Опекун

Глава IX

Солнце спустилось за Сугарлоафскую гору, и послеполуденные тени двинулись в поход на долину. Марианна взглянула на часы, висевшие над раковиной.

Еще нет пяти, а она уже решила, что не будет всерьез волноваться по крайней мере до четверти шестого. Включила плиту и открыла большущий холодильник, чтобы быстренько придумать, что же подать на обед.

Она тут же отказалась от запеканки из тунца, хотя их оставалось еще целых три, разных размеров, на каждой был приклеен кусочек маркировочной ленты, где аккуратными буквами обозначалось наименование блюда и имя человека, который его приготовил. Но рыбная запеканка была у них вчера на ужин, и хотя дети съели ее, было видно, что она им не очень нравится. Отодвинув запеканки в сторону и отметив попутно, что завтра надо переложить содержимое в другую посуду, для того чтобы по крайней мере вернуть лотки законным владельцам, Марианна заметила на нижней полке большую емкость с соусом. Надпись гласила: «Спагетти — Оливия Шербурн».

Прекрасно, решила она и вынув блюдо из холодильника, направилась к плите. Сначала выбрала нужную сковороду из длинного ряда развешенных под огромным деревянным стеллажом, укрепленном на тяжелых цепях над листом для приготовления пищи, затем вылила в нее соус для спагетти и начала разогревать его на плите, на одной из шести конфорок. Марианна была занята поисками спагетти в кладовой, когда Сторм, нетерпеливо повизгивая, подбежал к двери, и начал царапаться о нее когтями: просил, чтобы его выпустили. Марианна выглянула из окна, ничего не заметила, но все равно открыла дверь. Овчарка с радостным лаем помчалась за угол дома. Выйдя во двор, Марианна смотрела, как собака выскочила на дорогу, исчезла за первым поворотом, затем, через мгновение, появилась вновь: с поднятым высоко хвостом она устремилась за палкой, брошенной кем-то, кого Марианне еще не было видно.

— Вперед, Сторм! — услышала она крик Джо.

Секундой позже к нему присоединился голос Логана.

— Принеси ее сюда, Сторм! Принеси ее назад!

Собака схватила палку на лету, закрутилась на месте, затем вновь помчалась вниз по дороге и вдруг резко затормозила: из-за поворота неожиданно появились дети.

С пакетами в руках.

Приветливая улыбка Марианны постепенно исчезала, пока дети преодолевали последние метры дороги. Логан уже бежал навстречу матери; огромный пакет с покупками чуть ли не волочился по земле.

— Подожди немного, мамочка, и ты увидишь, что мы купили! У меня новые джинсы и две ковбойских рубашки, и... — Он замолчал, глаза его блестели от восторга, затем посмотрел вниз на свои ноги: — Взгляни сюда! — закончил он. — Настоящие ковбойские ботинки! Это верх совершенства!

Марианна посмотрела на ботинки, их коричневая кожа красиво блестела, но вместо того чтобы прийти в восторг, она перевела взгляд на Алисон, которая остановилась в нескольких футах от нее и догадалась, по крайней мере, принять смущенный вид.

— Насколько помню, я просила вас ничего не покупать, — произнесла она, начиная прикидывать расходы от покупки вещей которые находились в пакетах не только Торгового центра, но и от Конуэя. Одни лишь ботинки Логана, должно быть, стоили больше ста долларов.

Алисон открыла рот, но не смогла произнести ни слова, затем непроизвольно перевела взгляд на Джо.

— Это я виноват, тетя Марианна, — сказал он с улыбкой, но, заметив, как изменилось выражение лица его крестной, перестал улыбаться. — Я имею в виду... моя мама, она с прошлого года разрешила мне делать самостоятельные покупки, и у нас есть счета в каждом магазине, и... — Голос его стих.

— У них распродажа, мамочка, — бросилась на помощь Алисон. — Понимаешь, распродажа перед началом школьного сезона. Но мы можем все вернуть назад. Джо сказал...

