Огни за рекой (Легионер) [СИ]

6. Что было. Первый снег

Было иначе, и мир был проще.

Стайка толстых, распушившихся воробьев дружно скакала по тропинке, едва припорошенной снегом, оставляя цепочки крохотных следов — мимо сухой ломкой пижмы и высоких метелок вейника. Воробьи чирикали, суетились, азартно отбирая друг у друга каждое найденное семечко. А сонное, уставшее за день солнце лениво щурясь, поглядывало на них сквозь облака.

Внизу, у подножья холма, жгли костры, варили гречишную кашу с брюквой и густой яблочный кисель. Хорошо! А то жрать охота, аж живот сводит.

Зябко поежился, плотнее запахнув старую вытертую куртку.

Меня выставили из Хатоги, я давно знал, что так будет. Забрали дом… взамен щедро выдали разрешение строиться на пустой земле у края кхайских степей. Что ж, выбирать мне не приходилось.

Мне достался Кагрегский холм у Ражка — небольшого, но быстрого притока Тайруски. К западу за Кагрегом начинаются высокие светлые леса, а к востоку, сразу за рекой — степь. Строиться удобно, да и кхаев видно издалека.

И вот теперь ощетинился тонкими зубами острог — новый, золотистый, густо пахнущий сосновой смолой. Толку от него конечно мало, одним частоколом от степи не отгородишься, но уж лучше так, спокойнее. Большего все равно построить не успеем. Успокаивало одно — зимой обычно тихо, у кхайрангов сейчас сезон свадеб, им бы девок своих мять в укромном угле, а не носиться сломя голову по степям. Не до войны, слава богам! Только мелкие голодные шайки иногда шастают в надежде на легкую наживу. Вот весной да, весной все начнется по-настоящему.

Но к весне, глядишь, обустроимся на новом месте.

Эх, дотянуть бы до весны…

Боевые саматские слоны как-то незаметно затерялись в заснеженных степях, среди прочих забот, я почти не думал о них.

— Лин, — тяжелая ладонь легла на плечо.

Даже не слышал, как подошел Кенек. Невысокий, коренастый парень, русоволосый, конопатый как большинство здесь, немного неуклюжий на вид, уже тогда, в семнадцать лет, прозванный сайетскими кхаями Аргакх Идун, что значит — Быстрый Охотник.

— Здорово! Любуешься?

— Любуюсь, — кивнул, с удовольствием пожимая протянутую руку, — вот построим крепость, тогда и правда будет чем любоваться.

Кенек долго смотрел на меня, сосредоточенно хмуря брови, словно не зная как начать.

— Говорят, двух кхаев в степи видели, — серьезно сказал он.

— Далеко?

— В двух днях пути от Унгайки.

Этого только еще не хватало для полного счастья. Кхаи, конечно, в степи не диво, но что-то уж слишком близко к микойским землям. И двоих всего видели — тоже странно.

Кенек засопел, почесал под шапкой вихрастую макушку.

— Может они там по каким своим делам? А, Лин? — неожиданно растерянно спросил он, было видно, как хотелось ему придумать простое объяснение, услышать от меня, что повода волноваться нет, что там двое кхаев всего, подумаешь невидаль! Он с такой надеждой смотрел, но мне нечего было сказать.

— Может… — я устало пожал плечами, — только все равно, Идун, мне это не по душе. Знаю я их дела.

— Да ладно, в первый раз что ли? Кхаи все время по степям шныряют, как мыши по ячменному полю.

Я вздохнул, качая головой.

— В том-то и дело, что не в первый. Стены укреплять надо, дозоры в степь послать.

Кенек ответил не сразу, с плохо скрытым раздражением.

— Тебе конечно решать, но нам бы бараки сперва справить. Зима на носу…

— Ничего, — прервал я, — у нас люди привычные, потерпят еще.

— Потерпят? — возмутился Кенек. — Да сколько можно терпеть, Лин! Замерзаем тут и жрать нечего.

— Потерпят, — сказал, чувствуя как вспухли на скулах желваки, — нам нужна эта крепость!

Мне нужна.

Я прекрасно знал, что мне не удержать этих людей, если захотят уйти. Из Хатоги за мной пошло чуть меньше полсотни, в основном молодые, горячие, я наобещал им в три короба. Многих я знал едва ли не с детства… По большей части те, у кого ничего нет и нечего терять. Я сам такой.

Кенек не стал спорить, только процедил сквозь зубы неразборчивое ругательство и отвернулся. Спорить все равно было бесполезно, тем более, что я был не так уж неправ. Он кивнул и, кажется, хотел что-то сказать, но передумал. Долго молчал, глядя куда-то вдаль, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая нужные слова.

— Думаешь справимся? — вдруг спросил он.

