Охота на Крыс

ГЛАВА 4

Стена огня надвигалась, и не было спасенья. Предсказание Бронеслава начинало сбываться. Когда огонь подошел вплотную, чары, наложенные на лошадей, пропали. Но двойные путы не хуже чар держали в узде перепуганных животных. Раскаленный вал ветра щедрым зноем забивал дыхание, от жара начинали слезиться глаза. Но только когда пламя приблизилось на семь шагов, только тогда сорвал печати с зачарованных бутылочек молчаливый нганга Карим-Те.

Впивались в пламя ледяные иглы, вспухал облаками пара колдовской, синий лед. Силен был огонь, порождение магии Мерлина или кого-то из его слуг, много силы набрало пламя, обратившее в прах половину степи. На крыльях колдовского ветра мчалась гибель — и вот отшатнулась под ударами снежного ветра. Каплей в море колдовства был этот глоток магии севера, но огонь не выстоял, захлестнувшись под ударами льда, как лев гибнет от укусов диких пчел. Несопоставимы их силы, но не только сила все решает в мире, и гибнет лев, если не найдет воды, способной спасти его от ярости жал. Так же получилось и с огнем Мерлина.

Остальная степь продолжала гореть под рваными порывами ветра, и сметало пламя все встающее на его пути, все, до чего могли дотянуться гибкие плети яростного огня. И не было для него разницы между выгоревшей травой и загнанным зверем. Но под ударами чар нганги в стене пожара образовалась дыра. Лужа теплой воды пополам с пеплом на земле, где пламя уже успело выжечь траву, раскинулась на три десятка шагов. Кончилось колдовство Карим-Те, опустели синие бутыли, несущие в себе тугой смерч полярной пурги и льда, но их хватило с лихвой. Ветер все так же упрямо мчался вперед, унося на своих крыльях пламя, обогнувшее стоянку и вновь сомкнувшееся за островком голой земли.

И не в силах мага, пусть даже и равного Мерлину, было повернуть стену огня назад. Нечему было гореть в выжженной дотла степи. От жара высохла земля, обратившись в камень, ждущий нового дождя. Жар от нее обжигал даже сквозь подошву сапог. Только спустя час тронулись в путь путники, жалея копыта лошадей.

К тому времени они уже стояли посередине огромной долины, засыпанной черными угольями и пеплом. Далеко, за горизонт, ушло пламя, не было видно зарева, лишь клубы дыма говорили о ярости далекого пожара. Молча сидели спасшиеся чудом, каждый понимал, сколь тонок оказался волосок их жизни. Новая беда шла на смену огню, и против нее они были бессильны.

Нет, воды людям должно было хватить на трое суток, если уменьшат рацион, то еще на неделю. В достатке было и съестных припасов в седельных торбах. Новая беда грозила лошадям. Для них не было ни пищи, ни воды. Не едят и не пьют пепел кони, а это значило, что через три дня, от силы через неделю, предстояла дорога пешком до ближайшего источника. А уж там — как повезет. Кетрин и Бронеслав уже расстелили кожаный план земель, но по всем их выкладкам дело было плохо. Все попытки добыть воду в Ржавой балке стали пеплом, в прямом и переносном смысле. Воды теперь в ней не было, вся высохла.

Если бы не было пожара, а воды в балке не удалось достать, то кони бы продержались на сочной траве еще два дня, за которые бы путники достигли источника в скалах Алмасты. Никогда, даже при самой свирепой засухе, не пересыхал он, щедро давая воду караванам, идущим через степь. Еще в первый день Кетрин рассказала о нем, дополнив подробностями о схватке с бандой Кривого Узак-бая.