— Меня не волнует, что сказал Джо, — отрезала Марианна. — Меня волнует, что сказала я, & я сказала, что вы не должны ничего покупать. Как мы только можем позволить себе...

И вдруг она вспомнила бухгалтерские книги, которые сосредоточенно изучала сегодня утром, и баланс, который во всем многообразии отражал движение денежных средств по содержанию ранчо.

В памяти всплыли страницы, на которых Одри аккуратно записывала стоимость каждой покупки, приобретенной в том или ином магазине. Представление Одри о посещении магазинов, по-видимому, сильно отличались от ее собственных привычек к постоянной экономии. А разве могло быть иначе? Одри была неограничена в средствах, с того самого дня, как она вышла замуж за Теда, ей никогда не приходилось беспокоиться о том, сколько денег истратить. Очевидно, эта привычка передалась и Джо, а почему бы и нет?

— Ну хорошо, — произнесла она, гнев ее постепенно ослабевал. То, что сделали дети, не могло разорить ее, а их счастливое возбуждение стоило любого состояния. — Давайте войдем в дом, посмотрим, что вы купили, и решим, какие из вещей вам придется возвратить, — предложила Марианна, скрывая за строгим видом улыбку. — Можете мне поверить, что вы все втроем отправитесь в город с вещами, которые надо будет вернуть! И я хочу, чтобы вы дали мне слово, что. ни когда больше не сделаете ничего подобного. Если вы не выполняете то, о чем я вас прошу, как же я смогу доверить вам вновь пойти в город одним?

Алисон стояла, опустив голову, а у Логана дрожал подбородок от возможности лишиться новых первоклассных ковбойских ботинок.

— Они не виноваты, тетя Марианна, — повторял Джо, когда дети шли за ней по направлению к дому. — Алисон не хотела, чтобы мы что-нибудь покупали, это я уговорил ее.

— Я понимаю, Джо, — спокойно произнесла Марианна. — Я знаю, что твоя мама позволяла тебе делать самостоятельные покупки, но Алисон и Логану этого никогда не разрешалось. — Она придержала рукой кухонную дверь, пропуская вперед всю троицу. — Выкладывайте все сюда, — произнесла она, указывая на кухонный стол. — Давайте посмотрим, что вы приобрели.

Пока Марианна наливала воду в кастрюлю, чтобы отварить макароны, трое детей открывали пакеты и извлекали из них свои приобретения. Для Алисон там было три пары джинсов, как отметила Марианна, очень высокого качества и абсолютно недоступных для них раньше, еще три рубашки, три свитера, несколько пар носков и нижнее белье.

— А ты знаешь, сколько стоят эти джинсы? — потребовала ответа Марианна, ухватившись за наиболее дорогие покупки.

— Каждые по шестьдесят долларов, но цена снижена вдвое, — ответила Алисон. — И я купила три пары разных размеров, потому что очень быстро расту, а продавщица сказала, что их может не быть в продаже до следующего года.

Нахмурившись, Марианна отложила в сторону джинсы и взяла одну из рубашек. Стопроцентный хлопок, по размеру чуть больше, чем Алисон носит сейчас, но не такая большая, чтобы выглядеть, будто с чужого плеча. Две другие рубашки оказались такого же размера и отличались лишь по цвету.

На каждой стояла новая цена: скидка составляла пятьдесят процентов.

Все три свитера были из мягкой, почти такой же бархатистой, как кашемир, шерсти женственных оттенков, которые Алисон обычно избегала: василькового, бледно-лилового и жемчужно-розового — цвета хрупкой морской раковины.

— А где же одежда, которую ты обычно хочешь купить? — спросила она. — Все те низкопробные вещи, о которых мы всегда спорим?

Алисон покраснела.

— Я подумала, будет лучше, если я куплю хорошие вещи. Хотя, честно говоря, я выбрала один шарф, чтобы немного повоображать. Но я отнесу его назад, если ты захочешь.

Марианна покачала головой.

— Он великолепный. И понадобится тебе, когда ударят морозы, поэтому мы его оставим.

