Однажды все закончилось

Глава 3

Стемнело и нервное напряжение взяло свое. Я лег спать на полу, а Алена на диване. Сны не пришли, и ничего этой ночью меня не потревожило. А вот под утро со стороны входной двери донесся крик, который заставил меня открыть глаза. Кричали в подъезде. Трудно было разобрать мужской это голос или женский, уж очень неестественно кричали. И так же возникли сложности с пониманием того, что стало причиной подобных возгласов. То ли это больной праздновал победу, то ли здоровый человек, став добычей, кричал от боли и ужаса.

Все стихло раньше, чем я подошел к двери. Немного постояв, напрягая слух и ничего не услышав, я сходил по малой нужде в ведро, которое стояло в туалете, выпил немного воды и вышел на балкон, чтобы вылить содержимое ведра на улицу.

На балконе я наткнулся на кастрюлю с соляркой, в которой лежали кирпичи и уже хотел зайти обратно, чтобы все-таки узнать у тестя, зачем нужно отмачивать их в солярке, но увидел на другой стороне улицы человека. Он шел, жавшись к стенам. В нем я узнал своего коллегу по фирме Игоря Васильевича, менеджера по кадрам.

Игорь был на пару лет младше меня, но в официальной обстановке, требовал, чтобы его называли по имени отчеству. Что в принципе правильно, субординацию надо соблюдать. В неофициальное общение с рядовыми сотрудниками фирмы, Игорь никогда не вступал. В связи с этим никто из нас не питал к нему симпатии.

Он гордился своим положением, маленький, но все же начальник, и тем, что к двадцати шести годам сам заработал на машину и исправно выплачивал ипотеку. И все бы ничего, если бы он каждый раз не старался подчеркнуть, кто он и кто мы. Даже директор вел себя проще и не делал акцент на своем положении, если сотрудники выполняли свои обязанности так, как это от них требовалось.

Я никогда не был святым и никогда не пытался, поэтому мысль, проскочившая в моей голове, заставила меня улыбнуться. Видя, как съежившийся менеджер, в грязном деловом костюме опасливо крадется по улице, я подумал о том, что сейчас, ожидая, что в любой момент на него могут броситься голодные, обезумевшие люди, Игорь, так же как и я сожалел о потраченных на всякую ерунду пяти годах университета и, что ему так же обидно за бесцельно прожитые вдали от спорта и физкультуры годы.

— Игорь — не громко позвал я.

Этого вполне хватило для того, чтобы он меня услышал в утренней тишине, которая последние дни незаметно перетекала в дневную, и ничем не отличалась от вечерней лишь изредка нарушаемой безумными криками. Подняв голову, он увидел меня и перешел через дорогу. По решеткам на окнах, балконам и парапетам он забрался на четвертый этаж. Я не ожидал от него такой прыти и почти не смотрел на его действия, боясь, что в любую секунду он может сорваться. Подобравшись к нашему балкону, и посмотрев вниз, Игорь сам испугался того, что сделал. Ухватившись за мою руку, он перебрался через ограждение балкона. Тяжело дыша, он зашел в комнату, сразу уселся на диван, и попросил воды.

Пришлось пойти на кухню и, скрипя сердцем выделить гостю немного животворной влаги, которая имела свойство быстро заканчиваться. Выпив воды, Игорь попросил еще. Взяв из его рук кружку, я вернулся к нашим запасам и повторил цикл. Должен признаться мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы воздержаться от заявления о том, что от очередной порции этой ценной в нынешнее время жидкости у него может начаться аллергия, вследствие чего на его лице образуется трещина.

Наполняя кружку, я увидел, что одна пятилитровая бутылка уже пуста, что не удивительно, учитывая количество людей квартире. С новой силой во мне вспыхнуло понимание того, что нужно как можно скорее выбираться из этих каменных джунглей, в которые превратился Н-ск. В каждом районе можно отыскать один два родника, а также в черте города располагались три водохранилища и всевозможные емкости, содержащие так необходимую для человеческого организма жидкость, но тут был один момент, который нельзя не принимать во внимание.

