Огни за рекой (Легионер) [СИ]

8. Что было. Тонкие ветви карагачей

«Цыр, цырррр» — кричали стрепеты за рекой, подпрыгивали, зависали в воздухе хлопая крыльями и падали обратно в траву. Тайруска блестела сквозь прозрачные еще, едва тронутые мелкими цветами ветви карагачей, тихо шелестел на ветру прошлогодний камыш. А я, вдыхая полной грудью запахи просыпающийся весенней степи, был счастлив, как может быть счастлив только мальчишка, которого впервые взяли в настоящий поход. Я был горд. А разве могло быть иначе в мои девятнадцать лет?

Небольшой разведывательный отряд отправился в степи — осмотреться, уточнить карты. Илой желал основательно подготовиться к войне. И я каким-то чудом сумел уговорить взять меня проводником. Я должен был доказать, не желал упускать ни единого шанса.

И теперь ехал впереди, рядом со старшим декурионом Титом Флавием, смотрел вперед и указывал путь. Так хотелось чувствовать себя своим, среди них. Поначалу со мной илойцы держались отстранено и даже пренебрежительно, но уже через несколько дней пути, когда вокруг раскинулись одни бескрайние степи — отношения потеплели. Со мной стали чаще разговаривать, расспрашивать о разном, шутить, приглашать к своему костру…

Мне казалось — вот-вот… О мечтах попасть в легион я упрямо молчал, какое-то внутреннее чутье подсказывало, что не время, да и не место сейчас.

— Что это там? — Флавий вытянулся в седле.

Я пригляделся, щурясь на солнце. Да, там вдалеке, между холмами действительно что-то шевелилось.

— Овцы. Голов двадцать.

Сказал, и что-то тревожно вздрогнуло внутри. Даже не знаю в чем тут дело, но вдруг захотелось, чтобы никого в степях мы не встретили, ехали бы так и ехали, любуясь высоким небом над головой и мелкими желтыми звездочками гусиного лука, рассыпавшимися под ногами.

— Там люди?

— Орки.

Флавий сделал знак остальным остановиться, было бы глупо налететь нашим маленьким отрядом на кхайскую деревню.

— Много?

— Не думаю, скорее всего одна-две семьи.

— Одна-две… — декурион топтался на месте, прикусив губу, задумчиво поглаживая по шее своего коня, — орки…

Он был всего лишь на три года старше меня. Как большинство илойцев — никогда еще не видел живых орков, и конечно, как любому на его месте, хотелось хоть одним глазком посмотреть. Вот сейчас это желание явственно боролось с осторожностью.

— Едем! — махнул рукой.

Мы повернули чуть в сторону, направившись с подветренной стороны чтоб не учуяли собаки, обогнули по берегу Тайруски холмы, пробрались через камыши и кусты акации.

— Вон они.

Впереди сиротливо жались друг к другу две бедные юрты, и без меня ясно — опасности никакой. Я уже видел, как декурион готов отдать команду вперед, видел как он нетерпеливо вглядывается, как рука уже готова выхватить меч. Вот сейчас налетят, — подумалось, — перебьют сдуру и детей, и женщин… кхаи конечно враги, но так…

— Насмотримся еще, — хмуро бросил Флавий через плечо, поворачивая в сторону, — нам приказано не лезть в драку и по возможности никак не выдавать себя.

Я выдохнул с облегчением.

Мы провели в степи больше месяца, облазили все до границы Нижних гор вдоль и поперек. Насмотрелись и правда, вблизи и издалека, так, что даже илойцы стали различать с первого взгляда племенные особенности и знаки.

Стычек с кхаями практически не было, только один раз мы случайно налетели на дюжину воинов у реки, они поили лошадей и ели сами, устроив передышку в дороге. Они даже не поняли, толком, что случилось, и кто на них напал. Не ушел никто. Двенадцать трупов осталось на том берегу.