Стремительной ночной атакой бойцы Катруси выбили обкурившихся гашишем степных «батыров»с большой дороги и врылись в скалы, успев заодно прихватить и богатую добычу. Весь день отчаянно атаковал Узак-бай горстку храбрецов, но только зря терял лихих джигитов. Лишь под вечер, получив стрелу в плечо, Кривой отступил в степь. По закону степи семеро его джигитов набрали воды в бурдюки, придя за водой без оружия. И по закону степи только утром кинулись в погоню за уходящим воинством Узак-бая воины Кетрин.

Не догнали в тот раз отчаянного разбойника люди атаманши, подвернулся под руку богатый караван из Ходжента, идущий в Ашур. Зато теперь, когда источник оказался единственным шансом выжить, и не просто выжить, а еще и продолжить свой путь, эта история с Узак-баем начинала беспокоить Кетрин все сильнее и сильнее. На всю степь славился атаман памятью на злые дела, и горе тому, кто рано или поздно вновь столкнется с ним в степи.

Воды он набрать позволит, просьба врага только обрадует Узак-бая, да и закон степи он никогда не нарушал. Но не уйти ослабевшим от голода коням пятерки путников от лихих джигитов на свежих жеребцах. Не уйти и не спрятаться в выжженной дотла степи, до горизонта виден теперь любой человек, что пеший, что конный. Как коршун кружит Узак-бай вокруг источника в скалах Алмасты.

Кони мчались по выжженной степи, покрытой жирным слоем пепла. К вечеру, после дня пути тщетно ждали они охапки травы, и их голодное ржание далеко разносилось окрест. Бережно, лишь несколько глотков воды отмерил лошадям и людям Бронеслав, при этом опустошив их запасы наполовину.

Пожар лишил путников не только лошадиного корма и воды. Дотла выгорела степь, и нечему было гореть в ночном костре, отгоняя холод ночи. На ужин не было ни каши, ни похлебки. Пожевав сушеное мясо и запив его парой глотков теплой воды, отчаянная пятерка принялась устраиваться на ночлег. Слова о пути и опасностях на нем были сказаны еще днем, и теперь, под светом почти полной Луны, начался иной разговор.

Все началось с вопроса Кетрин к орку, вернее, не вопроса, а просьбы взглянуть на меч Странников еще раз. До этого в Ашуре ей честно рассказали все о мече и о дороге на Перевал. Еще тогда Урук показал ей чудо-клинок, обнажив его ровно на треть. И вот теперь вновь посмотрела Кетрин на гибельное лезвие.

Блистали искры в глубине странного металла, неярким, алым пламенем горела вязь рун языка Странников, языка изначальных миров. Синяя сталь лезвия, отточенного волной, казалась стремительной рекой из синего льда, замершей на миг в своем течении. В ушах девушки зазвучал шум этой воды, грохот от разлетающихся под натиском воды камней. Свист ветра и рев гневного огня сплетались в молчании отточенной стали, и не дольше мига длился век при взгляде на меч, помнящий, как пал Убийца Богов с сонмом своих псов и как воды сошлись над Городом Золотых Ворот, навеки погребая святыни народа атлантов.

Пусть минули почти сотня и дюжина веков, но не забыл меч вкуса крови древнего Бога, Бога-убийцы, Бога — пожирателя иных богов. Не знали пощады мечи божеств народа My, бросивших ему вызов, но не в их силах было остановить Его, пожирающего души и сердца. Захлебываясь в крови, в муках и боли, умирал мир, разрываемый на части силой богов, сошедшихся в последней схватке.

И лишь тогда, когда вихри Убийцы обратили в прах жителей царства My и их смерть дала ему новые силы, лишь тогда из-за грани мира пришла помощь.

Открылись нехоженые тропы, и в мир явились Стражи Перевала, ученики тех, кого они называли просто — Странники. И не важно, что во всех мирах их, учеников, обычно считали богами. Велика была их сила, но только в гибнущие миры приходили Стражи, пытаясь сохранить дороги на Перевал. С каждым погибшим миром рвалась ткань Сущего, навсегда разрывая пути меж мирами. И одним из мечей Стражей был «Равный».