Я уже открыл было рот, но понял, что просто сказать «да» будет сейчас ложью или по крайней мере излишней самоуверенностью, глупо это будет, ведь у меня слишком мало людей, да и Кагрег слишком неспокойное место, чтобы сказать что-то наверняка. Да что там, шансов уцелеть у нас мало.

— Справимся, — твердо сказал я, — должны справиться.

Кенек вздохнул.

— Пойдем жрать лучше, — и обречено махнул рукой.

Тем же вечером мы сидели втроем у костра, пили молодую бражку из раздобытой Роином кадки.

— Вот ведь свиньи поганые, хрящ им в зад! — привычно возмущался Роин, шмыгая носом и зачерпывая полный ковшик, — все им неймется, ядреный-то хвост! Да штоб им хромой шушак под ноги нассал! Штоб житья им не было ни на земле, ни в нижних!

— Теперь в оба глаза смотреть надо, — сухо подытожил Кенек, задумчиво ковыряя сапогом мерзлую землю.

Если налетят кхаи — нам не выстоять самим, слишком мало людей, слишком слабые стены, слишком далеко от города, слишком… эх… да ничего, думалось, все как-нибудь устроиться.

Сухие ветки весело трещали в костре.

Тонкая тень неслышно выскользнула из темноты за спиной Роина, тряхнула рыжей головой, и алые блики огня заплясали в ее волосах.

— Бу! — громко сказала тень.

От неожиданности Роин подпрыгнул на месте, схватившись за меч, и мгновенно оказался лицом к лицу с рыжей тенью, которая едва-едва доставала ему до плеча. Тень поднялась на цыпочки, и вытянувшись в струну, чмокнула здоровяка в нос.

— Испугался? — хихикнув, поинтересовалась она.

Несмотря на все переживания, мне пришлось сделать героическое усилие, чтобы не заржать в полный голос, глядя на опешившего Роина. Скосил глаза на Кенека, тот тоже тихо трясся от смеха, пытаясь при этом скорчить самое серьезное лицо.

— Ума нет, — обиженно буркнул Роин, — кто ж так делает, ядреный хвост. Я ж тебя убить мог.

Он принялся было сердито цокать языком, но не удержался и добродушно улыбнулся.

— Если б это была не Нарка, а враг, ты б уже давно с перерезанной глоткой валялся, — отсмеявшись, серьезно заметил Кенек.

— Да ну…

Так и не нашел что ответить, махнул рукой и она, победно ухмыльнувшись, уселась рядом со мной. Удивительно, насколько они с братом были не похожи. Огромный, широкоплечий и светловолосый Роин, всегда неторопливый и основательный, и маленькая рыжая курносая Нарка, которая и минуты не сидела спокойно на месте. Он хоть и ворчал порой, но прощал сестренке все выходки, кудахтал над ней образцовой наседкой, доводя порой до белого каления. И все равно ведь поделать ничего не мог, Нарка вела себя как мальчишка… Не удивительно, она ведь и выросла среди отцовских бойцов, не отходила от брата ни на миг. Он едва ли не с рождения заменил ей отца и мать, а кроме друг друга у них больше никого не было.

Хорошо помню, как Нарка училась сидеть верхом, едва ли не с пяти лет, как училась натягивать лук, сбивая тетивой руки до крови, не помогали даже перчатки… потом научилась, привыкла. Она всегда стремилась доказать, что не хуже других, что она тоже сможет. Очень боялась, что Роин отправит ее подальше, найдет каких-нибудь далеких родственников… днями и ночами тренировалась, рвалась вперед изо всех сил. Роин поначалу ругался, все старался запретить, потом однажды плюнул, собрал все деньги, какие были, и пошел, заказал для сестренки лук — по руке и по силе, сказочный лук, с костяными накладками… Она радовалась, словно ребенок новой игрушке.

Моя Нарка. Я не представлял жизни без нее.

— Ты чего не спишь? — нежно привлек ее к себе, поцеловал в подставленную щечку.

— Да так, — она передернула плечами и хитро подняла бровь, — не спится. А вы сидите тут, веселитесь без меня, совести нет!

— Не больно-то у нас тут веселье, — фыркнул Кенек, искоса поглядывая на нас, — да и так засиделись, завтра дел полно.

— Ох, не любишь ты меня, Идун, — с наигранной досадой вздохнула Нарка.

Кенек скрипнул зубами и отвернулся.

— Не бабье это дело, скакать по полям.

— У меня с кхаями свои счеты, — строго сказала она, сверкнув глазами.

— Я б, на месте твоего брата, уже давно б выдал тебя замуж, чтоб сидела дома, варила щи, да рожала детей.

Роин только устало зевнули, закатив глаза. Сколько раз…

— Эх, Идун, Идун… А вот Олин меня понимает, — Нарка, словно кошка, довольно потерлась щекой о мое плечо.

