Охота на Крыс

ГЛАВА 17

Шуршанье паучьих лап теперь раздавалось в подземелье постоянно. Урук и Рогволд с луками в руках посменно прикрывали Карим-Те, шедшего впереди их маленького отряда как лунатик, не видя и не слыша ничего вокруг. Пальцы нганги сжимали бронзовую брошь, служившую путеводным клубком. Поначалу орк хмурил брови, но волей-неволей соглашался с выбором пути. Колдовское украшение с успехом заменило орочье чутье, выводя прямо к храму бога-Паука.

К вечеру уже все, включая Кетрин, слышали шелест, даже не прикасаясь к костяной пластине, оправленной в бронзу. Девушке приходилось тяжелее всего. Перед внутренним взглядом руса и Урука теперь непрерывно плясали блики на металле «Равного». Чары меча Стражей Перевала прогоняли отчаянье и усталость, донимавшие остальных. Путники шли в полной темноте, касаясь правой рукой неровного камня стен. Мрак подземелья прятал свод, давно ушедший вверх. И поэтому, когда в конце туннеля внезапно полыхнул казавшийся нестерпимо ярким свет факела, именно рус и орк оказались на острие атаки.

Вернее, не атаки, а обороны, но дела это не меняло. Свет полоснул по глазам не хуже отточенного кинжала, но стрелы Рогволда и Урука уже сорвались в свой гибельный полет. Рогволд отшвырнул за спину шедшего первым Карим-Те, не успевшего прийти в себя. В следующий миг разум руса стал подобен чистому листу бумаги. Пальцы рук вытягивали из колчана стрелу за стрелой, снова и снова впивался в тетиву костяной зуб кольца лучника. Орк стоял рядом, проворством и меткостью не уступая Рогволду. Два лучника щедро сыпали смерть в сгусток строя врага. Тяжелые наконечники прошибали доспехи и рвали плоть высыпавших им навстречу людей. Людей?

Глаза врагов были закрыты, по телам в добротных кольчугах густым потоком стекала мутная слизь, вскипавшая от прикосновения холодной стали. Снова и снова выбрасывал вперед свой лук Рогволд. Стрелы уже кончались, но от жеста Бронеслава новый пук стрел оказался в колчане руса. Урук уже отбросил в сторону лук и с мечом и ятаганом в руках обрушился на шагающих первыми врагов. Плечо к плечу рядом с ним рубились Кетрин и Бронеслав, прикрывая от вражеских мечей не знающего промаха лучника.

Стрелы руса основательно проредили четыре десятка порождений Паучьего храма, но и для мечей нашлась работа. Встретившие их волнистые клинки, обильно покрытые багровым налетом ржавчины, запаздывали блокировать удар или выпад, а если и успевали, то ломались от столкновений с мечами отчаянной тройки мечников. Слепцы явно уступали в воинском мастерстве своим врагам, но давили числом, наваливаясь беспорядочным кублом. Их тела слипались, превращая бывших когда-то людьми в клубок покрытых слизью рук, ощетинившихся ржавой сталью. Тела, пробитые стрелами, поднимались с пола, слипаясь с еще шевелящимися, липкая слизь заливала пол.

Пришедший в себя Карим-Те мягко выхватил из своего мешка бутыль из синего стекла, вьюном скользнул сквозь беспощадный буран стали своих спутников. Пальцы нганги сорвали печать с узкого горлышка, и вновь, как когда-то в подземелье некромантов, рванулся вперед поток игл из синего льда. Шевелящийся клубок тел отшатнулся назад, но иглы уже впивались в плоть, превращая окутывающую их слизь в ледяную корку. Удары мечей разносили ее в мелкое крошево, было похоже, что для этого достаточно и малейшего прикосновения, но опьяненные боем мечники щедро вымещали свою злость.