Не для них ковался он черным Странником Урдом, вознамерившимся сковать меч, по мощи своей равный Предначальному мечу. Удары Предначального меча, ибо имя его не сохранилось в памяти людей, — навеки отделили Свет от Тьмы, породив на месте ран Сущего Перевал Странников, мост между мирами, на вечную стражу которого встали Хранители Перевала. Не для них, а для себя ковал меч безумный Урд, тщась сравняться с Предначальным Кузнецом, ударами своего меча навеки отделившим Тьму от Света. И в мастерстве своем не скупясь, вкладывал он Свет и Тьму в звездный металл.

Не смог ученик превзойти учителя и в гневе отшвырнул меч на наковальню, увидев, что создал лишь копию. Понял черный Странник, что никогда не быть выше его мечу, и в черном отчаянии решил уничтожить меч. Но, создавая меч, он столь щедро напоил клинок силой, что не смог повредить мечу породивший его тяжелый молот.

И тогда узрел Урд, создавший меч, Храм Странников и услышал негромкий, чуть хриплый голос Саймака, Странника, давно сгинувшего без вести на звездных тропах. Долго охотились за ним Темные Странники, пытаясь настичь Светлого, восставшего против Света и Тьмы. Миры содрогались под копытами коней Темных, но никто из них так и не нашел Саймака.

И вот из глубин миров раздался его спокойный голос:

— Ты хотел создать меч, рождающий миры. Ты достиг того, что хотел. Твой меч, который ты назвал в своих мыслях «Равным», будет порождать новые миры. Будет, но лишь тогда, когда старые миры будут рушиться, корчась в агонии. Твой меч будет пить кровь умирающих, и от крови этой будет рождаться новый мир,

Так услышал Урд и понял, что хоть в этом превзошел Предначального Кузнеца, своего учителя, чей меч рождал миры из ткани сущего. С хохотом поднял клинок к лиловому небу, и свет трех лун с ужасом отшатнулся от блеска меча. И от рыка и хохота безумного Урда вздрогнули скалы.

— Ты сам назвал его — РАВНЫЙ! Да будет так! И настанет день, когда все миры на себе испытают его мощь!

И в тот день, когда на выручку гибнущему миру явились Стражи, в руке одного из них был «Равный». Шипела на синем клинке черная кровь Бога, Убийцы Богов, и грозным, багровым огнем сияли руны на синеве стали, и об эту сталь разбилось сердце Бога, Убийцы Богов. В ту ночь уходили навсегда боги My, лишившиеся своего народа и отомстившие за него, и пропадал за гранью миров вместе с ними, богами моря, Город Ста Алтарей.

Рождению нового мира послужила черная кровь проклятого Бога. Задыхаясь в предсмертных воплях, захлебываясь в крови людей и замирая вместе с их предсмертным дыханием, родился иной мир. Пусть после гибели атлантов и говорили мудрецы и учителя, что, дескать, не мир изменился, а люди, но ложью были их слова. Пусть ложью правдивой, искренней, но все же ложью.

Новый мир родился от меча и крови. Велика была сила, заложенная в меч, велика была сила в крови древнего бога. Реки крови, пролитой на жертвенных алтарях атлантов, призвали его в мир из небытия, и в этой крови был корень его силы.

Так говорил в Ашуре нганга Карим-Те, лучший ведьмак-заклинатель, иначе именуемый Бдящим, читавший летопись ведьмаков о Странниках. Только Верховный Ведьмак и Бдящий знали про эту летопись. И когда умирал один из Бдящих, он перед смертью передавал эту летопись своему преемнику. И когда новый Верховный Ведьмак избирался ведьмачьим вече, как великую тайну читал он манускрипт о Странниках и их учениках, некогда написанный ведьмаком, по прозвищу Рысь.