— Да уж, он понимает! Твоему б Олину только… — Кенек не договорил, махнул рукой и поднялся. — Пойду я, а то завтра рано вставать.

— Вставай!

Я слышал, но изо всех сил старался не обращать внимание. Ужасно хотелось спать, ведь только закрыл глаза, а кто-то уже трясет меня за плечи, несмело, но очень настойчиво.

— Ну, вставай, Олин! Ну, давай! Ну, вставай же ты!

— Да-да, уже встаю, — буркнул сердито, стараясь продрать хотя бы один глаз. Рано ж еще, солнце не взошло, чего им понадобилось?

И вдруг раскатистый бас Роина откуда-то издалека.

— Подъем! Орки!

Подействовало, да еще как, меня буквально подбросило на кровати, сон словно рукой сняло.

— Что?

Перепуганное, почти детское лицо Каена совсем рядом, нашли тоже, кого будить послать… В дверях Кенек на ходу пристегивает кожаный, со стальными пластинами, нагрудник.

— Кхаи там, — коротко бросил он.

Бегая по комнате, я судорожно пытался отыскать в полутьме хотя бы штаны.

— Что такое, — сонно пробормотала Нарка, высовывая нос из-под лохматого мехового одеяла.

— Нарка? — Кенек чуть вздрогнул, и тихо добавил, — да кхаи там, далеко… ты спи лучше.

— Где? Сколько? — потребовал я.

— Десятка два, переправились через Унгайку у Черного Берега и поскакали в степь. Думали незаметно пролезть, собаки, но наши люди их засекли.

— Там орки, а мне спи? — возмутилась Нарка, и села на кровати, прикрывая одеялом обнаженную грудь, — А ну, отвернись! мне одеться надо.

Мальчишка Каен покраснел до самый ушей, и стрелой вылетел вон.

Пробурчав что-то неразборчивое, Кенек послушно отвернулся, и Нарка принялась натягивать рубашку. Я был уже почти готов, оставались лишь натянуть старую, доставшуюся в наследство кольчугу, да еще саблю к поясу пристегнуть — дивную саблю ургашской работы, сколько лет, еще прадеду ковали, а не затупилась совсем, ни зазубрины, ни ржавчины ни следа, а в руке как лежит — словно продолжением тела становится, не то что наши…

— Нарка, пойдешь со мной. А ты, Идун, остаешься здесь за старшего.

— Что?! Лин!

— И не спорь! — я раздраженно повысил голос, — Мало ли что. Мне здесь нужен человек, которому я могу доверять. Возьму три десятка воинов, остальных оставлю тебе. Все понял?

— Но Нарку-то оставь, нечего ей шляться…

Слегка прищурясь, я сурово глянул на него, давая понять, что хоть и друзья, но забываться не стоит — таких лучников, как Нарка, у меня больше нет, разве что Марук может с ней сравняться.

— Понял, — угрюмо кивнул Кенек, стиснув зубы.

— Хорошо. Кто видел кхаев?

— Данак. Он ждет тебя во дворе.

Небо начинало сереть, когда вдалеке наконец показались темные силуэты, а я уж начал волноваться, что не догоним. Легкие низкорослые кхайские лошадки почти не оставляли следов на мерзлой земле, а едва примятое тонкое покрывало снега услужливо расправлял степной ветер, он всегда с кхаями заодно.

Далеко, силуэты едва различимы, но кровь закипает в жилах, бьет в голову мутным хмелем.

— Вперед!

Впившись пятками в бока своего жеребца, я вырвался вперед, сломя голову полетев на встречу врагу. Все, теперь не уйдут, теперь им никуда от меня не деться. Жеребец храпел, из последних сил держа дикий галоп, но мне было все равно — вон они, все ближе и ближе! Значит решили не бежать, а принять бой, встретив нас лицом к лицу, что ж, хорошо!

Главное убить вожака, вон он скачет во весь опор в рогатом шлеме, без вожака кхаи дерутся плохо. Вперед!

— Олин! Их полсотни, не меньше! — откуда-то сзади, словно сквозь сон, доносится крик Роина.

И точно, в предрассветных сумерках я сразу не разобрал, издалека силуэты расплывались колеблющимся маревом на фоне далеких Нижних гор. Их едва ли не вдвое больше нас. Ну и пусть! Отступать поздно. Дикие кхаи слабее людей, они берут только числом, но не сейчас!

Рука привычно сжала рукоять меча, я чуть придержал коня, давая своим людям меня догнать.

— Вперед!

Расстояние стремительно сокращалось, вот уже первая стрела с алым кхайским оперением просвистела над ухом, за ней вторая… далеко еще, рано… третья на излете лишь легонько царапнула кольца кольчуги, словно кнутом подстегнув — вперед!

— Вперед! — ору я, слыша лишь как кровь стучит в висках.