Вода — необходима здоровым, оставшимся в своем уме людям ничуть не меньше, чем тем, кто с одинаковой страстью встречал на улице, как знакомых, так и совершенно незнакомых людей приглашая их поучаствовать в своем пире во время чумы. И у меня были небезосновательные опасения по поводу того, что антилопы, буйволы, зебры и прочие травоядные в которых последние пару тысяч лет упорно превращала нас так называемая цивилизация, смогут спокойно прийти на водопой, как это показывали в программе «В мире животных» и не стать добычей хищников.

Пока я шел обратно в гостиную и ловил кружкой жадные взгляды Игоря, у меня мелькнула мысль, что в происходящем виноват не только вирус. Природа решив, что наш спящий перед телеэкраном разум не в силах внять ее предупреждениям и с помощью этого вируса высвободила неуемную жажду мести тех, кого пытались превратить в дойный скот. И теперь, когда все условности благодаря эпидемии были отброшены, вся эта армия насильников сознания, в ряды которой входили рекламщики, законодатели мод и стоящие за всеми этими батальонами деятелей — производители товаров для «здоровой» и «красивой» жизни, превратилась в пищу.

Глядя, как менеджер по кадрам жадно глотает самую обыкновенную воду, на которую еще неделю назад он бы не обратил никакого внимания, предпочитая минеральную слабо-газированную из каких-то там целебных источников, которые били в подвалах производителей, я с сожалением отметил, что у меня начала ехать крыша.

Естественно, что утолив жажду и, почувствовав себя в относительной безопасности, Игорю захотелось есть. И не ему одному. Когда менеджер спросил, есть ли у нас что-то из еды, Алена посмотрела на меня голодными глазами. И ее взгляд нашел отклик в моем желудке. Он начал посылать в мозг такое количество сигналов, как- будто в него уже неделю ничего не попадало.

Наверное, сознание того, что всего одна банка консервов могла бы спасти жизнь соседу Николаю, так сильно на меня повлияла, что в моей душе не возникло ни одного импульса жадности, пока я открывал тушенку. Запах, который еще неделю назад убил бы всякий аппетит, на этот раз подействовал на всех присутствующих прямо противоположным образом.

— Сейчас бы еще каши сварить — с грустью сказала Алена.

— Так это… — давясь слюной, выдавил из себя Игорь — Кирпичи на балконе давно в солярке лежат?

— Со вчерашнего дня — ответил я.

С одной стороны у меня возникло нехорошее предчувствие по поводу того, что дядя Леша и Игорь подверглись частичному действию вируса, и у них возникла непреодолимая тяга к потреблению дизельного топлива. С другой стороны, нельзя было исключать возможность того, что тесть и Игорь знали то, чего не знал я.

Когда Игорь вышел на балкон, достал один из кирпичей и попросил Алену принести спички и кастрюльку с крупой, залитую водой, то мой аналитический ум стал склоняться ко второму варианту. В итоге оказалось, что «суп-кирпич» вариться не из вышеупомянутого предмета, а с его помощью. Мои опасения по поводу психологического здоровья тестя и коллеги по фирме улетучились.

Чиркнув спичкой, Игорь превратил маринованный в солярке кирпич в подобие керосиновой печки и поставил на огонь кастрюлю. Дальше он предоставил Алене действовать на ее усмотрение, предупредив, чтобы она была осторожна с открытым огнем. Она, в свою очередь, посмотрев на то, что осталось от дома напротив, дождавшись пока закипит вода, осторожно принялась перемешивать кашу.

— Ты в армии служил? — спросил я у Игоря.

— Да, еще до института. Откуда ты думаешь, я узнал об этом способе? — ответил он.

Все злорадство, которое возникло в ту минуту, когда мой взгляд наткнулся на, крадущегося по противоположной стороне улицы, Игоря в одно мгновение превратилось в чувство зависти с оттенком самобичевания. А когда я вспомнил, что он все время занимался каким-то видом восточных единоборств, мне стало мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И пока Алена колдовала над горящим кирпичом, чтобы хоть как-то отвлечься от негативных мыслей, я попробовал достучаться до дяди Леши, с целью сообщить ему, что его затея удалась.

