***

Песок выглядел рыхлым и мягким, но оказался твёрдым, как гранит. Падение вышибло дух, зубы клацнули, во рту расцвёл звенящий привкус крови. Джон помотал головой, напружинился всем связанным телом, рванулся в тщетной попытке выбраться. Рядом застонала Джил.

— Мать твою в богов душу, — невнятно проговорила она и стала отплёвываться песком. Джон перекатился на спину, вытащил нож и с остервенением принялся резать оплетавшую ноги сеть. Освободившись, нагнулся над русалкой. В несколько взмахов расправился с её путами и помог встать.

— Живая? — спросил он. Огладил её плечи, тронул рёбра. Коснулся затылка. Джил потрясла головой:

— Живая, живая… Это ты сделал?

Джон отступил на шаг. Огляделся. Спрятал от солнца глаза под козырьком ладони.

— Ох ты ж, — сказал он.

Небо хранило такой нежный и глубокий синий цвет, что, кажется, подпрыгни — и сможешь плыть в нём, как в море. Да и море не отставало: отражая небесную синь, стелилось до самого горизонта, гладкое и приветливое, и совершенно прозрачное на отмели, у берега, где сновали, трепеща плавниками, невесомые рыбки. Солнце клонилось к закату, разливало золото по пляжу. То и дело налетал небольшой ветерок, ерошил волосы, целовал нагретую солнцем щёку. Поодаль темнели заросли: лениво колыхались разлапистые листья, клонились под тяжестью плодов ветки. Гулко кричала незнакомая птица. Вдалеке над деревьями громоздилась коричневая макушка горы. Словом, если вообразить вечер в идеальном месте, это был именно он. Самое начало вечера после идеального дня.

— Вот он, значит, какой, — сказал Джон. — Наш остров.

Джил, морщась и потирая бедро, подошла к воде. Села на корточки, протянула руку. Прибой лизнул её ладонь и откатился, оставив на песке крошечного серого краба, который тут же заковылял прочь.

— А это не Разрыв? — спросила она, обернувшись к Джону и щурясь от солнца.

— Шутишь, что ли, — сказал Репейник. Джил дёрнула уголком рта, растерянно сморгнула. И вдруг расхохоталась, прикрывая рот грязным рукавом. Откинулась, не удержала равновесия и шлёпнулась на задницу, продолжая смеяться, глядя на Джона. Он покачал головой, улыбнулся и вдруг, сам не ожидая, тоже прыснул со смеху, подавился, закашлялся, но, не в силах остановиться, захохотал в голос и, упершись в колени, переводя время от времени дух, продолжал смеяться, как сумасшедший. Этот смех смывал в душе что-то застарелое, паршивое, грязное. Так плач может смыть скорбь. Только смех был лучше, потому что… Ну, потому что смех всегда лучше плача.

Отсмеявшись, они пошли вдоль берега. Джон топал по песку, Джил скинула сапоги и брела по щиколотку в воде. Веселилась, шугая мальков и время от времени пуская "блинчики" плоскими, гладкими, нагретыми солнцем камушками, которыми был усеян пляж. Джон поглядывал в сторону зарослей, прикидывая, стоит ли ждать опасности. Заросли, однако, выглядели не просто безопасными — они выглядели дружелюбными. Время от времени Репейник выпускал на разведку десяток парцел, но те возвращались ни с чем. Потом — солнце всё никак не садилось — Джон решил взобраться на гору. Пробравшись сквозь кусты, они взошли на пологий склон и вскоре очутились на вершине, плоской, поросшей красноватой травой с диковинными мясистыми стеблями. Отсюда просматривался весь остров — да, это был именно остров, окаймлённый белыми пляжами, укрытый курчавыми древесными кронами, с изрезанной, как лист чертополоха, береговой линией. Маленький, не больше пяти лидов в поперечнике, клочок земли посреди бесконечной морской синевы.

— Ты смотри, — сказала Джил, разглядывая из-под руки горизонт. — Ни облачка. Завтра погода хорошая будет.

Джон потянулся.

— Жрать охота, — сказал он. — Жаль, мешок на крыше остался. И патроны в нём.

— Хочешь, спустимся, рыбу поймаю?

— Давай…

Они вернулись на пляж: спускаться было легче, земля, бегущая под уклон, весело поддавала в пятки. Джил быстро разделась, побросав на песке одежду, и скрылась под водой. Пока её не было, Репейник собрал выбеленный солью и солнцем плавник, валявшийся вдоль кромки прибоя, и разжёг костёр. Солнце никак не желало заходить, и это было немного странно, но хорошо. По счастью, портсигар не вывалился из кармана, и Джон, благоговейно прикурив от уголька, выпустил дым, отозвавшийся на вкус летней травой и нагретым деревом. После недолгих колебаний он скинул ботинки и, шевеля пальцами ног, сидел подле костра, куря, щурясь на бледные угли и ожидая возвращения Джил.

Она вынырнула у самого берега, цепко держа за жабры бьющуюся рыбину длиной с руку. Швырнула добычу Джону, отбросила с лица слипшиеся от воды волосы. Джон подхватил рыбу, вынул нож и пристукнул её по голове рукоятью. После чего замер, рассматривая.

Джил подошла, цепко ступая по песку.