Ближе, еще ближе.

Алые стрелы летят теперь сплошной стеной, глупо тыкаются в грудь, сбивая дыхание, путаясь в хитросплетении колец — хорошая, еще ургашской работы кольчуга, ее не пробить! Я выдергиваю на ходу, ломаю, не чувствуя боли тупого удара. И кажется слышу, что кто-то кричит, падая под ноги несущихся лошадей. Я вижу как наши стрелы в ответ срываются с натянутой тетивы одна за одной, и одна за одной находят цель.

Рогатый кхайский вождь вовсе не рвется вперед, выставив перед собой десятка два бойцов, он боится меня! Но ему не уйти!

Кхаи разделяются, окружая нас полукольцом. Близко!

С разбегу врезаюсь в первые ряды орков, рубя направо и налево, почти не разбирая кого. Кривые длинные кинжалы и копья танцуют вокруг меня, наивно пытаясь дотянуться, достать холодным стальным когтем, но тщетно, только бессильно скребутся о подставленный щит.

Не вижу кто прикрывает мою спину, хотя надо бы — знаю, все надо… я вижу только рогатого орка с короткой кривой саблей и такой же кривой ухмылкой на перекошенном яростью лице. Все меньше и меньше воинов разделяет нас.

Где-то рядом, словно разъяренный бык, ревет Роин, огромный и грозный Наркин брат, разгоняя вокруг нее кхаев, давая возможность стрелять, и лук звенит без передышки в умелых руках.

А я все пытаюсь прорваться вперед, осталось немного.

Один на один. Орк летит на меня, надеясь выбить из седла мощным ударом, и сталь звенит о сталь, клинок о клинок. Невысокий, коренастый, он не желает ни в чем уступать мне… его кривая сабля вьется змеей, нападая, отражая удар, едва не ломаясь под моим напором, изворачиваясь и нападая снова, все норовит ужалить. Не достать!

Отчаявшись, сабля решается жалить коня, резким взмахом полоснув по открытой шее. Он дико ржет подо мной, и дергаясь от боли пытается встать на дыбы, тут же начинает заваливаться на бок, таща за собой. Но прежде чем упасть я успеваю прыгнуть, бросив щит, крепко вцепившись свободной рукой за ногу орка, и мы оба катимся по земле.

Удар сапогом в лицо заставляет на мгновение ослабить хватку, но этого достаточно, чтобы кхай рыча вскочил на ноги. Мы начинам кружить на месте, напряженно вглядываясь в каждое движение, ловя единственный нужный момент, и орк злобно скалится, обнажая острые желтые клыки. Я не выдерживаю первым, бросаюсь вперед, но он ловко уворачивается, отклоняясь назад и в сторону, нападает сам. И сталь звенит о сталь.

Его тонкая сабля сдается первой, обиженно вскрикнув ломается пополам, и я снова бросаюсь на врага.

Не убивать! Безоружных не убивать! — проносится у меня в голове. Секундная заминка и тут же чувствую у горла холодный кинжал, но успеваю перехватить его руку, наваливаюсь всем весом, кхай хрипит, извиваясь ужом, пытаясь вырваться на свободу, но тщетно — я почти вдвое крупнее его, и если не ловкостью, то силой возьму верх. Его же кинжал впивается орку под ребра, он хрипит, судорожно глотая воздух и обмякает уставившись в небо.

Все. Теперь хоть пару минут чтоб отдышаться, но вокруг еще кипит бой, и я снова хватаюсь за оружие.

Орков еще много, но без своего главаря они долго не продержатся, вот уже первые, кое-как отбившись, поворачивают коней в степь. Ничего, пусть бегут, мы уже свое дело сделали.

— Ну, завал своего рогатово? — Роин ковыляет ко мне, зажимая широкой ладонью бок, а из-под пальцев сочатся тонкие струйки крови.

— Завалил, — довольно киваю я, — сильный, собака, попался, но от меня не уйти. Ты сам-то как?

— Жить буду, — он сморщился, через силу пытаясь ухмыльнуться, и громко сопя, опустился на землю, попытался усесться поудобнее, потом махнул рукой и откинулся назад.

— И Нарка цела, слава Юэну, — добавил он, вытягиваясь во весь рост, подсунув под голову лохматую шапку, — вот сейчас отдохнем немного и поедем домой.

— Рой! — рыжая сестричка уже неслась к нему. Подбежала, упала с разбегу рядом на колени, с тревогой заглядывая в лицо.

— Да все нормально, глупая, — кряхтя, он кое-как сел, держась за раненый бок, — все нормально, это так, ерунда… просто устал.

Нарка жалобно шмыгнула носом.

— Не пугай меня так больше.

— Ладно, не буду, — Роин бережно потрепал ее по взъерошенным коротким кудрям, и Нарка блаженно улыбнулась, едва ли не замурлыкав в ответ на ласку.