— Ты храбро сражался, — сказал потом Флавий. — Храбро, но не осмотрительно, словно ты один на один с врагом. Впрочем, вы все так деретесь.

Я хотел было обидится — мы все… Да, так бывало слишком часто. Я видел как сражаются илойцы, словно не тридцать человек, а один — четко, слажено, единым строем. А я… Вблизи я слишком хорошо видел разницу… Но я научусь! Как они! И даже лучше!

— Вы хорошо знаете друг-друга, и много раз сражались вместе, — сказал тогда, как можно спокойнее, хоть уши отчаянно начинали краснеть. — Это вопрос опыта и тренировок.

Флавий фыркнул, но глянул уже с интересом.

— Да, опыта, — сказал он. — И еще дисциплины.

Я серьезно кивнул. Я научусь.

Как-то сидели у костра, ели густую чечевичную кашу, щедро сдобренную чесноком, и диковинные соленые маслины. Вечер был тихий, безветренный, только чуть слышно шелестела трава… солнце садилось за край степей, крася в золото и пурпур тонкие перья облаков. За день мы отмахали столько миль… и скоро возвращаться.

Хотелось поговорить.

— Ты был в Самате? — спросил я.

Флавий глянул на меня исподлобья, отложил ложку.

— Был, — сказал, чуть прищурясь. — Нас заперли на узкой каменистой косе, уходящей далеко в море, и мы проторчали там почти всю зиму. Саматские корабли отрезали все пути доставки продовольствия, и я думал — передохнем с голоду раньше, чем вступим в бой. Все хотели боя, до смерти хотели, лучше помереть в бою, чем так… но никто даже слова не смел сказать вслух. Я видел как солдаты умирали сотнями от кровавого поноса, а потом от цинги. У меня у самого начали шататься зубы…

Он внимательно и вместе с тем насмешливо смотрел мне в глаза.

— Ты про это хотел узнать?

Я тяжело сглотнул.

— Но ведь вы победили?

— Конечно, — равнодушно согласился он.

Разве могло быть иначе? Они никогда не проигрывали войны, битвы — случалось, но войны — никогда. Да, я прекрасно понимал, чего это стоило.

И завидовал еще больше!

Война шла своим чередом, и мы третий месяц шли за ней.

Илойские войска медленно двигались из края в край почти не встречая сопротивления — мало кто решался встать на пути у легионов, один из которых, под личным командованием консула Валерия Гракха шел с юга, второй — под командованием старого легата Квинта Максима — с севера. Они упорно и планомерно гнали кхаев по степи, сжимая тиски. Кхаи бежали, снимаясь с места, часто бросая в спешке свое добро. Изредка брыкались, собираясь по несколько племен и нападая, все больше с тыла. Вот только илойцы оказались им не по зубам, кхаи разбивались о стены походных лагерей или такие же неприступные стены щитов.

Мне так и не удалось хоть как-то заметно показать себя, не было случая — короткие, редкие, однообразные по своему исходу бои.

Основные войска собирались на востоке, у Нижних гор. Перед лицом опасности кхаи готовы были забыть старые дрязги и объединиться под рукой сильного вождя, сайетский хан Баавгай стремительно набирал силу. Говорят, он мудрый, расчетливый полководец и храбрый воин — скоро нам предстоит испробовать это на себе. Кое-кто посмеивался — очень удобно разбить их всех разом, а не вылавливать по отдельности каждую крысу из своей норы.

Мы встретились, когда лето давно перевалило за середину, на левом берегу Айюнгель, в каменистой долине у подножья гор. Сухие метелки типчака шуршали на ветру и трепетали знамена. Сквозь рваный утренний туман явственно проступали очертание кхайской армии, движущейся вдали.

Тихо, только мерный лязг строящихся войск.

И сердце замирало — первый раз я в настоящем, серьезном бою.

Оба илойских легиона объединились, но кхаев все равно было втрое больше. Только я уже знал — это не имеет значения. Илой победит!