— Видал? — спросила она. — Я ещё в воде заметила.

Джон перехватил второй рукой скользкую тушку, повернул. Тихо ругнулся.

У рыбы было пять глаз. Два на обычных местах, сбоку черепа; два спереди морды, у ноздрей; и один на темени, круглый, с мутным зрачком. Плавники заканчивались занозистыми когтями, а на хвосте, начиная на ладонь от конца, росли редкие жёсткие волосы.

— Мутаморф, — неуверенно сказал Джон.

— Не, — возразила русалка. — Они тут все такие. Даже мальки.

Джон выпотрошил рыбу ножом. Внутренности были с виду нормальными. Понюхал тушку, вдохнув лёгкий аромат жира и арбуза, обычный для очень свежей рыбы.

— Жрать можно, — решил он. — Сейчас на прутик, и зажарим.

— А я уже одну слопала, поменьше, — призналась Джил. — Есть хотелось.

Джон посмотрел на неё.

— Ну чего, — смущённо сказала она. — Я ж тебе тоже принесла…

— Оделась бы, что ли, — сказал Джон.

— Обсохну только…

Пока рыба пеклась на костре, Джон, чтобы не глотать почём зря слюну от запаха, отошёл вглубь берега. Солнце всё не заходило, висело над морской кромкой, раззолачивая водную рябь. Неподалёку в зарослях слышался звон воды, и Джон, отводя ветки кустарников, пошёл на звук. Вскоре обнаружился ручей, мелкий, с дрожащей прозрачной водой. Увидев его, Репейник понял, что страшно хочет пить, и, поколебавшись, зачерпнул пригоршню. Вода оказалась сладкой и холодной. Напившись, он сорвал с низенькой пальмы пару больших, с чаячье крыло размером, листьев — будут вместо тарелок. Остановился у мохнатого сине-зелёного куста, пестревшего алыми ягодами. Отломил ветку, понюхал. Ветка была усыпана толстыми иголками, и, когда Джон надавил, из иголок брызнул густой тёмный сок, пахнувший хвоей. Ягоды же при ближайшем рассмотрении оказались никакими не ягодами, а орехами в ярко-красной скорлупе. Внутри скорлупы была желейная мякоть. Прихватив листья и странную ветку, Джон вернулся к костру.

Джил лежала у огня, лениво поворачивая на кольях прутик с насаженной рыбой. Она успела натянуть штаны и набросить на плечи рубашку.

— Там вода, — сказал он. — Ручей бежит. Пить хочешь?

— Потом схожу, — махнула она рукой. — Рыба готова почти.

Джон протянул ей ветку. Русалка внимательно рассмотрела листья, не долго думая, сунула в рот орех, раскусила.

— М-м! Вкушно, — шепеляво произнесла она.

— Совсем сдурела, — мягко сказал Джон, садясь рядом. — Вдруг ядовитые.

— Ты еще не понял? — Джил сплюнула половинки скорлупы, вытащила из кармана пучок какой-то травы и вложила в руку Репейника. — Нет здесь ничего ядовитого. Сам же сказал: наш остров.

Трава источала резкий, очень знакомый запах.

— Это что, вроде табака? — нахмурился Джон.

— Засушим — узнаем, — пожала плечами Джил. — Но, наверное, да.

Джон снял рыбу с огня и положил на пальмовые листья. Какое-то время они ели, отщипывая горячее волокнистое мясо, дуя на куски, облизывая пальцы. Рыба была что надо, вкусная и духовитая, разве только костей оказалось меньше обычного. Потом Джил сходила к ручью напиться.

— Душевно, — сказала она, вернувшись, и легла ничком на песок. — Дай цигарку.

Они закурили. Солнце наконец скрылось за горизонтом, и угли костра рдели в подступающих сумерках, как хорошо заряженные кристаллы. Море тихонько плескалось поодаль, будто само себя баюкало.

— Хонна говорил, что пришёл из другого мира, — нарушил тишину Джон. — Все остальные боги — тоже. Это их главное умение — ходить между мирами. Не считая всяких штук с энергией. А, и ещё парцелы. Они, оказывается, у всех есть. Были.

Джил перевернулась на живот.

— Значит, у тебя теперь весь комплект, — подытожила она. — Потому как это явно другой мир. Да такой, где всё под нас заточено. Рыбы навалом, ягоды всякие, вода. Даже курево растёт. Здорово у тебя вышло, конечно. Хотя я б не отказалась, если бы оно вышло пораньше. Минут этак на пять.

Репейника передёрнуло.

— Я думал, всё, — признался он. — Потому, наверное, и получилось.

— Я тоже, — сказала Джил.

— Знаю, — откликнулся он.

Джон смотрел в небо. Созвездия были совершенно незнакомыми.

— Только вот божественный облик принимать не умею, — заметил он. — Хорошо было бы превращаться, скажем, в птицу. Здоровую такую. Или в змея. Ещё больше.

— Ты себя в зеркало видел? — напомнила русалка. — Весь был из огня. Аж смотреть больно. Если это не божественный облик, то прямо и не знаю, чего ещё ждать.

Было темно и тепло, и песок на этот раз оказался по-настоящему мягким. Они расстелили на песке одежду. Джил вся светилась золотым светом. А потом, когда она поделилась с ним силами, засиял и сам Джон — ярко, по-своему.

