ГЛАВА 13

Отдохнувшие кони шли шагом. Теперь, когда до храма бога-Паука осталось рукой подать, отряд двигался с утроенной осторожностью. Дважды столкнувшись со сворами колдовских псов племени Крысы, приходилось прятаться. Псу глаза не отведешь, у него зрение в носу и ушах, так что начали присыпать следы порошком, от запаха которого шарахались не только псы, но и кони. Кетрин обронила, что порошок этот сделан из муки и помета крупных степных кошек, размером с медведя, живущих на юге Великой Степи.

Небольшой щепоти хватало, чтобы идущая по следу стая резко сворачивала в сторону. Один раз особо настырный добытчик заинтересовался причиной такого поведения своих гончих, но, пройдя по следу дюжину шагов, навеки успокоился от удара Бронеслава. На такой случай в мешке сотника ведьмачьей дружины нашлась медвежья лапа с когтями из лучшей стали.

Одного удара по затылку было достаточно вполне, а когда Крысы хватились своего дозорного, то развороченный череп и кровавый след рядом с мертвецом говорил сам за себя: нарвался на медведицу с медвежатами, они в степь иногда забредают. А то, что медведи есть мертвеца не стали, так они человечком лишь зимой, с великой голодухи, закусывают.

След лапы в луже крови оказался лучшим доказательством, и Крысы, уже почти окружившие дерзких пришельцев, отошли в сторону. Дорого стоит чародейская тварь, немало золота или детских черепов приходится платить степным шаманам. Кому охота зря губить песиков под ударами медвежьих лап? Люто оберегает свое потомство мохнатая мамаша. Куда лучше иных зверей, не говоря уже о людях…

Со стороны это больше всего напоминало игру в прятки — Крысы прочесывали степь, явно ожидая непрошеных гостей, а пятерка смельчаков отчаянно пряталась. После безумной погони путники отпустили на волю всех вьючных лошадей, благо вьюки с припасом уже почти опустели. К вечеру третьего дня, когда в мешочке с порошком, сбивающим псов со следа, показалось дно, Урук, весь день напряженно принюхивающийся, остановил своего коня и наотрез отказался ехать дальше.

Три горы, у подножия которых и располагался храм, уже виднелись на горизонте, но орк сказал:

— Мы едем навстречу быстрой смерти. Нет смысла соваться ей прямо в зубы. Порошок — дело хорошее, но до тех пор, пока наш след нормальному охотнику на глаза не попадется. А след от кованой лошади спутать со следом дикой может только слепой. Но даже если все дозорные Крысы ослепнут, то у храма, — тут Урук щелкнул когтем по правому клыку, что у орка обозначало приглаживание усов, — нас перехватят. Там их следопыты каждую травинку в лицо знают…

— Так ты предлагаешь вернуться? — нехорошо ухмыляясь, проговорила Кетрин. — Иными словами — ты струсил?

— Ой, какие мы горячие, — Урук гордо подбоченился в седле, — такие горячие, что сейчас степь вспыхнет. Ты главного не знаешь. Того, что мы сегодня весь день над какими-то норами ехали. Ну, не норами, — поправился орк, заметив удивление спутников, — у нас их кавернами называют, по-вашему, пещерами. Я мыслю, что по такой норке до самого храма можно добраться. А Крысы пущай по земле бегают, им полезно.

Рогволд смотрел на своего спутника во все глаза. Таким Урука он еще не видел: хищная усмешка, глаза светятся нехорошим огнем. И вообще, с памятной ночи, когда сын старосты топором отсек голову некроманту, в орке проснулось что-то хищное. И одновременно что-то уже виданное.

Но лишь теперь в голове внезапно вспыхнула догадка: Урук двигался как странный старик, рассказывавший Рогволду о Пути Меча. Пусть орк на время взял в руки лук, попеременно с русом прикрывая их разведчиков, но двигался он в точности как старый мечник, окутанный золотым сиянием. Но если от старика веяло непоколебимым спокойствием, то Урук напоминал сыну старосты ловчего пардуса, идущего по следу. И горе зверю, вставшему на его пути!