И вот, наша конница застыла с левого фланга. Рядом илойцы — пятая когорта, чуть дальше за ней — десятая… ровные, нечеловечески правильные ряды… это даже пугает, особенно рядом с растянувшейся по всему фронту толпой микойцев перед ними. Пешие, легковооруженные — копейщики, пращники, лучники, они первые встретят бой, потом отойдут назад за илойские щиты.

Гракх уже едет перед рядами, что-то кричит и солдаты дружным этом подхватывают его слова. Сейчас будет бой… Где-то далеко, в тумане, протяжно взвывают кхайские трубы. И илойские трубы гремят им в ответ.

Был момент когда я испугался — поняв, что наши застрельщики не успевают отойти, сейчас их сметут и втопчут в грязь… Но нам скомандовали «вперед!», и некогда стало пугаться.

Баавгай оказался сильным вождем, и как полководец — достойно показал себя. Его многочисленные разношерстные войска, все как один, твердо решили дорого взять за свои жизни. В какой-то момент мне даже почудилось, что победа будет на их стороне. Я видел как кхайский отряд вдруг вынырнул с левого фланга, ударил нам в тыл и конница дрогнула…

Нет, конечно илойские легионы устояли. Почти без потерь, в это даже сложно поверить.

И это был воистину день моей славы!

Не знаю, какие боги оказались на моей стороне, но я, своей рукой! убил Баавгая. Он несся мне наперерез, огромный мощный орк, кажется с долей ургашской крови, черный пластинчатый панцирь в чужой крови. Я и не знал тогда, что это он. Всадил копье ему в бедро и сдернул с коня, увернулся от сабли и снес башку… даже не успев осознать толком, как все случилось.

День моей славы! С того дня я понял, что могу на что-то надеться, илойцы начали иначе смотреть на меня, одобрительно хлопать по плечу. Меня наградили… Да…

Я стоял перед строем, слушая восхваления… но я думал лишь об одном…

В этом бою убили Роина.

То есть совсем… вот так…

…а я даже не видел его тела… после того как… ну, до… я…

Нарка рыдала. Кенек стоял рядом, осторожно придерживая ее за плечо… одной рукой… осунувшееся серое лицо… его шатало, он едва держался на ногах…

Юэн Всемогущий! Я должен был быть рядом! Должен был! Что мне тот кхайский хан?! Моя победа вставала попрек горла.

А ведь я видел! Наверно я видеть никак не мог, в бою! было не до того… Но стоит лишь закрыть глаза и я вижу снова…

Кхайская конница врезается с тыла в наши ряды, и с разгону входит глубоко… ряды мешаются… Я вижу как стрелы со свистом срываются из Наркиных рук, как дико ревет Роин, пытаясь прикрыть сестру, сразу со всех сторон! Но кхаи кругом, их слишком много. Он весь в крови… Нарка хватает саблю, наотмашь рубит по чьей-то шее — она сильная, она умеет, она сражалась не раз. Только Роин слишком боится за нее, мечется, не давая кхаям подойти. Боги! Кто же пустил Нарку на войну?! Я? Почему я раньше этого не замечал? Там у нас были мелкие шайки, разбойники, а здесь — воины! Как я мог? Она мой лучший стрелок — да! столько орков полегло от ее руки — да! все так! Но только Роин всегда дрался лишь за ее жизнь, не думая о своей. И Кенек… и только я всегда бросался в бой не думая ни о чем.

Я не мог этого видеть, но я видел как Роин упал. Как застыла Нарка на миг, как Кенек отчаянно рвется к ним… и как ему отрубают правую руку, но времени нет, и в пылу боя он готов наплевать на все, успевает еще на лету перехватить саблю левой рукой, вырывая из собственных пальцев, пробивается вперед… Я не мог этого видеть! И наверно все было совсем не так… но стоит закрыть глаза…

Нарка рыдает.

Внутри совсем пусто и темно. Стою рядом и не знаю что сказать.

