то другое чувство. Головокружительная смесь восхищения и ужаса. Вот они, кусочки аб-ашкен. Частицы того, что старше самих звезд. Кости и сухожилия тела бога.

— Это так, словно я сама их чувствую, — прошептала она.

А может, это было предчувствие собственного будущего, которое через много-много лет обрушится на нее, как вышедшая из берегов река.

— И все-таки, мисс Муа, — спросил Двали все тем же строгим голосом, — как именно умер мальчик?

В столовой повисла тишина. Сьюлин позволила себе некоторое время помедлить. Было уже поздно. Снаружи не доносилось ни звука. Ей чудилось, что в ушах у нее бьется ветер марсианской пустыни.

— Скорее всего у него уже не было сил идти дальше. Мы нашли его в небольшой лощине, которую было даже не разглядеть издали, пока мы не подошли вплотную. Эш уже почти не дышал. А рядом…

Она ненавидела этот образ. Он преследовал ее всю се долгую жизнь.

— Продолжайте, — сказал Двали.

— А рядом с ним росло… все это. Целая роща этой гадости, которая оплела его с ног до головы. Какие-то страшные вещи, с шипами, вроде копий… зеленые… У меня было такое ощущение, что это какие-то изувеченные тупиковые формы жизни, если здесь уместно такое слово. Они все еще шевелились.

— То есть они окружили и схватили его? — спросила миссис Рэбка уже не так резко.

— Может, просто выросли, пока он спал, а может, он сам нарочно пришел в такое место. Некоторые из них… его проткнули. — Она потрогала свои ребра и живот, словно чтобы убедиться, что они целы.

— Из-за этого он и погиб?

— Когда мы нашли его, он был еще в сознании.

Сьюлин вырвалась из рук Лохиса и не раздумывая побежала к Эшу, пронзенному частоколом этих омерзительных растений, не обращая внимания на испуганные крики: «Вернись!»

Это была ее вина. Она не должна была ни в коем случае позволить Эшу уйти в пустыню. На станции он, как бы ему ни было плохо, все-таки находился в безопасности. А здесь его настигло и расправилось с ним нечто ужасное.

Самих растений аб-ашкен она не очень боялась, несмотря на их кошмарный вид. Они окружили тело мальчика остроконечной оградой, и Сьюлин чувствовала их замах, хотя в тот момент не отдавала себе в этом отчета. Резкий, отталкивающий, сернистый запах. Растения казались нездоровыми, они были сплошь покрыты трещинами, нарывами, кое-где на них виднелись черные некротические пятна. Когда она шла сквозь них, их черенки слегка приподнимались, словно они догадывались об ее присутствии. А может, и догадывались.

Но о присутствии Эша они знали точно. Несколько самых высоких стеблей изогнулись дугой и пронзили его своими острыми концами. Грудь и живот мальчика были проткнуты в трех местах, на одежде вокруг стеблей виднелись пятнышки засохшей крови. В первую минуту Сьюлин не могла понять, мертв он или все-таки еще жив.

И тут он открыл глаза, посмотрел на нее и улыбнулся.

Она не верила своим глазам. Он и в жизни-то никогда не улыбался.

— Сьюлин, — сказал он. — Я нашел то, что искал.

После чего его глаза закрылись навсегда.

Тишину столовой нарушил тихий стук.

Во всей общине только один человек не присутствовал на собрании. (Даже охранник давно покинул свой пост у ворот.) Миссис Рэбка бросилась к двери.

За дверью стоял Айзек в одной пижаме. Его ладони и коленки были перепачканы землей.

— К нам кто-то идет, — сказал он мрачно.

ГЛАВА 16

Дверь офиса Брайана Гэйтли открылась почти сразу после того, как на его стол легла сводка новостей.

Посетителем был не кто иной, как круглощекий оперативник Вейль, а пресс-релиз касался недавнего выпадения пепла.

На сей раз Вейль где-то потерял своего угрюмого друг Зигмунда. Он, как всегда, ухмылялся, но в данных обстоятельствах Брайан воспринял эту ухмылку как какой-то похабный намек.

— Это вы прислали? — спросил Брайан.

— Почитайте. Я подожду.

Брайан пытался сосредоточиться на сводке, но перед его мысленным взором стояло другое — фотография, присланная Кирхбергом. Тело Томаса Джинна на скалистом берегу. Этот образ преследовал его неотступно. Видел ли тот снимок Вейль? Или он сам и приказал убить Томаса? Брайану очень хотелось спросить об этом прямо, но он ж решался, Поморгав, он принялся читать.

«ПОРТ-МАГЕЛЛАН / РЕЙТЕР-НС. Ученые из обсерватории Мади сделали сегодня сенсационное заявление о том, что так называемый пепел, выпавший недавно и Экватории, воздействию которого подверглись восточное побережье и пустынная внутренняя часть материка, „не является вполне инертным“.

В содержащихся в нем микроструктурах, которые, по мнению ученых, являются останками разрушенных машин гипотетиков из дальних областей вселенной, обнаружены несомненные признаки жизни.

На совместной пресс-конференции, состоявшейся сегодня в обсерватории Мади, где присутствовали представители Американского университета, Геофизического Надзора и Временного Правительства ООН, были продемонстрированы снимки и образцы „фрагментов самовоспроизводящихся и самоорганизующихся псевдоорганических объектов“, обнаруженных на западной оконечности материка, в районах между прибрежными горами и Западным морем.

Эти объекты — от пустотелого шарика величиной с горошину до образования размером с человеческую голову, состоящего из элементов, напоминающих трубки и провода, — как утверждают ученые, нестабильны в условиях местной окружающей среды и поэтому не представляют опасности для человека.

„Сценарий занесенной из космоса чумы неправдоподобен, — заявил руководитель группы астрономов Скотт Клеланд. — Выпадавшая субстанция имеет очень древнее происхождение и, по-видимому, подверглась разрушению задолго до того, как попасть в атмосферу. Подавляющая часть ее, пройдя через плотные слои атмосферы, стала биологически стерильной. В ней осталось крайне незначительное количество наноструктур, способных инициировать процессы повторного роста. Но все они созданы и предназначены для развития в экстремально холодных и безвоздушных условиях дальнего космоса. В жаркой и насыщенной кислородом атмосфере пустыни они попросту не смогут долго просуществовать“

На вопрос о том, в какой мере эти образования проявляют активность на данный момент, доктор Клеланд ответил: „Из тех, что были собраны нами в качестве образцов, ни одно. Наибольшее количество сохраняющих некое подобие активности останков сосредоточено в удаленных районах Руб-эль-Хали“. Напомним, что это богатая нефтяными ресурсами пустыня на Дальнем Западе. „Жителям прибрежных городов не стоит опасаться обнаружить чужеродные цветы в собственном саду“.

Однако, поскольку нежелательные последствия выпадений не могут быть полностью исключены, нефтедобывающими компаниями и администрацией западного берега Экватории установлен режим бессрочного карантина. В этом суровом краю отсутствуют сколь-нибудь значительные поселения, хотя туристы периодически посещают каньоны, а нефтяные компании поддерживают свое постоянное присутствие в данной местности. „Мы отслеживаем транспортные потоки, и уже получили некоторые тревожные сигналы, — заявил представитель территориального управления Временного Правительства Пол Ниссом. — Крайне нежелательно, чтобы в эти районы приезжали из праздного любопытства. Это затрудняет работу исследователей, пытающихся изучить и понять природу необычного космического явления“».

Дальше следовала еще пара абзацев с несущественными подробностями и контактными телефонами, но Брайан и так понял суть. Он посмотрел на Вейля с видом: «Ну и что все это значит?..»

— Это очень даже кстати для нас, — сказал Вейль.

— В каком смысле?

— Обычно Временное Правительство все делает через одно место, за редким исключением. Но после выпадения пепла и всей этой хрени на западе они стали наконец обращать внимание на тех, кто туда ездит. В частности мониторить воздушный трафик.

В Экватории на душу населения приходилось больше частных самолетов, чем где-либо на Земле. В основном это были местные суда, способные взлететь с наспех сооруженных взлетно-посадочных полос. Многие годы воздушное сообщение никак не регулировалось, так что нефтяники и геологи могли без труда добраться к местам работы, а туристы — из одного стихийного поселения в другое.

— А плохая новость, — продолжил Вейль, — в том, что Турк Файндли выкрал свой самолет. Вместе с Лизой Адамс и неустановленным третьим лицом они вылетели из Эранджи вчера ночью.

Брайан ощутил какую-то пустоту в груди. Отчасти это была ревность. Отчасти — страх за Лизу, которая час от часу оказывалась во все более затруднительном положении.

— Но есть и хорошая новость, — сказал Вейль, ухмыльнувшись еще шире. — Нам известно, куда они полетели. Мы собираемся лететь за ними и хотим, чтобы и вы к нам присоединились.

ГЛАВА 17

Турк собирался посадить самолет на знакомой полосе к западу от гор — у шоссе, ведущего к нефтепромыслам, всего в паре миль от Могилы Кубелика. Правда, самолет там могли конфисковать, если Майк Эранджи уже позвонил куда следует с требованием возместить убытки. Но этого, похоже, было не избежать в любом случае.

Они летели уже над западными склонами, впереди виднелась пустыня. И тут, к удивлению Турка, Диана предложила изменить место посадки.

— Вы помните, где вы высадили Сьюлин Муа?

— Более или менее да.

— Пожалуйста, приземлитесь там.

Лиза обернулась к Диане:

— Вы знали, где живет Двали?

— Все эти годы я почти не слыхала о нем. Здесь, на за паде, полным-полно всяких сектантских и утопических общин самого разного толка. Двали замаскировал свой поселок под одну из таких общин.

— Но если вы знали, где он…

— Нет, не знали. До недавнего времени не знали. Но даже такая организация как эта не может полностью обособиться от мира. Кто-то приходит, кто-то уходит. Мы не знали, где он, в тот критический момент, когда ему понадобилось от всех скрыться. Перед рождением ребенка.

Это означало еще лишних полчаса в воздухе. Чтобы прекратить все более тягостное молчание, Турк сказал Лизе:

— Прости меня за все, что было в городе. За эту дурацкую историю с телефоном. Что ты собиралась сделать? Послать сообщение матери в Штаты или что-нибудь еще в этом роде?

— В этом роде. — Лиза была рада, что Турк извинился перед ней, и ей не хотелось теперь осложнять обстановку признанием, что она звонила Брайану, пусть даже и в надежде вызволить Томаса Джинна. — Можно, я тебя спрошу об одной вещи?

— Разумеется.

— Как получилось, что тебе пришлось угонять свой собственный самолет?

— Я кое-что должен этому типу, владельцу аэродрома. Последнее время дела у меня шли не очень хорошо.

— А почему ты мне ничего об этом не сказал?

— Мне казалось, что это не лучший путь к сердцу богатой разведенной американки.

— Это я-то богатая?

— По сравнению со мной — да.

— И как ты собирался выпутываться из долгов?

— Как-нибудь. В худшем случае — продать самолет, положить в банк все, что останется после выплаты долгов, и подыскать себе местечко на каком-нибудь исследовательском судне из тех, что ходят за Вторую Арку.

— За ней нет ничего, кроме скал и отвратительной атмосферы.

— Все равно мне бы хотелось увидеть это своими главами. Или…

— Или что?

— Или же, я думал, если у нас с тобой что-то склеится, остаться в Порту и найти там работу. На трубопроводах всегда есть работа.

Лиза не ожидала услышать от него такое.

— Теперь это уже не имеет значения, — продолжал Турк. — Теперь — независимо от того, узнаешь ли ты что-то об отце или нет — тебе придется возвращаться в Штаты. Там тебе ничего не грозит. Ты из уважаемой семьи, у тебя достаточно связей, никто не станет тебя там хватать и допрашивать.

— А ты?

— Я найду, куда скрыться.

— А почему бы тебе не поехать тогда со мной?

— У меня там могут быть неприятности. Сейчас наше положение не ахти какое, но мое и раньше-то было не ахти. У меня есть веские причины, чтобы не возвращаться в Штаты.

«Расскажи, — мысленно взмолилась она. — Не заставляй меня мучиться догадками. Он тебе не говорил, что он преступник? Из-за этого он и уехал из Штатов. Расскажи мне. Пожалуйста».

— Проблемы с законом? — спросила Лиза.

— Ты правда хочешь это знать?

— Правда.

Они летели низко над пустыней. За правым крылом высились освещенные луной горы.

— Я поджег склад, — сказал Турк. — Отцовский.

— Ты говорил, что твой отец занимался нефтяным бит несом…

— Да, одно время. Но ему не нравилось часто уезжать из Штатов. Его брат занимался импортом, и, когда мы вернулись из Турции, отец вошел с ним в долю. Они возили всякий ширпотреб с Ближнего Востока — ковры, сувениры и все такое.

— А почему ты поджег его склад?

— Лиза, мне было девятнадцать. Меня унизили, и хотелось отплатить родителю той же монетой.

— А что случилось?.. — спросила она так мягко и осторожно, как только могла.

Он помолчал немного, глядя на пустыню внизу, на при боры, на что угодно, только не на нее.

— Была одна девушка. У нас были очень серьезные от ношения… мы собирались пожениться. Но отец и дядя были против. Расовые предрассудки, понимаешь ли.

— Она была не белая?

— Латиноамериканка.

— А тебе что, было так важно мнение отца?

— Нет, конечно, но только не в этом случае. Я его во обще терпеть не мог. Если честно, он был маленький и злой сукин сын. Я считаю, именно он свел мать в могилу. На срать мне было на его мнение. Но он и сам это понимал Поэтому, вместо того чтоб поговорить со мной, приехал к родителям той девушки. Предложил ей оплатить год в колледже при условии, что она будет держаться от меня но дальше. В ее положении это было очень заманчивое предложение. Больше я ее никогда не видел. Но она тоже пере живала. И даже написала мне письмо, в котором все рае сказала.

— И ты решил тогда поджечь его склад?

— Ага. Взял из гаража пару банок метанола, поехал на склад и вылил их на грузовые ворота. Дело было ночью. Когда приехали пожарники, три четверти склада уже полыхало.

— Отомстил папаше, нечего сказать…

— Да, только на складе был человек. Ночной сторож. Из-за меня он провел полгода в ожоговом отделении.

Лиза промолчала.

— Самое тошное, — продолжил Турк, — что мой старик решил это дело замять. Задним числом состряпал какие-то договора со страховщиками. Он меня тут же вычислил и сам мне об этом сказал. Что он вынужден нести колоссальные убытки, лишь бы спасти меня от наказания. Я же член семьи. По тем же причинам он так поступил с моей девушкой. Семейные узы, дескать, важнее всего, даже если я сам этого пока не понимаю…

— То есть он ждал от тебя благодарности!..

— Да. Представь себе, он действительно искренне думал, что я должен быть ему за это благодарен.

— Благодарности он от тебя, похоже, не дождался…

— Нет, — сказал Турк. — Не дождался.

Он посадил свой «Скайрекс» там же, где сажал его несколько месяцев назад, когда летал со Сьюлин Муа, — на узкой полосе из растрескавшихся бетонных плит. Эти места казались несусветной глушью, но Диана уверяла, что отсюда меньше мили до поселка. Они двинулись в путь, освещая дорогу фонариками.

