Око Владыки

Глава 4 Встреча

В годы учения у Кийта, как и у каждого будущего священника Кандианской Универсальной Церкви, был свой личный наставник. В уединенной каморке с голыми стенами Пер Лелио учил не только чтению, письму и счету. Учитель не только открывал глаза на чудеса мира, существовавшего за пределами стен аббатства, но и развивал телепатические способности своего питомца.

В аббатстве были и групповые ментальные тренировки, но на протяжении десяти лет священник был бессменным опекуном и неизменным собеседником Кийта. Поэтому после побега из школы Кийт постоянно мысленно беседовал со своим мудрым учителем, советовался с ним в мгновения тягостных раздумий, радовался во время своих успехов и жаловался при неудачах.

И сейчас, после того как прошел первый шок после такой неожиданной встречи, у Кийта возникло совершенно определенное ощущение, что они могут говорить друг с другом, не как обычные люди, а использовать прежний способ, — открыв каналы телепатической связи.

Ментальные контакты между ними всегда были настолько тесными, что священник обычно исследовал его мысли и читал их, как свои собственные. В этом не было ничего странного, каждый наставник в аббатстве имел право контролировать внутреннюю жизнь своего питомца.

Но уже в те годы Кийт тайком научился определенным образом укрывать некоторые секторы своего сознания. Постепенно ему удалось овладеть искусством блокировки именно тех областей рассудка, которые он хотел скрыть от наставника.

Потом они расстались на долгие годы. Никому не позволялось вторгаться в сознание опытного сёрчера, бродяги и охотника за прошлым. Скорее, он сам мог свободно копаться под черепом у того, кто был ему нужен.

Теперь излучающая вибрация, исходящая от священника, протянулась к его сознанию, и Кийт не стал защищаться.

Это было необычное, удивительное ощущение, которого он давно не испытывал. Грудь словно стиснул незримый гнет, а в затылок впились невидимые острые иглы, осветившие яркими лучами все области рассудка, в котором стало светло, как днем.

Мысленные лучи аббата незримыми бережными пальцами листали сознание Кийта, как книгу. Пер Лелио переворачивал одну страницу его жизни за другой, он год за годом, день за днем восстанавливал прожитую жизнь и знакомился с впечатлениями своего воспитанника.

Информация, которую впитывал старец, была оформлена в сознании Кийта не словами. Это были непрерывно сменявшие друг друга яркие образы, своего рода зашифрованные, сжатые узлы знаний, совсем непохожие на обыкновенную мысленную речь. Концентрированные узлы свободно перемещались в сознание священника, и он за немыслимо короткий срок смог пролистать тот отрезок жизни Кийта, который прошел со времени его побега из аббатства.

Путешествия в Забытые города. Опасности и радости, успехи и поражения. Встречи с людьми и многочисленные жестокие драки. Женщины, которых Кийт когда-то любил, и враги, которым он помог отправиться на тот свет.

Все жизненные впечатления, наполнявшие ячейки памяти сёрчера, быстро и плавно перекочевали в сознание священника и стали его воспоминаниями.

И только на одном отрезке жизни своего бывшего питомца аббат словно споткнулся.

Кийт сидел на деревянном кресле рядом с наставником. Вокруг царил полумрак, лишь едва освещаемый фосфоресцирующим зеленоватым мерцанием сводов, и он спокойно позволял знакомиться с содержимым своего рассудка.

Лишь в одном случае он резко поставил защитный ментальный экран, когда священник проник в тот уровень воспоминаний, который относился ко времени его исчезновения из школы.

Аббат сделал несколько попыток войти на этот уровень. Но каждый раз Кийт твердо воздвигал защиту.

В конце концов старец понимающе кивнул головой. Закрыв ментальный канал, он перешел на обычную речь.

— Я так и думал, что ты постыдишься показать мне этот сектор своего сознания. Но тогда скажи мне откровенно: почему же ты все-таки убежал из аббатства? — спросил он.

В ответ Кийт тяжело вздохнул. Это был слишком мучительный вопрос, чтобы даже спустя несколько лет можно было спокойно говорить о нем.

— Достопочтенный наставник, ты же сам учил: «Цель жизни — дорога», — едва слышно отозвался он, постаравшись уклониться от прямого откровенного ответа.

— Набор слов в целом правильный, — одобрил священник.

Такая беседа напомнила Кийту их школьные встречи. Как всегда степенно и убедительно, аббат сказал:

— Только у меня есть два уточнения, любезный ученик. Во-первых, я говорил всегда не «дорога», а «путь». Чувствуешь разницу?

— Конечно, достопочтенный наставник.

— Хотя эти два слова и близки по значению, все же между ними есть большая смысловая разница… Во-вторых, ты немного неправильно расставил слова. Вспомни, пожалуйста, как соотносятся «путь» и «цель» человека. «Цель и Путь»… «Путь и Цель»…

Лоб Кийта, как в молодости, покрылся от напряжения тонкими паутинками морщин. Он зажмурил глаза, стараясь вспомнить уроки прошлого, и прохрипел:

— Действительно, ты говорил: «Только тот, кто знает цель, найдет свой путь». Но я помню и другое изречение, которому ты меня учил.

— Подскажи мне. Может быть, мы говорим о разных вещах?

Кийт вслушался в тишину, наполняющую внутренние своды огромного дупла, и признался:

— Ты говорил: «Твои мысли — это твоя судьба. Твои мысли — это твой путь».

— Действительно, это было так, — согласился священник. — И все-таки ты уходишь от ответа!

— Значит, если я выбрал путь бродяги, — такие мысли жили во мне в те годы, когда я убежал от тебя! Достопочтенный наставник, как же я могу сейчас открыть тебе свое сознание, если сам не знаю, стыдиться мне этого, или гордиться?

— Ты должен сам решить, — глухо ответил священник.

