Противотанкист. Книга 3. "Ополченцы"

Глава 19 Контузия

В общем, очнулся я уже затемно, в ушах стоял какой-то гул, а не проходящая тошнота во рту добавляла «приятных» ощущений. Голова кружилась даже лёжа, так что после нескольких безуспешных попыток понять, где я нахожусь, и принять вертикальное положение, от этой идеи я отказался и вырубился теперь уже до утра. Когда я проснулся, было уже светло и судя по часам девять утра. Лежал я на подстилке из лапника в шалаше из сосновых веток. Состояние было более-менее удовлетворительное, но, не желая повторять прошлых ошибок, я перевернулся на живот и, приподнявшись на четвереньки, на четырёх костях заковылял к выходу. Выбравшись наружу, при помощи стенки шалаша утвердился на двух ногах и, дождавшись, когда земля перестанет крутиться вокруг меня, побрёл к ближайшему дереву. Удовлетворив естественные потребности организма, огляделся вокруг и пошёл к небольшому костерку, на котором в нескольких котелках закипала вода. Во-первых, не мешало бы согреться, да и попить чего-нибудь согревающего тоже. А вот при мысли о еде, желудок вроде как довольно заурчал, но подступивший к горлу комок, на корню зарубил эту мысль.

— Очнулся? Товарищ сержант. Вот здорово. А нам санинструктор так и сказал, что при контузии нужно лежать, и если всё нормально, то само пройдёт, а если нет, то… — Довольный Федька подходил к костерку с охапкой хвороста.

— И тебе не хворать. — Немного не в тему отвечаю я. — Ты бы не орал так громко, я же не глухой.

— А я думал, что ты после контузии того, плохо слышишь, да и вообще тебе постельный режим положен. А ты чего встал?

— Я хоть контуженный, но не мёртвый. Это покойники не потеют, да и не мёрзнут, а я как видишь живой. Да и водички хлебнуть не помешает. — Бросив дрова, Федя помогает мне примоститься возле костра и, сняв один из котелков с огня, что-то наливает из него в жестяную кружку.

— Вот, — протягивает он мне ёмкость. — Тут шиповник, корешки всякие, говорят полезно. — Прихлёбывая ароматную, а главное горячую жидкость, начинаю отогреваться изнутри. На улице не май месяц, так что лёжа без движения, я продрог практически до костей. Пока я пытаюсь согреться у огня и оглядываюсь вокруг, Федя рассказывает мне обо всём, что я пропустил.

— После того, как мы увидели ракету, подхватились с напарником ноги в руки, и бежать. А то как-то ссыкотно стало, пехота уже почитай что вся на том берегу, а мы ещё тут. Да ещё и танки эти… И ведь хитрые гады! Ни в деревню, ни к нашим окопам не лезут, а норовят всё издаля… Отдышался я только тогда, когда перемахнув речку, забежал за угол амбара. Потом уже стал наблюдать, да и позицию присматривать, патроны-то ещё оставались. Видел, как вы с Витькой-танкистом отступали, а потом немец попёр и стало некогда. Пехоту ихнюю к мостику так и не подпустили, а вот танки, танки ещё постреляли с того берега, да и отошли. Наши хорошо по ним из миномётов всыпали, хоть и не попали, но мины клали кучно. Витька тебя приволок уже после боя. Думали сперва — не живой. А потом пригляделись — нет, дышит, да и крови нигде не видно. Сначала всех раненых разместили в хате на окраине, чтобы значит подальше от реки, а то фрицы ещё целый день пытались вернуть плацдарм. Ну, а ночью оба мостика сапёры разломали, так что больше немчура не полезла. Вчера же всех наших артиллеристов собрали и приказали обустраиваться в этом месте, вот тебя и перетащили сюда…

— Погоди. Так я что, уже двое суток без сознания?

— Ну, да. Нам фельшер так и сказал, чтобы тебя никуда не возили и сильно не тормошили. Перво-то, пока мы воевали, за тобой наша Маша приглядывала, ну а как только на бивуак встали она и…- Тут Федя замялся.

— Договаривай, раз начал.

— Пропала она вчера вечером, весь день сама не своя ходила, а с вечера её уже никто не видал. Ни её, ни волка, да и ружьишко своё она видимо прихватила, вещи ещё.

— Сам как думаешь? Что случилось?

— А что тут думать, Емеля-то так и не вернулся, а у них вроде как отношения, вот Маша и не смогла больше ждать.

— И куда она могла деться?

— А вот пойди, пойми этих баб. Могла и в наш тыл уйти, а могла и к немцам. Сначала-то всё выспрашивала. Как всё случилось? И где его в последний раз видели? Я даже поутру с ней на берег сползал, место показал. После этого она как бы в себе замкнулась, ни словечка, ни улыбки, ну а как только стемнелось…

— Ладно, я понял. А где весь народ? Да и сколько нас осталось?