Турк почуял запах поселка еще раньше, чем увидел его. Пахло водой и цветами, а не безжизненной растрескавшейся почвой пустыни. Они поднялись на небольшой холм, и коммуна оказалась сразу же за ним. Кое-где еще горели огни. Четыре дома, внутренний дворик, терракотовые крыши — словно пересаженная из Испании гасиенда. Посреди нее разбит сад с причудливой стальной оградой. Турк разглядел за ней мальчика. Как только мальчик заметил их, он тут же побежал в дом. И к тому моменту, когда они подошли к воротам, за ними стояли уже десять — пятнадцать человек, и весь поселок был ярко освещен.

— Позвольте, я поговорю с ними, — сказала Диана. Турк был только рад такому предложению. Диана подошла к ограде, а они с Лизой остановились чуть поодаль. Турк пытался рассмотреть Четвертых, но они стояли спиной к свету, и видны были только их силуэты.

Диана прикрыла глаза от света.

— Миссис Рэбка? — отрывисто спросила она.

Из толпы выступила женщина. Турк сумел разглядеть только ее слегка полноватую фигуру и нимб пушистых волос над головой.

— Диана Дюпре?

— Боюсь, я привела незваных гостей.

— И одна из них вы сами. Что вас привело сюда, Диана?

— Вам нужны объяснения прямо сейчас?

— Нет, но…

— Тогда или впустите нас в дом, или прогоните. Я очень устала. И, боюсь, у нас не слишком много времени осталось на разговоры. Скоро сюда пожалуют другие гости.

Айзеку хотелось остаться и посмотреть на гостей. В его жизни незнакомцы были явлением столь же исключительным, как выпадение пепла в жизни планеты. Однако у него снова начался жар, и его отвели в постель, где он пролежал без сна, обливаясь потом, еще несколько часов.

Он знал, что отросток, появившийся из-под земли в саду и коснувшийся его ладони, — не что иное как одна из машин гипотетиков. Биомашина. Ущербная, не приспособленная к росту в здешних условиях. Но, когда она обвилась вокруг его руки, Айзек испытал глубокое и пронзительное чувство правоты, словно какая-то доля живущего в нем неудовлетворенного влечения на миг нашла успокоение.

Теперь это влечение разгорелось с новой силой. Ему до смерти хотелось на Запад, в пустыню. По-человечески это не могло не страшить его самого. Бескрайняя сушь, все, что может там встретиться, сама эта непреодолимая нужда. Но теперь он знал и другое. Что у загадки есть разгадка.

Рассвет мало-помалу стирал звезды. Планета поворачивалась к солнцу, как цветок.

Двое из Четвертых отвели Турка и Лизу в спальню для гостей, где стояло несколько коек. Простыни и наволочки были чисто выстиранными, но ничем не пахли, словно давным-давно их никто не перестилал.

Четвертые держались отчужденно, но вполне доброжелательно, учитывая обстоятельства появления гостей. Та, что помоложе, сказала:

— Если вам понадобится ванная, она на первом этаже, как спуститесь в холл — сразу увидите.

— Мне необходимо поговорить с доктором Двали. Не могли бы вы передать ему, что я хочу с ним увидеться? — попросила Лиза.

Четвертые переглянулись.

— Мы передадим ему утром.

Лиза легла на первую попавшуюся койку. Турк немедленно завалился на соседнюю, и тут же его дыхание перешло в затяжной храп. Лиза постаралась сдержать чувство обиды.

В ее голове беспорядочно теснились мысли, но она не могла сосредоточиться ни на одной. Ее слегка пугало, что она зашла так далеко: во-первых, говоря языком закона, стала соучастницей кражи, во-вторых, ночует в нелегальной коммуне Четвертых. Аврам Двали находился совсем рядом, в какой-то из этих комнат, и возможно, она сейчас была ближе, чем когда-либо, к разгадке тайны, столько лет преследовавшей ее семью.

К разгадке? Или к ловушке? А сам отец, насколько он сумел приблизиться ко всем этим опасным тайнам?

Она вылезла из кровати, прошла на цыпочках по полу и юркнула под одеяло к Турку. Обвилась вокруг него, положив одну руку ему на плечо, а другую просунув под подушку, словно надеясь, что его отвага — или бесшабашность — передастся ей, и станет не так страшно.

Жители поселка разошлись, столовая опустела, в ней остались только двое — Диана и миссис Рэбка. Немытые стаканы были сдвинуты в кучу на голой деревянной столешнице. Ночной воздух пустыни проникал в комнату и холодил Диане ноги.

Так вот она — община Двали, думала Диана. Условия хоть и суровые, но не без удобств. Здесь ощущалась монашеская атмосфера благоговейного молчания. Было в этом что-то тревожно-знакомое — Диана большую часть юности провела в обстановке строгой религиозности.

Она знала или могла представить почти все, что здесь происходит. Община, несомненно, функционировала так же, как любая подобная ей, если не считать эксперимента с ребенком. Где-то — возможно, под землей — были упрятаны биореакторы, поддерживающие сверхнизкие температуры, в которых выращивалась и хранилась марсианская фармакопея. Ей и прежде случалось видеть гончарные печи, используемые в качестве камуфляжа. Незваному гостю предъявлялась грубая глиняная посуда и утопические трактаты, после чего он отправлялся восвояси, так ни о чем и не догадавшись.

Диана лично знала — или по крайней мере встречала раньше — большинство основателей общины. Из всех, кто стоял у ее истоков, только один человек на тот момент еще не был Четвертым: миссис Рэбка. Она прошла курс позже.

— Должна сообщить вам, — сказала Диана, — что следователи Комитета уже в Порт-Магеллане. Похоже, в город стянуты крупные силы. Еще чуть-чуть, и они будут здесь. Они ищут марсианку.

— Разве они не всегда искали марсианку? — ответила с ледяным спокойствием миссис Рэбка.

— Считайте, что они ее уже почти нашли.

— Они знают, что она здесь?

— Если и нет, то скоро узнают.

— А вы не подумали, Диана, о том, что сам ваш приезд сюда может навлечь на нас неприятности?

— Они знают, кто такой Двали и чем он занимается. Знают, что Сьюлин Муа поехала в Кубелик. Исходя из этого, много ли им понадобится, чтобы вас вычислить?

— Немного, — согласилась миссис Рэбка, потупив глаза. — Мы старались не привлекать к себе внимания, но…

— Но, — сухо сказала Диана, — вы готовы к такому обороту событий?

— Разумеется. Мы можем собраться за несколько часов.

— А мальчик?

— Мы позаботимся о нем.

— Анна, а как же эксперимент? Связались ли вы с гипотетиками? Или они с вами?

— Айзек плохо себя чувствует. — Миссис Рэбка подняла брови и нахмурилась. — Ваша ирония сейчас как нельзя более уместна.

— Я думала, вы за это время уже осознали, что затеяли.

— Диана, при всем уважении к вам — если то, что вы говорите, правда, у нас сейчас нет времени на разговоры, — сказала миссис Рэбка и встала.

Диана спросила напоследок, уже более мягко:

— Но хотя бы все у вас шло так, как вы надеялись?

Анна Рэбка остановилась и оглянулась. Диане показалось, что она не удостоит ее ответом.

— Нет, — сказала миссис Рэбка без всякого выражения. — Не так.

Лиза проснулась от солнечного света из окна, словно кто-то коснулся ее щеки горячей рукой.

Она была одна. Турк исчез куда-то — может, вышел пописать или позаботиться о завтраке. Она надела джинсы и рубашку, что оставили для нее Четвертые.

Аврам Двали. Нужно попытаться как следует сформулировать вопросы, которые она хочет ему задать. И поговорить с ним при первой же возможности, только сначала сходить в душ и что-нибудь поесть. Но в коридоре за дверью слышались торопливые шаги, а выглянув в окно, она увидала дюжину машин, нагруженных скарбом. Вывод напрашивался очевидный: обитатели покидают поселок. Почему? На это могли быть тысячи причин. Но она вдруг испугалась, что Двали уедет, прежде чем она успеет с ним поговорить. Она выскочила в коридор и спросила первого попавшегося Четвертого:

— Скажите, пожалуйста, где я могу найти доктора Двали?

— Скорее всего он в столовой. Это вниз по коридору и налево через двор. Но он может быть и во дворе и наблюдать за погрузкой.

В конце концов она нашла Двали у ворот сада. Он стоял и сверялся с каким-то списком.

Должно быть, она мельком видала его на университетских вечеринках в Порт-Магеллане. Но на вечеринках отца бывало столько незнакомых ей людей, что все они в ее памяти стали на одно лицо. Напоминал ли он ей кого-то? Нет. Разве что смутно, по фотографиям. Он был Четвертым — следовательно, его внешность двенадцать лет назад не могла сильно отличаться от теперешней. Бородатый, большеглазый, круглолицый. На голове у него была широкополая шляпа, защищающая от солнца. Нетрудно было представить его расхаживающим по гостиной Адамсов: еще один доктор-профессор-доцент неопределенного возраста, одной рукой держащий бокал, а другую запускающий в вазу, с крекерами.

Она собралась с духом и направилась прямиком к нему.

— Мисс Адамс? — спросил доктор Двали.

Значит, его уже предупредили.

— Меня зовут Лиза. — Ей хотелось расположить его к себе, чтобы он не питал в отношении ее лишних подозрений. И в то же время неприятно было принимать дружеский тон в разговоре с человеком, создавшим и держащим взаперти для исследовательских целей человеческое дитя.

— Диана Дюпре передала мне, что вы меня искали. К сожалению, в данный момент…

— Вы заняты, — докончила она за него. — А что происходит?

— Мы уезжаем.

— Куда?

— Кто куда. Оставаться здесь опасно. Почему — вы, наверное, и сами понимаете.

— Мне правда нужно всего несколько минут. Я хотела спросить вас…

— О вашем отце. Я с радостью расскажу вам все, что знаю, мисс Адамс… Лиза. Но вы понимаете, что тут сейчас происходит? Нам нужно не только собраться как можно скорее, но и уничтожить все, что мы успели здесь создать. Почти все. Биореакторы с их содержимым, полученные культуры, документацию — все, что не должно попасть в чужие руки.

Двое человек подвезли к грузовику тележку с картонными коробками и перенесли их в кузов. Двали поставил в распечатке галочку.

— Давайте вы и ваш друг сядете ко мне в машину, какое-то время мы сможем проехать вместе — тогда и поговорим. Но сейчас я не могу отрываться от срочных дел. Ваш отец, мисс Адамс, — прибавил он, — был очень смелым и принципиальным человеком. Мы с ним расходились во мнениях по некоторым вопросам. Но я питал к нему глубочайшее уважение.

«Это уже что-то», — подумала Лиза.

Турк проснулся рано. Его разбудила беготня в холле, и он постарался осторожно выбраться из постели, не потревожив Лизу, которая в какой-то момент ночью перебралась к нему. Она лежала, наполовину завернувшись в оде ял о, тихо посапывая, словно нежное творение какого-то всемилостивейшего бога. Он размышлял, как она восприняла то, что он рассказал ей вчера. Ей ведь нужно было не просто знать, что он на самом деле натворил. Он хотела от него одного: взаимного доверия. Может, этого с лихвой достаточно, чтобы отправиться с ней в Калифорнию? В ее родительский дом?

Он пошел искать ибу Диану с намерением предложить свою помощь: все вокруг разбирали и таскали что-то. Было ясно, что Четвертые готовятся покинуть поселок. Когда он наконец нашел Диану в столовой, она объяснила ему, что на такой случай в любой коммуне Четвертых существуют детальные инструкции, предписывающие, кому что делать. Он собрался было приготовить завтрак, однако, вспомнив, что пора будить Лизу — если она еще сама не встала, — поспешил обратно в спальню.

Но вынужден был остановиться на пол пути, увидев мальчика, выглядывающего из-за двери в коридор. Это не мог быть никто другой, кроме того мальчика, о котором говорила Диана. Мальчик-полугипотетик. Турк мысленно представлял себе какого-то несуразного мутанта. Но перед ним находился самый обычный ребенок, на вид даже младше своих двенадцати, щекастый и большеглазый.

— Привет, — осторожно сказал Турк.

— Ты новенький, — сказал мальчик.

— Да, мы прилетели вчера ночью. Меня зовут Турк.

— Я видел вас во дворе. Тебя и еще двоих. Меня зовут Айзек.

— Рад познакомиться, Айзек. Похоже, сегодня тут все очень заняты.

— Только не я. Мне ничего не дали делать.

— Мне тоже.

— Они собираются взрывать биореакторы, — доверительно сообщил мальчик.

— Неужели? Они тебе сами так сказали?

— Нет. Просто…

Мальчик вдруг замкнулся. Его глаза странно расширились, а их радужка заискрилась золотыми блестками.

— Эй! Друг! С тобой все в порядке? — обеспокоился Турк.

— Просто… я вспомнил… — В шепоте мальчика послышался ужас. Он пошатнулся и стал падать. Турк подхватил его под руки и позвал на помощь.

— Просто я вспомнил…

— Что, Айзек? Что ты вспомнил?

— Слишком многое, — сказал мальчик и расплакался.

ГЛАВА 18

Еще затемно Брайан Гэйтли уже сидел в транспортном самолете, готовящемся взлететь, в центральном аэропорту Порт-Магеллана. Брайан был пристегнут ремнями к трехместной скамье, слева от него сидел Зигмунд, справа Вейль, сзади — вооруженные люди в форме американских ракетчиков, но без нашивок и знаков отличия. Стены салона были настолько обшарпаны, что по комфорту самолет мог сравняться разве что со складом стройматериалов. Уже светало, насколько можно было разглядеть Сквозь крохотные как амбразуры иллюминаторы.

Вейль приказал Брайану явиться в аэропорт задолго до рассвета.

— Если возникнет необходимость вести переговоры и привлечь в качестве посредника мисс Адамс, лучше, что бы с ней разговаривали вы, а не кто-то, кого она не знает. Как вы считаете?

Как он мог считать?.. «Надо же было вляпаться в такое дерьмо!» Но и отказаться он тоже не мог. Возможно, ему придется защищать Лизу. Разумеется, он сделает все, что в его силах, чтобы она не попала на допрос к этим грубым функционерам и их подопечным. Она оказалась не в том месте не в то время. Но это еще не преступление. Брайан надеялся, что ему удастся избавить ее от ареста. Не говоря уже о худшем. Как только он вспоминал о той фотографии, у него начинали пульсировать виски.

— Я постараюсь помочь чем смогу.

— Спасибо. Мы ценим вашу готовность и… понимаем, что для вас это не совсем привычная работа.

Его привычная работа! Это уже звучало смешно. Он пришел в Генетическую Безопасность потому, что почувствовал в себе талант администратора, и потому, что дядя (приходившийся отцу двоюродным братом шеф бюро УГБ в Канзас-Сити) гостеприимно распахнул перед ним двери Управления. Тогда он верил в «святое дело» УГБ. Во всяком случае, настолько, насколько это было необходимо дни исполнения служебных обязанностей. Сохранить биологическое наследие человечества от мошеннического клонирования, незаконных генно-инженерных вмешательств, марсианских препаратов а разве это действительно не святое дело? Подобные управления и комитеты существо вали почти во всех странах мира. Как и общая для всех законодательная база — свод рекомендаций, разработанных правительством США. (и в соответствии со Штутгартски ми соглашениями принятый остальными государствами) Все ясно, все прозрачно.