Достучаться так и не удалось. Дядя Леша не отвечал. Дверь в комнату родителей Маши была чисто условной, как и замок в ней. Навалившись на нее плечом, мне удалось устранить преграду в общении. Однако тестя в спальне не оказалось. На полу возле кровати стояла пустая бутылка коньяка, а в раскрытое окно дул прохладный весенний ветер.

Дверь в комнату закрывалась только изнутри. Под кроватью и в шкафу я искать не стал. Под окнами тела не оказалось. Все что там осталось это темное пятно на асфальте. Остальное, судя по всему, стало пищей для тех, кто перестал питаться продуктами из магазинов. Не у всех хватает сил жить дальше, когда налаженная жизнь рушится и под ее обломками одни близкие люди погибают, другие отдаляются и в довесок ко всему весь мир катится в тартарары.

На душе у меня стало еще тяжелее. Перед тем, как закрыть окно я почувствовал на себе чей-то взгляд. Со стороны двора, напротив нашего дома начинался частный сектор. Со второго этажа одного из домов на меня смотрел человек. Я не видел его лица, только размытый силуэт. Постоянное сидение перед монитором давало о себе знать и с каждым годом уменьшалось расстояние, на котором можно было бы различать детали. Человек помахал мне рукой, а я помахал в ответ.

В момент обмена приветствиями в груди екнуло, и мой взгляд сам собой переместился со второго этажа чуть ниже и правее. Там перед кирпичным забором частного домовладения стояла женщина в разорванном халате, и лицо ее было направлено в мою сторону. Рассматривая ее, не отдавая себе отчета, я продолжал махать рукой. В том, что это жертва вируса сомнений не было. Она оказалась сообразительной, для той, кто потерял разум. Как только я опустил руку, женщина перевела взгляд с меня на человека в окне напротив. Она стояла достаточно далеко от забора, чтобы увидеть окно второго этажа.

Раздался неприятный крик, переходящий в вой и тут же, перед забором собрались еще трое больных. Женщина в рваном халате, по всей видимости, движимая сильным чувством голода подпрыгнула, ухватилась руками за верхний край забора, подтянулась и через секунду оказалась во дворе. Те, кого она призвала своим воем, последовали ее примеру. Послышался звук разбивающегося стекла. Прежде чем человек в окне, отпустив занавеску, скрылся из виду, даже не смотря на расстояние, которое нас разделяло, я почувствовал панический ужас, охвативший все его существо.

Закрыв окно, и сев на кровать я попытался отделаться от чувства, передавшегося мне. Все судорожные попытки сознания вернуться в трезвое, работоспособное состояние были тщетны. Мысли остановились и отказывались продолжать свой ход. Внутри неприятные ощущения сплелись в комок тошнотой подкатывающий к горлу. Виски пульсировали, и с каждым ударом сердца в голове как приговор звучали слова — «Это конец».

В комнату зашла Алена. Я видел, как ее губы шевелились, и понимал, что она что-то мне говорит, но что именно понять не мог. Она остановилась и внимательно посмотрела на меня. В ее больших серо-голубых глазах читалась тревога. Все мои усилия направленные на то чтобы собрать внимание и сосредоточить его на внешнем мире ни к чему не приводили. Передо мной проплывали лица людей, которых я знал и которые отправились в мир иной один за другим, всего за несколько дней. В ушах все громче и громче раздавались крики тех, кого съели живьем.

— Все закончилось. Это конец… — услышал я свой голос.

Тело само собой начало раскачиваться из стороны в сторону. Руки потянулись к лицу, чтобы закрыть его, но тут я увидел взгляд Алены, в котором ясность сочеталась со страхом, но ясность преобладала. Не знаю как, но я понял, что она боялась за меня. Алена подошла ко мне взяла за руки и не дала закрыть лицо. Громко с расстановкой она задала вопрос, и на этот раз ей удалось пробиться к моему сознанию.

— Где Алексей Федорович?

— Его нет — ответил я.

— Как нет? Куда он делся? — ее глаза округлились, а на лоб упала прядь светло-русых волос.