Он проснулся под утро. Было ещё темно, только на востоке небо наливалось прозрачно-зелёным светом близкого восхода, и бледнела ущербная по нижнему краю луна. Угли костра почти прогорели, рядом спала Джил. Джон подбросил в костёр плавника, разворошил огонь. Укрыл русалку своим плащом. Спать больше не хотелось, в жилах кипела энергия. Руки, босые ноги, лицо — всё тело источало ровный белый свет, такой, что можно было идти в темноте, не боясь споткнуться. Он спустился к полосе прибоя, тронул ступнёй неторопливую волну. Было хорошо. Но Джон понимал, что ничего особенно хорошего не происходит.

Они очутились вдвоём на острове посреди океана. Крошечный кусок суши, видимо, был готов снабжать их всем необходимым, начиная водой и заканчивая куревом. Джон бы не удивился, если бы здесь обнаружилось какое-нибудь пригодное для жизни укрытие. Это был идеальный остров, о котором он втайне мечтал всю жизнь, считая мечту несбыточной. Наверное, в ту поганую минуту на крыше новообретённая сила Джона перенесла их сюда именно оттого, что за долгие годы мечтаний он успел навоображать себе остров во всех сказочных подробностях. Подумать только: пресная вода среди моря! Кому расскажешь — не поверят. И уж точно здесь их не найдёт Министерство с его детекторами: нет здесь ни Министерства, ни детекторов. Есть только он и Джил. Навсегда.

И что дальше?

Возможности Джона будут расти. Ещё несколько дней назад он боялся лишний раз притронуться к другому человеку, чтобы не заработать несколько часов мигрени, а сейчас умеет ходить между мирами. Что же делать с такой силой? Назад дороги нет, в Энландрии ждут охотники с сетями. А ещё, если верить Питтену Мэллори, найдутся фанатики, которые захотят посадить его на трон. Если Джон вернётся и заявит о себе, начнётся война. Сначала Энландрия, а потом и всё человечество разделится на два лагеря, правительства поднимут по тревоге военных, кровь польётся рекой, и больше всего крови окажется на руках Джона. Мир снова превратится в пепелище, а те, кто уцелеют, станут жить, как жили их предки тысячи лет до этого: в добровольном рабстве под божественным началом. И это ещё лучший исход, потому что в худшем случае Джон погибнет, и все жертвы окажутся напрасными.

"Пусть всё остаётся, как есть, — подумал он. — Пускай они будут бедными, убогими, обездоленными, лишёнными надежды. Но живыми". Стояла тишина, луна глядела с бледнеющего неба, ничто не мешало думать и вспоминать. И Джон вспоминал: "грязных жаворонков" на берегу реки, арестантов в Маршалтоне, ребёнка, подбирающего с земли гнилой капустный лист, заплаканную нинчунку в опиумной норе. Они все заслуживали лучшего, заслуживали еды, тепла, свободы. Счастья. А он мог принести им только войну.

Да, пусть всё остаётся, как есть.

Что же дальше? Всю жизнь сидеть на песочке, кушать рыбу и любиться с Джил? Всю жизнь… Он стиснул зубы, разжал и снова стиснул. Боги живут очень долго. Пять тысяч лет, даже больше, если их не убить. И они крайне медленно стареют. Хонна одряхлел, ослеп, но пережил две цивилизации, и — как знать — пережил бы третью, если бы не ловкий сыщик, отрезавший ему руку. А Джил? Её отец, Роб Корден, говорил, что прежняя русалка протянула не дольше обычного человека. Как быть с этим?.. Джон представил: солнечное утро на маленьком острове, в кустах поют птицы, журчит ручеёк. Из пещеры выходит Джон, одетый в лохмотья, но широкоплечий и поджарый от дикарской жизни. А следом ковыляет сгорбленная поседевшая старуха… Он помотал головой, отгоняя наваждение.

Вот тебе и божественный дар, с тоской подумал он. Хонна, сволочь, что же ты наделал? Теперь я, в точности как О'Беннет, обречён на одиночество. Гэлтах после сеанса у Морли видел повсюду одних подонков и не мог находиться рядом с ними от омерзения. И я, даже если вернусь в Энландрию — ну, когда-нибудь, лет через семьдесят, когда Джил… Проклятье, дерьмо, не думать об этом, не думать…

Да чего там — не думать. Это ведь неизбежно. Когда я похороню её, то, наверное, терять будет уже нечего. И я вернусь. К этим маленьким несчастным созданиям, проживающим свои короткие жизни в безнадёжной борьбе с голодом, страстями и старостью. Только не будет никого, кто бы избавил меня от проклятия, как О'Беннета, и я останусь тем, кем готов стать уже сейчас: самым одиноким существом в мире. И мне, наверное, плевать будет на кровь, на людские жизни и вообще на всё на свете. Вот как они, наверное, стали такими — Хальдер, Ведлет и прочая компания. Всему виной одиночество… Хотя какое там, на хрен, одиночество? Их ведь было много! Целый выводок богов, а они только и делали, что враждовали, и закончили тем, что перебили друг друга. Твою-то мать, мне бы сейчас встретить такого же, как я сам…

Он выпрямился, поражённый очень простой мыслью — такой простой, что удивительно было, как она не пришла в голову раньше. С минуту Джон глядел на луну, которая ещё виднелась над горизонтом, зеленоватую, с непривычным рисунком пятен, а затем бросился обратно к костру и принялся тормошить спящую русалку.