Рогволд хорошо помнил, как почти пять лет назад в его городище пожаловал светлый князь Руси Яромир во главе большой охоты. Тогда он, как сын старосты, помогал псарям и ловчим, навсегда запомнив повадки дивных зверей. И вот теперь он с каждым мигом все больше и больше убеждался в своей правоте.

Чутье не подвело Урука, и к исходу ночи он вывел их на ничем не примечательное место в степи. Потом орк улегся на землю и, приложив ухо к земле, напряженно замер на добрую четверть часа. Со стороны могло показаться, что он даже дышать перестал. Наконец Урук поднялся и очертил когтем на земле круг в добрых три локтя:

— Здесь.

И, видя напряженные лица своих спутников, мягко, словно объясняя что-то детям, повторил:

— Копать надо здесь. В глубину — локтей пять — семь. Приступайте, а я что-то устал, пойду-ка посплю часок-другой. Если какой шум или окаянство какое начнется — тогда будите.

Лишь к полудню лопаты ударились о камень. В глубину подземелье пролегало не на пять и не на семь локтей, а на добрых одиннадцать. Каменный свод орк разбирал самолично, отогнав всех на две дюжины шагов и велев спутникам лежать тихо и смирно. Наконец из ямы показалось перепачканное каменной пылью и землей лицо Урука. Со стороны это напомнило явление мертвеца из могилы, о чем Кетрин не замедлила ему сообщить.

Рогволд размотал щедро унизанную узлами веревку, подаренную на прощанье Ратибором. Тогда Винт заявил, что веревку лучше поберечь, такую в городе днем с огнем не сыщешь, из Дамаска на заказ привозили. Ловкач не соврал, веревка, сплетенная из женских волос, оказалась неожиданно легкой и прочной, да и места в котомке занимала на удивление мало. Пятнадцати локтей ее длины хватило с избытком, о чем заявил спускавшийся на разведку орк.

Коней было решено отпустить на волю. Точку в споре с Кетрин поставил Бронеслав, заявив, что в храме должны быть кони, которых при отходе будет нелишне захватить с собой. А то потом погоня на плечах до самого Ашура висеть будет. Орк, помнивший порталы Светлояра и Карим-Те, заикнулся о таком способе отхода, тем более если с ними будет освобожденный из плена волхв Светозар, но нганга в ответ лишь покачал головой.

Как выяснилось, храм защищен специальными чарами, портал будет можно открыть не раньше, чем они доберутся хотя бы до нынешней стоянки. В ответ Урук лишь ругнулся сквозь зубы, пожелав всем местным чародеям провалиться в тартарары, в нужник, к гномам собачьим, после чего первым шагнул к провалу.

По подземному коридору можно было двигаться лишь ползком, периодически свод чуть поднимался, давая возможность передвигаться согнувшись в три погибели. Хуже всего пришлось Рогволду и Карим-Те. Рослый нганга, как и рус, ругался сквозь зубы, но полз. Лишь к вечеру, когда коридор достиг роста Урука, вымотавшиеся до предела путники устроили привал. Карим-Те косился на чувствовавшего себя как дома Урука и тихо бубнил себе под нос немелодичные завывания. Пот, смешавшийся с пылью в вязкую грязь, растекался по лицам, превращая их в перекошенные маски балаганных уродцев.

К середине следующего дня туннель резко расширился во все стороны и оказался по колено наполненным ледяной водой. Лишь под вечер они выбрались на сухое место. Со всех сторон в стенах змеились дыры и переходы всех форм и размеров, от небольшой тыквы до телеги. Рогволду вспомнилась изъеденная мышами головка сыра, но когда он сказал об этом вслух, то орк лишь пожал плечами, ответив просто:

— Вода. Здесь раньше серебро добывали. Жила паршивая, тонкая, вот рабы ползком и орудовали. А потом, судя по всему, копальню затопило. А вода, — тут орк ухмыльнулся, — как и пиво, дырочку всегда найдет. Вот и видим дыры всех размеров…

Медленно стекали с пальцев Бронеслава ручейки чародейского огня, от промоченной кожи сапог валил густой пар. После такой сушки сапоги больше всего напоминали колодки палача, но другого способа хоть немного просушиться просто не было. Рогволд пошевелил пальцами в задубевшем сапоге и тихонько спросил Кетрин:

— Слушай, ты можешь мне рассказать, кто такая Мать Ветров?

