Особый дар

Глава 13

Я испытывал легкие уколы совести, бросая катер в бухте. Будет жаль, если переменившийся ветер разобьет его о камни.

Я так и не успел придумать, как этого избежать, ибо под деревьями увидел девушку.

Забыв обо всем, я бросился к ней по упругой траве и единым махом преодолел развалины хижины отшельника. Однако девушка смотрела вверх, на небо. Ее светлые волосы влажными прядями падали на плечи.

— Сюзанна! Сюзанна! — не выдержав, крикнул я.

Должно быть, она услышала, ибо повернула лицо в мою сторону. Мне показалось, что она удивлена. Глаза ее широко открылись, губы что-то прошептали… И в эту минуту все исчезло.

Я слишком поздно пересек черту. Кто-то уже отозвал Сюзанну, туда, где она все еще оставалась живой…

Возвращаясь в Фалькомб на вездеходе, я не переставал думать о Сюзанне. Я не представлял себе, как выдержу встречу со Страттоном, его ироничную улыбку, необходимость отвечать на недоговоренные вопросы вроде: «Да, но ты все же?..» — когда он будет прерывать мой рассказ и, не дождавшись ответа, тут же торопить: «Ладно, об этом после. Продолжай…»

Нет, я просто не вынесу этого. Последние часы были потерянными для эксперимента. Они лишь подтвердили случайность различий между мирами, а не закономерность параллелизма во времени и событиях. Одно мы можем утверждать с уверенностью — иные миры существуют. Но время, его ход не могут служить основой для прогнозирования будущего, как мы на то надеялись.

Теоретически я только что побывал в прошлом. Однако в так называемом Мире-6 Минус Страттон был уже мертв и меня тоже не было в живых.

Где искать нужную модель? Возможно, это ошибка — считать, что сознание индивидуума определяет ход событий. Если кто-то умирает, другой занимает его место, дабы не прервалась нить истории.

Возможно, не индивидуальное, а среднемассовое сознание играет главенствующую роль. Толпа — вот что выполняет выравнивающую миссию в истории, а вовсе не отдельная личность.

Разумеется, все это не исключает роли событий в судьбе каждого человека. Сюзанна умерла в двух известных нам мирах — а может, даже в двух тысячах таких миров, — умерла, поскольку в силу неизбежности тех или других событий в этих мирах потребовалось ее присутствие в данном месте и в данное время. Более того, очевидным становится факт личных водоворотов в общем потоке истории, которые, однако, не влияют на ее ход. Примером может служить то, что произошло со мной и, кажется, со Страттоном.

То же можно сказать о Сюзанне. В каком-то из миров она жива…

Оказавшись в каюте, я тут же поставил на огонь кофейник и бросил на сковороду кусок бекона. Мой желудок давно давал о себе знать. Но прежде хотелось съесть что-нибудь, а потом уже выпить.

Задернув поплотнее занавески, я принялся за еду, затем, помыв и убрав посуду, наконец поставил на пустой стол стакан и бутылку «Джонни Уокера». К этому, подумав, добавил еще пару банок сухого имбиря и ведерко со льдом. Открыв новую пачку сигарет, я погасил в каюте свет и, устроившись поудобней, решил предаться безрадостным размышлениям.

Дождь монотонно стучал по крыше, и это немного успокаивало. В такую погоду едва ли можно ждать гостей. Но я все же отогнул угол занавески. Сытость не разморила меня. Я настороженно ждал, что вот-вот заколотят кулаком по крыше и сообщат об очередном несчастье. Налив в стакан виски, я бросил в него лед и щепотку сухого имбиря, а затем выпил. Вскоре я немного успокоился и обрел способность размышлять.

В моем мире Меллорз мертв, и Сюзанна тоже.

В будущем, в Мире-2, произошло многое — не только смерть Меллорза и Сюзанны. Ведь там я тоже умер, а Страттон был покалечен.

А в прошлом, в том самом Мире-6 Минус, из которого я только что вернулся, умерли лишь я и Сюзанна, а Меллорз остался жить… Да, Страттон тоже умер.

Значение всего этого наконец дошло до меня. В Мире-6 Минус Страттон был мертв, а это означает, что он должен умереть и в нашем мире тоже.

Если это случится, кто же тогда продолжит эксперименты?