К западу, в сторону Нарусти, за Заячьими холмами, раскинулись бескрайние сосновые леса, светлые, сухие, звонкие, и деревья как на подбор — высокие, статные, стоят, друг другом любуются, лучше и не найти. Эти самые сосны мы по осени и рубили на детинец, благо возить недалеко, за пять верст.

Достроили, наконец, бараки, устроили под общей крышей конюшню, обустроились кое-как, обжились. Да и зверья в лесу хватало, не голодали, и кхаи попритихли, носились рядом в степях, но к нам не совались, может поняли, что поживиться тут все равно нечем. Сами мы их не трогали, куда нам…

До весны продержимся как-нибудь.

День был морозный, трескучий, солнечный. С утра мы с Роином сходили в лес, притащили здоровенную, недавно сваленную ветром березу. Вот еще одну такую, и дров нам, пожалуй, до весны хватит. Кенек все смеялся, говорил, что нам, двум бугаям, надо не по двое на одно, а каждому по два дерева таскать — быстрее управимся. Распилили, принялись было колоть, но не успели.

— Олин! Олин! — мальчишка Каен несся через весь двор, — Олин, там к нам гости едут из Хатоги!

Роин сердито крякнул, со всего маху всадил топорик в колоду.

— От, ядреный хвост! че им опять?

— Кто? — потребовал я. — Не разглядел?

— Князь Косак, кажется. И десять человек с ним.

Роин присвистнул, почесал затылок.

Отсюда до Хатоги два дня пути. Если уж Косак самолично поперся в такую даль — значит причины веские. Что может быть? Или может не к нам, может проездом? Впрочем, куда тут проезжать? Какие дела? Что-то еще я им должен? Так уже кажется все стребовали, что могли, больше с меня брать нечего. Звать на службу? Не велика я птица, чтоб за мной вот так приезжать… да и отказался уже. Тогда что?

Думай — не думай, толку мало. Скоро узнаю.

Я распорядился, чтоб готовили обед на всех — уж обдать они точно останутся. Подумал и достал из сундука последнюю приличную рубашку… все-таки князь, надо как-то… Эх, да что… Роин и то солиднее выглядит. Особенно когда молчит.

Светлейший Хатогский князь Рамель Косак уже третий час восседал за столом, вел задушевнее беседы о погоде, ценах на зерно и урожае брюквы в южных землях. Он привез бочонок прекрасного майосского вина и сожрал со своими людьми едва ли не недельную норму из наших запасов, изрядно захмелел и не менее изрядно напоил меня. Но вот к сути вопроса мы пока не приблизились ни на волос. Я уже начал думать, что он заехал так, по-дружески пообедать, хотя конечно какие мы друзья.

Я уже готов был взвыть и напрямую потребовать объяснений — что ему надо? Ну сколько можно? Сдалась мне его брюква! Но Косак вдруг решил перейти к делу сам.

— Я слышал, весной сюда придут илойские легионы, — как бы невзначай обронил он, обгладывая куриное крылышко. — Будут набирать вспомогательные войска.

Я кашлянул, подавившись вином. Легионы? Здесь?! Косак смотрел почти равнодушно, по лицу ничего не поймешь… А ведь молодой князь, ровесник Роина, только давно уже привыкший самостоятельно вести дела и всегда добиваться своего. Это у меня все на роже написано, не умею скрывать. Такие как он — с пеленок.

— С кхаями будет война?

Косак небрежно кивнул, продолжая жевать, искоса глянул на меня.

— И с кхаями тоже.

Я сразу не понял…

— Тоже? А с кем еще?

— С ургатами, — не моргнув глазом ответил он.

Я едва не заржал в полный голос — выпитое вино давало о себе знать. С ургатами? Да в своем ли он уме? Как можно воевать с ними?

Косак в упор смотрел на меня совершенно трезвыми глазами. Я икнул. Вдруг понял, что он и не пил вовсе, только подливал другим и вертел полный кубок в руках.

— Как с ургатами?

— А вот так, — его глаза внимательно сощурились.

— Да они понимают вообще…!

Косак кивнул. Он-то точно понимает.

— Думаю понимают. Хотят понять. О том, что илойцы пойдут к Озерам пока не говорят открыто. Говорят, война будет в степях, с кхаями.

— С ургатами нельзя воевать. Это самоубийство! Да если они…

Я прикусил язык… Что говорить, и сам толком не понимал, чем это может закончится. Ургаты никогда не воевали ни с кем… Я попытался представить, как это — шарахнуть молнией в бою! То, что показывал Индра у костра — это ведь так, детские фокусы, забава, не более. А вот если по настоящему… Волосы зашевелились на голове.