— Эй, — говорил он, — проснись. Джил, проснись, это важно. Да боги мёртвые, Джил!

— Ну? — она прокашлялась, села. — Уф… Не спится, что ли?

Джон встал рядом с ней на колени.

— Надо бы кое-куда наведаться, — сказал он. — Кое-что проверить.

Джил протёрла глаза и зевнула.

— А до утра не подождёт? — промямлила она.

— Лучше сейчас, — сказал Джон и протянул светящуюся ладонь. — Пока сила есть.

— Ну… ладно, — сказала она неуверенно. — В смысле… А куда идти-то?

Она тревожно привстала. Джон помог ей подняться.

— Идти вообще не придётся, — сказал он.

Парцелы, как всегда, появились из ниоткуда. Секунду назад их не было — и вот они кружат вокруг чёрным вихрем, заволакивая весь мир, словно стеной. Джил вздрогнула, прижалась к Джону, спрятала лицо у него на груди, как когда-то на разрушенном складе, когда телепорт уносил их из-под огня боевых жезлов. Джон закрыл глаза, сосчитал для верности до десяти, а, когда открыл, вокруг было темно. По-настоящему темно. Ни луны. Ни океана с серебряной дорожкой. Только далёкие ледяные звёзды на высоком угольном небе, мерцавшие, когда их, пролетая над головой, застили парцелы.

Джил подняла голову.

— Это что? — спросила она, озираясь. — Опять перенеслись? Куда?

Джон запоздало сообразил.

— Это Разрыв, — сказал он немного виновато. — Ты его никогда не видела ночью. Ночью — вот так.

Джил запахнула рубашку, обхватила себя руками.

— Холодно, — посетовала она.

— Это ненадолго, — сказал Джон. — Потерпи немного.

Он глянул под ноги: нет ли поблизости песчаного винограда. По счастью, они стояли на чистом месте, только далеко, в сотне ре, виднелся чёрный скукоженный куст. Джон отступил на пару шагов, в смятении потёр светящиеся ладони.

— Не знаю, как это делается, — сказал он. — Но, думаю, должен знать.

— Чего делается-то?

Джон глубоко вздохнул. Парцелы взметнулись над ним, как чёрное облако.

— Здесь меня обратил Хонна, — объяснил он. — Сделал что-то такое, что я стал богом. Не уверен, что получится, но я бы хотел… Словом, сделать то же самое.

Джил выдохнула. Струйка пара рассеялась в ледяном воздухе.

— С мной? — тихо спросила она.

Джон кивнул, не сводя с неё глаз.

— Думаешь, выйдет? — её голос терялся в пустыне, словно песок впитывал звуки, как воду.

Джон покачал головой.

— Не уверен. Но, если не выйдет, буду пытаться снова и снова. Иначе мы с тобой…

Он не закончил. Джил смотрела на него в темноте. Здесь, в Разрыве, её зрачки сияли, как у кошки — такого он раньше никогда не видел. Потом она кивнула:

— Давай.

Джон отступил на шаг. Парцелы роились в воздухе.

— Может быть опасно, — начал он, но Джил перебила:

— Раньше надо было думать. Давай. Я на всё согласная. Лишь бы с тобой.

Джон помедлил, ощущая, как тёмное облако собирается над головой, кружась, как огромный смерч.

— Просто скажи, когда что-то почувствуешь, — попросил он.

Чёрная, скупо блестящая воронка ударила Джил в грудь, прошила навылет. От неожиданности девушка покачнулась, но устояла. С удивлением посмотрела на Джона. Тот нахмурился. Парцелы рекой струились между ними. Антрацитовая чернота засветилась солнечным светом; свет перетекал от Репейника к Джил, освещал её лицо, полыхал огненным потоком. Вся воля Джона сейчас превратилась в этот поток. Свет был его стремлением, его существом.

— Ничего? — спросил Джон спустя минуту. Говорить было нелегко: звук растворялся в заполненной сиянием пустоте.

Джил помотала головой.

— Давит! — с трудом выговорила она. — Стоять тяжело! Ещё долго?

Джон заскрипел зубами. Неужели ошибся? Он лихорадочно, сумбурно вспоминал: серый рассвет, бриз, умирающий бог на песке. Звук со всех сторон, прекрасные величавые узоры, вселенная, как один огромный вздох. Последние слова Хонны, его смех, его…

— Джон! — крикнула Джил — Хватит! Не могу больше, тяжко! Верни нас, верни обратно! В другой раз попробуем!

И тут ему вспомнился Найвел. Ярко, всего на миг — оборванный, полуживой, в мире своей мечты, который оказался занят другим человеком. Вспомнилось, как Джон стоял перед ним, протягивая шкатулку, требуя вернуть их с двойником назад в реальность. И шкатулка — старая, потёртая, запятнанная кровью.

Всё той же кровью, которая так мало значила для людей и так много значила для богов.