Что-то новое увидел я в ее лице. Не только трогательное сочетание ясности мышления с почти детской наивностью, но и что-то еще. Она всегда считалась одной из самых симпатичных девушек в классе. При этом Алена редко пользовалась косметикой и никогда не одевала дорогих и вызывающих нарядов. Теперь, когда весь мир рушился, а от смерти нас отделяла только железная дверь и десять литров воды, я почувствовал, насколько притягательна ее естественная красота.

— Вот так — нет. Допил коньяк и вышел во двор — ответил я на ее вопрос.

— Как вышел? Он же…

Она все поняла. На глазах Алены навернулись слезы, и она опустила голову вниз. Ее волосы, спадающие ниже плеч, закрыли лицо. По тому, как она всхлипывала, и как содрогалось ее тело, было не трудно понять, что она плачет. Чтобы хоть как-то поддержать и успокоить, я обнял ее за плечи и погладил по голове, как ребенка, которого у меня нет, и как показали последние события к счастью.

В комнату как фурия, с вопросом: — «Что вы тут делаете?» влетела Маша. Оценивающим взглядом она посмотрела на происходящее и как-то недобро усмехнулась. Каким-то шестым чувством я понимал, что по большому счету ей теперь все равно. Даже, если бы Маша застала нас в постели, то не стала бы закатывать истерику. То, что она сейчас делала, и как пыталась себя вести, всего лишь сила привычки.

— Алексея Федоровича больше нет — сквозь слезы сказала Алена.

Словно просвечивая рентгеном, Маша осмотрела всю комнату, не пропустив ни малейшей детали. Затем так же внезапно, как появилась, развернулась и вышла, хлопнув дверью. Я не попытался пойти за ней и поговорить. Сейчас из-за того, что мы все переживали, из-за той безвыходной ситуации, в которой оказались, когда страх ненадолго отступал, все вещи и явление становились прозрачными и легкими для понимания. Я понимал, что наша связь с Машей потеряна навсегда, а точнее та видимость связи, которую мы поддерживали несколько лет нашего знакомства и год супружеской жизни.

— Как говориться — война войной, а обед по расписанию! — проговорил Игорь с набитым ртом.

Переодевшись в мои брюки и рубашку, Игорь выбросил в окно свой деловой костюм, от которого пахло хуже, чем от помойки. Сейчас он выглядел бодро и не потерял здорового аппетита. Расценив молчание, как одобрительный ответ на свой вопрос, можно ли съесть порцию тестя, Игорь принялся уплетать кашу с тушенкой. Маша вообще не вышла на кухню, когда ее позвали. Алена ела понемногу, не спеша, а вот в меня еда совсем не лезла. Прожевав немного каши, я сидел и тоскливо разглядывал содержимое своей тарелки.

— Надо поесть — сказала Алена, обращаясь ко мне. — Хотя бы чуть-чуть.

С этими словами она взяла мою ложку, набрала ей каши из тарелки, подцепив кусочек мяса, и поднесла к моему рту. В этот момент, повинуясь своему женскому чутью, на кухне появилась Маша. Она вошла с таким видом, как будто знала, что увидит и пришла только для того, чтобы лишний раз подтвердить свою правоту.

— Да, да покорми его с ложечки — ядовито прошипела Маша. — Можешь еще, и спать рядом с собой уложить, я не против!

В этот раз жена не ушла в спальню, а остановилась, ожидая ответной реакции, но реакции не последовало. Мне уже было все равно. Безразличность ко всему, такая же, какую я видел в глазах дяди Леши, охватила и меня. Сейчас я сидел и думал только о том, что тесть мог бы подумать о других и оставить мне немного коньяка. Хотелось напиться уснуть и никогда не просыпаться.

Игорь, отвернувшись к стенке, попытался скрыть свой смех, но у него этого не получилось, и он перестал делать вид, что серьезно воспринимает происходящее. Алена недоумевающее смотрела на Машу и никак не могла понять, как ее желание помочь ближнему, может осуждаться.

— Что ты глазенки свои вылупила? — напала Маша на Алену, видя что от меня ждать нечего. — Дура праведная! Если бы не занималась всякой ерундой, уже давно бы могла мужика нормального себе найти!

Как говорила Аленина мама их семья — это семья православных христиан. И Алена с детства воспитывалась в этой традиции. Не пила, не курила, с молодыми людьми общалась, не подпуская их к своему телу. В конце 11 класса в школе ходил шутка, что тому, кто захочет затащить Алену в постель, придется на ней жениться.