— Ага, — подхватил Урук, — а то у меня от усталости аж клыки сводит. А от хорошего рассказа сразу сил прибавится.

В неверном свете колдовского кристалла четыре пары глаз внимательно смотрели на девушку. Кетрин медленно встряхнула влажными волосами и заговорила нараспев. И в рассказе девушки вновь рождался мир в жарких поцелуях Солнца-Ярила и Матери Сырой Земли. Привольно дышал новорожденный мир под солнечными лучами, славили Солнце люди, и первые колосья уже тянулись к небу.

Вздрогнул мир, когда из-за грани явилось в него зло. Впивались в плоть мира зубы мрака, и в Черных горах возвышалась над миром твердыня Чернобога. Один за одним выходили на битву против него, явившегося из-за края мира, Ярило, брат его Месяц и младший брат Агни-Огонь. Велика была мощь чародейства проклятого бога, хитростью и черным лукавством пленил Чернобог Солнце и его братьев, и в ледяной конюшне ржали в цепях из синего льда солнечные кони.

Вечная ночь воцарилась на земле, и люди замирали на месте, обращаясь в ледяные глыбы. Сон вечного холода сковал Мать Сырую Землю, проливавшую бесчисленные слезы о муже своем и братьях его. И глумливо хохотал в своих чертогах Чернобог, увенчанный короной из черного льда.

Лишь в заповедной кузне гремел молот первого кузнеца Кия, и нечисть шарахалась от полос холодного железа, хранивших кузнеца от гибельных чар. И был жив мир, пока в горне горела последняя частица Огня. Ковал кузнец подковы для солнечных коней, способных развеять вечный мрак, и, когда была откована последняя подкова, утер терпкий пот со лба. Трепетал в горне последний лепесток огня, лишь в нем была жизнь мира и светлых богов.

Но кто бросит вызов Чернобогу, кто освободит солнечных коней? Долог путь в Черные горы, кто осилит дорогу туда? И кто сохранит в это время огонь?

Распахнулась окованная стальными полосами дверь, и юная девушка с глазами цвета неба бестрепетно выдержала зеленый огонь взгляда кузнеца. Легли в тонкую руку тяжелые подковы, и пурга отшатнулась от белого железа, вихрем заметая следы уходящей. Никто не знал, откуда она и как ее имя. Потом о ней говорили разное…

Каждому роду лестно иметь в своих предках столь мужественное сердце. Только не знала девушка ни своего рода, ни племени. Моровое поветрие выкосило родичей гостьи Кия, и не было у нее иной дороги. Долгим и тяжелым был ее путь. И когда она прошла через ледяной мост, то только три подковы сжимала девичья рука. Как ледышка, таяла в руке подкова, отдавая хрупкой фигурке всю мощь огня, на котором была выплавлена сталь, щедро вливая в жилы всю силу ударов кузнечного молота.

Лишь одна подкова осталась в узкой ладони, когда подошла она к подземельям, где ждали свободы солнечные кони. И тогда облаком щедрого и ярого жара окутались стены темницы. От первого удара копытом пали наземь оковы из синего льда, и взмыл в небо освобожденный табун. И на первом коне сидела верхом хрупкая девичья фигурка.

Как знамя, летели по небу крылья алого солнца, пали стены темницы облаков, и вышел на волю плененный и околдованный Ярило. Все средоточие своей мощи обрушил на него Чернобог, но лишь покачал головой Ярило, и бессильными, тающими глыбами льда пали на землю чары. И высоко в небе в яростном беге мчались на восток рыжие кони. И там, где от ударов по синему хрусталю неба брызгали искры от зачарованной подковы, вспыхивали первые россыпи звезд.