А если где-то, на не столь публичных этажах УГБ, и пыли потайные кабинеты, двери без табличек, за которыми разрабатывались и претворялись в жизнь не совсем благовидные операции против врагов генетического здоровья человечества, — что в этом удивительного? Кому полагалось знать об этом по долгу службы, те знали. Брайану не полагалось. В таких вопросах — особенно если речь заходила об Исполнительном комитете — его излюбленной формой очистки совести было неведение. Разумеется, не псе можно делать легально и открыто. Это и ребенку понятно.

И все-таки что-то в этом всегда его отвращало. Он был по натуре приверженцем правил, а не хаоса. Закон — садовник, без которого люди не способны вести себя по-людски. А за оградой сада — безжалостное, клыкастое и зубастое. «За оградой» находились, в частности, Зигмунд и Вейль, с их оскаленными улыбками, их вооруженным до зубов спецназом, как символ всего этого — фотография Томаса Джинна. И еще одна фотография…

Самолет поднялся в воздух и лег на крыло, огибая прибрежные горы, отделяющие от моря пустынную часть материка. Именно они приняли на себя наибольшее количество осадков пепла. «Будем в Кубелике через час», — сказал Вейль. Брайан однажды проезжал через Могилу Кубелика — во время ознакомительной поездки по континенту, когда прибыл сюда из Штатов. В этом богом забытом городишке не было ничего, кроме глинобитных домиков и бензоколонок, обслуживающих трафик к нефтеносным пескам Руб-эль-Хали и обратно, через перевал Мади к восточному побережью. По словам Вейля, там, в пустынных предгорьях к северо-западу от Кубелика, обосновалась коммуна каких-то эксцентричных чудаков. Или же нелегалов-Четвертых — судя по тому, что на снимках с воздуха, сделанных несколько часов назад, был виден маленький самолет Турка Файндли, приземлившийся недалеко от коммуны.

Теперь предстояли захват и зачистка поселка. «Обойдется ли без насилия?» — думал Брайан. Ему хотелось верить что весь этот арсенал оружия в руках спецназовцев — всего лишь маскарад для устрашения. Как известно, Четвертые не агрессивны. Курс, продлевающий жизнь, одновременно прививает иммунитет к проявлениям жестокости. Кровопролитие ни к чему. А если оно и будет, Лизу это никак не должно затронуть, Он проследит за этим. По крайней мере мысленно он был готов к подвигам.

Все произошло очень быстро.

Длины и ширины полосы в Кубелике едва хватало для посадки самолета такого размера. Как только он затормозил в конце разбитого бетонного полотна, грузовой люк распахнулся, спецназовцы организованно выскочили и построились. В красноватых лучах утреннего солнца их дожидалось несколько небольших внедорожников. Эти машины с открытым верхом на местном жаргоне назывались «петухами» из-за того, что их передвижение по пересеченному рельефу пустыни напоминало прыжки птицы, не умеющей летать. Зигмунд, Вейль и Брайан сели в одну из них. Зигмунд крутанул руль, и они понеслись вслед за конвоем.

Это была далеко не самая приятная поездка в жизни Брайана. Даже в столь ранний час духота и зной казались нестерпимыми. В Кубелике Брайан только и успел увидеть что гараж, заправку со свалкой ржавых запчастей, остов грузовика, лежавшего на гальке, словно скелет какого-то допотопного ящера. Вскоре они свернули с основной дороги и понеслись с грохотом по скальной тропе, идущей параллельно линии гор.

Прошло уже не меньше часа. Молчание нарушали только хриплые крики Зигмунда, пытающегося с кем-то связаться по рации. Переговоры (насколько Брайан мог их разобрать) состояли из непонятных позывных и команд. Наконец конвой перевалил за холм с крошечным ручейком — и коммуна Четвертых оказалась вдруг прямо перед и ими. Машины группы захвата рванулись вниз, взметая столбы пыли, но Вейль вдруг резко дернулся и заглушил мотор. Наступила тишина, — относительная, конечно, но у Брайана от нее зазвенело в ушах.

Зигмунд снова принялся пронзительно кричать — сперва в рацию, а потом Вейлю. Что-то вроде «Отставить!» и «Обратно!».

— Они ушли отсюда, — сказал Вейль Брайану. — Видите следы? Штук двадцать машин, не меньше.

— Но вы же можете по крайней мере осмотреть местность?

— Если только сумеем обезвредить все, что они после себя оставили. В таких случаях они…

Его слова прервала яркая вспышка внизу.

Брайан смотрел на поселок Четвертых: секунду назад там стояли четыре дома с двориком посередине — теперь на этом месте было только разрастающееся облако пыли и дыма.

— Черт! — только и успел сказать Вейль. Взрывная волна настигла их секундой позже. Брайану показалось, что от грохота у него сейчас разорвутся легкие и треснут ребра. Он крепко зажмурился. Но вторая ударная волна лишь огрела его своим горячим крылом и пронеслась мимо.

Поселок исчез. Брайан твердил себе: «Лизы там не было. Там никого не могло быть».

— …они минируют… — договорил Вейль.

— Что?!

Минируют, чтобы нам не достались их реакторы и образцы. Мы опоздали.

Лицо Вейля было бледным от пыли, поднятой взрывом. Группа захвата поспешно возвращалась назад.

— А Лиза?..

— Остается только предположить, что она ушла вместе со всеми.

— Куда?..

Они не стали бы уезжать все скопом. Посмотрите на следы. Все разъехались в разных направлениях. Часть машин мы, конечно, перехватим. Если повезет, то возьмем Лизу и прочих главных игроков. Если бы знать раньше, можно было бы послать беспилотники. Но у нас не было времени, да и все беспилотники сейчас на Дальнем Западе из-за этих чертовых поломанных нефтяных вышек.

Зигмунд все еще рычал в свою рацию. Потом он выключил ее и сказал Вейлю:

— Самолета нет.

Видимо, он имел в виду самолет Турка Файндли. Самолета нет. Они улетели. Брайан не знал, радоваться ему или огорчаться.

— По крайней мере самолет мы выследить сможем, сказал Вейль.

А с ним и Лизу.

Брайан оглянулся на руины поселка. Из недр пустыни, развороченных взрывом, валил черный дым, повсюду вспыхивали и гасли язычки огня. От кирпичных и глинобитных домиков, только что стоявших на этом месте, не осталось ничего.

Заночевали они в Кубелике, в мотеле с черепичной крышей. Зигмунд, Вейль и Брайан заняли один номер с двумя кроватями и железной койкой. Брайану, естествен но, досталась койка.

Большую часть дня он провел, слушая, как Зигмунд звонит и отвечает на звонки. В разговорах все время упоминался Исполнительный Комитет.

Ночью, не в силах заснуть на своей койке и замерзая, несмотря на древний дребезжащий обогреватель, Брайан наконец задумался: а знают ли они о последнем звонке Лизы?

Записывались ли его разговоры? Номер, с которого звонила Лиза, был ему незнаком. Скорее всего — пользованный мобильник с небольшой суммой на анонимном счету, гак что засечь ее они не могли. Да и в самом разговоре не было практически ничего, что можно вменить ему в вину. Не считая того факта, что Брайан о нем не доложил. Что бросало тень на его лояльность и дискредитировало его как сотрудника УГБ.

Ему хотелось осерчать на Лизу. За ее бессмысленное впутывание во всю эту историю, за навязчивое желание во что бы то ни стало раскопать правду об отце, словно это какая-то тема для мемуаров… Но он понимал, что сердит не на нее, а на себя. На то, что у него с ней ничего не вышло.

Сообщения о ходе облавы на беглецов стали приходить еще до рассвета. Зигмунд орал в трубку, а Брайан поспешно одевался.

Как он понимал, успех был половинчатым.

— Как минимум половина лагеря все еще на свободе, — сказал Вейль. — Наши ребятки задержали три машины, в общей сложности пятнадцать человек. Пока никого из главных фигурантов. Но есть и хорошие новости…

Брайан, собравшись с духом, слушал.

— Хорошая новость в том, что самолет, зарегистрированный на Турка Файндли, попытался заправиться на одном аэродромчике в паре сотен миль отсюда к западу. Менеджер обратил внимание, что самолет в розыске — работодатель мистера Файндли хочет его конфисковать, чтобы вернуть убытки, — и позвонил в правительство, а там один человек любезно передал эту информацию нам. Наши ребята приехали и взяли пилота и пассажиров. Один мужчина и три женщины. Все отказываются себя называть. Лиза там? — спросил Брайан.

Может, да, может, нет. Пока не знаем. А с ней могут быть и более ценные объекты.

— Лиза не объект! Пожалуйста, не называйте ее так.

— Она сама себя им сделала, когда сбежала.

Но хотя бы не самый ценный, подумал Брайан, уцепившись за эту мысль.

— Я смогу с ней поговорить?

— Если поторопимся, то успеем туда к полудню, — ответил Вейль.

Когда Могила Кубелика скрылась позади, Брайан задумался, кто такой этот Кубелик и почему он похоронен в та ком странном месте[19]. Ни один из его спутников не мог ответить на этот вопрос. Они миновали скопление домов, и Зигмунд повел машину в сторону от гор, на запад, навстречу ров ному как лезвие горизонту. В утреннем зное дорога вперед и колыхалась, словно неправдоподобное видение.

Рация Зигмунда молчала, и он тщетно пытался заставить ее заработать, одной рукой держась за руль, а другой колотя по ней кулаком. Даже между машинами конвоя, ехавшими на значительном расстоянии друг от друга — к группе захвата присоединились еще три тяжелых грузовика с солдатами, — связь то и дело прерывалась. Вейль не мог понять, в чем дело.

— Между этими местами и западным побережьем висит полдюжины аэростатов, и ни один из них не делает того, что должен! Хорошо хоть, с аэродромом была связь. Чтоб их всех!..

Но Брайану бросилось в глаза и кое-что похуже проблем со связью. Он видел плотный встречный поток — при чем не только транспорта нефтекомпаний, но и множества частных автомобилей. Некоторые до того были помяты и облеплены песком, что непонятно было, как они вообще способны передвигаться. Это походило на массовое бегство из Руб-эль-Хали. Скорее всего именно так дело и обстояло. Там могли произойти очередные подземные толчки… или еще что-нибудь.

Шестью милями дальше грузовики конвоя съехали на усыпанную гравием обочину и остановились. Зигмунд и Вейль вышли из машины и заговорили с командиром этой полувоенной колонны. Брайан не слышал, о чем они говорят, но их беседа больше походила на стычку. Он стоял у дороги, глядя на поток машин, движущихся с запада. Эта пустыня, думал он, зловеще напоминает Юту. То же пыльное голубое небо на горизонте, тот же оцепенелый дневной жар. Когда гипотетики конструировали планету, заботил ли их облик этой пустыни, и если да, то почему? Но Брайан сомневался, что они настолько педантичны. В его представлении, их интересовали исключительно долгосрочные результаты. Посеять семя, и пусть природа сама доделывает остальное. Пока не взрастет урожай — что бы он собой ни представлял… и чем бы потом ни обернулся.

Здесь почти ничего не росло. Только причудливые пучки прутьев, которые местные жители называли кактус-травой, — но даже они казались Брайану убитыми здешним зноем. Среди коричневых пятен кактус-травы виднелась одна прогалина с более яркими цветами. За неимением лучшего занятия, он нагнулся и стал их рассматривать. Он был не спец в ботанике, но этот цветок выглядел явно чужеродным для этой сухой пустоши. Брайан протянул руку и потрогал его. Цветок оказался холодным, мясистым и вызывал омерзение. Стебель его загибался. Цветок — если это только можно было назвать цветком, — висел головой вниз.

Что это такое?..

Брайан ненавидел эту чертову планету с ее беспредельной чужеродностью. Ее безысходным кошмаром, маскирующемся под нормальность.

В конце концов они съехали с шоссе и оказались на летном поле. Пара цилиндрических конструкций из гофрированного железа, две бетонированные полосы под прямым углом одна к другой, несколько топливных колонок, двухэтажная башня из рыхлого кирпича с пузырем радара на крыше. Здесь приземлялись в основном самолеты нефтяных компаний, доставлявшие сотрудников в Руб-эль-Хали и обратно. Сейчас на площадке перед ангаром находился только один самолет: маленький, крепенький бело-голубой «Скайрекс» Турка Файндли, жарившийся на солнцепеке.

Колонна остановилась у ворот ближайшего павильона. Брайану было слегка не по себе выходить из машины. Его страхи снова ожили. Страх за Лизу, но — еще глубже — перед Лизой. Перед тем, что она скажет ему и какие выводы сделает (справедливые или нет), увидев его в компании таких людей, как Зигмунд и Вейль.

Возможно, он сумеет помочь ей. Это было единственное, чем он мог себя ободрить. Она вляпалась в историю — опасную, плохую историю. Но для нее было еще не все потеряно. Если она скажет на допросе то, что нужно, будет отрицать соучастие, назовет настоящих виновников, согласится сотрудничать со следствием, — возможно, ему и удастся спасти ее от ареста. Разумеется, ей придется отправиться домой, забыть об Экватории и своем дурацком журналистском расследовании. В свете событий последних дней она, как-никак, не должна была теперь смотреть столь свысока на перспективу возвращения в Штаты. Возможно, она даже наконец поймет цену того, что он делал для нее раньше и собирался делать впредь.

Он прибавил шагу, чтобы догнать Зигмунда с Вейлем. Они пробежали мимо горстки служащих аэродрома и вбежали в коридор, который вел к дверям крошечного помещения, где дежурил охранник в грязно-синей форме.

— Подозреваемые там? — спросил Зигмунд.

— Там, все четверо.

— Давайте-ка на них поглядим.

Охранник открыл двери. Зигмунд вошел первым, за ним Вейль, последним — Брайан. Оба оперативника тут же остановились как вкопанные, так что Брайану пришлось вытягивать шею, чтобы заглянуть поверх их плеч.

— Суки! — сказал Зигмунд.

За ржавым столиком посреди комнаты сидели три женщины и один мужчина. Все четверо были прикованы наручниками к стульям.

Мужчине, судя по внешнему виду, было лет шестьдесят. Или того больше, учитывая «четвертость». Он был седоволосым, худым, темнолицым — то есть это был не Турк Файндли!

Три женщины были примерно того же возраста. Ни одна из них не походила на Сьюлин Муа. И уж тем более на Лизу.

— Подстава, — сказал Вейль, срывающимся от злости голосом.

— Выясните, кто такие и что им известно, — приказал Зигмунд страже, дожидающейся за дверью.

Вейль потянул Брайана за собой наружу.

— С вами все в порядке?

— Почти… — справился с собой Брайан. — То есть я хотел сказать, да.

С ним было не все в порядке. Ему представились головы четырех этих пленников, размозженные пулями. Может, их тела вынесет волна на какой-то скалистый берег, а может, закопают здесь, просто зароют в песок. Палачи заставят их заплатить за долголетие.

ГЛАВА 19

Еще до наступления сумерек машина Двали была уже далеко на севере. В те минуты, когда Лизе удавалось кое-как собраться с мыслями, она пыталась составить себе приблизительное представление о нем. Все-таки он был Айзеку кем-то вроде отчима.