У Дымных Озер нас встретила гроза. Она бушевала несколько дней, молнии били прямо у наших стен, потоки дождя заливали лагерные рвы и все промокло насквозь. Мы упрямо стояли, ждали. И дождались.

А когда наконец распогодилось, и легионы готовы были выступать — одна единственная молния, средь ясного неба, шарахнула прямо у ног Гракха. Его конь взвился, едва не сбросив. Могу поклясться, что молния била прицельно, и даже не желая убить, а лишь испугать, предупредить.

И Гракх внял.

— Воля богов, — сказал он.

Даже сам не знал тогда, насколько был прав.

В Хатогу мы вернулись в начале осени, Маэна скоро пригласил меня к себе. На этот раз в ворота пропустили без лишних усмешек.

Но стоило войти…

— Ты Олин?

Ее темные глаза разглядывали меня без тени стеснения. Я неуверенно кивнул.

— Отец ждет тебя.

Она подрезала цветы во дворике. Высокая, стройная… складки тонкого шерстяного платья безупречно подчеркивают каждый изгиб… а ведь не старше Нарки наверное, но было в ней столько удивительной, истинно женской мягкости и грации, столько спокойного чувства собственного достоинства, что показалось — богиня сошла к смертным. Прекрасная богиня. Легкая усмешка танцует в глазах. Изящные, не вполне илойские черты лица, чуть смуглая кожа, каштановые волосы уложены причудливо и золотая бабочка блестит в волосах… Отец? а ведь она совсем не похожа на Маэну, подумалось вдруг… может на мать?

— Не стоит меня так разглядывать, это не прилично, — сказала богиня, улыбка тронула губы.

— Я… — так и не нашел что ответить.

Она легко отряхнула руки, взяла какие-то пустые горшки, прошла мимо, лишь на миг задержавшись рядом. Голова закружилась от аромата цветов.

— Иди, — кивнула в сторону дома.

Я еще долго стоял, и лишь когда звук ее шагов смолк за спиной, словно очнулся.

— А, Райгак, заходи!

Маэна сидел за столом, изучая бумаги. Это был не тот просторный приемный зал, где я бывал раньше. Меня проводили в маленький личный кабинет — здесь удобные кресла, бюстики предков в нише выстроены в ряд, окно выходит во двор, и в окно заглядывают золотые листья клена… Проконсул в серой домашней тунике, без излишеств… жилистые крепкие руки.

Я зашел, прикрыл за собой дверь, остановился рядом.

— Садись, — бросил он, продолжая что-то читать, — угощайся.

Рядом, в красной глиняной миске, горкой лежали пироги.

— Бери-бери, слева с луком, справа с творогом.

Я осторожно взял — горячие еще, вкусные. Рядом обнаружился кувшинчик вина.

Маэна наконец закончил, повернулся ко мне, глянул искоса, словно раздумывая.

— Так ты еще не передумал?

Сердце ухнуло и заколотилось у самого горла. Я точно знал — о чем он. И как я мог передумать? Ведь так долго об этом мечтал, что сейчас даже не мог поверить. Да?

Маэна остановился, сложил руки на груди и внимательно, оценивающе смотрел на меня. Пришлось выждать несколько секунд… вдруг испугался, что подведет голос, сорвется щенячьим восторгом. Вот сейчас! Я так этого хотел, и вот, кажется рядом… Кое-как удалось взять себя в руки.

— Не передумал, — сказал ровно.

Выдохнул.

Маэна заметил, конечно, усмехнулся.

— Формально, полноправное гражданство ты получишь после десяти лет службы. Но приняв присягу, в пределах легиона будешь считаться илойским солдатом. При определенной удаче, даже сможешь сохранить свои всаднические права, но это уже от меня не зависит.

— Я… я… — у меня не было слов, хоть и надо было что-то сказать.

Надо наверно было поблагодарить? Я вскочил на ноги, неуверенно топчась на месте.

Маэна чуть нахмурил брови.