Конечно же, она была далеко не единственной целомудренной старшеклассницей, что не могло не радовать православных христиан. Но молодые люди, ухаживавшие за ней, узнав о ее отношении к сексу и о том, что она по воскресеньям с матерью ходит в церковь, поднимали гораздо больше шума, чем обычно в таких случаях. В итоге никто из одноклассников и позже однокурсников не пытался заводить с ней романтические отношения. Пару раз, я встречал ее во дворе с ухажерами, провожавшими ее до подъезда. На моих глазах их вечер заканчивался безобидным поцелуем в щеку.

Похоже, что она так и не нашла человека, который бы понял или хотя бы попытался ее понять. И судя по творящемуся вокруг хаосу, так никогда и не найдет. Сейчас глядя на Алену, я надеялся только на то, что когда придет время, а оно по моим ощущениям должно прийти очень скоро, то Бог, в которого Алена верила, сделает так, чтобы ее жизнь окончилась быстро и без мучений.

А вот у Алены, похоже, имелось совсем другое, отличное от моего мнение. Она не собиралась умирать. С внезапно вспыхнувшим внутри меня, интересом глядя в ее глаза, я видел веру, которой была наполнена ее душа и надежду, которой жило ее сердце. Многое бы отдал за то, чтобы узнать, откуда она брала силы, чтобы поддерживать в себе эти чувства в данных обстоятельствах.

Алена почувствовала мой взгляд и, оставив Машу ее демонам, посмотрела мне в глаза. Какая-то странная и непонятная искра передалась мне от этой девушки, и ее хватило, чтобы зажечь во мне первобытный огонь. Именно огонь, потому что чувство, которое пробуждаясь, вызывал усыпленный до этого момента отчаянием инстинкт, обжигало меня изнутри.

Это был первобытный, самый основной инстинкт, который не то чтобы кричал, но твердо и уверенно говорил, что я должен выжить. Это то, что делает особь мужского пола не просто самцом, а мужчиной. Сознание того, что нужно жить, не смотря ни на что. Жить, чтобы оберегать и защищать тех, кто рядом с тобой. Преодолевая последствия любых стихийных бедствий, вгрызаясь в горло любого, кто захочет причинить вред близким. На минуту, я даже испугался, что стал жертвой вируса, но убедившись в том, что Игорь, Маша и Алена не вызывают во мне аппетита немного успокоился.

— А ты что сидишь, как баран? — крикнула мне в ухо Маша и ладонью толкнула мое лицо.

Это был не удар, и не затрещина, а просто толчок, но этого вполне хватило для того, чтобы огонь, зародившийся у меня внутри, вырвался наружу. Я вскочил, схватил Машу за руки и толкнул ее на пустую, специально для нее приготовленную, табуретку рядим с холодильником. Маша испугалась, и чуть было не свалилась на пол, но удержалась и, глядя на меня с удивлением, затихла.

— Замолчи, дура — прикрикнул я на нее. — Не одной тебе тошно! Никто здесь ни рядом, ни по отдельности спать не будет.

— Это как? Объявим неделю бессонницы? — продолжал веселиться Игорь.

— Думаешь, у тебя есть эта неделя?! — задал я встречный вопрос.

Игорь вернулся из сытого веселья в реальный мир и хотел, что-то мне сказать, но за окном послышался шум и все, кто был на кухне, перегнувшись через стол, посмотрели в окно. Зрелище, которое предстало перед нами, сочетало в себе уже давно устоявшийся порядок вещей вперемешку с напоминанием о мрачной действительности, но в тоже время, имело легкий оттенок жизненной комедии.

По пустой улице медленно ехал милицейский уазик. Перед уазика шел человек в форме сотрудника ОМОНа. В руке он держал дубинку. Шаг его, то ускорялся, то замедлялся в зависимости оттого, что делал то бегущий, то ползущий, возглавляющий процессию, подверженный действию вируса мужчина.