— Всех пехотинцев у нас забрали, так что только десять человек и наберётся, сказали, переформировывать нас будут. А бойцов сержант Волохов рано утром повёл в штаб дивизии, комдив хотел с личным составом пообщаться. Со жратвой тоже что-то решать надо, а то мы все запасы ещё вчера подъели, а нас так ни к кому и не прикрепили. Вот насобирали с бору по сосенке, на раз поесть хватит, а чем потом питаться будем, даже не представляю. — Вздохнув, Федя показывает на небольшую кучку продуктов, лежащую на пустом вещмешке.

— Там в шалаше мой ранец лежит, неси-ка его сюда. — Пошарив в «закромах», достаю банку тушёнки и пару брикетов с концентратом, свой неприкосновенный запас. — Вот, возьми для приварка, а то наши придут голодные. — После выпитого отвара, тошнить меня стало меньше, да и озноб вроде как прошёл. А вот голова заболела сильнее, так что встаю и иду в шалаш. Проводив меня, чем-то довольный Федя удаляется готовить хавчик, а на мою нездоровую голову наваливаются невесёлые раздумья.

Грёбаная война! Как уже меня достали эти потери. Вроде вот только познакомился с человеком, а его уже нет. И самое поганое — это терять друзей, причём боевых друзей. Понимаю что война, и каждый день погибают тысячи, но когда это где-то там, и сам ты этого не видишь — это одно, а вот когда прямо на твоих глазах… Малыша, правда я мёртвым не видел, но и остаться в живых в той мясорубке было нереально. Больше всего бесило вынужденное бессилие и невозможность хоть что-то сделать. Я сам себе напоминал шарик, из которого выпустили весь воздух. Не осталось ни физических, ни духовных сил. Была ли виной тому контузия, либо что-то ещё повлияло, но мне было очень хреново. Терзаемый всеми этими невесёлыми мыслями, и так ничего и, не решив, я впал в очередное забытьё.

Очнулся я из липкого кошмара, скорее всего к обеду, и разбудил меня гомон голосов, доносящийся снаружи. Немного полежав, и приведя в порядок мысли, которые после словленных глюков, куда-то разбежались, выползаю на свет божий и иду к костерку. Как ни странно, голова почти не болела, да и земля уже так не качалась, норовя дать по морде. Покончившие со своими невеликими порциями красноармейцы, к моему приходу уже рассосались, а на импровизированном КП остался только сержантский состав, ну и наш нештатный старшина — дядя Фёдор.

— Здорово, мужики. — Жму я руки своим друзьям. — Давайте, рассказывайте. Как мы докатились до такой жизни? И чего нас впереди хорошего или плохого ожидает? — Первым начал сержант Волохов.

— Комдивом у нас сейчас полковник Матусевич Иосиф Иванович, Гладышева сняли, как говорят — за плохую организацию отхода дивизии. Зато нынешний командир раньше командовал артполком, и сейчас пытается собрать в кулак всю, оставшуюся в дивизии артиллерию. Соответственно и нас — артиллеристов из пехотных рот забирают. А как нам пояснил сам комдив, все пушки и миномёты в полку, теперь будут в распоряжении начальника артиллерии полка, в батальонах останутся только пулемёты.

— Это правильно, а то некоторые комбаты, из бывших ротных или взводных, не знают, что делать с миномётами и всех артиллеристов посылают для пополнения стрелковых рот. — Вставляю я свои пять копеек.

— Вот комдив и пообещал с ближайшим пополнением прислать нам командиров, а пока ищут матчасть и людей, будем тренироваться на том, что есть. За старшего назначен я, — продолжает Мишка, — во всяком случае, до прибытия какого-нибудь лейтенанта.

— А что у нас есть?

— На жопе шерсть, — смотря куда-то в пространство, зло ворчит младший сержант Задорин. — Весь транспорт забрали, всё лишнее стрелковое оружие тоже, на каждого человека осталось только по одному стволу, ну и нами же захваченная артиллерия, и та без боезапаса.

— Как я понял, хорошие новости закончились, и начались плохие, ладно — давайте с подробностями.

— Пока мы помогали пехоте отбиваться от фрицев, у нас забрали лошадей, сначала для перевозки раненых, ну а потом и боеприпасов, и видимо всё ещё что-то возят. Потом, когда весь боекомплект к трофейным миномётам у нас кончился, нас отвели в тыл. Сначала в лес за деревню, а потом пришёл начштаба полка и, указав место по карте, отдал приказ перебазироваться туда. Когда я спросил у него. На чём перевозить пушку? А то лошадей нам так и не вернули. Осмотрел всю нашу трофейную артиллерию и, добавив на выполнение приказа чуть больше времени, велел всё тащить на себе. Пришлось транспортировать всё к дороге, а потом подгонять машину, и уже на ней добираться до места.