Когда последний ледяной идол осел на камень пола грудой трухи, пятерка, не сговариваясь, бросилась вперед. За их спинами вновь начала булькать колдовская жижа, но теперь, лишенная плоти, она могла лишь ждать неловкого, прикоснувшегося к ней. Карим-Те пояснил это на бегу, и над выброшенной вперед ладонью нганги плясал огненный шар, освещающий дорогу впереди на добрую дюжину шагов.

Прямо перед ними оказалась развилка, и, не сговариваясь, они повернули направо. Сама судьба вела их. Вскоре впереди заплясали далекие отблески факелов, и, пробежав по узкому мостику из серого гранита, проложенному над глубокой расщелиной, пятерка оказалась в коридоре с каменной кладкой. Новые стражи храма ждали их, но теперь это были обычные степные воины. Ливень стрел — верная гибель, когда некуда отшатнуться, не за что спрятаться, — обрушился на путников.

Но прежде чем Урук успел отбить ятаганом первую стрелу, вперед шагнул Бронеслав, поднимая руку в вековечном жесте запрета. Призрачное пламя потекло с поднятой ладони ведьмака. Стена призрачного огня встала перед ним, и стрелы бессильно вспыхивали еще в полете, осыпаясь на землю горстью трухи. Степняки опустили бесполезные луки. Послышался гомон изумленных воинов. Было похоже, что таких чар ни они, ни их шаманы не знали. Губы старого сотника тронула легкая улыбка, тут же спрятавшаяся в усах:

— Старый трюк. Но весьма полезный.

Он говорил нарочито громко, говорил на наречии степи, и чары Светлояра услужливо перевели его слова для руса и орка. Непрост был Бронеслав, — старый сотник ведьмачьей дружины, прошедший по бесконечным дорогам жизни. Гомон в рядах степных батыров усилился, и Урук, застывший с обнаженным ятаганом, пользуясь передышкой, тихо шепнул замершему рядом Рогволду:

— Их плохо учили. Никогда не нужно слушать, что говорит враг.

— Слушай, а что нужно делать при виде врага? Я думаю, убивать, пока враг не убил тебя?

— Не только. — Орк поднял забрало шлема и растянул губы в довольном оскале. — Сейчас увидим, знают ли они это!

Кое-кто из степняков тут же поспешил переместиться назад. В гомоне послышались отчаянные вопли:

— Дэв! Джин! Ифрит! Шайтан!

Но почти десяток вновь метнул стрелы и отчаянно завизжал, распаляя себя перед рукопашной. В ответ Урук опустил забрало и повернулся к русу:

— Рогводд, когда Бронеслав снимет свои чары, то в первую очередь стреляй по этим. Они обучены хорошо. Настоящие батыры!

— Ясна ли опасность или не очень, первым стреляй и ори что есть мочи! — громко продекламировала Кетрин, прокручивая в кистях свои мечи. Стишок на наречии степи вызвал новые гневные вопли. Девица тоже приметила главных противников и намеренно дразнила степняков. Лишь орк скромно поддержал ее выходку:

— Рады стараться, ваше величество!

Тем временем Бронеслав сделал первый шаг вперед. Блеклое пламя начало густеть, наливаться синевой чародейского огня. За миг до этого в сизое мерцание стены его чар ударила иная волшба. И там, где ткань заклинаний была тоньше всего, уже оплывал разрыв, сквозь который с веселым свистом рвались первые стрелы. Пока еще их оголовки лишь высекали искры из изъеденного водой гранита стен. Но это пока. Бронеслав понял, что еще миг, и его чары рухнут под натиском степного чародейства. А через мгновенье рухнут на землю и их тела, пробитые стрелами степняков. Смерть рвала чары, смерть сидела на зазубренных наконечниках. Лишь на две сотни шагов бьет лук из турьих рогов, но и этого хватит с преизлихом.