— Я не могу сейчас снять защиту, — откровенно признался Кийт. — Я попробую рассказать все словами. Убежать из аббатства я решил уже давно, но решающим моментом стала древняя карта…

— Карта?

— Да, изготовленная еще во времена-до-Смерти карта, которую я нашел в нашей библиотеке…

…Свернутый в рулон плотный лист в жестком футляре, должно быть, несколько десятков столетий хранился на одной из верхних, самых пыльных полок библиотеки аббатства. Тонкий темно-зеленый цилиндр, неприметно зажатый между двумя толстенными пыльными томами в кожаных переплетах, завалился в глубину и был незаметен для любого взора.

Столетиями наставники и ученики скользили по этой полке взглядом и не замечали ничего необычного. Но Кийт, повинуясь безотчетному чувству, вытянул странный предмет на свет.

Квадратный плотный лист был изготовлен не из обычной бумаги, а из какого-то древнего особого сверхпрочного тонкого сплава. Сначала Кийт подумал, что этот материал просто заменял обыкновенную бумагу во времена, предшествующие ядерной катастрофе.

Но вскоре неожиданно оказалось, что там скрывается удивительная тайна.

Палец Кийта совершенно случайно прикоснулся к небольшому прямоугольнику, темнеющему в левом нижнем углу листа. Он просто легко провел, мазнул подушечкой пальца по матовой поверхности, и внезапно произошла невероятная метаморфоза, о которой никто не догадывался на протяжении многих столетий.

Лист не только плавно распрямился в руках Кийта, превратившись в твердую плоскую прямоугольную панель. Ученик аббатства непроизвольно сдул густой слой пыли, и произошло чудо, — таинственный лист ожил с тихим мелодичным звоном, засверкав огоньками и засветившись изнутри ровным матовым сиянием.

Ошарашенный Кийт зажмурился и встряхнул головой, точно пытаясь прогнать неожиданное наваждение. Но все происходило наяву.

Он осторожно осмотрелся и, убедившись в том, что в библиотеке по-прежнему пустынно, снова устремил горящий взор на находку, зажатую в руках.

Словно капли жидкого серебра быстро заструились сверху вниз, открывая ровную мерцающую плоскость электронного «листа». Через мгновение на прямоугольнике уже ясно было различимо изображение.

Метсианскому парню, рожденному через несколько тысяч лет после Смерти, невозможно было сразу догадаться, что ему в руки попала географическая карта, являвшаяся, по сути, монитором портативного компьютера.

В голову Кийта даже не приходило, что его пальцы сжимали тонкий, наподобие листа обыкновенной бумаги, плазменный экран, изготовленный в третьем тысячелетии.

Это стало решающим моментом его жизни. На мерцающей карте изображался североамериканский континент, причем он изображался таким, каким был именно несколько тысяч лет назад, во времена-до-Смерти.

Взгляд Кийта приковали вспыхивающие пестрыми огоньками кружки разных размеров, изображавшие многочисленные американские и канадские города.

Его взгляд жадно скользил по извилистым линиям, очерчивающим границы американских штатов и канадских провинций, и юноша внезапно со сверхъестественной остротой предчувствия понял, что участь его навсегда предрешена.

Он понял, что не сможет больше жить, как прежде.

Священник выслушал его рассказ и тяжело вздохнул:

— Карта! Древняя карта… Как я не догадался!

Он подумал несколько секунд и добавил:

— Только дело не в карте! Ты все равно убежал бы…

Неожиданно Кийт подумал, что ему трудно говорить со своим наставником. В полумраке почти не было видно его лица. Кийт всегда привык смотреть учителю в глаза, а сейчас аббат уклонялся от прямой встречи взглядами.

Он почтительно попросил:

— Теперь ты расскажи мне, наставник, как прошла твоя жизнь? Я никогда не осмелюсь проникнуть в свои воспоминания, чтобы узнать все. Поэтому поведай мне, как ты оказался здесь, на вершине этой секвойи.

Даже в полумраке было видно, как аббат степенно, медленно кивнул головой и ответил:

— Все оказалось очень просто. Когда ты убежал из школы аббатства, я отправился тебя искать. Я хотел найти своего любимого ученика, но вместо этого во всех отделах Кандианской Универсальной Церкви прозвучали заупокойные службы в мою память… Я хотел вернуть тебя обратно и не вернулся сам.

Священник помолчал немного и горько вздохнул:

— Все посчитали, что я погиб!

— Но почему же ты никогда не сообщал в аббатство, что остался в живых? Ты мог открыть канал телепатической связи и успокоить друзей?

В ответ старец только отрицательно покачал головой.

— Почему ты не стал это делать? Неужели слишком далеко?

Как человек, владевший искусством мысленной связи, Кийт знал, что существовал объективный предел для ментального общения.

Для него не было секретом, что даже самые выдающиеся люди могли обмениваться мысленными сообщениями, находясь друг от друга лишь на расстоянии в несколько десятков километров. Если же дистанция увеличивалась, телепатические импульсы не находили цели и затухали.

— Хотя расстояние до аббатства велико, я нашел бы способ, как сообщить им о себе. Нет, дело не в этом…

Он немного помолчал, уставившись в полумрак, и признался:

— Люди-птицы нашли меня, когда я находился уже в одном шаге от смерти. Говорят, что я валялся у огромного дерева в нескольких десятках километров отсюда. Я был без сознания и на грани истощения. Люди-птицы сжалились надо мной и захватили с собой. Там были одни только девушки. Сестры тащили меня на руках и подняли сюда, наверх, хотя могли бы этого и не делать. Я был почти мертв.

— Что же с тобой случилось?

— Я хотел догнать тебя. Мне казалось, что я мысленно совершенно четко видел твой маршрут. В первый раз ты шел из Республики Метс к Внутреннему морю?

— Да, ты прав! Достопочтенный наставник, но как ты узнал? — спросил заинтригованный Кийт.