— Смотри, окажись достоин.

Он говорил что-то еще…

Дорогу в лагерь я помнил плохо, мысли мешались и прыгали в голове. Не мог тогда думать ни о чем. Получилось?! Неужели правда? Медные трубы ревели, оглушая. Я был так счастлив…

Едва увидев, Нарка бросилась ко мне.

— Олинок!

Зареванная, нос распух, короткие волосы топорщатся в стороны и плечи дрожат, слишком длинные мальчишеские штаны подвернуты на босых ногах.

— Олинок..?

И дрожат губы.

— Все хорошо, милая.

Улыбаясь, я подхватил ее на руки — такая легкая, такая маленькая, даже до плеча мне с трудом достает. Длинные белесые ресницы слиплись стрелками. Старый, еще детский, шрам на подбородке… Моя Нарка.

— Все хорошо, ну что ты?

— Они заберут тебя к себе, да? — очень серьезно спросила она, заглядывая в глаза.

— Ну что ты, глупая. Не заберут. Я никогда не оставлю тебя, Нарка, милая моя, солнышко… Мы всегда будем вместе, я обещаю.

Она вдруг отвернулась, выскользнула из моих рук, поджала губы.

— Я так боюсь тебя потерять, — сказала, почти обиженно.

Вдруг понял, что никогда не видел ее такой, никогда не видел слез… нет, видел, когда погиб Роин, но это другое… Что же теперь? Гордая и насмешливая Нарка, дикая кошка, гроза степных орков, мой лучший меткий стрелок…

— Нарка, я ведь люблю тебя, ну что ты… Мы обязательно поженимся с тобой…

Она вздрогнула, хотела было что-то сказать, потянулась ко мне…

— Мы обязательно поженимся, Нарка, — говорил я. — Потерпи немного, я стану настоящим илойцем и мы поженимся. Уедем отсюда далеко-далеко. И все будет хорошо.

Я говорил чистую правду, сам в это верил, настолько, насколько вообще можно верить. Моя Нарка! Я люблю ее и никому никогда не отдам. Да хоть жизнь за нее отдать готов! Мы обязательно будем вместе, всегда, до самой смерти… вот только…

Она, кажется, качала головой, может быть далеко-далеко не хотела… сжалась вся, теребя край рубашки.

— Олинок, а давай сейчас, а? Давай поженимся? — попросила едва слышно, и голос какой-то совсем чужой.

Я хотел было сказать — давай! Но вдруг подумал, что и без того сейчас мое положение слишком шатко. Кто знает, что скажет Маэна, если у меня вдруг появится жена… у меня пока нет никаких прав… Пытался найти причины и оправдания?

— Нарка, солнышко, ну что ты? Давай подождем, чуть-чуть. Ну что нам? Что изменится? Мы ведь и так с тобой… подожди немного…

Потом долго обнимал ее, пытаясь уверить, подобрать слова. Так хотел, чтоб она была счастлива… Она прижималась ко мне, и тихо, беззвучно вздрагивали плечи.

Но ночью все снились темные глаза, золотая бабочка в волосах и маленькая родинка у ключицы… как успел рассмотреть?

— Священными молниями Громовержца клянусь беспрекословно выполнять волю консулов и начальников моих, и все силы употребить на исполнения того, что мне прикажут!

Клятва была простой…

Будь верен клятве.

Пока легион оставался здесь, но к зиме уйдет в Илой.

Жизнь мало изменилась с тех пор, как из шатров вспомогательных войск меня перевели в илойскую солдатскую палатку. Хотя, казалось, должна была начаться новая жизнь, и все иначе. Но нет, тот же лагерь, те же хозяйственные дела, только гоняли теперь больше. В конницу пока зачислять не спешили, да и не уверен, что мне это светит. Князь — да, но за душой нет ничего, кроме долгов, никакого ценза я бы не прошел. Здесь строго.

Я и так уже получил куда больше, чем мог надеяться, и точно знал — получу от судьбы еще.