И тогда, глядя в лицо новой беде, поистине волчий оскал заиграл на губах сотника. Не дрогнув, пошел на гибель Бронеслав, лишь чуть-чуть сжалось сердце, предчувствуя неминуемую смерть. Смерть для него и спасение его спутникам. Силы старого ведьмака были на исходе, но пальцы не дрожали, когда Бронеслав сделал первый жест, вливая свою жизнь в чары, как вливают последний глоток из фляги в пересохшие губы.

Сквозь строй степняков уже проталкивался шаман, размахивающий сучковатой палкой, увенчанной лошадиным черепом. Как череп не слетал — осталось загадкой для всех, он явно не был прикреплен к палке. Но степной чародей не успевал. Набухли капли пота на висках ведьмака, и стена огня, не требующая для себя щедрых глотков ветра, с ревом и гулом обрушилась на строй степных батыров и их колдуна.

Пламя поглотило не только их жизни, но и тела. Рогволд видел, как беззвучно раскрывают рты охваченные пламенем степняки, как конская кость на посохе шамана разлетается в мелкие брызги искр. Колдовской огонь исчез внезапно, так же как и появился. И вместе с оседающими на камень пола хлопьями пепла опустился на землю старый сотник колдовской дружины. Без остатка выпили чары силу и саму жизнь Бронеслава. Того, что осталось, хватило лишь на слабый, еле слышный шепот:

— Это мой перекресток…

Старый ведьмак уходил, проложив смертью путь своему отряду. Именно своему, по праву заплатив за жизни своих воинов — собственной. Тугой сгусток колдовского пламени нганги послужил погребальным костром для сотника Бронеслава. Горсть праха вместилась в кожаный кошель на груди Карим-Те. Когда они выйдут туда, где под ясным небом веют ветра, то на крыльях ветра унесется к богам душа ведьмака.

Унесется, чтобы стать зверем, птицей, человеком или возродиться воином в дружине Светлых Богов. Нет выше смерти, чем смерть за други своя. И даже отчаянные варяги как святыню чтят имена ярлов, отдавших себя в жертву Богам во имя победы. Нет выше смерти! Так верят русы, и Род гордится своими потомками, радуется столь славным внукам Даждьбог, и с великой честью принимает их в свои дружины Перун и Один…

Мешкать было нельзя, иначе жертва Бронеслава была напрасна. Степняки в подземелье явно приехали не на праздничное козлодрание. Похоже, что в подземельях храма ждали незваных гостей. Не мешкая они двинулись вперед, и губы путников шевелились, шепча слова прощания Бронеславу, старому сотнику дружины ведьмаков Черного Леса.

Изъеденный, обглоданный неизвестными тварями, гранитный коридор причудливо изгибался, за поворотом расходясь в клубок ответвлений. Камень под ногами превращался в мягкую пыль. То и дело на пути оказывались лужи бурой или зеленой слизи, обрывки корней свешивались с потолка, сочащегося каплями рыжей воды. Пять раз извивающаяся дорога выводила их обратно к развилке. Наконец им повезло, отросток начал расширяться, выводя в небольшой зал, щедро увитый гирляндами паутины. Четверка отступила на дюжину шагов, и огненный шар с ладони Карим-Те обратил в прах паутину и пауков, таящихся за сплетениями гибких нитей.

Не дольше мига плясал огонь на пыльных нитях, и вот уже путь чист, а под сапогами чуть похрустывают паучьи трупики. Целый ковер дохлых пауков расстилался под ногами, а шуршание жвал и лап вдалеке стало громче, и когда навстречу бросилась первая волна пауков, размером с добрую собаку, нганга был наготове. Впивались в хитин стрелы из синего льда, в кашу сминая поток шевелящихся тел. И так шаг за шагом. Зал за залом.

Пустел мешок Карим-Те, кончались бутыли из синего стекла, и тень лежала на лице нганги, понимающего, что с тремя оставшимися бутылями далеко не уйти… Лишь орк не вешал носа, продолжая внимательно принюхиваться. И чутье не подвело Горбага из народа Урук-Хей. В тот момент они стояли в очередном зале, и рука в латной рукавице указала в дальний угол, в котором, неведомым чудом, сохранилась гроздь паутины:

— Туда!