Ответ был прост. Никто. Копрайт утверждал, что, кроме Страттона, ни у кого нет необходимого «чутья» для управления аппаратурой. Значит, эксперименты будут приостановлены, и мы окажемся там, где нам и положено быть. Все будет так, словно параллельные миры никогда не существовали.

А возможно — в голове у меня все уже начало путаться, — со смертью Страттона исчезнут и сами параллельные миры. Что если они существуют только потому, что есть некий внешний наблюдатель, утверждающий их реальность?

Далее, размышлял я, пьянея все больше: могла ли существовать Вселенная, если бы ее никто не видел? Все это, в сущности, теория. Для меня же главное — если умрет Страттон, я никогда более не увижу Сюзанну.

Вполне возможно, что у меня мало времени. Я решил увидеться со Страттоном и дать согласие участвовать во всех дальнейших экспериментах.

Увы, этому не дано было осуществиться. Меня разбудил громкий стук в дверь. Было светло, я лежал на своей койке раздетый, хотя не помню, когда это сделал. На столе стояла бутылка с остатками виски и пепельница, полная окурков.

— Что нужно? — крикнул я. — Кто там?

— Инспектор полиции Баскас, — ответил незваный гость. — Надо поговорить, мистер Мэйн.

— Так рано? — слабо возразил я.

— Уже перевалило за девять, сэр.

Я взглянул на часы и убедился, что он прав.

— Одну минуту. — Я сполз с койки, приготовил содовую, ополоснул лицо холодной водой, оделся и открыл дверь.

Войдя, инспектор профессиональным взглядом окинул каюту.

— Прошу прощения, сэр, — пробормотал он, усаживаясь и тут же вынимая блокнот, однако через минуту, принюхавшись, вдруг поморщился и спросил: — Вы не чувствуете странный запах, сэр?

— О чем вы?

— Похоже, пахнет газом.

Во мне восстал дух продавца, в чьем товаре сомневаются.

— Это новая яхта, инспектор. Все яхты при спуске проходят тщательную проверку. Я лично не чувствую никакого запаха.

— Вы просто привыкли к нему, сэр. Так бывает. Он решил вывести меня из равновесия, разозлить. Это обычная уловка Баскаса. Я наполнил кофейник водой и поставил на газ.

— Хотите чашечку кофе?

— Спасибо. — Он сел и по-дружески улыбнулся мне. — Похоже, у вас вчера был неплохой вечер, сэр? — Он указал на беспорядок на столе. Баскас был единственным из моих знакомых, кто употреблял в беседе обращение «сэр», что меня особенно раздражало, ибо здесь крылись одновременно сарказм и угроза.

Рукав его пиджака загнулся, и я увидел гипсовую повязку.

— Как ваша рука? — спросил я ехидно.

Однако он воспринял мой вопрос вполне нормально.

— Спасибо, хорошо. Пустяковый перелом, можно было не накладывать гипс. Но у нас такие правила — оказать всю необходимую помощь. Иначе мне не позволили бы вернуться к работе… Мне хочется кое-что показать. Вам, как управляющему отелем, это должно быть интересно. Миссис Меллорз сообщила мне, что вы восстановлены в этой должности.

— Меня никто не увольнял, и вы прекрасно это знаете, Баскас.

— Возможно, — он допил кофе и поставил чашку на блюдце. Этим он как бы давал понять, что наша беседа закончена. — В таком случае, пойдемте.

Через десять минут мы уже были в отеле «Фалькомб». Девица-регистраторша посмотрела на меня тупым взглядом. Неужели Доринда не оповестила персонал, что я продолжаю оставаться управляющим? Мне было понятно их удивление, ведь вчера я отсутствовал на работе. В открытую дверь ресторана я увидел за столиками редких посетителей, слышал говор и тихую музыку. «Кажется, здесь вполне обходятся без меня», — подумал я разочарованно.

— Пройдем через кухню? — спросил Баскас.

У повара, отвечающего за завтраки, при нашем появлении сделалось виноватое лицо. Я тут же заметил, что на большой сковороде жарилось бекона значительно больше, чем требовалось, судя по количеству завтракающих в ресторане. Но я лишь окинул повара грозным взглядом и ничего не сказал.