Крепко сжимали рукоять пальцы в старой латной рукавице. Урук убрал меч обратно в ножны и с интересом посмотрел на Кетрин, погруженную в свои мысли. Мягко коснулся ее плеча давно уже замерший за ее спиной Карим-Те. Лишь это осторожное прикосновение вывело девушку из глубокого транса. Встряхнув головой, как бы отгоняя сон, она проговорила:

— Знаете, я лишь сейчас начала понимать. В Ашуре это казалось сказкой и лишь теперь…

Она не договорила и зябко передернула плечами. Холодный свет Луны заливал равнину. Неподвижно замерли огоньки в плошках Бронеслава. Вал огня стоял перед его глазами. Помнил Бронеслав, как неведомый чародей снял с лошадей его чары. Не было больше веры в сторожевую магию у старого ведьмака. Да и птиц теперь не было в сожженной дотла степи, далеко разлетелись они, и тут тоже не обошлось без вражьей волшбы.

Всем своим чутьем, всем ратным опытом чуял сотник ведьмачьей дружины хитрую засаду. И тихо загорелся в ночи круг, огонь глиняных плошек хранил чародея из Черного Леса. И замерла степь, угомонился ночной ветер, внимая волшбе ведьмака.

Выверенным, точным движением Бронеслав достал из вещевого мешка замотанный в тонкую кожу кинжал и рассек вену на сгибе локтя правой руки. Рассек и вонзил в землю окровавленный кинжал, увенчав его черепом ворона с сапфиром на месте левого глаза. Смотрел на мир кусок кости синевой камня и бельмом глины в левой глазнице. Стонала от боли земля, и черная кровь земли, выступив из ее раны, смешалась с кровью ведьмака в вечном обряде побратимства. Не было ни огнива, ни угля в ладонях Бронеслава, но ярко полыхнула щепа, еще вечером бывшая древками стрел.

Не зря горели древки пяти преломленных стрел. Не зря наливался синим огнем сапфир в глазнице вороньего черепа на воткнутом в землю кинжале. В тени от перекрестья лезвия и гарды горел чародейский огонь, и пламя костерка начинало наливаться силой, становясь синим. Медленно стекала кровь из рассеченной вены, до краев заполняя чашу с черным и вязким элем.

Лишь когда наполнилась она до края, залил элем и кровью Бронеслав колдовской огонь своего костерка. Залил, а потом перехватил кожаным шнуром рассеченную кинжалом вену. Порыв ледяного ветра пронесся вокруг него, но ведьмак сидел неподвижно, неподвластный всем ветрам на свете, и так же неподвижно горело пламя глиняных светильников.

С гневным шипением синее пламя обратило в пар эль и кровь. Облако пара окутало череп, и миг спустя иссиня-черный ворон крепко вцепился когтями в рукоять кинжала. Беззвучно зашевелились губы Бронеслава, ворон так же беззвучно ответил. Беззвучно, но все поняли, что птица ответила. Птица?

Нет, внешне ворон выглядел вполне обычно, если не считать ослепительного света из левого глаза. Но от одного его присутствия оторопь взяла даже невозмутимого Урука. Орк не отводил от него взгляда, и, когда с громким криком, больше всего напоминавшим боевой клич, ворон взмыл в небо, Урук ответил радостным рыком. Рык хищной орды, гнев и радость боя была в этом кличе орка, взметнувшего над головой вороненый ятаган.

И ворон ответил. Вновь раздался с небес его крик, и степь испуганно замерла в страхе от лютого торжества. Ворон свечой взмыл вверх, описал круг вокруг походного лагеря и скрылся во мраке ночного неба. Ледяной ветер, пахнущий морем и снегом, на миг замер, чтобы, мгновение спустя, принести громовые раскаты грозы, мчащейся с севера. Не прошло и минуты, как на ночной лагерь обрушился черный дождь.