Лиза с Турком втиснулись в большой внедорожник, из тех махин с такими рессорами и шинами, что способны одолеть любой рельеф. В нем легко помещались шесть человек, но сейчас в нем ехали семеро: Двали, Лиза, Турк, Диана, миссис Рэбка, Сьюлин Муа и Айзек.

Турк был за то, чтобы отправиться в путь на его «Скайрексе», но Двали и миссис Рэбка с ним не согласились: самолет куда легче выследить и труднее спрятать, чем маши ну на дороге. Самолет можно использовать в качестве прикрытия, сказал Двали. Четверо самых пожилых людей в коммуне, один из которых был квалифицированным пи лотом, вызвались отправиться на нем на Запад. «Вероятно, их схватят, мы их больше никогда не увидим, — сказал Двали — но они знают, на что идут». Лиза не переставала поражаться этой особенности марсианского курса долголетия: продлевая жизнь, он делал нестрашной смерть.

— Может, он и от страха безденежья лечит? — невесело пошутил Турк.

Когда они тронулись в путь, за ними из поселка выехало еще около дюжины машин. Все направлялись в разные стороны — одни по дорогам, другие прямиком через пустыню. Поселок был заминирован не только потому, чтобы ничего не попало в руки Генетической Безопасности, но и чтобы свести к минимуму возможность выследить и опознать беглецов. Они отъехали уже слишком далеко, чтобы видеть сам взрыв, но на каком-то из поворотов Лиза заметила облачко дыма на горизонте.

— Доктор Двали, — спросила она, — а вы уверены, что там никто не пострадал? Если они приехали туда раньше, до взрыва…

— УГБ знает, чего ожидать в таких случаях. Если они видят, что в поселке никого нет, они понимают, что он заминирован.

— Ну, а если они вдруг не перестраховались? Или таймер сработал не вовремя?

Двали пожал плечами:

— Ничего нельзя гарантировать в этой жизни.

— Я думала, что Четвертые неспособны к жестоким поступкам.

— Мы просто более чувствительны к чужому страданию, чем обычные люди. Потому и более уязвимы. Но это не делает нас глупцами. Иногда приходится рисковать, что поделаешь.

— Рисковать чужими жизнями?

Сьюлин Муа, — которая Лизе чем-то напоминала худую индейскую куклу[20], а не марсианку, — сардонически улыбнулась в ответ:

— Как вы, наверное, уже поняли, мы не святые. Мы тоже часто оказываемся перед выбором. И часто выбираем не то, что нужно.

Двали собирался ехать всю ночь, но Турк убедил его сделать привал. Они остановились на поляне посреди невысоких остроконечных сосен, покрывавших все западные склоны экваторианского горного водораздела. Поскольку здесь довольно часто случались дожди, то даже нашелся ручеек, из которого можно было набрать питьевой воды. Вода в нем оказалась холодной — видимо, ручеек брал начало гораздо выше, в ледниках. Этот холодок навеял Лизе приятные воспоминания — о той зиме, когда они с отцом ездили кататься на лыжах в Гштад[21]. Ей тогда исполнилось десять. Солнце на снегу, скрип канатной дороги, звонкий смех в морозном воздухе. Другой мир, другое время, другая жизнь.

Лиза помогла Турку разогреть на горелке мясные консервы и овощное рагу. Он хотел приготовить обед и погасить горелку до того, как стемнеет, — на случай, если в погоню за ними пошлют беспилотники с инфракрасными сканерами. Доктор Двали сомневался, что преследователи могут искать их так далеко, да и большая часть подобной техники была сейчас сосредоточена вокруг разрушенных нефтепромыслов. Турк был того же мнения, но полагал, что предосторожность им не помешает.

По дороге на север, преодолевая предгорья, они обсуждали дальнейшие планы. Вернее, обсуждал в основном Турк — Четвертые были не слишком словоохотливы. Турк с Лизой намеревались пробираться дальше на север, до Нью-Камберленда, где можно было поймать автобус, идущий через перевал Фароа на побережье. Что до Четвертых, у них, несомненно, было какое-то свое место назначения, но какое — знали только они сами.

Место, где они смогут и дальше заботиться о мальчике, как верилось Лизе. Айзек не очень-то походил на обычного ребенка. Его рыжие волосы были коротко подстрижены кем-то, кто исполнял в коммуне обязанности парикмахера, — должно быть, самой миссис Рэбка, — при помощи кухонных ножниц. Широко посаженные глаза придавали ему сходство с птицей, а вокруг зрачков были крапинки золота. Весь день он почти не разговаривал, но чувствовалось: что-то не дает ему покоя, и Лиза не могла понять что. При каждом повороте дороги он то мрачнел, то стонал, то, наоборот, вздыхал с облегчением. А к концу дня у него резко подскочила температура — «опять», сказала миссис Рэбка.

Сейчас он спал на одном из задних сидений. Окна в машине были открыты, чтобы впустить горный воздух. День выдался жарким, но солнце уже приблизилось к горизонту, и Лизу предупредили, что ночью может стать довольно холодно. У них с собой было только шесть спальников — зато качественных, способных защитить от холода, — а кто-то мог при необходимости переночевать и в машине. Дождя вроде бы не ожидалось, но Турк натянул между деревьями кусок брезента, хоть это и было не бог весть каким укрытием.

Лиза помешивала рагу в кастрюле, Турк тем временем готовил кофе.

— Да, с самолетом получилось скверно.

— Я бы так и так его лишился.

— Что ты собираешься делать после того, как вернемся на побережье?

— Это зависит от обстоятельств, — сказал Турк.

— Каких обстоятельств?

— Многих. — Он посмотрел на нее, скосив глаза, словно издали. — Может, снова пойду в море… если ничего другого не подвернется.

— Или же мы можем вернуться в Штаты, — сказала она, не уверенная, как он воспримет это «мы». — Твои проблемы с законом, они ведь, в общем, уже закончились, да?

— Но могут начаться опять.

— Тогда нам придется придумать что-нибудь другое. — Местоимение, оброненное ею, висело в воздухе, словно не разбитая пиньята[22].

— Думаю, у нас получится.

У нас.

Солнце в красноватой дымке садилось за горизонт. Обед был готов. Турк ел торопливо, почти не разговаривая. Диана с марсианкой сидели поодаль на поваленном дереве, о чем-то сосредоточенно и негромко беседуя. Миссис Рэбка суетилась вокруг Айзека, уговаривая его поесть.

Доктор Двали остался в одиночестве, и Лизе наконец то представился случай поговорить с ним наедине. Пока Турк мыл посуду, она подошла к Двали. Он взглянул па нее угрюмо, словно мрачный филин, но не стал возражать, когда она села радом.

— Вы хотели спросить меня о вашем отце? — сказал Двали.

Лиза кивком подтвердила.

— Мы были с ним друзьями. — Его слова звучали как отрепетированная речь. — Больше всего меня восхищала в нем любовь к своей работе. Но не в узком смысле. Он любил ее именно потому, что умел смотреть на вещи широко. Понимаете, о чем я говорю?

— Нет, не совсем. — Она-то понимала. Но хотела услышать это от него.

Двали наклонился и зачерпнул рукой горстку земли.

— Что у меня в руке?

— Перегной. Опавшие листья. Может, пара жучков.

— Перегной, минеральные компоненты, ил, биомасса, удобряющая саму себя и превращающаяся в азот, фосфор и калий. Споры грибов и, разумеется, насекомые. — Он отшвырнул землю в сторону. — Почти все, как на Земле, хотя кое-какие детали отличаются. На уровне геологического строения сходство двух планет еще более очевидно. Гранит остается гранитом, сланец сланцем, но они присутствуют здесь в других пропорциях. Тектоническая активность здесь слабее земной. Платформы материков смещаются и разрушаются с другой скоростью. Разница температур между экватором и полюсами не так велика. И всё же главная особенность этого мира — его фундаментальное сходство с Землей.

— Потому что гипотетики создали его для нас?

— Может быть, строго говоря, и не для нас — но, безусловно, — создали. Или по крайней мере модифицировали. А это переводит наши исследования в плоскость совершенно новой дисциплины: не просто геологии и биологии, а своего рода планетарной археологии. Эта планета испытала глубокое воздействие со стороны гипотетиков задолго до эволюции человека, за миллионы лет до Спина, за миллионы лет до Арки. Это кое-что говорит об их методах и невероятной способности планировать на целые эпохи вперед. Может, это даже когда-нибудь приоткроет нам их конечные цели, если уметь правильно ставить вопросы. Именно в таком духе мыслил ваш отец. Он никогда не терял из виду этого фундаментального измерения научной истины, не переставал перед ней преклоняться.

— Планета как артефакт, — сказала Лиза. Его последняя книга, — кивнул Двали. — Вы читали ее?

— Только вступление.

Ну и кое-какие заметки, чудом спасенные от матери, когда на ту нашел очередной приступ «генеральной уборки».

— Жаль, что ничего больше не сохранилось. Это была очень важная работа.

— Вы разговаривали с ним именно на эти темы?

— Да, и довольно часто.

— Но не только об этом?

— Конечно, не только. Мы говорили также о марсианах — о том, что им может быть известно о гипотетиках. Он был в курсе, что я Четвертый.

— Вы сами ему об этом сказали?

— Да, я поделился с ним этой маленькой тайной.

— А можно спросить почему?

— Потому, что это его очень интересовало. Потому, что он был человеком, которому можно доверять. Понимающим, как устроен мир. — Двали улыбнулся. — Но, главное, потому, что он мне очень нравился. Как он относился к этому… к «четвертости»?

С любопытством.

— А он никогда не говорил о желании пройти этот курс самому?

— Не могу утверждать, что он об этом не думал. Но он никогда не обращался по этому поводу ни ко мне, ни, на сколько я знаю, к кому-то еще. Не мне вам рассказывать, мисс Адамс, как он любил свою семью. Как и все, я был потрясен, когда узнал об его исчезновении.

— А вы посвящали его в свое начинание? Насчет Айзека?

— Да, я говорил с ним об этом, когда все было еще па стадии обсуждения. — Двали отхлебнул кофе. — Он бы и категорически против.

— Но не сообщил никому о вас. Как и не сделал ничего, чтобы вам помешать.

— Нет, конечно, он никому не сообщил, но у нас были с ним на эту тему серьезные споры. Это стало началом разлада между нами.

— Но до окончательного разлада, как я понимаю, не дошло?

— Разумеется, нет. Потому что, несмотря на все наши разногласия, он понимал, что это работа необходимая, безотлагательная. — Двали наклонился ближе, и Лиза испугалась, что он сейчас возьмет ее за руки — ей казалось, она этого не вынесет. — Как и меня, его захватывала идея реального и ощутимого контакта с гипотетиками. С координирующим разумом, который управляет машинами. Он чувствовал, насколько это важно. Не только для нас, но и для всех грядущих поколений, для всего человечества.

— Вы, наверное, были разочарованы, когда он отказался вам помогать?

— Мне не нужна была ничья помощь. Мне было важно его одобрение. То, что он так отнесся к этому, меня действительно огорчило. Какое-то время мы просто больше об этом не говорили. А когда проект приобрел реальные очертания, я уехал из Порт-Магеллана и больше никогда не видел Роберта.

— Это было за полгода до его исчезновения.

— Да.

— Вам известно что-нибудь об этом?

— О том, как он исчез? Нет, ничего не известно. Тогда в Порту появился Исполнительный Комитет. Среди прочих, они искали и меня, поскольку узнали о нашем проекте. Когда Роберт пропал без вести, я решил, что его взяли угэбэшники. Ему ведь было известно, куда мы уехали. Но я не могу утверждать ничего наверняка. Меня тогда не было там.

— Большинство из тех, кто попадает на допрос в УГБ, потом возвращаются обратно, — сказала Лиза. Хотя сама она уже знала и другое.

— Не все.

— Он не был Четвертым. Зачем им было расправляться с ним? — Она не могла заставить себя сказать прямо: «Зачем им было его убивать».

— Он был по своей природе нонконформистом. С их точки зрения, такие люди — уже враги.

— Вы достаточно хорошо знали его, чтобы так говорить?

— Мисс Адамс, вот уже двадцать лет, как я прошел курс Четвертого возраста в Бангалоре. Я не всеведущий, но умею разбираться в людях. Самому Роберту было особенно нечего скрывать. Просто он что думал, то и говорил.

Его убили. Это всегда казалось Лизе самым правдоподобным объяснением, хотя все могло оказаться и хуже, чем она себе представляла. Роберт Адамс убит, а те, кто его убил, никогда не понесут наказания. Но это была как бы история в истории. Снаружи одна — страшная, внутри — другая: история его жажды истины, его веры и силы его убеждений.

Должно быть, на ее лице читалось что-то из этих мыслей. Двали смотрел на нее с сочувствием и беспокойством.

— Понимаю, все это вряд ли вам поможет. Мне очень жаль.

Лиза поднялась на ноги. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме холода.

— Можно спросить вас еще кое о чем?

— Да, конечно.

— А как вы сами расцениваете свой проект? Оставляя в стороне судьбы человечества: что вы думаете о том, что ребенок — просто ребенок — оказался в таком положении, как Айзек?..

Двали отставил в сторону чашку, выплеснув в сердцах остаток кофе на землю.

— Айзек никогда не был «просто ребенком», как вы говорите. Он всегда был таким, какой есть. И, если б я мог, я бы с радостью поменялся с ним участью. С радостью, мисс Адамс.

Она прошла через палаточный лагерь и подошла к Турку, сидящему в круге света и вертящему в руках приемник. Вот он — пример человека пропащего и всегда возрождающегося.

— Приемник сломался?

— С аэростатов нет ничего, и порт молчит. Последнее, что я слышал, — это сообщения о новых толчках на западе.

Нефтедобыча была и будет для Порта вечной навязчивой идеей, если не символом веры.

Турк посмотрел на нее пристально:

— Что-то не так?

— Ничего, просто устала, — сказала Лиза.

Она заварила еще один кофейник и напилась кофе достаточно, чтобы не дать себе задремать, хотя остальные уже собирались спать. Наконец — как она и надеялась — все разошлись, и она осталась наедине со старой марсианкой. Сьюлин Муа.

Лиза побаивалась Сьюлин Муа, которая напоминала ей своим видом подслеповатую старушку у светофора. Ее возраст, время, проведенное в странствиях, окружали ее незримой аурой. Лизе понадобилось немало храбрости, чтобы решиться сесть рядом с ней у костра. Дрова почти прогорели, превратившись в мерцающую, выеденную изнутри огнем и раскаленную по краям труху.

— Зря вы меня боитесь, — сказала марсианка.

— Вы что, мысли читаете?.. — вырвалось у Лизы.

— У вас и так на лице все написано.

— Я вас не боюсь. — Действительно, ее страх был слегка наигранным.

Сьюлин улыбнулась, обнажив мелкие белые зубы.

— Я бы на вашем месте, наверное, тоже чувствовала себя немножко некомфортно, учитывая все, что обо мне говорят. Рассказывают, что я злобная старуха с Марса. Ходячая легенда и миф, жертва наводнения, — она постучала по черепу, — моральный авторитет с эксклюзивной историей…

— Неужели вы сами себе такой кажетесь?

— Нет, конечно, но узнаю карикатуру. Вы потратили немало времени и сил, чтобы разыскать меня, мисс Адамс…

— Зовите меня по имени.