Парцелы ярко полыхали, освещая пустыню на двадцать шагов вокруг. Джил стояла, оскалившись, скрестив запястья, зарывшись ступнями по щиколотку в песок. Она кренилась вперёд, напирая на огненный столб, не давая ему опрокинуть себя. Джон достал нож, протянул руку в поток парцел, ощутил их сумасшедшее течение, омывавшее пальцы. С размаху, не целясь, полоснул лезвием по ладони.

Руку обожгло, будто нож был раскалённым. Белое сияние вырвалось из-под кожи, смешалось с огненным вихрем, понеслось к Джил. Та словно вся вспыхнула, превратившись в жаркое солнце. Из недр слепящего шара донёсся крик, и в пустыне стало светло, как днём. Песок взметнулся в воздух, засверкал мириадами крошечных взрывов. Джон утонул в этом белом сиянии, но, утопая, сделал шаг вперёд, и другой, снова и снова. Нашёл Джил, неподвижно застывшую, объятую пламенем. Он обхватил её руками. Пожелал вернуться, потому что не знал, что мог сделать ещё. Что вообще мог сделать после того, что случилось.

И они вернулись.

На берегу почти рассвело: пока они были в Разрыве, ночь закончилась. Костёр догорел, угли больше не светились. Но светилось тело Джил: лицо, руки, грудь в распахнутой рубашке. Чистым белым светом, таким же, какой исходил от Джона. Репейник уложил её на расстеленный плащ, сжал ладонь, легонько встряхнул. Она заморгала и уставилась на него, дыша тяжело, как после бега.

— Ну ты даёшь, — сказала она хрипло. — Получилось хоть?

— Не знаю, — признался он. — Не уверен. Хотя есть один способ узнать.

Джил оперлась на руки, подтянулась и села.

— Что за способ-то?

Джон подобрал нож, выпавший из его ладони, когда они вернулись на остров. На клинке запеклась кровь, тёмная в синем утреннем сумраке. Джил взяла нож и посмотрела на Джона.

— Давай, — сказал он. — Неглубоко.

Пальцы русалки чуть подрагивали, но она перехватила нож остриём вниз, прижала его к коже и медленно, с нажимом провела по предплечью, по нежной внутренней стороне. Замерла, глядя, как из разреза сочится густая, искрящаяся, отливающая жемчугом влага.

Белая, как молоко.

— Есть, — тупо сказал Джон.

Джил подняла на него взгляд. Открыла и закрыла рот. Встала, постояла, держась за голову. Отошла на подгибающихся ногах к морю, наклонилась и плеснула водой в лицо. Выпрямилась, глядя вдаль, глубоко дыша — так, что ходили ходуном плечи.

Джон не торопясь приблизился и встал рядом.

— То есть я теперь богиня, значит, — сказала она неровным голосом.

— Выходит, так, — кивнул он.

Она перевела дух, прижала ладонь ко лбу.

— Ну, Джил, — пробормотала она. — Ну, дура деревенская.

Джон помедлил, затем осторожно коснулся её плеча. Она, словно не замечая, шагнула вперёд, из-под его руки, в море — как была, одетая. Зашла по бёдра в спокойную рассветную воду, ещё не потревоженную бризом. Развернулась к Джону лицом. И вдруг, что было сил зачерпнув воду руками, швырнула ему в лицо полные пригоршни брызг. Джон шатнулся назад, ошалело моргая, а она добавила — да так, что он весь стал мокрый, с головы до ног — а потом захохотала.

Он прыгнул в воду, подняв гулкий, неуклюжий фонтан, и они стали плескать друг на друга, взбаламучивая пену, фыркая, отплёвываясь и смеясь. В конце концов Джон налетел на Джил, сгрёб в объятия, а она обняла его за шею — как всегда, очень крепко — и поцеловала. И всё стало, как прежде.

Только лучше.

Одежду они развесили на ветках: поднявшееся солнце жарило так, что другого выхода не было, кроме как остаться в исподнем. Джил сплавала за новой рыбой (попалась такая же, когтистая и пятиглазая), Джон сходил в заросли за красными орехами. Поели в тени широколистной пальмы. Спина и плечи всё-таки успели обгореть и саднили. Джил зарыла в песок рыбий хребет и стрельнула у Джона самокрутку.

— Четыре штуки осталось, — предупредил тот.

— Плевать, — беспечно отозвалась Джил. — Местного табачку насушим.

Джон хмыкнул, но тоже закурил.

— Как ты понял, что надо делать? — спросила Джил немного погодя. — Ты сразу знал?

Джон качнул головой.

— Не сразу. Сначала подумал: если Хонна смог, то, может, и я смогу? А потом, уже там, в Разрыве, когда ничего не получалось, то вспомнил, как мы шкатулку для Мэллори запустили. Кровью, помнишь, полить надо было?

Она ухмыльнулась:

— Такое забудешь.

— И Хонна, когда… В общем, он тоже весь в крови был. Вот я и подумал, что не вредно попробовать.

Джил фыркнула:

— Что-то у тебя ни одно дело без крови не обходится.

— Это уж точно, — буркнул он.

Солнце не спеша поднималось в зенит, но день не принёс духоты: с моря веяло прохладой. Из воды порой выпрыгивали рыбки, трепетали зеркальными боками и, плеснув, уходили обратно под воду. Джон обматывал вокруг ладони бахромчатую полоску ткани, оторванную от рубашки: порез был тонким и успел закрыться, но песок — неважная замена карболке.