— Тогда я знал почти все о тебе, — грустно вздохнул наставник. — Почти все… Поэтому решил настичь и вернуть обратно. В тот раз ты огибал Пайлуд стороной? Ты не приближался к болоту?

— Нет, тут ты ошибаешься. Я прошел там, но только через северо-западный угол. Однако не напоминай мне об этой черной мерзости. До сих пор мне видятся кошмары, и тошнит каждый раз, когда я вспоминаю о чудовищном смраде, который царил там.

— Тебе повезло. Лишь краем ты зацепил эти гнусные топи. Ты счастливчик, и поэтому остался цел. Тысячи людей сгинули бесследно в Пайлуде, и никто не знает, где именно они встретили свою смерть. Я считал себя сильным, очень сильным, и пошел напрямик.

— Неужели ты пошел с севера на юг? — изумился Кийт. — Это самый страшный маршрут!

— Да, я решил срезать путь… Ты слышал что-нибудь о «дьявольских губах».

— Нет, никогда, — признался Кийт.

Он знал так много, что никогда не стыдился пробелов в своих познаниях.

— Я тоже не раньше слышал, — вздохнул священник. — К сожалению, ничего не знал об этом, когда мы шли через топи втроем.

— Кто же был вместе с тобой? Неужели кто-то из нашего аббатства?

— Нет, на границе Южной Канды я встретил двух попутчиков, своих старых знакомых. Они были метсами-миссионерами и шли к племенам белых дикарей, чтобы принести в их темные души Свет Распятого Спасителя. Втроем мы не боялись ничего и отправились в путь. Обидно! Мы избежали встреч с болотными чудовищами, не попали в бочажины, прошли через все ловушки, и недалеко от границы с Тайгом нам на пути встретились «дьявольские губы»…

Священник горько вздохнул, вспоминая прошлое.

— Ты должен знать, что это такое. Как знать, может, и тебе доведется нарваться на эту дрянь. Слушай и запоминай внимательно… На плотной, ровной почве тут и там отчетливо темнеют отметины. Обычно они довольно правильной овальной формы. Это напоминает язвы, с такими волнистыми, как бы изъеденными плесенью светлыми краями. Если увидишь их — будь предельно осторожен!

— Какого размера эти язвы?

— Довольно большие, — отозвался Лелио. — В длину «дьявольские губы» обычно достигают двух-трех шагов.

— А в ширину?

Неожиданно, вместо ответа на этот, казалось бы, простой вопрос, аббат попросил:

— Не спеши! Сейчас ты поймешь…

Он пригладил седые волнистые волосы, свисавшие почти до пояса, и продолжил:

— Сверху они всегда слегка подернуты налетом, обманчиво напоминающим твердую почву. Но слушай внимательно, первый знак того, что перед тобой «дьявольские губы»: пятна преображаются, как только вдалеке появляются люди или другие существа, наделенные сознанием!

Было видно, что даже сейчас, по прошествии многих лет, священнику не очень легко рассказывать о своих впечатлениях.

— Как сейчас вижу, когда мы появились, на гладкой поверхности «губ» пошло что-то, напоминающее слабую рябь на воде. Знаешь, так бывает, если бросить камень в озеро… от него разбегаются круги.

— Конечно, знаю! — откликнулся Кийт. — Ты сам меня учил древней мудрости: «В центр круга каждый раз попадает только тот, кто кидает камень в спокойную воду».

— Да, я так считаю и до сих пор. Непонятные отметины, к которым мы вышли, словно задрожали, ощутив наше присутствие. Нужно было сразу уходить прочь. Немедленно! Тогда жизнь моя сложилась бы по-другому… Но мои спутники записывали каждое впечатление в свои путевые блокноты и упросили меня приблизиться.

— Как имена твоих бывших попутчиков? Может быть, я встречался когда-то с ними?

— Имен у них уже нет. Они так и не выбрались тогда из Пайлуда.

Над бескрайними пределами леса, в центре которого стояла исполинская секвойя, нависла ночь. Даже сюда, в глубину гигантского дупла, проникали потоки свежего влажного воздуха, но старец, сидевший в легкой одежде, словно не чувствовал холода.

— Мы подошли ближе, — продолжил Лелио после паузы. — Я уже чувствовал неладное. Подобрал толстую корягу, размахнулся и бросил ее прямо в центр одного пятна. Представь наше изумление, когда эти овальные края моментально сомкнулись! Моя деревяшка отскочила от нее, как от каменной стены. Представь себе, что после этого края «губ» плавно раскрылись! Не веря своим глазам, я пытался убедиться еще раз и снова кинул палку в самую сердцевину отметины. Все было точно так же, язва мгновенно отреагировала. «Дьявольский губы» снова сомкнулись.

— В этом и состоит самое страшное? — недоуменно спросил Кийт.

— Не самое страшное, нет… Мои любознательные попутчики подошли ближе и исчезли в ненасытной гортани, которая таилась под пленкой. Губы заглотили их, как голодный хищник, потому что это необычная, странная форма жизни. Губы ждут своих жертв и могут подчинить сознание каждого существа, появившегося рядом, чтобы заставить его приблизиться. А потом…

— Но ты уцелел тогда?

— Нельзя сказать, что я полностью уцелел.

— Достопочтенный наставник, почему ты так говоришь?

— С севера Пайлуда вошел один человек, а с юга выполз другой… — горько сказал Лелио. — Трудно после этого утверждать, что я полностью уцелел. С тех пор у меня нет обеих ног, и я полностью ослеп.

— Нет обеих ног… Ты ослеп… — в замешательстве воскликнул Кийт.

Ему показалось, что в сознании раздался такой оглушительный удар грома, что этот невероятный грохот едва не разнес голову надвое!

В ошеломлении он долгое время не мог вымолвить ни слова, пока не пришел в себя.