Рогволд схватился за лук, пытаясь различить цель для стрелы, но на тетиву легли пальцы орка:

— Нет. Не стреляй. Там просто проход. Пошли посмотрим. Мне кажется, — тут он замялся, словно ему не хватало слов, — что нам туда. Понимаешь, нам туда.

Рус на миг замер, но, почувствовав в словах Урука странную правоту, лишь кивнул и коротким жестом махнул Кетрин и Карим-Те, уже шагнувшим вперед, мол, подождите, тут кое-что интересное. Кетрин пожала плечами, всем своим видом показывая, что они лишь зря теряют время, в такую щель за паутиной только крыса заберется, но нганга неожиданно замер, а потом кивнул головой:

— Да. Там сила. Сила скрыта и от нас и от других. Урук, как ты ее почуял?

Но орк не ответил Карим-Те, увлеченно рубя паутину в клочья. Комки липких нитей, напитанные пылью и землей, противно скрипели под ударами ятагана. Наконец Урук проделал небольшое отверстие. Распластавшись на полу, он нырнул в щель с проворством ящерицы. Остальные переглянулись. В черный лаз, найденный орком, можно было залезть лишь ползком. Да и то Рогволду и Карим-Те пришлось бы снимать доспехи. Но без нюха и ночного зрения, как у Урука, шансов в этой разведке у них просто не было.

Минуты тянулись годами, наконец Урук вернулся, весь перепачканный, с правого клыка свисал шмат паутины, но губы орка распирались в глуповатой улыбке. Таким удивленным, вернее, пораженным до глубины души Рогволд его еще не видел. Урук не замечал ни своего вида, ни паутины на клыке, ни встревоженных лиц спутников. Торопливо вскочив на ноги, орк отчаянно замахал руками. Ему явно не хватало слов, он смог лишь прохрипеть:

— Туда. Да скорее же!

Словно объяснив все, Урук нырнул обратно в провал, опасаясь хоть на миг расстаться с найденным им «сокровищем». За ним последовали Кетрин и Рогволд. Нганга замыкал отряд. Проползти потребовалось не больше дюжины шагов, потом они оказались в огромном каменном дворце, ярко подсвеченном багровыми сполохами пламени. Каменная площадка висела в воздухе, над бездной, из недр которой периодически рвались вверх клубы пара, подсвеченного подземным огнем. Капли воды, сочащиеся и срывающиеся с неровного камня стен, высоко вверху, летели вниз, играя в падении не хуже рубинов или диамантов, перед тем как взметнуться вверх причудливым облачком багрового пара. Больше всего это напоминало рубиновый дождь, бесшумно исчезающий в багровом тумане. Путники замерли, зачарованные нечеловеческой красотой пещеры, с которой не мог сравниться ни один дворец земных владык. Такая красота разила наповал, сводила с ума, отнимала дар речи. В строгом молчании обозревали они красоты подземного мира, и даже неугомонный орк лишь качал головой в немом восхищении от открывшегося перед ним дива.

Но не только вода и багровое зарево глубин царили тут. С неизмеримой глубины вверх тянулись, свивались между собой клубки корней, покрытые каменной коростой, там, далеко в вышине, переходящие в ствол гигантского древа. Огненные черви резвились на шершавом, бородавчатом камне, хранящем корни от их прикосновений. В глазах рябило от игры языков пламени, из которых были сотканы гибкие тела. Но их прикосновения, способные расплавить гранит, не оставляли на корнях даже легкой копоти. Пламя меняло цвет: еще миг назад бывшее ослепительно белым, становилось сапфировым, синим, чтобы через миг засиять цветом изумруда. Вот три червя встретились, сплелись меж собой, и изумительный цветок пламени расцвел на камне, вновь рассыпался гроздью огненных лепестков. Тишина царила в пещере, еле слышное дыхание соседа казалось ненужным шумом, мешающим мистерии огня и воды.