— Так чего ж, — негромко спросила Джил, — я тоже могу приборы заряжать? Что ещё?

Джон пожал плечами:

— Заряжать — точно сможешь. Все боги управляли энергией, это вроде как их главное умение. А что сверх того… Тут уж, видно, каждому своё. Хальдер огненный смерч крутила, Ведлет управлял погодой, Лакурата, кажется, была мастером по части целительства.

— Хонна умел делать эликсир, — подхватила русалка.

— Подлянки он умел делать, — огрызнулся Джон. — Взял и превратил нормального человека… вот в это. Не спросив.

— Сам-то, — откликнулась Джил. — Разбудил посреди ночи, потащил куда-то. Хорошо хоть, предупредил.

Джон усмехнулся:

— Да уж, виновен.

— Оправдан, — бросила она, осторожно укладываясь на обожжённую спину. — Ух, падла, горит-то как. Надо бы хижину смастерить, а то в головешки превратимся.

Репейник закончил бинтовать ладонь и, помогая зубами, повязал неуклюжий узел на запястье. Поёживаясь от прикосновений к задубевшей ткани, натянул рубашку. Да, им бы теперь не помешало какое-нибудь укрытие: палило немилосердно. Может, здесь и правда есть что-то вроде пещеры? Он влез в штаны и надел, не зашнуровывая, ботинки.

— Пойду гляну, чего там в лесу, — сообщил он, поднимаясь. — Будет тебе хижина, а то и что получше.

— Валяй, — отозвалась Джил.

Джон стал пробираться сквозь заросли, топча ползучие травянистые побеги, отводя тонкие хлысты веток, вздрагивая, когда шею задевали влажные листья. Блестящий жук с разгона ударил его в лоб и, раздражённо гудя, улетел прочь. Краем глаза Репейник заметил яркую птицу в ветвях: только что сидела, глядя боком, на толстой колючке — и вот её нет, только радужное пятно мелькает вдалеке. Самые высокие деревья ростом едва ли вдвое превышали самого Джона, и заросли выглядели нестрашными, игрушечными. Скорее, напоминали сильно запущенный сад, чем настоящие джунгли. Кобура с револьвером привычно тёрлась о бедро, но здесь не в кого было стрелять. В воздухе кружились несколько парцел, то поднимаясь к узорчатым кронам деревьев, то возвращаясь вниз. Всё было спокойно. Джон прошёл, судя по ощущениям, пару лидов или чуть меньше, а потом почувствовал, что идёт в гору. Местность полого, неторопливо поднималась к вершине, возвышавшейся посреди острова.

Джон зашагал медленней, хотя кусты здесь росли реже, и можно было, наоборот, идти быстрее. Он не знал, что именно ищет — грот, яму под корнями упавшего дерева, карстовую промоину — но чувствовал, что должно найтись какое-то убежище. Он и сам не знал, откуда взялась эта уверенность. Видно, оттуда же, откуда происходили его странные сны о прошлом, которого никогда не было у Джона Репейника: о женщине с призрачными крыльями, о её любовнике с дымящимися глазами, о похороненном заживо боге. Из этой же области явилось знание о том, как управлять парцелами и перемещаться между мирами. Ни к чему было думать об этом, достаточно было просто знать.

Вскоре между деревьями замаячила бугристая зелёная масса, которая с каждым шагом росла, надвигалась, раздавалась вширь. Через сотню ре он очутился на уютной, залитой солнцем полянке. Над полянкой, заросший ковром лишайников, громоздился слоистый утёс. Две здоровенные глыбы, встречаясь под углом, образовывали естественный каменный шатёр, пещеру, из тёмной глубины которой веяло затхлостью и прохладой.

— Там, поди, летучих мышей полно, — раздался за спиной голос Джил. Репейник не вздрогнул, даже не удивился. Русалка, как всегда, ходила бесшумно, но за пару секунд до этого он успел почувствовать её присутствие. Парцелы описывали круги над лужайкой, прошивая древесные стволы насквозь.

Джил, так же, как и он, облачённая для похода по лесу в рубашку, штаны и сапоги, прошла вперёд, шагнула, чуть пригибаясь, в пещеру. Навстречу действительно выпорхнула пара летучих мышей — но и только. Джон проводил взглядом их суетливый, заполошный полёт.

— Эй, — донёсся из пещеры голос Джил, — гляди, чего тут есть!

Он подошёл к чёрному провалу. Осторожно ступая, сделал несколько шагов вглубь: земля была гладкой, утоптанной. Достал зажигалку, чиркнул колёсиком. Повёл языком пламени, чтобы не мешали смотреть неровные, зыбкие тени.

Прямо у его ног был очаг, сложенный из камней, заботливо подобранных по размеру, прилегавших друг к другу тесно, будто кусочки мозаики. Поодаль, у наклонной стены чернела бесформенная, слежавшаяся куча не то травы, не то водорослей — постель. Рядом валялась скомканная ветошь, остатки плаща или робы: истлевшая ткань рассыпалась, когда Джил коснулась её носком сапога. Джон нагнулся к очагу, светя шипящей зажигалкой. Отражая скупой огонёк, среди давным-давно остывших углей и почерневших мелких косточек что-то блеснуло. Джон зачерпнул пальцами мягкую, как пух, золу. Нащупал небольшой продолговатый предмет, похожий на уцелевший в огне обломок ветки. Поднёс зажигалку ближе, посветил, рискуя обжечься, и увидел, что держит в руке зарядный кристалл — серый, опустошённый.