Восемь сыновей, восемь небесных всадников родились у Матери Ветров, и отцом их был Месяц Ясный. А дядькой ветров был Агни, иначе именуемый Огнем. Восемь коней подарил им Ярило, и на их крыльях несут ветра свою силу, силу своей матери и светлых богов. Высоко в горах, там, где некогда высился дворец Чернобога, высекли в камне ветра образ Матери Ветров. Высоко в небесах ее дворец, но помнит Мать Ветров всех путников, идущих наперекор судьбе. Помнит и шлет им в помощь коней из табунов своих сыновей…

Медленно текли по сталактитам мутные слезы воды. В слабом свете колдовского кристалла Рогволд, чуть вглядевшись в почти неразличимое лицо Карим-Те, заметил, как нганга вытирает глаза руками. Но спрашивать, только ли воздух пещеры тому виной, рус не стал. Сердце рвалось наружу, а в душе боролись отчаянная радость и грусть.

Никогда раньше не слышал рус легенд о Матери Ветров, но теперь словно дыхание родной земли согрело душу. Далеко под звездным небом спит Русь, темная летняя ночь полна запахами леса и луговых трав. Привольна русская земля, от моря Белого до моря Черного. Широко раскинулись громады дубовых лесов, поля, а за ними стайки берез водят свой веселый хоровод. Далеко на юге взметнули вверх свой звонкий храм золотые колонны сосен.

Далека ты, Родина. Далеко до тебя и далеко до твоего ясного неба. Да и до черного неба юго-востока, глядя на яркие звезды которого рус уже привык засыпать, было не близко. После дня пути по мраку подземелья Рогволд уже не знал, сколько локтей земли и камня отделяют его от неба. В вечной темноте небо казалось сном или сладкой мечтой. Невыносимо трудно в тяжелом воздухе подземелья было представить ласковую прохладу ночного ветерка. Мрак давил со всех сторон, и Рогволд на миг прикрыл глаза, вспоминая степное раздолье. Там, над ними, раскинулся привольный простор ночной степи, полный покоя, напоенный тишиной, в которой лишь кузнечики выводят свои вечные серенады.ё

Вечная мгла подземелий окружала их со всех сторон. Чудом казался в этом мраке лепесток бледного пламени, пляшущий в кристалле Бронеслава. Тяжелое забытье, которое лишь с натяжкой можно было назвать сном, поглотило руса. И лучше любой перины оказались для усталого тела мокрые камни. Даже сон не принес покоя, странные образы тревожили, в ушах звучал настойчивый шелест бесчисленных лап, ткущих нескончаемую паутину. И только когда шелест приближался и наполнял собой все существо руса, только тогда перед глазами возникала пляска искр в металле меча Стражей Перевала…

Он проснулся внезапно, тело само бросилось вверх, рука привычно нашарила рукоять топора. Внезапная боль брызнула из глаз водопадом искр. Рогволд согнулся, и первое, что он увидел, это непроницаемое лицо орка. Урук склонился над ним, явно желая разбудить, но пальцы не успели коснуться плеча, когда рус сам вскочил на ноги и изо всех сил ударился головой о низкий свод подземной норы.

— Ты в следующий раз в шлеме спи, — тихо шепнул ему орк, — а то с непривычки еще не то приключится. Слушай, надо идти. Места тут плохие, не стоит устраивать берлогу.

— С этим-то как раз все ясно, — буркнул потирающий разбитый лоб Рогволд, шишка должна была быть здоровой, но пальцы нашарили лишь корку давно запекшейся крови. Гудящая боль уходила, словно вода в песок. Минута, другая — и лишь зуд под уже осыпающейся коркой напоминал об ударе головы о камень.

Рогволд недоуменно уставился на пальцы, словно пытаясь решить загадку столь быстрого исцеления, но орк мягко положил пальцы на его руку и молча кивнул. Они бесшумно отползли в сторону, и лишь когда огонек кристалла, освещающий место их ночной стоянки, почти исчез, только тогда они остановились.