Она переключила внимание на приобретения Логана и обнаружила, что он, как и Алисон, хотя и купил много вещей, но сделал это благоразумно. Все эти вещи она бы и сама приобрела для него. Даже джинсы были такой длины, что первые несколько месяцев хоть их и придется подворачивать, он сможет их носить по крайней мере год. Рубашки были уменьшенным вариантом тех, что купил себе Джо, исключение составляла ярко-синяя ковбойская рубашка, отстроченная серебристой нитью и отделанная черным кантом, с плотным рядом перламутровых заклепок, расположенных спереди, с двумя рядами заклепок на каждом из карманов и с тремя — на каждом манжете.

— Разве она не великолепна? — спросил Логан с сияющим от восхищения лицом.

— Боже, ну и куда же ты собираешься ходить в ней? — спросила Марианна.

— Ему надо иметь такую, — объяснил Джо. — у каждого в округе есть такая.

— А что насчет ботинок? — спросила Марианна, обратив в конце концов свое внимание на ноги сына.

— Их ему тоже надо иметь, — настаивал Джо. — Если он собирается учиться кататься верхом, у него должны быть такие ботинки, здесь все постоянно ходят в таких. Но они же не от Тони Ламаса. Папа говорит, что это глупо тратить так много денег, пока нога у тебя еще растет. А в будущем ты сможешь купить себе самые лучшие ботинки и носить их вечно.

«Папа говорит». Сопротивление Марианны было сломлено.

— Ну хорошо, я сдаюсь, — произнесла она. — Вы не выполнили то, о чем я вас просила, но и я не продумала все до конца. Очевидно, по крайней мере двое из вас уже достаточно взрослые, чтобы делать самостоятельные покупки. И поскольку вы не потратили деньги на ненужные вещи, я не вижу необходимости возвращать что-либо из них. Но в следующий раз или вы делаете то, что обещали, или звоните мне и объясняете, почему решили поступить по-другому. Договорились?

— Я могу оставить себе ботинки? — воскликнул Логан, игнорируя вопрос.

Марианна вздохнула.

— Ты можешь оставить себе ботинки. Но если у тебя будут болеть ноги, меня в этом не вини.

Когда она вернулась в кладовую, чтобы закончить поиски макарон, Джо хитро подмигнул Алисон.

— Вот видишь? — прошептал он. — Я же говорил тебе, что все обойдется.

Волк замер: тело его неподвижно, передняя лапа приподнята над землей, хвост выпрямлен.

Человек внезапно остановился, двигались лишь глаза, осматривая место, привлекшее внимание животного; и он обнаружил объект волчьего интереса.

Кролик припал к земле под укрытием валуна, чувства его обострены, нос подергивается — он принюхивается к легкому ветерку. Солнце уже зашло, покров темноты быстро окутывает поле, заросшее вереском, уходящее вверх по горному склону до самого леса. Скоро наступит безопасное время для кролика: он сможет пробраться на луг и пощипать там зелень, пока хищники, что обычно парят в вышине и несут угрозу кроличьей жизни, будут спать в своих гнездах. Но сейчас он застыл в неподвижности, пытаясь уловить запах или движение, говорящие о присутствии врага, которого он почувствовал за секунду до этого.

Зверек вновь принюхался, но лишь аромат вереска наполнил его ноздри. Наконец голод одержал верх над природным инстинктом маленького существа прятаться до наступления темноты. Кролик двинулся вперед, пощипывая нежную травку, растущую среди кустов вереска. День угасал, и кролик становился смелее, углубляясь все дальше и дальше в поле.

Волк слегка шевельнулся, взгляд его был прикован к кролику, но мужчина положил руку на мускулистый бок животного, успокаивая его.

— Не сейчас, — прошептал он так тихо, что слова его были почти неслышны. Теперь замер кролик, навострил уши. Проходили секунды, зверек сидел абсолютно неподвижно, постепенно становясь невидимым в сгущающихся сумерках, но, не расслышав больше ни звука, он расслабился, вновь припал к земле и начал щипать травку.