— Кто-то здесь жил, — сказала русалка глухо. — Нашёл этот остров.

Джон покачал головой.

— Не нашёл, — возразил он. — Сбежал сюда. Как мы.

Зажигалка нагрелась, стало горячо держать. Погасив огонь, Джон вышел из пещеры. Джил последовала за ним.

— Чего думаешь? — спросила она.

Он сжал кристалл между пальцами. Исцарапанные, тусклые грани налились фиолетовым светом.

— Думаю, — сказал Джон, не торопясь, — отчего богов до войны было так мало. Если каждый из них мог обратить в бога любого смертного, то почему так не делали?

Джил почесала макушку.

— Они из-за власти грызлись, — заметила она. — Им и так тесно было, сколько их там оставалось — полсотни?

Свечение кристалла стало ярче.

— Сорок два, — сказал Джон. — Ладно… А когда война началась? Верная же затея — себе союзников наделать. Хотя, пожалуй, наделаешь, а они против тебя же потом и обратятся.

— А вдруг они и не умели так, — возразила русалка. — Это только Хонна мог, и ты теперь можешь.

Джон медленно кивнул.

— Могу, — сказал он.

Джил растерянно провела рукой по щеке.

— Ты чего? — спросила она.

Он стиснул зубы. Кристалл вспыхнул ярче солнца, причиняя боль глазам, просвечивая сквозь пальцы. Джон отвёл его подальше от лица.

— Я думал, — с трудом сказал он, — это будет как убежище. Остров, будто из сказки. Чтобы мы тут жили до скончания века. А это — как тюрьма. В которую мы себя заперли. Я, как пещеру увидел, сразу всё и понял. Так в ней оставшееся время и просидим, пять тысяч лет или сколько там положено. Как этот, до нас.

Джил нервно облизнула губы. Переступила с ноги на ногу:

— Убежище. Тюрьма. Одно и то же, нет? Только в убежище сам запираешься, а в тюрьме другие держат.

Джон оскалился. Свечение кристалла уже не было фиолетовым: оно стало изжелта-белым, как раскалённая сталь.

— Всё так, — сказал он. — Верно.

Кристалл полыхнул огнём и вдруг лопнул, забрызгав их осколками. Джил шатнулась назад. Репейник не двинулся с места, только отряхнул ладони. Из-за его плеча вынырнули несколько парцел, взмыли в яркое полуденное небо и там пропали.

В этот момент Джон понял, что должен сделать. Это было озарение, неожиданное и ослепительное, как будто зажгли костёр в пещере, где долгие годы царила темнота. И такое же опасное, как пожар в лесной чаще. Джон замер, не двигаясь, уставив застывший взгляд в переплетение ветвей, где играли изумрудные тени, а в голове его один за другим вспыхивали образы — небывалые, грозные, прекрасные. Чем дольше Джон обдумывал то, что пришло на ум, тем больше понимал, сколько ждёт впереди бед и разрушений. И тем крепче становилась уверенность в том, что, несмотря на беды и разрушения, другого выбора нет. Потому что люди заслужили то, что он хотел им дать. Все они — мужчины и женщины, взрослые и дети, богатые и нищие, учёные и неучи, горожане и деревенские, больные и здоровые, все, кто родился в этом разбитом, неустроенном мире — они были достойны лучшего. Достойны жить по-другому.

— Джон, — позвала Джил.

Он вздрогнул, приходя в себя. Глубоко вдохнул пряный лесной воздух. Солнце поднялось высоко, на земле плясали золотистые пятна от пробившихся сквозь листву лучей. Сколько прошло времени? Как долго он стоял, погружённый в будущее, загадывая, рассчитывая? Пять минут? Десять? Полчаса?

— Надо вернуться домой, — сказал Джон.

Джил оглянулась, будто в поиске неведомо чьей поддержки.

— Вернуться? — повторила она. — Зачем? Мы же только тут устроились. Вдвоём.

Джон стиснул руки, готовясь к ответу. Он немного побаивался того, что собирался сказать. Так часто бывает: думаешь-думаешь, а, как заговоришь, всё, что надумал, становится глупым и никчёмным. И всё, что решил, оказывается бессмысленным. Они все будут свободными, подумал он. Сильными. Свободными. И равными. Да, они этого заслужили.

— Смотри, — сказал он, осторожно подбирая слова. — Война случилась оттого, что богов было мало, а людей много, и боги дрались за власть над людьми. А вот если богов будет много…

Он замолчал, прислушиваясь к тому, что произнёс. В глубине зарослей тенькнула птица.

— Много — это сколько? — спросила Джил.

— Очень много, — сказал Джон. Слова ничего не изменили. Он по-прежнему был полон решимости.

Джил поняла.

— Вон как, — сказала она тихо. — Ты, значит, всех хочешь превратить… Вон как.

Сунув руки в карманы штанов, она прошлась по полянке. Остановилась, изучая мохнатые купы лишайника на скале. Джон следил за ней, затаив дыхание.