— А вот там нас уже ждали, — продолжает за Мишкой Иннокентий. — И раскулачили ко всем хренам. Забрали машину, излишки оружия и патронов. Оставили только это железо, да личное оружие с вещами. И то, только потому, что мы находимся между передним краем и штабом дивизии.

— И что у нас со стрелковкой?

— Десяток карабинов, в основном наших и часть немецких. Ну, может кто ещё и пистолеты сныкал.

— Значит с автоматическим оружием у нас по нулям?

— Не совсем чтобы по нулям… — замялся Мишка.

— Как я понял, есть, но про это никто не знает.

— Да вон, Федя умудрился как-то свой эмгэ зашхерить, — кивает в сторону этого хомяка Мишаня, да и патронов немного.

— Сколько немного?

— Ящик. Правда, неполный.

— Ну и ладно.

Вообще-то то, что нас раскулачили оно и к лучшему, — думал я про себя. Конечно свою «светулЮ» жалко, да и змпэшки у нас отняли, но с другой стороны, патронами к трофеям нас никто обеспечивать не будет, а воевать нам тут примерно месяц. Да и зима скоро, так что карабин он и проще, да и понадёжнее будет. Зато теперь всё начальство знает, что у нас нет ни черта, и со своей «продразвёрсткой» к нам больше не полезет, да и очередную дыру в обороне затыкать, думаю, нами не будут. А вот останься у нас машина, да ещё парочка пулемётов плюс пушка, была бы готовая мото-маневренная группа, любой немецкий прорыв — наша головная боль. Информации я получил достаточно, и чтобы её переварить, не мешало бы подкрепиться, и переваривать вместе как пищу для ума, так и для тела.

— Ладно, хлопцы, не расстраивайтесь, будет и на нашей улице палатка с пивом. — Пытаюсь я разрядить обстановку. — Раз тебя Миша назначили командиром, то и командуй. А ежели я контуженный, то я буду контузиться. Чего там у тебя на обед, Федя? Что-то я проголодался. Кстати. А насчёт котлового довольствия как? Прикрепили нас к кому-нибудь?

— Да, на сегодня продукты выдали сухим пайком, а завтра будем в штаб полка с термосами ходить. Пойду, займусь с личным составом, отдохнули и будя. — Мишка встаёт и, позвав с собой Задору, уходит. Тем временем дядя Фёдор протягивает мне котелок с моей пайкой и я, вытащив из-за голенища сапога свою ложку, приступаю к приёму пищи. Супец конечно получился не ахти какой густой, но после двухсуточного «лечебного» голодания, мне такое блюдо в самый раз. Ем я без хлеба, сегодня нужно поберечь желудок, а то мало ли что, заворот кишок там, или другие неприятные последствия для организма. Зато кружку с чаем, и кусочек сахара принимаю с благодарностью. Скорее всего, Федя отдал мне и свою пайку, потому что напиток в кружке оказался не только горячим, но и сладким.

— Пей Коля, тебе нужнее, — ответил Фёдор на мой вопросительный взгляд.

— Спасибо Федя. А пока расскажи мне, — как так получилось с пулемётом?

— Да просто всё. Меня с напарником послали за грузовиком. Дошли мы, поглядел я в кузове и подумал, — Зачем все яйца класть в одну корзину? А вдруг бомбёжка? Самолёты там, артобстрел. — Вот и припрятал немного, патроны, гранаты, ещё кое-что по мелочи. Да и трофей таскать надоело, тяжёлый больно. Взял карабин и поехали. Когда добрались до места, и началось всё это безобразие, я и сообразил. — Нет, ребята, пулемёта я вам не дам. — И не стал говорить лишнего, да у меня никто ничего и не спрашивал. — После коронной фразы про пулемёт, я даже поперхнулся, а когда откашлялся, то пришлось ещё приходить в себя, пережидая приступ головной боли. — Таможенник блин, Федя Верещагин.

