4. Рассказывает Юрков

Проснувшись, я первым делом поднял аварийную ширму и отправился проведать 77-48А.

— Зачем ты приходил вчера?

Долго, секунды три-четыре, не было ответа, затем он отреагировал:

— В какое время?

— Зачем ты приходил вчера к двери моей комнаты между 23.00 и 23.30? — уточнил я.

Снова пауза; он, видимо, силился сообразить что-то там в своих жестяных коробках; и ответ:

— Не приходил.

Я позвал Надежду.

— Послушай, Надя, он утверждает, будто и не пытался вчера вломиться к нам.

— Врет? — предположила Надежда. Она казалась невыспавшейся. Эти фокусы новичка действовали ей на нервы. — Или… Или под его номером действовал другой робот?

— А ну-ка, — сказал я, — где ты был вчера между 23.00 и 23.30?

Пауза. Эти его замедленные ответы не слишком хорошо рекомендовали новую модель Фревиля. Мы ждали. Однако на сей раз можно было ждать до бесконечности — ответа так и не последовало.

Я повторил. С тем же успехом. Что-то в нем не срабатывало.

Пришлось проверить его на контрольном вопросе.

— Пять, девять, — начала ряд Надежда, — семь, одиннадцать, девять, тринадцать, одиннадцать…

— Семнадцать, пятнадцать, девятнадцать, семнадцать, двадцать один, девятнадцать, двадцать три, — сразу откликнулся загадочный новичок. — Перемешаны два ряда нечетных чисел.

Да, он был, в принципе, исправен. В чем же дело?

— Надя, ты вчера — когда разговаривала по внутренней связи — правильно набрала номер?

— Безусловно.

— Уверена?

— Я набрала 77-48А и уверена в этом.

— Если мы набирали его номер — значит, мы разговаривали с ним. Следовательно, у двери был он.

Надя вздохнула:

— Юрков! Хоть старых наших можно не бояться…

— Я верю нашим старым.

Еще один вопрос я попытался задать новичку.

— Вот что, — сказал я ему, — расскажи нам свое важное сообщение. Помнишь, ты вчера приходил с важным сообщением.

Я специально поставил ему прямой вопрос и теперь ждал реакции.

Бесполезно.

— И что теперь я должна с ним делать?

Я пожал плечами. В самом деле, что? Если бы я знал, в чем дело!

— Пусть работает, — решил я в конце концов. — А там посмотрим на его поведение.

Надя отвела новичка в отсек, где занимались расчетами наши старые автоматы. Он подключился к работе.

Мы подождали немного, посмотрели его ленту — он довольно быстро обучался, результаты решения задачи на ленте были правильными, и это нас успокоило. Отношения между роботами также не внушали опасений.

Уходя, я еще раз глянул на роботов. Мне пришло в голову, что Фревиль довольно далеко забрался со своими идеями… Я подумал — да ведь он как бы закладывает в роботов гены человеческие. Ну, разумеется, не гены; биотоки, разумеется, импульсы, волны, что там еще, ритмы, стереотипы, всякое разное, что дает схему поведения человека, переписывает Фревиль с оригинала на магнитную или еще какую-то память робота… А по существу — именно это Фревиль делает: да, как бы закладывает в роботов человеческие гены и воспроизводит людей, черты людские — в металле и синтетике…

Мы занялись своими делами.

Все эти расчеты — старые и новые — часть экспериментальной проверки моих теоретических моделей, из-за чего я сюда и перебрался года два назад. Мне требовались эмпирические данные, я попросил направить меня в какую-нибудь из лунных лабораторий космической погоды, думал, что попаду в знакомое со студенческих лет Море Москвы; где-то решили мою судьбу, и я оказался на интернациональной Станции. Экспериментальная часть, как я и ждал, была тяжким для меня этапом работы, неблагодарным и нудным, по сравнению с ним то время, когда я играл в «чистого» теоретика, казалось сплошным праздником (на самом деле, хрен редьки не слаще; просто-напросто начиналась обыкновенная ностальгия).

Итак, мы разбрелись.