Мужчина слегка подтолкнул волка. Тот мгновенно рванулся вперед, вырвавшись из кустов вереска, в которых прятались человек и зверь, и бросился на кролика за секунду до того, как тот осознал, что на него нападают. Схватив жертву за горло, волк резко дернул головой назад, затем вперед, потом бросил подергивающегося кролика на землю, придавил передней лапой и острыми клыками впился в его плоть.

Кролик пронзительно визжал от боли, затем затих на земле. Волк ткнул его передней лапой, посопел и подхватил зубами. Мужчина повернул назад в лес, волк бежал рядом.

В объемном мешке, который лежал там, где он бросил его несколько минут назад, решив отправиться за кроликом, были туши двух енотов и небольшой выдры — он извлек их сегодня днем из своих ловушек. Мужчина остановился, чтобы подхватить тяжелую поклажу и перекинуть себе за спину, затем двинулся вперед, не обращая внимания на тяжесть, весьма ощутимую для любого другого мужчины.

Добравшись наконец до хижины, в которой жил, он вывалил из мешка на грубо сколоченный стол три туши, взял нож и стал искусно сдирать с них шкуры.

Волк, зажав в зубах окровавленного кролика, лег на пол недалеко от двери и начал драть на куски свою добычу. Впившись зубами в шкуру зверька, вырвал из него внутренности, и едва они вывалились из разодранного брюха кролика, начал жадно их поглощать.

— Хочешь еще немного? — прохрипел мужчина своим сиплым голосом. Чиркнув ножом по брюху выдры, он запустил руку в еще теплую полость, вырвал внутренности и бросил на землю в нескольких дюймах от волчьей морды.

Волчица, с челюстей которой капала слюна, жадно набросилась на них, и кровавая масса исчезла у нее в глотке.

Мужчина закончил свежевать добычу, выбросил шкуры прямо в открытое окно, зная, что к полудню завтрашнего дня их уже не будет: либо утащат рыскающие по ночам в поисках добычи звери, либо подберут питающиеся падалью птицы.

То, что останется, он потом уберет, но в хижине не будет ничего, что может привлечь полчища муравьев, живущих глубоко под землей.

Он разрезал туши на куски, — тяжелый нож легко рассекал хрящи, — и снял крышку с предназначенного для варки мяса котла, который всегда стоял на печи.

Бросил большую часть мяса в котел, разжег в печи огонь и добавил дров, чтобы поддерживать пламя, пока он будет бродить в ночи. К тому времени, как он вернется, варево уже несколько часов будет кипеть на медленном огне, мясо отделится от костей, он выловит их из котла и бросит волку.

Он взял последний кусок — лапу бобра, и хотел уже кинуть ее в котел, но вдруг передумал. Зажав лапу в руке, впился почти такими же крепкими, как у волка, зубами в сырое мясо: языком ощутил специфический кисловато-сладкий привкус плоти дикого животного, с наслаждением вдохнул запах свежей крови.

Сегодня ночью его мучил сильный голод, и он знал, где охота будет лучше всего.

Марианна начала убирать с кухонного стола посуду и немного замешкалась, прежде чем взять тарелку, стоявшую перед Джо.

— Ты уверен, что не хочешь больше кушать? — обеспокоенно спросила она.

В течение всего обеда он едва произнес несколько слов, все более и более замыкался в себе, нервно вздрагивал, если кто-то к. нему обращался, и отвечал односложно. Джо взглянул на свою тарелку, до сих пор почти полную: большая порция макарон под густым мясным соусом, который прислала им Оливия Шербурн, была едва тронута. Он покачал головой.

— Я думала, что все дети любят спагетти, — объяснила Марианна.

— Мне кажется, я просто еще не проголодался, — ответил Джо. — Извините меня, пожалуйста, ладно?

Марианна сочувственно улыбнулась мальчику, уверенная, что он вновь испытывает чувство одиночества из-за потери родителей.