Но ведь никто и никогда…

— Однажды, давно, я видел как сражается твой отец, — тихо сказал Косак. — Тогда я был мальчишкой и многого еще не понимал… — он усмехнулся, — но, вот только, после того дня я бы никогда не пожелал встать у него на пути.

Он долго молчал, сверля меня взглядом.

— Ты так умеешь?

Я судорожно сглотнул. А ведь даже не знал как — «так». Нет, ничего не умел. Сказать прямо? Отец погиб слишком рано, я был ребенком, не успел научиться у него ничему… И Самил, отцовский сотник, погиб.

Он говорил — детям такое уметь нельзя, это не игрушки, вот подрастешь… Я давно уже вырос. И до сих пор не знаю даже — что должен уметь. Было как-то не до того. Детские фокусы?

Соврать? Очень хотелось. Но кажется уши уже начинали краснеть… что толку? Я не умею врать, все слишком ясно написано у меня на лице, я не Косак. А если потребуется доказать? И ладно бы опозорится сейчас, за столом, когда рядом почти никого. А если в бою?

Набрал воздуху в грудь.

— Нет, не умею, — сказал твердо.

— Хорошо, — Косак кивнул, поднялся на ноги. — Спасибо за обед.

Я ушел, подальше от всех, и долго сидел, хлопал в ладоши, надеясь…

Не вышло. Стало стыдно.

Глупо! Столько раз раньше пробовал, и так и эдак. Может крови ургашской слишком мало, может не знаю чего-то, чего мог бы знать. Какая разница. Жил я без этого и еще проживу, провались оно!

Нарка тихо подошла, обняла сзади, прижимаясь щекой к моей спине.

— Что с тобой? — тихо спросила.

— Да ничего, ерунда.

Повернулся, обнял, прижал к себе. Нарка смотрела мне в глаза и улыбалась.

…снег падал тихими хлопьями…

Жили как жили, ровно да гладко. Вскипело мутной пеной и улеглось.

Я уж на все готов был махнуть рукой, забыть, что вроде как князь, и что куда-то на подвиги хотел, на войну. Зачем? Здесь, вдали от Хатоги и от илойских знамен, все это казалось глупостью, детской мечтой, которая не стоит и ломаного гроша. Думал — ну зачем? Бросать все и бежать неизвестно куда, на край земли, воевать неизвестно с кем и неизвестно за что. Да меня и никогда не возьмут, что толку… У меня хватает своих дел и своих войн.

Думал, вот уйду вообще в леса, буду там как вольный охотник, дом свой построю, Нарка, мне детей нарожает, поди плохо! Все шептал ей, крепко обнимая долгими зимними ночами, как хорошо нам будет вдвоем, и она почти верила мне. Почти. Она так хотела в это верить, и так боялась, что однажды уйду. Но кого я пытался обмануть? Себя? А ведь и сам почти поверил в это.

Как жили? Вот опять ходили на орков. Так, по мелочи. Спокойно. Пошли — побили. Добыли трех баранов, подумали, и сожрали сами.

Там банда, всего десять кхаев, что-то зачастила последнее время по окрестным деревням, то овец ночью уведут, то в амбары залезут, а то и вовсе — в курятник. Оголодали, зима-то холодная, а у них, видать, не задалось.

Мы выследили, устроили засаду у Унгайки, за холмом. И к вечеру — тут как тут.

Едут, не таятся, галдят, ржут во всю глотку, краденые бараны блеют жалобно.

Четверых мы сняли сразу, еще на подходе, остальные успели шарахнуться в сторону и рвануться в степи. Двоих подстрелили на ходу, одного из них насмерть. Одного, замешкавшегося, Аронок рубанул от всей души — от шеи, наискось, до подмышки. А четверо ушли. Но ничего, больше они у нас не появятся, догонять не стали. Одного барана кхаи все же утащили с собой, а может и еще чего.

Ничего. Нам тоже досталось. И на жаркое, и на пироги с мясом. Приходили потом мужики из той деревеньки, спрашивали — как, да что. Роин очень натурально разводил руками и уверял, что видеть не видели. Кхаев — да, подстрелили нескольких, а баранов…

— Может сбегли, а? Или кхаи, хрящ им в зад, сами сожрали?

Мужики потоптались, потоптались, и ушли. Глядя на Роина, сложно не поверить в искренность его слов, даже скажи он, что видел как целое стадо встало на крыло, выстроилось клином и дружно подалось в теплые края. Не усомнились бы.

Кхайских лошадок потом продали на базаре, да и добытые ножи-сабли тоже в дело пошли.

Жили как жили.