А когда заглянули в отсек (примерно через час), — наш новенький 77-48А валялся на полу с выбитыми предохранителями.

Теперь уж мне пришлось дать согласие на «жучки».

Надежда, понятное дело, усмехнулась. С помощью витализера мы — уже привычная штука! — запустили новичка и снова послали его работать. На этот раз — с наглухо закороченными предохранителями.

Я отправился на совещание. Грустное совещание…

Мне пришлось сказать — я вынужден был это сделать, — что график ввода роботов серии «А» не выполняется.

И я получил, конечно, полную дозу поучений и наказов…

Известно, как относятся экспериментаторы к теоретикам.

Обычно они просто не подпускают нас к своим железкам. Тут, впрочем, есть резон — сколько я ни помню визитов нашего брата на экспериментальные установки, кончалось это, как правило, тем, что кто-то из нас нажимал не на ту кнопку, и из установки валил дым.

Но корень, конечно, в другом. Теоретики испокон веков считают экспериментаторов тупыми эмпириками, а экспериментаторы отвечают снисходительным отношением к теории, как занятию для одаренных лентяев. Разумеется, подобно всякому другому антагонизму такого уровня, это переносится на личности… И мне, влезшему со своим теоретическим, извините, лицом в экспериментальный (калашный) ряд, предстояло испить до дна горькую чашу.

К моему возвращению 77-48А принялся за новые фокусы. Надя рассказала мне, что вывела его из рабочего отсека после того, как он стал печатать на своей ленте совершенно невероятные вещи.

— Я оставила его там всего на какие-нибудь тридцать минут! Прихожу — все работают нормально, а этот…

Мы попытались найти с ним общий язык.

— Что с тобой случилось? — спросил я. — Ты исправен?

— Исправен. Исправен. Девяносто! Икс-ноль. Если является соответственно первым или последним из. Сто! Интегральных узлов. — Он говорил все быстрее, набирая скорость. — Тогда как для формул Бесселя и Стирлинга икс-ноль является. Сто десять! Средним или одним из средних интерполяционных узлов. Сто двадцать!..

— Рехнулся, — сказала Надя.

— Рехнулся — повернулся — запнулся — качнулся, — отвечал ей робот на пределе скоростей. — Окунулся. Проснулся.

— Замолчи! — приказал я.

— Замолчи-замолчи, — скороговоркой выпалил робот, но потом исполнил команду.

Надо было, по крайней мере, воспользоваться тишиной. Мне предстояло принять решение. Какое?

Ну, хорошо, Фревиль копирует психику своих роботов с собственных сотрудников. Может быть, у него в лаборатории появился сумасшедший?

Я предложил послать поздравительную телеграмму Фревилю.

— Лучше отправь рекламацию! — заявила Надя. — Это безобразие — поставлять нам таких придурков.

— Не будем торопиться. Мы можем повредить репутацию Фревиля.

— Юрков, ты совсем со мной не считаешься!

— Знаешь, Надежда, — решил я, — работа сегодня не идет, на совещании мне нотацию прочли, настроение плохое, — пойдем домой!

Черный день, он и есть черный.

Не хватало нам еще поругаться из-за Фревиля.

Последнее, кажется, убедило ее.

Но у меня было еще одно предложение:

— Возьмем с собой новичка? Я хочу немного повозиться с ним. Давай возьмем, Надюша! Он тебе по хозяйству поможет. Договорились?

Очень ей этого не хотелось… Все же она кивнула, и мы втроем отправились в жилую часть Станции.


Я велел ему приготовить ужин. Когда я вручил 77-48А мешочек с крупой, он сказал:

— Гречка — печка.

Это меня насторожило, но я все еще на что-то надеялся. Однако не прошло и нескольких минут, как до нас донесся ужасный запах горелой крупы. Голодные и злые, мы побежали на кухню… Пришлось закусить холодными консервами.

— Этого ты добивался? — спросила у меня Надежда. — Если этого, то, может, отпустишь своего любимчика, пока мы, по крайней мере, живы?