В дальнем углу с невозмутимым видом стоял полицейский. Ему было наплевать на то, что у него на глазах грабят хозяина отеля — он охранял развороченный люк подъемника.

Взглянув на Баскаса, я с улыбкой вспомнил, как мы извлекали его из-под обломков — бережно и осторожно, как акушерка принимает трудные роды.

Однако лицо инспектора оставалось мрачным. Сунув руку в шахту подъемника, он извлек оттуда обрывок каната.

— Взгляните, мистер Мэйн, — сказал он.

В месте разрыва канат был аккуратно надрезан и держался, как говорят, на волоске, когда Баскасу вздумалось проверить его прочность.

— Что вы скажете на это, мистер Мэйн?

— А что я, черт возьми, должен сказать? — возмутился я. — Кому-то взбрело в голову испортить подъемник.

— Вы ведь утверждали, что он всегда надежно заперт.

— Да, утверждал. Но знаете, как это бывает: канат могли надрезать давно, еще до моего появления здесь.

— У меня есть основания утверждать, что это было сделано совсем недавно. Послушайте, что я вам скажу, мистер Мэйн, а потом я хотел бы узнать ваше мнение. Я не буду выдвигать гипотезу об использовании подъемника злоумышленником в своих целях. Вы ее знаете. Однако нам следует восстановить некоторые детали общей картины подготовки и совершения убийства. Поскольку мы знаем, кому разрешено пользоваться ключами от подъемника, полиция может значительно сузить список подозреваемых… Вы меня поняли?

— Продолжайте.

— Злоумышленник знал, что полиция обязательно проверит, способен ли подъемник выдержать вес взрослого человека. Чтобы доказать, что это не так, злоумышленник ослабил канат, подрезав его. Если канат не выдержит, значит, полиции следует искать другие пути, какими убийца проник в номер мистера Меллорза. Подъемник — это серьезная улика, мистер Мэйн. Только один человек мог открыть его в то время, когда было совершено убийство.

Разумеется, он имел в виду меня, хотя не сказал этого прямо, ведь к нашему разговору прислушивались все, кто находился в кухне.

— Ерунда, инспектор Баскас, — отрезал я. — Я уже сказал — веревка могла быть надрезана давно. Как вы докажете, что это произошло в день убийства?

Он опять улыбнулся, на сей раз широко и с удовольствием. От этой улыбки у меня мурашки забегали по коже. Он напоминал хищника, нацелившегося на добычу.

— Покажите-ка мистеру Мэйну, сержант, — тихо сказал Баскас полицейскому. А

Тот нагнулся и сунул голову в шахту. Люк подъемника располагался на уровне человеческой груди, а шахта уходила вниз еще примерно на четыре фута. На дно неизменно падало что-то с платформы подъемника, и время от времени оттуда извлекались вилки, ложки, объедки, выбрасываемые нерадивой прислугой, поленившейся дойти до мусорного бака. Полицейский, перегнувшись через стенку шахты, шарил руками в темноте.

— Отсюда не так просто что-либо извлечь, — комментировал Баскас. — Наш убийца уронил туда что-то, а достать ему уже не хватило времени…

Говорил он это так уверенно, что мне стало не по себе.

Наконец полицейский выпрямился. Волосы были растрепаны, лицо от напряжения налилось кровью.

— Мне пришлось снова положить туда этот предмет, чтобы воспроизвести специально для вас сцену извлечения. Но уверяю вас, мы нашли его именно там.

Баскас взял из рук полицейского предмет, который тот вытащил из шахты подъемника, и протянул мне.

— Вы видели когда-нибудь это, мистер Мэйн?

Это было короткоствольное, похожее на пистолет, ружье для подводной охоты. Я похолодел от страха и ужасного предчувствия. Неужели это мое ружье?..

В улыбке Баскаса было что-то хищное, кошачье. Расценив мое молчание почти как признание вины, он продолжал:

— Как мне известно, вы любитель подводной охоты, мистер Мэйн… Кровь на острие дротика идентична крови покойного мистера Меллорза. Отсюда нетрудно заключить, что именно из этого ружья был убит мистер Меллорз.

Он еще раз внимательно осмотрел ружье.

— Как я понимаю, ускорение дротику придает взрыв капсулы? Может, просветите нас, мистер Мэйн?