— Молодец Федя, благодарю за службу, ты настоящий хомяк. — Дядя Фёдор зарделся, а я продолжил уже осторожней пить чай и анализировать ситуацию. Пока всё складывалось нормально, после тяжёлых боёв у бойцов была возможность отдохнуть. Идея с созданием миномётной роты мне тоже нравилась, правда трофейные стволы для этого не годились, возникали проблемы с боезапасом. Зато из советских миномётов калибра 82-мм, можно стрелять как нашими, так и немецкими минами. Отсюда вывод. Где-то нужно добыть себе вооружение. Вопрос только в чьём тылу. В нашем? Или в немецком? Затрофеенная карта этого района боевых действий у меня была, но где находятся склады с вооружением, на ней естественно не отмечено. Надежда на вышестоящее начальство имелась, но пока пройдут заявки, пока их удовлетворят, нашу команду могут спихнуть в пехоту. А при нынешней организации атак, когда вместо артподготовки — громкое ура, ну а пуля дура, и вместо патронов — штыки, в пехоту очень уж не хотелось. Сам я мог работать только головой, но любое резкое движение ограничивало и такую работоспособность. Конечно, со временем это пройдёт, а вот сколько нам отпущено этого времени, никто предугадать не мог.

Да, из своего послезнания я знал, что основные боевые действия развернутся на правом фланге армии. За город Наро-Фоминск, и на стыке с пятой армией. У нас же до начала декабря будут в основном бои местного значения. Но, сколько ещё людей погибнет в этих боях? И как попробовать избежать напрасных жертв? Над этим стоило поломать свою больную голову. «Ломать голову» я отправился к себе в шалаш, но видимо слегка расслабился, так как проснулся только к ужину. После приёма пищи, сам напрашиваюсь дневалить, на посту я ещё стоять не в состоянии, а вот проверить и организовать смену часовых, думаю, смогу. Да и в лагере ещё один «бодрый ствол» лишним не будет. Народу немного, поэтому у нас всего один пост, ближе к лесной дороге, выставлять караульных по всему лесу вокруг лагеря, смысла никакого нет. Это надо весь личный состав в караул назначать, поэтому и часовой один, это не считая авОся, небОся, и других подобных типОв.

Ночь прошла спокойно, я только будил очередного караульного, и отправлял его на пост, дальше бойцы менялись сами. Я же подкидывал дровишек в костерок и, привалившись к дереву поодаль от огня, охранял лагерь, попутно размышляя о смысле бытия. С утра, после завтрака иду спать, а уже после обеда к нам начало поступать пополнение. Оформив, вновь прибывших, и накоротке переговорив с ними, отправляем бойцов, строить себе жильё. На всякий случай с запасом, поэтому большая часть личного состава до самого ужина сооружает шалаши. Красноармейцы тянулись группами и по одиночке до самого вечера, и к отбою в отряде уже насчитывалось 25 человек. С оружием, правда было совсем не гуд, и не просто всё плохо, а очень плохо. Из пятнадцати вновь прибывших, карабины были только у троих, у остальных кроме ремней, пустых подсумков и вещмешков не было ничего.

Добавив ещё один пост, караул на этот раз выставили по уставу, шесть караульных, плюс начальник с помощником. На первый пост у дороги, отправляли наших старичков, а вот на второй, с другой стороны лагеря, заступали вновь прибывшие, охраняя заодно и трофейную артиллерию. От ночного дежурства на этот раз я отмазался, всё-таки здоровье ещё подводило, а после обеда пришлось заниматься новичками (Мишка мотался в штаб, оформляя вновь прибывших и пытаясь выбить продукты). Насчёт последнего он не сильно преуспел, так что пайка на ужин была меньше в два раза. Расход на нас обещали увеличить на следующий день, но это если народу не добавится, так что опять придётся делить. Сам я откосил, а вот мой карабин пришлось отдать в караул, как говорится на благое дело. Всё равно стрелять из него я ещё не мог, мушка двоилась. Совсем без оружия я конечно не остался, пистолетик у меня имелся, если что отстреляюсь, а вот с безоружным контингентом нужно было что-то делать. С этими мыслями я и уснул.

На следующий день наш «партизанский отряд имени Дениса Давыдова» наконец-то возглавил настоящий… Нет, не полковник а лейтенант — Огурцов Алексей Ефремович, 1922-го года рождения, москвич. И теперь мы именовались миномётной ротой уже официально, и из нас стали формировать нормальную боевую часть. Хорошо это или плохо, я ещё не понял, потому что командир, узнав про мою контузию, отправил меня на обследование в полковую санитарную роту. Точнее мы вместе пошли в штаб полка, а уже оттуда я один потопал к эскулапам.

На врачебной комиссии я не косил, но и не геройствовал. Честно рассказал про своё состояние в течение недели и, выполнив все указания врача, стал дожидаться вердикта. После осмотра, замотанный старший врач выписал мне справку, в которой указал, что сержант Доможиров получил контузию в бою, является ограниченно годным к исполнению своих служебных обязанностей, и нуждается в лечении в дивизионном медсанбате. В общем, к вечеру я был уже в деревне Могутово, где и располагался наш медико-санитарный батальон.