Омоновец громко рассказывал мужчине о его гражданских правах. Вставая на ноги, мужчина с рычанием кидался на стража порядка, натыкался на дубинку и, получая несколько ударов, пытался убежать. Омоновец парой быстрых шагов догонял его, и опять сбивал с ног. После чего рассказывал ему, о своих правах и о том, что он должен согласно служебной инструкции сделать в случае, если гражданин окажет ему сопротивление. Больной вставал и все повторялось.

Когда процессия подошла ближе к нашему окну, я узнал в омоновце своего знакомого. Его звали Олег. Мы часто общались с ним в одной компании. Когда я поступил в университет, его призвали в армию. Отслужив срочную службу, он сдал экзамены по психологической и физической подготовке, после чего посвятил свою жизнь охране нашего спокойствия. Мы с ним, до последнего времени продолжали пересекаться и поддерживали неплохие, приятельские отношения.

Омоновца управляющего уазиком не знал. Водитель, не переставая, кричал своему товарищу, чтобы тот перестал заниматься ерундой и садился в машину. Олег не поддавался на провокации со стороны своего коллеги и продолжал честно и неустанно выполнять свой долг. Работая дубинкой, он пытался втолковать больному, что ему не следует вести себя подобным образом и что, кидаясь на людей, он подвергает себя опасности получить травмы не совместимые с жизнью. В действиях стража порядка просматривалась утопическая идея о том, что все люди братья, и что существуют универсальные «языки», с помощью которых, жители разных стран без слов могут понять друг друга.

— Во дают! — с восторгом воскликнул Игорь.

Поспешно выйдя на балкон, я хотел окликнуть Олега, но он опередил меня. Занятый воспитательной работой, он не переставал следить за тем, что твориться вокруг. И от его профессионального, тренированного глаза не ускользнуло мое появление на балконе четвертого этажа.

— О блин! Кирилл, живой еще? — крикнул Олег, нанося при этом очередной удар дубинкой.

— Как видишь — ответил я.

— Машка цела? — спросил омоновец и не стал догонять больного, когда он опять начал убегать.

— Цела. Что с ней сделается? Зараза заразу не берет — пошутил я, и мы оба рассмеялись.

По тому, как на моей спине начала образовываться дыра, я понял, что не всем эта шутка пришлась по душе. На балкон вышла Алена. Они с Олегом были знакомы, но почти не общались. Хотя Н-ск и не маленький город, но получалось, что все тут друг друга знали, а если и не знали, то имели общих знакомых.

— Аленка! И ты тут? — крикнул Олег и рассмеялся. — Хорошую компанию себе подобрал Кирюха! Тесть с тещей не против такого поворота событий?

— Они уже никогда, в этой жизни, не будут протестовать — ответил я.

Олег помрачнел. В это время на балкон вышел Игорь и обратился к омоновцам с вопросом, что же теперь будет и есть ли надежда на то, что ситуация измениться в лучшую сторону. В ответ, милиционер особого назначения, сидевший за рулем уазика, выдал довольно сложное по построению предложение, изобилующие ненормативной лексикой. Смысл этого предложения заключался в том, что ничего хорошего не может быть там, где мужское и женское начало, теряя свой истинный смысл, превращается в то, что вместо продолжения рода сулит погибель всему человечеству.

— Люди мрут как мухи — вставил Олег. — Похоже, что в округе мало кто в живых остался. А этих уродов, с каждым днем становится больше. Уже бы помирали как все остальные, и то легче было бы.

— Надо уезжать из города — сказал я.

— Конечно надо, кто ж спорит! — согласился Олег. — Нас в отделении всего трое осталось. Ну… И в обезьяннике один кадр. Кто умер, кого пришлось «умереть». Некоторые пошли в разведку, узнать, что в городе твориться и родных забрать, договорились завтра с утра собраться и валить отсюда к чертовой матери.

— Твою ж мать! — выругался омоновец, который сидел в уазике.

С той стороны улицы, куда не спеша, ехала милицейская машина, появилась группа больных. Я насчитал девять человек, если их еще можно так называть. Сетуя на то, что мало патронов Олег быстро сел в машину. И пока уазик разворачивался, крикнул нам напоследок:

— Если надумаете уезжать, то приходите в отделение. Учтите, завтра в девять утра мы валим отсюда и чем дальше, тем лучше.