— Пройдемте ко мне в кабинет, — предложил я.

— С удовольствием.

Возможно, кто-нибудь из постояльцев думал иначе, но мне в качестве кабинета была выделена самая невзрачная и маленькая комната в отеле. Мы еле разместились в ней: инспектор Баскас и полицейский — с одной стороны стола, я — с другой, на своем стуле. Ружье лежало между нами. Мой взгляд то и дело возвращался к нему, и Баскас, должно быть, мысленно брал это на заметку.

Я почти не сомневался, что это мое ружье.

— Я никогда не видел его, Баскас, — решился я прервать тягостное молчание. — И просил бы вас не делать никаких предположений в присутствии моих подчиненных.

— Я всего лишь спросил, знакомо ли вам это ружье. Обычный вопрос полицейского. Вы управляющий отелем, в котором обнаружено ружье, и к тому же специалист по такому оружию, я же всего лишь любитель. Вполне логично, что я обратился к вам.

— Черта с два! Вы предполагаете, что это мое ружье.

— Значит, это не ваше ружье, мистер Мэйн?

— Я уже сказал вам, что никогда не видел его прежде.

— Ладно. А какое у вас ружье для подводной охоты?

— Такое же. Они почти все одинаковы.

— Но, как я понимаю, между этим ружьем и вашим все же существует какое-то различие? Вы могли бы определить его? Я взял ружье и показал его Баскасу.

— Видите этот номер? Каждое ружье имеет свой номер и серию. У этого номер и серия — 4Ф-10026. Я не помню, какой номер у моего, но, кажется, что-то вроде 5Г-34162. Это более поздняя модель.

— Понимаю.

Произнеся несколько заключительных фраз допроса в видеодетектор, он выключил его и сунул в карман.

— Не буду больше докучать вам, мистер Мэйн. Благодарю за помощь.

Он и полицейский поднялись и протиснулись к двери. Я пошел их проводить. Уверенности, что Баскас спустил меня с крючка, у меня не было. Воспитанный на телевизионных детективах, я знал, что полиция приберегает козырную карту напоследок.

Баскас на какое-то мгновение в раздумье задержался у поджидавшего его вездехода, а затем кивком дал знак полицейскому открыть дверцу. Шофер включил зажигание, взвыли турбины, вездеход поднялся и завис над землей. Мелкий гравий, поднятый воздушной волной, засыпал мне ноги.

Баскас опустил стекло.

— Кстати, мистер Мэйн, не принесете ли вы мне сегодня, скажем, во второй половине дня ваше ружье? И еще — мне надо снять отпечатки ваших пальцев. Простая формальность, надеюсь, вы понимаете?

— Да, конечно, — откликнулся я.

В мое отсутствие яхта не сгорела и на ней не было непрошеных гостей, таких, как мой юный рыболов. Я открыл дверь каюты и вошел. Часы показывали половину двенадцатого. Баскас будет ждать меня примерно в два часа пополудни.

Я повторил в уме номер ружья: 4Ф-10026.

На полу валялась газета, которую почтальон сунул под дверь. На первой полосе я увидел фотографию Доринды в трауре. Даже темная вуаль не могла скрыть того, что вдова не так молода и привлекательна, как утверждал репортер.

Я вдруг вспомнил то, что хотел забыть: как мы танцевали и как она мертвой хваткой вцепилась в меня.

Возможно, человек, попавший в отчаянное положение и хватающийся за оружие как средство спасения, меньше всего думает о последствиях. Пабло и Дик не воспользовались бы моим ружьем. В этом отношении у мужчин существует неписаный кодекс чести. А вот Доринда…

Она вполне могла взять ружье из ящика. Возможно, прежде чем воспользоваться им, она подумала о том, что таким образом бросает на меня тень подозрения, и даже пожалела об этом. Поэтому она и швырнула ружье в шахту подъемника, где оно так и осталось бы лежать, никем никогда не обнаруженное, если бы не Баскас.

Возможно, что это было именно так. Все страшно запуталось. Открыв ящики стола, я стал лихорадочно рыться в бумагах и наконец нашел то, что искал — счет магазина, подтверждающий один непреложный факт: купленное мною ружье имело номер 4Ф-10026. У полиции была бесспорная улика против меня.