Теперь ему стало понятно, почему аббат неподвижно сидит в своем высоком кресле, до самого пола задрапированном плотной материей. Стало ясно, почему наставник держится в полумраке и никогда не встречается взглядом со своим учеником.

Священник спокойно признался:

— Да, я остался жив и потерял ноги, сопротивляясь «дьявольским губам». Я потерял зрение и не вижу солнца с тех пор, как чудом выбрался из Пайлуда.

Повинуясь безотчетному чувству, Кийт вскочил с места и рванулся к наставнику, чтобы обнять его, но из этого ничего не вышло. Стоило ему двинуться с места, как Лелио предостерегающе выставил вперед сморщенную ладонь.

— Ты не должен жалеть меня! — твердо сказал он.

Голос аббата прозвучал так грозно, энергично и решительно, что Кийт ни за что не подумал бы, что перед ним сейчас находится слепой старец, прикованный к своему креслу. Нет, это был мощный голос человека, находившегося в полном расцвете своих сил!..

— Ты не должен сострадать мне, потому что это будет неправдой, — повторил он. — Да, я с тех пор я не вижу солнца… Точнее, я не вижу глазами. Но теперь я более четко вижу массу других вещей. С тех пор, как ослеп, я обрел настоящую остроту зрения. Ты понимаешь меня?

— Нет, достопочтенный наставник… — честно признался Кийт.

— Ты когда-нибудь видел, как горят глаза птиц, притаившихся в темноте под листьями?

— Разве у птиц горят глаза?

— Значит, не видел! Тебе доводилось наблюдать, как облака света ползут по кронам деревьев, а листья просыпаясь, поднимают свои ушки?

— Достопочтенный наставник, разве листья имеют уши?

— Значит, и это ты не видел.

Аббат назидательно задавал вопросы, и Кийт не мог отделаться от впечатления, что он снова перенесся во времена своей учебы.

Сердце его переполняла смесь самых разнообразных чувств. Здесь была и радость от необычного, пьянящего чувства встречи, и мучительная боль, возникающая от сознания того факта, что наставник пострадал, разыскивая его.

Голос священника за это время почти не изменился. В огромном дупле было почти темно, и сёрчера не покидало ощущение, что он снова молод и в первый раз познает мир.

Одно воспоминание всегда тянет за собой другое. Одна мысль приводит за собой другую. Кийт внезапно понял, что может восстановить в своей памяти самые мелкие детали, связывающие его с прошлым.

Он видел перед собой то же строгое, бледное, иссеченное глубокими морщинами лицо, окаймленное длинными прямыми волосами. Эти волосы уже в годы учебы Кийта были совершенно белыми, как снега далеких горных вершин. Сейчас они только стали гораздо длиннее.

Аббат, как это часто бывало и прежде, просто и естественно говорил:

— Улитка перетаскивает через лесную тропинку свой серый тяжелый панцирь. Раньше я не обращал на это внимания, а теперь вижу, как она приминает тонкие былинки… В жестких коротких волосках, которыми поросли стебли травы, утром появляются капельки росы. Я вижу, как солнце, отражаясь в них, играет и переливается всеми цветами радуги… Когда поют птицы, разноцветные струи вспыхивают на белом фоне!

Священник признался:

— Когда у меня было зрение, я не видел всего этого, как и многого другого. Ты знаешь, что каждый звук обладает цветом?

Осторожно, чтобы не обидеть своего уважаемого наставника, Кийт тихо возразил:

— Разве звуки могут имеют цвета? Я не ослышался?

— Раньше я тоже не знал об этом. Но теперь моя жизнь изменилась.

Аббат помолчал и добавил:

— Моя жизнь разломилась на две половины. Даже не знаю, какая из них для меня важнее. Теперь я живу в племени людей-птиц и буду с ними до своего последнего вздоха. Теперь я не просто живу в этой исполинской секвойе. Теперь я часть этого огромного дерева. Я могу не питаться обыкновенной пищей. Мне не нужен хлеб, не нужно мясо, мне даже не требуется вода! Когда это необходимо, я питаюсь жизненными соками дерева, которые двигаются от корней сюда, к самой вершине. Этому я научился тогда, когда стал жить вместе с людьми-птицами.

— Почему люди-птицы выбрали именно эту секвойю? — Кийт обвел взглядом необъятные своды, нависавшие над ними. — Потому что здесь есть такое огромное дупло?

— Раньше, мой мальчик, ты соображал гораздо быстрее, — покачал головой священник. — Может быть, это самое удивительное дерево на свете! Они странствуют по лесам и выбирают себе места для жизни точно так же, как в древности поселенцы забирали свои семьи, собирали свой нехитрый скарб и отправлялись через океан в поисках счастья. Только наши далекие предки, жившие задолго до Смерти, открывали новые земли и новые страны, а люди-птицы ищут свое счастье в лесу!

В памяти Кийта сразу всплыли воспоминания об истории американского континента, освоенного переселенцами из легендарного, безвозвратно погибшего континента под странным названием Европа.

— Люди-птицы считают дерево своим отцом, — продолжил священник. — Это старая, старая легенда… Может быть, это и не легенда, а только древняя история?

— Достопочтенный наставник, расскажи мне ее, — попросил Кийт. — Я хочу знать все об этом странном народе.

— Может быть, это ты принадлежишь к странному народу? — спросил аббат, и в голосе его прозвучала легкая обида. — А история возникновения людей-птиц очень проста… Когда-то давным-давно в их племени остались только женщины. Одна половина мужчин погибла во время войны, другая не вернулась с охоты, пытаясь добыть пропитание для своих семей. У них не было детей! Племени грозило вымирание, и тогда одна красивая рыжеволосая девушка попросила помощи у огромной секвойи. Девушка пришла ночью и легла спать на ветвях, а утром оказалось, что в ее чрево попало семя дерева. Когда прошел положенный срок, она родила мальчика. Род не угас, род вскоре стал многочисленным и процветающим. С тех пор секвойя считается отцом людей-птиц. Они живут на деревьях, рожают здесь и воспитывают детей.