Но я хотел сначала разобраться в схеме. Я долго водил по ней пальцем, как это делают все неспециалисты… Потом приступил к следующей фазе работы — начал крутить все регулировочные винты, ручки и рукоятки, которые Фревиль счел нужным установить снаружи.

И смотрел, что получится, что будет с роботом. То есть задавал ему вопрос.

— Ну-ка, — спрашивал я, — каких ты знаешь известных ученых?

— Ученых, — немедленно отвечал робот. — Толченых. Крученых. Верченых.

Этого было достаточно, чтобы заключить: я все делаю правильно, вот только не те винты кручу. И я, подобно всем прочим дилетантам в аналогичных ситуациях, повторял то же с другой парой винтов; получал аналогичный результат и переходил к следующим рукояткам.

— Послушай, зачем тебе крутить? — предложила Надежда. Сиди спокойно в кресле. Я буду тебе нести чепуху в рифму. А, Юрков?

Я не ответил — и постучал по крышке приборной секции робота.

Она была запломбирована.

Вздохнув, я взялся за отвертку.

— Что ты делаешь? — закричала Надя. — Ты понимаешь, что ты собираешься сделать? Потом всю жизнь будешь выплачивать его стоимость!

Она выхватила из моей руки отвертку. Я еще поводил пальцем по схеме… Потом решил посмотреть его ленту — что он там насчитал, пока работал с нашими старичками.

Сначала все шло нормально. Он обучался и переходил уже к тем задачам, ради которых мы его и купили.

А потом — сбой. И какой-то странный, словно совсем иная задача. Ни с того ни с сего он вдруг переходил с восьмеричной системы на двоичную, затем — после длинных столбцов единиц и нулей выдавал подряд несколько уравнений регрессии и шпарил свою абракадабру дальше… Но недолго. Затем следовал окончательный выход из строя — автомат выдавал сплошные колонки нулей. Нули — и только. Но если до этого он еще что-то решал, хоть и непонятно что и непонятно каким образом, то здесь уж он просто, можно сказать, сошел с ума — и точка. Предохранители Барренса, разумеется, не сработали, не уберегли робота; они и не должны сработать — ведь мы их закоротили.

Одним махом я сбил пломбу. Надежда ахнула. Но теперь ей оставалось только помогать мне.

Мы сняли крышку приборной секции… Ну, там было такое богатство винтов, ручек и рукояток! Но теперь я решил руководствоваться не только интуицией, но еще и здравым смыслом.

Может быть, именно это и дало положительные результаты. Установив, наконец, от каких цепей зависит устойчивость робота, я закрутил нужные регулировочные рукоятки до предела.

77-48А сделался столь уравновешенным и спокойным, что теперь его ничем нельзя было вывести из себя.

Мы задали ему десятка два контрольных вопросов — он быстро и правильно отвечал.

Мы попросили его приготовить ужин — он прекрасно накормил нас.

Довольные и сытые, мы сидели рядышком и придумывали новые испытания для робота.

— Что ж ты, дорогой, перестал говорить складно? — спросила Надежда. — Прочти-ка нам стихотворение!

— «Люблю грозу в начале мая, — начал 77-48А, — когда весенний первый гром…» Это был личный подарок Фревиля, — так сказать, номер сверх программы, добавка к обязательному ассортименту.

— А теперь назови нам, все-таки, имена известных ученых!

— Фревиль, — сказал робот и запнулся. Других он не знал. Это была старая шутка Фревиля, которую он закладывал во все свои модели. После паузы робот добавил: — Юрков. Надя.

Мы хохотали. Потом поставили крышку приборной секции на место. Пломбу замазали, — будто так и было.

Сойдет.

Я предложил еще раз попытаться спросить у робота о вчерашнем, но Надя категорически воспротивилась этому.

— Такой хороший вечер! — убеждала она меня. — Наконец-то все наладилось. Потерпи до завтра, ну сделай это для меня!

Пришлось согласиться.

Мы отослали 77-48А в его отсек и — на всякий случай, помня о вчерашней ночи, — опустили снова бетонную аварийную ширму. Так было спокойнее.

Загрузка...