— Конечно, — сказала она. — Сегодня Алисон с Логаном помогут мне убрать посуду. А ты иди и включи телевизор, если хочешь.

Джо соскользнул со стула, так ни разу и не взглянув на нее.

— Думаю, я лучше поднимусь к себе в комнату, — произнес он. — У меня там есть книга, которую я читаю.

Марианна многозначительно посмотрела на дочь.

— Ты слышала? — спросила она. — Книга. Ты помнишь, что это такое, не так ли? Множество страниц с напечатанным на них текстом, между двумя обложками?

Алисон закатила глаза.

— Но, мамочка. Просто потому что я люблю телевизор...

— Любишь телевизор? — повторила Марианна. — А не пагубное ли у тебя пристрастие к нему? Когда в последний раз ты прочитала книгу от корки до корки?

— Ма-ама, — простонала Алисон. — У меня же хорошие оценки в школе!

Джо, едва прислушиваясь к начавшемуся спору, тихо щелкнул пальцами, и Сторм, который лежал, растянувшись под столом, пристроив голову на стопах Джо, поднялся и пошел за хозяином, едва мальчик вышел из комнаты. Он был уже на середине лестницы, когда услышал, как Марианна окликнула его из холла.

— Джо?

Он остановился, затем обернулся и взглянул на нее.

— С тобой все в порядке?

Джо кивнул, но не произнес ни слова.

Марианна неуверенно смотрела на него.

— Я чем-нибудь могу тебе помочь? Хоть чем-нибудь?

Джо покачал головой.

— С-со мной все будет в порядке, — запинаясь произнес он. Отвернувшись прежде, чем Марианна успела что-нибудь сказать, Джо поспешил вверх по лестнице и скрылся в своей комнате.

Марианна, чувствуя свою беспомощность и испытывая лишь одно желание — обнять мальчика и успокоить его, вернулась назад на кухню и стала помогать Алисон и Логану с посудой.

В своей комнате Джо бросился на кровать.

Его вновь охватывало это чувство.

Чувство, от которого, как он думал, наконец избавился.

И сейчас оно вернулось и было сильнее, чем всегда.

Он поднялся с кровати, подошел к окну, полностью открыл его, чтобы легкий ветерок с гор дул ему прямо в лицо.

Джо глубоко вздохнул, ощутил приятный запах сосен, его легкие наполнились прохладным вечерним воздухом.

Уже полностью стемнело, а чувство это появилось в то самое время, когда солнце скрылось за горами и падающие от горных вершин тени медленно заползали в долину. За обедом, когда исчезли последние отблески света, чувство разрасталось, и он должен был сдерживать себя, чтобы не выскочить из-за стола и не убежать в ночную мглу.

Но почему?

У него больше не было необходимости скрываться от своего отца, поскольку отец его погиб.

Погиб и похоронен, и больше никогда не сможет отвести его в сарай, вытащить из брюк ремень и, описав круг над головой, хлестнуть его по обнаженным ягодицам.

Когда Джо осознал, что отца нет в живых и он навсегда избавлен от побоев, у него появилась уверенность, что страшное чувство, сидевшее где-то глубоко внутри, наконец исчезнет.

Тем не менее, сегодня вечером оно появилось вновь, сильнее, чем когда-либо.

Подобно зверю в клетке, он чувствовал себя неспокойно в ограниченном пространстве дома, ему было тесно даже в собственной коже.

Единственное, чего ему хотелось, это исчезнуть из дома, раствориться в ночной мгле, бродить во тьме до тех пор, пока не освободится он наконец от неприятных мыслей, не вернется в умиротворенное душевное состояние.

Но неоткуда было исчезать! Это был его дом, его комната! Здесь его место!

И все же поздними вечерами, похожими на сегодняшний, когда его вновь охватывало это чувство, Джо понимал, что и сам не знает, где его место.

Может быть, все произошло из-за тех детей, которых они встретили сегодня в городе.

Тех, что ненавидят его.

Ненавидят, хотя он им никогда ничего не сделал.

Или сделал?