— Разве они не спускаются на землю?

— Это бывает очень редко! Внизу они чувствуют себя очень неуютно.

Старец рассмеялся сухим, каким-то бескровным скрежещущим смехом.

— Раньше я считал нормальным, что в Канде из деревьев делают доски для гробов, чтобы закопать в землю трупы. Сейчас мне кажется это диким!

— Разве люди-птицы не умирают? Они бессмертны?

— Нет, они так же смертны, как и мы с тобой. Но они хоронят близких тоже на деревьях.

— Как же это может быть?

— Племя выбирает специальные погребальные дупла и там оставляет усопших. Если кто-то погиб вдалеке от племени, никто из родных не успокоится, пока не найдет его тело и не поднимет наверх. Люди-птицы верят, что умерший будет мучаться в загробной жизни, пока не окажется на ветвях.

— Где же мужчины в этом племени? — спросил Кийт. — Сегодня я видел только девушек. Насколько я понимаю, сейчас они вынашивают детей, которых понесли не только от секвойи…

— Да, мужчины в этом племени есть. Но им запрещено появляться здесь. Они живут на других деревьях в этом лесу. Ты и твой большой черный друг — первые мужчины, которым позволено подняться на священную секвойю.

— Почему же нам позволили сюда попасть?

— Потому что я попросил об этом Лиа-Лла.

— Но как ты узнал, что мы пришли к секвойе?

В ответ священник рассмеялся молодым, звонким смехом.

— Соколенок, твоя глупость порой бывает восхитительна! Теперь я живу здесь, наверху, и знаю о нашем мире гораздо больше, чем раньше. Ты веришь мне?

— Конечно, достопочтенный наставник… — согласился Кийт.

Однако в его голосе прозвучала фальшивая, ненатуральная нотка, — и это не укрылось от священника.

— Никогда не лги мне, Соколенок, — с улыбкой одернул его аббат. — Хотя это имя тебе уже совершенно не подходит. Лиа-Лла назвала тебя Хрипуном. Что же, точнее не скажешь, теперь тебя будут звать Хрипун. Это имя тебе очень пойдет.

— Как странно, мой лучший друг сегодня говорил мне о том же самом. Но ты не ответил на мой вопрос: как ты узнал, что мы подошли к дереву?

— Я узнал уже вчера, что ты появился здесь со своим отрядом. Потом я понял, что на ваш след напала шайка Волосатых ревунов, и послал туда Лиа-Лла вместе с сестрами, чтобы они помогли тебе.

Память Кийта сразу откликнулась воспоминанием о том мгновении, когда телепатическая яростная петля, казалось, намертво смыкалась вокруг его отряда. Тогда в его сознании прозвучал голос священника: «Держись, Соколенок, держись!» Тогда ему почудилось, что это лишь оживший фантом прошлого. На самом деле, достопочтенный наставник и в самом деле помог ему разорвать полыхающее кольцо ненависти.

— Я живу здесь, в пещере внутри дерева, но слышу все, что творится вокруг! — сказал священник. — Ни на мгновение я не покидаю свое темное убежище, хотя даже если бы и вышел наружу, мои слепые глаза абсолютно ничего бы не различили. Однако я могу видеть все, что происходит в мире! Эта секвойя не обыкновенное растение. Ты спрашивал, почему люди-птицы выбрали для своего племени именно эту секвойю? Потому что это самое удивительное дерево в мире! Это даже не растение, а живое существо, способное чувствовать и думать! Это огромный добрый дракон, вцепившийся лапами в землю!

В голосе аббата, много повидавшего на своем веку, звенело настоящее восхищение. В памяти Кийта сразу всплыло воспоминание о мощных корнях секвойи, уходящих куда-то в недра планеты. Никто на свете, наверное, не смог бы определить, на какую глубину опустились «лапы дракона».

— Иголки, усеивающие многочисленные ветви секвойи, это самые настоящие щупальца! Хвоя — это органы чувств, улавливающие ментальные импульсы, которые излучает сознание каждого человека! — восторженно сообщил священник. — Информация со всех сторон стекается к верхушке дерева, как к принимающей антенне, а я могу слышать все это, я могу впитывать жизненные соки секвойи и при желании пропускать через свое сознание все ментальные потоки, проходящие через телепатическое поле дерева!

— Ты можешь таким образом общаться со всем миром?! — с восхищением спросил Кийт.

— Иногда мне кажется, что я превратился в огромное Ухо, каждую секунду впитывающее все, что творится кругом! Я могу слышать не только слова, которыми обмениваются люди где-нибудь в Ниане или Намкуше! До меня долетают мечты и воспоминания, надежды и переживания! Мысли огромного числа людей обволакивают меня, как пелена. Радость и зависть, тщеславие и любовь, похоть и нежность, праведность и порок… все это улавливает деревом и постоянно окружает меня пульсирующим кольцом…

Его голос прервался. Помолчав немного, аббат добавил:

— Порой это давит на мой мозг так тяжело, словно на плечи навалился непосильный груз.

Окунувшись в хаос своих мыслей, Кийт был рад любой паузе, которая возникала во время их беседы. Он чувствовал, что отчаянно нуждается в передышке, необходимой для осмысления всего происходящего.

— Представь себе громадный глаз, размером с замерзшее, покрытое льдом озеро! — продолжил священник. — Когда мое сознание сливается с ментальным полем секвойи, это мой Глаз! Зрачок висит над землей, и в его хрустальной поверхности отражаются люди, их лица, движения и гримасы, мысли и чувства.

— Значит, ты смог заметить и мой отряд?

— Я увидел твой отряд, когда вы появились в лесу, и заметил, что лемуты подбираются к тебе и твоим людям.