Рогволд замер. Рус не впервые наблюдал, как ведьмак наводит чары. Но теперь сыну старосты было немного не по себе. Да и в подземельях некромантов приходилось видеть и не такое, одна битва Матери Ведьм с некромантами чего стоила. Но там, в подземельях, все было немного по-другому. Конечно, и Винт, и Карим-Те использовали свое волшебство, но иначе, совсем иначе.

И нганга, и Винт не были для Рогволда земляками. Пусть даже и русом по рождению был Ратибор, по прозвищу Винт. Но ашурские обычаи впитались в ловкача намертво, став кожей и плотью. Для Рогволда не было разницы, откуда его спутник, дравшийся с ним спина к спине и не дрогнувший перед лицом опасности. И Карим-Те, и Винт стали его друзьями, но друзьями из другого народа. Со своими обычаями, порядками.

А вот Бронеслав был земляком, был тем, кем не могли стать нганга или Ратибор. В Бронеславе рус видел дядьку-соседа, пусть из другой деревни, но все равно своего, понятного. С точки зрения Рогволда, Бронеслав больше всего походил на княжьего сотника Путяту. Постаревшего в войнах и бесконечных походах, но еще крепкого воина. Понятного и своего, пусть он даже прошел по дорогам бесчисленные версты, пусть знает повадки невесть каких племен и народов. Все равно земляк он и есть земляк.

Теперь же, видя его чары, рус был поражен до глубины души. Он отлично знал, что Бронеслав — ведьмак, и не простой, а сотник из дружины Черного Леса. А такой человек был обязан знать магию. И когда по вечерам ведьмак приманивал и зачаровывал птиц, превращая их в недремлющий дозор, Рогволд чувствовал дыхание родного леса. Пусть волшба, но родная, такая, от которой ни один охотник не откажется и защищаясь от которой пращуров не призовет. А вот от сегодняшнего волшебства, видя, как огонь, лунная тень, эль и кровь обретают плоть, видя свет в глазнице ворона, русу весьма хотелось крикнуть:

— Чур меня!

Вновь вернулся ледяной ветер, и тугие струи дождя обрушились на степь. Беззвучно упали первые, тяжелые капли, превращая в кашу жирную копоть и землю. Далеко на востоке полыхнули зарницы, затем еще и еще. Дождь хлынул мощным потоком, размывая каменную корку ссохшейся земли, рождая новую жизнь в опаленной огнем степи. Раскаты грома и вспышки зарниц все продолжались, потоки небесной воды в момент промочили одежду, но все так же горели светильники, и все так же недвижно сидел под струями дождя Бронеслав.

С хохотом танцевала под дождем Кетрин. Урук, уже вложивший в ножны ятаган, отложил его в сторону и присоединился к этому танцу. Вода смыла краски со щек нганги, обнажив ритуальные шрамы и татуировку. С поднятым к небу лицом сидел Карим-Те, вслушиваясь в далекие раскаты грома и не сводя глаз с полыхающих зарниц. Дождь начал стихать, но ветер продолжал приносить все новые громовые раскаты.

Все стихло внезапно, так, как и началось. Как стон разнесся над равниной крик ворона, и в зыбком свете последнего всполоха молний Рогволд увидел черную свастику птицы на фоне луны, прорезанной черными облаками. На миг сверкнул сапфир в глазнице, и, громко хлопая крыльями, ворон вернулся к кругу зыбких огней. Но теперь никакой кинжал не мог служить ему насестом. Порождение ведьмачьего чародейства достигло роста Рогволда, и покрытые запекшейся кровью когти вонзились в землю глубже меча, воткнутого по самую рукоять.

Свет синего льда горел в левой глазнице, мрак глухой ночи наполнял правый глаз летучего убийцы. Но не это подкосило ноги руса и его спутников, против воли заставив руки потянуться за оружием. Страшный, нечеловеческий разум смотрел на них глазами птицы, и было от чего потерять голову.