Странное оцепенение наконец покинуло руса, и Рогволд на глаз прикинул, что в длину порождения подземного огня достигают сорока шагов. Потом рус пригляделся и удвоил размер «червячков», пытающихся прогрызть корни великого древа. Восхищение никуда не ушло, но разум был свободен от чародейства красоты, и Рогволд уже раздумывал, как по корню, касающемуся площадки, на которой замерла четверка путников, добраться до основного ствола каменных корней. А там есть короткий путь прямо к цели их путешествия. Это не было догадкой, это было твердым знанием, пришедшим ниоткуда, и вновь рус удивился сам себе. Оглянувшись на своих спутников, он встретил столь же серьезный взгляд раскосых глаз Урука.

— Туда? — полувопрос-полуутверждение сорвалось с губ Рогволда и гулким эхом разнеслось в каменном безмолвии:

— Туда… уда… уда…

Орк молча склонил голову, словно соглашаясь с правотой друга, и уже сделал шаг вперед к громаде корня, почти касающегося каменной площадки, но его движение остановил спокойный голос, раздавшийся за их спинами:

— Не спешите!

Рус и орк среагировали мгновенно: на тетиве лука Рогволда оказалась стрела, мягким слитным движением рус крутанулся вокруг себя, выбрасывая лук вперед. Рядом, плечом к плечу, уже стоял Урук, успевший отчаянным прыжком подскочить к побратиму. «Равный»в правой лапе орка сиял синим светом, окутывая готовых к бою воинов облаком льдистых искр. Вороненый ятаган орк держал вдоль левой руки, как короткий тесак, словно скрывая до поры сизую волну заточки.

Еще только начала поворачиваться Кетрин, и тонкие пальцы девушки лишь нашаривали рукояти мечей-дзяней, еще медленно стряхивал наваждение красоты Карим-Те, крепко сжимавший свой меч н'гусу, а орк уже убрал мечи обратно в ножны и бросился к стоявшему перед ним старику. Рус на всякий случай держал старца на прицеле, но, встретив глазами взгляд синих глаз старика, опустил лук вниз. Он никогда его не видел раньше, но ошибиться было невозможно, Рогволд узнал того, кто их окликнул. Такие глаза и такой взгляд сын старосты уже видел раньше, и никакой чародейский морок не мог бы передать такой сплав мудрости, доброты и спокойной силы. Прямо перед ним стоял Великий Волхв Светозар…

Рогволд стоял спокойно, чуть склонив голову в знак уважения к почтенному волхву. Кетрин видела, как медленно и гордо склонил голову рус, как равный перед равным. Еще недавно гроза ашурских дорог никогда бы не поверила, что такое возможно. Теперь, как никогда раньше, Рогволд напоминал заморского принца, вернувшегося из тяжелого похода и готового в первый раз в жизни, на равных, говорить с престарелым отцом-королем, чей приказ он выполнил до конца. И не важно, что перед воином в доспехах стоял старик в грязных лохмотьях, бывших когда-то белоснежным одеянием волхва.

Урук, увидев, что Светозар жив и не ранен, отступил назад к побратиму, вновь, как и перед лицом опасности, встав с Рогволдом плечо к плечу. Орк и человек стояли перед старым волхвом. Куда делись охотник и лихой предводитель орочьей ватаги? Перед Светозаром стояли воины, чьи лица дышали непоколебимым спокойствием. Чуть поодаль замер Карим-Те, и ошеломленная Кетрин смогла лишь пробормотать старый вопрос мастеров меча народа Хань:

— Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести?

И, чуть промедлив, в один голос ей ответили рус и орк:

— Пресеки свою двойственность, и пусть один меч сам стоит спокойно против неба…