— Скажи мне вот что, достопочтенный наставник: Лиа-Лла вместе со своими подругами помогла нам, потому что ты почувствовал опасность? — спросил он.

— Конечно, не мог же я допустить, чтобы мой любимый ученик погиб от когтей Волосатых ревунов. К сожалению, сестры пришли немного поздно и не успели помочь всем твоим людям…

— Я очень благодарен тебе! Достопочтенный наставник, ты спас мне жизнь! Но расскажи мне о Лиа-Лла. Откуда она знает язык батви и мысленную речь?

— Нетрудно догадаться, что это я воспитал Лиа-Лла, — ответил священник. — Я уделил ее обучению почти столько же времени, сколько и тебе. Так что могу сказать, что Лиа-Лла приходится тебе в каком-то смысле сводной сестрой!

— Должен тебе честно признаться: я бы не очень хотел, чтобы Лиа-Лла стала моей сестрой, — лукаво улыбнулся Кийт.

Священник в ответ тоже рассмеялся:

— Ты прав, как всегда. Сестра тебе совершенно не нужна…

Голос его звучал немного уставшим.

— Я был очень рад тебя встретить, мой мальчик, — признался он. — Ты считаешь, что вырос и возмужал, хотя я вижу, что ты совершенно не изменился.

Слезы подкатили к горлу Кийта теплым комком. Он захлопал ресницами, чтобы прогнать непрошенные рыдания.

— Единственное, что изменилось, так это твой голос! — сказал священник. — Теперь прежний голос не вернешь, и ты до конца своей жизни останешься Хрипуном!

Повинуясь безотчетному чувству, израненный шрамами сёрчер опустился на колени рядом с креслом, на котором сидел его наставник, лишившийся ног по милости своего ученика. Аббат положил легкую сухую ладонь на голову Кийта, но искателю показалось, что на его макушку опустилась жаркая, сильная рука.

— Теперь можешь покинуть меня, — сказал Лелио. — Отдохни немного, и завтра мы увидимся опять.

— Куда же мне сейчас идти?

В ответ старец лукаво засмеялся:

— Не волнуйся, Хрипун! У меня есть ощущение, что о тебе найдется кому позаботиться, и очень даже скоро…

Кийт вышел из огромного дупла и снова оказался на плоской террасе. Ночь подходила к концу. Далеко на горизонте уже обозначилась узкая нежно-розовая полоска, знаменующая о близком наступлении рассвета.

Вокруг было безлюдно. Плот с огромным потушенным очагом стоял у пустого берега, привязанный лианами к стволу ближайшего кипариса.

Секвойя отвесно вздымалась, упираясь верхушкой в прохладную рассветную дымку. Только теперь Кийт увидел, насколько велико дерево, на котором он провел половину ночи, беседуя со своим достопочтенным наставником.

Размеры этого природного утеса потрясали. Ничего подобного ему еще не доводилось видеть.

Начиналось раннее утро. Ночной небосклон светлел с каждым мгновением, гигантский купол над головой становился прозрачным, и бесчисленное множество звезд бледнело, точно догорали яркие костры, полыхавшие всю ночь в необъятной темной пустыне.

Тьма рассеивалась. Сочная зелень бесчисленных крон, видневшихся вдали, уже поблескивала влагой.

В памяти Кийта внезапно всплыли слова священника:

«В жестких волосках, в стеблях травы утром появляются капельки росы. Я вижу, как солнце, отражаясь в них, играет и переливается всеми цветами радуги…»

Встреча с аббатом настолько потрясла его, что Кийт никак не мог прийти в себя. Если его наставник, ослепнув, стал видеть такие мельчайшие детали, почему же он сам, обладая прекрасным зрением, не учится видеть мир?

Подставляя лицо потокам свежего утреннего ветра, Кийт подошел к краю ветви. Высоты он не боялся, как и любой тренированный ученик школы аббатства.

Почтенный Лелио учил его не только преодолевать страх высоты, но и освобождать свой разум. Во время учебы Кийт должен был мысленно моделировать такую ситуацию, что шагает в пропасть утеса и словно идет по воздуху над бездной.

Одним из важных положений ментальной подготовки было умение ученика преодолевать древние инстинкты самосохранения и превозмогать первобытный страх. В том числе освобождаться от страха высоты.

Если бы Джиро попал на такие занятия, ему пришлось бы несладко, и неизвестно, чем закончилось бы обучение. Но Кийт был одним из лучших учеников, Лелио контролировал его сознание и усложнял задание раз за разом. Его воспитанник не только шагал в воображаемую бездну, оттолкнувшись от крыши высоченного здания, но и мысленно одолевал по воздуху долгую дорогу до соседней крыши.

Теперь он стоял на краю ветви и не испытывал никакого страха, словно окунувшись во времена своей учебы. Повсюду, насколько хватало взора, простирался бескрайний зеленый океан, и он вспомнил слова священника о том, что верхушка гигантской секвойи является на самом деле исполинской принимающей антенной, благодаря которой можно видеть все, что происходит в отдаленных краях.

Еще в годы учения Кийту ничего не стоило, глядя на любое дерево в густом лесу, представить себе его внутреннюю жизнь. Мысленно он мог совершить увлекательное путешествие, двигаясь ментальным лучом снизу, от самого слабого корневого отростка, ушедшего глубоко в землю, до испепеляемых солнцем листьев кроны. Он мог определить не только возраст дерева, но и сказать, здорово ли растение, или чем-то болеет.

Бросив взгляд на верхушку секвойи, отчетливо выделяющуюся на фоне светло-серого рассветного неба, он, неподвижно застыв на краю огромной ветви-террасы, решил попытаться подсоединиться к телепатическому полю живого дерева и совершить мысленное путешествие.

С помощью медальона он постарался высвободить сознание. Сначала все шло, как бывало обычно, когда он сводил разнонаправленные потоки собственной энергии. Но вскоре он попал под воздействие ментального поля секвойи.