Вот только в Хатогу приказали явиться, говорят проконсул новый…

Хатога встретила ледяным ветром и мелким снегом, слепящим глаза. Неуютно и немного не по себе становилось на кривых извилистых, выложенных брусчаткой улицах, знакомых с детства. Все здесь менялось на глазах, росли день за днем илойские постройки, вытесняя старые бревенчатые усадьбы разорившихся бояр, торговые ряды пестрели от обилия чужеземных товаров и чужеземных купцов, илойские солдаты и илойская власть, взамен своих.

— Что надо? — поинтересовались стражники у ворот проконсульского дома, придирчиво осматривая с ног до головы, и еще долго думали, стоит ли пропускать внутрь.

Потом, как обычно, велели подождать — у господина важные дела, и как только освободится, то сразу примет. Я уже к такому обращению привык, кивнул, и от нечего делать принялся слоняться по двору.

Я уже был здесь как-то раз, после смерти отца… но снова поражался размаху и величию — не дом, дворец! Просторный двор в окружении арочных галерей, розовый мрамор ступеней и переливчатое сияние смальтовых мозаик в тени колоннады, бронзовая статуя полуголого хмурого мужика припорошена снегом. Около этой статуи я задерживался каждый раз, гадая, кто бы это мог быть, и за что удостоился чести попасть сюда, но так ни разу не решился спросить.

Прошло не мало времени, прежде чем обо мне снова вспомнили и пригласили внутрь.

— Эй! Иди сюда, — махнул мне рукой черноголовый слуга, зябко кутаясь по уши в плащ. Даже илойские рабы высокомерно взирали на меня снизу вверх, задирая подбородок, и чуть ли не вставая на цыпочки, желая казаться выше. Меня поначалу это страшно бесило, но потом привык и махнул рукой, стоит ли обращать внимание на мелкую шавку, тявкающую у ног.

— Я слушаю тебя, — небрежно кивнул Маэна, новый прокуратор Микои, невысокий седой и поджарый мужчина, лет за пятьдесят, с орлиным носом и пронзительным взглядом темных глаз. Он разглядывал меня со скучающим видом, но за этой скукой хорошо читались железная воля и холодный расчет. На что рассчитывать мне, я даже предположить не мог.

— Ты хотел встретиться со мной, — я расправил плечи, нахмурил брови, выставил вперед челюсть, изо всех сил стараясь придать себе внушительный вид, но судя по легкой ухмылке Маэны — вышло не убедительно. Даже недавно пошедшая в рост густая рыжая борода не делала меня старше и серьезнее. Оставалось только стиснуть зубы.

— Ты Олианар, сын Янеля? — он чуть прищурился, и мне стало не по себе под его взглядом.

Потом встал, подошел, принялся разглядывать меня со всех сторон, словно коня на базаре, только что в зубы не заглянул.

— Да.

Он усмехнулся.

— Ты, кажется, хотел получить илойское гражданство? Записаться в легион?

Я вздрогнул, даже не сразу нашелся, что сказать. В легион хотел, и прекрасно понимал, что берут только своих, для меня не возможно… Или все же возможно? И хочу ли я, в самом деле? после всего…

— Хотел.

Маэна одобрительно кивнул.

Медные трубы грядущих побед громом грянули в ушах. Меня возьмут? Я увижу Самат? В самом деле? Наяву? Сердце зашлось в неистовой скачке. Как же я хотел! Даже сам себе боялся признаться, как сильно. Неужели Юэн Всемогущий услышал меня? Неужели все сбудется? Благодарить небо?

Проконсула это развеселило, наверно тогда я действительно выглядел смешно.

— Так ты хочешь подвигов и славы?

Хочу. Но что-то в этих словах вдруг задело меня, словно стегнуло прутом. Я не понимал, в чем подвох, но я чувствовал, что он тут есть.

Маэна покачал головой.

— Ты ведь полукровка, отчасти горный орк, — он выдержал небольшую паузу, испытывающе заглядывая в глаза, — ты же знаешь, для таких, как ты, этот путь закрыт.

И потемнело в глазах. Я еще слышал, как тихонько заржал в своем кресла Косак, но, кажется, мгновенно заткнулся под взглядом Маэны, мне было не до него.

Зачем со мной так? Только дали поверить и сразу бьют по рукам. Пальцы сами сжались в кулак, еще немного, и я сверну этому гаду шею. Я — ему! Зачем так! Да я! Я успею раньше, чем подоспеет стража. И плевать, что будет потом!

Маэна все так же внимательно смотрел в мои желтые глаза.

— Остынь, мальчик. Не стоит лезть в драку, войну с Илоем вы не зря проиграли.

Снисходительная усмешка играла на его губах… И тут я и сорвался! Свернуть ему шею! Благоразумным я быть не умел никогда… И даже не успел толком понять как все произошло. Опомнился лишь лежа на полу, навзничь, голова раскалывается, гудит от удара о мраморный пол. Этот маленький, тщедушный на вид человек, успел мгновенно пригнуться и одним ловким движением перебросить меня через себя. А теперь совершенно спокойно возвышался надо мной, довольно сложив на груди руки.