— Хорошо, Лиза. У вас еще осталась та фотография, которую вы всем показывали?

— Нет.

По настоянию Дианы она уничтожила ее при отъезде из деревни минангкабау.

— Отлично. Ну, вот мы здесь. Нас никто не слышит, так что можем поговорить.

— Когда я стала искать вас, я и понятия не имела…

— Что это привлечет внимание УГБ и доставит мне неприятности? Не за что извиняться. Вы знали столько, сколько знали, а чего не знали, того знать не могли. Вы хотите спросить меня о Роберте, как и почему он умер.

— Вы точно знаете, что он умер?..

— Разумеется, нет. Но я разговаривала с людьми, которые видели, как его схватили, и не могу представить, что бы это могло кончиться чем-либо иным. Простите, что так резко. Если б он мог вернуться в семью — он бы вернулся.

«Резко, — подумала Лиза, — но очень похоже на правду».

— Его забрала Генетическая Безопасность?

— Одно из подразделений так называемого Исполни тельного Комитета.

— Они искали доктора Двали и его единомышленников?

— Да.

— И вы тоже…

— Да, по несколько другим причинам.

— Вы хотели помешать им создать Айзека?

— Да, я хотела не дать им поставить жестокий и скорее всего бессмысленный эксперимент на живом человеке.

— Но разве это противоречит целям Генетической Безопасности?

— Тем, которые прокламируются, конечно, нет. Но неужели вы думаете, что организации наподобие УГБ действуют в рамках закона?.. Если б они знали, как это сделать, они бы уже понастроили бункеров, посадили туда три тысячи Айзеков, прикрутили им к головам датчики и приставили к каждому охранника с револьвером.

Лиза помотала головой, чтобы собраться с мыслями.

— Как вы познакомились с моим отцом?

— Когда я приехала в Экваторию, первым человеком, который мне помог, была Диана Дюпре. У земных Четвертых нет формальной иерархии, но в любой коммуне есть авторитетная фигура, без которой не обходится ни одно важное решение. На восточном побережье такой была Диана. Я рассказала ей, зачем ищу Двали. И она дала мне имена людей, которые могли бы мне пригодиться, — не только Четвертых. Двали дружил с вашим отцом. Я тоже с ним подружилась.

— Как сказал Двали, он располагал к доверию…

— Да. А главное, у него была какая-то непостижимая вера во врожденную доброту людей. Эта вера порой оказывала ему дурную услугу.

— Зато оказала добрую услугу Двали?

— Я думаю, ваш отец далеко не сразу разобрался, что представляет собой на самом деле Двали.

— А что он собой представляет?

— Человека с громадными амбициями, фатально неуверенного в себе, и с невообразимо гибкой совестью. И тем не менее ваш отец никому не хотел рассказывать ни о его планах, ни о том, куда он уехал. Даже мне.

— И все-таки рассказал?

— Когда мы познакомились поближе. Сперва мы долго беседовали на космологические темы. Это был его уникальный способ оценки людей. Больше я, наверное, такого человека не встречала. Он как-то сказал: о людях можно многое узнать по тому, как они смотрят на звезды.

— Но если он рассказал вам, куда уехал Двали, почему тогда вам не удалось все это предотвратить?

— Потому что Двали был достаточно хитер, чтобы изменить планы, как только покинул Порт. Вашему отцу он говорил, что собирается основать коммуну на западном побережье, где до сих пор ничего нет, кроме нескольких рыбацких деревень. Так сказал мне Роберт. Без сомнения, то же самое он повторил и на допросе в УГБ.

— Двали думает, что его убили из-за того, что он отказался давать показания…

— Что он их давать не собирался — безусловно. Но — судя по тому, что я знаю об их методах допроса, — это не так-то легко. Понимаю, как вам больно это слышать, Лиза. Мне очень жаль, но такова правда. Роберт рассказал мне про Двали, потому что был убежден, что его надо остановить. Он поверил, что я смогу сделать это, не причинив вреда ни самому Двали, ни другим Четвертым. Если он потом и раскололся в УГБ, то только потому, что его дожали. Но, Лиза, это уже не имело серьезного значения. Двали не нашли на западном побережье. Его никогда там не было. Генетическая Безопасность потеряла его из виду, а когда я узнала, где он на самом деле прячется, было уже слишком поздно. Двенадцать лет прошло. Айзека ведь не затолкаешь обратно в чрево.

— Понимаю.

Тлеющие угли чуть слышно потрескивали в тишине.

— Лиза, — сказала Сьюлин Муа, — я потеряла родите лей, когда была совсем маленькой. Наверное, Диана вам об этом рассказывала. Я потеряла родителей, хуже того я потеряла память о них. Словно их и не было никогда.

— Сочувствую.

— Я не прошу о сочувствии и хочу вам сказать о другом. В определенном возрасте я поставила себе целью как можно больше узнать о них. Что они были за люди. Как получилось, что они поселились у реки, которая каждый год все заливает. К каким предупреждениям они прислушивались, к каким нет. Мне хотелось понять, что я должна чувствовать по отношению к ним: любить их, за то, что они пытались меня спасти, или ненавидеть, за то, что у них ничего не вышло? Я узнала многое, не имеющее существенного отношения к делу. В том числе кучу малоприятных подробностей, касающихся их личной жизни. Но единственной по-настоящему важной вещью, которую я узнала, было то, что они не виноваты. Слабое утешение — да. Но других у меня и не было. В каком-то смысле мне этого оказалось достаточно. Лиза… ваш отец, не виноват.

— Спасибо, — хрипло ответила Лиза.

— А теперь нам надо попробовать поспать… Скоро уже утро.

Лизе спалось крепче, чем все последние дни. Даже не смотря на то, что засыпать пришлось в спальнике на кочках в незнакомом лесу. Но уже вскоре ее разбудили.

Над ней стоял Турк и теребил ее за плечо.

— Еще ночь, — пробормотала она, едва соображая.

— Лиза, скорее, — говорил Турк. — Собирайся.

— В чем дело?

— В Порту опять пепел. Говорят, все куда хуже, чем в прошлый раз. Скоро он будет и тут. Нам надо спрятаться.

ГЛАВА 20

Айзек проснулся, когда они были уже в пути, и увидел клубящиеся за спиной облака. Светящиеся крупитчатые облака — совсем как те, тридцать четвертого августа. Но сейчас все это тонуло для него в остром, охватившем все его существо страдании. Это была не боль в прямом смысле слова, но что-то очень похожее. Сверхчувствительность, от которой становились нестерпимыми свет и шум, — словно мир, как оголенная бритва, рассекал его мозг.

Айзек понимал, чем он отличается от остальных. Знал, что его сотворили в надежде установить контакт с гипотетиками и что взрослые, среди которых он жил, были разочарованы результатами эксперимента. Знал он и другое. Что космическая пустота не пуста, она наполнена призрачными частицами, живущими слишком короткое время, чтобы они могли взаимодействовать с материальным миром. Тем не менее гипотетики умели использовать эти эфемерные частицы для передачи и получения информации, и та часть Айзека, что была внедрена в него при помощи марсианской биотехнологии, перестроила его нервную систему для приема их сигналов. Сигналы эти никогда не складывались ни в какие осмысленные сообщения. Просто возникало ощущение какого-то беспокойного и невыразимого зова издалека. Или, как сейчас, почти что боли. Эта боль была вызвана приближающимся облаком пыли и пепла. Незримая смута всколыхнула невидимый мир. Ум и тело Айзека содрогались в такт его биениям.

Он сознавал и все прочее. Что его перенесли в машину и усадили на заднее сиденье, что кто-то пристегнул его ремнями к креслу. Он слышал голоса и споры прежних и новых своих друзей. Они боялись за него. Боялись за себя. Он слышал, как доктор Двали отдавал приказания, как захлопнулись дверцы, как взревел мотор. Он был рад, что с ним сидит и гладит его по голове миссис Рэбка, а не доктор Двали. В нем разгоралась неприязнь к доктору Двали. Почти ненависть, которую он сам не мог объяснить.

Миссис Рэбка не была врачом. Но, как и остальные Четвертые, она разбиралась в медицине и владела навыками. Лиза наблюдала за тем, как она набирает успокоительное в какой-то старинный шприц и делает мальчику укол. Айзек задышал глубже, и его стоны понемногу перешли во вздохи.

Машина тронулась. В падающей пыли вырисовывались и плясали колонны света от фар. Турк, с согласия Четвертых, сел за руль. Он пытался проехать через предгорья, пока дороги не стали непроходимыми. Лиза спросила, не стоит ли отвезти Айзека в больницу, но миссис Рэбка, покачав головой, ответила: «Там ему ничем не смогут помочь. Ничем, чего не смогли бы сделать мы сами».

Диана Дюпре тревожно смотрела на него широко раскрытыми глазами. Сьюлин Муа тоже посматривала на мальчика с выражением ужаса и отчаяния на лице, как казалось Лизе.

Рядом с ним сидела миссис Рэбка. Ей он клал голову на плечо, она ободряла его — вслух или просто легким нажатием руки, — когда машину подбрасывало, и он пугался от тряски и грохота. Она гладила его по волосам и вытирала лоб влажной салфеткой. Наконец успокоительное подействовало, и он уснул.

У Лизы с тех самых пор, как они приехали в коммуну Четвертых, вертелся на языке само собой разумеющийся вопрос. Поскольку все молчали, а она была слегка не в себе от скрипа «дворников», размазывающих пыль по лобовому стеклу, она сделала глубокий вдох и спросила:

— А мать Айзека сейчас жива?

— Да, — ответила миссис Рэбка.

Лиза обернулась к ней:

— Вы — его мать?

— Да, я.

«Айзек, что ты видишь?»

Он с трудом отходил от неестественного сна, в который погрузило его лекарство, и не сразу сообразил, о чем его спрашивают.

Это был голос миссис Рэбка. Айзек попытался было ответить, пока снова не накатит боль и не лишит дара речи. Но это было трудно, поскольку сейчас он вообще мало что различал. Он понимал, что находится в машине, знал, кто рядом, видел, как проносится пепел за окном, но все это казалось ему призрачным и ненастоящим. Уже день, или еще ночь? Машина остановилась. Вместо того чтобы ответить миссис Рэбка, он сам спросил:

— Где мы?

Перед ним возник человек, которого звали Турк Файндли.

— Это Басти. Такой маленький городок. Мы, наверное, немного здесь поживем.

За окном в пепельном тумане вырисовывались небольшие домики. Их он видел вполне ясно. Но миссис Рэбка спрашивала его не о том.

— Айзек? Ты можешь идти?

Да, он мог, хотя лекарство уже переставало действовать, и острое лезвие мира снова приближалось. Он выбрался из машины. Миссис Рэбка поддерживала его под руку. На лицо его садилась пыль. Пыль с запахом чего-то горелого. Миссис Рэбка втолкнула его в ближайший домик, одну из пристроек мотеля. Айзек слышал, как Турк сказал, что ему удалось снять последний свободный номер много дороже, чем он стоил. Сегодня здесь многим пришлось задержаться, сказал Турк.

Теперь он был в комнате. Лежал на спине, в постели. Пепла в воздухе поубавилось, хотя по-прежнему чувствовалась вонь. Миссис Рэбка принесла чистую тряпочку и принялась стирать с его лица пыль.

— Айзек, — снова осторожно спросила она, — куда ты смотришь? Что ты видишь?..

Потому что он по-прежнему поворачивал голову в одну сторону — на запад — и неотрывно смотрел туда.

Что он видел?..

— Свет.

— Здесь?

Нет.

— Далеко. Дальше, чем горизонт.

— И ты можешь видеть его отсюда? Ты видишь его сквозь стены?

Он кивнул.

— На что он похож?

У Айзека в голове теснилось множество слов, множество ответов. Пожар где-то очень далеко. Взрыв. Восход. Закат. Место, где звезды падают и сгорают в неистовой жажде жить. И что-то еще глубоко под землей, что знает и зовет их.

Но он ответил просто и честно:

— Не знаю.

Турк был единственным из них всех, кто раньше бывал в Басти. Название города, как он сказал, происходит от слова на хинди, означающего «трущобы». Басти не очень походил на трущобы. Это был обычный закопченный придорожный городок на краю Руб-эль-Хали, снабжающий всем необходимым транспорт, который следовал по самому северному маршруту к нефтеносным землям и обратно. Шлакоблочные здания, сколько-то домиков из бруса, магазин, в котором продавались манометры для шин, атласы и компасы, солнцезащитные кремы, дешевые романы, одноразовые мобильники. Три заправки, четыре ресторана.

Ничего этого Лиза из гостиничного окна разглядеть не могла. Пепел сеялся в воздухе серой вонючей завесой. То ли где-то оборвались провода, то ли трансформаторы закоротило от пыли. На скорую их починку можно было не надеяться, — слишком захолустные места. Чудо, что они вообще сюда добрались на своем внедорожнике. Служащий мотеля постучал в дверь, принес фонарики и предупредил, что пользоваться свечами и другим открытым огнем в номере нельзя. Но Четвертые уже достали собственные фонарики, при свете которых все равно ничего невозможно было разглядеть, кроме грязных стен в пестрых обоях. Лизе понадобилось в ванную, и она сходила туда при свете фонарика.

Айзек уснул — уже не столько благодаря успокоительному, сколько от истощения. Взрослые решили обсудить происходящее. Двали, как обычно, своим проникновенным и хорошо поставленным голосом принялся рассуждать о пепле.

— Возможно, это циклическое явление. Геологические данные дают основания предполагать, что это так. Этим в числе прочего занимался ваш отец, мисс Адамс, — хотя мы никогда не могли найти научного объяснения данному факту. Скальные породы содержат очень тонкие прослойки пепла, которые повторяются с интервалом примерно в десять тысяч лет.

— Что это означает? — спросил Турк. — То есть раз в десять тысяч лет все покрывается пеплом?

— Не все. И не везде. В основном это можно наблюдать в образцах пород с Дальнего Запада.

— Но если остались такие следы, значит, пепел падал не столь уж тонким слоем?

— Да. Или же очень устойчивым к эрозии.

— Но эти дома не выдержат даже небольшой нагрузки на собственные крыши.

Крыши рухнут, а оставшихся в живых погребет под со бой пыль. Холодный вариант Помпеи, подумала Лиза. Это вгоняло ее в дрожь. Но ей хотелось спросить также о другом.

— А Айзек, — сказала она, — есть ли связь между падением пепла и тем, что с ним происходит?..

Сьюлин Муа посмотрела на нее печально и ответила:

— Разумеется.

Лучше всего Айзек понимал это в сновидениях, когда его знания принимали вид бессловесных форм, цветов, узоров.

В его снах планеты и расы возникали, как шальные мысли в голове, запоминались или уходили в забвение, эволюционировали точь-в-точь так же текуче, как эволюционируют мысли. Его спящий ум жил по тем же законам, по каким живет Вселенная, — разве может быть иначе?..

Сквозь мембраны его блуждающего сознания проникали наполовину расслышанные слова. Десять тысяч лет. Пепел падал и раньше, десять тысяч лет назад, а до этого еще десять тысяч лет назад. Огромные сети машин засевали космос своим прахом, порождая циклический процесс, — вращались, словно бесконечно сменяющие друг друга грани алмаза. Пепел падал на западе, потому что запад призывал его, как сейчас он призывал и Айзека. Эта планета не похожа на Землю. Она древнее, существует в более древней Вселенной, внутри нее живет нечто древнее. В ней обитает то, у чего нет разума, но оно прислушивается, говорит и пульсирует в медленном ритме тысячелетий.