— Раньше их сорок две штуки было, и то чуть весь мир не погубили, — сказала она наконец. — А ты собрался всех подряд.

Джон перевёл дух. Он знал, что ей ответить. Успел придумать, пока представлял, как всё получится, и чем может обернуться. Он достал портсигар, вынул две последние самокрутки, одну протянул Джил. Они закурили.

— С миром ничего не случится, — сказал Джон. — Раньше сорок два бога тянули соки из всего остального человечества и были от этого… Ну, буквально, всемогущими. Нужна сила для огненного вихря — берёшь у подданных. Нужно разнести пол-города — запускаешь алтари. И так далее. А теперь богом станет каждый. Хапнуть в одиночку такую прорву энергии уже не выйдет, придётся договариваться с другими. Простые люди, которых можно было доить, как скотину, переведутся. Останутся только такие, как ты да я. Это будет… Ну, словом, по-другому. Начнётся новая эпоха.

В ветвях зашуршал ветер. Джон глянул вверх: между листьями виднелось небо, и сияло солнце — бесконечно яркое пламя в бесконечной синеве.

— Так что второй Войны богов не будет, — подытожил он. — Ну, что скажешь?

Джил хмыкнула.

— Большой-то войны, может, и не получится, — сказала она, — но заварушка намечается будь здоров. Это ж каждый сможет таких делов натворить…

— Каждый и сейчас может делов натворить, — пожал плечами Джон. — Взорвать бомбу на заседании Парламента. Отравить водопровод в Дуббинге. Просто взять револьвер и пойти на улицу всех стрелять. Но на этот случай у нас есть законы и констебли. Есть Гильдия. Значит, соберём новую Гильдию и напишем новые законы. Такие, какие нужны… в новой эпохе.

Джил покивала, сбивая пепел с самокрутки. Невесело усмехнулась:

— Поначалу-то херово будет.

— Будет, — откликнулся Джон. — И крови прольётся много, куда ж без этого. Видно, ты права: что бы я ни делал… Да. Но ты пойми: никто не станет, как Хальдер или Ведлет, потому что Хальдер одна вытягивала силы со всего народа, и ей всё было мало. А они изначально будут равными. Понимаешь?

Джил присела на краешек скалы. Сверкнула клыками в ухмылке.

— Понять-то можно. Только ты всегда меня учил, что все кругом сволочи, — заметила она. — Говорил, мол, всё знаешь, что у них в головах. А теперь решил, что им можно доверить такое. С чего бы?

Над головой Джона появилась тёмная точка с коротким шлейфом темноты. За ней — другая, третья. Парцел становилось всё больше, они собирались в облако, двигались кругами, набирали скорость, словно готовились к чему-то. Джон знал — к чему.

— Не всё я знал, что у них в головах, — признался он. — Зато теперь знаю.

Джил прищурилась. Джон развёл руками:

— Ну или почти всё, — закончил он. — Но достаточно. Так или иначе, придётся выбирать: либо обратно к людям, либо до конца дней на острове сидеть.

Джил докурила и затоптала окурок. Откашлялась, сплюнула.

— У нас там одежда на берегу осталась, — сказала она. — Пойдём заберём.

Она первая тронулась в путь, сошла с полянки и углубилась в лес. Джон шёл за ней, держась в паре шагов позади, чтобы не задевали потревоженные русалкой ветви. Воздух звенел от зноя, стволы деревьев исходили густым смоляным запахом. Высоко над кронами леса роились парцелы: Джон не видел их, но знал, что они там. Обратный путь занял меньше времени, то ли оттого, что дорога была уже знакома и шла под гору, то ли оттого, что впереди мелькала, становясь всё ближе, белая полоска пляжа.

Когда они вышли к океану, Джон в который раз поразился, насколько эта бескрайняя, исполинская, безмятежная масса воды не похожа на тёмные, смутные воды моря Энландрии, к которым он привык. Таким же особенным было здешнее небо: высокий сияющий купол не походил ни на выцветшее от жара небо Разрыва, ни тем более на блёклое, затянутое смогом небо Дуббинга. И только солнце оставалось таким же, как везде — вечным небесным огнём, который и впрямь был сильней любого мрака.

Одежда лежала там же, где они её оставили, не думая, что вновь понадобятся тёплые, созданные для северных широт вещи. Джон набросил плащ, зашнуровал ботинки. Стало жарко, но ему было всё равно: он ждал, что скажет Джил. Над их головами бесплотным вихрем танцевали парцелы. Они походили на облако, но не заслоняли солнечный свет, а только отбрасывали лёгкую узорчатую тень.

Джил подобрала куртку, отряхнула от песка и завязала рукава узлом на талии. Притопнула ногой, проверяя каблук.

— Ладно, — сказала она. — Давай попробуем. Только если что не так пойдёт… Мы же сюда сможем вернуться?

Джон посмотрел на неё. Джил несмело улыбнулась и заправила за ухо лёгкую, как паутинка, прядь волос.

— Конечно, — сказал он, улыбаясь в ответ. — Как только захочешь.

Она шагнула к нему, протягивая руки. Тёмное облако опустилось, скрывая из виду море, лес и остров, и только вверху, над головой по-прежнему сияло солнце.



Конец

Загрузка...