— Да, из тебя бы вышел хороший солдат, но стоит научиться держать себя в руках.

— Я убью тебя!

— Правда? — все так же ухмыляясь, осведомился Маэна.

Я только зарычал в бессильном гневе.

— Зачем было нападать на превосходящего в силе врага, если ты все равно не собирался его убить? — равнодушно осведомился он.

— Я собирался!

— Ну конечно! — заверил Маэна, и тут же протянул руку, предлагая помочь подняться на ноги. Я сделал вид что не заметил, вскочил сам, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки достоинства. Его, похоже, это забавляло все больше.

— Когда хотят убить, — спокойно сказал он, — то метят не кулаком в челюсть. Это конечно весьма неприятно, но не смертельно. У тебя за отворотом сапога длинный нож, охрана не заметила и пропустила, придется искать более внимательных людей. Так вот, один удар в сердце — и дело сделано.

Лучше бы он убил меня, было бы проще. Я стоял то краснея, то бледнея, покрываясь холодным потом, понимая свою глупость но не в силах больше ничего предпринять. Я не понимал как! Как этот маленький человек смог так быстро со мной справиться! Только тогда я действительно осознал, почему Микоя проиграла войну.

— Я не орк! — запоздало, и не вполне к месту буркнул я.

Маэна хмыкнул.

— Очень жаль.

Что? Жаль что не орк? Или… В чем дело? И снова я был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть…

Он все еще разглядывал меня, тихонько цокнул языком.

— Я ждал от тебя большего, сын Янеля. И все же, я готов взять тебя в легион. Но только если достойно себя проявишь. Весной сюда придут войска, будет война со степью. Дело за тобой.

— Я… я… — земля была готова уйти из-под ног.

Маэна небрежно махнул рукой. Разговор окончен. Или скорее — окончен осмотр меня.

— Высечь его как следует! — крикнул солдатам у двери, которые неуверенно топтались ожидая приказа, — потом пусть идет.

Потом мне выдали кучу указаний — кого и сколько я должен подготовить, сколько людей предоставить. Я прекрасно понимал, что это значит для меня — новые долги… еще из старых не вылез… Но было плевать! Сердце бешено колотилось в груди. Я стану илойцем, одним из них! Меня ждут далекие земли и великая слава!

— Я так решил, — сказал твердо, глядя Кенеку в глаза.

Он промолчал.

Нарка стояла бледная-бледная, она поняла все сразу, она точно знала, что будет потом. Губы дрожали, на глаза наворачивались слезы — но плакать она не стала. По крайней мере, я не видел ее слез. Нарка очень сильная, очень гордая… очень хорошая. Очень-очень.

— Ладно, — тихо сказала она, — делай как хочешь.

Тряхнула рыжей головой, словно заревное солнце на небосклоне. И ушла.

Роин с порога дал мне в глаз.

— Мать твою, Лин! Хрящ те в зад! Ну, куда ж тебя опять несет?!

Вечером Кенек усердно делал вид, что ничего не произошло.

— Ну давай, рассказывай, как там в Хатоге? — спрашивал он, — все спокойно? Мать-то мою видел? Как они там?

— Видел… — говорил я, — живут потихоньку, как все…

Потом все же вспомнил, и весело хмыкнув.

— Да! К сестренке твоей парень один сватается. Мать ворчит, что вроде мала еще, обещает женихов метлой со двора гнать, но сама видно довольна…

Его мать живет на окраине, я решил тогда сначала заехать к ним, навесить, а уж потом по делам. И правильно сделал, наоборот бы вряд ли решился.

— О, как! — расплывшись в улыбке, Кенек взъерошил короткие волосы, — а ведь и правда, взрослая девка стала, я и не заметил… Невеста, гляди ж ты! А что за жених-то?

— Марук, сын красильщика Замеля. Знатный жених.

Он аж присвистнул.

— Да уж… за такого жениха и приданое нужно, чтоб не стыдно было. Как думаешь?

— Да… думаю, — пробормотал я, поглядывая на дверь. Моего веселья надолго не хватило.

Той ночью…

Нарка — словно пылающий огонь, кипящая страсть, никогда раньше не видел ее такой. Словно в последний раз, словно… мне становилось даже не по себе, сердце разрывалось от желания и отчаянья одновременно.

— Олинок мой, я тебя никому не отдам! — шептала она, и серебро ночи плескалось в золоте волос, — никому, никому!

Ее горячие пальцы впивались в мои плечи.

— Никому! Олинок…

Словно в бреду. Быстро, долго, страстно, как никогда… только в глазах… страшно.

Потом до утра Нарка всхлипывала во сне. Я несколько раз будил, но она засыпала и все начиналось снова.

… Зима шла на убыль.