Он слышал его звучание. Временами совсем рядом. Ближе, чем когда бы то ни было.

Балки и перекрытия мотеля постанывали под грудой пепла всю ночь, от заката до рассвета. Администрация посылала людей чистить крыши. Но пыль редела, и к утру воздух понемногу очистился до полупрозрачной взвеси. Лиза изо всех сил старалась не заснуть, но все-таки уснула, свернувшись на поролоновом матрасе. В ноздрях у нее засел едкий запах пепла, а по лицу сбегали струйки пота.

Проснулась она позже всех. Открыв глаза, увидела Четвертых, уже поднявшихся и сгрудившихся около двух окошек. Свет, проникавший с улицы, был тусклее, чем бывает осенью в пасмурную погоду, но вчера, когда падала пыль, она и о том мечтать не смела.

Она уселась на матрасе. Со вчерашнего дня не переодевалась, кожа была липкой от вчерашней грязи, в горле першило. Турк, угадав ее желание, подал ей бутылку с водой, которую она тут же с благодарностью выпила до капли.

— Сколько сейчас?

— Около восьми.

Восемь долгих часов по экваторианскому счету. Уже даже проглянуло солнце. Пыль больше не падала, но остатки ее все еще оседали. Воздух был полон мелких частиц пепла.

— Как Айзек?

— Не орет по крайней мере. У нас все в порядке, но… ты не хочешь взглянуть, что на дворе?..

Миссис Рэбка отошла от окна, направляясь к Айзеку, и Лиза смогла занять ее место. Она без охоты выглянула наружу.

На первый взгляд, там не было ничего неожиданного. Дорога, изменившая свои очертания под завалами пепла, — та самая дорога, по которой они ползли вчера, выжимая из машины все, что только можно. Машина по-прежнему стояла там, где они ее оставили, занесенная с наветренной стороны пепельными барханами. Ее перепончатые колеса с мощными шинами выглядели внушительно, как колеса вездехода. Свет едва сочился, в воздухе роилась пыль, но можно было вполне разглядеть заправку в нескольких сотнях ярдов к югу. Прохожих не было, а из других окон тоже выглядывали люди. Все замерло без движения.

Нет… не все. Все, кроме пыли.

За двором, над пустой серой дорогой, Лиза увидала что-то вроде растущего на глазах водоворота. Скопление пепла размером с круглый обеденный стол принялось медлен но вращаться по часовой стрелке.

— Что это?

— Сейчас увидите, — сказал из-за спины Турка доктор Двали.

Турк положил Лизе руку на плечо. Она накрыла ее своей ладонью. Пыль завертелась быстрей, соткавшись в воронку с жерлом посередине, потом вдруг замерла. Лизе это зрелище было не по душе. Это было что-то неестественное, превосходящее понимание. Но, может, она просто проникалась чувствами остальных, видевших это уже не в первый раз и знавших, что будет дальше.

А потом пепел взорвался. (Как гейзер, подумала Лиза.) Над местом, где была воронка, взметнулся десятифутовый столб пыли. Лиза сделала судорожный вдох и попятилась от окна.

Подброшенная взрывом пыль выгнулась по ветру, как петушиный хвост, и чуть погодя рассосалась в смрадном тумане, наполнившем воздух. Когда она развеялась, стало видно, что гейзер исчез не бесследно и что-то оставил после себя. Что-то сияющее.

Оно походило на цветок. Повергший Лизу в изумление рубиновый цветок, аккуратно сложенный и чем-то напоминающий тело новорожденного. Стебель и бутон были такого же пронзительного гипнотически-красного оттенка.

— Первый раз так близко, — сказал Турк.

Цветок. Потерявший нить разум Лизы сам собой ухватился за это слово, потому что это и вправду было похоже на цветок, с уродливо длинным стеблем и венчиком лепестков, и она вдруг осознала, что думает о подсолнухах в саду у матери в Калифорнии, ко времени созревания семян дораставших до такой же высоты. Цветок этот стал изгибаться и ходить ходуном, мотая своей раздутой головой, в такт какой-то неслышной и неритмичной песне.

— Там есть еще такие же?.. — спросила Лиза.

— Были.

— Где они? Куда подевались?

— Погоди, — сказал Турк.

Цветок повернулся бутоном к окнам мотеля. У Лизы из груди вырвался невольный вздох. В сердцевине бутона было что-то вроде глаза. Круглого, влажно поблескивающего, с чем-то наподобие стеклянно-черного зрачка. На секунду ее объял ужас: он глядел прямо на нее.

— А на Марсе было что-то подобное? — спросил доктор Двали.

— Марс на огромном расстоянии отсюда, — ответила Сьюлин Муа. — На той планете, где мы сейчас, гипотетики действовали гораздо дольше. То, что росло на Марсе, выглядело не так и не проявляло такой активности, как здесь. Но если вы спрашиваете, то же ли самое это явление, — то да, скорее всего то же.

Зрячий подсолнух вдруг перестал двигаться. Засыпанный пеплом городок Басти застыл в тиши и молчании, словно набрав воздуха в грудь.

Затем — к ужасу Лизы — пыль ускорила движение, цветок окружили набегающие друг на друга ручейки и всплески пепла. Что-то — вернее, сразу много всего — рванулось к его тычинкам с устрашающей быстротой. Оно летело, не останавливаясь, и Лиза едва сумела разглядеть, на что оно похоже — на что-то крабоподобное, цвета морской зелени, многоногое…

Оно съело цветок.

Перекусило ему стебель, и он стал валиться навзничь. После чего оно набросилось на него, как пираньи на тело. Жадно и спешно оно поглотило цветок и тут же исчезло или притаилось в пепле.

От цветка не осталось ни следа. Словно его и не было

— Думаю, поэтому, — подытожил доктор Двали, — нам пока не стоит выходить наружу.

ГЛАВА 21

Остаток утра Турк провел у окна, пытаясь как-то систематизировать причудливые жизненные формы, возникающие из пыли. Врага надо знать в лицо, считал он. Лиза по большей части стояла рядом с ним, задавая краткие, но дотошные вопросы — что он еще видел, пока она спала Доктор Двали включил свой маленький приемник и ловил обрывочные новости из Порт-Магеллана, что было, по мнению Турка, не лишним. Зато все остальные Четвертые были заняты исключительно разговорами — бесконечны ми и практически бесполезными. В этом основной недостаток Четвертых, заключил про себя Турк. Они времена ми бывают мудры, но неисправимые болтуны.

Они теперь обступили марсианку, которая, похоже, знала больше всех о пепле, хотя не очень хотела делиться своими знаниями с остальными. Особенно усердствовала миссис Рэбка. «Ваши табу здесь неуместны, — говорила она. — Мы должны знать максимум всего. Вы обязаны нам это рассказать… хотя бы ради мальчика».

Звучало это вполне корректно, хотя с позиций этикета Четвертых могло восприниматься почти как кулачный бой.

Марсианка, одетая в джинсы не по размеру, выглядела, словно какой-то невероятно тощий нефтяник с буро вой, облаченный в защитный костюм. Она сидела на полу, обхватив руками колени.

— Если у вас есть вопросы, — сказала она угрюмо, задавайте.

— Вы говорили, что, когда на Марсе падает пепел, это порождает необычные формы…

— Жизни, миссис Рэбка? Почему бы не называть вещи своими именами?

— Такие же, как эти?

— Внешне — нет. Я не видела ни таких цветов, ни таких хищников. Но этого следовало ожидать. Лес в Эквадоре — не то же, что лес в Финляндии, тем не менее то и другое — лес.

— И все же, с какой целью… — сказала миссис Рэбка.

— Я читала о гипотетиках с детства. Слышала много бесед высокообразованных людей на эту тему. Но до сих пор не могу понять их «намерений». На Марсе пепел выпадает очень редко. Он порождает вегетативные формы, всегда недолговечные и существующие очень короткое время. Какие выводы из столь скудных данных можно сделать? Почти никаких. — Она нахмурилась и помолчала. — Можно с очень высокой степенью вероятности утверждать, что гипотетики — или как их там ни называть — не сущности, а результат интерференции огромного количества взаимосвязанных процессов. Экосистема, как я вам уже говорила. Может быть, видимые проявления их активности играют какую-то роль в этом процессе, а может, это просто побочные продукты. Я не верю, что у них есть какая-то осмысленная стратегия, что это проявления какого-то высшего разума.

— Да, — нетерпеливо сказала миссис Рэбка, — но если ваши марсиане знали достаточно, чтобы применить их технологии к человеку…

— Вы тоже это сумели, — ответила Сьюлин Муа, недвусмысленно указав в сторону Айзека.

— Да, но это досталось нам от вас.

— Работы на Марсе всегда преследовали сугубо прагматические цели. Мы научились выделять и выращивать культуры из пепла, как только поняли, что они могут взаимодействовать с человеческим белком на клеточном урон не. Столетия подобных наблюдений привели к определен ному прорыву — стало ясно, как с помощью этого можно изменять человеческую биологию…

— Я уже запуталась в терминах. Биология, технология..

— А так ли уж важна разница? Да, мы культивировали чужеродную жизнь. Или микробиотехнологии, если вам так больше нравится. Эти образования живут, размножаются, умирают. Все это дало нам возможность выявить и использовать связь между конкретными штаммами и их эффектами. На протяжении веков мы выращивали модифицированные культуры, продлевающие жизнь, как и другие биопрепараты. Один из самых радикальных — тот, что вы ввели Айзеку, когда он был в утробе. У вас в утробе, миссис Рэбка.

Миссис Рэбка покраснела.

Турк понимал смысл того, что они обсуждали, догадывался, насколько все это важно для них, но эти материи казались ему до смешного далекими, когда реальные проблемы были буквально перед носом — прямо за дверью. Опасно ли выходить на улицу? Вот о чем бы стоило сейчас подумать. Поскольку вечно в комнате сидеть нельзя. Тем более что у них почти закончились продукты.

Он одолжил у Двали его маленький приемник и засунул наушники в уши, отгородившись от разборок Четвертых и ловя другие голоса.

Ловилась только одна станция на УКВ из Порт-Магеллана. Двое парней из местного агентства новостей зачитывали свежие сводки и рекомендации ООН. Ситуация вы глядела лишь немного тяжелее, чем в прошлый раз, по край ней мере по интенсивности и продолжительности осадкой. На юге города обрушилось несколько крыш. Большая часть дорог была временно непроходима. У легочников отмечались ухудшения, вызванные вдыханием пепла, да и людям здоровым приходилось все время отплевываться от пыли, но всех пугало не это. Пугало то, что из пепла стали появляться какие-то невиданные вещи. Дикторы называли их «растениями» и сообщали, что они наблюдались в разных частях города, но особенно в тех местах, где выпало больше всего осадков и образовались их кучи. «Растения» произрастали из пепла, подобно рассаде на торфяной подкормке. И хотя большинство из них жило очень недолго и «быстро ассимилировалось окружающей средой», некоторые объекты, «напоминающие деревья и гигантские грибы», достигали внушительных размеров.

В этих репортажах было нечто от сна или кошмара. На одном из центральных перекрестков движение оказалось парализовано «розовым цилиндром длиной в пятьдесят футов». Нечто, описанное очевидцами как «огромный пузырь с шипами, похожий на скопление кораллов», взошло на крыше китайского консульства. Разрозненные сообщения о мелких формах, способных двигаться, пока официально не подтверждались.

Какими бы пугающими ни были все эти образования, они представляли опасность только для того, кто очутился в неподходящем месте в неподходящий момент, — например, они могли случайно обрушиться на вас. Тем не менее жителям рекомендовалось не выходить на улицу и не открывать окон. Осадки уже прекратились, но бриз поднимал и гнал по улицам пыль. Бригады уборщиков снова готовились смывать пепел из брандспойтов («растения» и все такое, думал Турк), как только представится возможность.

Жизнь в Порт-Магеллане скоро восстановится, если только это не повторится. Но Порт находился по другую сторону горного хребта, с непроходимыми теперь для транспорта перевалами. Басти же, как и всякий городишко из жести и толи между западными предгорьями и Руб-эль-Хали, целиком зависел от поставок с побережья. Сколько времени уйдет на то, чтобы расчистить перевалы? Как минимум, неделя-другая, прикидывал Турк. Прошлое выпадение пепла и без того дорого обошлось здешним городкам. А в этот раз все было еще хуже. Осадков выпало во много раз больше. Эта фантасмагорическая флора — если, конечно, она заслуживала названия флоры — безусловно, станет серьезным препятствием для того, чтобы возобновить снабжение. Так что городок скоро останется без еды. А возможно и без воды. Турк не мог сказать с уверенностью, как организовано водоснабжение в этих пустынных поселениях Вода из крана шла, но откуда она? Из рек в предгорьях? Годится ли она для питья и долго ли еще останется такой?

На худой конец, у них в машине оставался еще кое-какой запас продуктов и воды в бутылках. Что не нравилось Турку, так это то, что машина стоит за оградой парковки мотеля, и какому-нибудь умнику может прийти в голову влезть в нее и поживиться припасами. Но эту проблему по крайней мере он мог решить своими силами. Он поднялся и сказал:

— Я собираюсь выйти.

Все изумленно уставились на него.

— Может, не стоит? — спросил Двали.

Турк изложил свои соображения по поводу еды и воды.

— Даже если никто из вас пока не голоден, то я голоден.

— Это может быть небезопасно, — сказал Двали.

Турк уже видел на улице пару людей в масках из носовых платков. Один прошел в пятнадцати футах от «растения», соткавшегося из пыли, но оно никак не реагировало на человека, как и человеку, казалось, было совершенно на него наплевать. Что, в общем, подтверждало сообщения из Порт-Магеллана.

— Я только до машины и обратно. Но было бы неплохо, если бы кто-то постоял у дверей на всякий случай, пока я буду там. И мне нужно что-то, из чего можно сделать маску.

К счастью, возражений не последовало. Доктор Двали отрезал карманным ножиком угол простыни, Турк замотал им себе нос и рот, взял у миссис Рэбка карточку-ключ от машины, а Лиза вызвалась подежурить у двери.

— Только, пожалуйста, не задерживайся там…

— Не волнуйся, — ответил Турк.

Голубое небо было насыщено пепельной взвесью. В воздухе повисли едкие сернистые испарения. Все это было, безусловно, не для человеческих легких. Если в пыли содержатся споры чужеродной жизни (а из новостей и из разговоров Четвертых следовал именно такой вывод) — что им мешает укорениться во влажной среде внутри человеческого организма? Хотя, думал Турк, вряд ли влажность для них так уж много значит, если они способны расти на городской мостовой или в пустыне посреди сентябрьской засухи. Так или иначе, сообщений о смертях, связанных непосредственно с пеплом, пока не было. Он отогнал от себя эти мысли и попытался сосредоточиться на том, что ему предстояло сделать.