С Наркой мало виделись теперь, было как-то не до того. Все пытался выкроить время, но не выходило. С утра и до позднего вечера — дела, а вечером падал, чуть ли не замертво, от усталости, с непривычки все тело болело…

Кенек кажется сам избегал меня, я несколько раз пытался подойти, похвастаться, рассказать, но он вечно куда-то спешил. Только раз бросил:

— Смотри, Нарку не обижай, а то сверну шею.

Сказал — она плакала опять…

Что-то еще не давало мне покоя, мешало спать по ночам, я просыпался и не мог вспомнить, ворочался. Все это время был слишком занят собой и предстоящей войной… Когда вдруг, однажды, увидел Нарку у ворот лагеря, даже не сразу понял, что это она. А когда понял — не знал что подумать.

Она тоже увидела меня, замерла, напряженно вытянулась. Льняное синее платье с тонким пояском, бусы из беленьких речных ракушек, волосы аккуратно собраны и повязаны лентой. Нарка? Неужели? Уж и не помню, когда видел ее такой. Да и видел ли? Ходит ведь вечно, словно мальчишка… с луком за спиной… а сейчас…

Она хотела было кинуться ко мне, но отчего-то не решалась, испуганно вглядываясь.

Вдруг тоже стало страшно — что же случилось с ней? или это с нами? Со мной.

— Нарка, ты чего это? — только и смог ляпнуть я.

Она вдруг громко всхлипнула, подхватилась, и побежала прочь.

Но с тех пор вдруг отчетливо осознал, что мучает меня, словно открылась дверь.

И теперь, стоило закрыть глаза, и я видел ее, ту, черноглазую илойскую богиню во дворике среди цветов. А ведь даже не знал, как ее зовут. Ну, куда мне? Дочь Маэны. Не хотел думать, но все равно не думать не мог, и каждую ночь мне снилась она одна. Я не хотел! Ну зачем? У меня есть Нарка… Моя Нарка. Я так боялся ее обидеть, но и поделать ничего с собой не мог.

Меня разрывало на части, и все победы, все войны как-то отходили на второй план. Наивно пытался спрятаться за работой, гонял сам себя из последних сил, но облегчения это не приносило.

Однажды не выдержал, выпросил выходной и поехал в Хатогу, целый день шлялся по улицам, ожидая ночи и никак не мог дождаться. А ночью тайком пробрался в дом наместника — как мне удалось тогда, не знаю и сам, никто не заметил.

Моя черноглазая богиня спала и улыбалась чему-то… такая красивая… я присел рядом на корточки, осторожно коснулся ее волос, поправляя сбившуюся на прядь, и она вздрогнула во сне. Тогда потянулся и поцеловал ее… в губы… Не знаю, почему она не закричала, что удержало? я видел ее огромные испуганные глаза, она мгновенно вскочила, уже собираясь звать на помощь… тоненькая шелковая рубашка просвечивала почти насквозь…

Иногда мне кажется, что та ночь приснилась, и ничего не было…

Потом мне конечно здорово досталось, за то, что не вернулся во время, не к вечеру, а лишь на следующий день… неделю на спине спать не мог… но это было не важно. Только раз… и что было, что будет потом… Убьют, выгонят — пусть! Я не хотел думать.

— Ты вернешься? — Наркины глаза сухие, губы поджаты, но хорошо видно, что держится она из последних сил.

Так хотелось пообещать… но не могу. Отчетливо вдруг понимаю, что любые обещания не будут правдой. Я не вернусь. Более того — я не хочу возвращаться. Прости, Нарка…

— Не знаю, — говорю я.

Хочется сказать «не жди меня», но на это уже не хватает сил.

Я еду в Илой. Все будет так, как я мечтал.

Далекий Самат однажды ляжет к моим ногами! Весь мир! Я знаю, так будет. Нарка, прости если сможешь…

Сам себе я это никогда потом не прощу.