Но и тогда Урук заговорил еле слышно, словно опасаясь невидимых соглядатаев:

— У меня четвертый день как та же история. Когда ночью в седло заскакивал, забыл, что у меня в руке метательный шип. Ну и всадил его в ладонь. Так рана, как и у тебя, за пару минут затянулась, даже рубца не осталось.

— Значит, вот отчего ты камни в одиночку таскал. А я-то думал, что ты это для того затеял, чтобы каждый шорох в подземелье слышать, — проговорил Рогволд, и орк лишь кивнул в ответ:

— Да, ну и шорохи, не без этого. А то вам всем медведь на уши наступил. Засада или какая тварь угнездилась, а вы только ушами хлопать будете. Я уже думал-думал. В голову такое лезет, что самому как-то не по себе.

Рус прикинул, что должен чувствовать Урук, чтобы орку стало не по себе. Вообще, представить такое было сложно. Он помнил, как Урук растаскивал каменные глыбы, которыми века назад завалили вход в выработанную копальню. Растаскивал в одиночку, в любой момент готовый сорваться в бездну. И теперь оказывается, что три, нет уже четыре дня орку «не по себе»…

Но додумать до конца Рогволду опять не удалось. Слух охотника не подвел ни его, ни орка. Рус нашарил рукоять почти бесполезного в темноте топора, но Урук, видящий в темноте не хуже кошки, лишь тихо хмыкнул и чуть тронул напряженную руку Рогволда: мол, оставь, свои люди пожаловали.

Вспыхнул на ладони, покрытой мозолями от меча, зыбкий болотный огонек, и в блеклом свете они увидели лицо Бронеслава. Ведьмак, от слуха которого не укрылось движение руки в кольчуге, лишь пожал плечами:

— Думал, что вы дальше, вот не сразу огонь и засветил. Забыл, что Урук у нас любому псу фору даст. Да и ты, Рогволд, охотник не из последних. А что без меня отошли, так это зря. Совет какой дать или помочь — я всегда готов.

— Да? Ты так думаешь? Тогда посмотри на это. — Орк выдернул из-за пояса короткий нож и с силой полоснул лезвием себя по ладони. Красная кровь в глубокой ране запузырилась, словно притягиваясь к хищно изогнутому лезвию ножа. Мгновение-другое — и вот уже на краях раны возникла черная корка спекшейся крови. Рус и ведьмак завороженно смотрели на стягивающуюся на глазах рану. В глубоком молчании прошло несколько минут, прежде чем Урук когтем правой руки поддел уже отлипающую от раны корку. Никакого шрама, кожа под ней ничем не отличалась от кожи ладони.

— И все? — чуть приподнял бровь Бронеслав. — Я думал, будет что-то похуже. Например, что двое избранных собираются оставить своих спутников и направиться к Перевалу. А это — обычное дело, раны у Стражей Перевала заживают быстро.

— Ты хочешь сказать, — начал было Рогволд, но старый ведьмак лишь ласково улыбнулся:

— Конечно. Ваши судьбы переплелись вокруг меча, и он дал вам часть силы Стражей. Прежде я никогда о таком не слышал. Меч всегда выбирал одного. И отдавал ему всю свою силу. Может быть, один из вас оруженосец, а другой — Предназначенный. Но с тем же успехом вы оба можете быть избранными. Сила меча ведет вас к Перевалу, и в этом пути каждый из вас обретет оружие. Этого не знает никто. Только закончив этот и начав свой Путь, вы узнаете это…

— Или вообще, остаться должен только один, — пробормотал себе под нос Урук, но так, что это услышали оба его собеседника.