Внезапно мозг захлестнула горячая волна, которая точно обожгла кожу. Даже векам стало нестерпимо больно, но он, сжав челюсти и напрягшись всем телом, продолжал усиливать концентрацию.

И через мгновение его выдержка принесла первые плоды. Его настойчивость подарила невероятное наслаждение, бурными потоками затопившее сознание.

Улыбка не сползала с лица Кийта, когда он почувствовал, что руки и ноги становятся легче воздуха.

Сначала его мысленный взор опустился под землю, к корням. Потом постепенно стал подниматься внутри ствола вдоль капилляров, расположенных под корой, пока, наконец, не достиг колоссальной кроны.

Неясный гул, наполнявший его слух, словно разбухал и ширился. Сначала в ушах монотонно вибрировала какая-то музыкальная нота, потом с каждым мгновением начал нарастать раскатистый гул, и Кийт ясно чувствовал, как, по мере усиления этого звучания, сердце его невольно сжималось от радости.

Когда этот звук, нараставший внутри его сознания, достиг своей кульминации, Кийт точно вырвался из-под коры секвойи!

Перед мысленным взглядом клубились изумрудные сполохи, миллионы пышных, густых крон деревьев, вздымающихся вокруг секвойи. Лес постепенно уменьшался в размерах, пока не исчез за клубами туманных облаков, стелящихся над тихими безмолвными просторами.

Наполнившее каждый угол рассудка глухое ровное гудение, исходящее от гигантской секвойи, заставило его словно оторваться от самого себя, отсоединиться от своего земного организма. Собрав все силы, Кийт постарался сконцентрироваться и как будто вылетел из себя, выпорхнул из оболочки собственного тела, подобно пчеле, покидающей улей.

Его ментальный луч поднимался все выше. Сознание Кийта двигалось все дальше и дальше, пока он не понял, что оторвался от земного притяжения, и воздушные потоки бережно подхватили его.

Безграничный лес уже уменьшился в размерах и исчез за клубами туманных облаков, стелящихся над тихими безмолвными просторами. Но сознание Кийта двигалось все дальше и дальше.

Он плавно парил, то поднимаясь, то опускаясь на незримых потоках. Проходил сквозь перистые облака и выныривал над ними, чтобы увидеть пологие ямки, наполненные солнечным светом.

Вскоре вровень с его мысленным взором оказался раскаленный солнечный диск, полыхающий на небесном просторе. Реальное время точно остановилось для него, и за одно мгновение он переживал множество различных событий, слышал массу звуков, которых раньше не слышал, и видел то, чего совершенно не замечал раньше.

Влияние священника на его разум сказалось очень быстро. Сразу после встречи Кийт почувствовал себя по-иному, ощутил себя новым человеком, замечающим вокруг себя все те мельчайшие детали, о которых говорил слепой аббат — примятые улиткой былинки, радужно переливающиеся капельки росы на тонких волосках травы…

Внезапно Кийт вздрогнул от необычного видения, на которое наткнулся его мысленный взор. Точнее, телепатический импульс, исходящий от сознания секвойи, окрасился в тревожный спектр, когда странный, инородный предмет попался ему «на пути». Над бескрайним лесом завис некий летательный аппарат, не имеющий никакого отношения к живой природе!

Это продолжалось очень недолго, всего лишь несколько мгновений, но Кийт успел заметить… большой воздушный шар!

Под огромной оболочкой сферической формы, как паутиной, опутанной канатами, висела плетеная кабина, наподобие той, на которой сёрчеры вечером поднимались на ветвь гигантской секвойи.

У края этой корзины стоял незнакомый человек!

Мысленным взором Кийт даже смог за сотую долю секунды зафиксировать в памяти его внешность.

Густые черные волосы, падающие на плечи. Смуглая кожа, тонкие черты лица, и, что самое удивительное, сёрчер, находясь на значительном расстоянии, с помощью энергии величественного дерева смог увидеть даже такую мелкую деталь, как шрам, изуродовавший щеку этого человека.

Продолговатый шрам змеился на загорелой коже извилистым зигзагом молнии. Когда взгляд Кийта уперся в его лицо, незнакомец почувствовал это! Он беспокойно отшатнулся от плетеного края кабины аэростата и стал тревожно смотреть вдаль…

Не успел Кийт осознать, кто это появился перед его мысленным взором, как через мгновение незримая сила подхватила его и унесла прочь. Энергетические потоки вернули его обратно к верхушке секвойи.

Сознание Кийта возвратилось в свое тело. Пчела возвратилась в свой улей с нектаром, и он, открыв глаза, смог увидеть реальный мир. Но прошло несколько секунд, прежде чем он смог прийти в себя.

Из забытья окончательно его вывело звучание знакомого голоса. Он открыл глаза и увидел, что его друг даром времени не терял.

— Клянусь светлым ликом Троицы, это была лучшая ночь в моей непутевой жизни! — крикнул Джиро, вынырнувший из остроконечного шалаша, стоявшего на берегу озера.

Несмотря на то, что эта хижина была самой большей из всех, стоявших вокруг на ветви, чернокожий гигант не только полностью заслонил своей необъятной тушей треугольный проем, но и почти касался головой высокой верхушки. Его мускулистая фигура была почти обнажена, и только на мощных бедрах виднелось подобие повязки.

В рассветных солнечных лучах отчетливо бугрились продолговатые линии свежих выпуклых шрамов, следы когтей лемутов. Обнаженный торс Джиро выглядел так, словно Волосатые ревуны пытались разорвать гиганта на несколько частей.

— Ты уже проглотил свой кусок мяса? Мы оставили тебе порядочный ломоть, — спросил Джиро. — Если ты не будешь есть, не переживай, не пропадет. Что-то я чувствую пустоту в брюхе…

— Делай с мясом все, что хочешь, — усмехнулся Кийт.