Едва выйдя наружу, он остро испытал чувство потерянности. Парковка мотеля представляла собой мощеную площадку в форме полумесяца, с сухим керамическим фонтаном посередине. Она выходила на главную улицу, а по существу — на шоссе № 7, ведущее к Руб-эль-Хали. По обеим сторонам улицы тянулся ряд одноэтажных кирпичных торговых павильонов, засыпанных пеплом и с окнами в пылевых разводах. Дорожные знаки и рекламные щиты сделались просто нечитаемыми. Ничто не нарушало тишину.

Машина Четвертых стояла в дюжине ярдов от въезда. Ее легко было узнать по коробкообразным очертаниям корпуса, высоко поднятого на рессорах. Турк помедлил секунду и оглянулся на дверь, которую Лиза держала приотворенной. Он помахал ей рукой, и она кивнула в ответ. Все ясно. Вперед.

Он шел осторожно, широко шагая, стараясь поднимать как можно меньше пыли. Его ботинки вдавливались в наносы пепла, оставляя четкие следы, различимые даже в мутном тумане.

Он добрался до машины без происшествий, разве что немного нервничал, что так удалился от дома, где его ждала Лиза. Он наклонился и стер рукавом пепел с капота. Еда хранилась в багажнике. Турк достал из кармана карточку доктора Двали и вставил ее в прорезь. Его руки покрылись щетинками пепла. Он остановился на секунду и приподнял повязку — ему уже давно хотелось сплюнуть. Плевок некрасиво шлепнулся на усыпанную пеплом обочину. Турк не удивился бы, если б оттуда что-то выскочило навстречу, как рыба, хватающая наживку и утаскивающая ее под воду.

Он открыл багажник и достал из рефрижератора бутылки с водой и упаковку консервов — из тех, что можно при необходимости есть не разогретыми. Прихватил еще не сколько пакетов с лепешками — больше он все равно не смог бы унести. На сегодня этого должно хватить. Он но думал, не сесть ли в машину и подогнать ее поближе к въезду. Но тогда она загородит другим подъезд к мотелю, что может привлечь излишнее внимание…

— Турк! — пронзительно закричала Лиза из дома. Дверь была распахнута настежь. Лиза стояла на пороге, ее волосы развевались, она отчаянно кричала:

— Турк! Там… На улице…

Он обернулся и сразу же увидел это.

Выглядело оно вовсе не таким уж страшным. Что-то вроде обрывка бумаги или клеенки, трепещущего на ветру на высоте человеческого роста над заваленной пеплом мостовой возле закусочной. Оно колыхалось в воздухе — не сказать, чтобы летело, как птица, держась определенного направления. Только это была не бумага, а что-то куда более странное. В середине оно было прозрачно-синим, по краям — красным. И перемещалось оно хотя и довольно не складно, но все же не совсем хаотично. Скользя то влево, то вправо, оно старалось не отклоняться от линии дороги.

Потом оно приостановилось, взмахнуло сразу всеми своими четырьмя углами-крыльями, чтобы подняться на несколько футов выше, — после чего снова пришло в движение и полетело теперь в другую сторону.

Прямо на Турка.

— Твою мать! Беги сюда! — кричала Лиза.

По радио говорили, что «это» не опасно. Только бы это и правда было так, успел подумать Турк. Он бросил все, кроме упаковки с консервами, и побежал. Пробежав около половины пути к двери, оглянулся. Колышущийся лоскут был совсем рядом, в метре от него, чуть справа. Он выронил консервы и пустился бежать что было сил.

Эта штука оказалась больше, чем казалась издали. И не такой уж тихой: она издавала хлопающий звук, словно болтающаяся на ветру простыня. Турк не знал, собирается ли она причинить ему какой-то вред, но он, безусловно, интересовал ее. Он бежал со всех ног, и оттого, что землю покрывал шестидюймовый — а кое-где и глубже — слой пепла, — это было похоже на бег по мокрому песку. Или в страшном сне.

Лиза ждала у распахнутой двери.

Хлопающий лоскут, взбивая воздух, как насос, летел уже почти вровень с Турком. Турк видел его боковым зрением, не оглядываясь. Стоило этой штуке просто повернуться, и она бы оказалась прямо у его лица. Но она продолжала двигаться по своей прежней извилистой траектории, словно ее целью было не догнать его, а следовать за ним по пятам, за ним… к раскрытой двери.

Он замедлил бег. Лоскут бился и пощелкивал за его спиной.

— Турк!..

Лиза все еще стояла в дверях. Турк сорвал повязку со рта и глубоко вдохнул. Лучше б он этого не делал, его глотка была и так забита пылью.

— Закрой, — прохрипел он, но Лиза его не расслышала. Он подавился и выкрикнул: — Да закрой эту чертову дверь, чтоб тебя!..

Услышала ли она на сей раз его или нет, но теперь она сама поняла, в чем дело. Она попятилась, пытаясь одно временно дотянуться до дверной ручки, но промахнулась, потеряла равновесие и упала. Хлопающий лоскут, уже уверенно выбирая направление, проник в дом и двинулся на нее, точно повинуясь какой-то наводке изнутри. Турк снова пустился бежать изо всех сил, но до нее было слишком далеко.

Лиза полусидела, опираясь на локоть, с широко рас крытыми глазами, и Турк всем существом ощутил удар страха — как резкий укол в сердце. Она приподняла руку, чтобы заслониться от этого. Но оно не обратило на нес никакого внимания, как и на Турка. Скользнуло мимо нес в комнату.

Что было дальше, Турк не видел. Он слышал сдавленные вскрики, потом обезумевший голос миссис Рэбка — он никогда не слышал, как кричат Четвертые.

— Айзек!..

ГЛАВА 22

Лиза ошеломленно сидела на полу, толком не понимая, что случилось. Эта штука — летающая штука, которая, как она думала, гналась за Турком, — проникла в комнату. В какой-то момент Лиза услышала совсем рядом стук, затем влажное хлюпанье, после чего наступила тишина. Тогда раздался крик миссис Рэбка.

Лиза собралась с силами и поднялась на ноги.

— Закройте дверь!.. — взревел доктор Двали.

Но она не могла. Не могла — пока Турк оставался там, на улице. Он стремительно несся к дому, поднимая клубы пыли. Как только он заскочил внутрь, она захлопнула дверь и принялась оглядываться со страхом: где этот летающий лоскут? Как ни глупо, ей вспомнилось одно давнее лето, когда она жила с родителями в домике в Адирондакских горах. Как-то ночью из дымохода вылетела летучая мышь и захлопала крыльями в темной комнате, перепугав Лизу. Сейчас ей со сверхъестественной ясностью вспомнилось то чувство: в любую минуту что-то живое и трепыхающееся может вцепиться к тебе в волосы и начать кусаться.

Но эта хлопающая штука уже больше не летала.

Четвертые столпились вокруг кровати, на которой лежал Айзек. Потому что…

Потому что «это» опустилось прямо ему на голову.

Мальчик в ужасе зарылся лицом в подушку. Летающее животное (растение, животное — что это было?) прилипло к его левой щеке, как толстая красная примочка. Одним углом оно присосалось к виску мальчика, другой обернулся вокруг его плеча и шеи. Рот и нос Айзека оставались свободными, хотя краешек холодной прозрачной массы примерз к его дрожащей верхней губе. Левый глаз его смутно виднелся сквозь тело животного, а правый был широко раскрыт.

Миссис Рэбка все повторяла: «Айзек! Айзек!» Она потянулась к нему, словно желая согнать с него этот страшный лоскут, но Двали перехватил ее руку:

— Не прикасайся, Анна.

Анна. Миссис Рэбка звали Анна. Какой-то частью ума, сохранявшей абсурдное хладнокровие, Лиза зафиксировала этот факт. Анна Рэбка. Мать Айзека.

— Нам надо снять это с него!

— Нужно что-нибудь, чем можно до этого дотронуться, — сказал Двали. — Перчатки, палка, бумага…

Турк сорвал наволочку с одной из запасных подушек и намотал ее себе на руку.

Странно, думала Лиза, эта штука не тронула Турка там, на улице, как не тронула ни ее, ни остальных взрослых — хотя все они были одинаково беззащитны перед ней, — но без колебаний опустилась на Айзека. Неужели «это» (несомненно, выросшее из пепла — как и те цветы с глазами и весь безумный ботанический сад, о котором сообщалось и новостях из Порт-Магеллана) искало одного Айзека, именно его?..

Все отступили от кровати. Турк протянул к странному существу обмотанную наволочкой руку. И тут произошло нечто не менее странное.

«Оно» исчезло.

— Что за черт?! — воскликнул Турк.

Мальчик учащенно задышал, выпрямился и сел, водя рукой по лицу, чтобы стряхнуть наваждение и вернуть коже чувствительность.

Лиза заморгала, пытаясь заново прокрутить в памяти то, что произошло. Летающий лоскут растаял в воздухе — так по крайней мере это выглядело. Словно превратился вдруг в жидкость, моментально испарившуюся. Но не совсем так, потому что на том месте, где он был, не появилось ни облачка пара. Он всосался — как лужица воды во влажную землю — прямо в тело Айзека.

Лиза постаралась отогнать от себя этот жуткий образ.

Миссис Рэбка оттолкнула Турка и бросилась к мальчику. Она рывком опустилась на кровать рядом с ним и обняла его. Айзек, все еще с трудом дыша, прижался к ней, уткнулся ей в плечо и стал всхлипывать.

Вроде бы самое страшное было уже позади. Двали попросил всех отойти: «Пусть они побудут вдвоем». Лиза отступила назад и схватилась за руку Турка. Его ладонь была потной и пыльной, но Лизу это сразу успокоило. Все только что произошедшее представлялось ей абсолютно непостижимым, зато эпилог не нуждался в объяснениях: перед ней была мать, утешающая испуганного ребенка. Лиза впервые посмотрела на миссис Рэбка другими глазами. Раньше она видела в ней только мрачную и бесчувственную Четвертую. Но для миссис Рэбка Айзек был не подопытным существом, а сыном.

— Что за чертовщина, — повторял Турк. — С ребенком-то все в порядке?

Это еще предстояло выяснить. В комнате мотеля был крошечный кухонный закуток. Диана и Сьюлин уединились там, что-то взволнованно обсуждая. Доктор Двали стоял поодаль, наблюдая за миссис Рэбка. Постепенно дыхание мальчика стало ровнее. Он отстранился от миссис Рэбка и огляделся вокруг, несколько раз икнув. Его странные глаза в золотых блестках были огромными и влажными.

Диана Дюпре оторвалась от беседы с марсианкой и сказала:

— Можно, я его осмотрю?

Из всех присутствующих она имела наибольшее право называться врачом, и миссис Рэбка, хотя и неохотно, позволила ей сесть рядом с мальчиком. Диана считала его пульс, простукивала грудную клетку — все это, как подозревала Лиза, она проделывала не столько с целью осмотра, сколько чтобы успокоить Айзека. Она внимательно оглядела его левую щеку и лоб, но не заметила ни явных повреждений, ни даже признаков раздражения на коже. Наконец она осмотрела его глаза — эти странные глаза, — и тоже, видимо, не нашла в них ничего особенного.

Айзек собрался с духом и спросил:

— Вы доктор?

— Медсестра. Зови меня Диана, ладно?

— Диана, со мной все хорошо?

— На мой взгляд — да.

— Что это было?..

— Не знаю. Сейчас происходит много странных вещей. Это тоже была одна из них. Как ты себя чувствуешь?

Айзек помолчал, словно оценивая собственное самочувствие.

— Лучше, — сказал он наконец.

— Тебе ведь уже не страшно?

— Нет. Ну… Уже не так.

Его речь была более ясной и отчетливой, чем в предыдущие дни.

— Можно спросить тебя кое о чем?

Айзек кивнул утвердительно.

— Вчера ты говорил, что можешь видеть сквозь стены. Свет, которого больше никто не видит. Ты и сейчас его видишь?

Он кивнул еще раз.

— Где он? Можешь показать, в какой стороне?

Он неуверенно сделал то, о чем его просили.

— Турк, — сказала Диана, — ваш компас при вас?

Турк носил в кармане старый компас в медном корпусе. Уезжая из деревни минангкабау, он не согласился с ним расстаться, чем немало расстроил ибу Диану. Он достал компас и встал рядом с Айзеком.

— Здесь не может быть ничего нового, — нервно сказала миссис Рэбка. — Он всегда показывает в одну сторону. На запад. Чуть-чуть севернее.

— Сейчас почти точно на запад. Даже, строго говоря, чуточку южнее. — Турк огляделся, чтобы увидеть выражение лиц собеседников. — А что? Разве это так важно?

К середине дня улица приобрела несколько более нормальный вид. Последние пару часов из пепла больше ничего не вырастало. То там, то здесь закручивались вихри пыли, но это могло быть и просто от ветра. День выдался ветреным, по небу неслись облака, под стенами вырастали серые кучи пепла. Зато часть его ветер унес, кое-где даже появились островки чистого асфальта.

Только немногие из фантасмагорических растений пережили это утро. Большая часть их была уничтожена (или сожрана, как считала Лиза) более мелкими и подвижными существами или образованиями, тотчас таявшими в воздухе, — как тот цветок с глазом в бутоне. Растения, что были покрупнее, еще кое-где уцелели. Лиза видела несущееся по улице перекати-поле неправдоподобно яркой расцветки — очевидно, это была шелуха чего-то уже отжившего свое. Одно из зданий напротив мотеля было облеплено, как паутиной, причудливым сплетением хрупких белесых трубок. Надпись на стене, некогда гласившая «Автозапчасти», была теперь почти неразличима под этой бледной сеткой.

Относительный покой выманил людей из их укрытий. Мимо прогрохотало несколько машин с мощными бамперами, видимо, имевших какое-то отношение к уборке пыли. В дверь постучал служащий мотеля и осведомился, все ли в порядке с гостями, — он видел кусочек утренней драмы. Турк заверил его, что все хорошо, и даже отважился еще раз выбраться наружу. На этот раз дверь за ним плотно закрыли, а Лиза, стараясь не выдавать беспокойства, следила за ним из окна. Вернулся он с припасами, которых им должно было хватить на пару дней.

Миссис Рэбка не переставала суетиться вокруг Айзека. Вид у мальчика был довольно живой и отнюдь не болезненный. Он сидел, глядя на западную стену комнаты, словно вознося мольбы к какой-то оставшейся за ней Мекке. Лиза понимала, что он ведет себя так уже не первый день. И все же в этом ощущалось что-то нешуточно зловещее. Выждав момент, когда миссис Рэбка уйдет в ванную, она подошла к кровати мальчика и присела рядом с ним.

— Привет, — сказала она. — Как ты?

Он мельком посмотрел на нее и снова уставился на стену.

— Что там, Айзек? Куда ты смотришь? — спросила Лиза.

— Это под землей, — ответил мальчик.

От этих слов Лизу пробила дрожь. Она поднялась и отошла от кровати.

Турк и доктор Двали обсуждали что-то, глядя на карту.

Это была обычная складная топографическая карта, с нанесенными на нее немногочисленными автомобильны ми маршрутами западной части Экватории — от гор до побережья. Лиза украдкой заглянула через плечо Турка, вооружившегося ручкой и линейкой и чертившего какие-то линии.

— Что это такое?

— Триангуляция, — сказал Турк.

— Какая еще триангуляция?..

Двали, решив снизойти до объяснения, указал на точку на карте.