В ответ Бронеслав лишь мягко покачал головой:

— Не думаю. Это просто бред. Меч не капризная красавица, а судьба — тем более. Посмотрите правде в глаза: может ли простой человек мертвым упасть на землю в дюжине шагов от колдуна? Упасть, чтобы потом встать с ним лицом к лицу, на дюжину шагов перенесясь неведомыми чарами, не оставившими на тебе никакого следа? А потом обычным топором отрубить голову некроманту? Рогволд, отчего ты молчишь? Я не знаю, где и в каких далях странствовала твоя душа. Но я видел золотое сияние, на миг окутавшее твое тело. В наших летописях рассказывается о человеке, от которого исходил такой свет…

— Ты говоришь о человеке, не Боге? — переспросил пораженный рус, но ведьмак вновь повторил:

— Именно что о человеке. Когда его называли божественным или богом, он отвечал: «За что ты меня оскорбляешь?» Если говорить о нем вкратце, то получится примерно следующее: он был царем и в один прекрасный день отказался от своего царства, отправившись странствовать. Он не искал в странствиях богатства, он искал Путь, искал счастье для всех людей. Искал и нашел. Не в загробной жизни, а здесь и сейчас.

Многие годы он странствовал по дорогам и учил людей. Он показал им Путь, но не смог им дать самого счастья. Каждый должен его найти для себя. Многие пошли его путем, однако мало кто смог дойти. Но настанет день, когда дойдут все. Не в этой жизни, так в следующей. И когда последнее живое существо будет свободно от боли и страха, только тогда он допьет свой чай на Перекрестке.

— Чай? На перекрестке? — настал черед удивляться орку.

— Да, — подтвердил сотник ведьмачьей дружины, — вы все идете по Пути, а я сижу на Перекрестке и жду вас. Так он говорил.

Помолчав, ведьмак продолжил свой рассказ.

— Мне сложно говорить о его учении, — Бронеслав машинально развел руками, загасив волшебный огонек на ладонях, — мы идем по разным тропам, его Путь другой.

Миг спустя вновь вспыхнул свет на ладонях, и только тогда, вглядевшись в непривычно серьезные глаза ведьмака, подал голос Рогволд:

— Скажи, когда он говорил о Перекрестке, он имел в виду Перевал Странников?

— Нет. Его Перекресток дальше. За пределом миров, скованных в единую цепь Перевалом. Мы идем разными дорогами, но я отчего-то знаю, что увижу его. У меня к нему накопилось много вопросов, — Бронеслав хитро улыбнулся, — но думаю, что к моменту нашей встречи я уже буду знать на них ответы.

— Просто ты любишь чай в хорошей компании, — хмыкнул Урук, на что старый сотник ведьмачьей дружины вновь кивнул:

— Именно…

Спустя два часа, наскоро прожевав лепешки и сушеное мясо, отряд выступил в путь. Почти весь день, продираясь по изъеденному водой и кирками рудокопов туннелю, Рогволд размышлял об услышанном от Бронеслава. Утром, если только в вечной тьме подземелья было утро, они еще битый час проговорили с ведьмаком. Руса смущало одно обстоятельство: мудрец, о котором рассказывал ведьмак, не был воином. Вернее, был, но в молодости и, создав свое учение, отказался от любого оружия.

Да и когда Рогволд, уже не таясь и не опасаясь, что его поднимут на смех, описал старца и его мастерство мечника, Бронеслав лишь развел руками. Судя по описанию, это был явно не мудрец с Перекрестка. Русу крепко врезались в память слова ведьмака: «У каждого свой Перекресток».

И теперь, когда Рогволд продирался по скользким камням, его не покидала уверенность, что первый из своих перекрестков он уже прошел. Или нет? Весь день он думал об этом, и, когда впереди замаячило еле видное пятно света, он понял: да! Вся жизнь человека — это перекресток. И куда свернуть на нем, каждый выбирает сам. И отвечает за выбор тоже сам. Потом, когда выбор сделан, глупо винить себя в содеянном. И еще глупее винить в этом других. Не важно, богов или людей.

— Если что-либо должно быть сделано — делай, совершай с твердостью, ибо расслабленный Странник только больше поднимает пыль.

Слова пришли издалека, как будто сила, с недавних пор наполнявшая тело Рогволда, прошептала их на ухо. И, облизнув пересохшие губы, рус тихим эхом ответил, словно пробуя слова на вкус:

— …только больше поднимает пыль…

Загрузка...