Медленно поднял вверх, в приветствии, правую ладонь Бронеслав, и отблески синего света заплясали на ладони ведьмака. И как бы в ответ на это приветствие они услышали голос:

— Их было десять воинов и маг. Две лиги — к западу и пол-лиги — к югу. Трое из них родились за гранью нашего мира. Маг успел уйти через портал, пока я пировал. Ты принес мне щедрое угощение, давно я не ел плоти из иного мира. Ты хочешь еще угостить меня?

Медленно покачал в ответ головой Бронеслав.

— Нет! Ты получил свою награду и можешь покинуть пределы мира живых. Иди, пусть пребудет мир между вами и нами. Слово мое крепко, да будет так!

И как бы в ответ на это из-под когтей ворона, как из глубокой раны, начала сочиться кровь земли. Ведьмак взял в руки глиняную плошку и, глядя на сидяший перед ним сгусток мрака, дунул на фитилек. Легким светлячком перелетел с фитиля на земляную кровь огонь. Столб пламени взметнулся в небо на добрую дюжину шагов, обращая в дым ведьмачье колдовство. Ворон таял в этом огне, становясь маревом, сгустком дыма, исчезая в пламени. И только когда налетевший порыв ветра загасил пламя и развеял по степи дым от земляной крови, только тогда Бронеслав покачнулся и упал назад.

Его магия ушла, и первый же порыв ветра легко загасил все светильники. Лицо ведьмака в свете луны напоминало лик мертвеца, но пары глотков из фляги Карим-Те хватило, чтобы на щеках вновь появился румянец. Бронеслав медленно приподнял голову, ухватился за руку Рогволда и, опираясь на нее, встал на ноги. Все это время Карим-Те не сводил с него глаз. Только дождавшись слабого кивка, мол, со мною все в порядке, нганга поднялся с места.

Бронеслав заговорил, как только удобно расположился на вьюках. Рогволд долго боролся с желанием задать ведьмаку вопрос о его волшбе, но, по зрелом размышлении, решил все же промолчать. Вернее, задать вопрос, но не сегодня, а, например, завтра утром. Орк же подобной деликатностью не страдал, так что первым вопросом к Бронеславу от спутников стал вопрос Урука:

— А что это было? — Орк минуту помялся и, видя, что ведьмак не отвечает на его вопрос, уточнил: — Или кто это был? Я понял лишь то, что он воин. Слушай, ты что, язык проглотил?

Рус дернул Урука за рукав кольчуги, и в этот миг Бронеслав ответил:

— Второе — правильнее. Скажем так, это был ворон. Его имя я назову тебе потом. Если ты захочешь…

Судя по всему, это была какая-то ведьмачья шутка, но темная, и Рогволд поспешил перевести разговор на другое:

— Слушай, ты в порядке? И что это ОН, — рус специально выделил это слово, — что ОН говорил о воинах? Засада?

Губы ведьмака растянулись в ехидной ухмылке.

— Да! Да, засада, — тут Бронеслав хохотнул, — была, да вся сплыла. С Морриганом шутки плохи. Тем более если он был так голоден. Вы помните про гончих псов старых богов? Далеко на севере местные боги все видят и слышат через воронов. И ни один беглец, ни один предатель, ни один клятвопреступник не может укрыться от них. Правда, боги северян на них еще иногда и самую настоящую охоту устраивают…

— Не знаю, как всем, а мне, — ответил ему Урук, — отчего-то кажется, что тут ты темнишь. Морриган, говоришь? Сомнительно. Что-то не видал я гончих, которые перед охотой боевой клич выкрикивают. Хотя, если это ОН, — тут орк весьма хитро посмотрел на старого ведьмака. Похоже, Урук отлично знал реальное имя того, кто пришел им на помощь, а теперь просто валял дурака, в очередной раз пытаясь поднять настроение своим спутникам. Но, видя, что его никто не поддерживает, орк, выдержав паузу, подытожил: — Если это ОН нас от засады избавил, то честь ему и хвала. А в остальном — так он мне даже понравился…