А как насчет тех случаев, которые он не может вспомнить?

Но это было очень давно, еще до того, как он научился скрывать странное состояние, которое появлялось, неизвестно откуда, наполняя его мрачным и неистовым чувством, непонятным ему самому.

Сегодня вечером эти ощущения вернулись, нервы были напряжены до предела, кожа сильно зудела, но сколько он ни чесался, зуд не проходил.

Жестокие помыслы начинали туманить его разум. Желание ударить, передать ту боль, что причинил ему отец, кому-нибудь еще.

Нет!

Он не поддастся этому искушению! На сей раз не поддастся!

Джо захлопнул окно и заставил себя лечь в постель, вытянулся на кровати, обхватил руками подушку и зарылся в нее лицом.

«Пусть оно исчезнет, — умолял про себя мальчик. — Пусть оно исчезнет!»

Сторм, видя страдания своего хозяина, жалобно повизгивал, затем вспрыгнул на кровать, вытянулся рядом с Джо и начал осторожно лизать щеки мальчика.

Но Джо, внутри которого зрело мрачное, терзающее душу желание, не обращал никакого внимания на участие собаки: он уже готовился выскользнуть из дома в манящую темноту ночи.

— Я все думаю, может быть, нам стоит вернуться домой, — произнесла Тамара Рейнольде, удобно устраиваясь поближе к Глену Фостеру и вытягивая вперед ноги, чтобы погреть их у костра. Обступившая темнота казалась угрожающей, и спокойная тишина леса, так приятно поразившая ее, когда они с Гленом отдыхали в лагере последний раз, сейчас представлялась зловещей.

— Я имею в виду, после того, что нам рассказали...

— Успокойся, — перебил Глен, обнимая ее. — Ничего особенного. Подумаешь, порвали палатку. Никто не знает, что случилось, никто ничего не видел. Прошло уже несколько дней, все тихо и спокойно.

— Но и сейчас здесь почти никого нет, — напомнила ему Тамара. — Все умные люди разъехались по домам.

— Ты имеешь в виду, что все мыши попрятались по норкам, — ответил Глен. — Что касается меня, то мне это даже больше нравится. Остались только мы и еще одна семья на другом конце лагеря. — Он откинулся назад, увлекая за собой Тамару, и залюбовался едва видимой сквозь ветви деревьев луной. — А сейчас скажи мне что-нибудь более приятное.

Прижавшись к нему, Тамара старалась убедить себя, что Глен прав: кто бы ни повредил палатку отдыхающих, он уже не напоминает о себе. Кроме того, может быть, повреждения были и не настолько серьезные, как им рассказали. Подобные истории всегда немного приукрашают.

— Как чудесно. — Она вздохнула, напряжение, сковавшее ее тело, начинало постепенно спадать. Глен перевернулся, чтобы поцеловать ее, и она обхватила его руками, прижимаясь все теснее. — Что тебе сказать? — прошептала Тамара. — Почему бы нам сегодня не лечь спать пораньше?

— Что ты подразумеваешь под словом «пораньше»? — поддразнивал Глен, ласково покусывая ей ухо. — Уже почти одиннадцать.

— Тогда давай ляжем спать прямо сейчас, — предложила Тамара, пальцы ее уже заскользили по пуговицам рубашки Глена.

— Неплохая идея, — согласился Глен. — Давай осуществим ее прямо сейчас!

Не выпуская друг друга из объятий, они поднялись на ноги. Глен слегка присыпал золой тлеющие угли, чтобы они сохранились в таком виде до утра.

— Иди ложись, — сказал он Тамаре. — Я только отойду ненадолго и вернусь к тебе.

Тамара, нахмурившись, застыла в нерешительности.

— Ты собираешься оставить меня здесь одну?

— Я собираюсь оставить тебя не более чем на пару минут, — пообещал он. — Видишь вон то дерево?

Тамара кивнула.

— По-моему, оно вполне похоже на туалет, и именно туда я сейчас направляюсь. Договорились?

— Ладно. Но я все равно думаю, что нам надо было уехать домой.