— Вот поселок, где мы с вами встретились, мисс Адамс. Мы покинули его и проехали примерно двести миль на север. Сейчас мы здесь. — Пятнышко размером с мушку, с подписью: Басти. — Там, в поселке, Айзек всегда смотрел в одну и ту же сторону. Мы уточнили, в какую. Вот длинная линия, ведущая на запад. Но здесь его внутренняя ориентация слегка изменилась.

На карту была нанесена еще одна длинная линия, пол, небольшим углом к первой. Проходя через огромное пространство пустыни, обозначенное янтарным цветом, линии сближались на территории, находящейся под контролем международных горнодобывающих концессий. И наконец они пересекались в Руб-эль-Хали — на песчаном плоскогорье, расположенном в западной части материка Экватории.

— Это то место, на которое он показывает?

— Это место, на которое он показывал все лето, и особенно последние несколько недель.

— И что это может быть? Что там находится?

— Насколько я знаю, ничего. Там нет ничего.

— Но он хочет туда.

— Да. — Доктор Двали пристально посмотрел поверх Лизы на остальных Четвертых. — И мы его туда отвезем.

Женщины смотрели на него, ничего не говоря. Наконец одна миссис Рэбка через силу кивнула ему в знак согласия.

Этой ночью Лиза не могла уснуть. Она ворочалась на своем матрасе, страдая от звуков, которые издавали окружающие. От чего бы ни излечивал курс Четвертого возраста, но с храпом он ничего поделать не мог.

В конце концов уже сильно за полночь она встала, прошла, перешагивая через спящих, в ванную, и окатила голову тепловатой водой. Вместо того, чтоб вернуться в постель, она направилась к окну, где, сидя в кресле, нес ночное дежурство Турк.

— Не спится, — проговорила она шепотом.

Турк не отрывал глаз от призрачной пустоты за окном. Улицу едва освещала луна, почти неразличимая в небе. Ничего особенного не происходило. Никаких причудливых созданий из пепла больше не возникало.

— Хочешь поговорить? — спросил он наконец.

— Мы их разбудим.

— Пойдем в машину. — Турк с доктором Двали подогнали ее поближе к дверям, чтобы было проще за ней следить. — Посидим в ней немножко. Вроде пока все спокойно.

Лиза не покидала комнаты с самого их приезда сюда, и эта мысль показалась ей заманчивой. На ней были ее единственные джинсы и болтающаяся рубашка, которую ей одолжили в поселке Четвертых. Она надела туфли на босу ногу.

Турк толкнул дверь и, как только они вышли, плотно прикрыл ее за собой. На улице запах пепла ощущался куда сильнее. Сера или еще что-то столь же резко пахнущее. Почему этот пепел пахнет серой? Машины гипотетиков обитают в самых холодных областях вселенной, вдали от звезд, как объясняли Лизе еще в школе. На далеких астероидах и всяких мерзлых спутниках мерзлых планет. Есть ли там сера? Лиза слышала, что она есть на лунах Юпитера, кажется, В планетарной системе, к которой принадлежал Новый Свет, тоже имелось подобное небесное тело радиоактивный гигант на порядочном расстоянии от здешнего солнца.

К ночи ветер прекратился. Небо затянуло туманом, но Лизе удалось разглядеть несколько звезд. Отец любил показывать ей звезды, даже когда она была совсем еще маленькой. Звездам нужны имена, говорил он, и они вместе давали им имена. Большая Синяя, Вершина Треугольника. Или что-нибудь более легкомысленное: Белинда, Грейпфрут, Антилопа.

Она скользнула на переднее сиденье вслед за Турком

— Пора подумать о будущем, — сказал Турк.

Да, безусловно, пора.

— Четвертые собираются везти Айзека на запад.

— Не знаю, чего они хотят этим добиться.

— Они верят, что там он сможет начать общаться с гипотетиками.

— Прекрасно. И что он им скажет? Привет от человечества? Хорош сыпать нам на головы свое космическое дерьмо?

— Они надеются докопаться до какой-то фундаментальной истины.

— Ты в это веришь?

— Я — нет. Но они верят. По крайней мере Двали.

— Четвертые, в целом, люди очень разумные. Но ты бы поручилась за исход этого предприятия? Я — нет.

«Это как с верой, — думала Лиза. — Тут бесполезно прикидывать шансы. Можно лишь искать нечто всем сердцем и надеяться на лучшее». Но Турку она этого говорить не стала.

— И что мы будем делать, когда они поедут в пустыню?

— Я думаю все же поехать с ними, — сказал Турк.

— Думаешь… что?

— Погоди. Сейчас объясню. Ты же видела карту? То место, куда они собираются отправляться, это три четверти пути до западного берега. Оттуда дорога все время идет вниз, до самого моря. На западном побережье нет ничего. Только деревни рыбаков и исследовательские станции. Там можно сесть на любой корабль, который идет на юг и дальше — в Порт-Магеллан. К тому времени как я там окажусь, меня уже никто не будет искать, вся эта история с Четвертыми закончится, и Генетическая Безопасность, я думаю, сама закроет это дело. У меня достаточно друзей среди Четвертых, так что я скорее всего смогу раздобыть себе новые документы.

Осенние ночи были уже довольно холодны. От кожи сидений становилось зябко. За то время, пока они разговаривали, стекло успело запотеть.

— Я вижу тут кое-какие затруднения.

— Я тоже. И в чем, по-твоему, эти затруднения?

Лиза постаралась рассуждать логично.

— Ну, во-первых, пепел. Даже если дороги станут проходимыми, то и на хорошей машине всегда можно застрять — может закончиться бензин, сломаться мотор или еще что-нибудь…

— Все может быть, — согласился Турк. — Но обо всем этом можно позаботиться заранее. Запастись топливом, запчастями, инструментом и так далее.

— Потом, они же не просто так туда едут. Они надеются что-то там найти. А что, если это правда? Ты помнишь, как эта штука охотилась за Айзеком? Если он действительно «особенный», если все то, что вырастает из пепла, действительно ищет именно его? Это может стать самым большим затруднением…

— Я тоже думал об этом. Но, судя по всему, что я видел и слышал, это еще никому не причиняло вреда. Разве что случайно. Даже Айзеку. Что бы тогда ни произошло, сей час он чувствует себя неплохо.

— Турк, это было у него на голове. Это всосалось прямо в него.

— И тем не менее он ходит, разговаривает, даже температура прошла. В любом случае сейчас ему не хуже, чем было.

— Если б это случилось с тобой, ты бы так не говорил.

— Вот именно. Со мной этого не случится. Я «их» не интересую.

— Словом, ты предлагаешь присоединиться к ним попутчиками и, когда у них чем-то закончится вся эта история с Айзеком, самим отправиться на побережье? Это твой план?

Даже не видя его лица в темноте, Лиза чувствовала, насколько трудно ему было ответить.

— Тебе совсем не обязательно ехать со мной. Если хочешь, можешь остаться здесь — подождать, пока расчистят перевалы, а там поймать что-нибудь до Порта. У тебя есть выбор, а у меня его нет. Может, так будет и лучше, если взглянуть на вещи объективно.

Если взглянуть объективно… Без сомнения, он думал, что сейчас великодушно предоставляет ей возможность устраниться от участия в опасной затее, не роняя достоинства. Его образ жизни предполагал большие ставки в игре с фортуной, как и то, что в любой момент она может сменить милость на гнев. Лиза не умела так жить. В этом и заключался смысл его слов — и по большому счету, он был прав. Этот разговор начался не вчера и не сегодня.

— Я подумаю над этим, — сказала она и вышла из машины навстречу лунному сиянию, думая об одном: вот бы уснуть.

Наступило утро, и в Басти наладилось какое-то подобие обыденной жизни. На улицах появились редкие пешеходы. Немногочисленные машины, способные преодолеть заносы, устремились на юг — к более крупным городам. Жители ошеломленно глядели на останки чуждых форм жизни, покрывающие фасады зданий и тротуары, словно осколки и обломки некогда ярких и красочных игрушек. Жизнь собирает саму себя по частям заново, думала Лиза. Даже в таких условиях. Но ее собственную жизнь, расколотую куда серьезнее, было не так-то просто взять да склеить.

Четвертые, после того как пришли к согласию насчет дальнейших действий, занялись пополнением припасов и сборами в дорогу. Экспедиция в составе доктора Двали, Сьюлин Муа, Дианы и Турка отправилась по местным магазинам, чтобы поискать, что здесь можно еще купить за деньги. Турк даже предложил купить вторую машину, если получится.

Лиза осталась в гостинице с миссис Рэбка и Айзеком, надеясь выкроить себе еще пару часов сна. Но это оказалось не так-то просто: Айзек опять разнервничался. Не из-за того, что на него напала эта летающая тварь — она, судя по всему, уже забылась им, как дурной сон, — а из-за какого-то нового нестерпимого ощущения, требующего скорее погрузиться в самую гущу чего-то происходящего на западе. Миссис Рэбка несколько раз попыталась осторожно расспросить его, что он имел в виду, говоря, что «это под землей»?.. Но он только опять разревелся и ничего не смог ответить.

Миссис Рэбка сказала ему тогда, что они поедут на запад. Поедут обязательно, как только смогут. Наконец ребенок успокоился и уснул.

Она отошла от его кровати и села в кресло. Лиза придвинулась поближе.

На вид миссис Рэбка было около пятидесяти. Лизе казалось, что на самом деле ей куда больше. Она была Четвертой, а Четвертые могут не изменяться внешне десятки лет. Но в то же время — если она мать Айзека — она не могла быть намного старше, чем казалась. К тому же Четвертые становятся биологически неспособными к зачатию. Следовательно, миссис Рэбка забеременела до того, как прошла курс.

Вопрос, который вертелся у нее на языке, было нелегко задать, но Лиза все же решилась его задать, потому что лучшего случая для этого могло и не представиться.

— Миссис Рэбка, а как вообще это вышло? В смысле, с Айзеком. Как он… Я хотела сказать… если, конечно, это не слишком личное…

Миссис Рэбка прикрыла глаза. На лице ее читалось изнеможение — или какое-то глубокое, беспредельное отчаяние.

— О чем вы спрашиваете, мисс Адамс? Как ребенок стал особенным — или как это нам вообще пришло в голову?

Лиза не знала, что ответить. Но миссис Рэбка и не ждала от нее ответа.

— Мне особенно нечего рассказывать. Моя история не слишком интересная. Муж работал в Американском университете. Не постоянно — его приглашали время от времени читать лекции. Он не был Четвертым, но относился к ним с симпатией. Он бы и сам на это пошел, если б не его вера. Он был ортодоксальным иудеем. Если бы не это, он был бы сейчас жив. У него была неоперабельная аневризма. Единственное, что могло тогда его спасти, это курс Четвертого возраста. Я его уговаривала. Но он не соглашался. Я стала его за это просто ненавидеть.

— Потому что… Потому что вы были беременны?

— Да.

— Он знал?

— К тому времени, как я узнала точно, его аневризма лопнула. Он прожил еще несколько дней, находясь уже в коме.

— Этот ребенок и есть Айзек?

Миссис Рэбка снова прикрыла глаза.

— Это был зародыш. Понимаю, как грубо это звучит. Но я не могла смириться с мыслью, что мне придется одной растить ребенка. Я собиралась делать аборт. Доктор Двали отговорил меня от этого. Он был одним из самых близких друзей мужа, потом стал и моим другом. Он сразу сказал мне, что он Четвертый. Благодаря ему я поняла, что это — по крайней мере с определенной точки зрения — высшая ступень человеческого существования. Он рассказывал мне обо всем. В частности, о спорах среди Четвертых. И конечно, о гипотетиках. А я с детства этим бредила. Благодаря Авраму я познакомилась со всеми остальными. Они мне очень помогли.

— И уговорили вас пойти на это…

— Никто меня ни на что не уговаривал. И ничего не заставлял. Мне просто понравились эти люди. Все другие приходили ко мне тогда из вежливости и говорили то, во что сами не верили. А они не лгали. Говорили то, что действительно думали. У Аврама была цель жизни — контакт с гипотетиками. Он очень осторожно дал мне понять, что именно я могу помочь им в их главном начинании. Поскольку я еще не была Четвертой… и была беременна.

— И вы отдали ему Айзека…

— Не Айзека!.. Только возможность рождения Айзека. Иначе бы я его никогда не доносила. — Она вдохнула и выдохнула, ее вздохи показались Лизе чем-то вроде прибоя, накатывающего на древний берег. — Это было не больнее, чем сам курс Четвертых. Обычная инъекция, а потом, когда я пришла в норму, — другая, внутриматочная, чтобы организм не отторг несовместимый зародыш. Почти все это время я была под наркозом. Честно говоря, я очень мало что помню о самой беременности. Айзек родился семимесячным.

— А потом?..

Миссис Рэбка смотрела в сторону.

— Аврам поступил очень мудро. Он предложил, чтобы Айзека воспитывала не я одна, а вся община. Мне не следовало иметь слишком тесных уз с ребенком.

— Из-за него? Или из-за себя?

— Из-за нас обоих. Никто не знал, долго ли он проживет. Айзек был — и есть — попытка, мисс Адамс. Аврам оберегал меня от того, что могло бы обернуться для меня еще большим горем. Но не только в этом дело, мне бы очень хотелось быть настоящей матерью Айзеку, но он даже не понимает, что такое мать. Он и совсем малышом не позволял брать себя на руки. Я с самого его рождения поняла почувствовала, — что он знает больше моего, что он не та кой, как мы… другой.

— Вы сами его таким сделали, — поневоле вырвалось у Лизы.

— Да. Сами. Мы понимали, что это грех. И надеялись, что он будет искуплен тем, что Айзек узнает и услышит когда-нибудь.

— Неужели вы сами в это верили?

— Спасибо, что вы пытаетесь найти для меня оправдание, мисс Адамс. Да, я верила. Мы все в той или иной степени верили — поэтому и поселились там, в Кубелике. Но никто не верил в это настолько искренне — я бы сказала, настолько героически, — как Аврам. Бывали, конечно, со мнения, раскаянья… Как без них? Невеселая история, правда? Я уверена, у вас не укладывается в голове не то, как мы на это решились, а сама идея как таковая. Как такое может кому-то захотеться. Что ж, одним хочется одного, другим другого. В этом смысле Четвертые — такие же люди, как все. Не стоит принимать чью-то точку зрения за абсолютную истину. — Миссис Рэбка опять прикрыла глаза. — Я очень устала, и мне нечего вам больше сказать.

Экспедиция возвратилась назад с едой, водой, запчастями и — как ни удивительно — с еще одним внедорожником. По словам Турка, его купили у какого-то местного хапуги-дилера, переплатив втрое. У Четвертых — заявил Турк — явно больше наличности, чем здравого смысла. А может здравое понимание той грани, за которой деньги уже не важны.

Лиза помогала Турку грузить припасы в багажники. Его движения выглядели машинальными — и в то же время раскованными. Помогая ему, Лиза наконец ощутила себя самой собой. Можно было не думать о миссис Рэбка, об Айзеке, о докторе Двали, обо всем, что, быть может, ждет их в пустыне.

— Такты с нами, — спросил он наконец, — или будешь ждать автобус до Порта?

Она не удостоила его ответом. Он того не заслуживал. Разумеется, она собиралась ехать с ним. В полную неизвестность — или как там называется место, куда попадают все достойные люди, когда исчезают.