Несмотря на то, что он давно уже ничего не ел, чувства голода совершенно не ощущал. Впитывая прилив энергии, нахлынувшей во время ментального контакта с сознанием секвойи, он неожиданно насытился. Голод внезапно растаял. Слабость сменилась ощутимо плотным теплом, возникавшим обычно после обильного обеда.

— Клянусь бородами пророков, ты настоящий друг! — радостно завопил чернокожий гигант. — Я никогда этого не забуду!

Джиро хотел сказать еще что-то, но из шалаша за его спиной показалась всклокоченная голова Тийгра-Та. Девушка возникла в проеме хижины, и стало видно, что она тоже почти обнажена.

Тийгра-Та что-то оживленно заклекотала, со счастливой улыбкой обращаясь к чернокожему гиганту, и Кийт с изумлением заметил, что его друг что-то свистнул ей в ответ.

— Извини, приятель… — смущенно извинился Джиро. — У меня тут дела…

Через мгновение Тийгра-Та дернула его за руку, и он растворился в глубине шалаша. Полог плотно закрылся за ним, словно никого и не было.

Не успел Кийт окончательно прийти в себя после такого стремительного исчезновения друга, как сзади раздался мелодичный голос:

— Хрипун хочет полетать? Он уже расправил крылья?

Кийт, стоявший на ветви, настолько был ошеломлен, что даже отпрянул от края огромной террасы. У входа в небольшой шалаш, возвышавшийся рядом с озером, совсем рядом с ним стояла Лиа-Лла.

— Если честно, я уже полетал! — ответил он, глядя в зеленые глаза девушки. — Теперь я хочу купаться!

Действительно, больше всего на свете ему захотелось сейчас скинуть с плеч походную одежду и окунуться в озеро. Он смотрел на ровную гладь воды, чуть подернутую дымкой тумана, и напряженно сопротивлялся соблазну броситься туда.

— Если Хрипун хочет купаться, Лиа-Лла будет плавать с ним вместе!

Рыжеволосая девушка, звонко рассмеявшись, подошла на пару шагов ближе. С вызывающей улыбкой она рванула вырез обтягивающей туники, и с треском разорвала кожаное полотно пополам.

В первую секунду Кийт чуть не задохнулся от неожиданности. Обдало сладостным жаром, когда в рассветных розовых лучах он увидел перед собой ее загорелую грудь с узкими коричневыми кружками сосков.

— Лиа-Лла устала и хочет отдохнуть! — со смехом призналась она.

Туника упала комком к загорелым ногам, украшенным красными браслетами. Встряхнув роскошными волосами, Лиа-Лла шагнула вперед, и Кийт сквозь жаркую пелену, застилающую глаза, увидел, что на девушке осталась только узкая набедренная повязка и изящные сандалии на высоких деревянных каблуках, которые она надела только здесь, на ветви дерева.

Она погладила обеими руками налитую грудь и выгнулась вперед, сжимая пальцами выпуклые напряженные соски. Глаза ее покрылись поволокой, и она бросила на Кийта туманный, хмельной взор.

От этого откровенного взгляда он на мгновение задохнулся и почувствовал, что тело одновременно начинает неметь и полыхать жарким огнем. Точно десятки тысяч мельчайших острых иголочек мгновенно вонзились в кожу.

— Хрипун в самом деле хочет окунуться? — лукаво спросила Лиа-Лла и пошла к воде, грациозно шагая на высоких деревянных каблуках.

Перед глазами Кийта все поплыло. Он не видел ни рассветного неба, ни нежных облаков, подсвеченных розовым светом.

Перед его туманным взглядом виднелась только ее загорелая спина, разделенная посередине продольной ложбинкой.

Лиа-Лла обернулась и чуть заметно улыбнулась уголками губ.

Тут же Кийт ощутил, как улыбка заставляет и его израненные губы мягко подняться.

Он поправил рукой волосы и увидел, как пальцы девушки невольно тянутся к рыжим прядям. Они невольно дышали вместе, и любое движение одного оборачивалось таким же движением другого.

Для Кийта в тот момент существовала только Лиа-Лла. Все остальное казалось совершенно несущественным. Он словно обрел крылья за спиной и ощутил удивительное чувство свободы. Как будто внезапно подул свежий ветер, и паруса его распрямились, упруго выгнулись и напряглись.

Кийт был сильным и чутким мужчиной. Он приблизился и позволил себе только дотронутся до ее согнутого локтя кончиками пальцев.

Тотчас он почувствовал, что сердце Лиа-Лла бешено заколотилось, и из ее груди невольно вырвался слабый стон. Тогда он крепко сжал локоть и другой рукой девушку привлек к себе.

Стоило Кийту только дотронулся до ее бедра, как Лиа-Лла вскрикнула и изогнулась всем телом. По гибкому телу пробежала искра, пронзившая ее целиком, от пальцев ног до макушки.

Кийт не стал раздумывать, а решительным рывком подхватил Лиа-Лла на руки. Он легко поднял ее и понес, но не к озеру, как они собирались, а в противоположную сторону, к шалашу, из которого девушка только что вышла.

Они буквально рухнули на мягкую лежанку, и губы Лиа-Лла впились в губы Кийта.

Внезапно над головой раздалось какой-то оживленный клекот. Невольно Кийт бросил взгляд наверх и увидел голову соколенка, высунувшуюся из удобного гнезда под крышей шалаша. Темные глазки птенца заблестели, когда он смотрел сверху, и он ни на миг не закрывал клюв, возбужденно о чем-то чирикая.

— Пусть Хрипун подождет немного, — прошептала Лиа-Лла. — Сейчас он успокоится…

Ее губы сложились в трубочку и издали несколько фраз на птичьем языке. Через мгновение соколенок умолк и спрятался в своем гнезде.

— Малыш больше не будет мешать, — шепнула Лиа-Лла, и они слились в счастливом поцелуе.