Тамара вошла в палатку, а Глен обогнул костер и зашел в лес. Но, опорожняя свой мочевой пузырь, внимательно осматривался по сторонам и прислушивался ко всем звукам: успокаивая Тамару, он хорошо помнил, что рассказала ему семейная пара, отдыхающая на противоположном берегу ручья. Однако за весь прошедший день и наступивший вечер единственными, кто нарушил их уединение, было семейство енотов, которые выбрались из леса, с большой осторожностью обошли стороной людей и попытались проникнуть в сумку-холодильник. Глен прогнал их прочь, придвинул сумку ближе к костру, а сверху положил на нее два тяжелых камня. Если пожалует медведь, камни его, конечно, не остановят, но по крайней мере сумка будет стоять далеко от палатки.

Застегивая «молнию» на джинсах, Глен замер и вновь прислушался к лесным звукам.

Но не услышал ничего, кроме пронзительного крика енота и шелеста в кустах за ручьем какого-то небольшого зверька, вышедшего на охоту. Удовлетворенный, он вернулся в палатку, застегнул сетчатое входное отверстие и начал раздеваться в темноте.

Нагой, он забрался в двойной спальный мешок и ощутил нежное тепло прижавшейся к нему Тамары. Рука его скользнула вниз по ее животу, к небольшому холмику между бедер, губы прижались к губам, язык легко проник вглубь.

Он застонал от удовольствия, когда ее пальцы начали осторожно обследовать его тело, крепче прижал девушку к себе, возбуждение его нарастало.

А тем временем снаружи, пока Глен и Тамара лежали в палатке, тесно прижавшись друг к другу, не замечая ничего, что находилось за пределами спального мешка, из леса выскользнула темная фигура, двинулась ближе, выжидая, прислушиваясь.

Пришелец подкрадывался все ближе и ближе, тело его судорожно подергивалось от предвкушения того, что сейчас произойдет.

Он жадно вбирал носом воздух, ноздри его расширились, учуяв не только терпкий дымок тлеющего костра, но и запах врага.

Врага, скрывавшегося от его взгляда внутри палатки, но не скрывшегося от других его чувств.

Пришелец слышал их, чувствовал их запах, а издаваемые ими шепот и стоны в сочетании с возбуждающим ароматом сводили с ума призрачное существо.

Низко припав к земле, оно напряглось, каждая клеточка его тела замерла в томящем ожидании.

И наконец, поддавшись бессознательному порыву своего естества, оно прыгнуло.

Нейлон над головой Глена Фостера треснул, издав отрывистый резкий звук распарываемого материала, и грубая сила, абсолютно беззвучно, стремительно атаковала их.

Не успел Глен осознать, что произошло, как было уже слишком поздно.

Что-то навалилось на него, тяжелый вес прижал к земле, а когда он попытался оказать сопротивление, спальный мешок разлетелся в клочья, и Глен почувствовал, как чьи-то когти вонзились в его плоть.

— Тамми! — пытался крикнуть он, но прежде, чем губы смогли произнести хоть слово, что-то острое жестоко полоснуло ему по горлу, и он почувствовал, как по груди разливается поток горячей влаги. Он то ловил ртом воздух, то пытался затаить дыхание, но лишь захлебывался от душившей его крови. Глен еще пытался оказать нападавшему сопротивление, но кровь все сильнее била из разорванной на шее артерии, его охватила ужасная слабость, и он вдруг понял, что происходит.

Он умирал.

Ни дотянуться до нападавшего, ни сбросить его он уже не мог.

Руки беспомощно упали по обеим сторонам тела, и он затих.

К тому времени, когда побоище закончилось, и вторгшееся на территорию лагеря существо покинуло ее, Глен Фостер был уже мертв.

Тамара Рейнольде, с кожей, разорванной невидимыми зубами, с плотью, глубоко иссеченной невидимыми когтями, лежала и тихо стонала от боли. Такой изматывающий, что она не могла двинуться, даже позвать на помощь.